Расплата Гришэм Джон
Руки подняли пятнадцать человек — все, кроме Хобарда. Вынесение решения об обвинении не требовало единогласного голосования. Достаточно двух третей, и прокурор никогда не проигрывал. Вскоре коллегия присяжных покончила с другими обвиняемыми, и Труитт объявил:
— Переходим к делу Пита Бэннинга. Убийство первой степени. Не сомневаюсь, вы знаете столько же, сколько я. Шериф Гридли, вам слово.
Никс переступил через несколько сапог и ботинок и сумел добраться до стула в конце стола. Половина мужчин курили, и он велел Рою Лестеру приоткрыть окно. Прокурор выпустил струю дыма в потолок.
Никс начал с места преступления и пустил по кругу фотографии мертвого Декстера Белла в его кабинете. Описал обстановку, привел слова Хоупа Пордью, рассказал, как ездил арестовывать Бэннинга и как тот сообщил, где найти пистолет. Шериф показал оружие и три пули и заявил, что нет никаких сомнений, что именно они нанесли смертельные повреждения. Полиция штата прислала отчет. С момента ареста Пит Бэннинг отказывается обсуждать преступление. Его интересы представляет мистер Джон Уилбэнкс. Если по обвинительному акту будет вынесено обвинение, то, вероятно, в ближайшем будущем состоится суд.
— Спасибо, шериф, — кивнул Труитт. — Вопросы имеются?
Поднялась рука, и Милт Мюнси громко спросил:
— Нам придется голосовать? Я вот о чем: я знаю Пита Бэннинга и знал Дексера Белла и не хотел бы в этом участвовать.
— Я тоже, — поддержал его Тиус Саттон. — Я вырос с Питом Бэннингом и не имею права судить его.
— Верно, — заявил Пол Карлин. — Я не стану этим заниматься. А если на меня надавят, то подам в отставку. Мы ведь можем уйти из коллегии присяжных. Так вот, я лучше уйду, чем приму в этом участие.
— Не можете! — отрезал Труитт, сверкнув глазами на выходящих из-под контроля «штамповщиков».
— А как насчет воздержаться? — спросил Джо Фишер. — Ведь у нас есть право воздерживаться, если речь идет о тех, кого мы лично знаем? Покажите мне статью в законе, где написано, что мы не имеем права воздерживаться, если того хотим.
Все взгляды устремились на Труитта, который, как другие прокуроры в районе, привык трактовать законы, как ему заблагорассудится. Труитт не мог припомнить соответствующую статью, хотя, если честно, много лет не заглядывал в свод законов. Он привык, что присяжные подмахивали все, что ему требовалось, и стал пренебрегать хитросплетениями процедуры.
Пока Труитт тянул время и размышлял, что ответить, его мысли были не о большом жюри, а о судебных присяжных. Если люди округа Форд так быстро сломались и решили отойти от дела, сумеет ли он убедить двенадцать присяжных вынести обвинительный вердикт? Главный процесс его жизни рушился на глазах. Труитт кашлянул и произнес:
— Позвольте вам напомнить, что вы давали клятву тщательно и беспристрастно рассматривать улики и выносить суждение, было ли по всей вероятности совершено преступление. Сейчас не ваше дело заключать, виновен или невиновен мистер Бэннинг. Ваше дело решить, следует ли обвинять его в убийстве. Его участь решит суд. А теперь: шериф Гридли, есть ли у вас сомнения, что Пит Бэннинг убил Декстера Белла?
— Нет.
— Этого, джентльмены, достаточно для вынесения официального обвинения. Следует ли продолжить обсуждение?
— Я не стану голосовать, — заявил Тиус Саттон. — У Пита имелись причины так поступить, и не мне о них судить и выносить решение.
— Вы не выносите никакого решения, — возразил Труитт. — А если у обвиняемого были для его поступка какие-то причины, у него есть официальная защита и суд их рассмотрит. — Он разозлился и раздраженно глядел на присяжных. Труитт знал закон, а они нет.
Но Тиус Саттон был не из пугливых. Он встал и указал пальцем на судью.
— Я не в том возрасте, чтобы на меня кричать. Я ухожу. А если вам придет в голову устроить мне неприятности, я вам это припомню, когда подойдет срок ваших перевыборов. И я знаю, где найти адвоката. — Тиус Саттон направился к двери, открыл ее и с треском захлопнул за собой.
Число присяжных сократилось до пятнадцати. Для утверждения обвинительного акта требовалось две трети голосов. А из тех, кто остался, по крайней мере, трое не желали принимать участия в голосовании. Труитт внезапно вспотел и, тяжело дыша, торопливо прикидывал, как поступить. Он мог распустить коллегию и вернуться к делу Бэннинга в следующем месяце. Мог распустить присяжных и просить судью назначить новый состав. Мог надавить, а если не получит необходимых десяти голосов, вернуться к делу Бэннинга в ноябре. Но законно ли дважды представлять на утверждение большой коллегии присяжных обвинительный акт человеку за одно и то же преступление? Вряд ли. Как поступить, чтобы не ошибиться? Труитт никогда раньше не оказывался в таком положении. Он решил надавить, как действовал уже много раз.
— Есть необходимость продолжать обсуждение?
Люди за столом тревожно переглядывались, однако последовать примеру Тиуса Саттона смельчаков не нашлось.
— Отлично, — кивнул судья. — Кто за то, чтобы вынести Питу Бэннингу обвинение в совершении убийства первой степени Декстера Белла, поднимите руки.
Медленно, с явной неохотой, поднялись пять рук, затем к ним присоединились еще пять. Остальные остались под столом.
— Воздерживаться не полагается! — рявкнул на Милта Мюнси Труитт.
— А вы не имеете права заставить меня голосовать! — огрызнулся тот, готовый и наносить, и отражать удары.
Судья окинул взглядом помещение, быстро подсчитал и объявил:
— Десять. Две трети. Достаточно для вынесения обвинительного акта. Спасибо, шериф. Заседание окончено.
Дни шли, и Пит занимался улучшением условий своего пребывания в камере. Первой целью стало кофе. И на третий день вся тюрьма — и заключенные, и охрана, и копы — пили «Стандард» из Нового Орлеана. Флорри привозила кофе в пятифунтовых пакетах и во время второго визита спросила Никса, что пьют цветные. Шериф ответил, что им кофе не подают, и это ее разозлило. Она сердито пригрозила, что заберет принесенное обратно, если кофе не будут давать всем заключенным.
Дома Флорри подстегнула Мариэтту и Ниневу, и те с двойным рвением принялись печь, жарить и варить. Она почти каждый день приходила в тюрьму с пирожками, кексами, шоколадными сдобами, горшочками с тушеной говядиной и олениной, капустой, фасолью, рисом, горохом и кукурузным хлебом. Качество тюремного меню взлетело до небес — теперь многие заключенные в камерах питались лучше, чем на свободе. Эймос заколол жирного борова, и вся тюрьма объедались копчеными свиными ребрами. Перепадало и Никсу с подчиненными, и они могли экономить на обеде. Шерифу еще не приходилось держать в заключении фермера с огородами, где выращивалось съестное, и прислугой, которая хорошо умела готовить.
После первой недели Пит убедил Никса назначить его заключенным с привилегиями. Это означало, что в дневное время дверь его камеры оставалась открытой и он мог разгуливать по всей тюрьме при условии, что не попытается покинуть здание. Шериф предвидел слухи о его особом отношению к Брэннингу и поначалу этого делать не хотел. Но всякая уважающая себя тюрьма держит хотя бы одного заключенного на подобном положении, а у него в это время не было. Последний, Гомер Галакс, шесть лет верно служил округу, и ему оставалось еще три — такой срок он получил за насилие при отягчающих обстоятельствах, но сбежал с вдовой, у которой, как утверждали, водились деньги. С тех пор их никто не видел, а у Никса не было ни времени, ни сил, ни желания заниматься поисками.
Правило, которое в данном случае было явно нарушено, гласит: заключенный, прежде чем получить привилегии, должен быть осужден и отбывать срок в окружной тюрьме, а не сидеть в исправительном заведении штата. Никс проигнорировал этот пункт, и Пит получил, что хотел. В качестве заключенного с привилегиями он разносил ставшую намного вкуснее еду другим четверым белым заключенным и располагавшимся в заднем крыле шести или семи черным. Поскольку обитатели камер знали, откуда берется еда, они его высоко ценили. Пит организовал уборку помещений и на свои средства пригласил водопроводчика, чтобы тот привел в порядок оборудование в обоих туалетах. За несколько долларов прочистил систему вентиляции, воздух освободился от дыма, и все, даже курильщики, вздохнули свободнее. С черными заключенными отремонтировал печь, и в камерах по ночам стало почти тепло. Спал Пит крепко, часто ложился вздремнуть, делал по часам зарядку и призывал к тому же остальных. Когда скучал, читал романы с такой скоростью, что Флорри едва успевала их приносить. Полок в крохотной камере не было, и она возвращала их домой, где библиотека в кабинете Пита насчитывала тысячи томов. Читал он также вырезки из газет и журналов, которые давала ему сестра.
Предлагал все это другим, но, никого не заинтересовав, заподозрил, что они либо частично, либо вовсе неграмотны. Чтобы скоротать время, играл в покер с Леоном Колливером из камеры напротив. Парень был не очень умный, но в картах мастак, и навострившемуся в армии в карточных играх Питу было с ним непросто. Его любимой карточной игрой был криббидж, и Флорри купила ему специальную доску с колышками. Леон об этой игре раньше не слышал, однако быстро овладел и за час выиграл пять центов. Они ставили пенни за кон. Принимались также расписки — никто не рассчитывал обогатиться.
По вечерам, когда все дела были выполнены и тюрьма становилась уютнее, чем всегда, Пит открывал камеру Леона, и они вытаскивали в коридор, полностью его перекрывая, шаткие стулья. Доску для криббиджа ставили на квадрат фанеры, который Пит держал в своей камере. Игра начиналась. У Леона хранилась фляжка с маисовым самогоном, который гнали для него родные. Поначалу Пит не проявлял к нему интереса. Но сознавая реальность, что будет либо казнен, либо получит пожизненный срок, сдался — черт с ним. В разгар игры Леон оглянулся в коридоре, отвинтил крышку, сделал глоток и протянул Питу. Тот тоже оглянулся, пригубил и отдал обратно. Они не жадничали. Просто на всех бы не хватило. К тому же в любой тюрьме всегда найдется стукач, и шерифу Гридли не понравилось бы, если бы он узнал, что в его камерах пьют.
Они склонились над игровой доской и не обсуждали ничего, кроме счета, когда открылась дверь и в коридоре появился Никс Гридли с какими-то бумагами в руках.
— Привет, парни.
Оба вежливо кивнули, и шериф протянул бумаги Питу:
— Сегодня собиралась большая коллегия присяжных. Вот ваш обвинительный акт. Первая степень.
Пит выпрямился и взял документы.
— Ничего неожиданного.
— Шаблонное решение. Дата — шестое января.
— Раньше назначить не могли?
— На сей счет поговорите со своим адвокатом. — Никс повернулся и ушел.
Глава 9
Через месяц после гибели мужа Джеки Белл с тремя детьми переехала в дом родителей в Роме, штат Джорджия. Она взяла с собой совсем немного не принадлежащих приходу предметов мебели. Но зато длинный шлейф приятных воспоминаний о пяти годах жизни в Клэнтоне. Со слезами простилась с вскормившим ее и детей и отобравшим мужа сообществом. В суматохе после убийства Джеки согласилась, чтобы тело Декстера предали земле в Клэнтоне, потому что так было проще. Они были не из Миссисипи, ни родных, ни корней здесь не имели, и ее потянуло домой. Но как оставить его? Часть дня у нее занимал поход на кладбище — положить цветы на могилу мужа и от души поплакать. Таков был ритуал. Джеки думала, что будет это делать вечно. Однако из Джорджии сюда не наездишься. Декстер был тоже из Рома. Надо будет его там перезахоронить — на кладбище за методистской церковью.
Они поженились, когда Декстер учился в семинарии в Атланте. После окончания он получил назначение помощника пастора во Флориде. Так началась их кочевая жизнь. Они мотались по югу, где родили троих детей — всех в разных местах. И наконец, после нескольких месяцев в Перл-Харборе обосновались в Клэнтоне.
Джеки нравился город — до той поры, пока не погиб Декстер. Вскоре после похорон мужа она решила, что не может в нем оставаться. Причина была в том, что церкви требовался дом священника. Вскоре пришлют нового назначенца, и его семье нужно где-то жить. Ей великодушно предложили остаться еще на год и ничего не платить, но Джеки отказалась. Еще одна причина, и самая главная — страдали дети. Они обожали отца и не могли смириться с утратой. В маленьком Клэнтоне им вечно пришлось бы носить клеймо отпрысков застреленного при загадочных обстоятельствах человека. Чтобы оградить детей, Джеки перевезла их в место, которое они знали, как дом их бабушки и дедушки.
В Роме дети окунулись в школьную рутину, и Джеки поняла, насколько временны новые обстоятельства. Дом ее родителей был невелик — его явно не хватало для троих подростков. Она взяла десять тысяч долларов из страховки жизни и начала искать жилье внаем. К неудовольствию родителей, стала пропускать церковные службы. Они были истовыми методистами и каждое воскресенье ходили в храм. В этих местах немногие игнорировали службы, а если такие находились, их дружно осуждали. Джеки была не в настроении что-либо объяснять, но дала ясно понять, что борется со своей верой и ей требуется время, чтобы разобраться в себе. Наедине с собой она задавала очевидный вопрос: ее муж — верный слуга и последователь Христа, читал Библию, готовил церковные службы и вот убит. Почему Господь не выделил его из других и не защитил? Чем глубже Джеки в себе копалась, тем острее беспокоил вопрос, который она не решалась задать вслух: а есть ли Бог? Даже мимолетная мысль об этом ее пугала, но Джеки не могла отрицать, что она возникала.
Вскоре о ней заговорили, и мать не преминула ей об этом сообщить. Джеки было безразлично — она настолько настрадалась, что местные пересуды не могли добавить ей боли. Детям в новой школе приходилось несладко. Каждый новый день был днем выживания.
Через две недели Джеки съехала от родителей в съемный дом на противоположном конце города. Он принадлежал юристу Эрролу Маклишу, тридцатидевятилетнему мужчине, которого она знала по школе в Роме. Маклиш и Декстер учились в одном классе, хотя принадлежали к разным кругам. Как все в небольшом городе, Эррол знал об убийстве одноклассника и захотел помочь его вдове.
Последние недели Джеки ела, только чтобы поддержать жизнь, и сбросила вес, который набрала шесть лет назад во время беременности. Такой способ похудения она бы никому не посоветовала, однако это стало единственным светлым пятном в окружающем ее кошмаре. Глядя в зеркало, Джеки не могла не признать, что выглядит лучше, чем раньше. В свои тридцать восемь лет она весила столько, сколько в день свадьбы, и жир больше не закрывал бедра. Ее веки опухли, а глаза покраснели от постоянного плача, и Джеки дала слово прекратить истязать себя.
Дважды в неделю Маклиш приезжал проверить, как у нее дела, и Джеки стала слегка подкрашиваться. Поначалу испытывала чувство вины — ведь Декстер еще не остыл в земле. Она же не собиралась предаваться любовным похождениям. В Роме, вероятно, не так уж много образованных холостяков. И что такого, если она будет выглядеть чуточку лучше?
Со своей стороны, Эррол считал Джеки привлекательной, но отягощенной грузом. С болью вдовства справиться можно, однако он не хотел становиться членом уже готовой семьи. Единственный ребенок своих родителей, Эррол мало общался с детворой. И мысль обзавестись сразу тремя детьми ему претила. Но почему бы не воспользоваться трагедией и одиночеством женщины и не пофлиртовать?
Однако истинный интерес Эррола был в области возможного судебного иска. Его наследство находилось в закладе, он задолжал по нескольким сделкам и после десяти лет адвокатской практики понял, что это не такое уж прибыльное занятие. Как только Джеки появилась в Роме, Маклиш принялся расставлять ловушки. Съездил в Клэнтон и, потолкавшись у здания суда, выяснил, что ему требовалось, о Бэннингах. Потратил часы, копаясь в земельных реестрах и представляясь лизинговым агентом «большой нефтяной и газовой компании». Как он и ожидал, его первая и единственная нефтяная инициатива вызвала у местных волнение: юристы и их помощники, не спуская глаз с незнакомца, принялись изучать пыльные тома с земельными документами. Маклиш же по-тихому исчез, оставив горожан гадать, когда в их местности начнется нефтяной бум. Вернувшись в Джорджию, он с вежливой регулярностью продолжил навещать вдову Белл. Ничем не интересовался, ничего не выспрашивал, был рассудительным, даже почтительным, словно понимал, в каком запутанном мире ей приходится жить, и не хотел в него входить.
В 1946 году Холлинз зачислил на обучение 375 студенток и ни одного студента. Колледж со столетней историей имел блестящую репутацию, особенно среди дам из высшего общества. Стелла Бэннинг выбрала Холлинз, потому что его окончили многие успешные подруги из Мемфиса. Лиза — нет, ее семья не могла осилить столь высокую плату за обучение.
Девушки окружили Стеллу, как плотный кокон, оберегая от ненужного внимания и враждебности. Им не верилось, что такое милое, очаровательное существо может оказаться в центре ужасной семейной драмы, тем более что это была не ее вина. Ни одна из студенток Холлинза не бывала в Клэнтоне. Некоторые слышали: отец Стеллы — герой войны, однако большинство девушек это ничуть не интересовало. Ее родителей они не знали, но Джоэл произвел фурор, приехав на недавний уикэнд выпускников.
Дни и недели после убийства Стелла никогда не оставалась одна. Соседки по общежитию дежурили ночью, когда ее мучили кошмары и не давали уснуть взрывы эмоций. Днем старались чем-нибудь занять. Преподаватели, понимая ее состояние, разрешали пропускать занятия и не сдавать в срок домашние работы. Кураторы наблюдали за Стеллой и отчитывались перед следившим за ситуацией ректором. Вскоре стало известно, что на каникулы, на День благодарения, Стелла домой не поедет. Отец приказал ей оставаться в колледже. Преподаватели и сокурсницы наперебой приглашали погостить, причем даже едва знакомые девушки.
Тронутая до слез, Стелла всех благодарила и уехала из Роанока поездом со своей лучшей подругой в Александрию, штат Виргиния, чтобы на неделю отправиться в Вашингтон. Она уже бывала у Джинджер, и ее очаровал город. Стелла не говорила об этом родителям и Джоэлу, но планировала быстрее окончить колледж и двинуться туда, где манили яркие огни. Первым выбором был Нью-Йорк, вторым Вашингтон, далеким третьим — Новый Орлеан. Задолго до убийства Стелла поняла, что не станет жить в округе Форд. А после трагедии ей захотелось уехать как можно дальше.
Пусть ее мечты были прерваны, но это не отбило твердого намерения стать писателем. Стелла обожала короткие рассказы Юдоры Уэлти и колоритных персонажей Карсон Маккалерс. Обе южанки правдиво рассказывали о семьях, ссорах, земле и исковерканной истории Юга и успешно публиковались во времена, когда доминировала американская мужская проза. Стелла читала всех — и мужчин и женщин — и не сомневалась: в литературе есть место и для нее. Можно начать с истории собственной семьи — теперь тем более, — но знала, что этого не будет.
Она найдет себе работу в каком-нибудь нью-йоркском журнале, поселится с подругами в дешевых комнатах в Бруклине и начнет писать, как только устроится и ее посетит вдохновение. Стелла полагала, что в случае необходимости родители и тетя Флорри поддержат ее.
Наслаждаться жизнью в Нью-Йорке, работать в журнале, сочинять роман и при этом знать, что дома деньги есть. Мечта воодушевляла и была реальной до тех пор, пока не произошло убийство. Дом отодвинулся вдаль, и все стало непонятным.
Семья Джинджер жила в Старом городе в доме XVIII века на Дьюк-стрит. Узнав о деталях трагедии Бэннингов, ни родители, ни младшая сестра Джинджер ни разу об этом не упомянули. Стеллу водили по вечеринкам и обедам, они гуляли вдоль Потомака, заходили в студенческие клубы, где курили, много пили, слушали свинг и танцевали ночи напролет.
На День благодарения Стелла позвонила тете Флорри, и они десять минут разговаривали так, словно ничего не произошло. Джоэл гостил в Кентукки в семье члена братской общины, охотился и наслаждался отдыхом. Флорри пообещала, что на Рождество они соберутся все вместе.
Тем же днем Флорри взяла коробку с двумя жареными индюшками, с картофелем, морковью, свеклой и турнепсом и кастрюлю с подливкой из гусиных потрохов, булочки и два пирога с орехами и повезла все это богатство в тюрьму, где проследила, чтобы брат правильно нарезал птицу. Еда предназначалась всем заключенным и Тику Поли — старому тюремному охраннику, который дежурил по ночам и на праздники, чтобы Никс Гридли и его сотрудники могли отдохнуть. Флорри с Питом ели в кабинете шерифа и видели его незакрытый оружейный сейф. Незапертая дверь выходила на гравиевую парковку. Тик топтался в коридоре, охраняя переднюю дверь.
Пит прожевал несколько кусков и закурил. Несмотря на все усилия сестры, он ел по-прежнему мало, похудел и из-за того, что не выходил на улицу, побледнел. Как у них водилось, Флорри прокомментировала его внешний вид. Пит, по своему обычаю, ничего на это не ответил. И встрепенулся, когда сестра пересказала разговоры с Джоэлом и Стеллой. По версии Флорри, они прекрасно справлялись и радовались жизни. Пит улыбнулся и воздел глаза к потолку.
Глава 10
Ко Дню благодарения хлопок собрали, и Пит остался доволен урожаем. Он просматривал котировки рынков и изучал записи каждый раз, когда в тюрьму приходил Бафорд. Подписывал чеки, оплачивал счета, сравнивал депозиты и давал указания, как продавать товар на мемфисской бирже. Распорядился на свои деньги вновь открыть школу для цветных, поднять зарплаты учителям и обновить печи зимнего отопления. Бафорд заикнулся о том, чтобы купить последнюю модель трактора Джона Дира — ею уже пользовались многие фермеры, — но Пит сказал: не теперь, возможно, позднее. В условиях неопределенного будущего он осторожно относился к крупным тратам.
За ценой на хлопок пристально следил и Эррол Маклиш. Джорджия производила почти столько же этого продукта, как Миссисипи, и он был не новичком в оценке состояния рынка. По мере того, как цена на мемфисской хлопковой бирже росла, Маклиш относился все заботливее к Джеки Белл.
После нескольких недель обсуждений и споров Джон Уилбэнкс и его брат Рассел наконец решили, что суд над Питом Бэннингом не должен проходить в Клэнтоне. Надо попытаться изменить место проведения и перенести его куда-нибудь подальше.
Поначалу их ободрили судебные слухи, будто члены большой коллегии присяжных чуть не восстали против Майлза Труитта. У их клиента явно имелись друзья и почитатели, которые сочувствовали ему, и голосование за вынесение официального обвинения едва не провалилось. Но это были лишь слухи, и поскольку процедура заседания большого жюри не регистрировалась и, как считается, являлась тайной, они не могли ручаться, что все проходило именно так. Со временем они стали сомневаться в беспристрастности присяжных малого жюри. Сами адвокаты и их сотрудники множество раз беседовали с друзьями в округе, стараясь оценить настроение населения. Советовались с другими юристами в городе, двумя судьями в отставке, двумя бывшими шерифами и их помощниками. Поскольку в будущее жюри войдут только белые мужчины, которые наверняка объявят себя прихожанами какой-нибудь церкви, они пообщались со знакомыми священниками всех конфессий. Жены поговорили с женщинами в церквах, садовых и бридж-клубах, и везде беседы начинались свободно, без стеснения.
В результате этого, по крайней мере, Джону Уилбэнксу стало ясно, что настроения людей зреют явно против его клиента. Они выражались во фразе: «Как бы ни ссорились эти двое, вопрос следовало решать без кровопролития». А то, что Пит Бэннинг молчал и никак себя не защищал, только упрощало задачу обвинения. Бэннинг навсегда останется героем войны, но никому не дано право убивать без веской причины.
Под руководством Джона его фирма изучила каждый случай в американском правосудии, когда менялось место проведения суда, и в поддержку прошения было написано пятидесятистраничное резюме. Работа требовала многочасовых усилий, и в итоге между Джоном и Расселом возник жаркий спор о гонораре. С момента ареста Пита Джон не хотел обсуждать эту тему, однако час настал — вопрос превратился в неизбежность.
Потянуть время было немаловажной стороной организации защиты. Пит не захотел строить ее на утверждении о помутнении рассудка, но что еще можно было предъявить присяжным? Очевидно, что нормальный человек не станет трижды стрелять в упор в другого, однако защита была обязана заранее уведомить суд запиской по делу. Джон подготовил ее и сопроводил ссылкой на прецедентное право. И собирался подать одновременно с прошением об изменении места суда.
Но для этого ему требовалось согласие клиента. Джон пререкался с Никсом Гридли, пока не получил от него то, что хотел. Ближе к вечеру за неделю до Рождества шериф и Рой Лестер вывели Пита из тюрьмы и повезли на площадь. Если Бэннинг и обрадовался глотку свежего воздуха, то никак этого не показал. Не разглядывал праздничное украшение витрин магазинов и словно не интересовался тем, что творилось в городе. Даже как будто не оценил, что встречается с адвокатом в его кабинете, а не в тюрьме. В шляпе и наручниках он сел на заднее сиденье и всю краткую поездку смотрел на свои ботинки. Никс остановился у здания, где находилась контора Уилбэнкса, и никто не заметил, как Пит в сопровождении полицейского вошел в дверь. Наручники сняли, и он поднялся вслед за адвокатом в кабинет. Секретарша принесла для Никса и Роя в нижний вестибюль кофе с выпечкой.
Рассел и Джон сели на стулья, а по другую сторону кофейного столика на кожаный диван опустился Пит. Попытались заговорить о пустяках — не получилось. Разве можно обсуждать погоду и предпраздничные приготовления с человеком, который находится в тюрьме по обвинению в убийстве?
— Как дела в тюрьме? — спросил Джон.
— Нормально, — сдержанно ответил Пит. — Я видел места похуже.
— Слышали, ты там все наладил.
Подобие улыбки, и никаких эмоций.
— Никс предоставил мне привилегии, так что я не всегда под замком.
— Говорят, заключенные благодаря Флорри толстеют, — пошутил Рассел.
— Питание стало лучше. — Пит потянулся за сигаретой.
Джон и Рассел обменялись взглядами. Рассел стал закуривать, предоставив Джону затронуть неприятную тему. Тот кашлянул и произнес:
— Прекрасно выглядишь. Мы ведь еще не касались вопроса адвокатского гонорара? Фирма потратила много времени. Суд через три недели, и еще многое предстоит сделать. Нужно заплатить, Пит.
Бэннинг пожал плечами:
— Разве случалось, чтобы я не оплатил поступивший от вас счет?
— Нет. Но тогда тебя не обвиняли в убийстве.
— О какой сумме идет речь?
— Пять тысяч долларов. И это по минимальной ставке.
Пит наполнил легкие дымом и выпустил его в потолок.
— Сколько же было бы по максимальной? Почему так дорого?
В разговор решил вмешаться Рассел:
— Часы, Пит. Часы и еще раз часы. Время — единственное, что мы можем продать. На тебе мы не наживаемся. Ваша семья — постоянный клиент фирмы, мы старые друзья, и наша задача защищать тебя. Но у нас тоже есть производственные расходы, и мы должны платить по счетам.
Пит стряхнул в пепельницу пепел и снова пыхнул дымом. Он не удивился и не рассердился, и его лицо ничего не выражало.
— Хорошо. Посмотрю, что мне удастся сделать.
«Сделать ты можешь вот что, — хотелось сказать Джону, — подписать предъявленный чек, и дело с концом». Но вопрос поставлен, Пит о нем не забудет. А остальное они обсудят позже.
Рассел потянулся за бумагами и продолжил:
— Хотим тебе кое-что показать. Предварительные наметки к твоему процессу. Но прежде чем мы сможем пустить их в дело, тебе необходимо прочитать их и подписать.
Пит взял документы.
— Здесь очень много. Подытожьте своими словами. И желательно так, чтобы мог понять непосвященный.
Джон улыбнулся и кивнул:
— Разумеется, Пит. Первый документ: прошение к суду перенести место проведения процесса. Назначить его как можно дальше отсюда. Мы считаем, что люди настроены против тебя, и будет трудно найти симпатизирующих тебе присяжных.
— Где вы хотите устроить процесс?
— В соответствии с прецедентным правом выбор на усмотрении судьи. Зная Освальда, можно предположить, что он постарается сохранить контроль над процессом и далеко не поедет. Если удовлетворит наше прошение — что не факт, — то выберет место в пределах своего судебного округа. Мы будем настаивать, но, если честно, любое место лучше, чем здесь.
— Почему вы так считаете?
— Священник Декстер Белл пользовался уважением, у него было много паствы, и в округе есть еще восемь методистских церквей. Вторая по численности прихожан конфессия после баптистов. В этом заключается еще одна проблема: баптисты и методисты — как двоюродные братья и часто объединяются по сложным проблемам. Политика, виски, отделы среднего образования. Можно часто наблюдать, как они поют под одну дудку.
— Знаю. Но я тоже методист.
— Однако. И у тебя есть сторонники, старые друзья и все такое прочее. Но большинство людей видят в тебе хладнокровного убийцу. Не уверен, что ты это сознаешь. Жители округа думают о Пите Бэннинге так: он герой войны, но по каким-то только ему известным причинам пришел в церковь и застрелил безоружного священника.
— Пит, нам здесь ничего не светит, — подлил масла в огонь Рассел.
Бэннинг пожал плечами, словно такое положение его вполне устраивало. Он сделал то, что должен был сделать, и черт с ними, с последствиями. Бэннинг глубоко затянулся и смотрел, как дым клубами растекается по комнате.
— Почему вы решили, что в другом округе все пойдет по-иному?
— Ты знаешь методистских священников в округах Полк, Тайлер или Милберн? Разумеется, нет. Округа находятся рядом, но нам известны очень немногие из тех, кто там живет. А тамошние жители не знакомы ни с тобой, ни с Декстером Беллом.
— Мы стремимся устранить личные связи, — пояснил Рассел. — Не сомневаюсь, там тоже читали газеты, однако люди лично не знакомы ни с тобой, ни с Декстером. В таком варианте у нас больше шансов исключить враждебность и посеять сомнения.
— Сомнения? — удивился Пит. — С этого места поподробнее.
— Займемся и этим вопросом, а пока: ты согласен, что нам необходимо просить о переносе места суда?
— Нет. Если меня необходимо судить, пусть это случится тут.
— Единственный способ избежать суда — признать себя виновным.
— Ты предлагаешь мне признать себя виновным?
— Нет.
— Хорошо. Потому что я невиновен. И я не стану просить о переносе места проведения суда. Здесь мой дом, был моим домом всегда. Был домом моих предков. И если меня осудят, пусть это случится через дорогу отсюда.
Джон и Рассел разочарованно переглянулись. Пит положил документы на кофейный столик, не прочитав ни единой строчки. Закурил очередную сигарету и, небрежно скрестив ноги, словно ему некуда было спешить, посмотрел на Джона. В его глазах стоял вопрос: «Что дальше?»
Адвокат взял резюме и швырнул на стол:
— Вот на это ушел месяц юридических изысканий и писанины!
— И за это мне придется платить, — усмехнулся Бэннинг. — Если бы вы спросили меня заранее, я бы избавил вас от этого труда. Неудивительно, что у вас такие высокие расценки.
Джон кипел от ярости, Рассел морщился. Пит выпустил в сторону дым и продолжил:
— Вот что, ребята, я не против платить официальный гонорар, тем более что я в такой ситуации, как теперь. Но пять тысяч долларов? Я обрабатываю почти тысячу акров земли — непосильный труд восемь месяцев в году тридцати работников, — и если повезет и погода благоприятствует, если цены остаются на высоте, если удобрения помогают и не нападет хлопковый долгоносик, если найдется команда убрать урожай, каждые три-четыре года я зарабатываю после всех выплат двадцать тысяч долларов. Половина идет Флорри. Остается десять. И вы хотите забрать из этого половину.
— Ты занижаешь цифры, — возразил Джон. Его семья собрала урожай больше, чем Бэннинги. — Наш двоюродный брат очень неплохо заработал. И ты тоже.
— Если ты против наших расценок, можешь нанять кого-нибудь еще, — заявил Рассел. — В городе есть другие адвокаты. Мы только стараемся изо всех сил, чтобы защитить тебя.
— Ладно, парни, — кивнул Бэннинг. — Вы всегда заботились и обо мне, и о моей семье. Меня не возмущают ваши расценки, просто потребуется время, чтобы собрать деньги.
Адвокаты рассчитывали, что Пит легко подпишет чек, но он был фермером, из породы людей, у которых не так легко выжать монету. А еще адвокаты сочувствовали ему: скорее всего Пит больше никогда не будет обрабатывать землю, потому что либо умрет в ближайшее время на электрическом стуле, либо позднее в ужасной тюремной больнице. Незавидное будущее, и они не могли судить его за то, что он пытается сэкономить деньги.
В дверь постучала секретарша и вошла с изящным кофейным сервизом. Наполнила три чашки и предложила сливки и сахар. Пит размешал напиток, сделал глоток и потушил сигарету. Когда секретарша ушла, Джон продолжил:
— Хорошо. Вернемся к делам. Есть еще документ, который нужно обсудить. Единственный способ защиты — ссылка на временную невменяемость. Если тебя признают невиновным, что маловероятно, то только потому, что ты не мыслил адекватно, когда нажимал на курок.
— Я уже говорил, что не хочу этого.
— Я тебя услышал, Пит. Но речь не о том, чего ты хочешь или не хочешь. А о том, что наиболее приемлемо для нас на процессе. Точка. Если исключить помутнение рассудка, то нам остается одно: присутствовать в зале суда в качестве зрителей и следить, как прокурор накидывает тебе на шею петлю. Это тебя устраивает?
Пит пожал плечами, словно ему было безразлично.
— Делайте, что считаете нужным, но я не стану прикидываться сумасшедшим.
— Мы нашли в Мемфисе психиатра, он согласился осмотреть тебя и свидетельствовать на процессе в твою пользу. Он известный специалист и пользуется влиянием в подобных ситуациях.
— Наверное, тот еще придурок, если заявит, что у меня поехала крыша. — Пит улыбнулся, будто его рассмешила собственная шутка.
Адвокаты сидели с каменными лицами. Джон пригубил кофе, а Рассел закурил очередную сигарету. В воздухе не только плавал табачный дым, в атмосфере чувствовалось сильное напряжение. Юристы делали все от них зависящее, но клиент не оценил их труд и не воспринял серьезно собственный обвинительный акт.
Джон кашлянул и произнес:
— Вернемся к тому, где мы оказались. У нас нет защиты, нет оправданий, нет объяснения того, что случилось, и никаких шансов перенести процесс в менее враждебную обстановку. Тебя это устраивает?
Пит молча пожал плечами. Джон щипал лоб, будто старался избавиться от головной боли. Повисла тишина.
— Есть кое-что еще, о чем ты должен знать, — наконец проговорил Рассел. — Мы покопались в биографии Декстера Белла и обнаружили нечто, представляющее интерес. Восемь лет назад, когда он служил пастором в маленьком городке, возникла проблема. Там была молодая, двадцати лет, секретарша, недавно вышедшая замуж, и, похоже, между девушкой и пастором завязались некие отношения. Много слухов и никаких фактов. Однако Белл подал в отставку. Секретарша с мужем переехала в Техас.
— Мы копали не очень глубоко, — добавил Джон. — И доказать что-либо полезное не представляется возможным. Но, похоже, инцидент держали в строжайшей тайне.
— Это может всплыть здесь на суде?
— Нет, если не найти дополнительных улик. Хочешь, чтобы мы продолжали раскопки?
— Нет, если это ради меня. Не надо, чтобы об этом упоминалось на моем процессе.
— Пит, я могу спросить, почему? — нахмурился Джон. — Ты не оставляешь нам ничего, с чем мы могли бы работать.
Рассел закатил глаза. Казалось, он сейчас уйдет.
— Я сказал, нет, — повторил Бэннинг. — И чтобы об этом больше ни слова.
Утверждение, что Декстер Белл был дамским угодником, на суде скорее всего не приняли бы, но это помогло бы объяснить мотив убийства. Если Белл положил глаз на Лизу Бэннинг, когда ее муж пропал без вести, и она ответила ему вниманием, это приоткрыло бы завесу тайны. Однако было очевидно, что Пит этого не хотел. Он собирался унести свой секрет в могилу.
— Что ж, Пит, нам предстоит короткий процесс, — вздохнул Джон. — У нас нет ни защиты, ни свидетелей, ни аргументов для присяжных. С нами расправятся за день.
— Это еще мягко сказано, — добавил Рассел.
— Будь что будет, — кивнул Пит.
Глава 11
За три дня до Рождества Джоэл сел в поезд на вокзале Юнион-стейшн в Нэшвилле, где в вагоне-ресторане его ждала его милая, стильная сестра. Стелле исполнилось восемнадцать лет — она была всего на полтора года моложе брата, но за последний семестр превратилась из поздно сформировавшегося подростка в красивую молодую женщину. Стелла казалась выше, и ее худощавая фигура обрела приятные округлости, что не укрылось от Джоэла. Стелла выглядела старше, мудрее, более цельной, и, когда закурила, напомнила брату актрису с большого экрана.
— Когда ты начала курить? — спросил он. Поезд покинул город и устремился на юг. Перед ними стояли чашки с кофе, официанты суетились, собирая заказы на ленч.
— Дымила тайком с шестнадцати лет, — ответила Стелла. — Как и ты. В колледже, когда девушкам исполняется двадцать, они начинают курить в открытую, но это не одобряется. Хотела бросить, но тут Пит схватился за пистолет, и я задымила пуще прежнего, чтобы успокоить нервы.
— Тебе нужно бросить курить.
— А тебе?
— Мне тоже. Потрясающе выглядишь. Давай не будем начинать наше маленькое путешествие с разговоров о Пите.
— Ничего себе — начинать. Я в этом поезде уже шесть часов. Мы выехали из Роанока в пять утра.
Они заказали ленч и холодный чай и долго говорили о жизни в колледже: о предметах, любимых преподавателях и друзьях, о планах на будущее, делая вид, будто все нормально и оба их родителя не сидят под замком. Как только ловили себя на том, что касаются семейных дел, сразу меняли тему и заговаривали о грядущем годе. Джоэла приняли на юридический факультет в Вандербилте, но он хотел переменить обстановку. А еще в университет Миссисипи, но это было в часе езды от Клэнтона, и в сложившихся обстоятельствах казалось слишком близко от дома.
Студентка-второкурсница Стелла собиралась продолжить учебу. Ей нравился Холлинз, однако она хотела анонимности большого города. В колледже ее знали все, а теперь слышали и об отце. Стелла нуждалась в незнакомцах в жизни, которые бы не были в курсе, откуда она, или совершенно бы этим не интересовались. На романтическом фронте царил застой. В каникулы на День благодарения в Вашингтоне Стелла познакомилась с парнем, и они пару раз ходили на танцы и в кино. Он был студентом Джорджтауна, из приличной семьи, казался воспитанным, обладал хорошими манерами, писал ей письма, но… искры не вспыхнуло. Стелла месяц водила его за нос и разбила ему сердце. Успехи Джоэла были еще скромнее. Несколько свиданий, однако ни одного, о котором стоило бы говорить. Предстоящие три года на юридическом факультете делали его неходовым товаром. И Джоэл готов был дать клятву, что до тридцатилетия останется холостяком.
Но как бы они ни старались, не могли обойти молчанием самую важную тему. Джоэл сказал, что за три недели до убийства отец перевел землю в их совместное владение. Он считал, что поступает предусмотрительно, а на самом деле — глупо. Обвинение использует данный факт в качестве доказательства, что отец заранее планировал преступление и предпринял шаги, желая защитить свою собственность. Джоэл достаточно времени провел в юридической библиотеке, чтобы понять: перспективы плачевны. И его сокурсник, чей отец был юристом, сказал, что у Джеки Белл хорошие шансы начать преследование Пита Бэннинга за причинение смерти в результате противоправных действий. Эта информация подвигла Джоэла на детальное изучение темы исков. И он также ознакомился с малоприятным разделом жульнических трансфертов. Действия отца могли быть оспорены работающими на Беллов адвокатами. Единый во всей стране закон гласил: человек, причинивший вред другому, не имеет права прятать собственность, которую потерпевший может потребовать в качестве компенсации.
Однако Джоэл верил в компетенцию фирмы Уилбэнксов. Не только за их юридическую грамотность, но и за политическую изворотливость. Он видел, что сестру взволновала угроза потери земли. Еще ее терзала мысль о том, что она потеряет отца, и волновала дальнейшая судьба матери. В общем, навалилось все сразу. В какой-то момент ее глаза увлажнились. Джоэл попытался успокоить Стеллу, пояснив, что всякую судебную тяжбу можно решить к обоюдному согласию. Кроме того, у них есть много более насущных дел. Через две недели их отца будут судить. И, согласно его воле, детям не разрешалось даже приближаться к дому.
Покончив с ленчем, они ушли в отдельное купе и закрыли за собой дверь. Поезд находился на территории штата Миссисипи и делал остановки в таких городах, как Корниш и Рипли. Стелла стала клевать носом и вскоре заснула.
Они ехали домой, потому что отец наконец вызвал их. Письмом, в котором назвал условия их визита на Рождество: 22-го приезд, дома не более трех ночей, в город ни ногой, в церковь ни шагу, с друзьями общаться как можно меньше, семейных дел не обсуждать, время проводить с Флорри. Он организует их встречу, но она будет короткой.
Флорри тоже написала и предложила собственный план. Она встретила племянников на городском вокзале, одетая в осеннем стиле: в ярко-зеленое платье, свободное, как плащ-палатка, чтобы скрыть полноту. Платье ниспадало складками до лодыжек и переливалось в тусклом свете фонарей на платформе. В красной фетровой шляпе с широкими полями, которую решился бы надеть только цирковой клоун. На шее звякающие при каждом движении побрякушки. Увидев Стеллу, Флорри закричала и, бросившись к ней, чуть не задушила в крепких объятиях. После атаки на племянницу она кинулась на Джоэла, и тот увидел слезы в ее глазах. Стелла плакала, все они обнимались, а другие пассажиры шли мимо по платформе.
Дети дома. Семья тонула, и они в поисках поддержки хватались друг за друга. Господи, как Пит мог с ними так поступить?
Джоэл нес багаж, а женщины шли под руку и разговаривали. Они забрались на заднее сиденье «линкольна» 1939 года, и Флорри прервалась только для того, чтобы попросить племянника вести машину. Он только обрадовался — достаточно накатался с тетей, чтобы понимать, насколько это опасно для ее пассажиров. Джоэл нажал на газ, и они понеслись прочь от Клэнтона, превышая все предписанные знаками ограничения скорости.
На шоссе 18 Флорри сообщила, что племянница и племянник будут жить в ее красном коттедже, а не у себя дома. Красный коттедж был по-рождественски украшен, прогрет, и там пахло стряпней Мариэтты. Их же дом казался необитаемым — темным и холодным. К тому же Нинева впала в депрессию, ничего не делала, бродила кругами, бормотала что-то под нос и плакала. Так, по крайней мере, утверждала Мариэтта.
Они свернули на подъездную дорожку к дому и увидели, что он действительно темный и безжизненный. Джоэл остановил автомобиль перед окнами, не погасив фар, и выключил зажигание.
— Пошли внутрь, — пробормотала Флорри после паузы.
— Год назад на Рождество мы были здесь все вместе, — произнес Джоэл. — Отец вернулся с войны. Счастливая и красивая мать хлопотала по дому, радуясь, что собралась семья. Помнишь ужин в сочельник?
— Да, — тихо ответила Стелла. — Было много гостей, в том числе Декстер и Джеки Белл.
— Что, черт возьми, с нами случилось?
Поскольку ответа не существовало, объяснения никто не дал. У дома стоял грузовик Пита, рядом — купленный до войны семейный «понтиак». Машины на своих местах, словно владельцы дома и поставили их на ночь.
— Довольно, — поморщилась Флорри. — Хватит предаваться воспоминаниям. Заводи мотор, поехали. У Мариэтты на плите горшок с чили, и она печет чудо-пирог с карамелью.
Джоэл подал назад и двинулся по гравиевой дорожке, широко огибавшей амбары и навесы владений Бэннингов. Они миновали маленький белый домик, где десятилетиями жили Нинева и Эймос. В окнах горел свет, и с крыльца на них глядел пес Пита, — Мак.
— Как Нинева? — спросила Стелла.
— Как обычно, с капризами, — ответила Флорри. Ее вражда к домработнице Пита длилась с давних времен. Тогда женщины решили игнорировать друг друга. — Тревожится, как все. Никто не знает, что нас ждет в будущем.
— Как тут не тревожиться, — вздохнула Стелла.
Они ехали по темному участку дороги с бесконечными полями вокруг. Внезапно Джоэл остановился и выключил зажигание и фары. И не поворачиваясь, сказал:
— Ну вот, тетя Флорри, мы посреди пустыни, и никто не может подслушать наш разговор. Ты всегда знала больше остальных. В общем, давай, выкладывай: почему Пит убил Декстера Белла? Должна быть веская причина.
Флорри не отвечала, и чем дольше она молчала, тем нетерпеливее Джоэл и Стелла ждали ее слов. Вот сейчас приоткроется завеса тайны, и безумие обретет смысл. Однако ничего подобного не случилось.
— Бог свидетель, не знаю, — сказала она. — И не уверена, что мы когда-нибудь узнаем. Ваш отец вполне способен унести свои секреты в могилу.
— Отец злился на Декстера, в чем-то не соглашался, ссорился по церковным делам?
— Понятия не имею.
— У них были совместные предприятия? Понимаю, вопрос нелепый, но поразмышляй вместе со мной: я стараюсь отсечь все лишнее.
— Декстер был священником. Я не слышала, чтобы он занимался бизнесом, — ответила Флорри.
— Остается одно: единственное связующее звено между отцом и Декстером Беллом — наша мать. Я вспоминаю те первые дни, когда мы считали, будто отец погиб. В доме полно людей. Так много, что мне приходилось уходить и подолгу бродить вокруг фермы. Декстер часто находился с матерью. Они молились, читали Библию, иногда я тоже сидел с ними. Все были в шоке, а Декстер оставался спокойным и утешал. Помнишь, Стелла?
— Да. Он был замечательным. Постоянно рядом. Порой приходила с ним жена, но утешать, как он, не умела. После первого потрясения толпа в доме поредела, и мы могли вернуться к делам. Жизнь продолжалась.
— Вопрос такой, Флорри: как долго крутился вокруг нас Декстер, — произнес Джоэл. — Вот что я хочу знать.
— Не знаю, — ответила тетя. — И мне не слишком нравится твой тон. Он осуждающий, а я ничего дурного не совершила и ничего не скрываю.
— Мы только хотим ответа, — настаивал племянник.
— Его, может, не существует. Жизнь полна тайн, и нам не гарантированы откровения. У меня никогда не закрадывалось подозрений, что у Декстера Белла и вашей матери были какие-то особенные отношения. Одно предположение меня приводит в ужас. Ни от Мариэтты, ни от Ниневы не слышала о том ни намека. — Флорри перевела дыхание.
— Джоэл, заводи мотор, — попросила Стелла. — Я замерзла.
Он потянулся рукой к ключу зажигания.
Читать бесплатно другие книги:
