Расплата Гришэм Джон
Рассел Уилбэнкс оказался прав: трое присяжных были не готовы проголосовать за смертный приговор, по крайней мере во время первого обсуждения. Одним из них был Уилбур Стэк, трижды раненный в Италии ветеран войны. Майлз не наложил вето на его кандидатуру в присяжные лишь потому, что до него израсходовал все пять. Другим был Дейл Масгрейв, хозяин лесопилки на озере. Он признал, что его отец вел дела с отцом Пита и часто выражал восхищение его семьей. Спохватились, что данный факт следовало учесть при отборе присяжных, но было слишком поздно. Третий, Уинс Пендерграсс, по вероисповеданию пятидесятник, по профессии маляр, с семейством Бэннингов связей не имел, однако не мог поверить, что такой человек, как Пит, сознательно планировал убийство. Еще несколько присяжных испытывали те же чувства, но стремились следовать закону. Ни один из двенадцати не горел желанием голосовать за смерть, однако каждый верил в смертную казнь. На бумаге и в теории она была весьма популярной в стране и, разумеется, в штате Миссисипи. Но немногие оказывались в составе присяжных и стояли перед выбором надавить или нет на кнопку электрического выключателя. Это было совершенно иное дело. Спор продолжался в достойной манере, и каждому предоставлялась возможность выразить свое мнение. Снег прекратился, небо расчистилось, и нужда в срочном возвращении домой отпала. В три часа дня Хэл Гринвуд открыл дверь и попросил Уолтера принести кофейник и двенадцать чашек.
После кофе, когда в воздухе поплыл сигаретный дым, благопристойность начала улетучиваться, голоса зазвучали громче. Разделительная линия обозначилась ясно, но не углублялась: девять присяжных стояли крепко, а вот трое дали слабину. Постоянно повторялось, что они имеют дело с заранее запланированным убийством, о чем нельзя забывать. Вот если бы Пит Бэннинг взошел на кафедру и объяснил мотивы своего поведения, то мог заслужить сочувствие. Но он сидел, словно равнодушный к суду над собой, и даже ни разу не взглянул на присяжных.
На этого человека явно подействовала война. Почему его адвокат не хочет подчеркнуть это? Неужели мотивы убийства как-то связаны с отношениями Декстера Белла и его жены? Методисты не соглашались, отстаивая честь своего убитого пастора. Хэл Гринвуд предостерег коллег, чтобы они не оценивали дело вне круга представленных фактов. Их задача разобраться в том, что было предъявлено в зале суда.
Около четырех Уинс Пендерграсс изменил позицию и присоединился к большинству. Это стало поворотным моментом. Присяжные вдесятером надавили на Уилбура Стэка и Дейла Масгрейва.
Эрни Доудл вошел в коридор со стороны зала суда и застал Уолтера Уилли дремлющим у двери комнаты совещания присяжных. Было почти пять — время Эрни идти домой, поэтому он задержался и спросил у Уолтера, не нужно ли чего-нибудь. Тот заверил, что ничего не нужно, у него все под контролем.
— Чем они там занимаются? — спросил Эрни, кивнув на дверь.
— Обсуждают, — объяснил со знанием дела Уолтер. — А теперь уходи.
— Вердикт готов?
— Не знаю.
Эрни поднялся по узкой лестнице на третий этаж, где находилась небольшая библиотека юридической литературы и несколько кладовых. Крадучись, вошел в темное служебное помещение, где сидел на стуле Пенрод с незажженной трубкой из кукурузного початка во рту. От пола до потолка тянулась чугунная дымовая труба. Из щели у ее основания не только поднимался сигаретный дым — оттуда доносились голоса совещавшихся этажом ниже присяжных.
— Одиннадцать против одного, — тихо произнес Пенрод.
Эрни удивленно вытаращился. Час назад голосование было девять против трех. Ни он, ни Пенрод не сомневались: если их застукают за подслушиванием, непременно выгонят с работы, а может, посадят в тюрьму, и поэтому они ни с кем не делились новостями. Большинство процессов с участием присяжных были по гражданским делам и не вызывали особого интереса. Если случались убийства, подсудимые были, как правило, черными. Совещание присяжных длилось недолго, и результат не вызывал сомнений. Процесс по делу Бэннинга был куда более увлекательным. Неужели белые осудят и убьют своего?
Джон Уилбэнкс решил успокоить нервы с наступлением темноты. Они с братом поднялись наверх, где у них был кофейник и бар со спиртным. Рассел разлил виски со льдом, и они расположились в старых соломенных стульях, которые издавна принадлежали их фирме. На противоположной стороне улицы находилось здание суда, и в окне иногда мелькали расхаживающие по комнате присяжные. Они обсуждали дело более шести чесов, что не так долго для сельского штата Миссисипи.
Джон вспомнил старую историю из эпохи «Великой депрессии». Присяжные очень долго обсуждали пустяковый случай. Правда всплыла, когда они вынесли вердикт и разошлись по домам. Доллар в день в то время был неплохим заработком, а большинству присяжных больше нечем было заняться.
Братья посмеялись, налили еще виски и задумались о том, где бы поужинать, когда в комнате совещания присяжных погас свет. Через несколько секунд в кабинете зазвонил телефон. К ним поднялся секретарь и сообщил, что присяжные готовы.
Судья Освальд немного помедлил, чтобы новость успела распространиться и публика вернулась в зал. В семь часов, как было обещано, он в черной мантии взошел на судейское место. Велел Уолтеру Уилли перестать болтать и попросил Никса привести подсудимого. Пит Бэннинг сел на стул, ни на кого не посмотрев. Когда все собрались, Уолтер привел присяжных.
Они входили медленно, по одному, опустив головы. Один бросил взгляд на зрителей, другой на Пита. Сидели, потупившись, словно ненавидели этот момент и хотели бы оказаться подальше от зала суда.
— Господа присяжные, вы вынесли вердикт? — спросил судья Освальд.
Хэл Гринвуд встал с листом бумаги в руке:
— Да, ваша честь.
— Пожалуйста, передайте Уолтеру Уилли.
Тот взял лист и, не взглянув на написанное, вручил судье. Освальд спросил:
— Господа, вы все согласны с вердиктом?
Двенадцать человек кивнули, некоторые нехотя, другие с готовностью.
— Подсудимый, встаньте.
Пит Бэннинг медленно поднялся, выпрямил спину, расправил плечи, вскинул голову и посмотрел на судью.
— Единодушный вердикт присяжных таков: «Мы, присяжные, находим подсудимого Пита Бэннинга виновным в убийстве первой степени Декстера Белла и требуем казни на электрическом стуле».
Подсудимый не только не поморщился, но даже не моргнул. Остальные присутствующие такой выдержкой не обладали. Кто-то в зале охнул, кто-то всхлипнул. На скамье присяжных Уилбур Стэк вдруг поддался эмоциям и закрыл лицо руками. Всю оставшуюся жизнь он будет сожалеть о том дне, когда, уступив другим, проголосовал за убийство такого же, как сам, солдата.
Флорри держалась только потому, что вердикт не стал неожиданностью. Брат предполагал подобный исход. Весь процесс она следила за присяжными и понимала, что сочувствия не дождаться. А если честно рассуждать, то с какой стати? По необъяснимым причинам ее брат превратился в убийцу, а убийцы сочувствия не заслуживают. Флорри коснулась платком щеки, вспомнила о Джоэле и Стелле, но слезы сдержала. Даст им волю позднее, когда останется одна.
Судья Освальд взял другой лист бумаги и прочитал:
— Властью, данной мне штатом Миссисипи, приговариваю вас к смертной казни на электрическом стуле через девяносто дней, 8 апреля. Можете сесть.
Пит с безразличным видом опустился на стул. Судья проинформировал стороны, что у них есть тридцать дней на ходатайства и апелляции, затем, поблагодарив за службу, распустил присяжных. Когда они ушли, он указал на Пита, повернувшись к шерифу, и сказал:
— Отведите его в тюрьму.
Глава 17
В шесть часов утра, как обычно, открылись двери кафе-кондитерской на площади, и помещение быстро наполнилось людьми — юристами, банковскими служащими, священниками, бизнесменами. Белая публика за кофе с печеньем обменивалась свежими газетами. Никто не ел один. Был круглый стол для демократов, напротив — для республиканцев. Выпускники университета Миссисипи собирались группой в отдалении, те, кто предпочитал Стейт-колледж, занимали столик ближе к кухне. Методисты имели свое место, баптисты — свое. Между столами часто возникали споры, шутливые перепалки, комические баталии, но настоящая ругань — очень редко.
Вердикт привлек внимание всех. Люди были в курсе фактов, деталей и даже слухов, но пришли пораньше, чтобы убедиться, что ничего не упустили. Может, Пит Бэннинг нарушил молчание и что-нибудь сказал своему адвокату или шерифу? Или Джеки Белл как-то прокомментировала вердикт журналистам? А может, газета Тупело обнаружила ниточку, которую не заметили другие? Но больше других занимал вопрос: неужели штат действительно решится казнить Пита Бэннинга?
Кто-то из подрядчиков спросил юриста Рида Тейлора, каков порядок апелляций. Тот объяснил, что у Джона Уилбэнкса есть тридцать дней, чтобы известить суд, что он подает апелляцию. И еще тридцать для подготовки резюме и всех необходимых бумаг. Их от имени штата примет генеральный прокурор в Джексоне, и у его службы будет тридцать дней на ответ Джону Уилбэнксу. Из этого складываются упомянутые судьей девяносто дней. Далее дело рассмотрит Верховный суд, и это займет несколько месяцев. Если суд сочтет смертный приговор неправомерным — в чем Рид сильно сомневался, — он отправит дело в округ Форд на пересмотр. Если утвердит, у Джона Уилбэнкса останется возможность обратиться с ходатайством в Верховный суд США. Дело проигрышное, но подарит Питу Бэннингу несколько месяцев жизни. Если предпочтет этого не делать, то казнь состоится до конца текущего года.
Рид продолжал объяснять, что в процессах со смертным приговором процедура апелляции происходит автоматически. Он следил за судом и не заметил ни одной ошибки, благодаря которой можно ее построить, однако апелляция, тем не менее, будет. Единственной ошибкой на процессе, говорил Рид, было разрешение ветерану рассказывать о войне. Его слова нанесли вред обвинению, но ничего не дали Джону Уилбэнксу для апелляции.
Когда Рид замолчал, каждый вернулся к своей компании. И разговор угас. Однако тут дверь вдруг отворилась, и порыв холодного воздуха развеял сигаретный дым и аромат кухни. В погоне за голосами приехал сенатор штата. Он был не из здешних — жил в Смитфилде в округе Полк. В промежутках между выборами его почти не видели, и в период наивысшей в городе драмы многие встретили с недовольством. Со щегольской улыбкой сенатор обошел зал и, стараясь вспомнить имена, пожимал посетителям руки. В итоге нашел свободный стул у баптистов, где все, как один, немедленно уткнулись в газеты и потягивали кофе. Здесь помнили, как сенатор трепался по поводу спиртного, и он был им неинтересен.
Вскоре стало ясно, что ничего нового по делу Пита Бэннинга никто не узнает. Процесс оказался скоротечным, вердикт молниеносным. И по завершению суда ни родственники убийцы, ни родные жертвы, ни присяжные, ни стороны обвинения и защиты ничего не заявили. Новые слухи в кафе не возникли, и в половине восьмого посетители выстроились в очередь в кассу.
Вечером в среду после страшного звонка тети Флорри Джоэл вернулся в университет. И с утра в четверг пошел в библиотечный отдел периодики, где на полках лежали десятки утренних изданий со всей страны. Правда, газеты из Тупело и Джексона не выписывали, зато мемфисский «Пресс-Ятоган» присутствовал всегда. Джоэл взял газету в кабинку, смотрел на фотографию выходившего из здания суда в наручниках отца, читал репортаж, что произошло, когда вернулись с вердиктом присяжные. Он никак не мог поверить, что день казни наступит так скоро. Не мог ни во что поверить в этой трагедии.
Скоро он окончит университет. Церемония вручения диплома состоится 17 мая. То есть примерно через пять недель после того, как отца пристегнут к электрическому стулу, он, молодой Бэннинг двадцати двух лет, гордо прошествует в шапочке и мантии по двору с тысячами других выпускников и получит документ престижного учебного заведения страны.
Идти на занятия было сверх сил. Сокурсники старались его оградить и создать видимость нормальной университетской жизни, но он, ощущая на себе клеймо, смущался и не мог справиться со стыдом. В аудитории чувствовал на себе взгляды, во дворе слышал шепотки. Джоэл учился на последнем курсе, у него были хорошие оценки. Скоро выпуск, и он окончит колледж. Поговорит со своими преподавателями. Бросить учебу не выход — нужно принять вызов и дойти до конца.
Заявление о зачислении Джоэла на юридический факультет Йельского университета отклонили. Оставались Вандербилт и Миссисипи. Но разница в цене была существенной. Семья жертвы отца может потребовать компенсацию за причиненный ущерб. Так что финансовое положение Бэннингов становится неопределенным. Будет ли доступным юридический факультет? Дожили! Бэннинги тревожатся из-за денег, из-за того, что глава семьи пошел на поводу своей обиды. Что бы ни приключилось между Питом и Декстером Беллом, отец не имел права разрушать жизни родных.
Прошел час, Джоэл пропустил первое занятие. Вышел из библиотеки, побрел через университетский двор, заплатил за чашку кофе в кафетерии. Выпил, прогулял второе занятие, вернулся в общежитие и позвонил сестре.
Стелла тоже не находила себе места. Решила взять отпуск и до конца года спрятаться в Вашингтоне. Ей нравился Холлинз, и когда-нибудь она получит диплом, но сегодня все, кто на нее смотрел, знали: ее отец сидит в тюрьме за убийство и приговорен к смертной казни. Стыд и жалость слишком давили. Как бы ей хотелось обняться с матерью! Стелла горевала об отце, но поймала себя на мысли, что сердита на него.
У ее любимого декана в Вашингтоне была знакомая выпускница Холлинза. Он ей позвонил, и Стелла следующим поездом отправилась туда. Она будет жить в маленьком гостевом домике в Джорджтауне, работать бебиситтером, учить детей, служить им нянькой, девочкой на побегушках, какая разница? Главное, что, кроме приемной семьи, никто не будет знать, кто она такая и откуда. Переезд из Роанока в Вашингтон добавил еще больше миль между ней и Клэнтоном.
Начинающий репортер мемфисской «Пресс-Ятоган» Харди Кейпли освещал судебный процесс от начала до конца. На войне его брат попал в плен, и Харди захотелось посмотреть на служившего на Филиппинах с Питом Бэннингом колорадского ковбоя Клэя Уомплера. Клэю не разрешили дать показания, но на процессе о нем узнали все, особенно во время перерывов в работе. Харди изводил редактора, пока тот не сдался и не позволил написать статью. Путешествие сначала на автобусе, затем на поезде в Колорадо, и Харди два дня с Уомплером — слушает рассказы о его похождениях и подвигах в партизанских сражениях против японцев под командованием Пита Бэннинга.
Материал получился в десять тысяч слов, а мог бы вырасти в пять раз больше. Невероятное повествование, заслуживающее, чтобы его напечатали, но слишком большое для газеты. Харди отказался сокращать его, убеждал, просил, грозил, что отнесет в другое место, и боссы наконец согласились напечатать рассказ в виде серии из трех публикаций.
Харди в красочных деталях описал осаду, битву Батаана, героизм американских и филиппинских войск, болезни, голод, страх и беспримерное мужество перед лицом превосходящих сил противника. А затем чувство унижения, когда все-таки пришлось сдаться. Печально известный марш смерти предстал настолько ярко, что редакторам пришлось снизить накал повествования. Хотя пассажи, где рассказывалось о дикости и жестокости японцев, подверглись меньшей правке. Факты расправ над военнопленными надрывали душу и приводили в ярость.
Многое, о чем сообщил журналист, было известно и ранее — по воспоминаниям тех, кто выжил или сумел бежать. Однако затронуло сердца людей — ведь на сей раз рассказ велся об одном из них. Более двух лет Пит Бэннинг командовал группой американских и филиппинских партизан, постоянно тревоживших японцев и каждое утро не сомневающихся, что новый день станет их последним. Много раз обманывая смерть, они принимали ее как факт и сражались с безрассудной отвагой. Убили сотни японских солдат, разрушали мосты, железные дороги, уничтожали самолеты, строения, танки, склады и базы снабжения. Их настолько боялись, что за голову Пита Бэннинга назначили награду в 10 тысяч долларов. Партизан постоянно преследовали, но они скрывались в джунглях и через несколько дней нападали в двадцати милях от того места, где, как считалось, находилась их позиция.
Эту серию статей внимательно читали в округе Форд, и они поубавили у людей желания отправить Пита Бэннинга на электрический стул. Судья Освальд даже пожаловался Джону Уилбэнксу: мол, появись они до суда, и ему пришлось бы переносить процесс на сотни миль от города.
Пит Бэннинг отказывался говорить о войне. За него сказал другой. И теперь многим захотелось, чтобы у этой истории был другой конец.
Если подсудимый и тяготился приговором и угрозой смертной казни, виду он не подавал. Исполнял свои обязанности доверенного заключенного, словно суда и не было. Поддерживал в тюрьме строгий распорядок дня, содержал в чистоте обе комнаты отдыха, рычал на заключенных, если те не заправляли кровати по утрам или мусорили в камерах, поощрял чтение книг, газет и журналов, двух товарищей по несчастью — одного белого, другого черного — обучал грамоте. Обеспечивал постоянную поставку хороших продуктов, главным образом со своей фермы. Когда не был занят тюремными проблемами, часами играл с Леоном Колливером в криббидж, читал романы и дремал. Ни разу не пожаловался ни на решение суда, ни на судьбу.
После процесса Питу стало приходить гораздо больше писем. Почти из каждого штата писали пережившие ужасы войны на Филиппинах ветераны. Это были длинные послания, в них солдаты рассказывали свои истории. Они поддерживали Пита и ужасались при мысли, что героя собираются казнить. Пит отвечал, но короткими записками — на большее не хватало времени, тратил на почту по два часа в день.
Письма детям, наоборот, становились длиннее. Сам он скоро из жизни уйдет, но его слова останутся с ними навечно. Джоэл не признался, что сомневается по поводу учебы на юридическом факультете. Стелла не написала, что удрала в Вашингтон, а занятия отложила. Декан в Холлинзе пересылал ей письма отца, а ее отправлял ему. Она не сказала даже Флорри, где теперь живет.
Однажды днем в разгар игры в криббидж появился Тик Поли и сообщил Питу, что пришел его адвокат. Бэннинг поблагодарил, но доиграл партию, заставив Джона Уилбэнкса прождать двадцать минут.
Когда они остались одни в кабинете шерифа, Уилбэнкс произнес:
— К среде нам нужно составить твою апелляцию.
— Какую апелляцию? — спросил Пит.
— Правильный вопрос. Это фактически не апелляция, поскольку нам нечего обжаловать. Но закон гласит, что в случаях, когда вынесен смертный приговор, процедура апелляции протекает автоматически. Поэтому мне надо кое-что составить.
— Какая-то бессмыслица. Как и многое в законе. — Пит распечатал пачку «Пэлл-Мэлл» и закурил.
— Не я сочинял законы, Пит, но правила есть правила, — возразил адвокат. — Документ будет очень коротким, я передам его в последнюю минуту. Хочешь прочитать?
— Что в нем будет сказано? Какие основания для обжалования?
— Оснований немного. Воспользуюсь испытанной формулировкой: «Вердикт вынесен без учета совокупности улик».
— На мой взгляд, улик было предостаточно.
— Правильно. И поскольку я был лишен возможности строить защиту на предположении о невменяемости, что прекрасно сработало бы, заявлять особенно нечего.
— Я не сумасшедший, Джон.
— Мы это обсуждали, и теперь поздно возобновлять спор.
— Мне не нравится мысль об апелляции.
— И почему я не удивляюсь?
— Меня приговорили мои сограждане, достойные люди из округа. У них на мой счет гораздо больше доводов, чем у каких-то судей из Джексона. Давай оставим их вердикт как есть.
— Мне необходимо что-то написать. Процедура автоматическая.
— Не подавай апелляцию, Джон. Ты меня слышишь?
— У меня нет выбора.
— Тогда мне придется нанять другого адвоката.
— Прекрасно, Пит! Просто замечательно! Хочешь прогнать меня после того, как процесс завершился? И нанять другого адвоката, чтобы так же, как на меня, надеть на него наручники? Спешишь на электрический стул, Пит? Кому придет в голову представлять тебя на данном этапе?
— Не подавай апелляцию.
Джон Уилбэнкс вскочил и бросился к двери.
— Подам, потому что таково правило, но больше не собираюсь понапрасну тратить время! Ты мне еще не заплатил за процесс.
— Я над этим работаю.
— Одни слова. Только и слышу.
Адвокат вышел в коридор и с треском захлопнул за собой дверь.
Апелляцию подали, Джон Уилбэнкс остался адвокатом Пита, но гонорара пока не получил. Апелляция вышла наитончайшей в истории Верховного суда штата Миссисипи. Во время процесса не возникло нарушений, и подсудимому нечего было обжаловать. Судебные власти часто критикуют за их неповоротливость. И в этом нашумевшем деле они не проявили спешки: чиновник получил указание изучить материалы процесса к назначенным на весну прениям. Джон Уилбэнкс проинформировал его, что не примет в них участия, поскольку ему нечего оспаривать.
8 апреля миновало, казнь не состоялась. В кафетерии распространился слух, будто задержка заранее спланирована и конкретная дата не назначена. И город перестал считать дни. Интерес к Питу Бэннингу начал угасать, весной на повестку дня встали более практичные аспекты жизни — виды на новый урожай. Распахивали и готовили под посев поля, внимательно следили за погодой. Составляя календари, фермеры постоянно смотрели на небо. Если посеять слишком рано — например, в конце марта, — могут пойти дожди и вымыть саженцы. Если слишком поздно — к 1 мая — растения изначально не разовьются как следует, и есть опасность подтоплений в октябре. Фермерство — всегда сплошные потери.
Давнишний старший работник Бэннинга Бафорд Провин стал каждое утро останавливаться у тюрьмы, чтобы выкурить с Питом сигарету. Они встречались за зданием: Бафорд прислонялся к дереву, а Пит стоял, расставив ноги, по другую сторону скрепленного цепью забора. Это был «двор» — небольшое квадратное грязное пространство, куда заключенных выводили подышать воздухом. Здесь же они встречались со своими адвокатами. Все, что угодно, лишь бы вырваться из тюрьмы.
9 апреля, то есть на следующий день после того, когда ему полагалось умереть, Пит обсуждал с Бафордом прогноз погоды, и они решили, что сеять семена нужно как можно быстрее. Бафорд уехал, а Пит долго смотрел вслед его грузовику. Он был доволен принятым решением, однако не сомневался, что урожая не увидит.
За день до получения диплома в Вандербилте, Джоэл сложил вещи в два мешка и покинул Нэшвилл. Сел в поезд до Вашингтона и нашел сестру в Джорджтауне. Стелла обрадовалась его приезду, сказала, что довольна своей работой — практически растит трех детей. Ее гостевой домик был слишком мал для еще одного постояльца, и хозяин не хотел, чтобы кто-то еще в нем останавливался. Поэтому Джоэл нашел комнату в дешевой гостинице рядом с Дюпон-серкл и нанялся официантом в дорогой ресторан. Когда позволяла работа Стеллы, они ходили с ней по городу и радовались, что находятся среди людей, которые понятия не имеют, откуда они взялись. В длинных письмах тете Флорри и отцу они объясняли, что находятся на летней подработке в Вашингтоне и их жизнь идет нормально. А об учебе потом.
4 июня Верховный суд штата Миссисипи единогласно утвердил осуждение и приговор Питу Бэннингу и отправил дело обратно судье Освальду. Неделей позднее он назначил казнь через тридцать дней — на 10 июля.
Это была последняя апелляция.
Глава 18
До 1940 года в штате Миссисипи приговоренных к смертной казни преступников вешали, и это был самый распространенный способ во всей стране. В некоторых штатах процедура происходила кулуарно, в других же это были общественные мероприятия. Крутые политики в Миссисипи считали, что показательная казнь — урок того, что может случиться, если человек переступает черту, и таким образом служит обузданию преступности. И во многих отношениях экзекуция превратилась в шоу. Местные шерифы определились: белых, как правило, стали вешать без свидетелей, а черных публично.
В период между 1818-м и 1940-м годами в штате повесили восемьсот человек, из которых восемьдесят процентов были черные. Это только по решению судов за изнасилования и убийства. Еще шесть сотен чернокожих линчевала действовавшая вне сферы закона и неподвластная ему толпа.
Тюрьму штата назвали в честь ее первого начальника Джима Парчмена. Это была большая хлопковая плантация площадью восемь тысяч акров в округе Санфлауэр в сердце Дельты. Тамошние люди не хотели, чтобы их дом прозвали округом смерти. У них были свои знакомые среди политиков. В результате вешать стали там, где совершались преступления. Не было узаконенных виселиц, опытных палачей и общепринятого порядка. Но и процедура была несложной: накинуть веревку человеку на шею и наблюдать, как он болтается. На местах возводилось все необходимое: стойки, перекладина, под ней люк. Шерифы вздергивали осужденного, толпа глазела.
Повешение — процедура быстрая и эффективная, однако не без проблем. Так, в 1932 году вешали белого по имени Гай Фэрли, и что-то пошло не так. Шейный позвонок не сломался, как следовало ожидать, и осужденный дергался, задыхался, плевался кровью и вопил, пока наконец не умер. Его казнь широко освещали и требовали реформ. В 1937 году еще один белый Трей Сэмсон сорвался с виселицы и, угодив в люк, мгновенно скончался от удара. А его оторвавшаяся голова подкатилась к ногам шерифа. Фотограф оказался рядом, и, хотя ни одна газета не решилась опубликовать снимок, он стал хорошо известен.
В 1940 году данной проблемой занялась законодательная власть штата. Компромисс был достигнут, когда все согласились, что штат перестанет вешать и перейдет к более современному способу казни. И поскольку было много противников убийства осужденных в Парчменской тюрьме, приняли решение построить мобильный электрический стул, который легко перевозить из округа в округ. Под впечатлением собственной находчивости законодатели быстро превратили проект в закон. Проблемы возникли, когда стало очевидно, что никто в округе ранее не пользовался электрическим стулом. И ни один известный электрический подрядчик не желал связываться со столь специфической и высокотехнологичной задачей.
Наконец нашлась фирма в Мемфисе, которая спроектировала первый в истории мобильный электрический стул. Получился аппарат с шестью сотнями футов высоковольтных проводов, пультом управления, собственным генератором, застежками шлема и электродами наподобие тех, что используются на стационарном электрическом стуле. Из округа в округ аппарат перемещался на построенном для таких случаев большом серебристом грузовике.
Палачом стал неряшливый человек по имени Джимми Томпсон, только что условно-досрочно освобожденный из тюрьмы, где отбывал наказание за вооруженное ограбление. Вдобавок к тому, что он был бывшим заключенным, он был еще бывшим моряком, бывшим заправилой плавучего театра, бывшим гипнотизером и пьяницей. Работу получил благодаря политическому патронажу — лично знал губернатора. Заработок составлял сто долларов за казнь плюс деньги на расходы.
Томпсон любил попадать в объектив репортеров и с удовольствием давал интервью. На место он всегда приезжал заранее, выгружал электрический стул и пульт управления и позировал для фотографий с местными жителями. После первой казни он заявил корреспонденту, что «осужденный умер со слезами на глазах — так заботливо я с ним обошелся и так чисто сжег». Появились снимки, как помощники шерифа пристегивают к стулу осужденного за убийство жены чернокожего и тот умирает от удара электрическим током. Казни не были предметом демонстрации публике, но свидетелей хватало.
Вскоре стул получил прозвище «старина-электрик», и его слава росла. Это был редкий случай, когда штат Миссисипи оказался в чем-то впереди. Луизиана, позавидовав, сконструировала копию, однако остальные штаты примеру не последовали.
С октября 1940 года по январь 1947-го «старина-электрик» был в деле тридцать семь раз, и Джимми Томпсон колесил по штату со своим передвижным шоу. Опыт был далеко не идеальным, и хотя граждане гордились тем, как казнят преступников в их штате, уже начали раздаваться жалобы. Казни не походили друг на друга. То быстрые и, видимо, гуманные, то долгие и мучительные. В 1943 году случилась трагедия: Томпсон неправильно подключил электроды к ногам осужденного, и их охватил огонь. Сгорели брюки и кожа, помещение наполнил сильный дым, и зрители стали задыхаться. В 1944 году первый удар не убил заключенного. Джимми снова включил рубильник, затем опять. Через два часа бедняга был еще жив и испытывал страшную боль. Шериф попытался прекратить пытку, но палач не послушался — увеличил мощность генератора и прикончил несчастного последним разрядом.
В 1947 году «старину-электрика» установили в здании суда в Джексоне, округ Хиндс, где удар током получил приговоренный к смерти чернокожий.
И вот теперь в июле Джимми Томпсон со своим хитроумным устройством направился в округ Форд.
Этот вопрос часто задавали Джону Уилбэнксу, и он давал на него один и тот же честный ответ: очень мало шансов за то, что казнь не состоится. Ей ничто не может помешать, разве что просьба о помиловании, которую Уилбэнксы подали без ведома своего клиента губернатору. Помилование было его прерогативой, однако шансы на успех казались призрачными. Джон сопроводил просьбу письмом, в котором указал: он идет на этот шаг, только чтобы использовать все возможности правосудия. Джон неоднократно повторял, что, кроме губернатора, надеяться не на что. Ни на приостановление казни до конца рассмотрения апелляционной жалобы. Ни на юридические усилия в последнюю минуту. Ни на что.
Праздник 4 июля в Клэнтоне отмечали парадом. Десятки ветеранов в форме прошли по городу и раздавали детям конфеты. На лужайке перед зданием суда стояли мангалы для барбекю и лотки с мороженым. На балконе играл оркестр. В этом году предстояли выборы, кандидаты меняли друг друга у микрофона и давали обещания. Но праздник был все же скомкан, поскольку горожане не говорили ни о чем, кроме предстоящей казни. Джон Уилбэнкс с балкона отметил, что толпа на сей раз меньше, чем обычно.
8 июля, во вторник, Джимми Томпсон приехал на своем серебристом грузовике и поставил его возле здания суда. Разгрузил содержимое и поощрял всех, кто хотел посмотреть на аппарат. Как всегда, разрешал детям устраиваться на сиденье и позировать для фото. Стали собираться журналисты, и Джимми потчевал их рассказами о своих подвигах по всему штату. Объяснял в деталях, как проходит процедура, как от оставшегося в кузове генератора напряжение в две тысячи вольт побежит футов триста по переулку в здание суда, затем вверх по лестнице к залу, где рядом со скамьей присяжных будет находиться «старина-электрик».
К вечеру во вторник на поезде приехали Джоэл и Стелла. Флорри встречала их на вокзале. С перрона, ни на кого не глядя, они поспешили в красный коттедж, где их ждал приготовленный Мариэттой ужин. Настроение было мрачное, они почти не разговаривали. О чем? Реальность медленно доходила до сознания, и они погружались в кошмар.
Утром в среду Никс Гридли, остановившись у здания суда, не удивился, обнаружив около «старины-электрика» небольшую толпу зевак. Проныра Томпсон, как обычно, распинался об исключительных качествах своей машины, и Гридли вскоре ушел в тюрьму. Позвал Роя Лестера, и они через боковую дверь быстро вывели Пита Бэннинга и усадили на заднее сиденье патрульного автомобиля шерифа. Пит был без наручников, и, пока они ехали по Натчес-Трейс, никто не произнес ни слова. Вскоре шериф остановился, Рой выскочил из машины, чтобы купить кофе с печеньем, и они ели на ходу, не издавая ни звука.
Директор государственной больницы штата Миссисипи в Уитфилде ждал их у ворот. Никс пошел за ним по территории к сорок первому строению, где последние четырнадцать месяцев находилась Лиза Бэннинг. Их встретили два врача. Они поздоровались, и Пит последовал за ними. Дверь в кабинете закрыли, и доктор Хилсебек сказал:
— К сожалению, мистер Бэннинг, ваша жена плохо себя чувствует. И ваш визит только усугубит ситуацию. Она совершенно ушла в себя и ни с кем не хочет разговаривать.
— Я вынужден был приехать, — ответил Пит. — Другой возможности не представится.
— Понимаю, — кивнул врач. — Только не удивляйтесь тому, как она выглядит. И не ждите особенной реакции.
— Как много ей известно?
— Мы рассказали ей все. У нее наблюдалось улучшение до того, как несколько месяцев назад она узнала об убийстве. Новость ее подкосила, и состояние продолжает ухудшаться. Две недели назад я говорил с шерифом. И после того, как стало ясно, что казнь неизбежна, мы пытались осторожно донести до нее эту новость. Не удалось. Она почти перестала есть, не сказала ни с кем ни слова. Если казнь состоится, последствия угадать невозможно. Мы крайне обеспокоены.
— Я хочу ее видеть.
— Хорошо.
Пит последовал за сопровождающими по коридору и поднялся на лестничный пролет. У двери без таблички их поджидала медицинская сестра. Хилсебек кивнул ей на Пита, тот открыл дверь и вошел в палату. Сестра и врач остались ждать в коридоре.
Помещение освещала тусклая лампа под потолком. Окон не было. Единственная дверь открывалась в крохотную ванную. На кровати с деревянной рамой сидела подпертая подушками Лиза Бэннинг, бодрствовала и ждала. На ней был обернутый простыней серый выцветший халат. Пит осторожно приблизился и сел в ногах. Она пристально, словно опасаясь, посмотрела на мужа и ничего не сказала. Лизе было почти сорок лет, но выглядела она гораздо старше: волосы поседели, щеки ввалились, потускневшую кожу избороздили морщины. В комнате было темно и спокойно.
— Я приехал попрощаться, — наконец произнес Пит.
— Я хочу видеть детей, — отозвалась жена неожиданно твердым тоном.
— Обещаю, они приедут через день или два после того, как меня не станет.
Лиза закрыла глаза и, словно с облегчением, вздохнула. Пит стал поглаживать ее ногу через простыню. Она не отвечала.
— С детьми все будет в порядке. Они сильные, и нас переживут.
По ее щекам побежали слезы, стали капать с подбородка. Лиза не пыталась их вытереть, Пит тоже. Наконец она прошептала:
— Ты меня любишь, Пит?
— Да. Всегда любил и никогда не перестану.
— Можешь меня простить?
Пит уставился в пол и долго смотрел, не мигая. Затем кашлянул.
— Врать не буду. Много раз пытался, но не сумел. Я не могу тебя простить, Лиза.
— Пит, пожалуйста, скажи, что прощаешь меня перед тем, как уйдешь.
— Извини. Я люблю тебя и сойду в могилу с любовью к тебе.
— Как в прежние дни?
— Как в прежние дни.
— Что с ними сталось, Пит? Почему мы не можем быть вместе? И с нашими детьми?
— Мы знаем ответ, Лиза. Слишком много всего случилось. Прости.
— И ты меня прости.
Она разрыдалась, Пит придвинулся и нежно ее обнял — такую хрупкую, худенькую — и на мгновение вспомнил скелеты, которые ему приходилось хоронить на Батаане. А ведь когда-то они были здоровыми солдатами, но изголодались до того, что весили не более сотни фунтов. Пит прогнал эти мысли и вспомнил тело Лизы в те славные дни, когда не мог оторвать от нее рук. Как бы он хотел вернуть то время, когда в них постоянно горело желание и они не упускали ни одной возможности слиться воедино.
Наконец Пит не выдержал и тоже расплакался.
Последний ужин был приготовлен Ниневой — только самое любимое: свиные отбивные, картофельное пюре с соусом из жаркого и бамия. Пит приехал затемно с шерифом и Роем, который сел на веранде в плетеное кресло и стал ждать.
Нинева накрыла в столовой и в слезах ушла. Эймос, попрощавшись, отвел ее домой.
Пит поддерживал разговор главным образом потому, что остальные почти ничего не говорили. Да и что говорить в такой ужасный момент? Флорри ничего не лезло в рот. Джоэл и Стелла тоже не могли похвастаться хорошим аппетитом. Пит же, наоборот, проголодался и, разрезая отбивную, рассказывал о своем визите в Уитфилд.
— Я сообщил вашей матери, что вы приедете к ней в пятницу, если это вас устроит.
— Приятная будет встреча, — вздохнул Джоэл. — С утра похороним тебя и сразу рванем к маме в дурдом.
— Вы ей нужны, — произнес Пит, прожевывая отбивную.
— Мы уже пытались. — Стелла не прикоснулась к еде. — Но ты вмешался. Почему?
— Давай не будем пререкаться во время нашего последнего ужина.
— Хорошо, — согласилась дочь. — Бэннинги никогда не пререкаются. Они сжимают зубы и упорно идут вперед, не сомневаясь, что все утрясется, тайны останутся под землей, жизнь когда-нибудь наладится и никто не узнает, почему мы оказались в таком жутком положении. Злость исчезнет, на вопросы никто не ответит. Мы, Бэннинги, самые крутые. — Ее голос сорвался, она вытерла лицо.
Пит не обратил на ее слова внимания.
— Я встречался с Джоном Уилбэнксом. Он убедил меня, что все в порядке. Бафорд держит урожай под контролем и вскоре встретится с Флорри, чтобы заверить, что работа идет, как надо. Земля теперь на ваше имя и останется в семье. Доход будет поделен, и к Рождеству вы получите чеки.
Джоэл положил на стол вилку.
— То есть жизнь продолжается? Так, отец? Завтра штат тебя убьет, на следующий день мы тебя похороним и вернемся в свои маленькие мирки, словно ничего не случилось?
— Все когда-то умирают, Джоэл. Мой отец не дотянул до пятидесяти лет. Его отец тоже. Бэннинги долго не живут.
— Успокоил, — проговорила Флорри.
— Бэннинги мужчины, — поправился Пит. — Женщины живут дольше.
— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом, а не о смерти? — попросила Стелла.
— Конечно, — отозвался брат. — Погода, урожай, религия. Что тебе ближе в этот страшный час?
— Не знаю. — Она приложила платок к глазам. — Не могу поверить, что мы за столом, пытаемся есть, хотя знаем, что вместе в последний раз.
— Надо быть сильной, Стелла, — сказал Пит.
— Я пыталась, — ответила дочь. — Или притворялась, что сильная. Но в голове не укладывается, что все это происходит с нашей семьей. Почему ты это сделал?
Последовала долгая пауза, пока обе женщины утирали слезы. Пит подцепил на вилку пюре и проглотил.
— Я так понимаю, ты собираешься унести свои тайны в могилу, отец? Даже в свой последний час не хочешь рассказать, чтобы мы весь остаток жизни гадали, почему ты убил Декстера Белла?
— Я говорил, что не желаю это обсуждать.
— Ты должен нам объяснить! — потребовала Стелла.
— Я ничего тебе не должен! — рассердился Пит и, стараясь успокоиться, глубоко вздохнул. — Извини. Я не буду это обсуждать.
— У меня вопрос, — тихо произнес Джоэл. — И поскольку это мой последний шанс тебя спросить, и он касается чего-то такого, что будет меня мучить весь остаток жизни, я все-таки задам его. Ты видел на войне много ужасов, страданий и смертей, сам убивал в бою. Становится ли от этого солдат бесчувственным, начинает ли меньше ценить жизнь? Достиг ли он того предела, когда смерть представляется не важным событием? Я не осуждаю, отец, мне просто любопытно.
Пит отправил в рот кусок отбивной и, обдумывая вопрос, прожевал.
— Наверное, я достиг того момента, когда сознаешь, что смерть неизбежна. Если это происходит в бою, то солдат принимает судьбу и воюет упорнее. Я потерял друзей. Многих даже хоронил. Поэтому перестал заводить новых. А сам выжил. И благодаря тому, через что мне пришлось пройти, стал еще больше ценить жизнь. Но вместе с тем пришел к мысли, что смерть — это часть жизни. Все достигают конца. Некоторые раньше других. Я ответил на твой вопрос?
— По сути, нет. На него, вероятно, не существует ответа.
— По-моему, мы договорились не говорить о смерти, — заметила Флорри.
— Жизнь не дешевка, — продолжил Пит. — Каждый день — подарок. Не забывайте об этом.
— А как быть с жизнью Декстера Белла? — спросил Джоэл.
— Он заслужил смерть. Ты этого никогда не поймешь, но, полагаю, наступит день, когда тебе станет ясно: жизнь полна такого, что неподвластно сознанию. Никому не гарантировано понимание всего, что есть на свете. Существует множество тайн. Принимайте их такими, какие они есть, и двигайтесь вперед.
Пит вытер губы и отодвинул тарелку.
— У меня вопрос, — произнесла Стелла. — Тебя запомнят в нашем городе. И не за праведные дела. Твоя смерть, очевидно, превратится в легенду. Каким ты хочешь, чтобы тебя запомнили?
— Добрым семьянином, сотворившим двух красивых детей, — улыбнулся отец. — Пусть говорят что угодно. О вас ничего дурного не скажут. Я горд, потому что есть ты и твой брат.
Стелла закрыла лицо салфеткой и всхлипнула. Пит медленно поднялся.
— Мне пора. У шерифа был долгий день.
У Джоэла по щекам катились слезы. Он обнял отца.
— Будь сильным, — сказал ему Пит.
Стеллу душили слезы, она не могла встать. Пит наклонился и поцеловал ее в макушку.
— Хватит реветь. Будь сильной ради матери. Настанет день, и она вернется домой. — Он обратился к Флорри: — Увидимся завтра.
Сестра кивнула. Хлопнула входная дверь. Все еще больше расплакались. Джоэл выскочил на крыльцо и смотрел вслед машине шерифа, пока она не скрылась из виду.
Глава 19
В четверг 10 июля, в день, который судья Освальд назначил вторым для исполнения приговора, Пит Бэннинг проснулся на рассвете и закурил. Рой Лестер принес ему чашку кофе и спросил, не хочет ли он позавтракать. Пит отказался. Рой поинтересовался, хорошо ли он спал, и он ответил, что нормально. Нет, ему ничего от Роя теперь не нужно, но все равно спасибо. С противоположной стороны коридора его окликнул Леон Колливер и предложил напоследок партию в криббидж. Мысль Питу понравилась, и они установили между камерами доску. Пит напомнил соседу, что тот проиграл ему два доллара тридцать пять центов и до сих пор не отдал. Леон заявил, что Пит не заплатил ему за левое спиртное, которое они пили последние девять месяцев. Игроки пожали друг другу руки и решили, что квиты.
— Не могу поверить, что это действительно случится, — признался Леон, сдавая карты.
— Закон есть закон. Иногда он за тебя, а порой против.
— В данном случае он кажется несправедливым.
— Кто сказал, что жизнь вообще справедлива?
После нескольких ходов Леон достал фляжку.
— Тебе, может, и не надо, а я выпью.
— Я пасс, — ответил Пит.
Открылась дверь, и на пороге появился Никс Гридли. Он выглядел обеспокоенным и усталым.
— Могу что-нибудь для тебя сделать, Пит?
— Ничего не приходит в голову.
— Ладно. В какой-то момент нужно следовать программе, чтобы знать, чего ждать дальше.
— Позднее, Никс. Сейчас я занят.
— Понимаю, — кивнул шериф. — У тюрьмы куча репортеров. Все желают знать, собираешься ли ты что-нибудь сказать.
— О чем мне с ними говорить?
— Так я и предполагал. И еще звонил Джон Уилбэнкс. Хочет прийти.
— С меня довольно Джона Уилбэнкса. Нам больше нечего обсуждать. Скажи ему, что я занят.
Читать бесплатно другие книги:
