Зима мира Фоллетт Кен

– Чак, как дела в школе?

– Ужасно, бабушка, и ты это хорошо знаешь. Я – тот самый урод в семье, недалеко ушедший от наших прародителей-шимпанзе.

– Насколько мне известно, кретины не пользуются оборотами вроде «прародителей-шимпанзе». Ты уверен, что это не из-за лени?

– Мама, – возразила Роза, – учителя говорят, что Чак в школе очень много занимается.

– И обыгрывает меня в шахматы, – добавил Гас.

– Ну так в чем же дело, скажите на милость? – гнула свое бабушка. – Если так будет продолжаться, он же не попадет в Гарвард!

– Просто я медленно читаю, вот и все, – сказал Чак.

– Любопытно, – сказала она. – Мой свекор, твой прадед по линии деда, был самым успешным банкиром своего поколения, а ведь он с трудом читал и писал.

– Я не знал, – сказал Чак.

– Так оно и было, – сказала бабушка. – Но это тебе не оправдание. Больше работай.

Гас взглянул на часы.

– Мама, если ты готова, нам лучше отправляться.

Наконец они сели в машину и поехали в клуб. Папа заранее заказал столик и пригласил Реншоу с детьми, Дот и Джорджем. Вуди огляделся, но, к своему разочарованию, Джоан не увидел. Он взглянул на план столиков, вывешенный в вестибюле, и, к своему отчаянию, увидел, что столика Рузроков на плане не было. Неужели их не будет? Это испортило бы ему все удовольствие от вечера.

За лобстером и стейком говорили о событиях в Германии. Филип Реншоу считал, что Гитлер ведет себя правильно. Отец Вуди сказал:

– В сегодняшнем «Сентинеле» писали, что в тюрьму посадили католического священника – за то, что критиковал нацистов.

– Вы разве католик? – удивился мистер Реншоу.

– Нет, мы принадлежим к епископальной церкви.

– Филип, тут речь не о религии, – жестко сказала Роза. – Речь о свободе. – В юности она была анархисткой, да и сейчас в душе была сторонницей свободы личности.

Некоторые гости, пропустив обед, подъезжали позднее, к танцам, и когда Дьюарам подали десерт, в зале появились новые лица. Вуди искал глазами Джоан. В соседнем зале оркестр начал наигрывать хит прошлого года – «Континентал».

Он не мог сказать, чем так привлекала его Джоан. Мало кто назвал бы ее красавицей, хотя, конечно, у нее была яркая внешность. Она была похожа на царицу ацтеков – высокие скулы и нос такой же, как у отца, словно изогнутый клинок. У нее были густые темные волосы и кожа смуглого оливкового оттенка – несомненно, от персидских предков. И была в ней какая-то печальная страстность, отчего Вуди хотелось познакомиться с ней поближе, хотелось, чтобы она чувствовала себя с ним непринужденно, чтобы он мог слушать спокойное журчание ее речи. Ему казалось, что ее эффектная внешность могла свидетельствовать о способности к глубокому чувству… Тут он подумал: «Ну и кто здесь делает вид, что знаток женщин?»

– Ищешь кого-нибудь, Вуди? – спросила бабушка, от взгляда которой мало что могло укрыться.

Чак многозначительно хихикнул.

– Просто интересно, кто еще приедет на танцы, – небрежно ответил Вуди, но ничего не мог с собой поделать – покраснел.

Он все еще не видел ее, когда мама встала и за ней вся семья вышла из-за стола. Он побрел в бальный зал под звуки «Мунглоу» Бенни Гудмена, чувствуя себя безутешным, – а Джоан уже была там: должно быть, вошла, когда он отвернулся. Настроение у него поднялось.

Сегодня на ней было абсолютно простое серебристо-серое шелковое платье с глубоким треугольным вырезом, которое выгодно очерчивало фигуру. Тогда в теннисной юбке она тоже смотрелась изумительно, но сейчас выглядела еще более соблазнительно. Когда Вуди увидел, как она плывет по залу, грациозная и уверенная, у него пересохло во рту.

Он двинулся к ней, но зал уже был полон, и он вдруг обнаружил, к своей досаде, что стал очень популярен: всем хотелось с ним поговорить. Пробираясь через толпу, он заметил, что этот зануда Чарли Фаркуарсон танцует с жизнерадостной Дейзи Пешковой. Он вообще не помнил, чтобы видел Чарли танцующим хоть с кем, не говоря о такой очаровашке, как Дейзи. Как ей удалось вытащить его из раковины?

Когда он добрался до Джоан, она была в противоположном от оркестра конце зала и, к его огорчению, горячо спорила с ребятами года на три-четыре постарше Вуди. К счастью, он был выше почти всех в этой компании, поэтому разница в возрасте не так бросалась в глаза. Все держали в руках стаканы с кока-колой, но Вуди чувствовал запах виски – должно быть, у кого-то была бутылка в кармане.

Подойдя к ним, он услышал слова Виктора Диксона:

– Никто не в восторге от суда Линча, но надо же понимать, какие проблемы у них там, на Юге!

Вуди знал, что сенатор Вагнер предложил ввести закон, по которому шерифы, допускающие суд Линча, должны нести наказание, – но президент Рузвельт отказался поддержать этот законопроект.

– Виктор, как ты можешь так говорить! – возмущенно воскликнула Джоан. – Суд Линча – это убийство! Мы не должны вникать в их проблемы, мы должны помешать им убивать!

Вуди было приятно слышать, что Джоан разделяет его политические взгляды. Но было ясно, что сейчас не лучшее время, чтобы приглашать ее на танец, и это было жаль.

– Джоан, милая, ты не понимаешь, – сказал Виктор. – Эти южные негры – абсолютные дикари.

«Может, я молод и неопытен, – подумал Вуди, – но я бы не стал разговаривать с Джоан так снисходительно».

– Дикари – это как раз те, кто устраивает суд Линча! – сказала она.

Вуди решил, что настал подходящий момент, и внес в спор свою лепту.

– Джоан права, – сказал он, стараясь говорить басом, чтобы казаться взрослее. – Наши слуги Джой и Бетти, которые смотрели за нами с братом с самого нашего рождения, рассказывали, как в городе, где они родились, устроили суд Линча над двоюродным братом Бетти. С него сорвали всю одежду и стали его жечь паяльной лампой, а вокруг стояла толпа и глазела. А потом его повесили.

Виктор смотрел на него испепеляющим взглядом, злясь, что внимание Джоан переключилось на какого-то мальчишку, но остальные слушали со страхом и любопытством.

– Мне наплевать, что за преступление он совершил, – говорил Вуди, – но белые люди, сделавшие с ним это, уж точно дикари.

– Однако твой обожаемый президент Рузвельт, кажется, не поддержал проект закона против суда Линча? – сказал Виктор.

– Не поддержал, и очень жаль, – сказал Вуди. – Но я понимаю, почему он принял такое решение: побоялся, что обозленные южане отомстят, саботируя его «новый курс». Но все равно, как было бы хорошо, если бы он послал их к чертовой матери!

– Что ты понимаешь! – сказал Виктор. – Ты еще мальчишка.

Он вынул из кармана пиджака серебряную фляжку и плеснул себе в стакан с колой.

– У Вуди политические суждения более зрелые, чем у тебя, Виктор, – сказала Джоан.

Вуди вспыхнул.

– Политика у нас вроде семейного бизнеса, – сказал он. Но тут, к своей досаде, почувствовал, что его тянут за локоть. Слишком хорошо воспитанный, чтобы не обращать внимания, он обернулся и увидел Чарли Фаркуарсона – от танцев у него выступил пот.

– Можно тебя на минутку? – сказал Чарли.

Вуди не поддался искушению послать его подальше. Чарли был славный парень, никогда никому не сделал ничего плохого. Можно было только пожалеть человека с такой матерью.

– Ты чего, Чарли? – спросил он как можно дружелюбнее.

– Я хотел бы поговорить о Дейзи.

– Я видел, как ты с ней танцевал.

– Правда, она замечательно танцует?

Вуди ничего особенного не заметил, но из вежливости сказал:

– Ну, еще бы!

– Она все делает замечательно.

– Чарли, – спросил Вуди, стараясь скрыть недоумение, – вы с Дейзи что, гуляете?

Чарли застеснялся.

– Ну, мы пару раз катались верхом в парке, и вообще…

– Значит, гуляете.

Вуди это удивило. Они казались странной парой. Чарли – такой недотепа, а Дейзи – просто куколка.

– Она не похожа на других девчонок. С ней так легко говорить! И она любит собак и лошадей. Но люди считают ее отца гангстером.

– Но Чарли, он же, наверное, гангстер и есть. Во время сухого закона все покупали у него спиртное.

– Вот и моя мама так говорит.

– А твоей маме Дейзи, наверное, не нравится? – Вуди это не удивило бы.

– Дейзи – нравится. Ей не нравится ее семья.

Тут Вуди пришла в голову еще более странная мысль.

– Ты что, думаешь жениться на Дейзи?

– О господи, ну конечно! – сказал Чарли. – И, думаю, если я сделаю предложение, она, наверное, согласится.

Ну что же, подумал Вуди. У Чарли была респектабельность, но не было денег, а у Дейзи – наоборот. Может быть, они будут дополнять друг друга.

– Случались и более странные вещи, – сказал он. Это все было, конечно, интересно, но ему хотелось заняться налаживанием собственных романтических отношений. Он огляделся – убедиться, что Джоан осталась там же, где была.

– А почему ты мне все это рассказываешь? – спросил он Чарли. Вроде они не были такими близкими друзьями.

– Может быть, мама изменила бы свое мнение, если бы миссис Пешкову пригласили вступить в Общество леди Буффало.

Этого Вуди не ожидал.

– Да ты что, это же самый элитарный клуб в городе!

– Вот именно. И если бы Ольга Пешкова в него вошла, как бы моя мама могла возражать против Дейзи?

Вуди не знал, мог ли сработать этот план, но искренность теплого чувства Чарли к Дейзи была несомненна.

– Может, ты и прав, – сказал он.

– Ты не попросишь за меня свою бабушку?

– Ничего себе! Минуточку… Да бабушка Дьюар – просто фурия! Я бы и за себя не стал ее просить, не то что за тебя…

– Вуди, ну послушай! Ты же знаешь, что в этом тесном кругу все зависит от нее. Кого она скажет – того они примут, кого скажет – выгонят.

Это была правда. В обществе были председательница, секретарша и казначей, но распоряжалась в клубе Урсула Дьюар, словно он был ее собственностью. И все равно Вуди не хотелось к ней обращаться. Да она ему голову оторвет…

– Ох, не знаю… – сказал он виновато.

– Ну Вуди, ну пожалуйста! Ты не понимаешь… – Чарли понизил голос. – Ты просто не представляешь, каково это – когда так сильно любишь…

«Да представляю, – подумал Вуди, и это заставило его изменить решение. – Если Чарли так же плохо, как мне, – ну как я могу ему отказать? Может, кто-нибудь помог бы так же и мне, если бы это давало мне шанс с Джоан».

– Ладно, Чарли, – сказал он. – Я с ней поговорю.

– Спасибо! Слушай, а ведь она же здесь, правда? Может быть, ты мог бы сегодня…

– Черт, нет уж! У меня и свои дела имеются!

– Ну да, конечно… А когда?

Вуди пожал плечами.

– Завтра поговорю.

– Ты настоящий друг!

– Подожди пока благодарить. Она наверняка откажется.

Вуди повернулся, чтобы продолжить разговор с Джоан, но ее уже не было.

Он начал ее искать, но потом остановился. Он не должен выглядеть расстроенным. Человек, которому что-то очень нужно, не вызывает интереса, уж это-то он знал.

Он из чувства долга потанцевал с несколькими девчонками: с Дот Реншоу, Дейзи Пешковой и ее немецкой подругой Евой. Потом взял кока-колу и вышел на воздух, где курили несколько парней. Джордж Реншоу подлил ему в стакан виски, что улучшило вкус кока-колы, но опьянеть Вуди не хотел. Он уже пробовал, и ему не понравилось.

Джоан предпочтет человека, который разделяет ее интересы, подумал Вуди, а значит – Виктор Диксон не в счет. Вуди слышал, как Джоан упоминала Карла Маркса и Зигмунда Фрейда. В библиотеке он читал коммунистический манифест, но ему показалось, что это просто политическая демагогия. Гораздо интереснее было читать Фрейда «Исследование истерии», где из психического заболевания получился чуть ли не детектив. Он предвкушал, как даст понять Джоан – этак небрежно, – что читал эти книги.

Он твердо решил потанцевать сегодня с Джоан хотя бы раз и через некоторое время пошел ее искать. Ни в зале, ни в баре ее не было. Неужели он упустил свой шанс? Не слишком ли он был пассивен, стараясь не показать своего отчаяния? Мысль, что бал закончится, а он даже не коснется ее плеча, была невыносима.

Он снова вышел на улицу. Было темно, но он заметил ее почти сразу же. Она отошла от Грега Пешкова, несколько разгоряченная: по-видимому, спорила с ним.

– Похоже, ты – единственное исключение, все остальные дьявольски консервативны, – сказала она Вуди. Судя по голосу, она немного выпила.

Вуди улыбнулся.

– Спасибо за комплимент; наверное, так оно и есть.

– Ты знаешь про завтрашний марш протеста? – внезапно спросила она.

Он знал. Бастующие с буффальского металлургического завода собирались в знак протеста против избиения нью-йоркских профсоюзных работников выйти на демонстрацию. Вуди догадался, что это и было предметом спора с Грегом: завод принадлежал его отцу.

– Я думаю туда пойти, – сказал он. – Может, сделаю несколько кадров.

– Благослови тебя Господь! – сказала она и поцеловала его.

Он так удивился, что сначала не отреагировал. В первую секунду, когда она прижалась губами к его губам, он стоял неподвижно. На ее губах он почувствовал вкус виски.

Потом он пришел в себя. Он обнял ее и прижал к себе, ощущая восхитительное прикосновение ее груди и бедер к своему телу. В глубине души он боялся, что она будет оскорблена, оттолкнет его и возмущенно воскликнет, что он ее не уважает; но более глубокий инстинкт подсказывал, что ничего подобного не случится.

Он редко целовался с девочками, и опыта у него было мало, а уж целовать взрослых, восемнадцатилетних женщин вообще не доводилось, но ощущать ее мягкие губы было так приятно, что он стал водить губами по ее губам, легонько их сжимая, чувствуя при этом невероятное удовольствие, и был вознагражден ее тихим стоном.

Он смутно понимал, что если появится кто-то из взрослых, может произойти скандал, но уже слишком завелся, чтобы об этом думать.

Губы Джоан разомкнулись, и он почувствовал на губах ее язык. Это было для него ново: те немногие девочки, с которыми он целовался, никогда так не делали. Но он решил, что она знает, что делает, и, в конце концов, ведь ему это нравится. Он стал повторять языком движения ее языка. Это было ужасно интимно и очень волнующе. Должно быть, он делал все как надо, потому что она снова застонала.

Собравшись с духом, он положил правую руку ей на грудь – она оказалась восхитительно мягкая и тяжелая под шелком платья. Гладя ее, он нащупал маленькую округлость и с волнением первооткрывателя подумал, что это, должно быть, сосок. Он погладил его большим пальцем.

Она резко оттолкнула его.

– О боже, – сказала она, – что я делаю?

– Ты меня целуешь, – восторженно ответил Вуди. Он положил руки на ее круглые ягодицы. Через шелковое платье он чувствовал жар ее тела. – Давай еще!

Она отцепила его руки.

– Я, должно быть, совсем с ума сошла. Господи, это же теннисный клуб!

Вуди понял, что чары развеялись и поцелуев сегодня, как ни жаль, больше не будет. Он огляделся.

– Не волнуйся, – сказал он. – Никто не видел. – Он почувствовал восхитительную общность заговорщиков.

– Я лучше пойду домой, пока не натворила новых глупостей.

Он постарался не обижаться.

– Можно, я провожу тебя до машины?

– Ты спятил? Если мы пойдем вместе, все догадаются, чем мы занимались, особенно глядя на твою глупую улыбку до ушей.

Вуди попытался перестать улыбаться.

– Ну тогда ты иди, а я подожду минутку здесь.

– Хорошая мысль, – и она пошла.

– До завтра! – сказал он ей вслед.

Она не оглянулась.

В старом викторианском особняке на Делавэр-авеню у Урсулы Дьюар были отдельные апартаменты: спальня, ванная, гардеробная, а из гардеробной супруга после его смерти она сделала небольшую гостиную. Большую часть времени в ее распоряжении находился весь дом: Гас и Роза проводили много времени в Вашингтоне, а Вуди с Чаком на учебный год уезжали в школу. Но когда все возвращались, она проводила добрую половину дня у себя в покоях.

В субботу утром Вуди пошел с ней поговорить. Он все еще был на седьмом небе после поцелуя Джоан, хотя полночи после этого пытался решить, что все это значило. Это могло означать что угодно – от настоящей любви до настоящего алкогольного опьянения. Он лишь знал, что сгорает от желания вновь ее увидеть.

Он вошел в бабушкину комнату следом за служанкой Бетти, несшей поднос с завтраком. Ему понравилось, как Джоан отреагировала на рассказ о родственнике Бетти. В политике, думал он, слишком много внимания уделяли беспристрастным дискуссиям. Люди должны злиться, когда сталкиваются с жестокостью и несправедливостью.

Бабушка уже сидела в кровати, в кружевной шали поверх шелкового халата орехового цвета.

– Доброе утро, Вудро, – сказала она, удивленная его появлением.

– Бабушка, я бы хотел выпить с тобой кофе, если позволишь, – сказал Вуди. Он заранее попросил Бетти поставить две чашки.

– Буду очень рада, – сказала бабушка.

Бетти была седоволосой женщиной лет пятидесяти, с фигурой, какую иногда называют «уютной». Она поставила перед Урсулой поднос, и Вуди налил кофе в чашки мейсенского фарфора.

Он обдумал разговор заранее, упорядочил все доводы. Сухого закона больше нет, и Лев Пешков – легальный бизнесмен, скажет он. К тому же несправедливо наказывать Дейзи за то, что преступником был ее отец – тем более что его незаконный алкоголь покупало большинство уважаемых семей Буффало.

– Ты же знаешь Чарли Фаркуарсона? – начал он.

– Да.

Еще бы ей не знать. Она знала семейства всех, кто играл заметную роль в жизни Буффало.

– Будешь тост? – спросила она.

– Нет, спасибо, я позавтракал.

– Мальчишкам в твоем возрасте сколько ни дай – все мало… – она внимательно посмотрела на него. – Если только они не влюблены.

Сегодня утром она явно в хорошей форме.

– Похоже, Чарли у матери под каблуком, – сказал Вуди.

– У нее и муж был под каблуком, – сухо сказала Урсула. – Умер, потому что это была единственная возможность от нее избавиться… – Она отпила кофе и наколола на вилку кусочек грейпфрута.

– Вчера Чарли подошел ко мне и уговорил попросить за него…

Она приподняла бровь, но ничего не сказала.

Вуди набрал побольше воздуха.

– Он просит тебя пригласить миссис Пешкову вступить в Общество леди Буффало.

Урсула уронила вилку, и раздался мелодичный звон серебра по фарфору. Словно чтобы скрыть свое замешательство, она сказала:

– Вуди, налей мне, пожалуйста, еще кофе.

Он выполнил ее просьбу без единого слова. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз видел ее сбитой с толку.

Она отпила кофе и сказала:

– Ради всего святого, зачем могло понадобиться Чарли, да и кому бы то ни было, чтобы Ольгу Пешкову приняли в Общество?

– Он хочет жениться на Дейзи.

– Вот как?

– И он боится, что его мать будет возражать.

– Это он правильно сообразил.

– Но он думает, что сможет ее уговорить…

– Если я впущу ее мать в Общество.

– Тогда, может быть, люди забудут, что ее отец был гангстером…

– Гангстером?

– Ну, или как минимум бутлегером.

– А, ты об этом, – небрежно сказала Урсула. – Да не в этом дело.

– Правда? – пришла очередь удивляться и Вуди. – А в чем же?

Урсула задумалась. Она молчала так долго, что Вуди даже подумал, не забыла ли она о нем. Наконец она сказала:

– В Ольгу Пешкову был влюблен твой отец.

– Иисусе!

– Не забывайся!

– Извини, бабушка, но ты так меня удивила…

– Они были помолвлены и собирались пожениться.

– Помолвлены? – повторил Вуди ошарашенно. Подумал минутку и сказал: – Наверное, я один во всем Буффало ничего об этом не знал.

Она улыбнулась ему.

– Иногда, и только у юных, встречается какая-то особая смесь мудрости с невинностью. Я хорошо помню, что таким был твой отец, и вижу, что ты тоже такой. Да, это известно всем в Буффало, хотя твоему поколению, несомненно, это так же скучно, как история древнего мира.

– И что же произошло? – сказал Вуди. – Я имею в виду, кто разорвал помолвку?

– Она, когда забеременела.

У Вуди упала челюсть.

– От папы? – ахнул он.

– Нет, от своего шофера, Льва Пешкова.

– Он был ее шофером? – потрясения следовали одно за другим. Вуди помолчал, стараясь переварить услышанное. – Боже мой, папа, должно быть, таким дураком себя чувствовал…

– Твой папа никогда не был дураком, – резко сказала Урсула. – Единственная глупость в его жизни – это когда он сделал Ольге предложение.

Вуди вспомнил о своем деле.

– Но все равно, бабушка, это же было ужас давно!

– Ужасно давно. Здесь нужно наречие, а не существительное. Но со здравым смыслом у тебя лучше, чем с грамматикой. Это действительно было очень давно.

Это звучало обнадеживающе.

– Так ты согласна?

– А как, по-твоему, будет себя чувствовать твой отец?

Вуди задумался. Пудрить мозги бабушке он не мог, она бы его в два счета вывела на чистую воду.

– А ему не все равно? – сказал он. – Вот если бы Ольга все время была рядом как постоянное напоминание об унизительном эпизоде его юности – тогда, я думаю, ему было бы неприятно.

– Ты верно думаешь.

– С другой стороны, он твердо убежден, что с окружающими всегда надо поступать справедливо. Он ненавидит несправедливость. И он не стал бы наказывать Дейзи за то, что совершила когда-то ее мать. И уж тем более не стал бы наказывать Чарли. Папа очень великодушен.

– Ты хочешь сказать, великодушнее, чем я, – заметила Урсула.

– Вовсе я этого не хочу сказать. Но, бабушка, я уверен, что если бы ты его спросила, то он бы не возражал против того, чтобы принять Ольгу в это общество.

– Согласна, – кивнула Урсула. – Но мне любопытно, понял ли ты, кому на самом деле принадлежит мысль обратиться с этой просьбой?

Вуди понял, куда она клонит.

– А, ты хочешь сказать, что это Дейзи уговорила Чарли? Я бы не удивился. Но разве это что-то меняет в этой истории?

– Пожалуй, нет.

– Так ты согласна?

– Я рада, что у моего внука доброе сердце, хоть и подозреваю, что этим пользуется хитрая и тщеславная девчонка.

Вуди улыбнулся.