Зима мира Фоллетт Кен

– Не может быть! – сказал он.

Не веря своим глазам, он стал читать статью. Там говорилось, что участники марша пытались ворваться на завод и охрана мужественно дала им отпор, но при этом несколько охранников получили небольшие травмы. Поведение рабочих осудили мэр, начальник полиции и Лев Пешков. Под статьей, в качестве дополнения, процитировали Брайана Холла, выступающего от лица профсоюза, который отрицал написанное в статье и обвинял охрану в насильственных действиях.

Вуди положил газету перед мамой.

– Я рассказал Хойлу, что беспорядки начали охранники, и в доказательство дал ему фотографии! – сердито сказал он. – Почему же он напечатал не правду, а вот это?

– Потому что он – консерватор, – ответила она.

– Но ведь газеты должны писать правду! – воскликнул Вуди звенящим от яростного возмущения голосом. – Не могут же они просто выдумывать то, чего не было!

– Очень даже могут, – сказала мама.

– Но это нечестно!

– Добро пожаловать в реальный мир, – сказала мама.

Проходя через вестибюль отеля «Риц-Карлтон» в Вашингтоне, Грег Пешков с отцом столкнулись с Дейвом Рузроком.

Дейв был в белом костюме и соломенной шляпе. Он посмотрел на них с ненавистью. Лев поздоровался, но Дейв презрительно отвернулся, ничего не ответив.

Грег знал почему. Все лето Дейв нес убытки, потому что «Театры Рузрок» не получали самых модных фильмов. И должно быть, Дейв догадался, что это как-то подстроил Лев.

На прошлой неделе Лев предложил Дейву за его сеть кинотеатров четыре миллиона – половину того, что предлагал раньше, – и снова Дейв отказался.

– Цена будет падать, Дейв, – предостерег его Лев.

– Интересно, что он здесь делает? – сказал Грег.

– Он приехал, чтобы встретиться с Солом Старром. Хочет спросить, почему Сол не дает ему хороших фильмов, – Было очевидно, что Льву все об этом известно.

– И что ответит мистер Старр?

– Будет водить его за нос.

Грег восхитился возможностями отца все знать и оставаться на гребне волны в любой ситуации. Он всегда был на ход впереди.

Они вошли в лифт. Грег раньше не был в этом отеле, в постоянном номере отца. И его мать Марга никогда там не бывала.

Лев проводил в Вашингтоне много времени, потому что правительство вечно вставляло палки в колеса киноиндустрии. Людей, считающих себя законодателями морали, очень беспокоило, что показывают на большом экране, и они давили на правительство, чтобы кинокартины проходили правительственную цензуру. Лев смотрел на это как на торг (он вообще смотрел на жизнь как на торг), и его главной целью было избежать формальной цензуры, добровольно придерживаясь определенного свода правил. Эту стратегию поддерживал и Сол Старр, и большинство других голливудских шишек.

Они вошли в гостиную, невероятно пышную, гораздо более, чем просторные апартаменты в Буффало, где жили Грег с матерью, – он всегда считал их роскошными. Здесь была мебель на тонких ножках – наверное, французская, подумал Грег, – дорогие каштаново-коричневые бархатные шторы на окнах и огромный проигрыватель. В центре комнаты, к его изумлению, на желтом шелковом диване сидела кинозвезда Глэдис Энджелус.

Говорили, что она – самая красивая женщина в мире.

Грег понимал почему. Она вся излучала желание, от призывных темно-синих глаз и до скрещенных под облегающей юбкой длинных ног. Когда она протянула руку, здороваясь, алые губы улыбнулись, а круглые груди под мягким свитером соблазнительно качнулись.

Он помедлил долю секунды, прежде чем пожать протянутую руку. Ему казалось, что он предает свою мать, Маргу. Она никогда не произносила имя Глэдис Энджелус – верный знак, что ей были известны сплетни про Глэдис и Льва. Грег понимал, что заводит дружбу с врагом матери. Если бы мама узнала, то заплакала бы, подумал он.

Однако его застали врасплох. Если бы он знал заранее, если бы у него было время подумать, как ответить, он мог бы подготовиться, деликатно избежать рукопожатия. Но он не мог заставить себя ответить неуклюжей грубостью этой непреодолимо очаровательной женщине.

Поэтому он пожал протянутую руку, взглянул в ее изумительные глаза и вымученно улыбнулся.

Она задержала его руку и сказала:

– Я так рада наконец-то с вами познакомиться. Ваш отец мне о вас рассказывал, только не сказал, что вы такой красивый.

Это прозвучало как-то неприятно, по-хозяйски, словно она была членом семьи, а не шлюхой, присвоившей место его матери. И все равно он чувствовал действие ее чар.

– Я обожаю ваши фильмы, – неловко сказал он.

– Ну что вы, не стоит об этом, – сказала она, но Грег подумал, что все равно ей приятно это слышать. – Идите сюда и садитесь рядом со мной, – продолжала она, – я хочу с вами получше познакомиться.

Он послушался. Просто не смог удержаться. Глэдис спросила его, в какую школу он ходит, он начал ей отвечать, и тут зазвонил телефон. Он слышал краем уха, как отец ответил в трубку: «Предполагалось завтра… Но если надо, можно и поскорее. Предоставь это мне, я займусь этим сам».

Лев положил трубку и, перебив Глэдис, сказал:

– Грег, твой номер – дальше по коридору. – Он протянул Грегу ключ. – Найдешь там подарок от меня. Устраивайся, развлекайся. На обед встречаемся в семь.

Это было внезапно, и Глэдис выглядела обескураженно, но Льву иногда случалось вести себя категорично, и лучше было просто слушаться. Грег взял ключ и вышел.

В коридоре он увидел широкоплечего парня в дешевом костюме, напомнившего ему Джо Брехунова, начальника охраны на буффальском металлургическом заводе. Грег кивнул, и парень сказал: «Добрый день, сэр». По-видимому, он был из служащих отеля.

Грег вошел в свой номер. Тут было довольно уютно, хоть и без такого шика, как в номере отца. Подарка, о котором говорил отец, он не увидел, но его чемодан был здесь, и он начал разбирать вещи, думая о Глэдис. Можно ли сказать, что он предал маму, пожимая руку любовнице отца? Конечно, Глэдис делала то же, что и сама Марга, – спала с чужим мужем. Но все равно он чувствовал мучительное беспокойство. Говорить ли маме, что видел Глэдис? Вот уж черта с два.

Вешая в шкаф рубашки, он услышал стук в дверь. Звук шел от двери, которая, похоже, вела в соседнюю комнату. Тут же дверь открылась, и вошла девушка.

Она была старше Грега, но ненамного. Кожа у нее была цвета темного шоколада. На ней было платье в горошек, под мышкой – небольшая сумочка без ручки. Она широко улыбнулась, демонстрируя белые зубы, и сказала:

– Привет! А я живу в соседнем номере.

– Я понял, – сказал он. – А ты кто?

– Джеки Джейкс, – ответила она, протягивая ему руку. – Я актриса.

Грег пожал руку уже второй очаровательной актрисе за один час. У Джеки был озорной вид, и это понравилось Грегу больше, чем подчиняющее обаяние Глэдис. Он взглянул на ее темно-красные, красиво изогнутые губы и сказал:

– Отец сказал, у него для меня подарок. Это ты?

Она хихикнула.

– Я, наверное. Он сказал, что ты мне понравишься. Он будет снимать меня в кино.

Грег понял расклад. Отец догадался, что ему будет неприятно дружески общаться с Глэдис. Джеки была его наградой за покладистость. Он подумал, что должен, наверное, отказаться от этой взятки, но не мог устоять.

– Ты отличный подарок, – сказал он.

– У тебя заботливый отец.

– Он замечательный, – сказал Грег. – И ты тоже.

– Какой ты милый… – Она положила свою сумочку на комод, шагнула к Грегу, встала на цыпочки и поцеловала его. Ее губы были мягкими и теплыми. – Ты мне нравишься, – сказала она. Потом положила руки ему на плечи. – Какой ты сильный.

– Я играю в хоккей с шайбой.

– С таким парнем девушка в безопасности… – Она обхватила его лицо обеими руками и снова его поцеловала – уже более долгим поцелуем. Потом вздохнула и сказала: – Я думаю, мы здорово проведем время.

– Ты думаешь?..

Вашингтон все же был южный город, с сильной сегрегацией. В Буффало белые и черные, как правило, могли есть в одних ресторанах, пить в одних барах, но здесь – совсем другое дело. Грег не знал, какие здесь законы, но был уверен, что в реальной жизни белого мужчину с черной женщиной ждут неприятности. Удивительно было уже то, что Джеки занимала комнату в этом отеле: должно быть, это устроил Лев. Но, конечно, и речи быть не могло, чтобы Грег и Джеки шлялись по городу вчетвером со Львом и Глэдис. Как же, интересно, они здорово проведут время? Ему в голову вдруг пришла поразительная мысль: вдруг она хочет лечь с ним в постель?

Он положил руки ей на талию, чтобы притянуть к себе и снова поцеловать, но она отстранилась.

– Мне нужно принять душ, – сказала она. – Дай мне несколько минут.

Она повернулась к нему спиной и исчезла за дверью в другую комнату, плотно закрыв ее за собой.

Он сел на кровать, пытаясь привести мысли в порядок. Джеки хотела сниматься в кино и, похоже, была согласна использовать для продвижения секс. Конечно же, до нее множество актрис, и черных и белых, пользовались этой стратегией. То же самое делала и Глэдис – спала со Львом. Грег с отцом были счастливчиками, снимавшими сливки.

Он увидел, что она забыла свою сумочку. Он взял ее и попробовал открыть дверь. Оказалось не заперто. Он вошел внутрь.

Она говорила по телефону, стоя в розовом купальном халате.

– Да, отлично, без проблем, – сказала она. Ее голос казался более взрослым, и он понял, что с ним она говорила тоном маленькой девочки, который не был для нее естественным. Увидев его, она улыбнулась и сказала: – Пожалуйста, не соединяйте меня ни с кем. Я не хочу, чтобы меня беспокоили. Спасибо. До свидания.

– Ты оставила, – сказал Грег, подавая ей сумочку.

– Тебе просто хотелось увидеть меня в халате, – кокетливо сказала она. Спереди халат не очень-то прикрывал ее грудь, и Грег видел чарующие формы безупречного коричневого тела.

Он широко улыбнулся.

– Нет, но я рад, что увидел.

– Возвращайся к себе. Мне нужно в душ. Может, попозже увидишь больше.

– Ничего себе, – сказал Грег.

Он вернулся в свою комнату. Это было потрясающе. «Может, попозже увидишь больше…» – повторил он вслух самому себе. Какая девчонка так скажет!

Он почувствовал возбуждение, но не захотел его снимать сам, когда настоящий секс так близко. Чтобы отвлечься, он стал дальше распаковывать вещи. У него был дорогой бритвенный набор – бритва и кисточка с перламутровыми рукоятками, подарок матери. Он положил их в ванной, размышляя, произведут ли они на Джеки впечатление, если она их увидит.

Стены были тонкие, и он услышал из соседней комнаты звук льющейся воды. Им завладела мысль о ее обнаженном мокром теле. Он попытался сосредоточиться на раскладывании в шкафу носков и нижнего белья.

А потом он услышал ее крик.

Он обмер. Какое-то мгновение он был так ошарашен, что не мог пошевелиться. Что это могло означать? С какой стати ей так орать? Но она снова закричала, и это вывело его из ступора. Он распахнул дверь между их номерами и шагнул в ее комнату.

Она была голая. Он никогда еще не видел в реальной жизни голую женщину. У нее были заостренные груди с темно-коричневыми сосками. Волосы на лобке были черные, упругие. Она стояла, прижавшись к стене и безуспешно пытаясь прикрыть наготу руками.

Перед ней стоял Дейв Рузрок, по его аристократической щеке тянулась двойная царапина – видимо, оставленная розовыми лакированными ногтями Джеки. На широком лацкане белого двубортного пиджака Дейва была кровь.

– Уберите его от меня! – взвизгнула Джеки.

Грег замахнулся. Дейв был на дюйм выше, но он был старик, а Грег – юноша атлетического сложения. Удар пришелся Дейву в челюсть – скорее случайно, чем намеренно, – и Дейв покачнулся, а потом упал на пол.

Наружная дверь открылась.

Вошел широкоплечий служащий отеля, которого Грег недавно видел. Должно быть, у него есть служебный ключ, подумал Грег.

– Я – Том Кранмер, штатный детектив отеля, – сказал служащий. – Что здесь происходит?

Грег сказал:

– Я услышал, как она закричала, вошел – а тут он.

– Он пытался меня изнасиловать! – сказала Джеки.

Дейв с трудом поднялся на ноги.

– Это неправда, – сказал он. – Мне сказали прийти в этот номер на встречу с Солом Старром.

Джеки начала всхлипывать.

– Ну вот, теперь он начнет заливать!

– Пожалуйста, наденьте что-нибудь, мисс, – сказал Кранмер.

Джеки надела свой розовый банный халат.

Детектив снял трубку гостиничного телефона, набрал номер и сказал:

– На углу обычно дежурит полицейский. Пусть он немедленно придет в вестибюль.

Дейв уставился на Грега.

– А ты, похоже, пешковский ублюдок, а?

Грег чуть снова ему не двинул.

– О господи, так это все подстроено! – сказал Дейв.

Эта фраза отправила Грега в нокаут. Он интуитивно почувствовал, что Дейв говорит правду. Его рука разжалась. Он понял, что всю эту сцену, должно быть, спланировал его отец. Дейв Рузрок никакой не насильник. Джеки лгала. И сам Грег был просто актером в фильме. У него голова пошла кругом.

– Сэр, попрошу вас пройти со мной, – сказал Кранмер, крепко взяв Дейва за руку. – И вас обоих – тоже.

– Вы не имеете права меня арестовывать! – сказал Дейв.

– Имею, сэр, – сказал Кранмер, – и сейчас передам вас полицейскому.

– Переоденешься? – спросил Грег Джеки. Та помотала головой, быстро и решительно. Грег понял, что это часть сценария: она должна появиться в халате.

Он взял Джеки за руку, и они пошли за Кранмером и Дейвом по коридору, вошли в лифт. Полицейский ждал в вестибюле. Должно быть, и он, и штатный детектив получили роли в этом сценарии, предположил Грег.

– Я услышал крик из ее номера, – сказал Кранмер, – и увидел там этого старика. Она говорит, он пытался ее изнасиловать. Мальчик – свидетель.

У Дейва был ошеломленный вид, словно все происходящее казалось ему дурным сном. Грег почувствовал, что ему жаль Дейва. Его безжалостно загнали в ловушку. Лев оказался куда более жестоким, чем Грег мог себе представить. С одной стороны, он восхищался отцом, но с другой стороны – сомневался, была ли необходима такая жестокость.

– Ладно, поехали, – сказал полицейский, защелкивая на руках у Дейва наручники.

– Куда? – спросил Дейв.

– В участок.

– А нам всем надо ехать? – спросил Грег.

– Да.

– Не волнуйся, сынок, – сказал тихонько Грегу Кранмер. – Ты сделал большое дело. Сейчас поедем в участок, дадим показания, а потом развлекайся с ней хоть до Рождества.

Полицейский повел Дейва к двери, остальные пошли следом.

Как только они вышли за порог, их ослепила вспышка фотографа.

Вуди Дьюар получил на почте заказанную в Нью-Йорке книгу Фрейда «Исследование истерии». В знаменательный вечер бала в яхт-клубе – а для буффальского высшего общества это было кульминационное событие сезона – он аккуратно завернул книгу в оберточную бумагу и перевязал красной лентой.

– Конфеты для какой-нибудь счастливицы? – спросила в прихожей мама, проходя мимо. У нее был один глаз, но она замечала все.

– Книжка, – сказал он. – Для Джоан Рузрок.

– Ее на балу не будет.

– Я знаю.

Мама остановилась и внимательно взглянула на него. Потом сказала:

– Ты, похоже, серьезно к ней относишься.

– Кажется, да. Но она считает, что я молод для нее.

– Может быть, дело в гордости. Подружки стали бы спрашивать, почему ее не приглашают на свидания парни ее возраста. Девочки бывают жестокими.

– Я дождусь, когда она повзрослеет.

Мама улыбнулась.

– Уверена, ты ее здорово смешишь.

– Еще бы. Это мой главный козырь.

– Ну, в конце концов, и я вашего отца ждала довольно долго.

– Правда?

– Я полюбила его с первой встречи. И долгие годы молча страдала. Мне пришлось смотреть, как он сох по этой глупой корове Ольге Вяловой, которая и мизинца его не стоила, но зато у нее было два глаза. Какое счастье, что ее обрюхатил их шофер! – Иногда мамина речь была грубоватой, особенно когда поблизости не было бабушки. Плохих привычек она набралась за те годы, когда работала в газетах. – А потом он ушел на войну. Я была вынуждена отправиться за ним во Францию, и только там мне наконец удалось его окрутить.

Вуди почувствовал, что она говорит о своих воспоминаниях не только с грустью, но и с болью.

– Но он понял, что самая подходящая для него девушка – ты.

– В конце концов – да.

– Может быть, так будет и у меня.

– Удачи, сынок, – сказала мама, целуя его.

До дома Рузроков было меньше мили, и Вуди пошел пешком. В яхт-клубе сегодня вечером никого из Рузроков не будет. После того загадочного случая в вашингтонском отеле «Риц-Карлтон» о Дейве писали во всех газетах. Обычно заголовок гласил: «Восходящая звезда обвиняет киномагната», или что-то в этом роде. С недавнего времени Вуди научился не доверять газетам. Однако легковерные люди говорили, что, должно быть, в этом что-то есть, иначе с какой стати полиция бы его арестовала?

С тех пор никто из семьи Дейва нигде не появлялся.

У дома Рузроков Вуди остановил вооруженный охранник.

– Посетителей сейчас не принимают, – бесцеремонно сказал он.

Вуди сообразил, что охраннику приходится постоянно отгонять репортеров, и простил ему невежливый тон. Он вспомнил имя служанки Рузроков и сказал:

– Пожалуйста, попросите мисс Эстеллу передать Джоан, что Вуди Дьюар принес ей книгу.

– Вы можете оставить ее у меня, – сказал охранник, протягивая руку.

– Спасибо, но – нет, – сказал Вуди, крепко сжимая книгу.

Охранник недовольно поморщился, но провел Вуди по дорожке к дому и позвонил в звонок. Дверь открыла Эстелла и сразу сказала:

– Здравствуйте, мистер Вуди. Заходите, вот Джоан обрадуется!

Входя, Вуди позволил себе бросить на охранника торжествующий взгляд.

Эстелла провела его в пустую гостиную. Она предложила ему, как маленькому, молоко и печенье, – он вежливо отказался. Через минуту вошла Джоан. У нее было осунувшееся лицо, оливковая кожа побледнела, но она радостно улыбнулась ему и села рядом поболтать.

Книжке она обрадовалась.

– Теперь мне придется читать доктора Фрейда, а не просто болтать о нем, – сказала она. – Ты хорошо на меня влияешь, Вуди.

– Я бы предпочел плохо на тебя влиять.

Она пропустила это мимо ушей.

– А ты что, не идешь на бал?

– У меня есть билет, но, раз тебя там не будет, мне там делать нечего. Может, хочешь вместо этого сходить в кино?

– Нет, спасибо. Правда не хочется.

– Или можно просто вместе пообедать. В каком-нибудь совсем тихом местечке. Если ты не возражаешь против поездки на автобусе.

– Ах, Вуди, конечно, я не возражаю против поездки на автобусе, но ты слишком молод для меня. И все равно лето кончается. Ты скоро вернешься в свою школу, а я поеду в Вассар.

– И, наверное, будешь там ходить на свидания.

– Ну надеюсь, что буду, конечно!

Вуди поднялся.

– Что же, ладно, тогда я дам обет безбрачия и уйду в монастырь. Только, пожалуйста, не приезжай меня навестить, чтобы не смущать остальную братию.

Она засмеялась.

– Спасибо, что ты отвлекаешь меня от проблем моей семьи.

Она впервые упомянула о произошедшем с ее отцом. Сам он не завел бы об этом речь, но, раз она это сделала, он сказал:

– Знаешь, мы все на вашей стороне. Никто не верит словам этой актрисы. Весь город понимает, что все подстроил этот гад Пешков, и все этим глубоко возмущены.

– Я знаю, – сказала она. – Но само это обвинение для моего отца – невыносимый позор. Я думаю, родители переедут во Флориду.

– Мне ужасно жаль.

– Мне тоже. А теперь – иди на бал.

– Может, и схожу.

Она проводила его до дверей.

– Можно поцеловать тебя на прощанье? – сказал он.

Она наклонилась к нему и поцеловала в губы. Этот поцелуй был совсем не такой, как тот, – но он интуитивно понял, что не надо сейчас притягивать ее к себе и прижиматься губами к ее губам. Это был нежный поцелуй, ее губы лишь на один сладкий миг коснулись его губ, мгновение – и все кончилось. Она отстранилась и открыла дверь.

– Спокойной ночи, – сказал Вуди, выходя.

– До свидания, – сказала Джоан.

Грег Пешков был влюблен.

Он знал, что Джеки Джейкс купил ему отец, чтобы он помог загнать в ловушку Дейва Рузрока, но, несмотря на это, он влюбился по-настоящему.

Он расстался с девственностью через несколько минут после возвращения из участка, и большую часть недели они провели в постели в «Риц-Карлтоне». Она сказала, что пользоваться предохранительными средствами не нужно, потому что «все схвачено». Он очень слабо себе представлял, что бы это значило, но верил ей на слово.

Он никогда в жизни не был так счастлив, он обожал ее – особенно когда она оставляла свой тон маленькой девочки и проявляла острый ум и убийственное чувство юмора. Она соглашалась, что соблазнила Грега по уговору с его отцом, но призналась, что невольно влюбилась в него. Ее настоящее имя было Мэйбел Джейкс, и хотя она врала, что ей девятнадцать, на самом деле ей едва исполнилось шестнадцать, она была всего на несколько месяцев старше Грега.

Лев обещал снять ее в фильме, но, по его словам, он все еще искал подходящую роль. Искусно подражая русскому акценту Льва, она сказала: «Однако я думаю, искать-то он ищет, но в лепешку не расшибается».

– Наверное, не так уж много ролей есть для негритянок, – сказал Грег.

– Я знаю, в результате все кончится тем, что мне придется закатывать глаза и говорить: «Да, господин». Бывают же в пьесах и фильмах африканцы – Клеопатра, Ганнибал, Отелло, – но их обычно играют белые актеры. – Ее отец – он уже умер – был профессором в негритянском колледже, и литературу она знала получше Грега. – В конце концов, почему негры должны играть только черных? Если Клеопатру может играть белая актриса, почему Джульетта не может быть черной?

– Зрителям это показалось бы странным.

– Зрители бы привыкли. Они ко всему привыкают. Разве Иисуса всегда играет еврей? Никому нет до этого дела.

Она права, подумал Грег, но все равно так никогда не будет.

Когда Лев объявил, что они возвращаются в Буффало, – как обычно, в последнюю минуту, – Грег пришел в отчаяние. Он спросил отца, нельзя ли взять в Буффало и Джеки, но Лев посмеялся и сказал: «Сын, ты же не срешь там, где ешь. Сможешь встречаться с ней, когда снова приедешь в Вашингтон».

Несмотря на это, Джеки приехала в Буффало на следующий же день после них и поселилась в дешевой квартирке возле Кэнал-стрит.

Следующие две недели Лев и Грег были заняты тем, что принимали дела «Театров Рузрок». В конце концов Дейв продал их за два миллиона, четверть того, что предлагалось с самого начала, и восхищение Грега отцом еще возросло. Джеки забрала заявление, намекнув при этом в газетах, что приняла денежное вознаграждение. Грег был потрясен бездушием и наглостью отца.

И у него была Джеки. Каждый вечер он говорил матери, что идет гулять с мальчишками, а на самом деле все свободное время проводил с Джеки. Он показывал ей город, устраивал пикники на берегу, ему даже удалось одолжить моторную лодку и повезти ее кататься. Никто не связывал ее с той девицей в банном халатике, выходящей из номера в «Риц-Карлтоне» на расплывчатой фотографии в газете. Но чаще всего они проводили теплые летние вечера, занимаясь сексом – жарко, исступленно, с упоением, путаясь в протертых простынях на узкой кровати в ее маленькой квартирке. Они решили, что поженятся сразу же, как только станут достаточно взрослыми.

Сегодня он решил повести ее на бал в яхт-клуб.

Достать билеты было невероятно трудно, но Грег подкупил школьного приятеля.

Он купил Джеки новое платье – розовое, атласное. Грег получал от матери немало денег на карманные расходы, да и отец то и дело баловал его пятидесятидолларовой купюрой, так что у него всегда имелось больше денег, чем было нужно.

В глубине души он чувствовал беспокойство. Джеки будет на балу единственной негритянкой, не разносящей напитки. Сама она очень не хотела идти, но Грег ее уговорил. Мальчишки будут ему завидовать, но старшие могут принять враждебно. Начнутся перешептывания… Но красота и обаяние Джеки должны преодолеть предрассудки, думал он. Кто сможет устоять перед ней? А если какой дурак напьется и нахамит ей, Грег ему на кулаках растолкует, как надо себя вести.

Размышляя об этом, он услышал, как мама ему говорит не вести себя как влюбленный осел. Но не может же человек всю жизнь жить по указке матери.

Он шел по Кэнал-стрит во фраке и белом галстуке, предвкушая, как увидит ее сейчас в новом платье, а может, опустившись на колено, приподнимет подол, чтобы взглянуть на трусики и пояс с резинками.

Он вошел в дом – это было старое здание, поделенное на отдельные квартиры. На лестнице лежал старый вытертый ковер, пахло жареными специями. Он вошел в квартиру, отперев дверь своим ключом.

Пусто.

Это было странно. Куда она могла пойти без него?

С замершим сердцем он открыл шкаф. Там одиноко висело розовое атласное платье. Остальной ее одежды не было.

– Не может быть! – сказал он вслух. Что могло случиться?

На шатком деревянном столе лежал конверт. Он взял его и увидел свое имя, написанное аккуратным почерком школьницы. Его охватил ужас.

Трясущимися руками он разорвал конверт и прочитал короткое письмо:

«Мой дорогой Грег!

Последние три недели были самыми счастливыми в моей жизни.

Страницы: «« « ... 89101112131415 » »»