Табель первокурсницы Сокол Аня

Запись десятая

Об уважительных причинах отсутствия на занятиях

Я сошла с поезда через два дня и шесть часов – в Сиоли, столице провинции Ильяс, большая часть земель которой принадлежала графам Астер еще с незапамятных времен. Старая кормилица Туйма рассказывала, что после разделения Эры на Тиэру и Аэру змеиному роду принадлежали и равнина Павших, и Мертвое поле. Не то чтобы она застала само разделение, но поле Мертвецов до сих пор стояло на балансе у отца, а если порыться в старых бумагах, то, возможно, и вся Траварийская равнина, которую и прозвали «равниной Павших». Змеиный род никогда не бедствовал и никогда не кричал о своем богатстве, ибо слишком многие считали, что оно стоит на костях. Собственно, как и любое другое богатство любого другого рода, вынужденного существовать у Разлома. Это не солнечные долины запада, где растет виноград Оуэнов.

Ну вот, опять вспомнила Криса, мало мне снов, в которых поцелуй в библиотеке повторяется снова и снова, с различными вариантами финала.

– Где это видано, чтобы леди благородного рода путешествовала с одним сундуком? – пробурчала Лиди и закричала на носильщика: – Осторожнее, окаянный!

Сундук побалансировал на тележке и решил не падать, что, впрочем, не помешало горничной продолжать распекать рыжего парня. Высокая и разрумянившаяся от ледяного ветра, она невольно привлекала к себе внимание на перроне. Лиди была внучкой старой отцовской кормилицы Туймы и до отъезда в Магиус – моей камеристкой. Не очень умелой, но… Она была доброй и старательной, плюс ко всему вбила себе в голову, что обязана защищать меня от всех и вся. Иногда такая забота подкупала, иногда раздражала, но я свыклась с ней, как свыкается северный вьюнок с холодной стеной дома, по которой тянутся его плети. Иногда в Академикуме я ловила себя на мысли, что скучаю по ее громкому голосу.

Локомотив спустил пары, женщины торопливо отступили от платформы. Ветер обжег холодом лицо, кольнул губы и растрепал выбившуюся из-под меховой шапки прядь волос. Здесь, на севере, зимы куда холоднее, чем в Льеже или Эрнестале. Поезд дал третий предупреждающий гудок, кондуктор зазвонил в колокольчик, и огромная махина стала медленно набирать ход. Свет фонарей отражался от гладкого сиреневого бока вагона.

Железнодорожная ветка, по которой пустили «сиреневый скорый», брала свое начало в Эрнестале, следовала через Льеж, вдоль побережья Зимнего моря, и заканчивалась в Корэ, в предгорьях Чирийского хребта. Именно по ней отец транспортировал уголь, металлы и камни из шахт Астеров.

Колокольчик кондуктора затих, локомотив, пыхтя, отошел от станции, ватага мальчишек бежала и свистела вслед, отталкивая друг друга локтями, словно хоть одному из них по силам было догнать поезд.

Раздался гнусавый механический сигнал, и у противоположного края платформы остановился черный с серебристым мобиль. На дверце красовалась отлитая из меди змея. На этот раз оскаленная пасть смотрелась совсем не угрожающе, а, скорее, привычно. Распахнув дверцу, на платформу выскочил худой и долговязый Жюст – племянник кучера Гийома.

– Где это видано, чтобы леди тряслась внутри бесовского мехнизму, которому самое место в Разломе, – пробурчала Лиди, подталкивая носильщика в правильном направлении. – Ваш папенька, конечно, умнейший человек, но иногда… – Она поджала губы, не решаясь продолжить. – Не дай Девы ваш жених увидит, позору не оберемся, будто у нас приличного выезда нет.

– Он уже в Кленовом Саду? – спросила я, натягивая на замерзшие пальцы перчатки.

– Как же можно. – Она замахала руками, носильщик сгрузил сундук на землю, предоставив Жюсту право дальше разбираться самому. – В Корэ они остановились, завтра к ужину с официальным визитом прибудут, да с подарками. Завтра званый вечер в честь помолвки. Ваша матушка уже с ног сбилась, приглашены почти все: и род Гиве, и Витерсы, и даже бургомистр Сиоли с супругой и дочерьми обещались быть, не говоря уже…

– Лиди, – перебила я, – ты его видела? Кто он? Хоть имя скажи.

– Да куда ж мне благородные имена запоминать, уже на третьем запуталась, запомнила только, что, как и вы, из графьев.

Надежда, такая робкая, из тех, что приходит посреди ночи, когда ты просыпаешься с бьющимся сердцем в купе вагона, видишь блестящий циферблат часов на стене и кажется, что вот-вот поверишь в невозможное, разбилась вдребезги. Я знала, что это не Крис. Знала и все равно исподволь скрещивала пальцы на удачу, надеялась, что, может быть, не он сам, может быть, его отец так же, как и мой, решил, что сыну пора остепениться… Граф! Помилуйте меня, Девы!

– Леди Иви, вы не волнуйтесь, жених ваш – красавчик каких поискать, – обнадежила меня горничная. – Детки будут загляденье.

Жюст наконец прикрепил сундук к багажной решетке и тихо захихикал:

– Ага, уж такой сладкий мальчишка, что сразу на солененькое потянет.

– Цыц, охальник, – замахнулась на него Лиди. – Не твое дело господ обсуждать. Твое дело бесовску механизму рулить.

– Сама бы ты за такого в жизнь не пошла. – Он подмигнул горничной, и я заметила, как заалели ее щеки, и отнюдь не от мороза.

– И это не твое дело, за кого мне идти или не идти, Жюст. Заводи механизму, нас в Кленовом Саду ждут. Эх, дай Девы, доберемся живыми, а то будут вместо свадьбы похороны.

– Не будут, не боись.

Я села в теплый, пахнущий воловьей кожей салон мобиля. Рядом, недовольно бурча, стала устраиваться Лиди, привычно препирающаяся с водителем. В голове билась только одна мысль. Мысль, отдающая сумасшествием, но именно за нее я и цеплялась.

Как хорошо, что я оставила рапиру из чирийского металла в Академикуме. Я опасалась ненужных вопросов, ответов на которые не знала. Я не сказала о подарке ни серым, ни магистру, теперь придется молчать и дома. Одно цепляется за другое. Причины и следствия.

А ведь ее можно продать. Не за сотню золотых, конечно, и даже не за девяносто, ибо она уже настроена на владельца, но говорят, есть коллекционеры, которые собирают такие вот игрушки. Говорят… если выручить за нее пять десятков золотых, то можно оплатить пару лет обучения. Или даже три, если не портить имущество, не палить его, как я тогда башню. А ведь в спальне Кленового Сада есть еще шкатулка с драгоценностями, которые я не смогу носить, пока сила не пойдет на убыль. А она не пойдет, если пользоваться ею постоянно.

Я и в самом деле об этом думаю? О том, чтобы отказаться от свадьбы? Проявить непослушание? Отречься от рода? Кажется, да. Но почему от этих мыслей так больно?

– Видели бы вы, леди Иви, какое вам платье сшили к помолвке, вот уж дочки бургомистра слюной изойдут, жаль, вам диадему нельзя надеть, а то бы…

Она говорила что-то еще – о туфлях, о шляпке и даже о новом покрывале на кровать, что сшили матушкины мастерицы к моему приезду. Лиди это нравилось, я всегда считала, что и мне тоже, но сейчас… Я отвернулась к окну.

Сиоли небольшой город, и через несколько минут дорога уже петляла между укрытых снегом холмов. Нигде я не видела такой чистоты и белизны, как здесь, на севере. Снег лежит восемь месяцев в году, чтобы растаять к лету, смениться ковром из зеленого мха и клевера. Зимнее море, что каждый год вгрызается в сушу, спит подо льдом меньше двух месяцев, всего около пяти десятков дней, а потом яростные течения взламывают толстый покров льда, обрушивая ледяные бури на скалистые берега.

– А батюшка-то ваш чего удумал – целую судоходную компанию открывать! – словно подслушав мои мысли, продолжала рассказывать горничная. – В Люме скоро пристань заложат и доки, по Зимнему морю будут уголья из шахт к западу сплавлять. Ох, как бы не пожалеть, перевернет весенняя свистопляска баржу, один убыток…

Дорога изогнулась к востоку, и шины зашуршали по каменному мосту, построенному еще при первом Астере Змее или сразу после его смерти. Река Иллия подо льдом выглядела мирной, хотя по весне от ее разливов страдали все окрестные деревни. Она брала свое начало в Чирийских горах, спускалась на равнину и впадала в Зимнее море. Но еще до этого широкий поток раздваивался, огибал Высокий мыс с двух сторон и снова сливался у Белого камня…

Там, на острове, стояла Илистая Нора. Я даже обернулась, чувствуя щемящее чувство потери. Отсюда мыс не был виден, но я знала, что он там, как и старый скрипучий дом. Мы с братом родились на этом острове. Тогда отец еще был не первым наследником, а всего лишь младшим братом. Я поняла, что скучаю. Скучаю по темным коридорам бревенчатого дома, по запаху дерева и пирогов, что пекла Туйма каждые выходные, по шуму ветра за окнами… Впрочем, ветра хватало и в Кленовом Саду.

Дорога выровнялась, на горизонте взметнулись алые стяги графства на высоких башнях замка Астеров.

– Вот мы и добрались, слава Деве Заступнице, – проговорила горничная, а Жюст хмыкнул, сбрасывая скорость.

Между нами и Кленовым Садом лежало только поле Мертвецов. Здесь Змей провел первые переговоры с демонами Разлома. Первые и последние. После битвы на равнине Павших, где армия людей остановила наступление тварей и понесла огромные потери, он решил договориться. И договорился, хоть из отправившейся на переговоры сотни воинов вернулся лишь он один. Говорят, одежда на Змее тлела. Никто не знал, как ему удалось остановить потусторонних тварей и уговорить их не лезть безостановочно на Аэру, а ходить только через парадный вход. Но с тех пор демоны не вторгаются в наш мир по всему Разлому, а проходят через Последний перевал, или, как его прозвали, «Врата демонов». Их прорывы редки, как солнечные дни у нас на севере.

Под колесами что-то захрустело. Илберт как-то сказал, что это кости мертвых. Мне кошмары снились неделю, пока папенька не объяснил, что это всего лишь соляные кристаллы, что выходят здесь на поверхность, не давая траве и деревьям расти. Так или иначе, поле Мертвецов оставалось мертвым.

Веселый у нас край. Но мы настолько сжились с этой «веселостью», что не замечали ее. Интересно, а понравилось бы у нас Оуэну? Или он презрительно скривился бы, слушая местные страшилки для недалеких крестьян?

Не хочу об этом думать.

А может, рассказать пару историй о горных волках-людоедах жениху? И он сбежит? Было бы неплохо.

Лиди поминутно поминала Дев, до того самого момента, пока мобиль не миновал высокие ворота и не остановился у широкого каменного крыльца Кленового Сада. Два лакея тут же стали снимать с креплений сундук, старый дворецкий склонился, открывая дверь, на крыльцо вышла матушка.

Графиня Астер была высокой и втайне гордилась этим. Настолько втайне, что об этом знали даже слуги, а также их дети, а также друзья детей из ближайшей деревни, сборщики налогов и лесорубы с перевала. Русые волосы маменьки были уложены в аккуратную прическу, на шее – ожерелье из топазов, так подходящих к ее голубым глазам, и веер морщин-лучиков, расходящихся к вискам. Девы, а были ли они на ее лице, когда я уезжала? А складка у носа? И седые пряди у висков? Я отсутствовала всего шесть месяцев, а такое чувство, что не меньше года. Только этим я могу объяснить, что вместо того, чтобы склонить голову и получить традиционный поцелуй в лоб, я раскинула руки и обняла ее, вдыхая такой родной запах. Лаванда и нюхательная соль… я помнила эти ароматы с детства.

На миг матушка опешила, а потом, потрепав меня по плечу, проговорила:

– Ну, будет, Иви, будет.

Показалось или ее глаза подозрительно заблестели?

– Ну, чего встали? – вполголоса пробормотала Лиди. – Заносите уже. И ванну, обязательно ванну, леди Иви с дороги…

– А где отец? Где Илберт? – спросила я, поднимаясь на крыльцо.

– На совещании. Скоро закладка порта. – Матушка потерла пальцами виски. – Но если я еще и от тебя услышу слова: «Смета, шельф, фьорд, глубоководное течение и коррозия берега», – то просто закричу.

– Не услышишь, – пообещала я.

Покрывало в моей комнате и вправду было новым. Белоснежное, отделанное кружевом, как и полагается покрывалу невесты. А на нем было аккуратно разложено платье для приема. Не белое, а, скорее, кремовое, или, как говорила матушка, «цвета шампанского из погребов отца». Нарочито простое, но такая простота стоит больше, чем любые рюши и бантики. Крису понравилось бы. Наверное.

Я тяжело опустилась в кресло и закрыла глаза. Неотвратимость замужества обрушилась на меня как-то вдруг, разом, словно до моего приезда домой все было не по-настоящему. Я играла в помолвку, а сейчас увидела это платье, и…

– Так, оставьте нас, – скомандовала матушка, а когда спустя минуту шаги затихли и едва слышно скрипнула закрывающаяся дверь, добавила: – Все не так страшно, Иви.

– Тебе легко говорить, ты вышла замуж за отца, а не за незнакомца.

– Неужели? – переспросила матушка таким тоном, что я широко открыла глаза. – А с чего ты решила, что твой отец не был незнакомцем? – Показалось или складка у рта стала глубже? – Что я видела его хоть раз до дня помолвки?

– А разве нет? Вы же… вы же… – Я не могла подобрать слов, чтобы описать то, что видела каждое воскресное утро в часовне Дев, когда отец держал мать за руку или, посмеиваясь, обнимал за талию.

Пять лет назад она слегла с лихорадкой, а отец четверо суток провел в седле только для того, чтобы привезти ей из Льежа целителя и лекарства, так как поезда отменили из-за снежных заносов. Как передать словами то, что я видела в его глазах, когда он смотрел на нее? Не знаю, я не поэт и не писатель.

– Мы же, – передразнила она с несвойственной ей горечью. – Да, тут мне повезло, а тогда казалось, что жизнь кончена. – Она махнула рукой и села в соседнее кресло, поправляя уложенные вокруг головы волосы. – Знаешь, у меня был один молодой человек, не аристократ, но из достаточно обеспеченной семьи, сын нотариуса.

– Правда? – Я подалась вперед. – И вы…

– И мы ничего, – строго сказала она. – Он два раза сопровождал меня на ярмарку, подарил букет пионов и написал письмо.

– А потом? Что с ним стало потом?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Я вышла замуж и уехала в Илистую Нору. Я никогда больше его не видела, что только к лучшему, но тогда… надо же, я еще помню. – Она вдруг улыбнулась. – Представляешь, я стащила у старшей горничной яд.

– Не представляю, – честно сказала я и ответила на улыбку, не смогла не ответить.

– На самом деле это было средство для чистки столового серебра, но если выпить хоть малую толику… – Она не договорила.

– И что?

– Как видишь, все живы и здоровы. – Матушка поднялась. – И серебро чистое.

– Мама!

– Ну, на самом деле я просто не смогла решить, чьей смерти хочу больше. Этого неуклюжего увальня – младшего графского сынка, своей или того юноши с букетом пионов.

– А его-то почему?

– Чтобы не смог жениться ни на ком другом, – припечатала матушка, и я вынуждена была признать, что в ее словах имелась доля истины, ведь стоило мне представить Криса с другой… Пламя в лампе колыхнулось.

– А если бы… – Матушка обернулась, я закусила губу, но заставила себя закончить фразу: – Если бы сын нотариуса был аристократом, был богат, имел титул и родословную на пяти свитках?

– И что тогда, Иви? – не поняла она.

– Ты бы стала бороться за свое счастье?

Она поколебалась, а потом все же ответила, и ответила честно, я видела это по ее глазам:

– Не знаю. – Между тонких бровей появилась вертикальная складочка. Я знала, что она означает, видела не раз – это признак грядущего беспокойства. А когда графиня Астер начинала беспокоиться, даже отец предпочитал ночевать в охотничьем домике. – Ты ведь это просто так спросила? Ведь нет никакого аристократа с родословной на пяти свитках? Иви?

– Конечно нет, – тихо ответила я, а про себя добавила: и это самое плохое. Если бы Крис хоть намекнул, хоть на миг дал понять, что я ему небезразлична…

– Тогда отдыхай. – Складочка на лбу разгладилась. – Завтра будет важный день.

Дверь закрылась, а я посмотрела на платье и повторила, обращаясь то ли к стенам, то ли к потолку:

– Завтра…

Мы все время ждем от «завтра» чего-то необычного, но, когда оно наступает, оказывается, что этот день ничем не отличается от «сегодня». Я не сомкнула глаз ночью, не смогла впихнуть в себя ни ложки за завтраком и даже не стала ругать Лиди, когда та от избытка энтузиазма дергала меня за волосы, укладывая локоны в высокую прическу. Три раза заходила матушка, хмурилась и советовала использовать побольше румян, ибо я слишком бледна. Да, «завтра» ничем не отличалось от «сегодня» – то же сосущее чувство внутри и пустота.

Гости начали прибывать, когда белая Эо уже показалась над горизонтом. Хлопали двери карет, ржали лошади… И примерно так же ржали дочки бургомистра. Они всегда ржали, когда Илберт с ними разговаривал, он мог бы даже зачитывать им список приговоренных к смерти, они растягивали бы губы, особенно старшая Манон. Сам Роюзл Вэйланд, краснолицый и дородный господин, бургомистр Сиоли, смотрел на это более чем благосклонно, в отличие от папеньки.

Единственным, кто приехал на мобиле, оказался Рин Филберт, астроном и географ, живущий отшельником почти у самого перевала. Поговаривали, что он все-таки аристократ, возможно, младший сын какого-нибудь сквайра. Но сам ученый отказывался говорить на эту тему, старательно игнорируя вопросы кумушек и даже моей матушки, что требовало от него немалой смелости.

– Пора, Ивидель, – раздался голос отца, и я отвернулась от окна.

Граф Астер стоял в дверях, невысокий и массивный. Многие недоумевали, когда видели его рядом со статной женой.

– Нас ждут. – Он протянул широкую ладонь и сжал мои пальцы.

Весь день в голове вертелась мысль: как просто прямо сейчас спуститься вниз и заявить, что еду в Сиоли за новыми туфельками или особо нужным горшком с ручной росписью! А там есть станция дирижаблей, и «сиреневый скорый» отходит каждый день в четыре часа.

Это разобьет сердце матушке, разозлит брата и заставит отца посмотреть на меня совсем другим взглядом, холодным и жестким, как на предательницу, как на чужую. Готова ли я к этому? Не знаю, на самом деле не знаю.

– Ты дрожишь, – констатировал Максаим Астер, когда мы спускались по лестнице.

– Отец, я не хочу выходить замуж. Я хочу закончить обучение, – неожиданно даже для себя ответила я, весь день молчала, а вот сейчас… словно прорвало. – Прости, – тут же добавила покаянно. Вряд ли это те слова, что ожидает услышать от дочери отец, да еще накануне помолвки.

Папенька прищурился, в карих, точно таких же, как у меня, глазах цвета темного ржаного виски, что хранится в погребах, мелькнуло что-то… нет, не разочарование, а, скорее, досада.

Не в силах больше выдерживать его взгляд, я подняла глаза выше, на короткие белые волосы. Странно белые, обязанные цветом скорее седине, нежели генам предков. Белоголовые Астеры, змеиный род.

– И ты его закончишь. До замужества, – неожиданно пообещал отец, останавливаясь напротив резных дверей зала для приемов. – Я включил этот пункт в брачный контракт.

– Мы составляем брачный контракт? – поразилась я.

Было с чего. По законам Аэры, не важно, северным или южным, жена всегда принадлежала мужу. Целиком и полностью, душой и телом, вместе со своими платьями, шляпками, драгоценностями и приданым. Нет, конечно, нас не приравнивали к вещам. Почти не приравнивали, но… брачный контракт составляли очень редко, и почти всегда это вызывало скандалы и толки в обществе, потому что он нужен был только для одного. Для защиты невесты. Для защиты ее интересов и состояния. В контракте могло оговариваться все что угодно, вплоть до количества детей и ежегодной ренты. Надо ли говорить, что с женихом, согласившимся на такие унизительные условия, должно быть что-то не так. Сильно не так.

– Да, – кратко ответил папенька и, видя, что я уже готова засыпать его вопросами, скупо улыбнулся и добавил: – Все устроится наилучшим образом, Иви, даю слово.

Я шумно выдохнула. Странно, но стало на самую чуточку легче. Слова матушки лишь растревожили, а вот это скупое «даю слово» вернуло толику самообладания. Граф Астер всегда держал слово, чего бы ему это ни стоило.

Отец кивнул старому Муру, которого привез с собой из Илистой Норы, и тот, распахнув резные створки, торжественно объявил:

– Граф Максаим Оро Кльер Астер. – Голос дворецкого был скрипучим, как несмазанная телега, но папенька наотрез отказывался расстаться со старым слугой, наверняка так же, как отец серой отказывался расстаться со своим гвардейцем. Мур как-то сказал, что, если граф даст разрешение, он будет рад лечь в землю рядом со своим господином. – С дочерью.

Разговоры стали стихать, то один, то другой гость или гостья поворачивались к входной двери. Десятки взглядов остановились на мне, ощупывая, обшаривая каждый сантиметр тела.

Нет, не подурнела от учения. Нет, не растолстела на магических хлебах, и светлое платье только подчеркивало тонкую талию, не зря же горничные затягивали корсет.

Манон кашлянула и отвернулась, зато младшая дочка бургомистра Косетт одобряюще улыбнулась, обнажив чуть кривоватые зубы. Леонард Гиве перестал пялиться на стол, и его пивной живот колыхнулся.

Взгляд перебегал с одного знакомого лица на другое. Кто мой жених? И что с ним не так? Вот тот старик с желчным лицом скряги? Или, может, увечный солдат в углу, что неловко выставил несгибающуюся ногу и пытается дотянуться до бокала?

Нет, иначе бы Лиди не назвала его красавчиком. Хотя она и нескладного Гийома считает симпатичным. Все равно нет, иначе горничные не закатывали бы глаза и не шушукались по углам. Да и маменька предупредила бы.

Кто же?

Я поймала на себе взгляд мистера Филберта, его черные глаза не отрываясь следовали за мной. Одно время он учил нас с Илбертом географии, а потом… Я не знаю, почему папенька принял решение отказаться от его услуг. Тогда нам с братом это казалось совсем неважным, мы предпочитали просто радоваться освободившимся часам.

Гости расступались и расступались, пока… Пока я не поняла, куда ведет меня отец. Пока не увидела молодого человека, стоящего вполоборота ко мне и беседующего с Илбертом. Высокий, даже выше брата, который комплекцией и ростом пошел в маменьку. Форма сидела на женихе превосходно, привлекая внимание к широким плечам и ученическому шеврону мага на кителе.

Молодой человек повернулся, и русые волосы, сейчас собранные в хвост, качнулись, одна прядь выбилась и упала на тонкое аристократическое лицо.

– Леди Астер, – склонился он, подавая руку, и отец тут же вложил в нее мою.

– Милорд Хоторн, – прошептала я, едва найдя в себе силы не вырвать пальцы из его руки.

Никаких скандалов.

«Даю слово», – сказал отец.

Девы, нужно только верить. Ничего другого просто не осталось. Либо это, либо отказ от семьи.

Лиди не ошиблась, он граф. Мэрдок Ирс Хоторн. Ледяной красавец курса. Вот что с ним не так. Вернее, не с ним, а с его родом. Он беден, как амбарная мышь в засушливый год. Поговаривали, чтобы оплатить обучение, он был вынужден взять заем в банке. Будь оно все неладно!

Не счесть бессонных ночей, которые я провела, мечтая о нем и выбирая свадебное платье. А сейчас все силы уходили на то, чтобы не расплакаться. Будьте осторожны в своих желаниях, они имеют свойство сбываться.

Я выдержала два часа. Полтора – за столом. А когда начались танцы, сбежала. И вроде мне было не на что жаловаться. Пламя в светильниках колыхалось, слуги разносили еду, сестры Вэйланд завидовали, скрывая улыбки за веерами, но большинству гостей было попросту все равно. Ну выходит дочь Астеров замуж, ну и что? Ей так на роду написано. Интереснее было бы, если бы не выходила, если бы сбежала с сыном садовника, она же магичка, а от них всего можно ожидать.

Только вот матушка продолжала хмуриться и кидать обеспокоенные взгляды то на отца, то на старика с желтым лицом, что устроился по левую руку от меня за столом.

– Мой опекун, – представил его Мэрдок, – Грэн Роук, нотариус третьего ранга.

Старик склонился, поправил монокль и, подняв рюмку с мятным ликером, лихо опрокинул ее в себя.

– Опекун? – удивилась я.

– Боюсь огорчить вас, Ивидель, – проговорил Мэрдок, – но мои родители ушли к Девам.

– Или обрадовать. – Старичок меленько захихикал. – Не будет над вами старших. Окромя меня, конечно.

– Да и вас не будет. – Отец подал знак слугам разносить блюда. – Насколько я знаю, после женитьбы граф Хоторн станет считаться совершеннолетним.

– Ну, чай, не чужие люди, – кисло промямлил нотариус. – Может, и не забудут старика. – Видимо, тут он попытался пустить слезу, но слеза так и не появилась, и опекун, достав платок, шумно в него зафыркал.

Я посмотрела на Мэрдока, все еще сжимавшего мою ладонь.

– Они погибли, Ивидель. Десять лет назад, на воздушной гондоле князя, – пояснил парень.

– Соболезную.

– Трудно найти род, не понесший утраты в тот день. – Матушка сложила веер. – Давайте не будем о грустном.

– Да, вы ведь тоже понесли… хм… утрату, – прожевал последнее слово старичок и спросил: – И что, ваш старший брат не оставил наследников?

– Нет, – скупо ответил отец.

– А как же легенда? – спросила Манон.

Сидевший рядом с ней Илберт закатил глаза.

– Какая легенда? – переспросил старичок, и именно в этот момент дворецкий Мур поставил перед гостем тарелку, от которой тот отпрянул, словно она была полна гремучих змей. За спиной нотариуса тут же вырос широкоплечий мужчина с рябым лицом. – Позвольте мой слуга все сделает сам, – промокнув губы и отставив очередную рюмку, проговорил старик.

– Мой опекун уже давно не принимает пищу ни из чьих рук, кроме Ороса, – пояснил Мэрдок. – Причуда старика, не более, – попытался парень сгладить неловкость.

Девы, почему он никак не отпустит мою руку?

Мур посмотрел на отца, тот едва заметно кивнул, хотя… Повод для оскорбления был – лучше не придумаешь, вон как зашушукались Леонард Гиве и тот колченогий солдат, а старенький целитель Огюст снял и протер очки. Такое не забывают. Веер в матушкиной руке хрустнул.

Старый нотариус бросил мимолетный взгляд на Мура. Тонкие старческие губы едва заметно дрогнули. Я знала, куда он смотрит, куда смотрели все, кто впервые оказывался в нашем доме, даже Мэрдок, но у большинства хватало такта промолчать. Они смотрели на след от ошейника на его шее.

Бывший маг, бывший раб, что сбежал из Отречения и по воле богинь смог добраться до Илистой Норы, где и вознамерился почить на крыльце. Отец заплатил за него виру жрицам, а потом, перерезав ошейник, велел либо начинать работать, либо убираться и не портить видом своего тщедушного тела клумбы матушки. С тех пор Мур с нами. Немного слуга и немного господин, почти член семьи, невидимка за спиной отца, его поверенный и хранитель.

Дворецкий передал поднос рябому и спокойно отошел.

– Так что за легенда? – переспросил Мэрдок.

– А вы не знаете? – хихикнула Манон. – Здесь, на равнине Павших, нельзя проливать кровь Змея. Иначе за тобой придет тень демона и отомстит, – закончила она замогильным голосом.

Средняя дочь бургомистра Лулу прыснула. Сам бургомистр опрокинул очередную рюмку и раскраснелся еще больше.

– Это правда? – повернулся ко мне Мэрдок.

– А вы попробуйте. – У меня еле заметно дрогнули пальцы.

– Говорят, эту привилегию выторговал себе первый Змей при переговорах с демонами Разлома, он очень не хотел быть убитым, – продолжила Манон.

– Ну, не знаю, – скептически протянул Илберт, леди Витерс что-то зашептала на ухо мужу, задев локтем тарелку, столовые приборы звякнули. – Деда вроде медведь задрал, кровищи было… и никакие демоны ему не помогли.