Табель первокурсницы Сокол Аня

– Откуда вы знаете, Илберт? – Дочка бургомистра обиженно стукнула брата веером по руке. – Вполне возможно, что это последнее, что сделал тот медведь.

– А Людвиг Астер, мой прапрапрапрадед, что сложил голову в походе к Проклятым островам? – не сдавался Илберт. – Что-то я не заметил, чтобы полчища демонов мстили тем, кто снял буйную голову с его плеч.

– Всех повесили у Белого камня, – добавил отец.

– И вообще, подумайте сами, как глупо звучит эта легенда, – продолжал брат, игнорируя суровый матушкин взгляд. – Змей уговорил – само по себе смешно, но пусть будет… уговорил демонов перестать беспорядочно лезть из Разлома, остановил бойню, хотя люди были почти разгромлены, да еще и обязал их хранить его жизнь или мстить за его смерть.

– И что в этом глупого? – не поняла старшая дочь бургомистра.

– А что демоны получили взамен? Что мог пообещать им человек? Чтобы выполнить обещание? Вряд ли они занимались благотворительностью.

– Мы говорим о том самом Змее, – влез нотариус, принимая из рук рябого слуги рюмку, – маге-отступнике, брате первого князя? Старший брат не смог казнить младшего за богопротивную магию, первого Астера всего лишь отрезали от силы и сослали сюда, к Разлому.

– Именно о нем, – кивнул отец. – Змеем его прозвали как раз за предательство князя. Не страшно породниться с такой семьей?

– Да не особенно, тем более что у невесты столь богатое приданое. – Старичок снова пошамкал губами.

Бокал в руке матушки звякнул и разлетелся на осколки. Рин Филберт тут же подал ей салфетку. С другой стороны уже спешил Мур.

Теперь сомнений не осталось, это намеренное оскорбление. Взгляд карих глаз отца был тяжел, но…. Он все еще сидел на своем месте и не вышвыривал наглеца из дома.

– Ну, если вам так по душе Волчья шахта… – ледяным тоном ответил граф Астер.

Сестры Вэйланд зашушукались, Леонард Гиве поднял брови, но от комментариев воздержался.

– Прошу извинить. – Матушка встала из-за стола.

Илберт отбросил салфетку.

Что-то было не просто «не так», а очень сильно не так. К нам в дом приезжает простолюдин, волею случая оказавшийся опекуном молодого аристократа. Сватает для подопечного дочь хозяев, садится за их стол и… оскорбляет их всеми возможными способами. Намеренно или в силу отсутствия воспитания? Обсуждать приданое – это то же самое, что обсуждать цвет корсета маменьки. Хотя… за это они бы точно отведали яда вместо десерта.

Итак, за мной дают Волчью шахту, самую старую и почти выработанную, ближайшую к Илистой Норе. Шахту – и все?

Отец молчал.

Я поняла, что пытаюсь вырвать пальцы из руки Мэрдока, а когда вырву, убегу из зала.

– Леди Ивидель сама по себе сокровище, – заметил сокурсник, накрывая мою ладонь второй рукой. В его словах слышались теплота и участие. Да, скупая теплота, но…

Я заставила себя замереть. Вдохнуть и выдохнуть. Позволить себе едва заметную улыбку. Змеиную… вон как Манон поперхнулась. За ней не давали и того.

Когда я уезжала в Магиус, приданое было куда более впечатляющим. Даже если вычесть из него сгоревший корпус. Девы, неужели папенька настолько разозлился? Пусть так, но за мной давали десяток угольных выработок, два карьера по добыче камня, счет в банке с тремя нулями, конечно в золоте, и два участка земли в Эрнестале и Льеже, чтобы построить дом там, где мы с мужем решим жить после свадьбы. Кажется, было что-то еще, какие-то акции, в которых я ничего не понимала, но… Что же случилось? Почему молчит отец, позволяя гостям шушукаться?

– Предлагаю обсудить остальное, – старик завертел головой, нелепо моргая глазами и не понимая, отчего скривился бургомистр и нахмурился Рин Филберт, – в более приватной обстановке.

– Ваше предложение принято, – отрезал отец таким тоном, что, будь я на месте нотариуса, поспешила бы спрятаться, желательно в подпол замка и желательно, чтобы этот замок стоял как можно дальше от Кленового Сада.

– А вы знаете, что через несколько месяцев нас ждет лунный парад? – высказался Рин Филберт. – Эо, Кэро и Иро выстроятся в ряд.

– Правда? – поинтересовалась обычно молчаливая леди Витерс.

Звякнули столовые приборы, слуги заменили бокалы, я все-таки вырвала пальцы из руки Мэрдока…

И продержалась еще час, а потом сбежала. Будто бы невзначай оказалась у дверей, кивнула Муру и вышла. Миновала анфиладу комнат. Музыка становилась все тише. Распахнула дверцы в голубой полутемный салон и едва не подпрыгнула на месте от грохота. Молоденькая горничная, кажется Аньес, торопливо собирала раскатившиеся по мраморному полу подсвечники.

– Леды Ивыдель, простите, – запричитала она, – Но мыссыс Эванс сказал, что пока не начыщу всю утварь, спать не лягу…

Раскосые глаза девушки смотрели с состраданием. Не только гости шушукались за столом, обсуждая мое замужество.

Ее акцент был грубым и каким-то шершавым, словно в горло попало что-то постороннее. Как и любой житель Верхних островов, девушка произносила гласные чуть тверже, и ее «и» почти всегда звучала как «ы». На самом деле ее наверняка звали не Аньес, а как-то иначе, но по поверьям островитян раскрывать настоящее имя кому бы то ни было опасно для жизни.

– Скажи миссис Эванс, что я велела тебе ложиться спать, – проговорила я, проходя мимо и распахивая дверь на балкон.

– Спасыбо, леды.

Ледяные снежинки, кружась, падали на открытые руки, горящие щеки, губы… Снова хлопнула дверь. Горничная пискнула что-то еще, замолчала, и на мои плечи лег мужской камзол.

– Ну хочешь, я вызову этого графа на дуэль и убью? – предложил Илберт.

– А потом матушка убьет меня, и это в лучшем случае. – Я всхлипнула, повернулась и уткнулась брату в плечо. – Лучше сбегу.

– Горячая Иви, и слезы у тебя горячие.

– Что?

– Так звала тебя бабушка Элиэ, помнишь? «Горячая Иви, сначала делает, а потом думает». Это все твой огонь.

– Тебе легко говорить, – пробормотала я.

– Да не очень-то, – невесело рассмеялся брат. – Угадай, кому начали подыскивать невесту?

– Врешь! – Я подняла голову.

– Ни в жизнь. Через месяц мы едем в Эрнесталь, свататься. Знать бы еще к кому, хотя матушка уже в предвкушении.

– А ты?

– Я предвкушаю, как здесь появится очередная аристократка с кислым лицом и будет падать в обмороки.

– Да брось, мы не так плохи. – Я нашла в себе силы улыбнуться.

– Так-то лучше. – Он коснулся пальцем подбородка. – А насчет твоей помолвки… – Я снова нахмурилась. – Тут все не так просто. Отец не в настроении с тех пор, как получил письмо от этого нотариуса, а это почитай больше месяца, представляешь, каково нам пришлось…

– Погоди. – Я выпрямилась. – Больше месяца?

– Да, помню, как он рычал, даже матушка в кабинет не заходила, а потом разорился, купил билет на дирижабль до Эрнесталя.

– Отец летал в столицу? – удивилась я. Было с чего, папенька ненавидел полеты больше меня.

– Да. Вернулся еще более хмурым, чем уехал, и объявил о помолвке.

Значит, дело не в жадности Мэрдока или хотя бы не в ней одной. А в чем?

– И урезал мне приданое, – прошептала я. – Почему? В наказание за ту лабораторию, что я сожгла? Или чтобы жених сам пошел на попятный?

– Когда ему сообщили, что ты сожгла часть Магиуса, он ругался минут десять самыми нехорошими словами. Потом тяпнул сливовой настойки, что принесла матушка, и отдал распоряжение оплатить. На этом все. Так что делай выводы, Иви, и я тебя умоляю, давай никаких побегов, по крайней мере пока. Помнишь векселя Истербрука?

Я кивнула, отвернулась и стала смотреть, как снег неспешно ложится на поле Мертвецов. Это дело помнили все. Началось с того, что отец выписал вексель на пять сотен золотых некоему мистеру Истербруку. Наш поверенный едва не спятил, матушка героически сдерживала слезы, Илберт злился. Но… мы это проглотили. Через месяц отец повторил платеж, а через полтора отдал вдвое больше, вплотную подойдя к черте, за которой нам грозило разорение. Атмосфера в Кленовом Саду напоминала предгрозовую, Илберту пророчили армию, мне отрезание от силы, если обучение не будет оплачено, а для этого нужно было закладывать шахты или землю.

А потом… потом отец оказался совладельцем железнодорожной компании Истербрука, работы по прокладке путей которой велись очень давно и наконец, не без финансирования Астеров, завершились. По путям пустили скорые поезда, тяжелые товарные составы, похожие на улиток сельскохозяйственные электрички. За какой-то год отец увеличил состояние Астеров в десять раз.

– Верь отцу, Иви, он слишком тебя любит, чтобы допустить…

Снова послышались истеричный голос горничной, грохот посуды, и на балкон вывалился мужчина. Грязная форма шахтера, слипшиеся волосы, кровь на шее… я не сразу узнала управляющего.

– Милорд, обвал на Волчьей шахте, – выпалил он. – Граф Астер уже выехал, велел вам собрать рабочих с Южной и Кривой шахт. Под землей остались люди, нужно… – Он не закончил, только тяжело задышал, но брат и не нуждался в пояснениях.

Илберт выругался и торопливо выскочил за дверь, забыв камзол у меня на плечах. Управляющий попытался изобразить вежливый кивок, но не преуспел и последовал за ним.

Музыка давно не играла, лишь тревожно переговаривались гости в зале. Да, эту помолвку они точно запомнят надолго.

– Мысс Ывы, – тихо спросила горничная, – а вы не выдели раствор летучей съерры? Для чыстки серебра? Здесь же оставляла. – Она растерянно огляделась.

– Нет, Аньес, не видела. – Я стиснула в руках веер. – Иди спать, потом найдем.

Я бежала так, как не бегала никогда. Бежала в темноте, то и дело оглядываясь. Стены из необработанного серого камня мелькали перед глазами, в ярких светильниках колыхалось пламя. Непослушное, непокорное, неподатливое. Я даже не пробовала посеять в нем «зерна изменений», просто знала: не получится, знала, что оно другое. Или, может, другой стала я?

Очередной поворот, и каменный коридор раздвоился, один ушел вниз, второй потянулся вверх. В первом сгущалась тьма, второй поднимался к свету.

Я знала, куда мне нужно. Вниз. Знала и не могла сделать ни шагу. За спиной что-то оглушающе взвыло. Кто-то. Тот, кто шел следом. Заскрежетало, как если бы кто-то провел когтями по каменной стене. Пламя качнулось. Он вышел из-за поворота. Чужое яростное дыхание обожгло затылок. А я не могла ни обернуться, ни сделать шаг вперед. Я…

Я вскрикнула и проснулась, едва не упав со слишком узкой кровати. Я давно выросла. Моя старая детская в Илистой Норе тонула в полумраке, рассветные лучи холодного северного солнца еще только-только коснулись подоконника.

Сколько я не видела этот сон? Год? Два? Как минимум десять. Он перестал мне сниться, как только мы перебрались в Кленовый Сад. Матушка вздохнула с облегчением. И на тебе, стоило вернуться на одну ночь, как вернулся и кошмар.

Я умылась и стала торопливо спускаться вниз, прислушиваясь к тихим голосам. В обеденной зале усталый управляющий что-то объяснял матушке. Я кивнула обоим и поспешила на улицу. Там так же тихо переговаривались рабочие. Кто-то дремал на брошенном прямо на снег овечьем одеяле, кто-то, задрав голову, смотрел на Волчий Клык. Усталую Лиди уже сменила старая Грэ, жрица из часовни, разносившая воду и еду тем, кому повезло вырваться из смертельной ловушки шахты.

Волчья шахта давно считалась безопасной. Почти выработанной, работающей по инерции и не приносящей былого дохода, оттого переведенной на двойную рабочую смену, дневную и ночную, ведь под землей все равно, день сейчас или ночь. Да что там, даже мы с Илбертом облазили ближайшие штреки вдоль и поперек, пусть и втайне от матушки, но с молчаливого попустительства отца и под добродушный смех рабочих.

А сегодня Волчий Клык шевельнулся, вздрогнул, расправляя каменные плечи, стряхнул накидку из снега.

Я прошла мимо Рина Филберта, обтирающего взмыленную лошадь. Он только что привез из Корэ еще одного целителя, и теперь тот помогал старому Огюсту вправлять руку Раулю, рабочему, что был в первой десятке, которую удалось вызволить из каменного плена. Стоявший рядом шахтер с серым от пыли лицом взволнованно вопрошал раненого, за каким демоном из Разлома его понесло в Волчью шахту, да еще и не в свою смену. Рауль морщился, но не отвечал, позволял другу разглагольствовать о собственной глупости. Бургомистр Сиоли, хоть сам никого не привез, все же прислал телегу с продуктами, а Леонард Гиве с вином, хоть мы и не просили. Это, как говорил отец, позволяло им чувствовать себя сопричастными.

Отец… Два часа назад он вместе с Илбертом ушел под землю, там еще оставалось семь человек из ночной смены. Он мог бы не ходить, мог бы послать управляющего и тот десяток рабочих, что перекинули с соседних шахт. Но он пошел. Всегда ходил.

«Они наши и вправе ожидать, что останутся ими до конца», – так говорил граф Астер. Правда, не уточнял, до чьего конца.

Я, ловя на себе встревоженные взгляды, миновала часовню, около которой толпились женщины, За юбки некоторых цеплялись дети. Те, чьим мужьям повезло выбраться, утешали тех, кто все еще ждал решения своей участи у Дев. Они могли позволить себе утешение, втайне молясь не оказаться когда-нибудь на месте подруг.

Я прошла мимо засохшего еще до моего рождения, но так и не сподобившегося упасть дерева, взобралась на отсвечивающий белизной камень и замерла, глядя на бегущую к Зимнему морю воду.

На самом деле я вполне могла остаться и в Кленовом Саду. Могла попытаться заснуть, могла даже принимать визитки, гостей и подарки к помолвке, слушать тревожные вздохи сестер Вэйланд, словно они провожали Илберта на войну или под венец. Могла, ибо толку от меня здесь немного, я ничего не понимала в рудном деле и занималась только раздачей еды да теплых, подбитых овчиной одеял.

– Говорят, Ил всегда стремилась к морю, а вот Лия текла к горам, – раздался за спиной голос Мэрдока.

Я обернулась. В зимней куртке, со спрятанными под шапку длинными волосами, он походил на обычного парня, возможно, сына купца или целителя, если не смотреть ему в глаза, в серые холодные глаза аристократа, который велит повесить вас на первом же дереве за охоту в его угодьях.

– Вы, как я погляжу, сделали домашнее задание. – Я снова повернулась к сливающимся где-то далеко внизу бурным потокам. – Ознакомились с местными легендами.

– На постоялом дворе совершенно нечего делать. – Он встал рядом и указал сначала на Ил слева, а потом на Лию справа – потоки, обтекающие остров. – Лию Змей повернул вспять, когда разделил на две реку Иллию, чтобы построить себе здесь дом. Говорили, она текла прямо в Разлом.

– И до сих пор говорят. – Порыв ветра взметнул волосы, и я обхватила себя руками. – Говорят, она и сейчас туда течет, только немногие могут это увидеть.

– Как думаете, от чего он здесь прятался?

– Прятался? – не поняла я, глядя на профиль Хоторна.

Когда-то он казался мне неотразимым… Раньше я бы просто стояла и смотрела на него, разинув рот. А сейчас? Да, он красив, но сердце больше не заходилось в неровном ритме, дыхание не сбивалось. Статный молодой человек, каких тысячи. Крис один, и вряд ли это обусловлено чертами его лица, возможно, и не такими правильными, как у Мэрдока, не такими безупречными манерами… Но это уже не имело значения. В прошлое нельзя вернуться. Все течет, все изменяется, как поток, что бьется о белую скалу у меня под ногами.

– Текущая вода, – взмахнул он рукой, – самый лучший магический изолятор, ее не в силах преодолеть две трети «зерен изменений»…

– А одна треть в силах. – Я дернула плечом, не имея понятия, почему меня обидело высказывание сокурсника. – Он не прятался, иначе зачем ему было впоследствии строить Кленовый Сад и переселяться в него?

Хоторн пожал плечами и вдруг присел, коснувшись ладонью камня.

– Я чувствую магию. Старую, «зерна» так прочно вросли, что почти не фонят.

– Берег укрепляли несколько раз, в том числе и магически, – пояснила я. – Иначе течение, что бьется о камень от самого Высокого мыса, давно бы уже разрушило остров. – Он продолжал осторожно водить рукой по камню. – Я почти не чувствую остаточных изменений, слишком они старые, а ты… Магия твоего рода – «кости земли»?

– Да, – не стал отрицать он.

– Алмазы, изумруды, рубины?

– Базальт, гранит, щебень, иногда руда. – Мэрдок встал, отряхнул ладони.

Заржали лошади, свистнул кнут, мы, не сговариваясь, обернулись. К Илистой Норе подъезжала карета, на козлах которой сидел рябой слуга, а на дверце был выжжен орел – герб Мэрдоков. Через несколько секунд карета остановилась прямо за высохшим деревом, и на снег ступил опекун Хоторна, сжимая в руке неизменный белый платок.

– Что он здесь делает? – немного резче, чем намеревалась, спросила я. – В его услугах не нуждаются, тут никто не собирается писать завещание.

Серые глаза сокурсника заледенели, совсем как свинцовое небо над нашими головами, готовое снова и снова исторгать из себя белые морозные хлопья.

– Он просто хотел побывать в доме, о котором ходит столько легенд. – Парень спрыгнул с камня. – Не срывайте свое плохое настроение на других, леди Ивидель. И имейте хотя бы малейшее уважение к старости.

Воздух вдруг стал горячим, камень под ногами зашипел и… Сжав руки, я мысленно окунула их в воду. Огонь медленно отступал. Какая разница, что думает обо мне Хоторн?

Я посмотрела вслед уходящему сокурснику. Грустно закричала серая найка.

Никакой разницы, даже наоборот, чем хуже будут его мысли, тем лучше. Пусть впредь не сватается к невоспитанным девчонкам. У этого нотариуса, значит, нет уважения ко мне, а у меня, значит, должно быть к нему. Несправедливо. Я топнула ногой, совсем как в детстве…

– Я все гадаю, почему ты не задала мне «правильный» вопрос, – снова застал меня врасплох чуть задыхающийся голос, на этот раз я спрыгнула с камня и поспешила к тяжело поднимающейся в гору матушке.

– Какой?

– Почему я не отравила твоего отца. Этого графского сынка, даже не первого наследника. Ведь если бы не он, ничего не было бы.

– И почему? – Я протянула ей руку, и она оперлась на локоть.

– Честно говоря, не знаю. Не решилась. А может, еще потому, что где-то в глубине души знала, что он не виноват? Что ему тоже не оставили выбора? – Она улыбнулась, глядя на дом. – Знаешь, ведь когда я приехала в Илистую Нору, ее покинула одна очень симпатичная горничная с заплаканным личиком, и твой отец наотрез отказался говорить об этом.

Я отвернулась. Жаль, что нельзя было вот так же просто отвернуться от ее слов.

– Иви, Аньес ищет средство для чистки серебра, как назло, это был последний флакон, и ей сильно влетело от экономки. Надо снова заказывать в скобяной лавке.

– А мне-то что? – поворачиваться и смотреть в глаза матушке не хотелось.

– Иви, ты как бурная река, как Иллия. – Она вздохнула и…

Ее прервал далекий скрежет и едва уловимый свист, с которым подпиленное лесорубом дерево падает на снежный наст. А потом что-то хрупнуло, вроде легонько, но звуки в горах имеют обыкновение искажаться, прятать от человека свою истинную суть. Хрупнуло и отдалось почти оглушительным грохотом.

Завизжали дети, запричитали женщины, рабочие из тех, что не пострадали, глядели на горы, управляющий выскочил из дома, едва не сбив топтавшегося на пороге старика-нотариуса.

– Еще один обвал в шахте! – закричал кто-то. – Спасательный отряд завалило!

У каждого в жизни есть моменты, которые он не хочет вспоминать, этот – один из них. Может, потому Девы сжалились надо мной и позволили предать часть происходящего забвению.

Я помню, как бежала, едва не задыхаясь от пронизывающего ветра. Помню, что кто-то звал меня, наверняка матушка, а может, и не она.

Управляющий как раз запрягал лошадь, на ходу отдавал приказы и собирал добровольцев. Рабочие, еще недавно едва избежавшие смертельной ловушки, вновь собирались войти под каменные своды.

Я пробежала мимо и, кажется, даже не собиралась останавливаться до входа в шахту, а это как минимум километр в гору от Илистой Норы, но тогда мне было не до расчетов и логики. Кто-то схватил меня, пытаясь остановить…

– Леди Ивидель! Леди… – закричал Рин Филберт.

Но в ушах у меня все еще стоял гул Волчьего Клыка, именно сегодня решившего показать людям, насколько они ничтожны перед одним-единственным движением земли.

– Вам нельзя, леди Ивидель, вы слышите меня?

– Пустите!

– В шахте может быть газ, а вы огненная. Не зря же светильники накрывают магическим стеклом, – увещевал управляющий. – Да и не место там последней из Астеров, если все обернется…

А потом руки соседа неведомым образом сменились на руки Мэрдока. Он с тревогой заглядывал мне в лицо и говорил, говорил, говорил…

– Ивидель, успокойтесь. Еще ничего не известно.

А в ушах звучало: «Последней из Астеров! Последней из Астеров!»

Я все-таки вырвалась, Хоторн где-то оставил шапку, куртка была расстегнута, кожа на щеках покраснела, словно от быстрого бега.

– Не… не трогайте! Я… я… успокоилась, – проговорила я, хотя знала, что мне не поверили. Но первый отчаянный ужас отступил. Паника сменилась страхом, но этот страх уже не затмевал разум.

– Не медлите! – раздался хлесткий, как удар, приказ матери. – Дочерью я займусь сама, а вы верните мне мужа и сына или можете считать себя безработным!

Еще я запомнила ее теплые руки. Ей самой было страшно, но она нашла в себе силы забыть про свой страх и попытаться отогнать мой.

Один раз отец застрял в снежном буране на западной половине Чирийского хребта. Было страшно, но не так.

Илберт переболел лихорадкой, которая выкосила половину деревни. Было страшно, но не так.

Матушка как-то свалилась с лошади и пролежала в беспамятстве сутки. Было страшно, но не так.

Смерть всегда ходила близко и всегда отходила в сторону, а сегодня решила заглянуть в окно и раздвинуть костлявым пальцем занавески.

Я слышала шепотки женщин, чувствовала их жалостливые взгляды, еще недавно обращенные друг на друга.

Матушка привела меня в дом, усадила в кресло, напоила горьким отваром, от которого чуть закружилась голова, и попросила посидеть тихо. Ничего не делать, просто посидеть.

А потом началось самое утомительное. Ожидание. Оно было похоже на медовую патоку, в которую кто-то переложил кизила, и оттого она приобрела горьковато-кислый привкус. Спасательный отряд ушел в горы. Илистая Нора замерла, разговоры смолкли, сменившись молитвами. Смолкли птицы, падал невесомый снег, и только Иллия, такая же бурная и непокорная, ревела у берегов, беснуясь и бессильно врезаясь в камень.

Наверное, я задремала, съежившись в старом бабушкином кресле, обивку которого матушка все никак не могла сменить, а когда открыла глаза, поняла, что в холле кто-то есть. Неровная и чуть подрагивающая в пламени светильника тень ложилась на пол и почти касалась ножек кресла.

– А ведь если передвинуть вот тот буфет, что покрывается пылью, здесь будет намного больше света, вы не находите, леди Ивидель?

В холле первого этажа стоял Грэн Роук, нотариус третьего ранга и по совместительству опекун Мэрдока. Стоял и разглядывал сквозь лорнет темные бревенчатые стены старого дома.

– Вряд ли вам представится случай проверить, – прошептала я, но в пустом помещении мои слова прозвучали неожиданно громко.

– Ну, не скажите. – Он повернул лорнет ко мне. – Я просил вашего батюшку включить в приданое этот дом. Зачем он ему, когда семья живет в замке? Правильно, незачем, но он уперся, аки горный тур. А теперь что? – Роук поднял брови.

– Что?

– Теперь этим будет распоряжаться не он, в свете последних событий, так сказать.

– Но и не вы. И даже не граф Хоторн. – Я встала. – Согласно уложению князя, если род теряет наследника мужского пола, – я замолчала, на миг закрыв глаза, – то наследование едет через поколение по женской линии. Титул графа Астера и все остальное получит мой второй сын.

– Если он у вас будет, – скривился нотариус. – Пока об этом рано говорить.

– Вот именно. Мои отец и брат еще не умерли.

Сколько часов мужчины уже провели под завалом? Много, за окном начало темнеть…

– Своенравие и дерзость не самые приятные качества в женщине. – Нотариус оглядел меня сквозь лорнет с головы до ног, но впервые мне было безразлично, как я выгляжу. – Думаю, договориться с вашим братом будет намного проще.

– Это вряд ли. Илберт куда упрямее меня, да и потом, он мужчина, если от женщины вы можете отмахнуться, то от него не получится.

– А с чего вы решили, что я говорю об Илберте? – Он прищурился, стеклышко поймало луч уходящего солнца и сверкнуло. – И с чего вы взяли, что именно ваш, – он выделил это слово голосом, – сын унаследует графство?

Я даже не сразу поняла, о чем он говорит, а когда поняла…

– Вы… вы сумасшедший?

– Я нотариус, знали бы вы, леди Ивидель, сколько дворян только за последний год вписывало в завещания бастардов, ну или вычеркивало их. – Он рассмеялся.

Неужели отец? У него есть бастард? Нет, не могу поверить… Мы бы знали, и матушка… Девы, матушка!

– Уходите! – прошипела я.

– Простите, леди Ивидель, но хочу напомнить, что я законный опекун вашего жениха, и не вам мне указывать…

– Убирайтесь, или я велю спустить собак.

– Не посмеете, вас же потом…

– А вы проверьте. – Я развернулась и пошла к выходу. – А что касается этого «потом», до него еще надо дожить. Как вы думаете, многие ли возьмутся осуждать девушку, едва не потерявшую отца и брата? Обезумевшую от горя единственную наследницу Астеров?

Он выругался. Очень нехорошо выругался и, с неожиданной силой оттолкнув меня с порога, вышел на улицу первым. Я прижалась лбом к отделанной темным деревом стене. Распахнутая дверь скрипнула, крупные хлопья мягко засыпали чужие неровные следы. Еще несколько минут, и от них не останется и воспоминания. Свет полукругом падал из проема, усиливая подступающий сумрак, создавая впечатление, что я осталась на белом свете одна.

Вдруг навалилось одиночество. Где все? Где матушка? Где Лиди, в конце концов? Готовят еще один отряд? На этот раз последний, потому что нельзя бесконечно посылать людей в ненасытное брюхо скалы.

Я сдержала подступающие слезы. Все происходящее вдруг показалось мне таким мелочным, таким ненастоящим. Приданое, сватовство, помолвка и даже учеба в Академикуме.

Я вышла во двор, даже не надев пальто. За высохшим деревом горел костер, на овчарне лаяла собака. Чувство одиночества тут же ушло, зато ощущение ненастоящести, бесполезности осталось.

Что я могу? Почти ничего. Только ждать и молиться.

То и дело увязая в глубоком снегу, я пересекла двор и распахнула дверь в часовню. Там было жарко натоплено и душно из-за пламени свечей. Сегодня их поставили чересчур много. Три статуи у стены с немым укором взирали на еще одну, пришедшую к ним, пришедшую просить о чуде.

Богини: Одарительница, Радетельница и Искупительница. Три сестры. Три Девы, создавшие Эру и в гневе разделившие ее пополам.

Та, что принимает дары и не менее щедро отдает, стояла справа. Отлитая из бронзы статуя девушки с распущенными волосами выше меня на голову. Она робко улыбалась вошедшим, протягивая вперед левую руку. У ее ног лежали овощи, фрукты, бусы из янтаря, запечатанная бутылка вина, а может быть, масла, иногда в храме появлялись даже куски сала или тушки животных. Дары Деве.

Я легонько коснулась рукой ее пальцев. Одари, и к тебе вернется.

Та, что печется о благе, стояла слева, как и сестра, вытянув руку, только правую, и перевернув ее ладонью вниз. Радетельница, заступница, дающая благословение. Незримая помощница всех трудяг, мастеровых, учеников – всех, кто просит удачи в деле. У ее ног горело не менее дюжины свечей и лежала высохшая роза.

Я преклонила колено так, чтобы ее ладонь коснулась головы. Благослови и направь.

Но сегодня… сегодня мне нужна была та, что стояла в центре. Та, что звалась Искупительницей. Не девушка, как ее улыбающиеся сестры, а женщина с покрытой головой, чуть строгим взглядом и укоризненной улыбкой. Она протягивала людям две руки. Всегда только две. Она помогала искупить вину, отпускала грехи, прощала и наказывала.

Я задела плошку, в которой плавало сразу несколько плоских, как краюхи хлеба, свечей. Одна из них была розовой, две черными, три зелеными. Цвет желаний, цвет прошений.

Искупить можно все. Или выкупить. Надо только очень захотеть.

Я вложила свои ладони в ее, посмотрела в строгие глаза, и слова вдруг полились сами:

– Спаси их. Спаси и назначь за их жизни любую цену. Я расплачусь.

Пламя мигнуло, в часовне стояла все та же удушающая духота. Девы молчали. Они всегда молчат, и мои слова были всего лишь данью отчаянию. Когда исчезает последняя надежда, остается только обратиться к богиням.

– Возьми меня вместо них.

Порыв ледяного воздуха коснулся ног и пощекотал щиколотки. Ничего. Хотя я и не ждала. Вернее, вру, ждала, как ждет спасения умирающий от ветреной коросты. Ждала чуда и вместе с тем знала, что его не произойдет.

Я верила и не верила в Дев. Я верила, что они создали Эру, верила, что они раскололи ее пополам. Но я не верила, что им есть до нас хоть какое-то дело. Богини ушли. Давно. И вряд ли вернутся.

– Возьми магию, деньги, все что угодно. Спаси отца и брата, и я сделаю все. – Я закрыла глаза. – Только скажи, чего ты хочешь. Даже выйду замуж за графа Хоторна и ни словом, ни делом не упрекну его…

Не знаю, почему я это сказала, наверное, в тот миг это обещание казалось мне самым страшным.

Холод исчез, ладони кольнуло теплом, и на миг мне показалось, что пальцы статуи дрогнули и обхватили мои. Теплые пальцы, словно руки держал живой человек, а не…

Я распахнула глаза. Дева смотрела прямо на меня. Хлопнула входная дверь, я вырвала, на самом деле вырвала ладони из медных пальцев и отскочила назад, все-таки опрокинув несколько свечей и, кажется, растоптав высохший цветок, что принесли в дар ее сестре.

Мне не дали упасть. Старая жрица Грэ придержала меня за локоть рукой, затянутой в нитяную перчатку, помогая сохранить равновесие. Я перевернула ладони. В центре каждой из них стояло три коричневых, словно нарисованных хной, точки.

– Твой выкуп принят, – проговорила старуха, которую я помнила с детства.

– Что? – Я потерла правую ладонь. Точки остались на месте.

– Нельзя бросаться словами, маленькая Иви. Ты пообещала и теперь должна сдержать обещание, – прошамкала она.

– Но это же… Это же… Что это?

Грэ улыбнулась беззубым ртом. Я не знала, сколько ей лет, как не знал и отец. Она уже служила здесь, когда он женился, и, кажется, собиралась служить, когда женится Илберт. Если женится. Лицо у нее было сморщенное, словно печеное яблоко, глаза цвета болотного ила, что появляется в бочагах осенью, и черные как смоль волосы, отчего со спины ее иногда принимали за девушку, а уж когда Грэ поворачивалась… Когда она поворачивалась, звали Дев, на что она улыбалась своим безвольным беззубым ртом, лишь усиливая впечатление.

– Богини редко отвечают на молитвы своих непослушных детей, но отвечают. Они помнят о нас, хотя мы иногда забываем о них.

– Грэ, это же сказки, чтобы собрать побольше денег на храм. Такие каждый день рассказывают на площади Эрнесталя – об излеченных калеках и воскрешенных возлюбленных.

– Посмотри на руки, маленькая Иви, – попросила она, и я опустила голову.

Точки исчезли, кожа была ровной и гладкой.

– Они вернутся, когда надо будет сдержать обет.

– Но мои отец и брат все еще под завалом!

– Если Девы обещают, будь уверена, они сдержат слово. А ты сдержишь свое, отмеченная даром, или…

– Нашли! – закричали снаружи. – Графа Астера нашли! И сынка евойного… и остальных… Нашли! Славьте Дев!

Несколько мгновений я смотрела в выцветшие зеленоватые глаза Грэ, а потом бросилась вон. Едва не столкнулась с матушкой, но ни она, ни я не обратили на это внимания. Сердце стучало в груди как сумасшедшее.

По горной дороге вытянулась цепочка огней. Она двигалась медленно, слишком медленно, но… рабочие хлопали друг друга по плечам, улыбались, и каждый хотел угостить вином того, кто принес благую весть.

Мы встретили их у каменного моста через Лию. Более двух десятков рабочих, усталый управляющий, чумазый как демон Мэрдок в рваной куртке, с растрепанными, серыми от пыли волосами, и отец с черным лицом шахтера, идущий рядом с повозкой, на которой…

Матушка с криком бросилась вперед.