Сезон гроз. Дорога без возврата Сапковский Анджей
Геральт едва совладал со всепобеждающим желанием двинуть ему в морду. Пинетти, похоже, это заметил.
– Pax[36], – поднял он руку. – Pax, Харлан. Хватит ссор. Давай обойдемся без взаимных колкостей и иронии. Мы знаем, что Геральт относительно нас предубежден, это слышно в каждом его слове. Мы знаем, отчего так вышло, знаем, как повлиял на него скандал с Йеннефер. И реакцию окружающих на то приключение. Этого нам не изменить. Но Геральт – профессионал, он сможет быть выше этого.
– Смогу, – саркастически подтвердил Геральт. – Вопрос в том, захочу ли. Перейдем, наконец, к сути дела. Зачем я здесь?
– Ты нам нужен, – сухо произнес Тзара. – Именно ты.
– Именно я. Мне чувствовать себя польщенным? Или же начинать беспокоиться?
– Ты знаменит, Геральт из Ривии, – сказал Пинетти. – Твои дела и деяния нынче повсеместно полагают воистину эффектными и достойными удивления. На удивление наше, впрочем, не слишком-то рассчитывай, мы не настолько скоры к проявлению восхищения, особенно в отношении подобных тебе. Но мы умеем признавать профессионализм и уважать опыт. Факты говорят за себя. Ты, рискнул бы я утверждать, выдающийся… хм…
– Ну?
– Элиминатор. – Пинетти подыскал слово без труда, похоже, заготовил его заранее. – Тот, кто элиминирует угрожающих человеку чудищ и тварей.
Геральт не стал комментировать. Ждал.
– Нашей целью, целью чародеев, тоже являются достаток и безопасность людей. Потому можно вести речь об общности наших интересов. Случайным недоразумениям не следует перечеркивать этого обстоятельства. Недавно дал нам сие понять хозяин замка. И он о тебе слышал. Хотел бы познакомиться лично. Пожелал этого.
– Ортолан.
– Гроссмейстер Ортолан. И его ближайшие помощники. Ты будешь представлен. Позже. Слуги покажут тебе твои комнаты. Освежись после дороги. Отдохни. Мы скоро пришлем за тобой.
Геральт думал. Вспоминал все, что когда-либо слышал о гроссмейстере Ортолане. Бывшем, как нынче повсеместно полагали, живой легендой.
Ортолан был живой легендой, персоной, чрезвычайно заслуженной в чародейском искусстве.
Его страстью являлась популяризация магии. В отличие от большинства чародеев, он полагал, что выгода и польза, вытекающие из сверхъестественных сил, должны быть общим благом и способствовать всеобщему достатку, комфорту и счастливой повседневности. Всякий человек, мечтал Ортолан, должен обладать гарантированным бесплатным доступом к магическим лекарствам и эликсирам. Чародейские амулеты, талисманы и разнообразные артефакты должны сделаться доступными всем и задаром. Привилегиями всякого гражданина должны быть телепатия, телекинез, телепортация и телекоммуникация. Чтобы достичь этого, Ортолан непрерывно что-то изобретал. То есть – создавал изобретения. Порой настолько же легендарные, как и он сам.
Реальность довольно болезненно скорректировала мечтания старого волшебника. Ни одно из его изобретений, должных сделать магию повседневной и демократичной, ни разу не миновало стадию прототипа. Все, что Ортолан придумывал, и что, как идея, было простым, на практике оказывалось невероятно сложным. Чему следовало делаться массовым, оказывалось дьявольски дорогим. Ортолан, однако, не падал духом, фиаско, вместо того чтобы отвращать его, лишь подталкивали к дальнейшим усилиям. Ведущим к очередным фиаско.
Подозревали – хотя самому Ортолану подобная мысль никогда не приходила в голову, – что причиной неудач изобретателя часто оказывался банальный саботаж. И дело здесь было не в привычной для чародейского братства зависти – по крайней мере, не только в ней, – и не в нежелании популяризовать искусство, кое волшебники предпочитали видеть в руках элиты, сиречь в собственных. Опасались они изобретений военных и смертоносных. И опасались обоснованно. Как у любого изобретателя, у Ортолана случались периоды увлечения веществами взрывчатыми и зажигательными, бомбардами, бронированными повозками, самопалами, самобоями и отравляющими газами. Условием достатка, доказывал старик, является всеобщий мир меж народами, а мир достигается вооружением. Самый верный метод избежать войны – это ужасать ужасным оружием, и чем оружие ужасней, тем мир крепче и устойчивей. Поскольку же Ортолан к аргументам прислушиваться не привык, в его изобретательской команде скрыли саботажников, которые оные изобретения торпедировали. Почти ни одно из них не увидало света дня. Исключением стал ославленный и ставший предметом многочисленных анекдотов шаромет. Было сие разновидность телекинетической арбалесты с большой емкостью под свинцовые шарики. Шаромет – соответственно с названием – должен был метать шарики в цель очередями. Прототип вышел – о чудо! – за стены Риссберга, был даже протестирован в какой-то битве. Однако с жалким эффектом. Использовавший изобретение стрелок, спрошенный о пригодности оружия, якобы заявил, что шаромет – он навроде его тещи. Тяжелый, мерзкий, совершенно бессмысленный и ничего более: вот просто взять бы да и утопить в речке. Старый волшебник не стал переживать, когда ему об этом доложили. Шаромет – лишь игрушка, якобы заявил он, а у него уже есть планы на проекты куда более многообещающие, способные уничтожать массово. Он, Ортолан, принесет человечеству мир, пусть даже сперва придется для этого половину человечества повыбить.
Стену комнаты, куда его ввели, покрывал огромный гобелен, шедевр ткачества, аркадийская вердюра[37]. Гобелен портил недостиранный потек, слегка напоминавший большую чернильницу. Некто, прикинул ведьмак, совсем недавно на этот шедевр ткачества, похоже, сблевал.
За столом, что занимал середину комнаты, сидели семеро.
– Мастер Ортолан. – Пинетти легко поклонился. – Позволь представить тебе. Геральт из Ривии. Ведьмак.
Геральта внешний вид Ортолана не удивил. Говаривали, что это самый древний из живущих чародеев. Может, так, может – нет, но уж по крайней мере Ортолан был чародеем, который выглядел как самое что ни на есть ископаемое. Было это странным еще и потому, что не кто иной, как он сам изобрел прославленный альраунов декокт, эликсир, который чародеи использовали, сдерживая процессы старения. Сам Ортолан, когда наконец доработал верно действующую формулу магического напитка, не очень-то им сумел воспользоваться, поскольку был к тому времени уже слишком стар. Эликсир предотвращал старение, но, увы, не омолаживал. Именно поэтому Ортолан, хотя издавна принимал лекарство, все же выглядел древним старцем – особенно на фоне собратьев: преклонных годами чародеев, которые обладали внешностью мужчин в расцвете сил, и поистертых жизнью чародеек, что более напоминали девиц. Лучащиеся молодостью и очарованием чародейки и чародеи с легкой сединой, чьи истинные даты рождения исчезали во мраке истории, берегли секрет эликсира Ортолана как зеницу ока, порой отрицая и само его существование. Ортолана же удерживали в уверенности, что эликсир повсеместно доступен, благодаря чему человечество почти что бессмертно и – как из этого следует – абсолютно счастливо.
– Геральт из Ривии, – повторил Ортолан, теребя клок седой бороды. – Как же, как же, слышали мы. Ведьмак. Дефенсор, так сказать, защитник, людям от Злого спасенье несущий. Противу всякого чудовищного Зла презерватив и антидот консидированный.
Геральт принял скромное выражение лица и поклонился.
– Как же, как же… – продолжал волшебник, подергивая бороду. – Знаем, знаем. Сил, дабы людей боронить, согласно ассерциям, не щадишь ты, парень, не щадишь. И воистину эстимации достоин твой процедер, эстимации достойно и ремесло твое. Приветствуем тебя в замке нашем, рады мы, что тебя сюда фатум привел. Ибо хотя сам ты сего можешь и не знати, но вернулся ты, аки птаха во гнездо… Воистину аки птаха. Рады мы и тщим себя надеждою, что и ты рад. А?
Геральт не мог решить, как обращаться к Ортолану. Чародеи не признавали форм вежливости и не ожидали их от других. Однако он не знал, достойно ли подобное обращение к седовласому и седобородому старцу, к живой легенде. Вместо того чтобы отозваться, он снова поклонился.
Пинетти поочередно представил прочих сидевших за столом чародеев. Некоторых Геральт знал. Понаслышке.
Аксель Эспара, больше известный как Аксель Рябой, и вправду имел битые оспой лоб и щеку и не убирал эти следы, как утверждала сплетня, исключительно из чувства противоречия. Майлз Трезевей, с легкой проседью, и Стукко Зангенис, с проседью более обширной, поглядывали на ведьмака со сдержанным интересом. Интерес Бируты Икарти, умеренно красивой блондинки, казался чуть большим. Тарвикс Сандовал, плечистый, со статью скорее рыцаря, нежели чародея, глядел в сторону, на гобелен, будто удивляясь потеку и размышляя, откуда оный взялся и кто виноват.
Место рядом с Ортоланом занимал самый младший на вид среди присутствующих, Сорель Дегерлунд, длинноволосый и оттого обладавший несколько женственной красотой.
– Мы тоже, – произнесла Бирута Икарти, – приветствуем прославленного ведьмака, защитника людей. Рады тебя приветствовать, поскольку и мы здесь, в этом замке, под ауспицией гроссмейстера Ортолана трудимся, дабы благодаря прогрессу делать жизнь людей более легкой и безопасной. И для нас достаток людей – цель наиглавнейшая. Возраст гроссмейстера не позволяет затягивать аудиенцию. Потому спрошу как полагается: есть ли у тебя какие пожелания, Геральт из Ривии? Есть ли нечто, что мы можем для тебя сделать?
– Благодарю гроссмейстера Ортолана, – склонился Геральт снова. – И вас, уважаемые. И коль вы предлагаете мне спрашивать… Да, есть нечто, что вы могли бы для меня сделать. Могли бы вы разъяснить мне… это. Эту вещь. Я содрал ее с убитого мною вигилозавра.
Он положил на стол овальную пластину размером с детскую ладонь. С выбитыми на ней знаками.
– RISS PSREP Mk IV/002 025, – прочел громко Аксель Рябой. И передал пластину Сандовалу.
– Мутация, сотворенная здесь, у нас, в Риссберге, – желчно произнес Сандовал. – В секции псевдорептилий. Ящер-охранник. Модель четвертая, серия вторая, экземпляр двадцать пятый. Староват, мы уж давно выпускаем куда лучших. Что тут еще объяснять?
– Он говорит, что вигилозавра – убил, – скривился Стукко Зангенис. – А значит, не в объяснении здесь дело, а в претензии. Рекламации, ведьмак, принимаем и рассматриваем только от легальных покупателей, исключительно на основании подтверждения купли-продажи. Лишь при таком условии мы обслуживаем и исправляем сбои…
– Гарантия на эту модель давно закончилась, – добавил Майлз Трезевей. – И ни одна не учитывает поломки, случившиеся в результате неосторожного или несообразного с инструкцией обслуживания изделия. Если изделием пользовались недолжным образом, Риссберг не несет ответственности. Никакой.
– А за это, – Геральт вынул из кармана и бросил на стол вторую пластину, – несете вы ответственность?
Вторая пластина была сходных с предыдущей формы и размера, но выглядела потемневшей и покрытой патиной. В бороздки въелась грязь. Но знаки все еще оставались различимы:
IDR UL Ex IX 0012 BETA.
Установилось долгое молчание.
– Идарран из Уливо, – сказал наконец Пинетти удивительно тихим и неуверенным голосом. – Ученик Альзура. Я не думал…
– Откуда это у тебя, ведьмак? – Аксель Рябой склонился над столом. – Каким образом ты его раздобыл?
– Ты спрашиваешь, словно не знаешь, – ответил Геральт. – Я выковырял ее из панциря твари, которую убил. И которая успела умертвить по меньшей мере дюжину людей в тамошних окрестностях. По меньшей – поскольку, полагаю, было их куда больше. Полагаю, что убивала она многие годы.
– Идарран… – пробормотал Тарвикс Сандовал. – А прежде Маласпина и Альзур…
– Но это не мы, – сказал Зангенис. – Не мы. Не Риссберг.
– Девятая экспериментальная модель, – задумчиво добавила Бирута Икарти. – Версия «бета». Двенадцатый…
– Двенадцатый экземпляр, – подхватил Геральт не без раздражения. – А сколько их было всего? Скольких создали? Об ответственности вы промолчите, понятно, поскольку это не вы, не Риссберг, вы же – чисты и желаете, чтобы я тому поверил. Но выдайте хотя бы, поскольку наверняка вам это известно, сколько еще подобных тварей прячется в лесах и убивает людей. Скольких еще нужно отыскать. И зарубить. То есть я хотел сказать: элиминировать.
– Что это, что это? – оживился внезапно Ортолан. – Что там у вас? Покажите! Ах…
Сорель Дегерлунд склонился к уху старика, долго шептал. Майлз Трезевей, предъявив пластину, шептал с другой стороны. Ортолан дернул себя за бороду.
– Убил? – крикнул внезапно тоненьким голоском. – Ведьмак? Уничтожил гениальное творение Идаррана? Убил? Бессмысленно уничтожил?
Ведьмак не выдержал. Фыркнул. Уважение к изрядному возрасту и сединам вдруг оставило его. Он фыркнул снова. А потом засмеялся. Искренне и неудержимо.
Окаменевшие лица волшебников, сидевших за столом, вместо того чтобы удержать его смех, ввергли его в еще большую веселость. Вот ведь, подумалось ему, не помню даже, когда я в последний раз смеялся так искренне. Разве что в Каэр Морхене, вспомнил, да, верно, в Каэр Морхене. Когда под Весемиром подломилась трухлявая доска в отхожем месте.
– Еще и смеется, сопляк! – выкрикнул Ортолан. – Ржет, словно осел! Неразумный юнец! Подумать только, а я тебя оправдывал, когда прочие напраслину на тебя возводили! Что из того, говорил я, если он к малышке Йеннефер аморы питает? И что из того, если малышка Йеннефер любит его? Сердцу не прикажешь, не трогайте их обоих!
Геральт перестал смеяться.
– А ты что сотворил, глупейший из живодеров? – ярился старик. – Что ты сотворил? Понимаешь ли ты, какой шедевр, какое чудо генетики разрушил? Нет-нет, этого тебе, профану, своим крохотным умишком не уразуметь! Не уразуметь тебе замыслов гениальных! Таких людей, как Идарран, и как Альзур, учитель его, кои одарены были гением и экстраординарным талантом! Кои великие чудеса инвентировали и сотворяли, те, что для благости человечества служить назначены, а вовсе не прибыль и не мамону недостойную в виду имели, не развлеченья да забавы, но – прогресс и всеобщее счастье! Однако что б ты в делах таких разумел! Ничего не разумеешь, ничего, ничего, ни крохи!
– И вот что я еще скажу, – продолжал сопеть Ортолан, – ты ведь отцов своих труд неумным убийством опозорил. Потому как се Косимо Маласпина, а после ученик его Альзур, именно Альзур, ведьмаков сотворили. Не кто иной, как они мутацию инвентировали, ту самую, благодаря коей тебе подобных креацинировали. Благодаря коей ты существуешь, благодаря коей – по миру ходишь, неблагодарный. Эстимировать бы тебе Альзура, наследников его и творения их – а не уничтожать! Ой… Ой…
Старый волшебник замолчал внезапно, завращал глазами и заохал тяжело.
– Нужно мне на стульчак, – сообщил со стоном. – Нужно мне на стульчак скоренько! Сорель! Милый мальчик!
Дегерлунд и Трезевей сорвались с места, помогли старикану встать и вывели из комнаты.
Чуть погодя встала и Бирута Икарти. Окинула ведьмака весьма красноречивым взглядом, после чего без единого слова удалилась. За ней, совершенно не глядя на Геральта, направились Сандовал и Зангенис. Аксель Рябой встал, скрестил руки на груди. Смотрел на Геральта долго. Долго и, похоже, без восторга.
– Ошибкой было приглашать тебя, – произнес он наконец. – Я об этом знал. Тщил, однако, себя надеждою, что сохранишь ты хотя бы видимость сдержанности.
– Ошибкой было принять ваше предложение, – холодно ответил Геральт. – Я тоже знал об этом. Но тщил себя надеждою, что получу ответ на свой вопрос. Сколько еще пронумерованных шедевров на свободе? Сколько еще подобных чудес сотворили Маласпина, Альзур и Идарран? Сколько сотворил их достойный Ортолан? Скольких еще носящих пластины тварей мне придется убить? Мне, ведьмаку, презервативу и антидоту? Я не получил ответа и прекрасно понимаю – отчего. Относительно же сдержанности: а не пошел бы ты в задницу, Эспара?
Выходя, Рябой хлопнул дверью. Аж побелка посыпалась.
– Хорошего впечатления, – оценил ведьмак, – я, похоже, не произвел. Но и не ожидал, что произведу, потому и не разочарован. Хотя это, похоже, еще не конец, верно? Столько сделать, чтобы меня сюда затащить… И чтоб на том все и закончилось? Ну, если так… Найдется в вашем пригороде какой-нибудь постоялый двор с кухней? Могу я уже пойти восвояси?
– Нет, – ответил Харлан Тзара. – Не можешь пойти восвояси.
– Потому что на этом еще ничего не закончилось, – добавил Пинетти.
Комната, куда его проводили, не была типичным помещением, в каких чародеи привыкли принимать посетителей. Обычно – Геральт успел ознакомиться с тем обычаем – маги давали аудиенции в залах, обставленных весьма строго, порой сурово и угнетающе. И помыслить было нельзя, чтобы чародей принял кого-нибудь в комнате приватной, личной, могущей дать информацию о характере, вкусах и интересах чародея – особенно о роде и специфике используемой им магии.
Однако нынче все было совсем иначе. Стены комнаты украшали многочисленные рисунки и акварели, все эротического, а то и без малого порнографического характера. На полочках красовались модели парусников, радующие глаз точностью деталей. Маленькие кораблики в бутылках раздували миниатюрные паруса. Многочисленные витрины и витринки были полны фигурок солдат, конницы и пехоты, в различнейших построениях. Напротив входа, также под стеклом, висела препарированная ручьевая форель. Изрядных, как для форели, размеров.
– Садись, ведьмак. – Пинетти, это сразу сделалось ясно, был здесь хозяином. Геральт уселся, поглядывая на препарированную форель. При жизни рыба, должно быть, весила добрых пятнадцать фунтов. Если не являлась искусно выполненной из гипса имитацией.
– От подслушивания, – Пинетти повел рукой вокруг, – нас защитит магия. Потому можем разговаривать спокойно и, наконец-то, об истинных причинах, ради которых мы завлекли тебя сюда, Геральт из Ривии. Форель, которая так тебя интересует, была поймана на мушку у речки Ленточки, весила четырнадцать фунтов и девять унций. Была отпущена живой, в витрине находится ее магически воссозданная копия. А теперь сосредоточься, прошу. На том, что будет сказано.
– Я готов. Ко всему.
– Нам интересно, какой у тебя опыт сражений с демонами.
Геральт приподнял бровь. К этому он готов не был. А ведь еще недавно полагал, будто нечем его удивить.
– А что оно такое – демон? По-вашему?
Харлан Тзара скривился и зябко вздрогнул. Пинетти унял его взглядом.
– В оксенфуртском университете, – сказал, – имеется кафедра сверхъестественных явлений. Мастера магии бывают там с гостевыми лекциями. Каковые касаются, кроме прочего, темы демонов и демонизма, многих аспектов того явления, включая физический, метафизический, философский и моральный. Но, полагаю, мне можно тебе об этом не рассказывать, ты ведь лекции слушал. Я помню тебя, хотя как вольнослушатель ты обычно сидел в заднем ряду. Оттого снова задам вопрос о твоем опыте с демонами. А ты – будь добр ответить. Не морочь нам головы, будь так любезен. И не разыгрывай притворное удивление.
– В моем удивлении, – сухо ответил Геральт, – нет ни крохи притворства, я до боли искренен. И как может не удивлять тот факт, что об опыте, связанном с демонами, задают вопрос мне, обычному ведьмаку, простому презервативу и банальному антидоту. А вопросы задают мастера магии, которые о демонизме и его аспектах читают в университете лекции.
– Ответь на поставленный вопрос.
– Я ведьмак, не чародей. А это значит, что относительно демонов мой опыт не сопоставим с вашим. Я слушал твои лекции в Оксенфурте, Джианкампо. Конечно, то, что долетало до последнего ряда аудитории. Демоны – суть существа из иных, нежели наш, миров. Элементарных Планов… измерений, плоскостей, времяпространства или как там его назвать. Чтобы получить хоть какой-то опыт насчет него, демона нужно сперва вызвать, то есть насильно вытащить из его плана. Свершить сие возможно лишь с помощью магии…
– Не магии, но гоэтии, – прервал его Пинетти. – Разница фундаментальна. И не рассказывай нам то, что мы и так знаем. Ответь на поставленный вопрос. Прошу тебя об этом уже в третий раз. Сам удивляясь своей терпеливости.
– Отвечаю на вопрос: да, у меня был опыт сражения с демонами. Дважды нанимали меня, чтобы таковых я… элиминировал. Я совладал с двумя демонами. С одним, который вселился в волка. И с другим, который одержал человека.
– Совладал.
– Совладал. И это не было просто.
– Но, однако же, выполнимо, – вмешался Тзара. – Противу того, что утверждают. А утверждают, будто демона вообще невозможно уничтожить.
– Я не утверждал, что когда-либо уничтожал демона. Я убил одного волка и одного человека. Вас интересуют подробности?
– Весьма.
– В случае волка, который средь белого дня загрыз и разорвал одиннадцатерых людей, я действовал совместно со священником – магия и меч, заключив союз, восторжествовали. Когда я после тяжелого боя наконец-то убил волка, сидевший в нем демон вырвался на свободу в образе большого светящегося шара. И уничтожил изрядный кусок леса, кладя деревья покатом. На меня и священника вообще не обратил внимания, корчевал он пущу в противоположном направлении. А потом исчез – наверняка вернулся в свое измерение. Священник настаивал, будто это его заслуга, дескать, экзорцизмами он экспедировал демона в замирье. Однако я полагаю, что демон ушел, поскольку ему сделалось скучно.
– А второй случай?
– Там вышло интересней. – И он продолжил, прежде чем его поторопили: – Одержимого человека я убил. И ничего. Никаких нарочитых побочных эффектов. Никаких шаров, молний, смерчей, никакого смрада даже. Понятия не имею, что случилось с демоном. Убитого исследовали жрецы и маги, ваши собратья. Ничего не нашли и ничего не решили. Тело сожгли, поскольку процессы разложения начались в свой час, а стояла жара…
Он прервался. Чародеи переглянулись. Лица у них были каменными.
– Как я понимаю, это единственный действенный способ против демона, – произнес наконец Харлан Тзара. – Убить, уничтожить энергумена, сиречь – человека одержимого. Человека, подчеркиваю. Надлежит убить его сразу же, не ожидая и не раздумывая. Рубить мечом, сколько будет сил. И все. Таков ведьмачий метод? Ведьмачий инструментарий?
– Плохо у тебя выходит, Тзара. Не умеешь. Чтобы кого-то хорошенько оскорбить, не достаточно желания, энтузиазма и запала. Необходим еще и инструментарий.
– Pax, pax, – повторно унял ссору Пинетти. – Для нас важны лишь факты. Ты сказал, что убил человека, это твои собственные слова. Ваш же ведьмачий кодекс вроде бы убийство людей запрещает. Убил, утверждаешь ты, энергумена, человека, которого одержал демон. После того факта, то есть после убийства человека, и тут я снова тебя процитирую, не наблюдалось никаких нарочитых побочных эффектов. Откуда же тогда уверенность, что это не был…
– Хватит, – прервал Геральт. – Довольно, Джианкампо, эти аллюзии ведут в никуда. Хочешь фактов? Прошу, они таковы. Я убил, потому что так было необходимо. Я убил, чтобы спасти жизни других людей. А диспенсию на это в тот раз я получил от закона. Предоставили мне ее поспешно и в довольно громких словах. Высшая необходимость, обстоятельства, исключающие незаконность запрещенного деяния, пренебрежение одним благом во имя спасения блага иного, угроза реальная и непосредственная. И она воистину была реальна и была непосредственна. Жаль, что вы не видывали одержимого вживую и того, что он вытворял, на что был способен. Я мало знаю о философских и метафизических аспектах демонов, однако их физический аспект воистину подразумевает нарочитые эффекты. Удивительные, поверьте мне на слово.
– Верим, – подтвердил Пинетти, повторно обменявшись с Тзарой взглядами. – Верим весьма и весьма. Поскольку и мы видывали кое-что.
– Не сомневаюсь, – скривил рот ведьмак. – И не сомневался в Оксенфурте, на твоих лекциях. Ясно было, что ты разбираешься в подобных вещах. Теоретический фундамент вполне пригодился мне тогда, с тем волком и человеком. Я знал, в чем там дело. Оба эти случая имели схожую основу. Как ты там говорил, Тзара? Метод? Инструментарий? А это ведь были магический метод и магический инструментарий. Некий чародей заклинаниями призвал демона, силой вытащил его из родного измерения, с очевидным намереньем использовать для своих магических целей. В том и состоит демоническая магия.
– Гоэтия.
– В том и состоит гоэтия: вызвать демона, использовать его, а затем освободить. Так гласит теория. Поскольку на практике случается, что чародеи, вместо того чтобы после всего освободить демона, магически заключают его в тело некоего носителя. В тело волка, например. Или человека. Потому как чародей, по примеру Альзура и Идаррана, любит поэкспериментировать. Понаблюдать, что станет демон делать в чужой шкуре, если отпустить его на свободу. Поскольку чародей, подобный Альзуру, – больной извращенец, который радуется и веселится, когда смотрит на сеемую демоном смерть. Так оно и было, верно?
– Всякое бывало, – сказал, растягивая слова, Харлан Тзара. – Неразумно обобщать и низко – вспоминать. Напомнить ли тебе ведьмаков, кои не отступали перед грабежом? Не гнушались наниматься платными убийцами? Мне напомнить тебе психопатов, которые носили медальоны с головой кота и которых тоже радовала сеемая вокруг смерть?
– Господа, – вскинул руку Пинетти, удерживая ведьмака от ответа. – Это не сессия городского совета, потому не соревнуйтесь в попреках об изъянах и патологиях. Разумней, полагаю, посчитать, что никто не совершенен, изъяны есть у всякого, а патологии не чужды и персонам неземным. Как говорят. Сосредоточимся на проблеме, которая стоит перед нами и которая требует решения.
– Гоэтия, – продолжил после длительного молчания Пинетти, – запрещена, поскольку сие процедура безумно опасная. Сам вызов демона, увы, не требует ни большого знания, ни наивысших магических способностей. Хватит владения одним из некромантских гримуаров, а их-то на черном рынке предостаточно. Без знания и умений, однако, овладеть вызванным демоном непросто. Доморощенный гоэт может считаться счастливцем, ежели вызванный им демон попросту вырвется на свободу и сбежит. Многие же заканчивают свою жизнь, будучи разорванными в клочья. Поэтому вызов демонов и любых иных существ из планов стихийных и парастихийных окружен запретами и угрозами суровых наказаний. Существует система контроля, которая гарантирует исполнение запретов. Однако есть место, которое из-под контроля было выведено.
– Замок Риссберг. Разумеется.
– Разумеется. Риссберг нельзя контролировать. Поскольку система контроля над гоэтией, о которой я говорил, была создана именно здесь. В результате выполняемых тут экспериментов. И благодаря проводимым здесь тестам система все еще совершенна. Но у нас проводятся и другие исследования, выполняются другие эксперименты. Различного характера. Здесь исследуют различные вещи и явления, ведьмак. Различные вещи здесь делают. Не всегда легальные, не всегда моральные. Цель оправдывает средства. Такая надпись могла бы висеть над вратами.
– Но под девизом таким, – добавил Тзара, – надлежало бы добавить: «Что возникло в Риссберге, в Риссберге и остается». Эксперименты здесь производятся под присмотром. Всё контролируется.
– Очевидно, не всё, – едко сказал Геральт. – Поскольку нечто присмотра избежало.
– Избежало. – Пинетти лучился спокойствием. – В замке нынче трудится восемнадцать мастеров. А еще – более полусотни учеников и адептов. Львиную долю этих последних от уровня мастера отделяют лишь формальности. Мы опасаемся… У нас есть основания полагать, что некто из этой большой группы стал развлекаться гоэтией.
– Не знаете, кто именно?
– Не знаем. – Харлан Тзара не моргнул даже. Но ведьмак знал: лжет.
– В мае и в начале июня, – чародей не ждал дальнейших расспросов, – в округе совершили три массовых убийства. В округе – значит здесь, на Погорье, от двенадцати до двадцати миль от Риссберга. Каждый раз случалось это в лесных хуторах, домах лесорубов и прочих работников. В селениях убивали всех обитателей, живым не остался никто. Осмотр тел убедил нас, что эти убийства совершил демон. Вернее, энергумен, носитель демона. Демона, коего вызвали здесь, в замке.
– У нас проблема, Геральт из Ривии. Мы должны ее решить. И рассчитываем, что ты нам в этом поможешь.
Передача материи – это вещь искусная, утонченная и деликатная, потому, прежде чем приступить к телепортации, я твердо рекомендую облегчиться и опорожнить мочевой пузырь.
Джеоффрей МонкТеория и практика использования телепортационных порталов
Глава десятая
Плотва, как обычно, фыркала и шла боком уже при одном виде попоны, в фырканье ее звучали страх и протест. Не любила, когда ведьмак накрывал ей голову. Еще сильнее не нравилось ей то, что наступало вскоре после. Геральт нисколько поведению кобылки не удивлялся. Потому что тоже этого не любил. Не приходилось ему, ясное дело, ни дергаться, ни фыркать, но от выражений недовольства в иной форме он не удерживался.
– Воистину удивительна, – не пойми в который раз удивился Харлан Тзара, – твоя аверсия телепортации.
Ведьмак разговора не поддержал. Тзара этого и не ждал.
– Мы высылаем тебя, – продолжил, – уже больше недели, а у тебя всякий раз рожа, как у преступника на эшафоте. Обычные люди – тех я могу понять, для них передача материи это все еще дело страшное и невообразимое. Однако я полагал, что уж ты-то, ведьмак, придерживаешься других воззрений на магию. Нынче ведь не времена первых порталов Джеоффрея Монка! Нынче телепортация – вещь повсеместная и совершенно безопасная. Телепорты – безопасны. А телепорты, отворяемые мною, безопасны патентовано.
Ведьмак вздохнул. Не раз и не два случалось ему видывать результаты действия безопасных телепортов, участвовал он и в разборе останков людей, которые телепортом пользовались. Потому-то знал, что заявления о безопасности телепортационных порталов можно класть в тот же ящичек, что и такие заявления, как: «моя собачка не кусается», «мой сынок – хороший мальчик», «этот бигос свежий», «деньги отдам самое позднее послезавтра», «ночь я провела у подруги», «действую исключительно во благо родины», «ответишь всего-то на несколько вопросов и будешь свободен».
Однако не имелось ни выхода, ни альтернативы. Согласно разработанному в Риссберге плану, заданием Геральта было ежедневное патрулирование избранного региона Погорья и размещенных там поселений, колоний, жилищ и обиталищ – мест, где Пинетти и Тзара опасались очередного нападения энергумена. Оные поселения рассеяны были по всему Погорью, порой довольно далеко друг от друга. Геральту пришлось смириться с фактом, что без помощи телепортационной магии результативное патрулирование невозможно.
Портал Пинетти и Тзара для конспирации был создан в глубине комплекса Риссберга, в большом, пустом и умолявшем о ремонте помещении, где смердело тухлятиной, паутина липла к лицу, а высохшие мышиные катышки хрупали под сапогами. При активировании заклинания на стене, покрытой потеками и остатками какой-то скверны, проявлялся огнисто очерченный абрис двери – или, скорее, ворот – и тогда делалось худо. В глазах мигало, потом он переставал видеть, слышать и чувствовать что-либо – кроме холода. Внутри черного ничто, посреди тишины, бесформенности и безвременья холод был единственным, что ощущалось отчетливо, все остальные чувства телепорт выключал и гасил. К счастью, только на долю секунды. Миг этот проходил, реальный мир загорался в глазах, а фыркавшая от страха кобылка била подковами в каменное подложье реальности.
– Лошадь, которая боится, – это понятно, – в очередной раз произнес Тзара. – Однако твой испуг, ведьмак, совершенно иррационален.
Страх никогда не бывает иррациональным, удержался от опровержения Геральт. Если не считать психических расстройств. Это одна из первых вещей, которым учили маленьких ведьмаков. Испытывать страх – хорошо. Испытывать страх – значит, признавать реальность того, чего ты боишься, потому – будешь настороже. Страх не нужно побеждать. Довольно ему не поддаваться. И стоит у него учиться.
– Куда нынче? – спросил Тзара, отворяя лакированную шкатулку, в которой он держал палочку. – В какой район?
– Сухие Скалы.
– К закату солнца постарайся добраться до Яворка. Оттуда мы тебя заберем, я или Пинетти. Ты готов?
– Ко всему.
Тзара повел по воздуху рукою и палочкой, словно дирижировал оркестром, Геральту даже показалось, что он слышит музыку. Чародей произнес нараспев заклинание: длинное, звучавшее словно стих. На стене загорелись огнистые линии, соединясь в пылающий четырехугольный абрис. Ведьмак ругнулся тихонько, успокоил трепыхавшийся медальон, толкнул кобылку шпорами и заставил ее ступить в молочное ничто.
Чернота, тишина, бесформенность, безвременье. Холод. И внезапная вспышка, и сотрясение, удары копыт о твердую почву.
Убийства, в которых чародеи подозревали энергумена, носителя демона, совершались в окрестностях Риссберга, на безлюдных просторах Тукайского Погорья, на заросших дремучими чащами отрогах гор, отделявших Темерию от Бругге. Имя свое отроги получили, как полагали одни, от легендарного героя Тукая или же, как утверждали другие, по какой-то иной причине. Поскольку других гор в окрестностях не было, обычно говорили просто о Погорье, и такое же сокращенное название фигурировало на многих картах.
Погорье тянулось поясом миль в сто и шириной – миль в двадцать-тридцать. В западной части охвачено оно было интенсивным лесным промыслом. Здесь широко раскинулись вырубки, развивались промыслы и ремесла, с лесопильней и обработкой древесины связанные. На пустошах вставали поселения, колонии, хутора и лагеря людей, лесным делом занятых, постоянно либо сезонно, обустроенные то так-сяк, то более-менее, крупные, средние, маленькие или совсем крохотные. Нынче, как оценивали чародеи, на всем Погорье лежало под сотню таких поселений.
В трех из них случились бойни, после которых никто не уцелел.
Сухие Скалы, комплекс окруженных густыми лесами невысоких меловых горок, был выдвинутым далеко к западу краем Погорья и западным же кордоном для патрулирования. Геральт уже бывал здесь прежде, узнал местность. В срубе под лесом выстроен был известковник, большая печь, служившая для обжига скал. Конечным продуктом такого обжига была жженая известь. Пинетти, когда бродили они здесь вместе, объяснял, для чего нужна оная известь, но Геральт слушал вполуха и успел позабыть. Известь – любая – находилась слишком далеко от сферы его интересов. Но подле печи возникла колония людей, для которых упомянутая известь служила основой существования. Ему же была доверена охрана тех людей. И только это оставалось важным.
Известковщики его узнали, один помахал шапкой. Он ответил на приветствие. Делаю свое, подумал. Делаю то, что должен. То, за что мне платят.
Направил Плотву к лесу. Впереди было каких-то полчаса езды лесной дорогой. Около мили отделяло его от следующего селения. Называвшегося Плохачёва Рубильня.
За день ведьмак одолевал расстояние от семи до десяти миль – в зависимости от местности означало это посещение от нескольких до десятка поселений и необходимость добраться в условленное место, из которого на закате кто-то из чародеев телепортировал его обратно в замок. Назавтра схема повторялась, но патрулировался следующий район Погорья. Геральт выбирал районы наобум, остерегаясь рутины и схемы, которую могли бы легко разгадать. Да и задание оказалось довольно монотонным. Но ведьмаку монотонность не мешала, он привык к ней при своем ремесле, в большинстве случаев только терпение, выдержка и последовательность гарантировали удачную охоту на чудовище. До сей поры, кстати, – и это тоже имело значение, – никто никогда не желал платить ему за его терпение, выдержку и последовательность настолько щедро, как чародеи из Риссберга. Потому не было смысла жаловаться, следовало делать дело.
Даже не слишком веря в успех предприятия.
– Сразу после моего прибытия в Риссберг, – обратил он внимание чародеев, – вы представили меня Ортолану и всем вашим магам высших рангов. Даже если побиться об заклад, что виновного в гоэтии и резне среди тех высших рангов нет, – уж весть-то о ведьмаке должна была разойтись по замку. Ваш виновник, если он существует, мигом поймет, в чем дело, и затаится, прекратит всякую активность. Совершенно. Или переждет, пока уеду, – и тогда ее возобновит.
– Мы инсценируем твой отъезд, – ответил Пинетти. – Твое дальнейшее пребывание в замке будет тайной. Не бойся, существует магия, гарантирующая секретность того, что должно секретом остаться. А мы, уж поверь, умеем использовать такую магию.
– Ежедневное патрулирование, значит, имеет, по-вашему, смысл?
– Имеет. Делай свое дело, ведьмак. Об остальном не волнуйся.
Геральт торжественно пообещал себе не волноваться. Однако сомнения у него остались. И еще он не до конца верил чародеям. Были у него кое-какие подозрения.
Но открывать их он не намеревался.
На Плохачёвой Рубильне бойко стучали топоры и визжали пилы, пахло свежей стружкой и живицей. Исступленным прореживанием леса занимался здесь Плохач с многочисленной семьей. Старшие члены семьи рубили и пилили, младшие – лишали сваленные деревья веток, самые молодые – носили хворост. Плохач увидал Геральта, воткнул топор в ствол, отер лоб.
– Приветствую, – ведьмак подъехал ближе. – Что у вас? Все в порядке?
Плохач смотрел на него хмуро и сумрачно.
– Плохо, – сказал.
– Потому что?..
Плохач долгонько молчал.
– Пилу скрали, – проворчал он наконец. – Скрали пилу! Как оно такое вот, а? Чего вы по порубкам ездите, господин, ась? А Торквиль со своими по лесам на кой лазит, м-м? Типа охороняете, м-м? А пилы скрадывают!
– Я этим займусь, – легко соврал Геральт. – Займусь этим делом. Бывайте.
Плохач сплюнул.
На следующей Рубильне, на сей раз – Дудковой, все было в порядке, никто Дудку не угрожал и даже ничего не украли. Геральт не стал придерживать Плотву. Он направлялся к следующему поселению. Которое звалось Варильней.
Перемещение меж поселениями облегчали лесные дороги, разбитые колесами повозок. Геральту часто встречались упряжки: как груженные лесной продукцией, так и пустые, за грузом только направлявшиеся. Встречались и группы пеших странников, движение было неожиданно сильным. Даже в глубине леса редко случалось совершенное безлюдье. Над папоротниками, словно спина нарвала над морскими волнами, вздымался порой зад бабы, на четвереньках собиравшей ягоды или какие иные лесные дары. Меж деревьями порой мелькало неверной походкой нечто, что сошло бы – обличьем и фигурою – за зомби, но в действительности было всего лишь стариком, ищущим грибы. Временами что-то ломало сухостой с безумным криком – были то дети, утеха лесорубов и углежогов, вооруженные луками из веток и бичевы. Удивительно, сколько шкоды при помощи сего примитивного инвентаря умели они причинить природе. Пугала мысль, что со временем «утеха» подрастет и возьмется за инвентарь профессиональный.
Поселение Варильня – где также царил покой, где ничего не мешало работе и не грозило трудящимся, – название свое – как оригинально! – получило от варенного в ней поташа, средства, ценимого в стекольном ремесле и мыловарнях. Поташ, как объяснили Геральту чародеи, получали из пепла древесного угля, каковой в здешних окрестностях выжигали. Геральт проведывал уже – и намеревался проведать нынче – местные селенья углежогов. Самое близкое носило название Дубовец, а дорога к нему и вправду вела мимо изрядного скопища огромных, многовековых дубов. Даже в полдень, даже при полном солнце и безоблачном небе, под дубами всегда лежала мрачная тень.
Это именно подле тех дубов неполную неделю назад Геральт впервые повстречал констебля Торквиля и его отряд.
Когда они галопом вылетели из-за дубов и окружили его, в зеленых маскирующих одеждах, с длинными луками за спинами, Геральт сперва принял их за Лесничих, членов прославленной охотничьей псевдовоенной организации, которые сами себя называли Стражниками Пущи, а занимались охотой на нелюдей, особенно на эльфов и дриад, и умерщвлением их разнообразными изысканными способами. Бывало, что путников на лесных тропах Лесничие обвиняли в помощи нелюдям или в торговле с ними, а за то и другое с их стороны грозил самосуд, доказать же свою невиновность было непросто. Потому встреча подле дубов обещала опасное столкновение – и Геральт вздохнул с облегчением, когда оказалось, что зеленые всадники не более чем исполняющие свои обязанности стражи закона. Командир, загорелый тип с проницательным взглядом, назвавшийся констеблем на службе у бейлифа из Горс Велена, резко и безапелляционно потребовал от Геральта назваться, а когда услыхал что хотел, пожелал увидать и ведьмачий знак. Медальон с зубастым волком оказался не просто признанным за доказательство удовлетворительное, но вызвал у стража закона удивление. Уваженье его объяло, как, впрочем, и Геральта. Констебль сошел с лошади, попросил ведьмака сделать то же самое и пригласил его для короткой беседы.
– Я – Франс Торквиль, – констебль отказался от притворно-презрительного вида служаки и превратился в человека спокойного и деловитого. – А ты – ведьмак Геральт из Ривии. Тот самый Геральт из Ривии, который месяц назад в Ансегисе спас от смерти женщину и ребенка, убивши чудовище-людоеда.
Геральт стиснул зубы. Он сумел уже позабыть об Ансегисе, о чудовище с пластинкой и о человеке, который погиб там по его вине. Это долго его грызло, потом наконец он сумел убедить себя самого, что сделал столько, сколько сумел, что двоих спас, а тварь больше никого не убьет. Теперь же все вернулось.
Франс Торквиль, похоже, не заметил, как помрачнел при его словах ведьмак. А если заметил, виду не подал.
– Выходит, ведьмак, – продолжил, – мы оба по одной причине по этим буреломам ездим. Скверные вещи с весны происходят на Тукайском Погорье, куда как дурные здесь случились дела. И самое время положить этому конец. После резни в Каблуках я советовал риссбергским чародеям нанять ведьмака. Как видно, они прислушались, хотя обычно слушать не любят.
Констебль снял шляпу и отряхнул ее от иголок и коры. Головной убор у него оказался того же фасона, что и у Лютика, разве только из худшего фетра. И вместо пера белой цапли украшен был пером фазана.
– Уже сколько-то времени я слежу за законом и порядком на Погорье, – продолжил Торквиль, глядя Геральту в глаза. – Не хвалюсь, но я уже не одного преступника поймал, не одним сухую ветвь украсил. Однако то, что здесь в последнее время творится… Против этого нужен кто-то навроде тебя. Кто-то, кто понимает в чарах и разбирается в монстрах, кто ни чудовища, ни призрака, ни дракона не испугается. И хорошо, вместе станем людей стеречь и охранять. Я – за мою малую зарплату, ты – за деньги чародеев. Много ли, спрошу, платят они тебе за работу?
Пятьсот новиградских крон, переведенных на счет авансом, не собирался признаваться Геральт. За столько-то купили мои услуги и мое время чародеи из Риссберга. Пятнадцать дней моего времени. А после пятнадцати дней, независимо от того, что произойдет, переведут вторую половину. Много. Более чем удовлетворительно.
– Ага, наверняка немало платят. – Франс Торквиль быстро понял, что ответа не дождется. – Средств у них хватает. А тебе вот что скажу: здесь никаких денег много не будет. Потому как паскудное это дело, ведьмак. Паскудное, темное и неестественное. Зло, которое тут безумствовало, из Риссберга пришло, голову дам на отсечение. Наверняка чародеи напутали что-то в этой их магии. Потому как та их магия – словно мешок со змеями: пусть бы и завязали его крепко-накрепко, всегда что-то ядовитое вылезет.
Констебль покосился на Геральта, и одного косого взгляда ему достало, чтобы понять: ведьмак не выдаст ему ничего, никаких подробностей уговора с чародеями.
– Они хоть с деталями тебя ознакомили? Рассказали, что там случилось в Тисе, Каблуках и Роговизне?
– Частично.
– Частично, – повторил Торквиль. – За три дня до Беллетэйна, сельцо Тис, убито девять лесорубов. Середина мая, поселеие пильщиков в Каблуках, убитых – двенадцать. Начало июня, Роговизна, колония углежогов. Жертв – пятнадцать. Такое вот положение на сегодняшний день, ведьмак. Потому как это не конец. Голову положу – не конец.
Тис, Каблуки, Роговизна. Три массовых убийства. А значит, не несчастный случай на производстве, не демон, который вырвался и сбежал и над которым партач-гоэтий не сумел возобладать. Это преднамеренное, запланированное действие. Кто-то троекратно пленил демона в носителе и трижды послал убивать.
– Я уж много повидал, – констебль заиграл желваками. – Не одно поле боя, не один и не два трупа. Нападения, грабежи, налеты бандитские, кровавая родовая месть и наезды, даже одна свадьба, с которой шестерых покойников вынесли, включая жениха. Но чтобы сухожилия рассекать, а потом хромых жечь? Чтобы скальпировать? Горла грызть? Живьем рвать, из животов кишки тащить? А потом из отрезанных голов пирамиды составлять? С чем тут, спрашиваю, мы дело имеем? Не выяснили они там, что и к чему, ведьмак?
Для чего же понадобился ведьмак чародеям из Риссберга? Так сильно, что к сотрудничеству пришлось принуждать его шантажом? С любым демоном и с любым носителем чародеи справились бы играючи сами – особо не напрягаясь. Fulmen sphaericus[38], Sagitta aurea[39], два первых попавшихся заклинания среди множества, которыми можно было угостить энергумена с расстояния в сто шагов – и сомнительно, чтобы тот пережил такое приветствие. Но нет, чародеи жаждут ведьмака. Зачем? Ответ прост: энергуменом стал чародей же, собрат, коллега. Кто-то из коллег по ремеслу вызывает демонов, позволяет им войти в себя и отправляется убивать. Сделал он это уже трижды. Но чародеям никак не врезать по коллеге шаровой молнией, не проткнуть золотой стрелой. На коллегу нужно ведьмака.
Он не мог и не хотел говорить это Торквилю. Не мог и не хотел повторять того, что сказал чародеям в Риссберге. И на что они даже внимания не обратили. Будто на некую банальность.
– Вы ведь все это делаете. Все играете с этой, как ее зовете, гоэтией. Выкликаете тех существ, вытягиваете из их измерений, из-за закрытых дверей. С тем же неизменным припевом: мы будем их контролировать, овладеем, заставим слушаться, запряжем в работу. С тем же неизменным оправданием: мы узнаем их секреты, заставим выдать тайны и арканы, благодаря чему многократно усилим собственную магию, станем лечить и исцелять, элиминируем болезни и стихийные бедствия, сделаем мир лучше, а человека – счастливей. И непременно оказывается, что это ложь, что все дело исключительно в собственных силе и власти.
Тзара, как было видно, рвался к отповеди, однако Пинетти его удержал.
– Ну а о существах из-за затворенных дверей, – продолжал Геральт, – тех, которых для удобства мы зовем демонами, вы наверняка знаете то же, что и мы, ведьмаки. В чем мы удостоверились давным-давно, что записано в ведьмачьих протоколах и хрониках. Демоны никогда не откроют вам никаких секретов или арканов. Никогда не дадут запрячь себя в работу. Они позволяют себя вызвать и привести в наш мир исключительно с единственной целью: потому что желают убивать. Потому что вот это они любят. И вы о том знаете. Но даете им такую возможность.
– От теории, – сказал Пинетти после длительного молчания, – не перейти ли нам к практике? Полагаю, что в ведьмачьих протоколах и хрониках о таковой тоже есть записи. А ждем мы от тебя, ведьмак, не трактатов о морали, но практических решений.
– Рад был познакомиться. – Франс Торквиль подал Геральту руку. – А теперь за работу, в объезд. Стеречь, людей охранять. В этом наше предназначение.
– В этом.
Уже сидя в седле, констебль наклонился.
– Готов поспорить, – молвил тихо, – что в том, что я тебе скажу, ты и сам отлично осведомлен. Но все же скажу. Будь внимателен, ведьмак. Следи за окрестностями. Откровенничать ты не желаешь, но я-то знаю. Чародеи наверняка наняли тебя, чтоб ты исправил то, что сами они и напортачили, чтобы подчистил мерзость, которую сами они произвели. Но если что пойдет не так, они будут искать козла отпущения. И подумай, кто же им станет?
Небо над лесом стало темнеть, внезапный ветер зашумел в кронах деревьев. Заурчал далекий гром.
– Не грозы, так ливни, – сказал Франс Торквиль при очередной их встрече. – Через день гремит да льет. А в итоге все следы, где их ни ищи, дождем размыты. Удобно, да? Словно по заказу. Это тоже отдает, как по мне, чернокнижьем, а точнее Риссбергом. Говорят, маги умеют погоду изменять. Магичный ветер вызвать, а натуральный так заклясть, чтобы дул, когда захотят. Прогонять тучи, приманивать дождь и град, да и грозы тоже. Когда им это на руку. Чтобы, например, замести следы. А что ты скажешь, Геральт?
– Чародеи и вправду умеют многое, – ответил он. – Погодой они управляли всегда, со времен Первой высадки, которая якобы не закончилась катастрофой исключительно благодаря чарам Йана Беккера. Но обвинять магов во всех проблемах и невзгодах – это, полагаю, перебор. Ты ведь, в конце концов, говоришь о естественных явлениях, Франс. Просто-напросто такой у нас нынче сезон. Сезон гроз.
Он поторопил кобылку. Солнце уже клонилось к западу, до сумерек ведьмак намеревался объехать еще несколько селений. Самое близкое из них было колонией углежогов, лежавшей в околице, что звалась Роговизной. В первый раз сопровождал его там Пинетти.
К удивлению ведьмака, урочище, в котором случилась резня, вместо того чтобы оставаться мрачным и всеми заброшенным, было местом людным и кипящим от работы.
Углежоги – сами себя зовущие дымняками – как раз трудились, возводя новый «кабан», конструкцию для выжигания древесного угля. «Кабан» сей был холмообразно сложенным штабелем дров, причем не беспорядочной кучей, но сооруженным тщательно, бревно к бревну. Когда Геральт и Пинетти въехали на поляну, углежоги как раз обкладывали оный штабель мхом и старательно присыпали землей. Второй «кабан», выстроенный раньше, уже работал, сиречь коптил изо всех сил. Вся поляна была затянута едким дымом, резкий смолистый запах свербел в носу.
– Как давно… – ведьмак прокашлялся, – как давно, говоришь, случилось…
– Ровно месяц назад.
– А люди уже здесь работают, как ни в чем не бывало?
– На древесный уголь, – пояснил Пинетти, – огромный спрос. Только древесный уголь при сжигании позволяет поддерживать температуру, делающую возможной плавку металла. Доменные печи под Дорианом и Горс Веленом без угля не смогли бы работать, а выплавка – важнейшая и наиболее развитая отрасль промышленности. Благодаря спросу углежогство – занятие прибыльное, а экономика, ведьмак, как и природа, не терпит пустоты. Убитых дымняков похоронили вон там, видишь, где курган? Песок свежий, еще желтый. А на их место пришли новые. «Кабан» дымит, жизнь идет своим чередом.
Они спешились. Дымняки не обратили на них внимания, слишком были заняты. Если кто пришельцами и заинтересовался, то это женщины да бегавшие между шалашами дети.
– Именно. – Пинетти угадал вопрос до того, как ведьмак его задал. – Среди похороненных под курганом были и дети. Трое. Три женщины. Девятеро мужчин и подростков. Ступай за мной.
Они вошли между штабелями сушившегося дерева.
– Нескольких мужчин, – говорил волшебник, – убили на месте, им размозжили головы. Остальных обездвижили, клинками перерубив сухожилия у стоп. У многих, в том числе и у детей, были вдобавок сломаны руки. Обездвижив, их убили. Разрывали горла, раздирали животы, отворяли грудные клетки. Сдирали со спин кожу, скальпировали. Одной из женщин…
– Хватит, – ведьмак смотрел на черные потеки крови, все еще заметной на березовых стволах. – Хватит, Пинетти.
– Стоит знать, с кем… с чем мы имеем дело.
– Я уже знаю.
– Тогда последняя деталь. Недосчитались нескольких тел. Всем убитым отрубили головы. И сложили их в пирамиду, здсь, аккурат на этом самом месте. Голов было пятнадцать, тел – тринадцать. Два тела исчезли.
– Согласно почти идентичной схеме, – продолжил волшебник после краткой паузы, – расправились с обитателями двух других поселений, Каблуков и Тисов. В Тисах убиты девять человек, в Каблуках – двенадцать. Я отведу тебя туда утром. А сегодня мы заглянем еще в Новую Смолярню, тут недалеко. Увидишь, как выглядит производство древесной смолы и дегтя. Когда в следующий раз придется тебе что-либо смазывать дегтем, будешь знать, откуда он берется.
– У меня вопрос.
– Слушаю.
– Зачем было вам прибегать к шантажу? Не верили, что я приду в Риссберг по собственной воле?
Читать бесплатно другие книги:
