В тот день… Вилар Симона

По углам терема и сараев стояли наполненные до краев дождевой водой долбленые лохани. Воды было много, значит, меньше придется таскать для хозяйских нужд из протекавшей под Хоревицей речки Глубочицы. Яра остановилась возле стоявшей ближе к крыльцу лохани, стала ковшом поливать воду на ноги, смывая грязь и солому, прежде чем подняться в дом. Минуя сени, даже не взглянула на спавших постояльцев. Эти не ее забота, а вот сонного Бивоя следует все же поторопить. Сейчас, поутру, у пришедших на торг рыбаков можно взять самый свежий улов. И хотя Бивой просто ворчал что-то сонно, Яра повторять приказ не стала. Пусть только попробует не исполнить ее повеление. Раньше за такую нерадивость Моисей мог и плеткой поторопить, но у Яры свои методы наказания – может просто оставить парня без трапезы, и даже его мать-кухарка не посмеет перечить в том ключнице.

Чернавка Любуша уже снимала ставни с окон, проверяла, не натекло ли за ночь, а шустрая Будька выносила ночные горшки, сморщив при этом свой хорошенький носик. Старина Лещ поднялся со своей лежанки под стеной, сделал глоток узвара и как был босой прошел к иконе. Смотрел, не зная, что и сказать намалеванному на ней Иисусу. Ключница тоже не знала, надо бы Тихона покликать – мальчишка все молитвы знал, – но Яре сейчас перво-наперво нужно было будить паренька, чтобы тот погнал коров на вольные выгоны.

Поднимаясь по лестнице к верхней повалуше[75], где ночевал мальчик, Яра прошла мимо дверей горницы Вышебора, отметив при этом, что на лавке возле входа нет Моисея, – овчина брошена на лавку, но самого хазарина нет. Она особо не задумалась, где он расположился на ночь. Она вообще недолюбливала Моисея и сторонилась его. Имелись причины.

В повалуше под самой крышей было темно, ставни закрыты от дождя. Правда, не на щеколду, а потому открылись легко. Яра распахнула их и при нежном свете раннего утра принялась будить Тихона. А то уже слышны рожки пастухов, собирающих скот для выгона за градские пределы, где начинались превосходные луга. Еще Яра отметила, что Тихон спит, сжавшись в клубочек, натянув на себя с головой пестрое тканое покрывало, – видать, ночью озяб от сырости.

Яре рассказывали, как Тихон, эта птичка из града у теплого моря, первое время по приезде постоянно мерз. Он и сейчас любит тепло и, будто ящерица, вечно где-нибудь на солнцепеке устраивается, однако до холодов, пока позволяла погода, предпочитает спать в неотапливаемой повалуше. Здесь же он хранил свой нехитрый скарб – под стеной в корзине были сложены его игрушки, всякие деревянные волчки, резные лошадки, лукошко с какими-то глиняными свистульками.

Ключница потрясла мальчика за плечо, окликнула ласково. Он вскинулся, таращился на нее сонно, потом заулыбался.

– Это ты, Яра?

– А кого ты ждал? Пора тебе за дело браться, постреленок. Хотя и вижу – сладко спал.

– Заснул только под утро, – буркнул Тихон, свешивая худые ноги с лежанки. – Ночью так грохотало… Страшно мне было. Я в окно выглянул… Всякое мерещилось.

– Что мерещилось? – мягко спросила ключница. Но в глазах интерес. – Так что же показалось тебе, Тишка мой?

– Не знаю. Вроде по двору кто-то ходил под дождем.

– А, это… Ну да мало ли кому понадобилось. А теперь давай-ка собираться. Погонишь пеструх наших, пока пастух далеко не ушел.

Потом она направилась в свою маленькую уютную горницу. Привела себя в порядок, обула чеботы из рыжей кожи, поверх светлой рубахи натянула синее платье без рукавов, а на него еще и вышитую по краям узорами завеску[76] надела. Потом подпоясалась: пояс был ее самым главным украшением – из хорошо выделанной кожи, с блестящими металлическими бляшками. Вообще-то вековухам не полагалось украшать себя, как уже невостребованным бабам. Но Яра не могла отказать себе в удовольствии хоть так придать нарядность своей одежде. А еще к поясу подвешивалась связка ключей – знак положения ключницы в доме.

С волосами пришлось повозиться – расчесывать, переплетать, укладывать сзади узлом. Когда Яра вновь спустилась вниз, все уже были заняты делом, и ей пришлось поспешить, чтобы открыть лари хозяйские, достать соль, припасы, сбегать к Голице и в кладовые, учитывая при этом все, что выдала: заспу[77], клубни репы, морковку, луковицы. Вскоре появился и хазарин Моисей, спустился сверху по лестнице, на Яру даже не посмотрел. И то хорошо.

Уже совсем развиднелось, во двор выпустили кур, Лещ посадил на цепь Лохмача, и пес с важным видом наблюдал за оживлением вокруг. Со стороны конюшни донеслось тревожное ржание, ворота во двор были открыты еще с того мига, как Тихон погнал коров.

На лестнице мыла ступени крыльца Любуша. Старательная девушка, Яра знала, что на нее можно положиться, и, проходя мимо, похлопала ласково по плечу. А та просто засияла улыбкой. Собой этакая серая мышка, но улыбка у нее хорошая, добрая.

Будька вынесла выбивать дорожки, ревниво глянула, заметив, как ключница приласкала Любушу.

– А постояльцы все дрыхнут, – сказала она, кивнув в сторону сеней, чтобы привлечь к себе внимание хозяйки.

Но Яре не до постояльцев. А вот Будьке дала задание – вымести двор от самых ворот до крыльца, потом и работу по дому начинать: пыль протереть, покрывала скатать и убрать в лари, начать чистить светильники и бронзовую посуду. И не так, как в прошлый раз, когда копоть застарелая осталась. Яра сама за этим проследит.

Будьке не понравилось, что хозяйка упрекнула ее в нерадивости. Вон Любушу, как кошку, приласкала, а ей только наказы. Но не поспоришь же. И она прошла мимо Любуши, нарочно толкнув ту. Однако Любуша только усмехнулась, показав в спину Будьки язык. Было между девушками-чернавками некое соперничество за расположение ключницы. Говорят, Яра сама некогда была тут чернавкой, но потом купец Дольма возвысил ее за старание. И кто знает, если Любуша будет такой же усердной, то и ее однажды…

Но сейчас она лишь посторонилась, когда Яра в своем тканого сукна синем платье с блестящей опояской сошла с крыльца, направляясь к службам. Любуша же вновь за ступени принялась. Терла их с щелоком и песком, смывала водой. Замечательно, когда воды столько, полные бадейки везде. А так обычно таскай в коромысле, таскай. Хорошо, если силача Бивоя снарядят привезти воды или еще кого из холопов с хозяйского двора. Сила холопов самая дешевая, вот их и гоняли с горы к реке и обратно. Правда, в последнее время в самом граде появились сноровистые люди, какие подвозили к богатым дворам на возвышенностях целые возы с кувшинами и кадушками, а то и бочками, полными воды. Выменивали на соль, муку, продукты, кто чем заплатит. Летом этим многие подрабатывали, когда съестного на мену достаточно. Но в хозяйстве Дольмы подобное считалось расточительством. Тут своих скорее отправляли.

Любуша протерла ветошью последнюю ступеньку и выпрямилась, потирая поясницу. Покосилась в сторону риги, где на сеновале спал Радко. Если пойти к нему сейчас… Как-то он притянул ее к себе, еще сонный был. Любуше это очень понравилось, хотя после того как Радко от сна очнулся, он сразу прогнал ее. Ну что тут поделаешь, к нему вон первые градские красавицы ластятся… Что ему какая-то чернавка податливая. Хотя Любуша и не прочь ощутить, каково это – полюбиться с таким-то пригожим молодцем.

Тут Любуша вновь увидела ключницу, и та показалась ей какой-то странной. Вышла из конюшни, стоит посреди двора, руки как-то странно сжимает, словно мнет что-то в ладонях. И долго стоит, Любуша уже прошла мимо с бадейкой грязной воды, но потом оставила ношу, вернулась.

– Вам что-то нужно, госпожа хорошая?

Яра посмотрела на нее, будто не узнавая. Потом заморгала.

– Ты это… Пойди разбуди Озара-волхва. Скажи, пусть на конюшню придет.

Сама же вернулась к проему конюшни, стояла, словно не решаясь войти. Видела, как из стойла, где топтался и взволнованно фыркал вороной Буран, натекла темная гуща крови, скопилась лужицей. От дверей еще видна откинутая на соломенную подстилку рука – мозолистая, небольшая и сильная. Рукав тоже в крови. А подойти и снова глянуть… Яра еще ранее увидела, что это Жуяга раскинулся, голова вся в месиво, да и копыта Бурана в крови.

Она отступила, закрыла за собой двери. Ну и где эта Любуша ходит?

Чернавка неспешно сошла с крылечка, пересекла двор. По пути развела руками:

– Звала я его, будила, окликала. Не просыпается. И охранник его дрыхнет.

– Так растолкала бы их.

– Да как я посмею!

Яра пошла сама. Действительно, спят, да еще как крепко. Ей долго пришлось их трясти, окликать. Сзади появилась и остановилась, наблюдая, горничная Мирины Загорка.

– Что тут у вас?

У нее в руках была бадейка с водой для омовения хозяйки. Яра взяла ее у служанки и решительно вылила на лежавшего ближе к ней Златигу. Тот с рыком дернулся, встал, мотал головой и таращился.

– Ты чего это вытворяешь, девка?

Остатки воды Яра бесцеремонно хлюпнула на голову волхва. Тот поднимался тяжело, моргал, щурился со сна.

– А ну, пойдем со мной, – властно приказала ему Яра. – Дело есть.

Он и пошел. Зевал широко, не торопился. Даже когда увидел распростертое у ног жеребца тело Жуяги, только смотрел какое-то время. Отвернулся и ушел.

Яра видела, как он несколько раз опускал голову в воду, налитую в колоду у конюшни, потом откинулся – брызги так и полетели с длинных мокрых волос.

– Что-то мне не можется сегодня, – произнес через время.

– Ты хоть узрел, на что указывала? – дернула волхва за рукав Яра.

Он закряхтел и снова направился в конюшню. Смотрел какое-то время. Потом молвил:

– Ну, вижу. Гроза ведь была. Похоже, что ваш коняга взбесился от грохота и затоптал холопа.

– Может, и так, – отозвалась Яра. Понимала, что сейчас и другие соберутся, узнают новость. Потому и добавила быстро: – Да только Жуяга не такой увалень, чтобы Буран мог его затоптать. Ладил он всегда с живностью, послушной она у него была, ласковой. Был у него дар управлять всем ржущим, мычащим, блеющим. А тут…

– Да что тут? – вдруг рассердился Озар. – Думаешь, живность домашняя никогда лихого не сделает? Это же не люди. А тут так грохотало… наверное.

– Что значит твое «наверное»? – спросила Яра. – Или не слышал ничего?

Озар повернулся, рассматривал ее внимательно. Глаза его… Вроде и светлые, но порой как темный твердый кремень становились.

– Что было в узваре, каким ты нас поила? – вдруг спросил ключницу. – Уж слишком крепко и глубоко мы спали.

Яра просто смотрела. Потом ее бледные щеки еще белее стали.

– В чем меня подозреваешь, кудесник?

Он не ответил, так как рядом оказался Златига. Лицо помятое, волосы как попало торчат. А ведь всегда следил за собой, гребень у пояса носил, рубаху шнуровал до последней петельки. Сейчас же растрепанный, сонный, мокрый после того, как Яра его облила. Но завидел окровавленного Жуягу – и взор стал острее. Присел возле него, присвистнул тихо.

– Ну вот. Я-то думал, что этому перепуганному холопу от нас не отвертеться, странный он был, дерганый. Как будто о чем-то знал и боялся. Надавить на него посильнее надо было, он бы и раскололся. А теперь… Кто же его так? Неужто конь? Или еще кто, – добавил негромко дружинник.

Яра чувствовала, что Озар по-прежнему не сводит с нее взгляда, но и сама посмотрела на него с вызовом.

– Твой страж, волхв, правильно понял. Все заметили, что Жуяга словно сам не свой стал, когда вы пришли на наш двор.

– А до нашего появления?

– Раньше он хорошим слугой был. И за Вышебором мог приглядывать, и с лошадьми хорошо управлялся. Порой и Дольму сопровождал в поездках. Жуяга ведь местный, отменно знал всю округу. Да и вообще, к нему с любым поручением можно было обратиться – никогда не откажет. Но как вы появились… Напугало Жуягу что-то. И вот теперь с ним приключилась беда.

Озар больше не спрашивал. Смотрел вглубь конюшни, на топтавшихся за перегородкой лошадей, на высокого красавца Бурана, сейчас забившегося в угол, подальше от распростертого тела Жуяги. Волхв пошел к нему, и Буран вскинул голову, фыркнул. Даже когда Озар стал его оглаживать и что-то нашептывать, конь не сразу успокоился.

Но все же притих. Тогда Озар накинул на него недоуздок, вывел.

– Пусть лошадей отведут к реке на водопой. Мне тут осмотреться надо.

Весть о том, что Жуягу во время грозы потоптал Буран, быстро облетела подворье. Люди собрались близ конюшни, заглядывали внутрь. Яре пришлось повысить голос, приказав, чтобы шли заниматься делами. Только Моисей помедлил. Но и он, отходя, молвил:

– С чего это вороной потоптал холопа? Обычно Жуяга с живностью умелым был, да и хорошо знал повадки лошадей. Они порой беседовали с Вышебором о скакунах, тот ведь некогда лихим конником был.

Озар, сидя на корточках возле Жуяги, слышал эти слова. Златига был рядом, и они многозначительно переглянулись.

– Видишь, ведун, – кивнул в сторону двора дружинник, – люди удивлены случившимся. А тебе есть что сказать? Ты ведь все примечаешь и верно толкуешь.

Озар не отвечал. Он осторожно приподнял разбитую голову Жуяги, стал осматривать. Конь-то его сильно потоптал, бился, видать, напуганный грозой. Но тут на волхва упала тень дружинника от дверей, и он раздраженно сказал:

– Отойди, не загораживай свет, Златига.

Тот не ушел, воскликнул пораженно:

– Да погоди ты! Разве сам не видишь?

– Вижу, – спокойно отозвался волхв, поворачивая голову мертвого так, чтобы стало лучше видно.

Кажется, среди темного кровавого месива не сразу можно было заметить то, что не укрылось от воина Златиги, не раз видевшего такое после боя и имевшего верный глаз. Да и Озару внимания не занимать. Потому и повернул к свету так, чтобы можно было увидеть среди проломленных копытами коня ран глубокую вмятину. Рана уже не кровоточила, сгустки крови в ней собрались липким комом. Но когда волхв осторожно промыл ее водой, стало заметно, что она наиболее глубока. Как раз на темени, над полуприкрытыми, застывшими глазами Жуяги.

– Что скажешь, служивый? – спросил Озар. – На что это похоже?

Златига смотрел, потом тряс головой, будто так ему лучше соображалось.

– Скажу, что рана эта отличается от этой и этой, – указал он на пару проломов на затылке и виске мертвого. – И если бы Жуяга умер на поле брани, я бы сказал, что кистенем или булавой шипастой голову ему проломили. Сильный удар был, мастерский, глубокий. От него он и испустил дух. Ну а конь… Думаю, конь бился ночью, мог и еще потоптать мертвого. Лошади обычно на тело не наступают, но если напуганы сильно… Гроза ведь была.

– А ты слышал эту грозу, служивый? – задумчиво спросил Озар. – Я вот спал как убитый. С вечера-то я различал громовой зов Перуна Громовержца, да и с утра видно, как славно заливало двор. Но чтобы ночью что-то потревожило меня во время сновидений – не припомню.

Златига молчал какое-то время, потом оглянулся в проем дверей конюшни. Было видно, что дворня собралась, бабы начали тихо голосить, но Яра что-то им негромко говорила, принуждая разойтись. Даже когда сонный, растрепанный Радко появился и, узнав новость, хотел пройти к конюшне, ключница удержала его.

– Следовало бы девку эту белобрысую расспросить, – негромко молвил Златига.

Это она узвар нам приносила, я тогда еще сказал, что странным он мне показался. Словно чем-то непривычным отдавал. Я было подумал, ну мало ли чего хозяйка в пойло добавила для вкуса? Но мы с тобой спали крепко, как после дружинного утомительного перехода от рассвета до заката, когда ничего уже не ощущаешь от усталости. Слышь, Озар? Вы, волхвы, в травах разбираетесь. Может, подлила нам что-то ключница, чтобы мы спали как убитые?

– Ну вот, теперь ты ее обвиняешь. А еще вчера говорил, что славная девка, – отозвался Озар, продолжая рассматривать тело.

Коней уже увел Лещ, можно было все спокойно осмотреть в конюшне. И что-то привлекло внимание волхва. Снял с деревянной загородки нитку, разглядывал. Когда Златига хотел приблизиться, резко повернулся.

– У кого в хозяйстве может быть булава или кистень? – спросил Озар.

– Ну, это не у меня спрашивать нужно. Но если помозговать… то у Моисея. Да и у Радко наверняка есть. Три года назад он еще отроком отправлялся в войске князя Владимира в поход на булгар. Наверняка у него есть и шелом, и рубашка кольчужная, да и оружие где-то хранится.

– И у тебя есть.

– Ну ты сказанул, Озар! – даже хохотнул дружинник.

Но волхв продолжал смотреть на него, и Златига кивнул.

– Я в суме своей под лавкой храню. Не разгуливать же мне с оружием по дому.

– Ладно, – глубоко вздохнул Озар. – Надо будет поглядеть, какое оружие есть у Радко и хазарина. Да и ты свое покажешь. Так надо, – поднял он ладонь, увидев удивленный взор возмущенного Златиги.

Однако нести всем оружие не понадобилось. Озар как раз был занят, развешивая мокрые после утреннего полива Яры овчины на перилах гульбища, когда Златига едва не налетел на него.

– Ты только взгляни на это, Озар! – прошептал он, дико вращая глазами. – Я ведь не так все укладывал. Да и вообще…

Его рука дрожала, когда он протянул волхву булаву. Тот осмотрел. Небольшая, но ладная была булава у дружинника киевского. Литая стальная гиря на деревянной рукояти, шипы острые умело в нее впаяны. Не густо сидят, но при точном ударе страшное оружие… Верная смерть.

– Ну, булава, – подытожил Озар. – Что тебя удивило, служивый? Не так укладывал? В твоем мешке все могло перемешаться. Но…

Больше волхв ничего не добавил, просто смотрел. И увидел. Возле одного из шипов, у самого основания, будто темный ободок виднелся. И больше всего это напоминало след от засохшей крови.

Озар поглядел на Златигу. Сам не раз замечал, как тот любовно чистит и полирует тряпицей оружие. Чтобы у такого чистюли да кровь застарелая на оружии осталась? Тут и пень дубовый рассмеялся бы, если бы ему такое сказали.

– Когда ты в последний раз чистил оружие, дружинник? – спросил Озар.

– Да ты сам видел. Вчера еще, до вечерней трапезы. Делать-то мне было нечего…

Тут он умолк, глянув за спину Озара.

По ступенькам поднялась Яра, но смотрела не на постояльцев, а на развешанные овчины.

– Так сильно вас залила? Сказали бы, я бы чернавкам велела на стену ограды повесить, там больше солнца.

И умолкла, заметив, как постояльцы уставились на нее.

Златига сразу пошел в наступление:

– Чем это ты нас опоила, баба глупая? От обычного узвара не спят таким беспробудным сном. Что добавила в напиток?

– Погоди, служивый, – удержал его Озар. И к Яре: – Не напраслину несет мой страж. Сама видела, еле пробудились мы.

Она нисколько не смутилась:

– Ты уже спрашивал, Озар. Напиток я взяла вечером возле печи, он еще теплый был. Хотела вам услужить, вот и принесла.

– И ничего не доливала в него?

– Зачем?

– Чтобы мы крепче спали. Мы ведь в сенях разместились, мимо нас из дома никто не пройдет незамеченным. И если кто злой умысел имел, ему лучше, чтобы мы его не увидели.

Яра продолжала на него смотреть, но от него не укрылось, как по ее шее под сливочной кожей прокатился комок – сглотнула трудно. Но заговорила – голос спокойный.

– Значит, так. Узвар стоял на приступке у печки, остывал. Печь под навесом. Любой проходивший мимо мог в него что-то долить.

– И ты?

– И я бы могла. Но не подливала. Это только и могу сказать. Нет, не только это. Ты расспроси Тихона нашего, как вернется. Он что-то видел ночью. Будто кто-то выходил во двор в потемках.

Озар потер переносицу:

– Тихон? И не сказал, кого видел?

Яра поправила ключи на поясе и собралась уходить.

– А вот сам и расспроси мальчишку.

В это время по ступенькам поднялась горничная Загорка с какими-то коробками и горшочками, остановилась, глядя с любопытством. Озар властно приказал ей идти куда шла, и девушка прошмыгнула в дом. Но не успел он и слова сказать, как на гульбище со двора поднялся Радко.

– Тут поговаривают, что Жуягу не конь затоптал, а убить могли.

Младшего из Колояровичей так просто, как горничную, не отошлешь. Вот и пришлось начать с расспросов, где парень был ночью.

– Ну, не в тереме, – поглядел тот с вызовом. – Я с этой, – он кивнул куда-то вверх, на ярусы, – дышать под одним кровом не могу. А потому устроился на сеновале в риге. Сено там свежее, душистое… почти как весной, – добавил он и как-то грустно усмехнулся.

– И ты ничего странного ночью не заметил?

– Как не заметить? Просыпался несколько раз от грома. Перун-то ваш не на шутку разошелся. Не любо ему, что в Киеве христиане всем заправляют. Но это и тебе самому не любо, волхв, – засмеялся парень.

Озар опустил глаза, сдержал дыхание. Потом сказал:

– Ты некогда в дружине княжеской был. Оружие у тебя осталось?

– Зачем мне? Как брат приказал больше не отлучаться, повелев быть у него на побегушках, так я свое добро и продал по сходной цене. Дольма тогда злился, что с ним не посоветовался, кому продать, и, выходит, продешевил я.

«Небось, в поход брата собирал именно Дольма, – подумал Озар, – и наверняка справно собирал, чтобы парень его рода не выглядел хуже других. А этот потом сбыл с рук вооружение абы как. И все же цену получил немалую, да денежки спустил. Назло Дольме».

– Ладно, иди пока, парень. Позже с тобой переговорим.

– Ишь раскомандовался, – подбоченился Радко. – Ты тут из милости…

– Я здесь по воле воеводы Добрыни! – двинулся на него Озар. И пусть Радко был немалого роста, но под напором внушительного волхва попятился.

Озар же добавил:

– А ведь говорил мне Добрыня, что ты толковый малый, хотя и бузотер. Вот и не заставляй меня уверить воеводу в том, что он ошибся насчет тебя. Ибо пока я вижу только озлобленного потерей наследства юнца. Ведь никому иному смерть Дольмы не была так выгодна, как тебе. И когда убили соляного купца, никто еще не ведал, что Мирина дитя его носит.

Радко смотрел на волхва, и лицо его стало заливаться гневным румянцем. Но стоявшая неподалеку Яра тут же подошла и взяла парня за руку, словно успокаивая или желая удержать. Радко перевел на нее взгляд, даже попытался улыбнуться. Однако обратился не к ней, а к Озару:

– Ты вроде мудрым ведуном слывешь, волхв, а доверяешь всяким досужим сплетням. Но знай, я бы на брата своего никогда руки не поднял. Я недолюбливал его, это правда, да и ссорились мы часто. Однако я бы не убил его. Ибо это грех. А я хороший христианин. Может, даже лучше, чем был сам Дольма.

С этими словами Радко заложил пальцы за кушак и, беспечно насвистывая, пошел прочь. По пути шлепнул по заду убиравшую во дворе Будьку, потом присел на корточки у собачьей конуры, стал ласкать потянувшегося к нему Лохмача.

Яра тоже хотела уйти, но Озар ее удержал.

– Погоди еще, древлянка. Что ты на это скажешь?

И он протянул ей свою находку из конюшни.

Златига с любопытством заглянул через его плечо. Ну, нитка. Ну, синяя. Что с того? Правда, учитывая, где ее подобрал Озар…

Яра тоже смотрела на нитку, но, похоже, соображала быстрее дружинника.

– Это крашено корой дуба и ржавым железом. Наверное, и цветы черники добавляли для оттенка. Синий цвет дорогой, много добавок в краску требуется. Но не это главное.

Она подняла на волхва свои прозрачные глаза серо-голубого оттенка. В лице ни кровинки. Но она и была бледной: кажется, ни работа на солнце, ни ветер не могли обжечь ее кожу, на диво ровную и белую. От этого ее лицо казалось холодноватым и неподвижным. Однако грудь женщины бурно вздымалась.

– Ведь неспроста ты мне эту нитку показываешь, волхв. Где нашел? Неужто у тела Жуяги?

– Раз такая разумница, то и подскажи, кто мог на конюшне зацепиться?

– Я могла, – спокойно отозвалась Яра. – Как увидела тело, то в испуге прижалась к загородке у стойла. Видишь, в синем хожу, – провела она рукой по бедру, обтянутому синей тканью. В этом жесте не было ничего соблазнительного, просто коснулась. Да и не выглядела она соблазнительницей – худышка, бедра неширокие, грудь едва обозначена.

А тут еще и Златига из-за плеча бросил:

– И узвар она нам приносила.

Озар поднял руку, отстраняя дружинника. Голос его звучал спокойно:

– Радко тоже в синей рубахе хаживает. А он не в доме почивал этой ночью.

– Да. Однако не мог он проходить через сени, где вы спали. Зачем бы тогда ему вас усыплять?

– Ну, мало ли. Чтобы надежнее.

– Но гроза грохотала, любой мог проснуться и в окно выглянуть. Некоторые окна в сторону конюшни выходят.

При последних словах какая-то тень прошла по неподвижному лицу ключницы. Волхв это заметил.

– Ну? – склонился к Яре. – Говори, о чем подумала?

Она сказала другое:

– У Моисея отвороты кафтана синим обшиты. А еще тесьма синяя на рубахе у Леща. Однако ему-то что до Жуяги? Да и спал Лещ с Голицей в истобке прошлой ночью, не выходил никуда. Бивой там же расположился.

– И эти двое – родня поварихи Голицы. Она ведь узвар готовила?

Опять Яра о чем-то своем думала, смотрела в сторону.

– Не знаю, где Моисей спал. Должен был почивать у двери Вышебора на полавке у стены, но, когда я утром шла будить Тихона, его на месте не было.

Озара это будто и не заинтересовало.

– А Радко? Сеновал-то в стороне от дома стоит, причем неподалеку от конюшен.

Откуда-то сверху раздался зычный голос Вышебора. Звал Яру. И она словно бы хотела поскорее уйти, но все же сказала:

– Ты уже разговаривал с Тихоном, Озар? Говорю же, видел он кого-то. А окошко в его повалуше как раз на двор перед конюшней выходит.

Озар с интересом уставился на нее:

– Как я мог переговорить с ним, если с самого утра мальчишки во дворе нет? Сама же ты и услала Тихона.

Яра замялась, опустила ресницы. Они у нее были золотистые, темнее светлых бровей и красиво загнутые.

– Да, я услала. Коров он погнал на луга, но должен был уже вернуться. Хотя особых дел ему не поручала, так что мог пойти Тихон по Киеву погулять.

И вдруг неожиданно взяла из рук Озара синюю нитку. Поглядела и улыбнулась:

– Сухая, видишь? А ночью лило. Она бы могла и не высохнуть.

И стала оглядывать себя. Пока не заметила зацепку на бедре. Повторила:

– Моя это нитка. Думаешь, я причастна? Но повторюсь: когда тело Жуяги увидела, отступила и налетела на загородку. Так что не морочь себе этим голову, волхв.

И поспешила в дом на зов Вышебора.

– Она как будто и не боится ничего, – заметил Златига. – А ведь сразу поняла, что неспроста ты о нитке спрашивал.

Озар открыл ладонь, уронив свою находку.

– Она умная. Быстро сообразила. И нитка эта, похоже, и впрямь ее. Какая баба не зацепится, когда шарахнется, найдя мертвеца. Но заметила верно – нитка сухая. Яра сразу этим с себя подозрение сняла. Да и могла ли она так огреть мужика по голове, чтобы враз свалить? И он при этом даже заорать не успел.

– Однако тот, кто сгубил Жуягу, был ему знаком, – отметил дружинник. – Ну посуди сам, Озар, удар ему прямо по темени пришелся. Значит, холоп смотрел на подошедшего и не ожидал нападения. От бабы и подавно. А что баба с булавой к нему явится, вообще, видать, не думал. Но скажу, что умелая да ловкая вполне могла бы свалить плешивого Жуягу. Я вон как-то Светланке показывал, как булавой бить, – так у нее получалось.

Озар отметил, что Златига рвется ему в помощники, интересно это служивому. Но пока что рано им выводы делать. Поэтому волхв так ничего ему и не сказал, просто смотрел то на плахи, какими двор мощен был, то на раскрытые по дневной поре ворота. Было видно, как мимо двора какие-то люди проходили, кто-то заглядывал, – весть про убитого холопа не скроешь. К тому же он заметил, как Будька выбегала за ворота, а эта чернавка уж точно весть разнесет. И что люди скажут? Только-только Дольму отпели, как уже один из его челяди тоже помер странно. И уж лучше всех заверить, что с Жуягой просто несчастье случилось. Ну, мало ли как… Вон конь испуганный затоптал. Бывает.

– Ты вот, Златига, ранее все время советовал мне переговорить с этим холопом, – негромко начал Озар. – И оказался прав. Жуяга вел себя странно, дрожал, шарахался. А при допросе все бормотал, что его заподозрят в убийстве хозяина. И почему? Какая ему выгода убивать человека, который его при дворе пригрел, в челядь ближнюю принял? Да и с чего это вдруг опасался, что на него свои же укажут? Кому он тут нужен, чтобы на него поклеп наводить? Так что пустое он нам втемяшивал. И это только подтвердило мою первую догадку – именно Жуяга метнул литой шип в соляного Дольму.

– Догадку? Твою догадку? – потрясенно отступил дружинник. И вспылил: – Ты, выходит, сразу его заподозрил! Так чего же тянул, молчал! У тебя тут головник под боком ходил, а ты все чернавок каких-то расспрашивал.

– Чернавки мне тоже много толкового рассказали. А Жуяга… Он всего лишь холоп. Но непростой. Мне вон поведали, что некогда он к нашим думал примкнуть, к волхвам. Однако его не взяли. Не подошел. Но я ведь давно в Киеве среди служителей, а вот ни о каком Жуяге никогда не слыхивал. Бесспорно, наши особой болтливостью не отличаются, однако этого Жуягу я даже близ главного капища не упомню, не видел никогда. Память у меня цепкая, а этот… Зато я знаю, что есть у волхвов некое верное воинство, обучают их биться особым лесным методом, когда и без оружия можно за себя постоять, а уж с оружием – умельцев славных готовят. Вот этот Жуяга, пусть и мелкий, но ты сам видел – жилистый он, крепкий. Матерого увальня Вышебора не всякий потягает, а этот плешивый справлялся. И если из наших был… Такому незаметно метнуть шип… ну что тебе на коня вскочить. Говорю же, неплохие они умельцы в бою.

– Да знаю я. Были у нас такие в дружине. От ваших перешли. И хорошо бились, отмечу.

– Вот то-то. И Жуяга этот, Перун мне свидетель, явно из таких. Но, видимо, в чем-то неумелым оказался, раз прогнали его волхвы. Вот он и пошел в услужение, прижился в усадьбе купеческой… и пригодился кому-то своими былыми навыками. В первую очередь нам надо вызнать – кому? Кому было выгодно убивать купца Дольму.

Златига хмурил брови, тер кривую скулу.

– Радко мог подкупить плешивого Жуягу. Все говорят, что с Дольмой меньшой из Колояровичей не ладил и после его смерти мог наследство получить, хозяином тут стать. И Вышебор мог тоже. Он старший в роду. И пусть калека, но помыкать людьми, как я видел, ему ох как нравится. А во время обряда – и это все говорят – Жуяга постоянно при Вышеборе оставался, толкал в воде его кресло. Вроде простое занятие, но когда толпа и люди скопом мельтешат, ему поневоле пришлось бы остановиться. А потому в нужный момент и мог метнуть шип.

– Это ты верно заметил, друг Златига, – отвел со щек длинные волосы Озар. – Сделать бросок, когда в воде такого увальня тащишь, можно, только если остановка вышла. Но ведь тогда в реке чего им было бродить без толку? А я когда все продумывал да определял, кто где находился, отметил, что Вышебор с Жуягой как раз за Дольмой пристроились. Купец-то наш к берегу повернулся, как сказывают, а поразили его в аккурат под кадык. Прямо били. Вот и выходит, что Вышебор мог быть в курсе. Однако не только он. Мирина тоже подле Дольмы была и могла что-то заметить. Но если у нее есть выгода, разве скажет? Она пусть и дура, но из таких дур страсть какие хитрые бестии порой получаются. Как-то у нее с Дольмой житье-бытье складывалось? В ладу ли жили?

– Как бы ни жили, но Дольма ее не обижал – это точно. Наряжал, лелеял, красой жены похвалялся – тебе многие об этом в Киеве скажут.

– Слыхивал о том. К тому же понимаю, что Мирина – дочка старосты древлянского, от которого Дольма меды из леса получал. А спрос на мед в Корсуне, где торговал Дольма, велик.

– Да что ты мне про меды рассказываешь, волхв! Медами Дольма и до брака с Мириной торговал умело. Так что…

– Так что, – подхватил Озар, – почти каждый из людей Дольмы мог желать от него избавиться и нанять Жуягу. Мирина наверняка хотела бы стать владелицей всего нажитого, особенно после того, как поняла, что дитя под сердцем носит и, значит, при ребенке от законного мужа главной на хозяйстве может быть. Но и Вышебор с Радко на наследство рассчитывали и потому могли от купца избавиться, если чем-то допек. Даже Бивой мог уговорить Жуягу, ведь Дольма обозлился на парня, когда тот отказался идти на обряд крещения. За это хозяин мог его и со двора прогнать. Моисей… Этот остался верен иудейству, хотя и сошел за Дольмой в Почайну. Ну а купца Хована ты сам упоминал. У того тоже могли свои интересы быть. Дольма же не только медами с корсунянами торговал, но и меха возил. Причем Дольму в Корсуне знали и любили, так что скорее у него возьмут товар, а не у Хована, им чуждого. Подумай, служивый, мешал ли Ховану такой соперник в деле? Наверняка мешал, и он под шумок мог бы от него избавиться. А для виду перед крещением якобы помирился с соляным купцом.

– Еще и Хован, – приуныл Златига. – Хотя… Как мог проникнуть Хован во двор и хлопнуть Жуягу по голове? Разве что нанять кого. Ну не Будьку же? Нет, тут надо разобраться во всем ладком и по разуму.

– Как и выяснить, кто твою булаву ночью брал, – подмигнул дружиннику Озар. – Неужто ты бы такое оружие грязным оставил? Нет! Значит, чужой взял. И этот чужой ночью, в потемках, недосмотрел, что след кровавый остался. Но, может, так хотели и на тебя напраслину навести.

Последнее окончательно огорчило дружинника. Поник, облокотился на перила с развешанными на них мокрыми овчинами, только через какое-то время выпрямился, взглянул на мокрые от шерсти следы на рубахе.

– Вот что, ведун, – сказал Златига, – сейчас я тебя оставлю и поеду к воеводе Добрыне. Надо поведать ему о случившемся.

– Больно надо воеводе князя выслушивать о гибели какого-то холопа, – иронично выгнул бровь Озар. – У него дела государевы, до того ли ему будет. Вот если вызнаем, кому Жуяга хотел услужить и кто его нанять мог, тогда и доложить стоит.

Но Златига набычился, смотрел исподлобья.

– Мне велено докладывать, вот и пойду. Отчитаюсь.

– Ага. Да только есть у меня к тебе дело. Выяснить нужно кое-что. Я мог бы и сам сходить, ну да и тут есть чем заняться. А ты парень толковый, так что вызнай для меня… – Он склонился к Златиге, стал пояснять негромко.

Тут как раз Голица поднялась на гульбище, держалась привычно, властно приказала, чтобы не толпились на пути, она сейчас накрывать на стол будет. Если бы не ее покрасневшие от слез глаза, то и не скажешь, что стряпуха кого-то недавно оплакивала. А ведь оплакивала. Люди здесь все друг дружку знали, не чужими были. А тут еще и смертоубийство.

Озар смотрел, как Голица и служанки суетятся, видел с гульбища, как во двор вошел Бивой с корзиной рыбы и чернавка Любуша остановила его, огорошив новостью. Бивой даже охнул, корзину чуть не уронил. Потом поставил свою ношу на землю и, поразмыслив, пошел закрывать ворота. Златига как раз вышел наружу, и Бивой стал сдвигать тяжелые створки. Оно и верно, нечего кому попало во двор заглядывать. И так со всеми этими делами дворовые не побеспокоились закрыться от посторонних. И как это рачительная Яра подобное проглядела?

Глава 7

Мирина не пожелала явиться к завтраку, и Вышебор опять приказал усадить себя во главе стола. Это сразу подняло ему настроение, он улыбался, даже когда расспрашивал о том, как погиб Жуяга.

– Буран вполне мог его затоптать, если холоп уснул в стойле, – заявил он. – Вон как ночью грохотало в поднебесье. Это Перун лютовал на христиан, не так ли, Озар-кудесник?

– Перун не лютует, а показывает свою мощь, – отозвался волхв. – Ее трудно не заметить всякому. А еще Перун несет влагу и плодородие земле, убивает всякую нечисть.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Горная страна выиграла битву, но братьям-близнецам суждено вновь расстаться. Такова цена перемирия…О...
Она вернулась в родной город после шестилетнего отсутствия, решив встретиться лицом к лицу со своим ...
Обычный человек живет обычной жизнью. Но случается и так, что у него есть двойное или даже тройное д...
Сашу и его верного пса Барона пригласили на юбилей двоюродного дедушки, полковника в отставке Георги...
Жизнь молодого русского государства, складывающаяся там, где не так давно были владения Сесиля Родса...
Жизнь не балует Егора, и приключений у героя больше, чем хотелось бы, подчас очень невесёлых. Удары ...