Черный колдун Шведов Сергей
— Здорово, — сказал Бес, стараясь перебороть смущение, — но быстро закончилось.
Сигрид ничего не ответила и отошла к зеркалу поправляя растрепавшиеся волосы. Не то чтобы она заволновалась, но какое-то смутное недовольство собой почувствовала. Конечно, Бес всего лишь мальчик, но это довольно сильный мальчик, которого, наверное, небезопасно дразнить. А потом, у него очень властные губы, которые могут не только притянуть, но и удержать. Ей было приятно ощутить их своими губами, что было не совсем честно по отношению к губам Гарольда. Но нельзя же подобный глупый и детский поцелуй всерьез считать изменой.
Руки Беса вдруг опустились на ее бедра, она вздрогнула и обернулась, возмущенная его бесцеремонностью. И тогда он поцеловал ее прямо в сердитые губы, и этот поцелуй был таким долгим, что у нее перехватило дыхание и, наверное, поэтому закружилась голова. Он целовал ее открытую шею, где билась голубая жилка, и плечи, с которых вниз тонкая материя, и розовый сосок, который рвался навстречу его губам, а она все никак не опомниться и только шептала, вцепившись в черные волосы обеими руками, одновременно и притягивая, и отталкивая его голову:
— Бес, не надо, слышишь, не надо.
Она все-таки опомнилась и вырвалась из его жадных и ласковых рук, а может быть, это он отпустил ее. Сигрид испытывала в этот момент сладкий ужас, словно только что прошла по самому краю обрыва, но не сорвалась, а только почувствовала, как приятно было падать в объятия этого человека.
— Сумасшедший, — выдохнула она, хотя это было и не совсем верно — разум в первую очередь потеряла сама Сигрид Брандомская, невеста короля Гарольда, можно сказать, в одном шаге от брачного ложа и трона.
— Ну и пусть, — сказал Бес.
И снова воцарилось долгое молчание. Будь Бес поопытнее и понахальнее, ее падение непременно бы состоялось. Эта мысль почему-то не ужаснула Сигрид, а просто промелькнула в голове взъерошенной птицей и улетела невесть куда. Она даже не пыталась высвободить свои руки из его рук, а так и стояла в шаге от него, ощущая горячим лбом его частое дыхание.
— Сейчас сюда придут, — сказала совсем другая Сигрид, сохранившая, видимо, остатки разума.
Бес очнулся и отпустил ее руки. Она почувствовала и облегчение, и разочарование одновременно. И еще она почувствовала раздражение и стыд — как он посмел ее целовать?! Негодование Сигрид было так велико, что готовилось уже прорваться криком, но, к счастью, она сумела себя сдержать, поскольку поднимать шум было совсем не в ее интересах. Да и ничего ведь, в сущности, не случилось, абсолютно ничего. Надо немедленно спровадить лесного разбойника подальше и забыть эту глупую историю навсегда.
Меченый, бесшумно ступая, приблизился к окну. Сигрид подошла следом и остановилась у него за спиной. Он шеей и затылком ощущал ее дыхание, то самое дыхание, что еще минуту назад сливалось с его собственным. Теперь он не сомневался в ее любви. Это ведь ее пальцы ласкали его волосы, а губы жадно откликались на каждый поцелуй.
Богато разодетый конюх держал под уздцы красавца коня. Конь вел себя беспокойно, то и дело перебирал ногами и пятился назад. Дюжий малый едва с ним справлялся.
— Это конь Гарольда? — шепотом спросил Бес.
— Да.
Веселые огоньки загорелись в глазах меченого. Заскрипели ржавые цепи, подъемный мост начал медленно опускаться. Но прежде чем он опустился, Бес прыгнул из окна прямо в роскошное, отделанное серебром седло. Растерявшийся конюх отлетел в сторону.
— Меченый! — истошным голосом заорал кто-то. — Меченый в замке!
Но Бес был уже на мосту. На секунду он задержался, отыскивая глазами Сигрид, а потом огрел коня плетью и исчез, словно его и не было. Две стрелы запоздало просвистели ему вслед.
— А конь-то? — растерянно воскликнул конюх.
— Заткнись, — посоветовал ему Хафтур. — Раскрыл варежку.
— Но откуда он взялся?
— С крыши спрыгнул. Меченые ребята ловкие.
Брандомский был вне себя от бешенства. Были опрошены все слуги, все дружинники, и свои, и чужие, но так и не удалось выяснить, каким образом меченый проник в замок и где провел эту ночь. Смутные подозрения у благородного Бьерна появились еще вчера ночью, но если бы подобные подозрения появились еще в чьей-нибудь голове, то Брандомский снес бы ее без раздумий.
Старый владетель с грустью на лице выразил свое сожаление молодому королю. Однако Гарольд не выглядел расстроенным, происшествие его скорее позабавило.
— Не стоит огорчаться, дорогой Бьерн, — сказал он, дружески похлопывая хозяина по плечу. — Я поймаю этого негодяя и повешу его под твоими окнами.
Увидев входящую в зал Сигрид, король оставил расстроенного владетеля и поспешил ей навстречу. Девушка была необычайно свежа и хороша в это солнечное утро, словно распустившийся бутон розы, омытый росой.
— Мне очень жаль, — сказала Сигрид, придавая лицу с ответствующее случаю выражение, — это был прекрасный конь.
Однако ее сияющие глаза мало соответствовали печальным глазам. Гарольд не выдержал и расхохотался:
— Похоже, мне весь сегодняшний день придется выслушивать соболезнования.
— Я рада, что король так легко расстается с тем, чем владеет.
— О, далеко не всегда. — Лицо Гарольда стало серьезным. — За некоторые потери я готов мстить, и мстить жестоко.
— Не пугай меня, государь, благородство Гарольда Нордлэндского известно всем.
— Благородство часто оборачивается глупостью. Ты на это рассчитываешь, благородная Сигрид?
Сигрид смутилась и отвела глаза. Гарольд улыбался по-прежнему, но в уголках его четко очерченного рта появились жесткие складки.
— Ты так и не вспомнила имя того странного молодого человека, благородная госпожа? Мне показалось, что вы знакомы.
— Его зовут ярл Ульф Хаарский, — решительно произнесла Сигрид.
— Я знаю владетеля замка Хаар, но его зовут Грольфом.
— Ты, государь, всего лишь несколько дней в Приграничье, а я родилась в этих краях. Немудрено, что я знаю больше.
— Быть может, благородная госпожа назовет мне имя разбойника, укравшего моего коня?
— Он не разбойник, а нахальный мальчишка, которому едва минуло пятнадцать лет.
— Значит, я не ошибся: ты знакома и с ним?
— Я с ним не знакома, — соврала Сигрид, не моргнув глазом, — Просто видела из окна, как он вспрыгнул на твоего коня.
— И сразу же определила его возраст?
— Его знает одна из моих служанок.
— И как зовут этого героя?
— Бес. Он сын Тора Нидрасского, прежнего хозяина Ожского замка. Неудивительно, что мальчишка считает замок своим.
— И даже останавливается здесь на ночь, словно на постоялом дворе. Я могу повидать подругу этого малолетнего бандита?
— Нет, — отрезала Сигрид. — Я дала слово девушке. Если эта история дойдет до отца, то даже мое заступничество не спасет несчастную от расправы.
— В ваших краях жестокие нравы, но я рад, что эта история прояснилась. Я хотел бы повидать твоего друга меченого, того самого, который претендует на Хаарский замок.
— Он мой знакомый, а не друг. К тому же Ульф не меченый. У него отняли его дом, и он вправе требовать его обратно.
— Ого, как ты защищаешь просто знакомых, благородная Сигрид, воображаю, с каким пылом ты отстаиваешь интересы друзей.
— А разве король Гарольд не в их числе? В таком случае я готова отдать всю кровь до последней капли, чтобы заслужить честь называться его другом.
— Прекрасный ответ, — заметил подошедший ярл Норангерский. — Это больше, чем просто объяснение в любви.
Сигрид вспыхнула и, не сказав больше ни слова, быстро покинула зал. Гарольд с досадой хлопнул себя кулаком по бедру. Благородный Сивенд смущенно засмеялся:
— Честное слово, Гарольд, я не хотел тебе мешать. Король только рукой махнул — досада на его лице сменилась озабоченностью:
— Что ты выяснил о замке Хаар?
— Все владетели в один голос утверждают, что ярл Грольф вольно обошелся с древними обычаями.
— И никто ему не помешал?
— Помилуй, Гарольд, на одной чаше весов могущественный ярл, союзник Бьерна Брандомского, а на другой — мальчишка, на стороне которого только закон и обычай.
— Хотел бы я повидать этого Ульфа, — задумчиво проговорил король.
Благородный Сивенд замялся, закашлялся и виновато отвел глаза. Гарольд удивленно вскинул брови:
— Что-нибудь еще?
— Не очень приятные слухи. Поговаривают, что меченые похищали твою невесту и продержали ее несколько дней у себя.
Гарольд побледнел и сжал кулаки. В общем-то Норангерский, зная характер короля, ожидал подобной реакции, но все-таки почувствовал себя очень неловко в роли невольного доносчика. Но пусть уж Гарольд услышит неприятную новость из уст друга, нежели из уст врага. А то, что враги себя ждать не заставят, Сивенд не сомневался. Нордлэнд всегда славился злыми языками, и неприятности, случавшиеся в королевской семье, широко обсуждались всем Бургом. К тому же далеко не всем в Нордлэнде по нраву брак короля с Сигрид Брандомской. Еще один стимул к тому, чтобы разукрасить эту историю невероятными подробностями.
— Не надо торопиться, Гарольд. Возможно, это просто чьи-то козни.
— Теперь я догадываюсь, откуда она знает этих сопляков, а главное, почему так горячо защищает. Я поговорю с Бьерном и заставлю его сказать мне всю правду.
— Быть может, лучше поговорить с Лаудсвильским, он наверняка знает все.
— Мне противен этот холуй Храма, — поморщился Гарольд.
— Мне тоже, хотя он мой родственник.
— Извини.
— Пустяки. Просто Рекин всегда в курсе всех происходящих в округе событий.
Гарольд лишь мрачно кивнул. Похоже, первая вспышка прошла без драматических последствий. Было бы очень обидно, если бы усилия многих людей, нацеленных на объединение двух земель, пошли прахом из-за того, что одна девица махнула подолом не там, где надо. Впрочем, и относительно подола пока что нет ничего, кроме слухов и сплетен, а потому Гарольду не стоит пороть горячку. Будем надеяться, что многоопытный Рекин сумеет дать разумное объяснение всей этой запутанной истории.
Лаудсвильский поднял глаза и пристально посмотрел на застывшего у порога Хафтура. Голова, обремененная подобным секретом, запросто может скатиться к подножию трона объединенного королевства Нордлэнда и Приграничья. К счастью, в этой седеющей голове оказались разумные мозги, которые не позволили языку распуститься и неподходящем для этого месте.
— Клянусь, — Хафтур даже перекрестился в приступе усердия, — я видел это собственными глазами.
— Благородный Бьерн будет огорчен.
— Поэтому я не рискнул сказать ему правду.
— Ты поступил правильно, Хафтур. Благородный Бьерн стареет, порой ему трудно сдерживать эмоции. Больше ни кто не видел?
— Пока все молчат.
Рекин кивком отпустил Хафтура. Каша заварилась крутая. Говорить или не говорить Бьерну? Вряд ли известие и том, что меченый провел ночь в спальне его дочери, доставит удовольствие дорогому другу. Зато оно заставит его подсуетиться. Благородный Бьерн размяк в последнее время, видимо, ожидание грядущих почестей ослабляет его волю. А с мечеными пора кончать. Кюрджи недоволен, кто-то усиленно подталкивает его в спину. И почему они так взъелись на этих молокососов? Караваны караванами, но есть за этим что-то еще? Боятся мести? Но меченых слишком мало, да и время терпит. Кюрджи намекал на реликвию Храма, находящуюся в руках меченых. Но неужели все дело в этой побрякушке?
Рекин в задумчивости прошелся по комнате. Остановился у зеркала и печально оглядел редеющую шевелюру. Годы уходят, а владетель Лаудсвильский по-прежнему на вторых-третьих ролях в этом мире. Может, зря поверил Кюрджи? Впрочем, место ему обещали завидное, да и поздно уже поворачивать коня.
— Король Гарольд, — доложил слуга и застыл в глубоком поклоне.
Лаудсвильский вздрогнул от неожиданности и резко отвернулся от зеркала.
— Извини, благородный Рекин, я, кажется, помешал твоим размышлениям.
— Всегда готов служить моему государю. А размышления мои самые прозаические: как быстро летит время, а вместе с ним улетают и волосы с головы.
Гарольд засмеялся. Хотя, к удивлению Рекина, король выглядел смущенным. Судя по всему, разговор, который он собирался начать, был ему в тягость, отсюда и неуверенность, совершенно не свойственная молодому владыке.
— До меня дошли слухи, — сказал Гарольд после паузы, — неприятные слухи...
— Кажется, я догадываюсь, о чем идет речь, — пришел ему на помощь Лаудсвильский. — Небольшое приключение благородной Сигрид в Ожском бору.
Гарольд вспыхнул и впился глазами в лицо Лаудсвильского, но тот даже бровью не повел. Собственно, этого разговора следовало ожидать, и очень хорошо, что король обратился за разъяснениями к Рекину, а не к приграничным сплетникам.
— Я думаю, что король волнуется напрасно, — сказал спокойно Лаудсвильский, — о меченых ходит дурная слава, но далеко не все слухи соответствуют действительности.
— Значит, это правда?
— Разумеется, но не думаю, чтобы невесте Гарольда Нордлэндского что-либо угрожало в Ожском бору. Меченый не трогает женщину меченого. И не было еще случая, чтобы кто-нибудь из них нарушил этот закон.
Глаза Гарольда холодно блеснули из-под густых ресниц:
— Ты, кажется, оскорбляешь мою мать, владетель Рекин.
— Я сказал только то, что сказал, государь: чести благородной Сигрид в Ожском бору не было нанесено никакого ущерба.
— А моей чести?
— Ты не только мужчина, благородный Гарольд, ты еще и король, и если на твоих землях бесчинствуют разбойники, значит, ты плохой хозяин.
— Приграничье еще не встало под мою руку, а уже предъявляет мне свои претензии? — на губах Гарольда заиграла жесткая улыбка.
— Хозяин должен сразу показать зубы, иначе никто не будет его уважать. Пострадала не честь мужчины, а честь короля, что, на мой взгляд, гораздо важнее. Не забывай государь, что меченые сотни лет владели Приграничьем, и в глазах многих они истинные хозяева этой земли.
— Но их всего лишь жалкая горстка?
— А хотя бы даже один — важен принцип, важно знамя, которое можно будет поднять во время мятежа. Двадцать лет назад Чуб, единственный уцелевший меченый Башни, а течение месяца вернул себе власть в Приграничье, и далеко не только силой. Привычка, государь, замечательная вещь.
— Но мне показалось, что местные владетели не питают любви к меченым?
— А ты полагаешь, государь, что они полюбят тебя? Гарольд засмеялся, глаза его теперь смотрели на Рекина значительно теплее. Впрочем, в своих способностях угодить молодому королю Лаудсвильский не сомневался. Тут важно было, чтобы разговор с самого начала стал доверительным. Надо сказать спасибо дорогому родственнику Сивенду Норангерскому, который посоветовал Гарольду обратиться за разъяснениями по столь щекотливому делу к человеку опытному и знающему Приграничный край как свои пять пальцев. Разумеется, такая услуга родственника обошлась Рекину недешево. Нынешней молодежи палец в рот не клади, если не хочешь потерять руку по самый локоть.
— Я знаю, что обо мне ходит много нелестных слухов, государь. Говорят, что я служу Храму, и даже то, что я двадцать лет назад выдал Труффинна Унглинского меченым, но далеко не все в этих сплетнях правда.
— Я знаю, что ты не выдавал Труффинна, — спокойно сказал Гарольд. — Это сделал Бент Хаслумский.
— Бент! — Лицо Рекина пошло красными пятнами. Идиот, какой же он идиот! Не смог сам додуматься до столь очевидной вещи. Бог ты мой, вся жизнь могла бы пойти по-другому, догадайся он тогда о роли Хаслумского в буржской трагедии. А сколько ему пришлось выслушать оскорблений по этому поводу, сколько было проклятий в его адрес. Пришлось ведь по сути бежать из Нордлэнда и — двадцать лет скрываться в этом диком краю. Конечно, он здесь не пропал, но каких высот он мог бы достичь, если бы не слава предателя, которая тащилась за ним по пятам все эти годы.
— Все это прошлое, — Гарольда позабавила реакция владетеля. — А как же Храм, благородный Рекин?
— Разве ты не видишь, государь, как оживилась жизнь в Лэнде, как расцвели ремесла. А это ведь только самое начало. Мы долго жили в изоляции и надо наверстывать упущенное.
— По-твоему, Храм не представляет опасности для Лэнда?
— Я этого не сказал. С Храмом следует держать ухо востро, но и прятаться от него за каменными заборами глупо.
— Ладно, — нахмурился Гарольд, судя по всему, слова владетеля произвели на него впечатление, — о Храме мы с тобой еще поговорим, благородный Рекин, а теперь вернемся к меченым. Мальчишка, угнавший коня, действительно сын Тора Нидрасского?
— Да.
— А второй?
— Ульф — внук благородного Гольдульфа Хаарского и сын одного из близких родственников владетеля Альрика Нидрасского, человека, безусловно, благородного. По обычаям Приграничья Ульф может претендовать на Хаарский замок.
— Ты, кажется, симпатизируешь этому щенку?
— А почему бы нет, государь? Мальчишка умен, а главное — он не меченый и очень хорошо это осознает.
— Пожалуй, я готов повидаться с этим молодым человеком, — Гарольд лениво поднялся с места. — Организуй эту встречу, благородный Рекин.
Лаудсвильский склонил голову, провожая государя до дверей. Разговор сложился даже, более удачно, чем он ожидал. Гарольду в уме не откажешь — сразу ухватил суть дела. Зря Бьерн подозревал будущего зятя в сентиментальности. Этот молодой человек рожден от Тора Нидрасского, но воспитан-то он Бентом Хаслумским, в коварстве которого Лаудсвильскому пришлось двадцать лет убеждаться на собственной шкуре. Нет, каков Бент, а? Предать своего лучшего друга, погубить сотню верных соратников и доживать жизнь в почете и уважении, переложив вину на плечи другого. Такого человека осуждать нельзя, перед ним надо просто снять шляпу.
Глава 5
УЛЬФ
Гарольд с удовольствием подставил лоб свежему ветерку, подувшему от озера Духов. Надо сказать, что с этого пологого холма открывался чудесный вид на Ожский замок. И. следует признать, было чем полюбоваться — настоящее логово крупного зверя, каковым, в сущности, и является благородный Бьерн. Говорят, что и предыдущий владетель этого замка был не слабее Брандомского в коленях. Да оно и понятно, случайных хозяев у такой крепости быть не может, как не может быть и случайного короля в Нордлэнде. Не все это понимают, намекая на пятно в происхождении своего государя, но давно уже пора скептикам уяснить, что владеют не по праву, а по силе. Кто достоин, тот удержит, а все остальное в данном случае уже не существенно.
— Наш новый знакомый не торопится, — обернулся Гарольд к спутнику.
— Лаудсвильский обещал, что Ульф будет, но, похоже, вежливость не самый ходовой товар в этом краю, — неодобрительно покачал головой Сивенд Норангерский.
— Как бы он не прихватил с собой десятка два своих дружков-головорезов, — негромко заметил Хафтур.
Десять сопровождавших Гарольда воинов расположились шагах в пятидесяти, на берегу небольшого ручья. Хафтур то и дело бросал в их сторону тревожные взгляды. По его мнению, дружинники короля вели себя уж слишком беспечно. Приграничье, это вам не Бург, здесь голову могут снять так быстро, что даже пот со лба стряхнуть не успеешь.
— Полноте, Хафтур, — усмехнулся Гарольд, — и я и владетель Сивенд вполне способны за себя постоять.
— Ты не знаешь меченых, государь, — вздохнул Хафтур.
— Не преувеличивай, старый ворчун. Три таких воина, как мы, справятся как-нибудь с десятком молокососов.
Хафтуру осталось только головой покачать, что он и с приличествующей случаю сдержанностью, дабы не раздражать своей неуступчивостью молодого короля.
— А вот, кажется, и наш знакомец, — улыбнулся Норангерский. — Как видишь, он прибыл в гордом одиночестве.
Благородный Сивенд не ошибся — это действительно был Ульф. Он рысью миновал поляну и одним махом взлетел на холм, подняв коня на дыбы в нескольких шагах от короля Гарольда, который невольно залюбовался ловким наездником.
— Приветствую тебя, меченый, — небрежно махнул рукой Гарольд в ответ на поклон Ульфа.
— Я не меченый, — холодно возразил Ульф, бросая на стороженные взгляды на Хафтура, норовившего зайти к нему в тыл.
— Разве слово короля не достаточная порука твоей безопасности? — осуждающе покачал головой Сивенд.
— Я верю только самому себе.
— Однако твои могущественные покровители хлопотали за тебя перед королем.
— Я не считаю Лаудсвильского своим покровителем, — надменно процедил сквозь зубы Ульф. — Он предложил мне встретиться с королем, я согласился.
— А ты не слишком вежлив, меченый, — прищурился Гарольд на дерзкого всадника. — Ты сидишь в седле, когда твой государь уже спешился.
— Я не меченый, — возразил Ульф. — И предпочитаю быть скорее невежливым, чем мертвым.
Он хмуро покосился в сторону дружинников короля, которые держали его под прицелами арбалетов.
— Что ты делал в замке вчера вечером?
— Хотел повидать одного своего родственника, — усмехнулся Ульф.
— Дерзость — не лучший способ добиться расположения сильных мира сего.
— Я не нуждаюсь ни в расположении, ни в покровительстве — я требую восстановления справедливости.
— Ты претендуешь на замок Хаар?
Ульф дернулся, словно его ударили. Гарольда такая реакция позабавила. Ульф был ему симпатичен дерзостью на грани отчаяния. Да и держался он неплохо, судя по всему, лесная жизнь не превратила его в дикого невежду. Пожалуй, его претензии на благородное происхождение были обоснованны, но замок и земли, это другое дело.
— Это мой замок, — почти крикнул Ульф. — Им владел мой дед, ярл Хаарский, потом моя мать, потом мой старший брат, Тор Нидрасский, который завещал этот замок мне.
— Но у Тора Нидрасского, как я слышал, есть сын?
— Бес согласен с волей отца. Ярл Грольф не имеет на мой замок никаких прав. Я, пожалуй, знаю еще одного человека, который мог бы претендовать на Хаар, но не стану называть его имя вслух, — Ульф насмешливым взглядом окинул присутствующих.
Хафтур отвернулся, старательно затягивая и без того затянутую до упора подпругу. Сивенд Норангерский с интересом разглядывал ближайший куст, словно искал там затерявшуюся с прошлого года ягоду. Гарольд хмурился. Дерзость лесного молодчика переходила все разумные пределы, но в его поведении был очевидный надлом, словно Ульф прыгнул вниз с головокружительной высоты и не ждет для себя ничего хорошего там, внизу.
— Вряд ли Грольф Агмундский легко расстанется с Хаарским замком. На что же ты рассчитываешь?
— А разве долг короля не в том, чтобы восстановить справедливость?
— А разве долг вассала не в том, чтобы верно служить государю? — усмехнулся Гарольд. — Как видишь, мы с тобой оба плохо справляемся со своими обязанностями.
— Выполни свой долг, король Гарольд, и я честно выполню свой.
— А почему бы тебе не сделать первый шаг, — предложил Сивенд. — Поступай на службу, и тогда у государя появится повод восстановить попранную справедливость. Пока же ты просто лесной разбойник с немалым количеством грехов.
Предложение Гарольда не явилось для Ульфа полной неожиданностью. Владетель Рекин через своего человека намекал ему на возможность вернуться в большой мир, а не гнить заживо в Ожском бору. Для меченых Ульф был, есть и будет чужаком. Это он понял давно, еще в детстве. Нельзя сказать, что его это сильно огорчало. Он не питал симпатий ни к кому из своих случайных сожителей по лесной крепости, кроме разве что Беса. Но Бес был его племянником, так же, как, впрочем, и молодой человек, перед ним сейчас, поразительно похожий на Тора Нидрасского, каким запомнил его Ульф. Но Гарольд обладал властью, которой никогда не будет обладать Бес. В его силах было вернуть Ульфу утраченное положение в обществе. Вот только согласится ли он сделать это из одного только родственного расположения, или от Ульфа потребуют жертвы? Последнее было более чем вероятным. В конце концов, королю Гарольду не за что любить своего нового родственника, хотя бы потому, что и этот родственник не очень-то расположен к нему.
— Хорошо, — сказал Ульф, глядя прямо в глаза Гарольда, — я согласен.
Весть о поступлении Ульфа на службу к королю прозвучала для Приграничных владетелей как гром среди ясного неба. Пожалуй, только Рекин Лаудсвильский был в курсе событий, но не спешил делиться знаниями со старыми друзьями. Пусть поволнуются, им это полезно, да и проще будет потом договориться. Поскольку Лаудсвильский стоял у истоков интриги с Ульфом, он был кровно заинтересован в ее успешном завершении.
— Мальчишку следует убрать, — стоял на своем Грольф Агмундский, измеряя комнату толстыми ногами. Его оплывшее за последние годы тело вяло колыхалось в такт претендующим на решительность шагам. Бьерн Брандомский тяжело дышал в своем кресле, борясь с подступающим кашлем и прислушиваясь к нарастающей боли в груди.
— Неизвестно, как король Гарольд отнесется к смерти вновь обретенного родственника, — хрипло сказал он и бросил на Грольфа недовольный взгляд.
— Король слишком горд, чтобы признать отцом авантюриста.
— Вслух, конечно, не признает, — согласился Рекин, — но в чужую душу не заглянешь.
— Гарольд должен быть нам благодарен за тот кусок, который мы бросили к его ногам.
Брандомский засмеялся и закашлялся одновременно:
— Полно, благородный Грольф, кто будет долго помнить об уже оказанной услуге? Мы славно поработали во славу нордлэндской короны, но и себя при этом не забыли. У всех нас есть интересы в Бурге, и ссориться с королем нам сейчас не с руки.
— А что ты предлагаешь? — Ярл Грольф перестал на конец метаться по комнате и присел к столу багровый от жары и распиравшего его бешенства.
— Почему бы нам не приручить Ульфа? — негромко заметил Лаудсвильский.
— Вот ты и приручай. — Ярл побагровел еще больше, казалось, что кожа его лица вот-вот лопнет под напором прихлынувшей крови, обрызгав собеседников. Рекин даже отодвинулся на всякий случай в сторону от взбесившегося Грольфа. Нет слов, отдавать всегда тяжелее, чем брать, но к чему так себя распалять — все в этом мире преходяще.
— Ульф хорошего рода, — мягко сказал Лаудсвильский, кося глазом в сторону неуравновешенного друга, — молод, неглуп, король Гарольд уже выказал ему свое расположение, а у ярла Грольфа две дочери на выданье...
— Почему бы тогда и тебе, владетель, не вернуть Ингуальд законному хозяину вместе со своей дочерью в придачу, — фыркнул Грольф.
— Мои дочери еще малы, ярл, но я подумаю над твоим предложением.
— Почему бы Бьерну не отдать дочь Бесу вместе с Ожским замком, благо, как говорят, молодец хоть куда, десяти Ульфов стоит.
Рекин поморщился, как от зубной боли, а Брандомский побагровел от гнева.
— Я пошутил, дорогой друг, — спохватился Грольф. — Но согласитесь, что ваше предложение не лезет ни в какие ворота. Вы сохраните свои земли, и только я один окажусь в проигрыше.
— Ты получишь зятя, дорогой друг, — пошутил Рекин, едва не испортив все дело. Ярл вскочил на ноги, и только вмешательство Брандомского предотвратило ссору.
— У меня есть земли неподалеку от твоего Агмундского лайка, ярл Грольф, я уступаю их тебе взамен Хаарских.
Пораженный ярл Агмундский едва не уселся мимо кресла. Рекин тоже был потрясен не меньше: владетель Брандомский, хитроумный Бьерн, отдавал свои земли! После этого следовало ждать по меньшей мере конца света.
— Конечно, они не столь обширны, как Хаарские, но удачно расположены, не так ли, благородный Грольф?
Агмундский едва нашел в себе силы, чтобы кивнуть в знак согласия.
— Еще одно условие, благородные владетели: меченые должны исчезнуть с лица земли прежде, чем я обрету вечный попой, — Бьерн улыбнулся побелевшими губами. — Я дал клятву стереть Башню с лица земли и не хочу выглядеть в глазах Господа клятвопреступником.
Брандомский закашлялся, и Рекин подумал, что Богу, видимо, не слишком долго оставалось ждать прихода хитроумного Бьерна.
— На таких условиях я согласен, — сказал Грольф.
— Осталось договориться с Ульфом, — покачал головой Лаудсвильский. — Мальчишка упрям.
— В таком случае ему придется умереть просто Ульфом, — жестко усмехнулся Брандомский.
Лаудсвильский и Агмундский облегченно вздохнули — перед ними сидел прежний Бьерн, жесткий и неуступчивый.
— Я поговорю с Ульфом, — пообещал Лаудсвильский. — Будем надеяться, что мальчишка не окажется дураком.
Глава 6
ПЕЩЕРА
Отсутствие Ульфа не слишком обеспокоило Беса. Ульф и раньше исчезал надолго. Мысли Беса были заняты другим: желание побывать еще раз в Ожском замке не покидало его с того момента, когда копыта украденного коня простучали по подъемному мосту. Ему казалось, что та ночь и особенно утро многое изменили в его отношениях с Сигрид. Бес ежедневно кружился возле Ожского замка, рискуя напороться на засаду, и ни предостережения Ары, ни насмешки Улы не могли его остановить. Несколько раз Бесу удавалось увидеть Сигрид издалека, но она была окружена целой тучей всадников. Бес от досады кусал губы, но привитая с детства осторожность мешала броситься в омут очертя голову.
Он поправил мечи и уже готов был вскочить в седло, когда его остановил повелительный взгляд матери. Бес хоть и неохотно, но подчинился. Когда Данна смотрела на него как сейчас, лучше было с ней не спорить. И Бес покорно побрел за матерью, тяжело вздыхая и всем своим видом выражая крайнюю степень неудовольствия. Иногда ему удавалось тяжелыми вздохами добиться ее сочувствия и отвертеться от неприятных обязанностей, но сегодня Данна не была расположена к жалости, а, возможно, дело было настолько серьезным, что не стоило брать в расчет мальчишеские хитрости.
Данна шла легким пружинистым шагом, и Бес, путаясь ногами в высокой траве, едва поспевал за ней. В том, что мать идет к пещере, он почти не сомневался. Была, правда, робкая надежда, что чаша сия хотя бы сегодня минует его, но, кажется, этой надежде не суждено было сбыться. Данна обернулась и бросила на сына недовольный взгляд. Бес заторопился. Лаз в пещеру был слишком узким, и Данна протиснулась в него с трудом. Бес же застрял, зацепившись мечами за выступающие камни. Данна нетерпеливо оглянулась и одним ударом острого ножа перерубила ремни. Мечи со звоном покатились по камням, и Бес скорее не вошел, а упал в пещеру. Здесь было темновато, лишь слабый солнечный лучик, проникавший откуда-то сбоку, позволял видеть стены и два больших валуна на берегу черного водоема. Как далеко тянулась эта пещера, Бес не знал. Он, как ни старался, не мог разглядеть даже ее свода, тот терялся в непроглядной тьме. Когда он первый раз очутился здесь глупым мальчишкой, то попытался проверить, как далеко разносится эхо, завопив дурным голосом. За что получил от матери трепку. В этой пещере шуметь не полагалось, он это запомнил и больше глупых попыток не предпринимал.
Данна сбросила с себя одежду и аккуратно сложила ее на валун. Бес последовал ее примеру, с отвращением глядя на воду. Он по опыту знал, что в эту пору она нестерпимо холодна. Данна крепко ухватила его за руку и первая ступила в подъемное озеро. У Беса перехватило дыхание, и он закрыл глаза. В этот момент самым умным было не барахтаться, а целиком положиться на мать. В первый раз Данна несла его на руках, и он до сих пор помнил, какого страха натерпелся, пытаясь найти хоть какой-то просвет в этой непроглядной тьме. Водоем был довольно глубоким, спертый воздух раздирал легкие, но Бес все так же спокойно шел за Данной, повинуясь движению ее руки. Сколько продолжался этот переход, Бес не знал, но он знал другое: находиться столько времени под водой не может никто, кроме Данны и его самого. И вряд ли кто-нибудь сможет пройти по этому пути вслед за ними.
Никто ничего не знал об этой пещере, даже Ула. Бес как-то неосторожно сболтнул лишнее и до сих пор помнил, как округлились от удивления глаза сестры. Тогда он обернул все в шутку и больше никогда и никому о своих подземных приключениях не рассказывал.
Дно водоема стало медленно подниматься вверх, и Бес с наслаждением полной грудью вдохнул свежий, пахнущий лесом и грозой воздух. Данна уверенно ориентировалась в темноте, безошибочно выбирая дорогу среди нагромождения каменных глыб. Бес тоже неплохо видел в темноте, но предпочитал держаться за матерью, полностью доверяясь ее безошибочному чутью.
Наконец Данна остановилась и выпустила руку Беса. В пещере было довольно прохладно, и Бес, дрожа всем телом, опустился на влажный камень. Данна зажгла огонь в очаге, но Бес не испытал по этому поводу особой радости. Неровные отблески пламени заиграли на стенах, высвечивая то один неподвижный лик, то другой. Бес уже не раз видел эти странные каменные лики и питал к ним чувства, близкие к отвращению.
Данна бросила в огонь горсть желтого порошка, и пещера немедленно заполнилась клубами удушливого дыма. Бес закашлялся, согнулся пополам и стал медленно сползать с камня на землю. Данна подхватила сына и удержала на коленях. Глаза Беса закрылись, он дышал тяжело и прерывисто, пот градом катился по его побелевшему лицу. Данна сжала ладонями его виски, и Бес почти сразу успокоился. Каменные идолы перестали кружиться перед глазами. В клубах дыма возникло вдруг лицо Сигрид, она что-то говорила человеку, стоявшему спиной к Бесу. Человек обернулся, и Бес узнал Ульфа. И еще одно лицо он увидел, правда, не так отчетливо, как лица Ульфа и Сигрид. — Бес догадался, что это Гарольд, его соперник и нордлэндский король. А еще Бес увидел сожженную крепость и тучу воронья над ней. И крест, с привязанной к нему фигурой женщины, лица которой он увидеть не захотел, а закричал от ужаса и боли. И сразу видение исчезло, и появилось лицо человека, странно похожее на лицо Гарольда, но этот человек был почему-то в черном берете меченого. А кругом мелькали еще какие-то лица, которые Бес старался и не мог запомнить. И в самом конце возникла дорога, и три силуэта на ней, медленно растворяющиеся в подступающих сумерках.
Бес медленно приходил в себя, с трудом продираясь сквозь тяжелый грязно-желтый туман, целиком заполнивший его сознание. Дым рассеялся, хотя огонь в очаге еще пылал. Каменные идолы равнодушно пялили на Беса свои пустые глазницы, и он содрогнулся от отвращения.
— То, что я видел, обязательно случится?
Данна отрицательно покачала головой, и Бес вздохнул с облегчением — видения видениями, а жизнь жизнью, так и должно быть.
— Я видел Ульфа рядом с Гарольдом и дорогу, а шли по той дороге Ара и Ула.
— Почему ты кричал?
— Мне было страшно. Все вокруг сгорело, остался один пепел.
Читать бесплатно другие книги:
