Завещание Гришэм Джон

Глава 30

Ф. Парр Уиклифф, сидя в зале суда, тянул время, просматривая список унылых дел, назначенных к слушанию. Джош с видеопленкой ожидал в кабинете судьи. Он мерил шагами загроможденную мебелью комнату, постоянно хватаясь за сотовый телефон. Мысли его были далеко — в другом полушарии. Нейт по-прежнему молчал.

Бодрые уверения Валдира казались хорошо отрепетированными: Пантанал — огромная территория, проводник прекрасный, судно надежное, индейцы скрываются в джунглях, они не хотят попадаться белым на глаза. Он непременно позвонит, как только получит весточку от Нейта.

Джош подумывал даже о спасательной операции. Но одна идея добраться до Корумбы казалась довольно дерзкой, а уж проникнуть в глубь Пантанала и найти на его необъятных просторах пропавшего адвоката — и вовсе фантастической. Тем не менее он мог поехать туда и сидеть возле Валдира, пока хоть что-то не станет известно.

Стэффорд работал по двенадцать часов в сутки шесть дней в неделю, а дело Филана грозило вот-вот взорваться. У Джоша не хватало времени, чтобы пообедать, не говоря уж о поездке в Бразилию.

Он снова попытался связаться с Валдиром по сотовому — линия была занята.

Уиклифф вошел в кабинет, извиняясь за опоздание и одновременно снимая мантию. Демонстрируя свою занятость, он хотел произвести впечатление на такого могущественного адвоката, как Стэффорд.

Первую часть видеопленки они просмотрели молча. На экране возник Трой, сидящий в своей инвалидной коляске. Джош устанавливал перед ним микрофон. Напротив расположились три психиатра со списком вопросов, лежащим перед ними на столе. Освидетельствование продолжалось двадцать одну минуту и завершилось единодушным признанием дееспособности мистера Филана. Уиклифф улыбнулся.

Но вот врачи удалились. Камера, установленная прямо напротив Троя, продолжала фиксировать происходящее. Вот Трой достает свое рукописное завещание и подписывает его.

После психиатрической экспертизы прошло всего четыре минуты.

— Сейчас он прыгнет, — сказал Джош.

Камера запечатлела Троя, который вдруг оттолкнул коляску от стола и встал. Вот он исчезает с экрана, а Джош, Снид и Тип Дурбан, не веря глазам своим, какой-то миг наблюдают за этим невероятным событием, прежде чем броситься за стариком.

Отснятый материал производил весьма драматическое впечатление.

В течение следующих пяти с половиной минут камера фиксировала лишь пустую комнату и звук голосов. Затем бедный Снид плюхается на то место, где только что сидел Трой. Он явно потрясен, едва не плачет, но, взяв себя в руки, сообщает в камеру о том, чему стал свидетелем. То же самое проделывают Джош и Тип Дурбан.

Тридцать девять минут видеозаписи.

— Как они собираются это опровергнуть? — спросил Уиклифф, когда просмотр закончился. Вопрос повис без ответа. Двое наследников — Рекс и Либбигайл — уже подали заявления об опротестовании завещания.

Остальные скоро последуют их примеру. Джош разговаривал с большинством из их поверенных — все работали над составлением заявлений в суд.

— Каждая паршивая акула в этой стране желает урвать кусочек состояния Троя, — сказал Джош. — Мнений будет не счесть.

— Вас беспокоит самоубийство?

— Конечно, беспокоит. Но Филан так тщательно спланировал все, включая и собственную смерть. Он точно знал, где и как хочет умереть.

— А как насчет другого завещания? Того, толстого, которое он подписал сначала?

— Он его не подписал.

— Но я сам видел это на пленке.

— Нет. Он нацарапал там «Микки-Маус».

Уиклифф в это время что-то записывал в своем рабочем блокноте, и его рука замерла.

— Микки-Маус? — повторил он.

— Вот как обстоит дело, судья. С восемьдесят второго по девяносто шестой год я подготовил для мистера Филана одиннадцать завещаний. Одни были длинными, другие короткими, и он столько раз распределял свое наследство, что вы даже представить себе не можете. Закон гласит, что каждое новое завещание отменяет предыдущее, каковое должно быть уничтожено. Я приносил к нему в кабинет новое завещание, и он часа два корпел над ним, вылавливая блох, после чего подписывал. Я держал его завещания у себя в конторе и всегда наряду с новым приносил предыдущее.

Когда мистер Филан подписывал последнее, мы с ним скармливали предпоследнее резательной машинке — она всегда стояла рядом с его столом. Ему чрезвычайно нравилась эта процедура. В течение нескольких месяцев он был абсолютно доволен, потом кто-нибудь из детей доводил его до бешенства, и он заводил разговор об изменении завещания. Если его наследникам удастся доказать, что он был не в себе, когда составлял последнее завещание, то не останется никакого, поскольку все предыдущие уничтожены.

— И это будет означать, что он умер, не оставив завещания, — добавил Уиклифф.

— Да, и, как вам прекрасно известно, по виргинским законам его наследство будет разделено между его детьми.

— Семью детьми. Одиннадцать миллиардов.

— Одиннадцать миллиардов — заманчивая сумма. Разве вы не станете опротестовывать завещание?

Большой шумный процесс — именно то, чего хотел Уиклифф. И он знал, что адвокаты, включая Стэффорда, на этой войне разбогатеют еще больше.

Война предполагает наличие двух сторон, а пока имелась только одна. Должен появиться человек, который будет защищать последнюю волю мистера Филана.

— О Рейчел Лейн что-нибудь стало известно? — спросил судья.

— Пока нет, но мы ее ищем. Полагаем, она миссионерка где-то в Южной Америке. Но мы ее еще не нашли. У нас там работают люди. — Джош вдруг сообразил, что употребил слово «люди» весьма неосмотрительно.

Уиклифф смотрел в потолок, погруженный в свои мысли.

— Почему он оставил одиннадцать миллиардов незаконной дочери-миссионерке?

— На этот вопрос я не могу ответить, судья. Он столько раз удивлял меня, что я устал от его выходок.

— Все это немного смахивает на безумие, не так ли?

— Да, немного странно.

— Вам о ней было известно раньше?

— Нет.

— Значит, могут появиться и другие наследники?

— Все возможно.

— Он был неуравновешенным человеком?

— Нет. Скрытным, эксцентричным, капризным, злобным как черт — да. Но он отлично понимал, что делает.

— Найдите эту женщину, Джош.

— Мы стараемся.

В переговорах участвовали только вождь и Рейчел. С того места, где сидел Нейт, под гамаком на пороге мужского дома, он мог видеть их лица и слышать голоса. Вождя тревожили тучи. Он что-то сказал, потом выслушал Рейчел, затем медленно поднял глаза к небу, словно ожидая, что оттуда внезапно грянет смерть. Нейт понял, что индеец не просто слушает Рейчел, но и ищет у нее совета.

Заканчивалась утренняя трапеза, ипики готовились приступить к дневным делам. Охотники собирались небольшими группами у мужского дома, точили стрелы и проверяли луки. Рыбаки раскладывали сети и лески. Молодые женщины взялись за метлы. Их матери отправились в поля и огороды, разбитые неподалеку от леса.

— Вождь считает, что надвигается буря, — объяснила Рейчел, когда совещание было окончено. — Говорит, вы можете ехать, но проводника он с вами не отпустит. Слишком опасно.

— А мы доедем без проводника? — поинтересовался Нейт.

— Да, — ответил Жеви, и Нейт бросил на него многозначительный взгляд.

— Это было бы неблагоразумно, — возразила Рейчел. — Реки сейчас слились, очень легко заблудиться. Даже у ипиков пропадают рыбаки во время сезона дождей.

— А когда может закончиться шторм? — спросил Нейт.

— Трудно сказать.

Нейт глубоко вздохнул. Он устал, его искусали москиты, ему до смерти надоело это приключение, и он волновался, зная, как тревожится Джош. Да и миссия пока не удалась.

Нейт не тосковал по дому, потому что ничего хорошего его там не ждало. Но ему хотелось снова очутиться в Корумбе с ее уютными кафе, симпатичными отелями и ленивыми улицами.

— Я искренне сожалею, — сказала Рейчел.

— Мне действительно надо возвращаться. В конторе ждут известий.

Рейчел слушала его, но ей это было безразлично. Какие-то озабоченные люди в вашингтонском офисе мало ее занимали.

— Мы можем поговорить? — спросил Нейт.

— Мне нужно идти в соседнюю деревню на похороны девочки. Почему бы вам не присоединиться ко мне? У нас будет масса времени для разговоров.

Лако шел впереди. Его правая нога была вывернута носком внутрь, поэтому при каждом шаге он припадал на левую, потом как бы перепрыгивал на правую. Даже смотреть на это было больно. За ним шла Рейчел, потом — Нейт, нагруженный холщовым мешком, который она ему дала. Жеви отстал, чтобы они не подумали, что он подслушивает их разговор.

Отойдя от овальной цепи хижин, они миновали брошенные квадратные делянки, заросшие чахлым кустарником.

— Ипики выращивают кое-что на маленьких участках, очищенных от деревьев, — объяснила Рейчел. Нейт шел прямо за ней, стараясь не отставать. — Почва здесь бедная, спустя несколько лет перестает родить. Они ее оставляют, как того требует природа, и углубляются дальше в лес. После довольно длительного отдыха почва восстанавливается, никакого ущерба она не претерпевает. Для индейцев земля — это все. Это их жизнь. Большую часть земли у них отняли так называемые цивилизованные люди.

— Знакомая история.

— Да, знакомая. Мы истребляем их, устраивая массовые кровопролития, заражая их болезнями, отнимая у них землю. А потом помещаем в резервации и не можем понять, почему они не чувствуют себя в них счастливыми.

Она поздоровалась с двумя обнаженными маленькими женщинами, взрыхлявшими землю неподалеку от тропы.

— У здешних женщин очень тяжелая работа, — заметил Нейт.

— Да. Но она кажется им легкой по сравнению с рождением детей.

— Я предпочитаю смотреть, как они работают.

Воздух был очень влажным, и когда они вошли в лес, Нейт уже истекал потом.

— А теперь расскажите мне о себе, Нейт, — бросила через плечо Рейчел. — Где вы родились?

— Это потребует времени.

— А вы обозначьте лишь основные вехи. Ну давайте, Нейт. Вы же хотели поговорить. У нас есть время. Дорога займет полчаса.

— Родился я в Балтиморе, у меня был младший брат, родители развелись, когда мне было пятнадцать. Учился в школе в Сент-Поле, в колледже в Хопкинсе, в юридической академии в Джорджтауне, а потом безвыездно жил в округе Колумбия.

— У вас было счастливое детство?

— Наверное. Я много занимался спортом. Отец тридцать лет работал на государственном пивоваренном заводе и всегда ходил на матчи «Орлят» и «Иволг». Балтимор — большой город. Давайте теперь поговорим о вашем детстве.

— Если хотите. Оно у меня было несчастливым.

«Как удивительно, — подумал Нейт. — У этой бедной женщины никогда не было шанса стать счастливой».

— Вы сами захотели стать юристом, когда выросли?

— Разумеется, нет. Ни один здравомыслящий ребенок не хочет стать юристом. Я собирался играть за «Орлят» или за «Иволг», а может, за тех и за других.

— Вы ходили в церковь?

— Конечно. На Рождество и на Пасху.

Тропинка почти исчезла, и теперь они пробирались сквозь густые заросли. Нейт спросил:

— Змея, которая убила девочку, что она собой представляет?

— Она называется бима, но вы не беспокойтесь.

— Почему же мне не беспокоиться?

— Потому что вы в обуви. Это очень маленькая змейка, она кусает ниже лодыжки.

— А если на меня нападет большая?

— Расслабьтесь.

— А как же Лако? Он ведь не носит обуви.

— Да, но он все замечает.

— Насколько я понимаю, укус бимы смертелен?

— Он может оказаться смертельным, если у вас нет противоядия. У меня оно раньше было, и если бы вчера оно оказалось под рукой, девочка не умерла бы.

— Но если у вас будет много денег, вы сможете купить много противоядий. Уставите все полки лекарствами. Купите симпатичную моторную лодочку, которая будет возить вас в Корумбу и обратно. Построите клинику, школу, церковь и обратите в христианство весь Пантанал.

Она остановилась и резко обернулась. Их взгляды встретились.

— Я ничего не сделала, чтобы заработать эти деньги, и я не знала человека, который их заработал. Пожалуйста, не говорите мне этого больше. — Слова звучали твердо, и выражение лица было непроницаемым.

— Тогда отдайте их на нужды благотворительности.

— Они не мои, чтобы я могла их отдать.

— В таком случае деньги будут растранжирены. Миллионы уйдут на оплату услуг юристов, а то, что останется, поделят между вашими родственниками. И, поверьте мне, вам не понравится, что те с ними сделают. Вы даже представить себе не можете, сколько сердец разобьют эти люди, если получат деньги. А то, что они не смогут промотать сами, перейдет к их детям, и таким образом деньги Филана отравят и следующее поколение.

Сжав запястье Нейта, Рейчел очень медленно произнесла:

— Мне это безразлично. Я буду за них молиться.

Потом повернулась и снова зашагала. Лако успел уйти далеко вперед. Жеви едва виднелся позади. Они шли молча по полю, расположенному у ручья, потом оказались в густой роще. Лианы и ветви сплетались, образовывая плотный шатер. Воздух стал прохладным.

— Давайте отдохнем, — предложила Рейчел.

Речушка петляла в лесу, и тропинка, дно которой было выстлано голубыми и оранжевыми камнями, пересекала ее.

Рейчел опустилась на колени и плеснула водой в лицо.

— Эту воду можно пить, — сказала Рейчел. — Она течет с гор.

Нейт присел на корточки рядом и сунул руку в воду. Она была чистой и холодной.

— Это мое любимое место, — призналась Рейчел. — Я почти каждый день прихожу сюда купаться, молиться и размышлять.

— Трудно поверить, что мы в Пантанале. Слишком холодно.

— Мы сейчас на самой его границе. Отсюда недалеко до Боливийских гор. Пантанал начинается где-то рядом и простирается на восток до бесконечности.

— Я знаю. Мы перелетели его почти весь, разыскивая вас.

— В самом деле?

— Да, полет был недолгим, но вид на Пантанал сверху открывался отличный.

— И почему вы меня тогда не нашли?

— Нас завертел ураган, пришлось совершать аварийную посадку. Никогда больше и близко не подойду к маленькому самолету.

— А здесь и приземлиться негде.

Сняв туфли и носки, они погрузили ноги в воду. Сидя на прибрежных камнях, прислушивались к журчанию воды. Они были одни; ни Лако, ни Жеви не было видно.

— В Монтане, когда я была девочкой, мы жили в маленьком городке, где мой отец — приемный отец — служил священником. Неподалеку от границы городка протекал маленький ручеек вроде этого. И там было место под высокими деревьями, похожее на это, куда я приходила, опускала ноги в воду и сидела часами.

— Вы там прятались?

— Иногда.

— А теперь тоже прячетесь?

— Нет.

— Думаю, что прячетесь.

— Нет, вы ошибаетесь. Я нашла для себя идеальное место, Нейт. Много лет назад я вручила свою судьбу Богу и следую туда, куда Он меня ведет. Вот вы считаете меня одинокой, а это неправда. Он со мной каждую минуту. Он знает мои мысли, угадывает мои желания и отводит от меня тревоги и страхи. Я живу в этом мире в полном согласии с собой.

— Такого мне еще слышать не доводилось.

— Вчера вечером вы сказали, что слабы. Что это значит?

Исповедь полезна для души, говаривал ему Серхио во время курса лечения. Если Рейчел интересно, Нейт попытается рассказать и шокирует ее правдой.

— Я алкоголик, — сказал он почти с гордостью, так, как их учили говорить в клинике. — За последние десять лет почва четыре раза уходила у меня из-под ног. И в это путешествие я отправился прямо из больницы. Не могу с уверенностью сказать, что никогда больше не буду пить. От кокаина я отказывался трижды и, хоть зарекаться не следует, могу предположить, что больше никогда к нему не притронусь. Четыре месяца назад, пока я был в клинике, против меня возбудили дело о банкротстве. Я нахожусь сейчас также под следствием по делу об уклонении от налогов. Мои шансы угодить в тюрьму и потерять лицензию на адвокатскую деятельность — пятьдесят на пятьдесят. О двух моих разводах вы уже знаете. Обе мои бывшие жены меня терпеть не могут и отравили своей ненавистью детей. Я сделал все, чтобы искалечить себе жизнь.

Душевный стриптиз не принес ему ни удовлетворения, ни облегчения.

Рейчел выслушала его не дрогнув.

— Что-нибудь еще? — спросила она.

— О да. Я пытался покончить с собой дважды — то есть два случая я точно помню. Один раз в августе, что и привело меня в клинику. А еще — несколько дней назад, в Корумбе.

Кажется, это была рождественская ночь.

— В Корумбе?

— Да, в гостиничном номере. Упился чуть не до смерти дешевой водкой.

— Бедный вы человек.

— Согласен, я болен. Это настоящая болезнь. Я неоднократно сознавался в этом своим врачам.

— А признавались ли вы в этом когда-нибудь Богу?

— Уверен, что Он и так знает.

— Несомненно, знает. Но не может помочь, пока вы не попросите. Он всемогущ, но вы должны сами прийти к Нему, через молитву, через покаяние.

— И что будет?