Горец. Кровь и почва Старицкий Дмитрий
– Как и все с объявленного капитала. Но сами вышки недорого стоят. Установки по перегонке тоже не золотые. Другое дело налог на продажу керосина за пределы Рецкой марки. Последний мне было очень тяжело внедрить. Но тут помог император Отоний, разрешивший собирать местные сеймы прямыми выборами из имперских граждан. Новые налоги вводит теперь Гражданская палата. Они и ввели. Палата баронов утвердила. Я подписал.
– С нефтяников тогда не лишнее было бы взять еще налог на народное образование.
– Неплохо было бы. Но… политика – это искусство возможного в данный момент. Налогов никто не любит. Если у тебя нет силы заставить их платить, то лучше и не заикаться. Но и так треть бюджета марки состоит из керосиновых денег.
– Значит ли это, что на другие фракции нефти керосиновый налог не распространяется?
– Когда его вводили, всех интересовал только светильный керосин. Остальное считалось отходами.
– Тем более мне надо будет ставить самую современную нефтеперегонку.
– А потянешь?
– Надо считать… – почесал я репу.
– Денег я дам, – улыбнулся герцог. – В могилу золото с собой не заберешь, а тут хоть на дело пойдет. И дорога Вахрумкина там недалеко заворачивает по плану. Речка только вот там несудоходная. Бурная.
– Рано вам себя хоронить.
– Когда-нибудь все же придется, – философски заметил герцог.
– Лучше позже, отец. Ты еще Политехнический институт не открыл во Втуце. Институт твоего имени. Памятник будет тебе на все века.
– Да… Пора. Пора его открывать. А насчет твоего этого… ЦАГИ[7] требуй на него денег у Бисера, он теперь адмирал неба. Ему это нужнее.
«Всё. Раздача пряников и печенюшек закончилась», – подумал я. Но ошибся.
Уже прощаясь, герцог поздравил меня подполковником своей гвардии – шефом бронекавалерийского полка.
Вот я все же и настоящий генерал.
Почему не рад?
Присутствовали на совещании в узком кругу в императорской госпитальной палате Охотничьего городка кроме самого императора фельдмаршал Аршфорт, генерал Молас и ваш покорный слуга.
Вопрос шел о будущем военно-воздушных сил.
В связи с необходимостью возвышать бывшего имперского принца, а ныне простого трудящегося герцога Тона изменялось все штатное расписание должностей и чинов.
Превышение на один ранг по отношению к чинам военно-морского флота оставили, но вернули чин фрегат-капитана. Таким образом, капитаны-командоры стали равны контр-адмиралам. На этом и хотели остановиться, но я предложил создать полный табель о рангах. Все же воздушный флот больше не игрушка, а самостоятельный боевой вид вооруженных сил, доказавший свою полезность на войне.
– Адмиралы обидятся, – заявил император.
– Вместо адмиралов тогда надобно ввести чины маршалов авиации, государь.
– И как это будет звучать?
– Маршал авиации или маршал воздушного флота будет равен полному адмиралу или генералу рода войск, что логично. А вице-маршал авиации будет равен вице-адмиралу. У капитанов-командоров изъять из названия чина слово «капитан» и обозвать их просто командорами воздушного флота или командорами авиации. Чин адмирала неба, таким образом, становится традиционной императорской регалией. Чтобы не путать с морским флотом, присвоить летчикам и воздухоплавателям вместо черного мундир цвета ультрамарин. Голубые выпушки и генеральским чинам голубой двойной лампас на штаны. Кроме того, уже так сложилось, что есть в воздушном флоте летно-подъемный состав и наземный состав. Наземному составу воздушного флота предлагаю присвоить сухопутные чины. К примеру, полковник авиации или генерал-майор воздухоплавания.
Я замолк, а Бисер склонил голову к левому плечу и ехидно спросил:
– И кого из генералов ты собираешься перетащить под свое командование?
– Из генералов никого, государь. Только одного гвардейского подполковника из штрафников.
– Что так мало?
– Остальные, государь, все в штурмовики просятся. И я думаю, что генерал-адъютант от таких бойцов, которые готовы на все и которым нет пути назад в высшее общество, не откажется.
– Не откажусь, государь, – откликнулся Молас. – Люди в штрафниках проверенные, правильно мотивированные выгрызать крамолу среди аристократии. Прекрасно понимают, что в гвардии им больше не служить, но лично вам преданы. Зачем разгонять такой прекрасный человеческий материал по дальним гарнизонам?
– Быть по сему, – согласился с нами уже уставший от этого совещания император. – Но что будем делать с Тоном?
– Произвести в командоры, надеть на него «полосатые штаны», – хохотнул фельдмаршал. – Поставить начальником штаба воздушного флота. Кто-то же должен заниматься рутиной, разгружая от нее адмирала неба. Тем более Тон именно этим и занимался при прошлом царствовании… неофициально. Как порученец. Думаю, что он с работой справится.
Император закрыл глаза, пожевал губами, что-то там себе размышляя, потом изрек:
– Что ж, на том и порешим. Кобчик, с тебя эскизы новой униформы. И смотри, чтобы я в ней выглядел нарядным, – слегка вымученно завершил император наши посиделки и потянулся за коньяком, которым глушил головные боли. Выпил и констатировал: – И все командующие воздушными эскадрами, таким образом, остаются на своих местах. Прекрасно.
И монарх отпустил нас мановением кисти.
Куда только делась его бешеная работоспособность, которой он отличался всю войну, вытягивая тылы Восточного фронта?
Парад победы провели в столице, совместив его с коронационным церемониальным маршем. В императорском указе звучало, что в связи «с победой в Великой войне в параде будут принимать участие только фронтовики». Посему парад оттянули на конец февраля и спешно сколачивали ротные коробочки из войск Аршфорта и Бьеркфорта. Частично из огемских полков. Но большинство огемцев бросили на охрану императора и его резиденций.
Дипломаты бывших противников в Винетии еще тягомотно обсуждали условия и место проведения будущей мирной конференции, а империя уже ликовала. Все знали, что такие мирные конференции могут продолжаться месяцами. Перемирие никем не нарушалось, и победа империи никем не оспаривалась.
Царцы были счастливы выйти из войны без территориальных потерь. Подумаешь, один портовый городишко, от которого все торговые трассы ведут только в империю. «Восстановят железные дороги и мосты, и будем как прежде торговать», – передавали сплетники слова куявского царя.
Республика на западе все глубже окуналась в пучину гражданской войны.
А Соленые острова не привыкли воевать одни. Им обязательно нужен был партнер по коалиции, который примет на себя основные людские жертвы в войне. И по своей шакальей привычке островитяне уже приготовились откусить кусок земли у бывшего союзника. Выступив адвокатом провинции Сабиния, в которой стояли три островные дивизии на фронте, островитяне под предлогом отсутствия легитимного правительства в республике предложили восстановить древнее королевство Сабиния. На том юридическом основании, что даже в Лютецком королевстве Сабиния имела статус автономного принципата. И того, что прямые потомки древних сабинских королей и последующих сабинских принцев последние полвека проживали на их островах с того самого момента, когда, спасая свою жизнь, они бежали за пролив от озверевшей революционной толпы, набегавшей из центральных областей республики.
И, как водится, уже присмотрели себе там порт под военно-морскую базу, чтобы держать под своим полным контролем главный пролив из Северного моря в океан.
Ситуация осложнялась тем, что на переговорах в Винетии республиканские дипломаты не могли внятно сказать, кого именно они представляют, потому как столица республики была уже полностью в руках Лиги социальной справедливости, успевшей объявить эту страну «депо мировой революции». А уцелевшие в столичных беспорядках министры «правительства национального спасения» собрались в южном, ничем не примечательном горном городишке Сожжет, наверное, потому что он был самый близкий к границе со Швицем. Но тем не менее они активно возражали против того, чтобы сабинцам даровать независимость от республики, потому как в этом случае республика теряла почти все северные морские порты.
Но я отвлекся от парада.
Провели торжественное действо на центральном проспекте Химери. Больше там просто негде. По старому принципу – туда и обратно. В смысле покрасоваться до Старого города, а оттуда уже парадным расчетом мимо дворцовых гренадеров, которые стояли линейными вдоль проспекта с флажками на штыках. Ну и оцепление поставили из тех же оставшихся верными гвардейцев. А то народ от любопытства прямо под гусеницы лез.
Так как Вальд умудрился подтянуться к шапочному разбору, то и его с бригадой втянули в парадный расчет. А посему распределили технику на параде так.
Сначала прошла пехота.
За ней коротким галопчиком и на рысях кавалерия.
А потом уже и мы, лязгая траками по брусчатке.
Первой шла самая заслуженная в подавлении мятежа коробочка из четырех пулеметных танкеток под моим командованием на БРЭМ. Командиры машин торчали по пояс из башенных люков, отдавая воинскую честь трибуне с императорским окружением.
За нами шла новенькая БРЭМ без крана и отвала, переделанная в КШМ[8]. Из нее торчал по грудь Вальд, сверкая золотыми генеральскими погонами, нашитыми прямо на комбинезон. Из заднего люка торчал знаменосец бригады с развернутым флагом соединения.
Кстати, Вальд по уму машину перестроил. Вооружение снял совсем, кроме люкового крупнокалиберного пулемета на турели. В бортах прорезал удобные дверцы. Внутри обеспечил комфорт мягкими сиденьями, откидными столиками, кожаными карманами для карт и штабных журналов, выходными штекерами полевых телефонов на наружных бортах. Сами телефоны хранились под сиденьями в рундуках и для них катушки проводов закреплялись на крыше. Свет внутри от плоских карбидных ламп. Тепло давала очень дорогая калильная лампа с платиновой сеткой, зато пожаробезопасная. Этакий БТР[9], рассчитанный на восемь человек. Чем-то эта переделанная эвакуационная машина стала напоминать мне советскую «маталыгу»[10].
За Вальдовой машиной шли коробочки «артштурма», «коломбин» и «элик».
И на закуску, к восторгу публики, в небе профланировали четыре дирижабля.
Командовал парадом генерал кавалерии граф Бьеркфорт.
Принимал парад генерал-фельдмаршал граф Аршфорт.
Обеспечивал все действо начальник генерального штаба инженер-генерал Штур.
С последним я столкнулся, когда тот обходил строй нашей техники, приготовлявшейся к торжественному маршу.
– Кобчик, – сграбастал меня этот большой человек в свои лапы и сдавил так, что у меня чуть ребра не треснули, – всю жизнь буду гордиться, что именно я дал тебе путевку в жизнь.
Отставил меня на вытянутые руки, полюбовался.
– Красавец, бронемастер, подполковник уже, – кивнул он на мои погоны рецкой гвардии. – А был-то всего фельдфебель без школьного аттестата. Зато теперь, я слышал, ты уже целый академик. Это так?
– Так, – согласился я. – Прогнулись имперские академики перед императором после того, как я клан Тортфортов на ноль помножил. Побоялись, что следующие они будут, – схохмил я. – Вот и дали взятку.
– Ну, показывай свои бронеходы. Знаешь, что меня больше всего интересует?
– Знаю, экселенц, их способность ликвидировать полевые заграждения.
Не успел я показать Штуру БРЭМ и «артштурм», как мы наткнулись на Вальда, который распекал за что-то ротного.
– Знакомьтесь, – представил я их друг другу. – Это герой Кардского прорыва бронемастер генерал-майор артиллерии Вальд, командир отдельной «железной» бригады, а это начальник имперского генерального штаба инженер-генерал Штур. Я под его началом служил в штабе ольмюцкой армии начальником чертежного бюро. В самом начале войны.
Вальд сразу стал деревянным в присутствии столь большого начальства. Моментально принял фрунтовую стойку и по всем правилам доложился о состоянии бригады и ее готовности к параду. Я заметил, что настроение при этом у Штура несколько скисло. Выслушав доклад, инженер-генерал подал Вальду руку для пожатия, сказал «хвалю» и отпустил его. Вальд моментом испарился.
А Штур оттащил меня за рукав в сторонку от скопления военных и полушепотом спросил:
– У тебя действительно в Реции такая большая стройка, как об этом сплетничают?
– Есть такое дело, экселенц. Целый город строю. С нуля.
– В случае чего найдешь мне там теплое местечко? По старой дружбе?
– Не понял? Вы сейчас просто на вершине карьеры, экселенц.
– То-то и оно. – Генерал вынул портсигар и закурил толстую папиросу, чиркнув спичкой о подошву сапога. – Боюсь, что мне нацепили малиновые лампасы только для того, чтобы я разогнал эту богадельню, называемую имперским генштабом. А потом самого выпрут в отставку «с почетом», повесят большой орден и дадут хорошую пенсию. Ты, Савва, лучше меня знаешь, как это бывает. А я еще не старый. В ответ я поспособствую, чтобы твои проекты по бронетехнике имели высший приоритет, пока я у власти.
– Я знаю, что значит быть в каждой бочке затычкой, – хмыкнул я. – А вот вы, экселенц, как я понял, в отставку совсем не желаете, а ищете возможность заранее иметь надежный запасной аэродром?
– В точку. Хорошо сказано, – кивнул начальник генштаба. – Запасную причальную мачту для такого дирижабля, как я, – и улыбается, показывая золотые коронки, оглаживая свои корпусные бока.
– Что ж… хорошим инженерам, а тем более хорошим организаторам я в Калуге всегда буду рад. Тем более вам. Но… – замялся я.
– Говори прямо.
– Вы тогда окажетесь у меня в подчинении… – выдохнул я. – А я не самый снисходительный начальник. Деньги-то не казенные…
– Делов-то куча, – отмахнулся инженер-генерал. – Я всю жизнь всегда у кого-нибудь да в подчинении. Почему не у тебя? В отличие от некоторых ты не самодур какой. По рукам?
– По рукам. – Мы скрепили договоренность пожатием. – Только бронетехникой теперь будет Вальд заведовать. Меня император на авиацию кинул, чему я откровенно рад. Но сами броневики клепает мой собственный завод.
– Вальд… – протянул Штур, словно пробуя это имя на вкус. – Не глянулся он мне. Может, он и хороший генерал, но не орел, – выдал начальник генштаба свое заключение. – Слишком чинопочитателен. Ладно. Время. Я побежал. А вы тут чтобы в полной готовности. А про твою авиацию потом поговорим.
Штур сел в коляску, около которой его ожидали адъютант с ординарцем, и покатил к коробочкам кавалерии.
Не успело затихнуть клацанье подков по брусчатке, как рядом материализовался Вальд.
– Савва, я всегда знал, что ты настоящий друг. Такой подвод дорогого стоит. Как он как начальник?
– Сложный, но работать с ним можно, – ответил я. – По крайней мере, не самодур. И новшества хорошо воспринимает. Инженер все же.
Прошла техника на параде хорошо. Не сказать, что как на Красной площади «по ниточке», но годно. Не зря я мехводов гонял как сидоровых коз.
Стоящие на временной, задрапированной тканью патриотических цветов трибуне гости императора впечатлились. Особые восторги вызывал у окружающих дипломатический корпус. Но даже те из наших, кто увидел бронеходы вживую только сегодня, делали вид, что для них эта картинка привычная – понты дороже денег, но выглядели ошарашенно.
Я уже не говорю о простой публике – та просто ревела от восторга лицезрения имперской мощи. Больше нас восторгов досталось только дирижаблям.
Потом был званый пир во дворце Старого города, на который из всей броненосной артиллерии пригласили только меня и Вальда.
Попав в этот дворец, я понял, почему Бисер так заботился о сохранности его интерьеров. Если что и может их переплюнуть, то дворцы старого Петербурга – Аничков, Зимний, дворец Юсуповых… И то не каждая комната.
Обеденный зал был огромен. Столы стояли в три ряда. Не ожидал я, что у императора будет такая куча нахлебников. В Будвице при дворе ольмюцкого короля все было устроено намного скромнее, хотя интерьеры выглядели не хуже.
Прежде чем приступили к еде, огласили указ об учреждении памятной медали «Победителю в Великой войне». Для фронтовиков в серебре. Для остальных военнослужащих – в светлой бронзе. Но награждена будет ею вся имперская армия и гвардии электоров, потому что победу ковали не только на фронте, но и в тылу. Поэтому такая же медаль в бронзе будет выдана всем железнодорожникам и фабрикантам, работавшим на армию. Только вот рисунок на них будет другой. На одной паровоз, на другой – коптящие трубы заводов. Отдельная медаль будет для врачей и сестер милосердия госпиталей и санитарных поездов, но ротные санинструкторы и полковые фельдшеры получат армейские медали.
– А вот за победу над гвардейским мятежом наград не будет, – завершил император свою речь. – Ибо я одинаково скорблю обо всех павших в нем моих подданных, и верных мне, и заблуждавшихся. Все они наши люди. Мое царствование началось с крови, которой я не желал. В том числе и моей. Надеюсь, что больше таких трагических событий в империи не будет. А теперь выпьем за единство империи и всех народов, ее населяющих. Вместе мы непобедимы! История это уже подтвердила.
Я все хорошо слышал, так как сидел почти рядом с Бисером среди остальных членов ЧК.
Вальда посадили в самом конце правого стола, с генералами, но после придворных. Тут в рассадке за столами существует давно уже устоявшаяся иерархия. В зависимости от близости к трону, а не от заслуг перед империей.
Ремидий сидел по правую руку от императора на инвалидной коляске, которую наконец-то для него сделали. С алюминием ничего не получилось… Точнее, получилось, но выглядело непрезентабельно. Мастера по своей инициативе смастерили коляску из ценных пород дерева с инкрустацией позолоченной бронзой. Сиденье и спинка коляски кожаные, набитые прочесанным конским волосом, а на колеса поставили латунные обода для рук. Герцог довольно быстро научился ею управлять. И был очень доволен своей хоть и ограниченной, но мобильностью.
Я подумал, что в загородном дворце Втуца придется пандусы строить. Проблема – как их вписать в законченный интерьер? Кому эту работу поручить?
Потом были тосты, инициированные Бисером. За Аршфорта, за Бьеркфорта, за Дзиньфорта, за… кучу чем-либо отличившихся генералов. Меня поднимали дважды – вместе в Вальдом и вместе с Плотто и Тоном. Длинно тостовали… Даже за отсутствующего Вахрумку был тост.
После тоста за здравие императора Бисер покинул зал.
В голове шумело от великолепного вина императорских подвалов. Смотрел я на эту толпу, роящуюся у подножия трона, ловящую краткий миг милости монарха, и все сильнее мне хотелось домой, в горы. Потому как за вожделенный краткий миг милости это стадо бизонов затопчет любого у себя на пути и не заметит.
– У тебя есть где нормально переночевать в городе? – подкатил ко мне на коляске Ремидий.
От неожиданности я даже дернулся.
– У меня тут дом в столице. Устрою вас в лучшем виде, – заверил я сюзерена и названого отца.
Естественно. Отдам герцогу большую спальню, а сам с баронессой высплюсь на третьем этаже. Там кровать не такая широкая, но нам места хватит.
– Тогда поехали отсюда, я что-то устал, – заявил Ремидий тоном, не терпящим возражений.
Я встал из-за стола, бросил салфетку на приборы и покатил коляску с герцогом к выходу.
Вслед за нами вышли из зала Аршфорт, Штур и Бьеркфорт.
– Савва, ты сегодня принимаешь? – спросил Штур.
– Если герцог позволит, – ответил я.
– Позволю, обязательно позволю, – отозвался Ремидий. – Надоело мне в госпитальной палате. Хоть нормально с людьми пообщаюсь. А где Молас?
– Как всегда, с Бисером, – пожал плечами Аршфорт.
– Ваша светлость, – вкрадчиво напомнил Штур, – а если вам потребуется медицинская помощь?
– На этот случай у меня дома есть обученная сестра милосердия с санитарного поезда, – заверил всех я.
И все ждал, когда выйдет Плотто и присоединится к нашей компании.
Не вышел.
6
Итак, расклад среди победителей уже вырисовывается. Самостоятельными силами имперского послевоенного политикума следует признать армию, разведку, придворную камарилью и крупных фабрикантов. И каждая из этих группировок желает напрямую замыкаться на императора.
Есть еще воздухоплаватели и морской флот как непосредственно стоящие на службе монарха, не входящие в сферу подчинения имперского генштаба. Но эти в политику не лезут и тем представляют собой темных лошадок в этих честолюбивых бегах.
Морской флот, как всегда, был вне политики. Традиция такая. Вероятно, оттого что служили они всегда далеко от столицы с ее вечными интригами. Как только моряки получили манифест о том, что император после покушения остался жив, так срочно командующие флотами прислали телеграммы с выражением полного верноподданничества.
А воздухоплаватели без императорской поддержки никто и зовут их никак. Ибо дирижабли слишком дорогое удовольствие даже для империи.
Каждая такая страта лелеет свои чаяния и интересы с завидным аппетитом на имперскую казну.
Старая аристократия после подавления мятежа Тортфортов больше отдельной самостоятельной силы собой не представляет, так что действовать они будут через придворных, усиливая их.
Интересно вот только, к кому отнести ГАУ – к фабрикантам или к армейцам?
Чую, пора мне обзаводиться собственной полноценной службой безопасности, а не только охраной заводов и себя любимого.
Забыл в раскладе политикума учесть гражданских чиновников. Но там еще года два будет утрясаться их замена на имперских граждан, пока они дойдут до понимания классового единства и общих классовых интересов. Так что как политическую силу их пока можно не учитывать.
Сам я сижу враскоряку на трех стульях. И фабрикант, и армеец, и воздухоплаватель. Каждая из этих группировок может записывать меня в свой актив. И чем дольше я буду находиться в столице, тем меньше у меня пространства для маневра. Тем активнее меня будут втягивать в местные разборки.
Пора домой…
Кроме аэропланов и бронетехники мне там есть чем заняться. В том числе и реформированием рецкой армии в пользу ее большей мобильности, огневой мощи и управляемости. С Ремидием мы уже неоднократно оговаривали такую реформу, когда я его посещал в госпитальной палате.
Планы наши были весьма реальны еще тем, что не нужно было выходить на генштаб, и имели поддержку рецкого генералитета.
Дивизионной структуры у горных войск не было и до войны. Корпуса сразу делились на отдельные бригады. Да и был-то до войны всего один горный корпус в Реции.
Война наглядно показала, что одновременно больше батальона в боях войск в горах не участвует. Только мешают друг другу.
Полковое звено из боевого расписания нами убиралось, батальоны, эскадроны и артиллерийские батареи усиления становились отдельными частями. Батальоны к тому же получали свою артиллерию – минометы и малокалиберные 37-миллиметровые пушки-игрушки на собачьей тяге. Что-что, а крупных волкодавов в горах хватало – баранов охраняли от горных волков и снежных барсов.
Сами полки оставались на бумаге как административное и территориально-тыловое обеспечение входящих в них батальонов. Это чтобы не дразнить гусей в столице нашим самоуправством с ликвидацией боевых полков как таковых, мы всю территорию герцогства разделили на полковые округа, являющиеся хозяйственным тылом формально входивших в полк батальонов. Должность полковых командиров также объединяли с должностью военного комиссара территории, отвечающего за военный учет населения, пополнение батальонов, учебу резервистов, мобилизацию и демобилизацию. Эта реформа также позволяла безболезненно слить из боевых частей полковников с устаревшими воззрениями на войну, не выпихивая их в отставку.
В самой рецкой армии вводился отдельный корпус военных инженеров, чего раньше не было. В нем аккумулировались все отдельные саперные, мостовые и военно-строительные батальоны. В случае необходимости в нем можно было спрятать от лишних глаз подготовку саперов-штурмовиков.
Специфические войска типа крупнокалиберной, горной и самоходной артиллерии, бронепоездов, саперов-штурмовиков и горных егерей, ведущих оперативную полевую разведку, аккумулировали в герцогской гвардии. Они являлись также резервом главного командования на случай войны.
От горной бригады оставался один штаб, а насыщение ее боевыми батальонами могло быть самым разным, исходя из поставленных задач на конкретном театре военных действий. От двух до десяти. То же касалось и средств усиления. Тут плясали от боевой задачи, поставленной перед бригадой.
Самым низшим подразделением в горно-стрелковых войсках стало звено из пяти человек, формируемое вокруг ручного пулемета. Командовал звеном ефрейтор.
Два звена составляли отделение под командой старшего или штаб-ефрейтора. И при нем снайпер с напарником-наблюдателем. Ну как снайпер? Скорее марксмен, задачей которого были цели, удаленные от 500 до 800 метров. Всего в отделении тринадцать человек.
Три отделения – взвод численностью сорок человек под командой унтер-офицера.
Ефрейтора и унтера вооружены пистолетами-пулеметами, так как их дело в наступлении не самим стрелять, а подразделением командовать. А в обороне четыре ППГ[11] дадут взводу дополнительную плотность огня при отражении противника на ближних дистанциях. В помощь шести ручным пулеметам взвода. Все остальные стрелки взвода вооружены 6,5-миллиметровыми роторными винтовками Шпрока рецкого производства. (Кстати, у нас в горах впервые стали винтовочные стволы хромировать.)
В роте четыре взвода. Три линейных и взвод тяжелого оружия – два 6,5-миллиметровых станковых «гочкиза», два 70-миллиметровых миномета и две 37-миллиметровые траншейные пушечки. (Кстати, к этой игрушке Гоча у меня в чертежах уже новый боезапас разработан, который эту траншейную фитюльку превращал практически в полноценный АГС-17[12], разве что без автоматической стрельбы. Но нужны были точные станки. В них-то пока и весь затык.)
Плюс отделение разведки и хозяйственное отделение ротного фельдфебеля с двумя малыми полевыми кухнями и тремя повозками для ротного имущества. Десять гужевых стирхов или двадцать пять вьючных.
Офицеров в горно-стрелковой роте один ротный капитан и при нем два-три субалтерна. У каждого денщик с вьючным стирхом. Всего 168 человек против 270 по старым штатам. Четыре лошади, четырнадцать стирхов и четыре собаки.
Батальон стал основной тактической и хозяйственной единицей в горах. Отдельная часть со знаменем. (Этот вопрос решался легко потому, как знамя рецкой части вручал герцог.) Командует отдельным батальоном полковник. Начальник штаба – майор. Несколько офицеров при штабе.
В батальоне три линейные роты вместо принятых в империи четырех.
Взвод тяжелого оружия – два 11-миллиметровых станковых пулемета «гочкиз» с оптическими прицелами, два 6,5-миллиметровых станковых «гочкиза».
Взвод пешей и отделение конной разведки.
Взвод управления и связи. Телефонисты, вестовые, охрана штаба.
Горно-саперный взвод.
Батарея из четырех коротких вьючных горных трехдюймовых орудий и двух 107-миллиметровых горных минометов (они у меня пока только в разработке). В батарее три огневых взвода.
Перевязочный пункт с фельдшером, санитарами и четырьмя санитарными эвакуационными фурами.
Обоз.
Всего в батальоне стало около 700 человек. Таким образом, трехчленная структура части хоть сделала горно-стрелковые батальоны мельче по численности личного состава, чем по старой четырехчленной, но одновременно резко усилила их управляемость и огневую мощь. А что касается штатной численности, то из одного старого батальона можно сформировать два новых.
Мне эта реформа давала послабление не сокращать резко производство пулеметов в первый послевоенный год. Самый трудный для перестройки промышленности на мирные рельсы.
И еще попутно меня посетила одна идея, для которой пришлось провести сложную интригу в генштабе, подключив к ней не только Ремидия, но и Штура с Аршфортом. Последнего как лицо заинтересованное, а начальника генштаба, потому как я его за язык не тянул насчет помощи мне в НИОКР. Вместе мы должны были в восемь рук обыграть хитрованов из ГАУ и стоящих за ними фабрикантов, которых они давно доят.
Задача стояла нетривиальная. Под видом создания новой малокалиберной горной артиллерии выдать на-гора нормальные ТТХ противотанковых пушек. Как задел на будущее. Ибо пятая точка чует, что своя бронетехника у вероятных противников появится уже через год-два. Через пять лет максимум. Опять-таки такие испытания дают всласть поэкспериментировать с танковыми пушками противотанковых калибров во вращающихся башнях.
Из того, что есть на складах и от чего по опыту войны отказываются моряки, – это стволы калибров 37, 47, 50 и 57 миллиметров. Противоминная артиллерия показала себя в морских сражениях паршиво, а рогатые якорные мины намного лучше расстреливались из 11-миллиметрового пулемета. С миноносцами же лучше всего боролись длинные скорострелки калибром 75 и 88 миллиметров с унитарным патроном, снаряженным тротилом или экразитом.
Морской флот требовал от промышленности крупнокалиберных пулеметов от 11 до 20 миллиметров калибром. Причем у адмиралов губа не дура – они требовали от имперских инженеров универсальное оружие, способное стрелять как в горизонт, так и в зенит.
Да легко…
«Пом-пом» в земной истории, как мне помнится, просто перекормленный пулемет «максим» калибра 37 миллиметров. Возьмем и перекормим «Гоч-Лозе».
В универсальном тумбовом станке также не вижу ничего особенного. А калибр 88 миллиметров – это же знаменитый «ахт-ахт» времен нашей Второй мировой войны. Так что не будем изобретать велосипеда. Одновременно в этом же калибре сваяем и легкую горную пушку-гаубицу, и зенитку.
Но сами снятые с кораблей стволы – это мало. Мне нужны еще деньги, материалы и точные станки. Станки первым делом. Ибо их распределяют только на надобности производства артиллерии и артиллерийских приборов. А выбить все это можно только из ГАУ, которое давно в имперском генштабе из отдела превратилось в государство в государстве.
Впрочем, и управление второго квартирмейстера в генштабе ведет себя так же, прикрываясь секретностью своей работы.
Я поправил толстый клетчатый плед на культях Ремидия и покатил его коляску вглубь парка по хорошо расчищенным от снега боковым дорожкам. Наша охрана плелась в отдалении, за пределами той дистанции, когда бы они могли подслушать разговор. Так что говорить мы могли совершенно свободно. Нет в этом мире пока шпионской электроники и долго еще не будет.
– Ну и зачем нам такой геморрой? Скажи на милость. – Ремидий был очень серьезен. – Война кончилась, Савва. Все, что надо, нам поставят и так, только плати золотом. А золото к нам и так течет рекой за керосин. В мирное время много патронов на учебу егеря не особо-то и тратят. Наши горцы приходят в армию уже с хорошим умением стрелять. Охотники же…
Это я уговаривал герцога поставить в Калуге полноценный патронный завод. А то во Втуце на «Гочкизе» только 11-миллиметровые пистолетные патроны делаем, и то полукустарно.
Приехали мы сегодня в охотничий замок императора забирать вещи герцога – он окончательно переезжал жить ко мне в город, в дом баронессы, взявшей на себя труд по выхаживанию герцогских культей, которые очень трудно заживали. Возраст сказывался. Возможно, и диабет. Только вот как ему тут сахар в крови померить?
Ну и под это дело удалось мне кое-какие казенные деньги официально выдать баронессе за постой. Лишними они ей не будут.
– Во-первых, отец, военная независимость нашей армии. Мало ли что случится? – представлял я свои аргументы. – Представь себе еще один переворот в империи. На этот раз удачный. Нас отрезают от Ольмюца. Легко! Прекращают поставки из коренной империи. Патроны и снаряды на складах небесконечны. После чего нам можно диктовать любые условия. Это Отоний ратовал за равномерное экономическое развитие всей империи в противовес развитой Огемии, а вот как поведет себя завтра Бисер с новой своей кочки – трудно предугадать. С промышленностью Будвица он сросся давно и надежно. А с нами?.. Что нам тогда остается? Заказывать патроны в Винетии и Швице и таскать их контрабандными тропами через горы? Железные дороги туда еще только в зародыше. Только-только Вахрумка рельсы подтянул к нашим нефтяным вышкам.
– Вот именно, Савва, за керосин они нам что хочешь поставят, – буркнул герцог. – Учитывай это.
– Керосин могут поставить и из колоний Соленых островов. Их купцы с большим удовольствием вломятся на имперский рынок. И не только нефтяной, но и продовольственный. А также паровозный.
– Это обойдется империи дороже, – констатировал герцог.
– Возможно. Но не сразу. На первое время, пока нас не задушили, они будут продавать керосин даже себе в убыток, пока нас не разорят. Прошли те времена, когда реции были непобедимы только с одной алебардой в руках и куском овечьего сыра в котомке. В наше время рулят пулеметы и минометы, бронеходы и самолеты. А паче того деньги и логистика ресурсов. И мы недолго будем впереди планеты всей, если станем почивать на лаврах.
– Где брать рабочих? – спросил недовольным голосом Ремидий. – Опять тащить со всех концов мира по внешнему набору? Так мы скоро превратимся в собственной стране в национальное меньшинство. Не думал об этом? Мне и так уже постоянно шлют челобитные с просьбой оставить пленных в имениях. Больно специалисты хорошие. Этих ладно, переварим. А вот в городах?
– Есть два пути для преодоления такого тупика. Готовить своих специалистов или максимально механизировать производство, – настаивал я. – Тем более что нам либо придется резко сокращать производство пулеметов и прочей военной техники – война-то кончилась, либо гнать их на экспорт. А кто будет их покупать без патронов? Можно, конечно, делать пулеметы и в калибрах заказчика, это не так сложно, как невыгодно, потому как более затратно. Выгоднее переводить всех на свои калибры.
– Порох все равно придется закупать, – хитро взглянул на меня герцог, повернув голову, как сыч. Проверяет мое знание предмета.
– Не придется. У нас для этого есть великий химик Помахас. Я ему дом в Калуге подарил, который для себя строил. К свадьбе. Он на рецкой баронессе теперь женат. Вдовушке. А откроем Политехнический институт – и он полностью наш, с потрохами. Я ему уже пост декана химического факультета пообещал. И в каждом производстве, которое поставили в Реции с его участием, у него есть пай. Куда он теперь денется от семьи, а тем более от таких денег. Но главное, от свободы творчества и почета, которого ему так не хватало в Будвице. А здесь он советник по науке самого герцогского наместника. Считайте, ваша светлость, что пороховой завод у нас уже есть. Но… не мешало бы нам отметить Помахаса каким-нибудь орденом за заслуги перед отечеством. Нашим отечеством. Тем более что по-рецки он говорит уже лучше, чем на имперском, – усмехнулся я.
– Нет у нас таких орденов, – буркнул Ремидий. – Все наши ордена только для дворян.
– И? – удивился я. – Кто у нас тут герцог? Старые ордена были учреждены маркграфами, а от герцога Реции никаких почетных наград пока нет.
– Ты так думаешь?
– Уверен.
– Обязательно орден? – Не нравилась Ремидию эта идея.
– Можно герцогскую премию. С особой медалью. Но это обойдется дороже по деньгам. Премия должна быть солидной, чтобы к ней стремились. И давать ее, к примеру, только раз в год. Но обязательно за научные или производственные достижения, совершенные на территории Реции.
– Ты, Кобчик, никак, сам такую премию захотел? Поиздержался, что ли? – захохотал Ремидий. – За что ее тебе дать? За «рецкий бальзам» или за таблицу элементов?
– По мне так лучше получить патронный завод.
– И как мы будем объясняться в ГАУ?
– Никак. Официально мы будем производить охотничьи боеприпасы. Есть же во Втуце производство охотничьих карабинов на базе винтовки Шпрока? Для нее, скажем так, не нужны военные патроны. – Я задорно подмигнул, склонившись к названному отцу. – А то, что мы будем гнать на экспорт, ГАУ не волнует. До войны, по крайней мере, не волновало.
– Кати меня дальше, я подумаю. – Ремидий откинулся на спинку кресла. – Скажи мне прямо, что ты задумал?
– А не отнимешь? Как йод, – спросил я с подозрением.
– Какой ты злопамятный, Савва.
– Я не злопамятный, отец. Просто злой, и память у меня хорошая, – ответил я старой земной шуткой.
– Выкладывай, кого раздевать будем?
– Винетию.
– Винетию? – удивился герцог. – Почему не республику?
– Именно Винетию. В республике сейчас действительно много чем можно поживиться, но слишком дорого обойдется вывоз и охрана добычи. Я не говорю уже про наши репутационные потери. Не стоит такая овчинка даже выделки. Понимаешь, отец, в Винетском герцогстве масса одаренных инженеров. И к войне они готовились серьезно. Поставили два патронных завода с роторными станками, работающими на совершенно новых принципах. Рабочих требуется намного меньше, а производительность на порядок выше. На пике производительности патроны можно выдавать миллионами штук. А учитывая то, что мы одни в мире, кто может выделывать патроны со стальной гильзой… Кстати, и тут Помахас постарался и создал-таки нужный мне лак от коррозии.
– Так вот нам эти заводы они и отдали. – Скепсис герцога был непробиваемый. – Я бы точно не отдал. Пусть зарастают паутиной до следующей войны. Мобилизационный ресурс склада не протирает. Я даже винтовки Кадоша все складировал. И гатлинги. Даже старые бронзовые пушки. В случае большой заварухи можно будет поставить их на любой перевал.
– Именно так я поступлю с линией по производству ручных гранат. Законсервирую. А на его месте керогазы буду выпускать. Но вернемся к Винетии, отец. Государственный завод нам никто там не отдаст, я на него и не заглядываюсь. А вот частный, который строили в надежде на прибыли от войны и который уже второй год терпит одни убытки… – Я остановил коляску, обошел ее, наклонился к Ремидию, нарочито похлопал ресницами, как заправская кокетка, и усмехнулся, подмигнув.
Герцог также понимающе осклабился.
– Подготовились винетцы к войне хорошо, – продолжил я, присаживаясь на парковую скамейку так, чтобы видеть лицо сюзерена, – только вот подвела их собственная армия. Не умеет еще воевать… Мало каши ели. Но то не вина их инженеров и конструкторов. Они-то у них чудо как хороши.