Невероятные происшествия в женской камере № 3 Ярмыш Кира
– Только по очереди. Там одна кабинка не работает.
Зайдя в камеру, все засуетились, сгребая в охапку полотенца, шампунь и чистую одежду. Аня подумала, что в любое другое время крохотный вафельный квадратик, выданный ей вместе с постельным бельем, прокуренная сменная майка и кусок мыла показались бы ей сомнительной радостью, но к этому моменту она основательно подрастеряла снобизм. Из всех ее сокамерниц только Майя твердо вознамерилась бойкотировать полумеры и дожидаться дома, как обещала. Она уселась на кровать с лицом мученицы и открыла Ю Несбё.
Собравшись, все столпились у закрытой двери, и Катя громко в нее постучала. Лисья девушка тут же открыла и, оглядев их, повелела:
– Сначала четыре человека.
– Я, я, я! – закричали Анины соседки и выскочили в коридор.
Она замешкалась в камере.
– Вы тогда после них, – объявила ей полицейская и закрыла дверь.
Аня вздохнула и вернулась на свою кровать. Душ откладывался, но у этого была и хорошая сторона – зато она пойдет туда одна. Аня вытянулась на койке и в ожидании соседок слушала звуки, доносившиеся из коридора. Они не возвращались. И без того неторопливое время теперь ползло совсем по-черепашьи. Ане надоело лежать, и она подошла к раковине умыться. Из крана текла восхитительно теплая вода. Аня постояла некоторое время, шевеля под струей пальцами и представляя, что скоро наконец окажется в душе. Потом зачерпнула воду, умылась и, моргая, посмотрела в зеркальную пленку над раковиной.
За спиной в метре от нее стояла Майя. Аня сначала увидела только ее лицо – неестественно белое, с закрытыми глазами – и уставилась на него. В первую секунду она даже не испугалась: смотрела на Майю и ждала, когда та откроет глаза и заговорит. Прошло, кажется, несколько секунд, но ничего не изменилось. Анин взгляд вдруг соскользнул с Майиного лица и выхватил в зеркале сразу всю ее фигуру – и вот тогда Аня почувствовала, как по спине у нее разливается холод.
Майя стояла прямо и недвижимо, как статуя, руки ее были согнуты в локтях, ладони обращены вверх, и только пальцы шевелились. Она словно ощупывала что-то невидимое, но, несмотря на всю плавность ее движений, в них не было ничего грациозного – ее пальцы будто что-то перебирали, шарили в пустоте и жутко, нечеловечески изгибались. Черные волосы стекали по Майиным плечам и груди, заплетались в ее слепых копошащихся пальцах, просачивались сквозь них. Движение ее рук было отталкивающим и гипнотическим одновременно – Аня содрогалась от отвращения, но продолжала смотреть, не в силах моргнуть или отвести глаза.
А потом, словно преодолевая колоссальное сопротивление, она все же оторвала взгляд – и вдруг осознала, что Майины волосы в прямом смысле текут. Они обволакивали ее тело непроницаемым черным коконом, так что видно было только белоснежный треугольник лица, и ниспадали до самого пола, озером распускаясь под ее ногами, – и это озеро медленно, тягуче ползло в разные стороны. От ужаса Аня не могла даже вздохнуть, только по-прежнему завороженно смотрела. Все в Майе, казалось, существует отдельно – ее лицо было умиротворенным и гладким, как маска, казалось, оно вообще не принадлежит ей, и в то же время ее пальцы безостановочно двигались, а волосы струились вниз и растекались по полу – и Аня вдруг поняла, что в следующую секунду это черное густое пятно на полу коснется ее ног. Предчувствие этого было таким невыносимым, что у нее потемнело в глазах – она резко обернулась, почти ослепнув от ужаса и желая, чтобы это закончилось как угодно, только скорее.
Позади нее никого не было. Майя сидела на своей кровати, погруженная в книжку. Солнечный свет заливал камеру, и все было таким безмятежным и спокойным, как утро после шторма.
Аня схватилась руками за край раковины, чтобы не упасть: ей казалось, она сейчас потеряет сознание. Майя подняла на нее глаза, и Аня отстраненно наблюдала, как ужас на ее собственном лице сообщается Майиному.
– Ты что, Аня? Тебе нехорошо? Тебе помочь?
Майя подскочила к ней и, поддерживая за руку, посадила на кровать.
“Я схожу с ума”, – подумала Аня, глядя на Майину ладонь в своей. Пальцы у нее были совершенно обычные.
– Ты сейчас ко мне подходила? – спросила она и сама удивилась, как издалека прозвучал ее голос.
– Что? Когда?
– Вот сейчас, когда я у раковины стояла. Ты подходила ко мне?
Майя бегала по ее лицу тревожными глазами.
– Ты чего, Аня, я же на кровати сидела. Ты возле этой раковины всего пару секунд стояла и вдруг чуть не упала. Что случилось?
– Голова закружилась.
– А почему ты спрашиваешь, подходила ли я к тебе? Тебе что-то померещилось?
Аня помотала головой.
– Может, врача позвать? – спросила Майя. Она все еще держала Аню за руку и смотрела испуганно.
– Нет, нет, мне уже лучше. Просто что-то нехорошо стало. Я посижу немного, и все пройдет.
– Может, чаю? Или воды?
– Все в порядке, просто надо посидеть.
Майя неуверенно отошла и села на свою кровать, но Аня чувствовала, что она продолжает озабоченно поглядывать на нее из-за книжки.
Со мной что-то случилось, думала Аня тем временем. Два кошмарных видения за два дня, одно из которых еще и очевидно наяву, было чересчур. С Аней, в принципе, никогда не случалось ничего подобного. Она была приземленным человеком – без галлюцинаций, экзальтированных озарений и мистических историй, которые любят рассказывать дети на ночь. О том, что сон можно не отличить от яви, она читала только в книжках и никогда в это не верила. То, что за два дня ей померещилось столько чертовщины, пугало ее даже больше, чем чертовщина сама по себе – ведь это свидетельствовало прежде всего о том, что с ней что-то не так.
Аня украдкой бросила взгляд на Майю. В ней, как и в Ире накануне, сейчас невозможно было распознать ничего сверхъестественного. Да и вообще все вокруг казалось обыденным до невозможности: каркасы кроватей, блестевшие на солнце, помятая пачка печенья на тумбочке, разбросанные по Дианиной кровати фломастеры. Ане оставалось только недоумевать, как это место, исключавшее любую тайну, могло породить у нее какие-то видения.
Постепенно ее сердце перестало лихорадочно биться, и Аня перевела дух. Почти сразу же пришел стыд: Аня представила, как пойдет в душ, а Майя будет рассказывать сокамерницам, как она чуть не упала в обморок. Впрочем, обморок был еще не самым страшным – главное, чтобы никто не узнал, что творилось в этот момент у Ани в голове.
Ее соседки вернулись из душа свежими и счастливыми. Даже Наташа улыбалась и выглядела примиренной с жизнью.
– Пойдете? – спросила у Ани лисья девушка.
– Еще бы, – сказала она и встала. Хотелось поскорее смыть с себя то, что произошло.
– А вы?
Майя трагически покачала головой.
Душ оказался напротив. Вход в него загораживала обычная для этого места решетчатая дверь, за которой виднелся маленький предбанничек. Из предбанничка вела дверь поосновательнее, а за ней обнаружился и предбанник побольше. Пропустив Аню внутрь, лисья девушка замкнула решетку и через нее сказала:
– Когда закончите, позовите, я вас выпущу.
Аня закрыла за собой следующую, основательную дверь и вздохнула. Ее поразило, что впервые за двое суток она оказалась совсем одна. Аня присела на стоявшую здесь лавочку и уткнулась головой в колени. Странно: она совсем не замечала особой тяготы в том, чтобы постоянно находиться в камере с соседками, но только теперь, сидя в тишине и в одиночестве за несколькими дверями, она впервые чувствовала себя расслабленной.
В душе оказалось сумрачно и холодно, зато на удивление чисто. Кафельная плитка на стенах мерцала голубоватым светом, льдисто поблескивали новенькие краны. Сквозь приоткрытую форточку доносился уличный шум. Аня выглянула в окно – эту сторону здания ей не было видно ни из камеры, ни из столовой. Забор спецприемника начинался через несколько метров, все пространство от стены до него заросло густым высоким бурьяном. Сразу за забором пролегали трамвайные пути, и мимо ехали, громыхая, трамваи – Аня видела только их усы, торчащие из-за забора. Шпарило солнце, пели птицы, кричали дети. Казалось удивительным, что снаружи буйствует такое сочное, ослепительное лето, а она находится здесь, в глухом кафельном мешке.
Впрочем, горячая вода быстро исцелила ее угнетенный дух. Ане хотелось намыться на неделю вперед, таким волшебным благословением показался ей душ. Тревоги вдруг и правда стали несущественными – Ане казалось, что теперь к ней, такой чистой и обновленной, не пристанет никакая шизофреническая дурь.
До самого вечера Аня ходила довольной: ужин впервые показался ей нормально посоленным, песни из радио почти хорошими, сигаретный дым – нисколько не раздражающим. Кате, как она и обещала вчера, передали еще две пачки сигарет, поэтому теперь все курили почти беспрестанно. Аня терпела: соседки с всклокоченными после душа прическами казались ей смешными и трогательными, а обстановка в камере была такой домашней, словно они все оказались здесь по собственной воле. После ужина Аня с готовностью пила чай и ела “Мишку на Севере”, громко смеялась и даже сыграла со всеми в “Крокодила”. Все плохое, что ей мерещилось, осталось позади, там, где она была нервной и вымотанной. Аня чувствовала необыкновенный прилив сил. Спецприемник начал казаться ей своеобразным приключением. Она воображала, как выйдет, встретится с друзьями и вечером, распивая с ними вино, будет рассказывать об этих десяти днях – а друзья, конечно, будут ахать и восхищаться. Перед сном Аня в деталях представляла себе свой дом, что она сделает первым делом, оказавшись в нем, куда потом пойдет и кому напишет. Это было так захватывающе и приятно, что она заснула успокоенной и абсолютно счастливой.
День четвертый
Аня проспала ровным глубоким сном всю ночь. Ее ничего не тревожило – соседки не шумели, к кровати она уже привыкла, кошмаров больше не видела. Только под утро вдруг похолодало – во сне Аня глубже забилась под одеяло, и ей даже снилось, как она встает, берет с верхнего яруса второе и укрывается им, но в реальности она так и продолжала мерзнуть под первым.
Когда Аня проснулась, день уже давно начался. Она не слышала, как их звали на завтрак, как уходили и возвращались Наташа с Ирой. Высунув из-под одеяла нос, она обнаружила, что все, кроме Дианы, уже встали. Из открытого окна тянуло холодом и сыростью.
– Доброе утро, – хриплым спросонья голосом сказала Аня, садясь на кровати. Одеяло сползло с плеч, и она торопливо его поправила. – Может, закроем окна?
– Ща докурю, и прикроем, – сказала Катя. Она сидела по-турецки на своей верхней койке, в толстовке, застегнутой до самого верха, и курила, стряхивая пепел в пластиковый стаканчик с водой на дне.
– Ну и лето в этом году, – капризно сказала Майя. Как и Аня, она сидела, закутавшись в одеяло, – наружу торчали только голова и рука с открытой книжкой.
Иру с Наташей, впрочем, холод как будто не брал. Они обе расположились на нижней кровати – Ира, как обычно упакованная во все джинсовое, снова рисовала на остатках Аниной бумаги, а Наташа, сверкая голыми костлявыми плечами, как будто что-то плела – Аня видела у нее в руках какие-то непонятные белые ленты.
– Тебе не холодно? – робко спросила Аня.
От одного Наташиного вида ее бросало в дрожь.
– Холодно, – сосредоточенно ответила Наташа, не отрываясь от своего занятия. – Но если совсем з-закрыть окна, м-мы тут задохнемся от дыма. Лучше так.
– А что ты делаешь? – снова спросила Аня, следя за движением Наташиных рук.
– П-плету веревку.
– Для чего?
– Эта д-дура испортила нам б-бутылку. – Наташа кивком показала на Ирку.
– Сама ты дура, – огрызнулась та, продолжая рисовать.
Аня подумала, что сегодня ей явно лирику еще не давали.
– Да на соплях держалась твоя бутылка, – лениво сказала Катя, бросая бычок в стакан.
Поставив пепельницу на подоконник, она прикрыла окно, оставив небольшую щелочку. Теплее, с грустью убедилась Аня, конечно, не стало.
– Если бы она носила ее аккуратно, ручка бы не оторвалась, – упрямо ответила Наташа.
– А из чего ты ее плетешь? – Аня помнила, что все предметы, хотя бы отдаленно напоминавшие веревки, в камеру проносить запрещалось.
– Из п-постельного белья.
– Это из нашего мяча. Ну, из пакета, которым мы в вышибалы играли. Мы его местным постельным бельем набили, тряпочками этими, – пояснила Катя. – А теперь Наташа у нас из него веревки вьет. Странные люди после тюрьмы выходят. Ты этому на зоне научилась, а?
– Там “дороги” делают, да, – согласилась Наташа. – Веревки вообще всегда пригодятся.
– А из чего их там делают, если все проносить запрещено?
– Одежду распускают. Н-носки, например.
– А зачем? – изумилась Майя. Ее занимал любой разговор, если он позволял отвлечься от книги.
– Ну, п-передают так что-нибудь. Через д-дырку в стене, например. Или через п-парашу.
– Через что?
– Через парашу. В одной хате в очко бросают, что надо, и смывают, а в д-другой ловят.
Глаза у Майи стали как блюдца. Ане захотелось ободряюще похлопать ее по плечу.
– Готово, – удовлетворенно сказала Наташа, поднимая свое творение повыше, чтобы все видели.
Оказалось, она сплела что-то наподобие авоськи из тонких косичек и поместила внутрь пластиковую бутылку.
– Талантище, – хмыкнула Катя.
– Зато теперь удобно б-будет носить, – благодушно ответила Наташа, не поддаваясь на провокацию. Бутылку она бережно поставила на пол возле кровати.
С улицы донесся стук, как будто сыпались камешки. Все разом повернулись к окну. На пластиковую крышу внутреннего дворика падали крупные капли дождя. Майя, не меняя своего оторопелого выражения лица, плотнее завернулась в одеяло.
Наташа закурила, расслабленно облокотившись на спинку кровати (Аня поежилась, представив прикосновение металлических прутьев к голой коже), и сказала:
– У нас на зоне, если тебя сажали в к-карцер, где было холодно, некоторые г-газетами грелись.
– Чего? – удивилась Катя, тоже закуривая. К Аниной печали, окно она опять открыла настежь. – Это как?
– Укрывались. От нее сразу жарко становится. Не знаю, к-как это работает.
– А почему вы одеялом не укрывались? – спросила Майя. В ее голосе смешивались сочувствие и настороженность – ничего хорошего от Наташиных рассказов она больше не ждала.
– Потому что нет там одеял, это же к-карцер. Там вообще ничего нет. И к-койку рано утром пристегивают к стене, чтобы ты лежать днем не мог. Только газеты туда приносят, если в-выписываешь.
– Какой ужас! И тебя туда сажали?
– Меня нет. Но те, кого с-сажали, рассказывали. Вообще дрянное место – з-зимой холодно, а летом так жарко, хоть вешайся.
Все помолчали. У Майи вдруг изменилось лицо, как бывало, когда ей в голову приходила мысль, и она сейчас же с беспокойством спросила:
– А тут тоже есть карцер?
– Конечно, – серьезно сказала Катя. – Туда сажают за глупые вопросы.
– Нет, правда! Газет-то тут нет!
– Ну, сейчас и не зима, – ободрила ее Аня.
– Да нет тут к-карцера, – ответила Наташа и выкинула бычок в другой стоящий рядом с ней стаканчик. – Т-только его здесь еще не хватало.
Майя отложила книгу, поплотнее завернулась в одеяло и пожаловалась:
– Разговоры у нас какие-то странные. Если бы мне кто-нибудь еще неделю назад сказал, что я буду о таком беседовать, никогда бы не поверила!
Катя злорадно захихикала.
– Да уж, выйдешь отсюда с новыми знаниями. Будешь типам своим хвастаться, как пять суток отсидела!
– Да ты что, скажешь тоже! Я никому никогда не скажу! Выйду и забуду как страшный сон.
– А ты, Наташа, расскажешь кому-нибудь? – спросила Катя.
Наташа повела костлявыми плечами и неохотно ответила:
– З-зачем об этом рассказывать?
– Да тебе-то какая разница, ты же уже и на зоне сидела!
– Ну и что? Где я с-сижу, никого не к-касается.
– А ты, Ирка, будешь рассказывать?
– Меня не спросит никто, – буркнула Ирка.
– А ты? – Катя посмотрела на Аню своим колючим взглядом.
– О да! – сказала Аня. – Я обязательно буду рассказывать!
Все повернули к ней головы.
– Зачем?! – изумилась Майя. – Не представляю, как можно хотеть об этом говорить.
– Ну я ведь не сделала ничего плохого. Даже наоборот. Пошла на митинг, а меня за это в спецприемник посадили. Мне кажется, о таких вещах нужно обязательно рассказывать, чтобы все знали, что у нас происходит.
– Ну да, ты ж у нас политическая, – фыркнула Катя и потянулась, как кошка. – Почетно, не то что мы.
Аня почувствовала в ее голосе даже еще не угрозу, а только обещание угрозы, но сразу внутренне подобралась.
– А ты-то сама будешь рассказывать? – спросила она.
– Я? Нет, конечно. Что я, дура, что ли?
– А на работе ты что скажешь? – спросила Майя.
– Скажу, болела.
– Хорошо, что я не работаю, – вздохнула Майя. – Я всем скажу, что улетала отдыхать и специально отключала телефон, для релаксации.
Наступила пауза. Катя явно потеряла интерес к разговору и озиралась по комнате в поисках нового развлечения. Не придумав ничего лучше, она свесилась вниз, посмотрела на спящую Диану и потрясла кровать:
– Сколько можно дрыхнуть, мать?
– Отстань, – недовольно пробурчала Диана, не открывая глаз.
– Все проснулись уже, скоро обход будет. О, а вот, кажется, и он!
Дверь открылась, и в камеру вошли несколько человек. Это была та же смена, что принимала Аню в спецприемник – она сразу узнала важного толстощекого мента-дежурного, который описывал ее ценные вещи. С ним вместе зашла блондинка, откатывавшая Ане пальцы, и еще одна женщина, которую Аня прежде не видела, но которая определенно захватывала воображение.
В камере, казавшейся особенно мрачной из-за пасмурного неба за окном, эта новая женщина казалась ослепительной. Она была одета в желтую блузку, узкую черную юбку и фиолетовые босоножки на шпильках. Светлые волосы ложились ей на плечи мягкими волнами. Пахло от нее райски – чистотой и цветами. Она явно принадлежала к другому миру – миру, где люди ходят в душ, когда захочется, пользуются стиральными машинками, красятся и не курят.
Пока толстощекий полицейский делал перекличку, женщина разглядывала арестанток со сдержанной благосклонностью. Ее явно не смущала обстановка, хотя Ане казалось, что такие дамы должны падать в обморок при одном упоминании тюрьмы. Когда перекличка закончилась, женщина обвела всех теплым взглядом и спросила:
– Есть ли у вас жалобы на содержание?
Все угрюмо покачали головами. Аня с удивлением поняла, что ее сокамерниц эта благоухающая прекрасная гостья, кажется, совсем не впечатлила.
Майя вдруг сказала:
– У меня есть жалоба.
Женщина ободряюще ей улыбнулась:
– Я вас внимательно слушаю.
– У меня жалоба на то, что меня держат здесь незаконно, – отчеканила Майя.
Женщина, кажется, немного удивилась. Она еле заметно приподняла изящные брови и уточнила:
– В смысле незаконно? Вы оказались здесь без решения суда?
– Суд у меня был, но меня вообще не должны были арестовывать.
– А за что вас арестовали?
– За езду без прав. Только права у меня имелись.
Толстощекий мент подался вперед, явно желая вмешаться, но женщина едва заметно повела головой в его сторону, и он тут же как-то обмяк и сделал шаг назад. Помедлив, она спросила у Майи:
– Вы их предъявляли сотрудникам полиции, когда они вас задерживали?
– Предъявляла!
– На каком основании тогда вас задержали?
– На незаконном! Права, сказали, аннулированные.
– Но если права у вас аннулированные, то, значит, их у вас нет.
– Есть! Мне их к тому же незаконно аннулировали.
– Почему?
– Это была автоподстава! – торжественно произнесла Майя. – Восемь месяцев назад. Я тогда это сразу поняла и не стала даже останавливаться. Уехала.
– То есть скрылись с места ДТП?
– Да говорю же, это было ненастоящее ДТП, но права мне из-за него аннулировали. Конечно, я по ним продолжала ездить, и, когда меня задержали, я их сразу показала.
– Подождите… как вас зовут?
– Майя.
– Майя, то, что у вас физически были недействительные права, не означает, что вы могли по ним ездить.
– Но я же по ним отлично ездила до этого!
Женщина, кажется, немного растерялась:
– И вас никто не останавливал?
– Останавливали. Но редко. Я хорошо вожу. На красный свет не езжу.
– Но вы же понимаете, что ездить по недействительным правам противозаконно?
– Это аннулировать мне их из-за автоподставы противозаконно! А главное, они у меня с собой были, а мне в суде говорят – не было.
Катя с Дианой захихикали. Женщина потерла висок.
– Причина, по которой вам аннулировали права, не имеет значения. Ездить вы по ним все равно не могли. Если, кроме этого, жалоб больше нет…
– А еще меня лишние сутки тут держат, – сообщила Майя.
Женщина еле заметно вздохнула:
– Почему лишние?
– Мне дали пять суток, но не зачли день, который я провела в ОВД.
– Это очень плохо, но, к сожалению, здесь я не могу вам помочь. Я уполномочена заниматься только вашим жалобами, связанными с содержанием в спецприемнике.
– И что вы мне предлагаете делать?
– Вы можете обжаловать срок вашего ареста.
– Да я выхожу уже завтра, теперь мне некогда обжаловать, – разочарованно сказала Майя.
Женщина еще раз обвела взглядом камеру:
– Что ж, если больше жалоб ни на что нет…
– Вообще-то меня даже и сажать в спецприемник не имели права.
Женщина закрыла на секунду глаза, потом открыла их снова и посмотрела на Майю. Майя никуда не исчезла.
– Почему вас не имели права сюда сажать?
– А я беременна.
Катя хрюкнула.
– Вы правда беременны? – растерянно спросила женщина.
– Ага.
– Вы предоставляли в суде заключение врача?
– Нет.
– Почему?
– Потому что у меня его нет.
– Но вообще оно у вас есть? Откуда вы знаете, что беременны?
– К-кажется ей, – язвительно сообщила Наташа.
Женщина перевела взгляд с нее на Майю.
– Вам… кажется?
– Да, но я вообще-то в таких вещах не ошибаюсь.
Женщина несколько секунд постояла молча, а потом, покачнувшись на каблуках, направилась к выходу.
– А можно мне тут врача пройти? И справку сделать?
Не оборачиваясь, женщина стремительно вышла из камеры. Полицейские промаршировали следом и захлопнули дверь.
– Ну, попытка не пытка, – философски заметила Майя.
– Кто это был? – спросила Аня.
Катя лениво махнула рукой:
– Да прокурорша. Приходит регулярно и спрашивает, есть ли жалобы. Как будто она стала бы с ними что-то делать.
Аня подумала, что еще несколько дней назад была страшно далека от всего этого – полицейских, прокуроров, судов и тюрем, – а теперь она и сама знала, что, конечно, прокурорше на жалобы плевать, да и вообще жаловаться бессмысленно и опасно – если в отместку не навредят, то и не помогут уж точно. Откуда взялось это подспудное знание? Аня разозлилась на себя. Она не собиралась привыкать к этой беспомощности. Десять дней – крохотный срок, и Аня намеревалась до конца жизни воспринимать его как забавное недоразумение. В спецприемнике она была чужой и на остальных заключенных не походила.
Ане вдруг стало неловко от своего самодовольства. Она, получается, для этого места слишком хороша, а остальные? Приходилось признать, что, по мнению Ани, остальные не так уж хороши. Даже если они оказались тут по самым невинным причинам, Ане втайне казалось, что они просто люди такого сорта, они могут загреметь в спецприемник. А вот она действительно попала сюда случайно – девочка из хорошей семьи, с хорошим образованием и резюме. Аня поэтому и не стеснялась своей отсидки – любому ясно, что в ее случае это абсурдное невезение, а не закономерность.
Аня исподтишка оглядела соседок. Ужасная правда заключалась в том, что все они, даже самые симпатичные, казались ей худшими людьми, чем она сама. От этой дерзкой, непозволительной мысли Аня немного порозовела. К счастью, никто не мог знать, о чем она думает, а рассказывать Аня не собиралась. Она и так чувствовала себя здесь белой вороной, поэтому стремилась как можно меньше выделяться, хотя бы внешне. Внутри-то самым главным как раз было не уподобиться.
Радиоточка над дверью ожила, но вместо привычной музыки из нее донесся женский голос. Вся камера замерла и одновременно посмотрела на источник звука.
– Что это? – изумленно спросила Диана. Она натягивала на себя свитер и застыла, так и не продев руку в рукав. Свитер у нее был леопардовый, и Диана с ее смуглой кожей и облаком черных волос выглядела в нем очень этнически.
– По-моему, это новости, – неуверенно сказала Аня.
– Владимир Путин прибыл на саммит в ЮАР, – сообщил женский голос.
– Но-вос-ти? – медленно проговорила Катя, ошеломленно глядя на радиоточку. – Они что, издеваются?!
Она спрыгнула с кровати и рванулась к двери с такой скоростью, словно ее преследовали голодные волки.
– Вы там совсем с ума посходили? – заорала Катя, барабаня по железу. – Включите нормальное радио!
Читать бесплатно другие книги:
