Старые девы в опасности. Снести ему голову! Марш Найо
Бороды не редкость в наше время, хотя борода мистера Оберона была несколько необычной – светлая, редкая и шелковистая, она разделялась на подбородке на две части, оставляя его почти голым. Усов практически не было, если не считать скудную растительность над уголками яркого сочного рта. Прямой правильной формы нос и светлые неестественно огромные глаза производили особое впечатление. Длинные волосы, расчесанные на прямой пробор, падали на воротник халата. Длина волос и общее впечатление хрупкости фигуры придавали ему женственный вид. Но что потрясло Трой больше всего, так это сходство с Иисусом, каким его изображают на католических религиозных картинах вроде «Святейшего Сердца Иисуса Христа». Позднее она поняла, что сходство культивировалось намеренно. На Обероне был белый халат, смотревшийся на человеке столь экзотической внешности ритуальным одеянием.
Казалось невероятным, что подобное создание может поддерживать нормальную беседу. Трой не удивилась бы, если бы мистер Оберон разразился речью на санскрите. Однако он протянул Трой маленькую изящную руку и вежливо поздоровался. Голос у него был на удивление музыкальным, и говорил он без явного акцента, хотя Трой почудилось, что она улавливает американские нотки. Она пробормотала что-то о его любезности и поблагодарила за предоставление приюта мисс Трубоди. Мистер Оберон ласково улыбнулся, опустился в алжирское кожаное кресло и подтянул под себя ноги, по всей видимости, усевшись в позу лотоса. Руки мягко упали на колени.
– Вы сделали нам бесценный подарок, – сказал он. – И мы вам благодарны.
С первой же секунды знакомства Оберон смотрел Трой прямо в лицо. Это не было проявлением обычной безразличной вежливости. Казалось, мистер Оберон никогда не моргает.
– Дражайший Ра, – произнесла его ученица, – у меня совершенно невыносимо болит голова.
– Пройдет, – ответил Оберон, по-прежнему не спуская глаз с Трой. – Ты знаешь, что делать, дорогая Сати.
– О да, я знаю, конечно! Но иногда так трудно прийти к свету. Все блуждаешь и блуждаешь в потемках.
– Терпение, дорогая Сати, и все получится.
Сидя на матраце, мисс Локк ухватила себя за щиколотки и, кряхтя от напряжения, придвинула свои молотообразные пятки к внутренней стороне бедер, по всей видимости, пытаясь усесться в позу медитации.
– Мы говорим здесь о вещах, которые вам, наверное, незнакомы, – сказал мистер Оберон, обращаясь к Трой. – Или все же немного знакомы?
– Вот и я говорю, – с воодушевлением подхватила мисс Локк. – Разве она не из посвященных?
Оберон оставил ее реплику без внимания.
– Я хотел бы кое-что пояснить. Мы – мои гости и я – исповедуем истинный Образ Жизни. Возможно, атмосфера, которую мы создали здесь, в этом древнем замке, немного будоражит постороннего посетителя. Вы испытываете нечто подобное?
– Боюсь, я отупела от долгого путешествия, бессонной ночи и беспокойства о мисс Трубоди, – призналась Трой.
– Я помогаю ей. И надеюсь, наш друг Баради тоже.
– Как? – изумилась Трой. – А я-то думала… Большое спасибо… А что… операция идет нормально?
Мистер Оберон улыбнулся, показав отличные зубы.
– Вот и опять я не совсем ясно выразился. Я был с ними, но не телесно, а духовно.
– А-а, – пробормотала Трой. – Извините.
– Особенно тесно я контактировал с вашей приятельницей. И это неудивительно, ибо когда душа усилием воли либо, как в данном случае, благодаря анестезии освобождается от тела, ей можно оказать значительную помощь. У нее чистая душа, ее следовало бы называть не мисс Преданная телом, а мисс Преданная душой[4]. – Он рассмеялся легким, почти беззвучным смехом, продемонстрировав розовую полость рта. – Но мы не должны презирать тело, – добавил он, подумав.
– О нет! Ни в коем случае! – прошептала его последовательница и принялась глубоко дышать, зажимая одну ноздрю и с хриплым шипением выпуская воздух через другую. Трой заподозрила, что у мисс Локк, возможно, не все дома.
Оберон скользнул взглядом в сторону. Его глаза были по-прежнему широко открыты и лишены всякого выражения. Он заметил спящего Рики.
Трой вскочила и, усиленно притворяясь, что ничего особенного не происходит, направилась к Рики. Позднее она рассказывала Аллейну, что ею двигал чисто животный инстинкт, вроде того, что движет кошкой, охраняющей своих котят. Она склонилась над сыном и сделала вид, что поправляет подушки. Голос Оберона произнес: «Прекрасное дитя», и Трой решила, что, как бы глупо это ни выглядело, она будет стоять между Рики и хозяином замка до тех пор, пока последний не отведет глаз. К счастью, Рики сам пошевелился и выпростал руку. Трой перевернула его набок, спиной к Оберону. «Мамочка?» – пробормотал Рики. «Да», – ответила Трой. Она держала сына за руку, пока тот снова не заснул.
Обернувшись, она взглянула поверх нелепой, тяжело пыхтевшей ученицы на фигуру человека, сидевшего на ярком солнце, и, несмотря на не отпускавшую ее тревогу, увидела в нем замечательный художественный объект. Одновременно ей почудилось, что она и Оберон окончательно признали друг в друге врагов.
Их безмолвное взаимное объяснение было прервано появлением других гостей Оберона: высокой девушки и хромого молодого человека, которых представили как Джинни Тейлор и Робина Херрингтона. Оба имени были знакомы Трой. Внешность девушки регулярно приносилась в жертву на алтарь модных журналов, а за молодым человеком давно укрепилась репутация беспутного сына известного пивовара, бывшего также рьяным покровителем искусств. Для Трой относительная нормальность новых знакомых явилась словно глотком свежего воздуха, и она была готова не обращать внимания на темные круги под глазами и некоторую нездоровую вялость молодых людей. Они вежливо поздоровались и уселись вдвоем на свободные качели, заслонив Рики от мистера Оберона. Трой вернулась на свое место.
Мистер Оберон завел пространно-неспешный рассказ о том, как купил в Париже недавно обнаруженную рукописную книгу из редкого антикварного собрания. Трой знала, что за эту рукопись ему пришлось выложить безумную кучу денег, и, несмотря на отвращение к рассказчику, с жадностью выслушала его повествование об иллюстрациях. Оберон продолжал, меняя темы: календарь Карла Ангулемского, индийское искусство и, наконец, современные художники – Жорж Руо, Пикассо и Андре Дерен. «Но конечно, Андре не авангардист, он откровенно подражает Рубенсу. Спросите Карбэри, если мне не верите».
Трой едва не подскочила на месте. Неужто он говорит о Карбэри Гленде, художнике, с которым она была лично знакома и который, увидев ее здесь, непременно набросится с пылкими приветствиями? Мистер Оберон больше не смотрел ни на нее, ни на кого другого, однако у Трой было ощущение, что он рассказывает специально для нее и рассказывает, надо отдать ему должное, увлекательно. Далее последовало описание одной из работ Гленда. «Вчера он писал на сарацинской наблюдательной вышке. Его любимые переливы лимонно-желтого, сдобренные единственным ярко-красным мазком. Картина получилась очень цельной, ее эзотерический смысл очевиден. Прекрасная вещь». Несомненно, речь шла о Карбэри Гленде.
Ну, конечно же, конечно, операция уже наверняка закончилась, но почему же тогда не приходит Аллейн и не увозит их отсюда? Трой пыталась припомнить, известно ли Карбэри Гленду, что она замужем за полицейским.
– Хотела бы я получше разбираться в картинах Карбэри, – сказала Джинни Тейлор. – Ничего в них не понимаю. Все, что я могу сказать, это жуткие банальности, вроде того что они выглядят такими простыми, что любой мог бы так нарисовать. – Она дружелюбно взглянула на Трой. – А вы разбираетесь в современном искусстве?
– Я всегда готова учиться, – прибегла Трой к увертке, подсказанной страхом.
– А я, сколько бы ни старалась, все равно не научусь, – вздохнула Джинни и вдруг зевнула.
Скулы всех присутствующих, за исключением мистера Оберона, дрогнули в ответ.
– Прошу прощения, – сказала Джинни. Непонятно по какой причине она казалась испуганной. Робин Херрингтон скользнул пальцами по ее руке. – Не возьму в толк, отчего чиханье, кашель и зевота так заразительны. Особенно зевота. Стоит прочесть о ней в книге, как уже начинаешь зевать.
– Возможно, это еще одно доказательство, хотя и совсем примитивное, того, что обособленность иллюзорна, – предположил мистер Оберон. – Наши тела, как и наши души, подчиняются общим импульсам.
Трой замерла, гадая, как следует понимать философские изречения хозяина замка, в то время как Сати издала одобрительный возглас:
– Истина! Истина! – Резко согнувшись, она вытянула вперед правую руку и ухватилась за пальцы ног. Левую руку она одновременно закинула за голову и вцепилась в правое ухо. Приняв столь диковатую позу, мисс Локк преданно уставилась на мистера Оберона. – Я правильно делаю, дражайший Ра? Мне стоит продолжать упражняться в пране и пранаяме?
– Упражнения никогда не повредят, дорогая Сати, при условии, что дух также задействован.
Трой не удержалась и исподтишка глянула на Джинни Тейлор и Робина Херрингтона. Неужели подобные развлечения «старичков» их нисколько не изумляют? Джинни с сомнением взирала на Сати, а молодой Херрингтон, к облегчению Трой, смотрел на Джинни так, словно приглашал ее вместе посмеяться.
– Джинни? – тихо позвал мистер Оберон.
Зарождавшаяся на губах Джинни улыбка увяла.
– Прошу прощения, – торопливо сказала она. – Да, Ра?
– Ты подумала о том, что будешь делать сегодня?
– Нет. Хотя… возможно, днем…
– Если я не нарушаю ничьих планов, – вмешался Робин Херрингтон, – я хотел бы пригласить Джинни съездить в Дусвиль сегодня днем. Мне нужен ее совет, в какой цвет покрасить навес на задней палубе.
Но Джинни уже встала и, минуя Трой, подошла к мистеру Оберону. На белом, как простыня, лице девушки четко выделялись темные круги под глазами.
– Значит, ты едешь в Дусвиль? – спросил Оберон. – Ты выглядишь немного бледной, дитя мое. Вчера мы припозднились, развлекаясь. Не отдохнуть ли тебе сегодня днем?
Он смотрел на нее немигающим пристальным взглядом, каким прежде сверлил Трой.
– Наверное, мне следует отдохнуть, – проговорила Джинни бесцветным голосом.
– Наверное. Цвет навеса подождет, пока не восстановится цвет лица. Думаю, Аннабелла будет рада прокатиться в Дусвиль. Аннабелла Уэллс, – пояснил он для Трой, – гостит у нас. Она закончила съемки, а весной будет участвовать в постановке для братьев Дюран.
Трой не слишком заинтересовало присутствие скандально известной кинозвезды, хотя та и была выдающейся актрисой. Она наблюдала за угрюмо насупившимся Херрингтоном. Молодой человек встал и тоже подошел к Оберону. Руки, сжатые в кулак, он сунул в карманы. Из-за спины девушки он обратился к хозяину замка:
– Я полагал, что прогулка пойдет Джинни на пользу.
Но Джинни уже опустилась на матрац у ног Оберона. Она сидела неподвижно с видом послушной девочки.
– У Робина совершенно изумительная яхта, – сообщил мистер Оберон, взглянув на Трой. – Непременно попросите Робина показать ее вам. Уверен, он не откажет. – И мистер Оберон положил руку на голову Джинни.
– Буду счастлив, – свирепо произнес Херрингтон и, отвернувшись, громко продолжил: – Но почему нельзя поехать сегодня днем? Джинни следует проветриться.
Трой догадалась, что между мистером Обероном и его гостями происходит нечто необычное и что Робин Херрингтон не только взбешен, но и напуган. Ей хотелось подбодрить его. Сердце бешено колотилось у нее в груди.
В наступившей мертвой тишине явственно послышались торопливые шаги, раздававшиеся на каменной лестнице башни. Когда Аллейн открыл дверь, глаза всех присутствующих были устремлены на него.
3
Аллейн подождал, пока глаза привыкнут к яркому свету. В продолжение этих нескольких секунд он и пятеро смотревших на него людей оставались неподвижны.
Человека, с которым долго живешь бок о бок, перестаешь замечать. Легче припомнить во всех подробностях лицо случайного знакомого, нежели лица близких и любимых. Трой никогда не могла по памяти нарисовать портрет Аллейна. Но сейчас пелена привычки спала, и она увидела мужа словно впервые.
«Никогда я так не радовалась его появлению», – подумала Трой.
– Это мой муж, – объявила она.
Мистер Оберон встал и направился к Аллейну. Хозяин замка оказался дюймов на пять ниже Аллейна, и Трой вдруг пришло в голову, что мистер Оберон не только отвратителен, но еще и смешон.
– Мы очень рады, что наконец познакомились с вами, – сказал Оберон, протягивая руку. – Вы принесли нам хорошие новости?
– Доктор Баради объяснит вам ситуацию лучше, чем я, – ответил Аллейн. – Она была в очень плохом состоянии, и доктор полагает, что о выздоровлении пока говорить преждевременно.
– Мы все станем ей помогать, – пообещал Оберон, указывая на старушку Сати, впавшую в ступор Джинни и рассерженного Робина Херрингтона. – Мы способны на многое.
Взяв Аллейна за локоть, он повел его к гостям. За ними шлейфом стелился запах эфира. Аллейна представили всем по очереди, предложили присесть, но он отказался.
– С вашего разрешения, я хотел бы отправить жену и ребенка в Роквиль. Нам должны позвонить в гостиницу, звонок очень важный. Наш шофер освободился, он отвезет их, а потом вернется за мной.
Трой, боявшаяся столкнуться с Карбэри Глендом, догадалась, почему Аллейн именует ее «женой»: он не хотел, чтобы Оберон услышал, как ее зовут. Но при этом Аллейн напустил на себя такой напыщенный вид, что Трой почти обиделась. Она быстро встала и подошла к Рики.
– Видимо, мне следует задержаться ненадолго, чтобы дождаться новостей о состоянии больной, – продолжал Аллейн. – Баради позвонит в Сен-Кристоф и вызовет сиделку, а пока у мисс Трубоди будут дежурить две ваши горничные. Я уверен, сэр, что если бы она могла, то от всей души поблагодарила бы вас за гостеприимство.
– В этом нет нужды. У нас к ней особое отношение. Она в надежных руках. За сиделкой я пошлю машину, поскольку до вечера поезда не будет.
– Я поеду, – вызвался Робин Херрингтон. – Доберусь за час.
– Робин был участником ралли в Монте-Карло, – шутливо произнес Оберон. – Будем надеяться, что у сиделки железные нервы.
– Отличная мысль, – обратился Аллейн к Робину. – Вы предупредите доктора Баради?
Он поднял Рики с качелей. Трой протянула руку Оберону, тот медленно обхватил ее своей, сжал и вдруг резко отпустил.
– Вы обязательно должны навестить нас, – сказал он. – Если вы паломница духа, а я думаю, что так оно и есть, то вам будет небезынтересно побывать на одной из наших медитаций.
– Да, приходите, пожалуйста, – подхватила Сати, оставившая свои упражнения при появлении Аллейна. – Это безумно увлекательно. Не пожалеете. Где вы остановились?
– В гостинице «Королевская».
– Оттуда добраться проще простого. Даже машина не нужна. Дусвильский автобус останавливается за углом. Каждые полчаса. Очень удобно.
Ее слова живо напомнили Трой о письмах мистера Гарбеля. Она пробормотала нечто ни к чему не обязывающее, попрощалась и направилась к выходу.
– Я провожу вас, – предложил Херрингтон, беря в руку массивную трость.
Спускаясь по сумрачной крутой лестнице, Трой слышала гул голосов, раздающихся сверху. Они шли медленно: Аллейн нес Рики, Херрингтону мешала хромота. Ощущение кошмара, грозившего вот-вот обрушиться на Агату, стало для нее непереносимым. Казалось, ступенькам не будет конца, но когда Трой добралась наконец до двери, ведущей в холл, она открыла ее с опаской: Карбэри Гленд мог обретаться где угодно. В холле было пусто. Трой, преодолев его быстрым шагом, выбежала в прихожую. Железные ворота оказались заперты, и, ослепленная ярким солнцем, она никак не могла справиться с замысловатым замком. Дернув тяжелую задвижку, она сильно ушибла пальцы. Снизу, откуда-то совсем рядом, раздался голос: «Позвольте вам помочь».
Из прихожей вниз вела лестница. По ней и поднимался Карбэри Гленд. Остановившись так, что его лицо оказалось на уровне колен Трой, он задрал голову, вглядываясь сквозь перила, а затем, узнав ее, просиял.
– Трой, неужели это ты? – воскликнул он хриплым голосом. – Определенно ты! Золотце мое, это просто невероятно. Откуда ты взялась? Зачем ты трясешь решетку? Тебя напугал Оберон? Признаюсь, меня от него тоже дрожь пробирает. Что ты задумала?
Он уже стоял вровень с ней, нескладный коротышка с ярко-рыжими бородой и волосами, однако лицо его в этот момент словно утратило краски – оно было мучнисто-серым. Гленд близоруко моргал, глядя на Трой и пытаясь сфокусировать взгляд, как будто перед его глазами все расплывалось. На нем были цветастые шорты и пунцовая рубаха.
– Ничего я не задумала, – ответила Трой. – И вообще, я не к вам приехала. Мы доставили твоему хозяину пожилую старую деву с аппендицитом и теперь уезжаем.
– Ах да, я слыхал про старую деву. Али Баради, исполненный профессионального рвения, разбудил меня ни свет ни заря и спросил, не соглашусь ли я вдевать нитки в иголки и подавать салфетки. Какова наглость! Ты уходишь?
– Надо, – отрезала Трой. – Умоляю, открой эту чертову дверь.
Из холла доносился голос Аллейна и постукивание палки Херрингтона.
Гленд потянулся к замку. Его руки с въевшейся под ногти краской дрожали.
– Как видишь, я не совсем в форме, – сказал он, оправдываясь. – Буйная вечеринка и всего лишь четыре часа тупого бесчувствия, чтобы прийти в себя. Можешь себе представить! Готово. – Он распахнул дверь и отпрянул от солнечного света, бившего снаружи. – Оберон обалдеет, когда узнает, что ты здесь. Тебе известно, что он купил твою работу с выставки в Ронд-Пойнте? Висит в библиотеке. «Мальчик с воздушным змеем». Он от нее млеет…
– Послушай, – перебила Трой, – будь другом, не говори, что я – это я. Мы приехали сюда отдыхать, и мне бы не хотелось…
– Ну ладно, если ты просишь… Конечно, я понимаю. К тому же, если хорошенько поразмыслить, здешняя компания тебе вряд ли придется по вкусу. Ты ведь у нас чуть ли не патологически нормальна… Прости, но я, пожалуй, нырну обратно в свою нору, солнца мне сегодня не вынести. Черт, кто-то идет!
И он шарахнулся прочь от двери. Из холла вышел Аллейн с Рики на руках, за ним появился Херрингтон. Гленд воскликнул: «Ох, прошу прощения!» и рванул вниз по лестнице.
– А-а, это наш домашний гений, – усмехнулся ему вслед Херрингтон. – Если можно, я провожу вас до машины.
Пока они двигались гуськом вниз по ступенькам, минуя продавщицу статуэток, у Трой возникло ощущение, что Робин хочет им что-то сказать, но не знает, с чего начать. Они уже дошли до открытой площадки, где их ждал Рауль с машиной, когда Робин наконец выпалил:
– Я очень надеюсь, что вы поедете со мной посмотреть яхту. Я хочу сказать, вы оба. То есть… – Он осекся.
– Вы очень любезны, – отозвался Аллейн. – Я и не знал, что у вас есть яхта.
– Неплохое развлечение. – Херрингтон продолжал стоять с нерешительным видом. Аллейн переложил Рики поудобнее и взглянул на Трой. Та протянула Робину руку.
– Не провожайте нас дальше, – сказала она. – До свидания и спасибо.
– До свидания. Если позволите, мы с Джинни могли бы заехать за вами в гостиницу. Вы ведь остановились в гостинице «Королевская», да? Я подумал, наверное, вам захочется поехать на прогулку. То есть… ведь у вас тут совсем нет знакомых…
– Это было бы чудесно, – неопределенно ответила Трой, опасаясь нечаянно подвести Аллейна.
– На самом деле, – сказал Аллейн, – кое-какие знакомые в Роквиле у нас есть, правда, нам еще предстоит их отыскать. Вы, случайно, не знаете здесь кого-нибудь с чудным именем Гарбель?
У Робина отвисла челюсть. Вытаращив глаза, он изумленно уставился на Аллейна.
– Я… нет. Нет, мы почти не общаемся с местными жителями… Нет… Что же это я держу вас на солнцепеке. До свидания.
И с поспешностью, вызванной непонятными причинами, впрочем, как и его прежняя нерешительность, он поковылял прочь по проходу.
– Час от часу не легче. Ты можешь мне объяснить, – спросила Трой мужа, – отчего этого бедолагу вдруг перекосило?
– Не имею ни малейшего представления, – ответил Аллейн. – Но подозреваю, что, когда у нас наконец найдется время пораскинуть мозгами, нам очень захочется навестить мистера Гарбеля.
Глава 4. Неуловимый мистер Гарбель
1
Родители не успели уложить Рики в машину – он проснулся и был изумлен тем, что его куда-то несут. Его мучил зной, хотелось есть, пить и в туалет… Требовались срочные меры.
Пока Трой и Аллейн, стоя на площадке, беспомощно оглядывались, к ним приблизился Рауль, по лицу которого было видно, что он отлично понимает ситуацию. Он присел на корточки перед раскрасневшимся бунтующим Рики и обратился к нему на очень простом французском. Рики, похоже, понял его и отвечал с охотой. Мари, продавщица статуэток, пояснил Рауль, не будет возражать, если он и Рики зайдут к ней в гости на несколько минут. Вдвоем они направились обратно к замку, Рики с восхищением взирал на нового взрослого друга.
– Кажется, французская няня и еженедельные прогулки с мадемуазель учительницей вокруг круглого пруда не прошли даром, – заметил Аллейн. – Наш ребенок говорит по-французски, как Вольтер…
– Ну, если только как Вольтер в младенчестве, – подхватила Трой. – Мадемуазель говорит, что для своего возраста он удивительно быстро схватывает. Она считает его необыкновенным ребенком. – И сердито добавила: – Ну ладно, я же никому об этом не рассказываю, правда?
– Дорогая, ты не только никому не рассказываешь, но и мне ничего подобного почти никогда не говоришь… Ну да ладно, на время оставим в покое нашего чудо-ребенка и вернемся к обитателям замка Серебряной Козы. Расскажи мне с максимальной скоростью, на какую способна, что произошло, прежде чем я вырос из-под земли на крыше посреди фикусов и чайных чашек?
Они уселись на подножку машины, и Трой постаралась быть предельно точной и краткой.
– Потрясающе, – сказал Аллейн, когда она закончила. – Я влюбился в тебя с первого взгляда только потому, что ты умеешь так великолепно излагать. Как ты думаешь, что там творится в замке?
– Что-то очень поганое, – порывисто отозвалась Трой. – Я уверена. Оберон старательно потчует своих гостей несусветным рагу из мистицизма, религии и, сильно подозреваю, какой-нибудь порнухи. Гризел Локк попыталась вкратце изложить его теорию. В жизни не слышала подобного вздора: йога, Ницше, черная магия; не удивлюсь, если и тантра тоже. И бог знает, какой еще отсебятины они добавили в эту гремучую смесь. На первый взгляд глупость, да и только, но мне почему-то жутко. Гризел Локк, по-моему, чокнутая, но парень и девушка в иной компании показались бы мне вполне симпатичными ребятами. Робин явно неровно дышит к девушке, которую Оберон, по всей видимости, поймал в свои сети. Просто фантастика, поверить не могу.
– Ты слышала о судебных процессах по делу о религиозных общинах, преследующих отнюдь не благие цели?
– Не припомню.
– Сейчас не время вдаваться в подробности, но то, что ты рассказала об Обероне, вполне в духе «гуру» этих общин, которые, подрывая восприятие реальности, своих последователей, использовали их в своих преступных намерениях. И уверяю тебя, религиозно-порнографический бизнес процветает в наше время вовсю. Между прочим, настоящее имя Оберона – Альберт Джордж Кларксон. Он миллионер и, несомненно, один из наркобаронов. Культ Детей Солнца – всего лишь удобное прикрытие и, возможно, способ удовлетворить наиболее гнусные личные пристрастия. Таковы сведения, которыми располагает французская полиция, но они хотели бы знать точно, что вытворяют эти солнечные малютки. Сюрте интересует исключительно наркотическая часть шоу, Скотленд-Ярд смотрит на дело шире.
– А ты-то тут при чем?
– А я нечто вроде крутого тайного агента, безмозглого и непобедимого. Скажи-ка лучше, кто этот рыжий малый с перемазанными краской руками и явно страдающий глубоким похмельем, тот, что тебя выпустил?
– Он может стать проблемой, Рори. Это Карбэри Гленд. Он пишет постсюрреалистические картины: шабаши ведьм, мистические радения и все такое, ты должен их помнить. Довольно любопытная цветопередача и хорошая композиция, но есть в его картинах что-то неприятное. Дело в том, что мы с ним знакомы, и, хотя я просила его не рассказывать обо мне, скорее всего, он проболтается.
– Он знает про меня?
– Не помню. Возможно.
– Черт!
– Мне не надо было сюда приезжать… Если Гленд знает, кто ты такой, он не удержится и расскажет им, и тогда твоя работа полетит к черту.
– В Сюрте не упоминали о Гленде. Наверное, он приехал позже. Ладно, поставим на то, что ему неизвестно о твоем мезальянсе с полицейским. А теперь послушай меня, дорогая. Я не знаю, как долго здесь пробуду, может быть, час, а может быть, сутки. Поезжай с Рики в «Королевскую» и выкинь из головы всю эту дурь. Если увидишь в округе какого-нибудь козла, знай, что, скорее всего, это твой преданный муж пасется в поисках пропитания на благо семьи и общества. Пока божественное Солнце стоит высоко в небе, попробую разжиться кое-чем необходимым и вернусь к тебе, как только смогу. И еще одно. Не позвонишь ли ты, когда придешь в себя, бедняжка моя, мистеру Гарбелю? Разумеется, его может не оказаться дома, но если тебе повезет…
– Господи, конечно, мистер Гарбель! Ну почему, скажи на милость, Робин Херрингтон бежал от нас как от прокаженных при одном только упоминании имени моего несчастного родственничка? Неужто кузен Гарбель наркобарон? Или, может быть, наркоман? Тогда странность его литературного слога легко объясняется.
– Ты, случайно, не захватила его письма?
– Только последнее. Из-за адреса…
– Не выпускай его из рук, умоляю. Если он ответит на звонок, пригласи его завтра пообедать, я подъеду. А если он паче чаяния объявится раньше, выясни, не знаком ли он с дружками Оберона и не хочет ли о них рассказать. А вот и Рауль с Рики. Забудь об этом проклятом деле, любовь моя, и наслаждайся жизнью, если можешь.
– Как там мисс Трубоди?
– Баради сильно обеспокоен. Я уверен, что он сделал все возможное. Он дока в своем деле, хотя как человек – отвратительнее не бывает.
– Может быть, нужна моя помощь?
– Нет! Еще одно слово о помощи, и я подумаю, что ты имеешь пристрастие к слащавым восточным мужчинам, целующим тебе руки своими слюнявыми толстыми губами. Привет, Рик, ты готов еще разок прокатиться?
Рики шагал, заложив руки за спину и стараясь идти в ногу со своим спутником.
– Нас Рауль повезет? – спросил он.
– Да. Тебя и маму.
– Хорошо. Пап, смотри! И ты, мам, тоже!
Рики вытащил руку из-за спины, на ладони лежала глиняная козочка, выкрашенная темной серебряной краской. Одна нога ее была поднята и упиралась копытом на постамент, очертаниями напоминавший замок Серебряной Козы.
– Его сделала одна старушка, а Рауль подарил мне, – сказал Рики. – Это серебряная козочка, и она светится в темноте. Правда, Рауль? N’est pas, Raoul?
– Oui. oui. Une chevre d’argent qui s’illumine[5].
– Пап, правда Рауль добрый?
Аллейн, немного смущенный, поблагодарил Рауля, а Трой, запинаясь, попыталась сказать, что подарок – это лишнее.
– Пустяки, мадам, – сказал Рауль. – Если юному шевалье нравится и мадам не обиделась, то все в порядке. Каковы будут приказания, мсье?
– Отвезите мадам и Рики в отель, хорошо? Затем пойдите в префектуру к комиссару и передайте ему это письмо. Скажите, что я увижусь с ним при первой же возможности. Расскажите ему также об операции и, разумеется, ответьте на все его вопросы. Потом возвращайтесь сюда. В особой спешке нет необходимости, поэтому у вас будет время позавтракать. В замок не заходите, ждите меня здесь. Если я не появлюсь до половины четвертого, осведомитесь обо мне в замке. Вы все запомнили?
Под пристальным взглядом Аллейна Рауль повторил инструкции.
– Если вам ответят, что меня там нет, найдите ближайший телефон, позвоните в префектуру и расскажите комиссару о том, что случилось. Понятно?
– Понятнее не бывает, мсье.
– Отлично. Кстати, Рауль, не знаете ли вы кого-нибудь в Роквиле по имени Гарбель?
– Гарр-бель? Нет, мсье. Вы, наверное, спрашиваете о ком-нибудь из англичан?
– Да. Нам дали адрес: улица Фиалок, 16.
Рауль повторил адрес.
– Это доходный дом. Там действительно живут несколько англичан, в основном дамы, уже немолодые и со скромными доходами, такси они позволить себе не могут.
– Ясно, – сказал Аллейн. – Спасибо.
Сняв шляпу, он поцеловал жену.
– Желаю тебе хорошо отдохнуть, дорогая. И передай от меня привет мистеру Гарбелю.
– Что ты сказал Раулю?
– Лучше и не спрашивай. До свидания, Рик. Позаботься о маме, она, в сущности, очаровательное создание и всем желает только добра.
Рики усмехнулся. Когда высказывания отца были чересчур сложны для него, он угадывал смысл по интонации и оттенкам голоса.
– Entendu![6] – сказал он, подражая Раулю, и забрался на сиденье рядом с шофером. – Вы не возражаете, если я сяду здесь? – осведомился он непринужденным тоном.
– Ты только глянь на этого маленького негодника, – пробормотал Аллейн. – На ходу подметки рвет, важен не по годам. Неужели, когда ему исполнится восемь, все это исчезнет и он превратится в заурядного тупицу?
– Его важность во многом показная. Просто ему есть кому подражать. Подвинься-ка, Рики, я тоже поеду спереди.
Аллейн проводил взглядом автомобиль, спускавшийся с покатой тропинки на главную дорогу, а затем направился обратно в замок Серебряной Козы.
2
По дороге в Роквиль Рауль беседовал с Рики и Трой, четко выговаривая слова, чтобы его хорошо понимали. Он жестикулировал, отпуская руль и стараясь обратить их внимание на достопримечательности: монастырь в горах, где под аркадами висело немало трогательных картин, созданных местными жителями – их родственники были спасены от смертельных напастей благодаря вмешательству Богоматери Пэйиду; деревни, похожие на горстку брошенных на скалы домишек и прилепившихся к ним; крошечные городки на горизонте. На пустынном участке дороги Трой предложила Раулю сигарету, и, пока он прикуривал, сильно сбавив скорость, Рики было позволено порулить. Его восхищение новым взрослым другом росло с каждой милей, а Трой с удивительной быстротой совершенствовалась во французском. Они ехали весело, получая явное удовольствие от общения друг с другом. Время пролетело незаметно, и, когда внизу показалось скопление желтых и розовых домов, они с трудом поверили, что перед ними Роквиль.
С дороги, круто уходящей вниз, Рауль свернул на узкую боковую улочку, где располагался рынок. Связки сухих бессмертников зазывно покачивались на крышах прилавков, а запах тубероз смешивался с дивным ароматом овощей и фруктов. По словам Рауля, сейчас на рынке можно было встретить весь город, и он то и дело громко, не стесняясь, приветствовал многочисленных знакомых. Агата чувствовала, что настроение у нее улучшается. Рики же затих, что у него являлось признаком необычайного удовольствия. Он глубоко вздохнул, положив одну руку на колено Рауля, а другую, с зажатой в ней козочкой, на колено Трой.
Машина ехала по тенистой улице, стены домов здесь были леденцово-розовыми, лимонными или голубыми. Между балконами на веревках сушилось белье.
– Улица Фиалок, – сказал Рауль, кивнув в сторону дорожного указателя, и вскоре затормозил. – Номер шестнадцать.
Трой сообразила, что он предоставляет ей возможность навестить мистера Гарбеля, либо, если она не склонна к срочному визиту, запомнить, где он проживает. Она заглянула в открытую дверь, внутри было темно и совсем ничего не видно. Кучка ребятишек окружила автомобиль. Они переговаривались на непонятном местном диалекте и с вызывающим видом пялились на Рики, который, казалось, окаменел.
Рауль был явно готов вызваться проводить Трой, но перспектива остаться в машине одному наверняка привела бы Рики в ужас, и Трой высказала намерение отправиться к Гарбелю одной. «Оставлю ему записку», – подумала она и обратилась к сыну:
– Я на минутку. Ты побудешь с Раулем, милый.
– Ладно, – согласился Рики, сохраняя безразличный вид, предназначенный для незнакомых, пугающих его детей. Он напоминал ощетинившегося пса, который виляет хвостом, услышав голос хозяина, но воинственной позы не меняет. «Кыш! Кыш отсюда!» – прикрикнул Рауль на детей, пытаясь отогнать их от машины. Они немного попятились назад, нахально его передразнивая. Рауль вышел и, открывая дверь для Трой, снял фуражку, словно сопровождал особу королевской крови. Подобный знак уважения произвел впечатление на большинство мальчишек, но двое самых дерзких разразились жалобным речитативом попрошаек. Рауль их утихомирил.
Входная дверь в дом номер шестнадцать была приоткрыта. Трой распахнула ее и прошла по замызганному кафельному полу к лифту, рядом с которым в ряд висели почтовые ящики. Над каждым из них висела табличка с именем, написанным от руки или отпечатанным на машинке. Трой принялась искать глазами нужное имя, как вдруг за ее спиной раздался голос: «Мадам?»
Вздрогнув от неожиданности, она обернулась. Дверь каморки, расположенной напротив лифта, приоткрылась, придерживаемая грязной рукой, унизанной кольцами. Кроме руки, Трой разглядела тяжелые складки черного атласного платья, ряды разноцветных бус, три четверти полного лица и взбитые в пышной прическе волосы.
В тот же миг у нее возникло ощущение, словно ее поймали за не совсем пристойным занятием. Все, что Трой знала по-французски, немедленно вылетело у нее из головы.
– Pardon, – заикаясь, проговорила она. – Je desire… je cherche… Monsieur Garbel… le nom Garbel[7].
Женщина произнесла нечто оставшееся для Трой загадкой. Тогда она сказала: «Je ne parle pas Francais» и добавила, подумав: «Malheureusement»[8]. Женщина издала звук, в котором явственно слышался ропот на судьбу, и вперевалку выползла из каморки. Она была необычайно толста и при ходьбе опиралась на палку. Ее глаза напоминали черные смородины, утонувшие в сыром тесте. Она ткнула палкой в один из верхних ящиков, и Трой вдруг узрела до боли знакомый почерк, выцветшие чернила и надпись «П. Е. Гарбель».
– Ah, merci[9], – воскликнула она, но толстуха презрительно покачала головой и повторила фразу, которую она уже говорила прежде. На этот раз Трой кое-что сумела разобрать: «Pas chez elle… il y a vingt-quatre heures»[10].
– Нет дома? – громко переспросила Трой по-английски. Женщина пожала массивными плечами и направилась обратно в каморку.
– Могу я оставить записку? – прокричала Трой в широкую спину и, напрягая память, выговорила: – Puis-je vous donner un billet pour Monsieur?[11]
Женщина посмотрела на нее как на сумасшедшую. Трой порылась в сумочке, вытащив записную книжку и огрызок карандаша, при этом наброски портрета Рики, сделанные в поезде, упали на пол. Толстуха не без интереса взглянула на них. Трой быстро нацарапала: «Заходила в 11.15. К сожалению, не застала вас. Ждем завтра к обеду в гостинице «Королевская». Она подписалась, сложила листок и вывела сверху: «мсье П. Е. Гарбель». Передав записку толстухе (по-видимому, консьержке?), Трой наклонилась, чтобы собрать рисунки, и едва не уткнулась носом в пыльный подол, нижние юбки сомнительной чистоты и разбитые туфли. Выпрямившись, она увидела, как консьержка водит толстым пальцем с траурной каймой под ногтем по имени адресата. «Должно быть, не может разобрать мой почерк», – мелькнуло в голове у Трой, и она принялась тыкать пальцем попеременно то в табличку над ящиком, то в записку, натужно улыбаясь и кивая головой.
– Гарбель, – повторяла Трой, – Гарбель.
Она вспомнила о чаевых и вложила в пухлую руку двухсотфранковую бумажку. Эффект был мгновенным. Женщина расплылась в улыбке, обнажив черные гнилые зубы.
– Мадемуазель, – сказала она, игриво помахивая запиской.
– Мадам, – поправила ее Трой.
– No, no, no, no, Mademoiselle[12], – настаивала толстуха с притворной любезностью.
Трой решила, что ей пытаются сделать комплимент. Она изобразила укоризненный взгляд, а затем, вяло махнув рукой, ринулась к выходу.
Рики и Рауль, сидя в машине, были заняты оживленной беседой. Трое самых отчаянных мальчишек расположились на подножке автомобиля, остальные играли в чехарду, явно желая привлечь к себе внимание.
– Милый, – сказала Трой, когда они тронулись с места, – ты говоришь по-французски гораздо лучше меня.
Рики скосил на нее хитрый взгляд, глаза у него были ярко-голубыми с черными, как и волосы, ресницами.
– Naturellement![13] – произнес он.
– Не строй из себя бог знает что, Рики, – рассердилась мать. – Ты чересчур высокомерен. Наверное, я тебя плохо воспитываю.
– Почему?
– Опять?! – грозным тоном отозвалась Трой.
– Ты видела мистера Гарбеля, мамочка?
– Нет, я оставила ему записку.
– Он придет к нам?
– Надеюсь, – ответила Трой и добавила, немного подумав: – Если он существует.
Читать бесплатно другие книги:
