Эйсид-хаус Уэлш Ирвин

2

ДНЕМ У ТЕЛЕВИЗОРА

Мой старик сидел, попивая чай с Нормой Калбертсон, соседкой сверху. Он дымил сигаретой, а я делал себя бутерброд: кусок Данди стейка на хлеб.

— Дело в том, Норма, что они всегда выбирают такие неподходящие места, как будто в нашем районе и без них недостаточно этих чертовых проблем.

— Я с тобой согласна на все сто, Джефф. Это чудовищный позор! Пусть это строят в Барнтоне или где-нибудь в подобном месте. Ведь считается, что муниципалитет должен проявлять заботу об обычных тружениках, — с горечью покачала головой Норма. Она выглядела довольно сексуально с накрученными волосами и этими большими спиральными серьгами.

— Что случилось? — спросил я.

Отец фыркнул.

— Они планируют открыть здесь центр для всех этих джанки. Обмен шприцев и рецепты, и все такое прочее. И всегда одно и тоже; заботятся обо всех этих чертовых неудачниках, не обращая внимание на жильцов, которые стабильно, как часовой механизм, выплачивают свою ренту каждую неделю.

Норма Калбертсон в согласии кивнула.

— Да, ужасная ситуация, совершенно верно, папа, — улыбнулся я.

Я заметил, что они вместе вроде собрались подавать куда-то какую-то петицию, глупцы. На что же они похожи? Я вышел из кухни и немного подслушал под дверью.

— Я совсем не жестока, — говорила Норма, — это совершенно не так. Я понимаю, что эти люди должны получать помощь. Но просто потому что мы с моей малышкой Карен остались совсем одни... Сама мысль о всех этих шприцах, валяющихся повсюду...

— Да, Норма, сама мысль об этом нестерпима. Ну, мы еще поборемся с ними на чистяке, как они говорят.

Напыщенный старый мудак.

— Впрочем, ты понимаешь, Джефф, я действительно восхищаюсь тобой — вырастить и воспитать двух парней самому! Это же не могло быть так просто. С редкими парнями все обходится благополучно.

— Да, получилось не так уж плохо. По крайней мере у них достаточно здравого смысла, чтобы не быть вовлеченными в любую из этих глупостей, связанных с наркотиками. Брайан — вот проблема. Ты никогда не знаешь, где он, или куда он уходит. Во всяком случае он теперь работает, просто временная работа в парке, типа, но это хоть что-то. Имей в виду, я не думаю, что он четко понимает то, что хочет сделать со своей жизнью. Именно так. Иногда я думаю, что он живет на другой планете, далеко от всех нас остальных. Ждешь новостей, пока весь не изнервничаешься: не вижу его или слышу от него целые недели. А тут он возвращается с этой девушкой. Ведет ее вверх по лестнице. А потом внизу с ней готовит большой ужин. Я отвожу его в сторону и говорю: «Послушай-ка, сын, опомнись, это же не публичный дом, ты же понимаешь». Он дает мне какие-то деньги на еду. Я говорю: «Не в этом дело, Брайан. Ты мог бы выказывать этому месту хоть немного уважения». А ведь у него теперь разбитое сердце, потому что эта его подружка уехала в Лондон учиться в каком-то колледже. Ну, он довольно странным образом показывает это. Слишком умный, чтобы заботиться о собственном благе, вот как. Теперь Дерек, он совсем другая история...

Дело выглядело так, будто я действую своему старику на нервы. А правда в том, что ты никогда не слышишь о себе ничего хорошего, если подслушиваешь подобным образом разговор, но иногда все же лучше знать, откуда дует ветер.

Я сидел в своей комнате и смотрел телевизор; ну, телевизор Дерека на самом деле, если мы будем педантичны в этом отношении, а именно педантичным этот маленький козел всегда и был. Я услышал, как мой отец кричит мне и идет вверх по лестнице.

— Мы, ну, просто пойдем наверх к Норме. Надо разобраться с некоторым вещами для этой комиссии, — сказал он, весь из себя хитрый и одновременно смущенный.

Хорошее шоу. Я зажег свечку. Затем я собрал мою технику и начал готовить немного геры. Это ширево выглядело нормально, теперь я уже пожирал его глазами. Да хранит Господь Рэйми Эйрли! Да хранит Господь Джонни Свана! Я не героинщик, нет на самом-то деле, но пир обычно предшествует голоду. Лучше воспользоваться предоставившимся шансом.

Я поискал глазами ремень, но смог только найти бесполезный, эластичный ремешок Дерека. Я отбросил его и использовал гибкий шнур от лампы у его кровати. Я обмотал его вокруг бицепса, и сжимал кулак, пока не выступила большая черная вена. Затем я вставил иглу, сделал контроль, выпустив немного крови, и втер по вене. Клево.

Черт.

Я не могу вздохнуть, черт возьми.

Вашу мать, как хуево-то все оказалось. Я поднялся и сделал движение к туалету, но не смог до него добраться. Мне удалось извергнуть блевотину на старый NME. Я облокотился об стену, постоял так немного, отдышался, затем открыл окно и вышвырнул газету с блевотиной на задний двор.

Я лег на кровать. Так лучше. По телевизору шла мыльная опера, в которой играла миловидная женщина. Неожиданно я увидел ее как иссохшую старую колдунью, но уже больше не по телевизору — она стояла в комнате.

Затем ситуация изменилась и я оказался с парнем по имени Стюарт Мелдрам, который, когда мы были детьми, подскользнулся и упал с крыши одного завода в Лейфе. Это случилось до того, как мы переехали сюда. Крыша была из рифленого железа, и под крутым наклоном. Стю потерял равновесие, свалился и покатился с нее. А дело было в том, что там торчал ряд двойных штырей и они, типа, разорвали его на части.

Теперь я снова с ним и его лицо распорото, и целые куски мяса свисают с окровавленного тела. У него под мышкой был мяч, желтый мяч.

— Ну что, постучим, Брай? — спросил он.

Предложение показалось мне нормальным. Просто постучать. Против заводской стены. Он приблизился практически вплотную и сильно ударил в нее мячом. Желтый мяч отскочил под прямым углом и покатился прочь. Я побежал за ним, но он, казалось, набирал скорость. Я пытался нагнать его, но не смог сделать никакого ускорения. Все, что я видел, так этот мяч, скачущий вниз по дороге, словно подгоняемый ветром, почти как воздушный шар, и в тот момент все остальное вокруг замерло в тишине и спокойствии. Передо мной стояла моя мама в цветастом платье, держа мяч. Она выглядела молодой и прекрасной, прямо как тогда, когда я видел ее в последний раз... Я еще ходил в то время в начальную школу. Я был с ней одного роста, такого же, как я сейчас. Она взяла меня за руку и повела по этой холмистой улице, полной шикарных пригородных домов. Я спросил ее:

— Почему ты бросила нас?

— Потому что я сделала ошибку, сын. Ты был ошибкой. Этого никогда не должно было произойти. Ты, твой отец, эти квартиры, где мы жили. Я люблю тебя и Дерека, но мне нужна моя собственная жизнь, сын. Ты никогда не должен был появиться на свете. Я никогда не хотела дать жизнь какому-то Умнику.

Я видел Алека Бойла и Акулу, одетых в белые костюмы. Они проницательно кивали. Затем я вдруг осознал, что пялюсь на экран и все вернулось на круги своя — я смотрел по ящику мыльную оперу, а не галлюцинировал.

Через некоторые время у меня начались действительно скверные спазмы, так что я забрался под пуховое одеяло и попытался заснуть. Когда вошел мой отец, я сказал ему, что, по-моему, заболел гриппом, и оставшиеся до возвращения в парк три дня провел в постели.

3

АССОЦИАЦИИ ПОД ОПИАТАМИ

Я никогда снова не коснусь геры. Это игра неудачников. Каждый встреченный мной чувак, говоривший, что может это контролировать, либо мертв, либо умирает или ведет жизнь, не стоящую жизни. Каким же безумцем я был! Я все еще дергаюсь здесь в дежурке. Потеря уикэнда. Нет, вот спид — это мой наркотик, спид и экстази. На хуй героин.

Похоже, что вторая смена будет скучной. Книжка про Сатклиффа оказалась вполне удобоваримой. Хорошее чтиво. Правда всегда выглядит страннее, чем вымысел. Сатклифф был настоящим возмутителем спокойствия. Сатклифф был просто говнюком! Как же обдолбан был этот чувак! Некоторые вещи ты никогда не сможешь понять, они не поддаются объяснению, рациональному анализу и толкованию. Я взялся за биографию Матери Терезы, но не смог в нее врубиться. Я действительно ей не уделил слишком много времени. Мать Тереза казалась мне немного помешанной. Она заявляла, что Бог говорил ей делать то, что она делает; от нее же самой ни хуя никакого толка. Точно такой же довод использует Сатклифф. Это все просто натуральное дерьмо; люди должны брать на себя побольше личной ответственности.

Этот парк абсолютно депрессивный. Он похож на тюрьму. Впрочем, нет. Отсюда ты можешь уйти и отправиться в теплый, дружелюбный паб, но это означает увольнение, если тебя застукают проверяющие. Парки платят деньги за присутствие; тебе платят, чтобы ты здесь находился. Не делал что-либо, а просто был здесь. Я сижу в дежурке. Следовательно, я завис.

Раздался стук в дверь. На проверяющего непохоже — они никогда не стучат. Я открыл дверь и на пороге стоял Рэйми Эйрли. Он глядел на меня с мрачной улыбкой, исказившей его лицо.

— Предатели роботы теперь давным-давно мертвы, металлические заржавели, человеческие истекают кровью.

Полностью мои сантименты. Рэйми либо полоумный, либо гений, и меня вообще никогда не интересовало даже попытаться разобраться, кто он именно.

— Все в порядке, Рэйми? Заходи.

Он ввалилися в дежурку. Затем Рэйми исследовал раздевалки и душевые с тщательностью, сделавшей бы честь самому бдительному Парковому Проверяющему. Он вернулся в дежурку, взял книгу о Матери Терезе, удивленно вскинул брови, повертел ее в руках и швырнул обратно на стол.

— Техника есть? — спросил он.

— Да... то есть я имею в виду, нет. Не при мне, типа.

— Хочешь вмазаться?

— Ну, нет на самом деле, я имею в виду, я, как бы работаю, ну... да, но просто чуть-чуть, типа...

Он приготовил немного геры и я втерся, используя его технику. Я начал много думать о плавании, и о рыбе. О пределах свободы, которой они располагают — две трети поверхности земли и все такое.

Следующее, что я осознал: передо мной стоял Акула. Рэйми исчез.

— Ключи, — рявкнул он.

Я поглядел на него затуманенными глазами. Я чувствовал, как будто мое тело было коридором, а Акула был дверью в его противоположный конец. Какого черта он имел в виду? Ключи?

Ключи.

Ключи.

Мать Тереза и дети Калькутты. Накормить весь мир.

Ключи.

Ключи открывают двери. Ключи запирают двери.

Ключи.

Звучало клево.

— Ключи.

— У тебя они вообще есть? Ключи? — спросил он. — Давай, сынок, время закругляться. У тебя, что, нет дома, куда можно пойти?

Я начал вынимать ключи из моего кармана, не мою связку, которую я сделал, а их связку. Неужели у меня нет дома, куда пойти?

Мама, где ты?

— Это мой дом, — заявил я ему.

— Ты не в себе, приятель. Ты выпил? — он придвинулся ближе посмотреть, сможет ли он учуять что-нибудь в моем дыхании. Он выглядел озадаченным, но вглядывался глубже в мои глаза. — Тебя несет, как чертова бумажного змея, сынок. На чем ты? Ты на этой травке? На чем ты?

Я на планете Земля. Мы все. Все жалкое земное отребье. Я, Акула, Мать Тереза, Сатклифф... Я протянул ему ключи.

— Господи Боже! Ты даже не можешь говорить, да?

Иисус Христос. Еще один землянин. Это планета Земля. Акула и я; человеческие жизнеформы, существующие на одной и той же планете в этой вселенной. Оба особи доминирующего вида на планете Земля. Люди устроили всякие разные структуры, организации, чтобы управлять нашими жизнями на этой планете. Церкви, нации, корпорации, общества, и все такое дерьмо. Одна из подобных структур — муниципалитет. Внутри его сферы отдых и развлечения, часть которых — Парковая Служба. Человек, известный как Акула (гуманоид, соотнесенный членами его собственной особи с названием других существ, сообразно осознаваемой ими его сходности с их видом и поведением), и я сам заняты в экономической деятельности этого образования. Нам платят наши крохи, чтобы поддерживать структуру человеческого общества. Наша роль маленькая, но неотъемлемая часть мистического и дивного целого.

— Мы должны играть роль...

— Что? Что такое?

— Играть роль в поддержании человеческого общества...

— Ты не в себе, сынок, чертовски не в себе! На чем ты?

Акула. Океан для плавания, целый океан. Две трети поверхности этой планеты для странствий. Более того, он мог плавать на разных уровнях, так что возможности почти безграничные. Бесконечный выбор в океане, и это существо вышло на землю, пришло на маленький клочок суши, который я занимал. Я не мог вынести соседства с этим созданием. Я пошел мимо него, прочь из дежурки, прочь из этого парка.

— Гарланд узнает об этом! — заорал он.

Ну и хрен-хрен-хрен-хрен с вами, говнюки.

Фишка насчет Башни Монпарнасса заключалась в том, что она воплощение дурновкусицы, по-настоящему грязная и низкопробная на вид. Впрочем, это удивительное строение, но в неправильном городе, и на неправильном континенте. Это строение очень нового мира, но потому что оно находится в Париже, то ни на кого не производит впечатление. Лувр, Опера, Триумфальная Арка, Эйфелева Башня — на людей производит впечатление все это дерьмо, простите, все эти великолепные сооружения. Всем на самом деле насрать на Башню Монпарнасса. А дело в том, что со смотровой площадки Монпарнасса открываются восхитительные виды Парижа.

Мы сидим вдвоем в ресторане на верху башни. Отвратительный ресторан с завышенными ценами, безвкусно обустроенный, и со скудным выбором еды. Но мы счастливы здесь, потому что мы вместе. Мы обращаем мало внимания на внутреннее убранство смотровой площадки, с ее огромными грязными стеклянными рамами, бросающимися в глаза. Мусор, гниющие объедки, окурки скидываются за радиаторы под перилами, опоясывающими площадку. Самыми впечатляющими на этом этаже были фотографии Башни Монпарнасса на различных стадиях сооружения, от начала постройки до ее завершения. Но даже эти прекрасные фотографии поблекли от солнца. Вскоре на них уже ничего нельзя будет разглядеть.

Хотя мне плевать на грязь и копоть, потому что мы вместе и это прекрасно. Я не мог думать о парках. Единственная реальность — тексты и образы. Я сказал ей, что написал о ней стихи, когда дежурил в парке. Он попросила меня продекламировать их, но я не смог их вспомнить.

Она поднялась и сказала мне, что хочет спуститься вниз. Минуя все эти этажи. Она двинулась по ступенькам из ресторана в сторону пожарного выхода.

— Пойдем, — сказала она, шагнув в темноту. Я поглядел туда, но не смог уже ее разглядеть, я мог только слышать ее голос.

— Пойдем, — крикнула она.

— Я не могу, — закричал я в ответ.

— Не бойся, — сказала она.

Но мне было страшно. Я посмотрел назад на смотровую площадку и ее свет. Там было светло, а она пыталась затащить меня во тьму. Я знал, что если я последую сейчас за ней, то никогда не смогу догнать ее. Там внизу была не нормальная темнота, не темные тени, а омерзительная, застывшая, кромешная чернота. Я снова повернулся к белому и желтому свету. Наряду с ее голосом там внизу присутствовали и другие. Голоса, не имевшие к ней никакого отношения, но в полной мере имевшие отношение ко мне. Голоса, которые я не мог вынести; слишком безумно.

Я зашел в лифт. Двери закрылись. Я нажал на первый этаж; сорок два этажа вниз. Лифт не двинулся. Я попытался открыть двери, но они, казалось, застряли. Я почувствовал замешательство. Мои ноги словно вросли в пол. Такое впечатление, что на полу этого лифта повсюду раскидана жевательная резинка. Липкие ошметки розовой жвачки приставали к подошвам моих ботинок. Я поглядел вниз на пол лифта. Он начал разбухать. Казалось, словно покрытие пола запузырилось. Мои ноги погрузились в него, затем они будто прошли сквозь него. Я проваливался сквозь пол лифта, медленно, покрытый легко растягивающейся прозрачной розовой пленкой — единственное, что стояло между мной и падением, и моей смертью в этой темной шахте.

Хотя она не рвалась; она по-прежнему растягивалась. Я поглядел вверх и увидел себя медленно опускающимся из дыры в полу лифта. Этаж 41 40 39 38.

Затем я начал ускоряться, в то время как огромные, выкрашенные белым буквы обозначали проносящиеся со свистом этажи: 37 36 35 34 33 32 31 30 29 28 27 26 25 24 23 22 21 20 (движение снова замедлилось, мой пузырь все еще держит, спасибо, твою мать, господи).

19 (завис в неподвижности, мои жвачные путы с ширину веревки, и невероятно растяжимые).

(затем больше движения, больше быстрого движения). 18 17 16 15 14 13 12 11 10 9 8 7 6 5 4 3 ООО НЕЕЕТ!!! 2 1 -1 -2 -3 -4 -5 -6 -7 -8 -9 ЧТО ЭТО ЗА ХУЙНЯ? -10 -11 -12 -13 -14 -15 -16 -17 -18 -19 -20 -21 -22 -23

Я по-прежнему скольжу вниз, застряв в пленке жевательной резинки. Я теперь на минусе -82 -83 -84 -85 -86 -87 -88 и на -89 моя нога осторожно коснулась твердой земли. Такое впечатление, будто я оказался в совсем другом лифте. Без крыши. Я провел рукой над своей головой и эта растяжимая, жвачкоподобная нить с щелчком порвалась при прикосновении. Мое тело покрыто этой розовой пленкой, покрыто с головы до пальцев ног. Она разъела мою одежду, просто растворила ее, но в реакцию с кожей не вступила. Покрыла ее как второй пласт, тяжелый, защитный пласт. Я выглядел, как манекен. Я был голый, но не чувствовал себя уязвимым. Я чувствовал себя сильным.

Стрелка на панели лифта говорила мне, что минус 89 последний. Больше двух третей этого здания располагалось под землей. Я должно быть мили, ну ярды или метры под поверхностью земли.

Я шагнул из шахты лифта. Двери, казалось, исчезли, и я просто вышел на минус 89. Я по-прежнему внутри своеобразной структуры, и хотя ее стены двигались и дышали, все-таки казалась огромным подвалом. Со всей его тошнотворной пустотой. Гигантские бетонные подушки поддерживали эту странную структуру, сотворенную человеком, но в то же самое время органическую.

Маленькая человекоподобная фигура в коричневом пальто с головой рептилии прошаркала мимо меня, с шипением толкая то, что было похоже на полную коробок магазинную тележку.

— Извините, — закричал я. — Где это?

— Долбанный нижний этаж, — крикнуло в ответ существо сдавленным голосом.

— А что там? — я указал на знак, обозначающий ВЫХОД, знак, к которому и направлялось это существо.

— Жалобы, — улыбнулось оно мне, и языком ящерицы облизало нижнюю часть своего покрытого чешуей лица. — Какие-то чуваки чертовски успешно разводят тлю в моем центральном отоплении. Я хочу разобраться с этим прямо сейчас. Вы спустились сюда за женщиной?

— Ну нет... я имею в виду, да, — я думал о ней, о том, где же она была, и насколько далеко от меня в этом здании.

Его холодные глаза остановились на мне.

— Я бы выебал тебя сейчас, если ты хочешь. Я бы выебал тебя бесплатно. Тебе не нужны женщины, — выдохнула рептилия, двигаясь ко мне. Я отшатнулся...

БИИИИИИИППППП! — ГЛУПЫЙ УРОД!

Звуки гудка и истошный крик.

Я на Ферри Роуд, запруженной потоком транспорта, направляющимся в доки Лейфа. Мимо меня проносились машины. Рядом затормозил грузовик, его водитель высунулся из кабины и потряс кулаком.

— Тупой урод, мать твою! Я едва тебя не сбил на хуй! — он открыл кабину, спрыгнул и подскочил ко мне. — Я убью тебя, блядь!

Я побежал. Мне плевать, что грузовик мог меня сбить, но я не хотел драки. Это унизительнее из всего. Слишком личное. Нет ничего хуже, чем жестокое избиение обыкновенным заурядным человеком. Физическое насилие очень напоминает еблю. Слишком много Ида вовлечено.

Я чувствовал себя ужасно, но не мог пойти домой. Я не мог вернуться в парк. Я прошелся немного, пытаясь собрать воедино мою голову. Я закончил день у Вейтчи в Стокбридже. Минус 89. Спасибо, блядь, что я выбрался оттуда. Но теперь я дрожал, чувствуя себя хреново. Я мог либо преодолеть это или вернуться назад на уровень минус 89.

— Все в порядке, мудозвон?

— Ха-ха-ха, сам человечище! — улыбнулся Вейтчи и впустил меня в квартиру. — Ты выглядишь так, будто видел призрак.

— Нет. Я видел худшее: Рэйми, Акулу, женщину, рептилию. Никаких призраков.

— Ха-ха-ха, ну ты и псих, Брайан, просто псих. Хочешь пиво?

— Нет. А спид есть?

— Нет.

— Я выпил бы у тебя чашку чая. Молоко, никакого сахара. Пенмэн заходил?

Для Вейтчи это имя, очевидно, как красная тряпка для быка.

— Не говори мне только об этой скотине. Он думает, что может срать где попало в моей квартире. Говорю тебе, Брай, я готов выручить друга, но он распоясался самым беспардонным образом. Совершенно бесцеремонный и наглый урод. Я не шучу.

Я сел на диван и начал смотреть телевизор, оставив Вейтчи мусолить тему про Пенмэна. На хуй эту жизнь; дайте мне другую, пожалуйста.

На следующий день Иэн Колдвелл сказал мне, что я заходил в его квартиру на Инчмикери Корт в Пилтоне. В эту его многоквартирную башню. Я не мог ничего вспомнить. Однажды я должен буду вернуться в Париж на башню Монпарнасса. С ней. Но она исчезла. Все женщины в моей жизни исчезли. Моя собственная чертова мать исчезла.

Вторая рабочая смена оказалась более богатой событиями, чем я даже мог себе представить.

4

ДИСЦИПЛИНАРНАЯ РАЗБОРКА

На лице Гарланда застыла печаль. Он выглядел человеком больше разочарованным и уязвленным, чем рассерженным.

— И самое худшее, Брайан, — говорил он мне, — что я принял тебя за интеллигентного и приличного молодого человека. Я думал, что ты покажешь себя старательным и добросовестным Парковым Служащим.

— Да, я полагаю, что немного переборщил с лекарствами...

— Это наркотики, Брайан? Наркотики? — взмолился он.

— Нет, это больше своего рода депрессия, вы понимаете?

При этом присутствовал Акула.

— Депрессия, черт побери! Да он вел себя так, будто спятил, будто совсем лишился своих чертовых мозгов!

— Достаточно, мистер Рутерфорд! — рявкнул Гарланд. — Пусть Брайан говорит сам за себя.

— Это произошло потому, что я принял антидепрессанты. Иногда я перебарщиваю, забываю, что уже принял таблетки, и принимаю двойную дозу, понимаете?

Гарланд задумался.

— Как может молодой человек, у которого есть все, чтобы уверенно смотреть в будущее, испытывать какую-то там депрессию?

Как разумеется. Работая на временной работе в парке. Зависая в сером унылом квартале со своим отцом, собирающимся распять любого живущего там психа в своем анти-наркотическом крестовом походе. Не видя свою мать с тех пор, как тебе исполнилось восемь лет. Брошенный своей подружкой... У тебя в руках целый огромный мир... эй, все вы, присоединяйтесь...

— Это экзогенная депрессия, как говорят врачи. Химическое нарушение обмена веществ. Наступает без предупреждения.

Гарланд сочувственно покачал головой.

— Ты не упомянул об этом состоянии на собеседовании.

— Я понимаю, прошу прощения за это. Я просто полагал, что это может вызвать предубеждение при найме на работу в Департамент по Делам Отдыха Окружного Муниципалитета, Отдел Управления Парками.

Нижняя челюсть Акулы дернулась. Мальчик из профсоюза с серьезным видом кивнул. Чувак из отдела кадров оставался безразличным. Гарланд глубоко вздохнул.

— Ты дал нам пищу для размышлений, Брайан. Бросить работу, тем не менее, это серьезное нарушение дисциплины. Не будешь ли так любезен оставить нас на несколько минут.

Я вышел в коридор. Я постоял там немного, пока Гарланд не вызвал меня снова.

— Мы собираемся временно отстранить тебя на оставшуюся часть недели, с удержанием зарплаты до вынесения решения.

— Спасибо вам за все, — сказал я. Сказал именно то, что думал.

Тем вечером я отправился бухать с моим приятелем по кличке КУРС. Я проверил мой банковский счет. Как бы ни закончилось дело с дисциплинарным взысканием, я сваливал в Лондон.

Я вернулся к моему старику, таща на себе переносной телевизор, который я держал в парке. Дерек лежал в отрубе на моей постели. Какого черта он там делает?

Когда я подошел, чтобы растрясти его, то увидел, что он стоит в дверях. Либо здесь два Дерека или в моей постели был не он. Оба предположения казались в равной степени вероятными, учитывая мое нынешнее состояние сознания.

— Что это? — спросил я Дерека у двери, указывая на возможного Дерека в постели.

— Это Ронни. Он искал тебя. На самом деле он удолбан в хлам. Я затащил его сюда, чтобы отец его не увидел. Ты же знаешь, как он относится к наркотикам и всему такому.

— Хорошо, спасибо. Этот бесполезный мудак Ронни. Я дам ублюдку выспаться.

Ронни лежал в отрубе много часов. Я не мог растормошить его. Когда я собрался залезть в постель, то свалил его на пол и набросил сверху одеяло.

На следующее утро я собирал вещи для поездки в Лондон. Ронни очухался, когда я уже закончил.

— Тяжелый день выдался вчера, Рон? — спросил я.

— Хуевый, — ответил он, указывая на свою голову.

Мыслями я был уже в Лондоне.

5

НА СКОРОСТИ ПОД СКОРОСТЬЮ

Меня все еще держит со вчерашнего вечера; или вчерашний вечер все еще продолжается, не знаю что там натикало, да и кого это колышет, потому что Симми поставил шары в треугольник и заказал один Гиннес и одну пинту биттера, а старый Гарри сказал: «Чертов пьяный шотландец опять нажрался». Тут Симми крепко обнял сварливого старого козла, затем поднял его и прислонил к стойке, а Ви сказала мне, что я прошлым вечером был в неадекватном состоянии, и белыми дряблыми руками схватилась за свое мрачное, злобное одутловатое лицо. Мне было крайне неприятно автоматическое, самонадеянное, плутовское заключение Симми, что я хочу играть с ним в долбанный пул, как будто это просто часть естественного порядка вещей...

Ах ты, мудачье.

Черт... Я подумал, что из моего желудка все сейчас попросится обратно; это карри. Я не знал, либо плевать, либо глотать или жевать, и тут Симми разбил выставленные шары... Он глядел на мое красное, потное, дергающееся лицо, и объяснял свою концепцию...

— Движущая сила. Движущая сила, здоровяк, вот в чем все дело. ДВИ-ЖУ-ЩА-Я СИ-ЛА. Мы должны управлять этой волной, следовать приливу и использовать его весь без остатка, насколько он может нести нас. Движущая сила. Когда она работает на тебя, ты просто не можешь ее игнорировать.

Симми обычно базарил на нашей квартире с Клиффом. Клифф читал The Independent. Они черпали свой словарный запас из прессы, обычно цепляя его на спортивных страницах.

Я направил удар в боковую лузу по левую руку. Отличная попытка. Толстый конец кия Симми в знак признания застучал по линолеуму.

— Отлично сыграно, дружище, — воскликнул он.

— Движущая сила, ебать копать, это все спид, который мы вдыхаем, вмазываем и кидаем на кишку теперь уже сутки напролет, и понимаешь, когда я покончу с этим, наконец образумлюсь, то скажу: «Хватит, долбоебы, мы отрываемся уже целые дни, нет, делаем это чертовыми неделями, нет месяцами, долбанными месяцами».

Симми на это ответил так:

— Скажу тебе, тем не менее, дружище, что ты и я на следующей неделе пизданем на запад города. Прямо на этом 207 автобусе вниз по Аксбридж Роуд. Не слезаем на Илинг Броудвэй и не зависаем в Буше. Прямо на запад. Клубы и женщины. Никаких компромиссов. Никаких уступок.

Он начал насвистывать «Derry»s Walls".

Чувак расстроил мою концентрацию и я лажанул с легким шаром в центральную лузу. Слишком озабоченный, чтобы правильно направить желтый.

А ведь именно этот мудак всегда херит поездку на запад, именно он заставляет нас зависать в Илинге или Буше, пока у нас не снесет крышу. Для него это все в порядке вещей. Он — толстый, уродливый, тупой, самонадеянный, хитрожопый ханжа-неудачник, немецкий ублюдок с маленьким, никуда не годным членом, и оранжевым лицом, обезображенным оспой, с рубцом от шрама, кровоточащими нарывами, и у него на голове эти жесткие, курчавые волосы, типичные для бошей, и они выглядят так, будто пересажены с чьего-то лобка, и у него еще огромная задница, выделяющая в горизонтальном положении фекальные массы. И все это вместе делает его шансы зацепить женщину, не выглядящую так, словно она может есть помидоры сквозь теннисную ракетку, просто невероятными. Как же он омерзителен! И проблема, что этот урод мешает мне склеить кого-то стоящего, а квартира у него такая же засранная, как и он сам, с обертками из-под рыбы и чипсов, и потрескавшимися картонными коробкам, грязными тарелками, разбросанными повсюду, а что до его комнаты, ну, тебе придется заставить убрать его чертову кровать только сборщиков квартирной платы. Потом там еще этот мудак Клифф, и его чертовы носки, валяющиеся в прихожей, а не в его комнате, и провонявшие всю квартиру. Даже те наши знакомые чиксы, живущие через улицу, Назним, Пола и Анджела, теперь уже не заходят к нам дунуть, так что как же я могу пригласить туда кого-то? А ведь именно я познакомился с ними, подойдя к ним с моим классическим прогоном:

— У меня день рождения в один день с Иэном Кертисом, Линдой Ронштадт и Тревором Хорном. Вы знаете Тревора Хорна? «Видео, убившее Радио-звезду»? «Живущие в Пластиковую Эру»? Он был одним из крупнейших поп-продюсеров восьмидесятых.

Как мог человек обломаться с подобными прогонами? Но вот я обломался, благодаря ассоциации меня с этим идиотом. Теперь они не хотят, чтобы я к ним заходил, потому что это подстрекнет Симми тоже пойти со мной, и всем докучать своим занудством. Но мне все же надо пойти туда, чтобы выбраться из этой квартиры, потому что запах кошачьего сральника всеподавляющий, все в кошачьей моче и дерьме. Это не ошибка животного, хотя ублюдок и гадит повсюду. Симми должен был с ним разобраться; кот рвал обои и занавески и диван. Но он отделывался фразами, что кошки гигиеничные существа и избавляют от мышей... Я бы лучше торчал в квартире своего старика, зависал бы лучше в парках, а они ведь даже не уволили меня, по крайней мере это хоть была работа...

— Давай же, здоровяк, ты спишь на ходу...

Я загнал два шара. Сегодня вечером я пойду и повидаю Назним, и скажу ей, что я в нее влюбился. Нет. Это будет ложью. Я только хотел заняться с ней сексом. Хватит с меня этих циничных игр, потому что она ушла, ушла, ушла, ушла, и никогда мне не написала, хотя в последний раз, когда я виделся с ней, она обнадеживающе сказала, что мы сможем продолжить с того места, где мы остановились, как только она разберется с кое-какими вещами. Сейчас уже с тех пор прошло много месяцев, и она здесь, здесь в Лондоне, и я полагаю, вот почему и я торчу здесь, как будто возможно случайно столкнуться с кем-то в Лондоне, ходя там по магазинам на Оксфорд Стрит, как ты можешь в Принни. Наверное, я мог наскочить на нее в каком-нибудь клубе, в Ministry of Sound или где-то еще, но я никогда не ходил по магазинам в Лондоне, В ЦЕНТРЕ ЛОНДОНА. Я никогда не ходил в клубы, только в пабы или ночные питейные заведения, полные алкоголиков, которых Симми характеризовал как соль земли. Для меня же они просто побитые, сломленные жизнью люди, которым нечего сказать, никакой способности проникновения в суть вещей, ничего... Я загонял черный, старый Гарри злобно хихикал, а шотландский чувак из Гринфорда сказал: «Давай, приятель, разберись с этим оранжевым мерзавцем», — и тут они с Симми вдарились в светский, нудный междусобойчик о футболе и соперничестве религий, парализовавший их крайне ограниченные умственные способности, а нам всем полагалось здесь надираться, мочиться в штаны и слушать, затаив дыхание, и только черный шар стоял между мной и унижением этого толстого боша-ублюдка.

Он спокойно позволил мне закатить его.

— Извини, здоровяк, я выиграл. Ты попал не в объявленную тобой лузу.

Старый Гарри кивнул с умным видом. Выдача напитков закончилась даже раньше, чем я успел начать протестовать. Симми никогда не выходил из Красного Льва в Гринфорде, а я ненавижу это место. Они все принимают домашние правила скаредного болтливого бармена, выходца из Глазго. Какой же подлый этот урод!

— Не задалась игра, здоровяк, не повезло тебе, — улыбнулся он, протягивая свою руку и театрально пожимая мою.

— Моральная победа достигнута, но испорчена масонским судейством, — сказал другой чувак-шотландец. — Боши все одинаковы.

— Правильно, — сказал я. — Я сваливаю.

Я сообщил, что встречаюсь с Клиффом в Леди Маргарет. Я не мог скрыть своего нетерпения. К черту Клиффа, именно Назним я хочу повидать; женщину, у которой день рождения в тот же день, что и у Барбары Диксон, Мит Лоуфа и Элвина Стардаста.

— Вот они, парни с восточного побережья. Несколько дней пробухают, и все, им хуево. Никакой внутренней силы, — засмеялся Симми. — Увидимся на квартире, здоровяк.

Я оставил его, выставляющимся при дворе потенциальных жертв рака легких, цироза печени, вызванного алкоголем удушья через рвотную ингаляцию, пожаров из-за курения в постели и бытовой поножовщины, завсегдатаев Красного Льва в Гринфорде, Мидлсекс.

Я отправился обратно домой и попытался немного почитать, но моя голова гудела, и я не мог сконцентрироваться даже на истории Мэрилин Монро.

Когда я пошел к Назним и предложил потрахаться, то получил от ворот поворот.

— Я не занимаюсь так сексом с людьми, — сказала она. — Ты мне нравишься как друг, вот и все.

Она слегка рассмеялась, затем передала мне косяк. Комната Назним вся светлая, нежно-голубая, ухоженная и женственная. Я чувствовал себя так, словно останусь тут навсегда. Я затянулся косяком.

— Ладно, хорошо, а как насчет обменяться жильем? Я останусь здесь, а ты можешь переехать в мою комнату через дорогу с Симми и Клиффом.

Это второе предложение вызвало у нее, даже если вызвало, еще меньше реакции, чем первое.

— Нет, не думаю, что это подходяще, — улыбнулась она.

И тут Назним пронизывающе посмотрела на меня и спросила:

— Ты внутренне несчастлив, не правда ли?