Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых Хрусталев Владимир

Командиром батареи был тогда полковник Давыдов, а офицерами — Карцев, Колчаков и, кажется, братья Рот. В чем-либо предумышленном этих офицеров, конечно, нельзя было подозревать, а лишь прислугу, из нижних чинов, непосредственно соприкасавшихся с орудиями. /…/

Так, судя, конечно, лишь по официальным сведениям, оказалось и в действительности. Было назначено следствие, установившее, что во время происходивших накануне учебных занятий в одном из орудий, якобы по небрежности, был забыт боевой снаряд с картечью, и это же орудие, не осмотренное предварительно, как и все остальные, офицерами, было отправлено на салютационную стрельбу в день Крещения. Для меня непонятным осталось все-таки то, что орудие это было наведено совершенно точно именно на часовню Иордани, но, не будучи артиллеристом, я не знаю, в каком направлении обыкновенно устанавливаются орудия, в подобных случаях, для салюта. Еще более преступным и уже совершенно неправдоподобным представляется мне, то обстоятельство: как можно было заряжать орудие для салютационной стрельбы и не заметить, что в нем уже находилась картечь.

Командира и офицеров батареи судили, всех разжаловли в рядовые, но вскоре они были прощены и переведены теми же чинами в армию, что вызвало большое неудовольствие в полевой (армейской) артиллерии. Понесла ли какое-нибудь наказание прислуга орудия — я не знаю, а в ее поступках, по-видимому, и заключалась вся тайна.

Об этом случае много и оживленно толковали в военной среде, указывали на недоговоренность и промахи следствия, на работу в войсках революционеров, но наступившие вскоре новые волнующие события заставили забыть и о нем» [212].

Имеется еще одно свидетельство генерала Н.А. Епанчина (1857–1941) на этот для всех неожиданный инцидент:

«В самом начале этого злополучного года, 6 января, в день Крещения, произошло печальное событие, кажется, до сих пор не выясненное окончательно. В этот день, как всегда, после литургии в соборе Зимнего Дворца состоялся крестный ход на Неву, на Иордань, для великого освящения воды. Так как в церемонии участвовали пажи, то и я должен был находиться на Иордани. Во время водосвятия я стоял в трех шагах за Государем. Когда митрополит опустил св. крест в воду, начался, как полагается, салют из орудий Петропавловской крепости и из полевых орудий, стоявших у здания биржи на Васильевском острове. Во время салюта мы услышали звон разбитых стекол в окнах Зимнего Дворца, и у моих ног на красное сукно упала круглая пуля; я ее поднял — это была картечная пуля, величиной как крупный волошский орех. Государь проявил и на этот раз полное самообладание.

Когда мы возвращались во дворец, я показал пулю великому князю Сергею Михайловичу, как артиллеристу, и он сказал мне, что это учебная картечь и не понятно, как она могла попасть в орудие, так как салют производится холостыми зарядами. Оказалось, что выстрел был произведен гвардейской конной батареей, которой командовал полковник Гаспарини» [213].

В воспоминаниях генерала П.Г. Курлова (1860–1923) также отмечен этот странный случай:

«Для царской семьи этот год начался зловещим предзнаменованием, 6 января, во время Крещенского водоосвящения, из одного из орудий гвардейской конной артиллерии, выстроенных около здания биржи, для производства салюта, последовал выстрел картечью, осыпавшей помост, на котором был Государь Император и царская семья, и Зимний дворец. Расследование показало небрежность со стороны подлежащего военного начальства, и дело было отнесено к случаю, хотя “случайность” такого выстрела требует очень сильного воображения, и несомненно, что в самой батарее или среди близких к ней людей были члены революционных партий, знавшие обычную халатность в этой части войск и ее воспользовавшиеся» [214].

Засвидетельствовали этот исключительный случай не только военные. Так, например, писатель и историк Сергей Александрович Нилус (1862–1929) пишет об этом событии в своей книге «На берегу Божьей реки» с некоторым оттенком мифотворчества, рассчитанного на массового читателя. Сравним тексты:

«6 января 1905 года на Иордане, у Зимнего дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и картечь ударила по окнам дворца, частью же около беседки на Иордане, где находилось духовенство, свита Государя и сам Государь. Спокойствие, с которым Государь отнесся к происшествию, грозившему ему смертью, было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему лиц. Он, как говорится, бровью не повел и только спросил:

— Кто командовал батареей?

И когда ему назвали имя, он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен подлежать командовавший офицер:

— Ах бедный, бедный (имярек), как же мне жаль его!

Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил:

— До 18-го года я ничего не боюсь.

Командира батареи и офицера (Карцева), распоряжавшегося стрельбой, Государь простил, так как раненых, по особой милости Божией, не оказалось, за исключением одного городового, получившего самое легкое ранение. Фамилия же городового была — Романов».

Известная генеральша А.В. Богданович (хозяйка светского влиятельного салона в Петербурге), узнав 6 января новость, записала в дневнике:

«Сегодня во втором часу был телефон от Зилоти (правильно, С.И. Зилоти помощник начальника Главного морского штаба. — В.Х. ) с сенсационной новостью, что во время Иордани, в ту минуту, когда митрополит погружал крест в воду, раздался обычный пушечный салют, и оказалось, что одна из пушек, которые стреляли, была заряжена картечью. Одна пуля ранила городового, затем были разбиты два стекла в окнах Зимнего дворца. Царь в это время находился в павильоне, где совершалось богослужение, царицы сидели у окна во дворце. Царь немного растерялся, а царицы не поняли, в чем дело.

Говорят, что в эти дни в Петербурге шел слух, что 6-го будет покушение на царя, а если оно не удастся, то будет 12 января. Говорят, что из Швейцарии уехали сюда анархисты с целью убить царя. Оказывается, что выстрел был из пушки конной артиллерии…

Вчера нам говорили, что по городу идет слух, что три бомбы готовы — для царицы-матери, вел. кн. Сергея и вел. кн. Алексея. Другая версия, что царица-мать и вел. кн. Владимир против царя, хотят его устранить» [215].

В зарубежных изданиях это происшествие нашло отражение порой в самых невероятных подробностях. Английская известная писательница Э. Тисдолл в своей утрированной манере повествования отметила:

«Церемония Водосвятия подходила к концу. У высокого окна Зимнего дворца стояли Императрица, Вдовствующая Государыня и их фрейлины. Раздался орудийный салют. Стреляли пушки Петропавловской крепости, что на противоположном берегу Невы. Неожиданно послышался жуткий свист, за ним грохот разрыва. Окно дворца окутало облако дыма и пыли. Посыпались стекла, в лица пахнуло ледяным ветром. Снаряд разорвался под самым окном.

Никто не был ранен, потому что снаряд угодил в кладку между первым и вторым этажом. Поскольку для салюта использовались лишь холостые снаряды, не оставалось никакого сомнения в том, что среди гвардейских артиллеристов находились революционные элементы» [216].

Любопытно выяснить реакцию императора Николая II на эту нештатную ситуацию. В частности, в его дневнике было записано за эти дни:

«6-го января. Четверг.

До 9 час. поехали в город. День был серый и тихий при 8° мороза. Переодевались у себя в Зимнем. В 10 пошел в залы здороваться с войсками. До 11 час. тронулись к церкви. Служба продолжалась полтора часа. Вышли к Иордании в пальто. Во время салюта одно из орудий моей 1-й конной батареи выстрелило картечью с Васильевского острова и обдало ею ближайшую к Иордании местность и часть дворца. Один городовой был ранен. На помосте нашли несколько пуль; знамя Морского корпуса было пробито. После завтрака принимали послов и посланников в Золотой гостиной. В 4 часа уехали в Царское. Погулял. Занимался. Обедали вдвоем и легли спать рано.

7-го января. Пятница .

Погода была тихая, солнечная, с чудным инеем на деревьях. Утром у меня происходило совещание с д. Алексеем и некоторыми министрами по делу об аргентинских и чилийских судах. Он завтракал с нами. Принимал девять человек. Пошли вдвоем приложиться к иконе Знамения Божьей Матери. Много читал. Вечер провели вдвоем.

8-го января. Суббота.

Ясный морозный день. Было много дела и докладов. Завтракал Фредерикс. Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120 000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник — социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах.

9-го января. Воскресенье .

Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь» [217].

В то время когда император находился в Царском еле, в Петербурге произошли кровавые столкновения. Великий князь Владимир Александрович (главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа) отдал приказ 9 января о пресечении беспорядков в столице. Полиция и войска при разгоне демонстраций применили оружие. Всего в этот день погибли 96 и были ранены 334 человека [218]. Позднее до 27 января из числа раненых скончалось еще 34 человека (в том числе один помощник пристава). Итак, по документальным данным, всего было убито 130 человек и около 300 ранено [219]. Такими печальными последствиями завершилась провокационно спланированная акция социалистов-революционеров, которая породила бунтарские настроения по всей стране.

Накануне событий (8 января 1905 года) великий князь Константин Константинович с тревогой записал в дневнике:

«8 числа ни одна газета не вышла — везде перестали работать. Из окрестностей Петербурга вызваны войска. Ожидают, что в воскресенье десятки, если не сотни, тысяч рабочих соберутся на площади перед Зимним дворцом, чтобы заявить свои требования самому Государю. Но он в Царском [Селе]. Мне кажется, что власти потеряли голову» [220].

Великая княгиня Ксения Александровна тоже отразила свое беспокойство в дневниковой записи:

«8 января. Суббота. — Петербург .

Встали около 9 ч. Утром писала, читала /…/. Сегодня газет нет, типографии тоже закрылись! Забастовка принимает грандиозные размеры, и чем все это кончится, Бог знает. — Из Петергофа вытребованы конно-гренадерский и л[ейб] драгунский полки. Была у меня кн. Грузинская, рассказывала всякие ужасы! /…/ Миша приехал из Гатчины, Дина была. Позже пришли Фогель и Соня. Болтала с последней. Ольга увлекается выжиганием по дереву! Миша говорит, что уже меньше поездов ходит и, вероятно, движение скоро совсем прекратится. У Пети трещит голова /…/. Обедали в Аничкове [дворце]. У Мама застала гр. Воронцова. Он приехал просить, чтобы она завтра уехала с утра в Царское [Село], т. к. ждут на улицах беспорядков и говорят, что рабочие в числе нескольких тысяч с семьями собираются придти к Аничкову [дворцу] с челобитной. Она страшно недовольна, спласирована в высшей степени и находит, что это вздор и глупо, но все же уступила общим просьбам! Нечего сказать, хорошие времена!» [221].

9 января было воскресеньем. Участники шествия с утра выступили из отделов «гапоновского общества» (расположенных в разных частях города) с расчетом, чтобы сойтись к двум часам у Зимнего дворца. Некоторые шествия представляли собою толпу в несколько десятков тысяч человек; многие несли портреты царя и иконы. Всего в них участвовало до трехсот тысяч [222].

По воспоминаниям Г.А. Гапона можно представить картину того воскресного утра:

«Я подумал, что хорошо было бы придать всей демонстрации религиозный характер, и немедленно послал несколько рабочих в ближайшую церковь за хоругвями и образами, но там отказались дать нам их. Тогда я послал 100 человек взять их силой, и через несколько минут они принесли их. Затем я приказал принести из нашего отделения царский портрет, чтобы этим подчеркнуть миролюбивый и пристойный характер нашей процессии. Толпа выросла до громадных размеров… “Прямо идти к Нарвской заставе или окольными путями?” — спросили меня. “Прямо к заставе, мужайтесь, или смерть, или свобода”, — крикнул я. В ответ раздались громовое “ура”. Процессия двигалась под мощное пение “Спаси, Господи, люди Твоя!”, причем когда доходили до слов “императору нашему Николаю Александровичу”, то представители социалистических партий неизменно заменяли их словами “спаси Георгия Аполлоновича”, а другие повторяли “смерть или свобода”. Процессия шла сплошной массой. Впереди меня шли мои два телохранителя…» [223].

Когда шествие от Нарвской заставы во главе с самим отцом Гапоном подошло к Обводному каналу, путь ему преградила цепь солдат. Толпа, несмотря на предупреждения, двинулась вперед, подняв плакаты: «Солдаты, не стреляйте в народ». Дан был сначала холостой залп. Толпа продолжала идти. Тогда был дан боевой залп. Несколько десятков человек было убито или ранено. Гапон скрылся, предоставив толпу самой себе, которая в беспорядке отхлынула назад. После трагических событий отец Георгий Гапон был лишен сана, бежал за границу, где активно вращался в революционных эмигрантских кругах. Выпустил книгу «История моей жизни».

В этот день в других районах столицы (Васильевский остров, Выборгская сторона) происходило то же, что у Нарвской заставы: демонстранты доходили до кордона войск, отказывались разойтись, не отступали при холостых залпах и рассеивались, когда войска открывали огонь на поражение. Молва тотчас же приумножила число жертв. По окончательной официальной сводке, было убито 130 человек и ранено несколько сот. Но дело было не столько в числе жертв, а в самом факте массового народного движения против власти в военное время, столкновения толпы с войсками на улицах Петербурга.

Эти события получили и большой международный общественный резонанс. Так, например, в воспоминаниях княгини Ю.Ф. Кантакузиной, внучки президента США, указывается: «Впоследствии я узнала, что мои родители всерьез озабочены происходящим в России, поскольку все нью-йоркские газеты писали о Кровавом воскресенье крупными буквами, сообщалось, будто около 50 тысяч человек было убито, и Нева покраснела от крови! По правде говоря, я никогда не слыхала, чтобы в эти дни беспорядков было убито больше 285 человек» [224].

Трагичный для Российской империи день, вошедший в анналы истории под наименованием «Кровавое воскресенье» (или «позор самодержавия»), нашел отражение в дневнике великого князя Константина Константиновича:

«9 января. — Мраморный дворец.

На Путиловском, Невском и некоторых других заводах рабочие не только забастовали, но тысячными толпами ходили по улицам, требуя от рабочих других заводов, фабрик, мастерских, типографий и пр., чтобы и там прекратили работы, грозя в противном случае насилием. Нежелание рабочих этих заведений согласиться на требования путиловских не помогало, и полицией было сделано распоряжение, закрывать мастерские во избежание побоища. Не думаю, чтобы такая уступчивость была целесообразна. То же было и с типографией Академии наук. Только я потребовал от полиции письменного заявления о необходимости прекратить работу, как того требовало нахлынувшая толпа забастовавших» [225].

Старшая родная сестра царя, великая княгиня Ксения Александровна также сделала пространную поденную запись:

«9 января. Воскресение. — Петербург .

Вот уж денек! Бог знает, что здесь творится. Город на военном положении, по улицам — патрули и разъезды, всюду войска. Из Пскова пришла 24-я дивизия на подмогу. Главная задача была, чтобы не пустить толпу на Дворц[овую] площ[адь] и набережную, и это было достигнуто, но пришлось стрелять преображ[енцам] по толпе из арки, т. к. они не слушались. — Они непременно хотели придти к Зимнему [дворцу], видеть Ники, но т. к. их не пускали туда, то разные темные субъекты объясняли народу, что царь их больше слушать не хочет, он не на их стороне, надо покончить с казнокрадами, это их вина, надо бить, душить и т. д. Такую речь Петров (ездовой) сам слышал. В это же время проезжал какой-то генерал, его остановили и избили. (Все это было на Морской.) Мы были у обедни, потом завтракали Couple, сестра Соф[ьи] Дмитр[иевны], Ueptain и Фогель. Болтали после. Потом Клопов влетел, читал нам письмо, кот[орое] он написал Ники, говорит, что надо что-нибудь сделать, чтобы остановить все это, даже следовало бы Ники принять депутацию от рабоч[их] самых спокойных, что бы они [могли] высказать ему лично свою просьбу. Это произвело бы впечатление, как на них, так и на скверный элемент, закрыло бы им рты. Эти бедные люди слепы, оружие в руках революционного элемента, который пустил все средства в ход, играя самыми лучшими святыми чувствами. Во главе этого движения стоит священник, ужаснейший мерзавец Гапон, кот[орый] тоже участвовал в беспорядках, с крестом в руках! Его окружили плотной стеной и его никак не могли схватить. Стреляли в нескольких местах на Васильевск[ом] острове (там было хуже всего и даже в одном месте была устроена баррикада!). За Нарвской заставой, у Дворц[овой] площ[ади], на полицейском мосту и т. д. Я должна была ехать к М[арии] П[авловне], но меня не пустили! Говорили страшно много по телефону с Георгием [Михайловичем], Минни и др. К чаю пришли Секрелиц и Фогель, потом дети нас пригласили смотреть волшебный фонарь. Очень много писала. Обедали одни, потом пришли Шотелин, Соф[ья] Дмитр[иевна] с Сережей, страшно много рассказывали. Борис Шер[еметев] (они приехали от них) участвовал в усмирении толпы и вернулся домой под ужасным впечатлением. Ужас, что говорилось среди этих людей, они прямо кричали, что Государя им не надо и его нет и т. д. Солдаты были так обозлены, что их с трудом можно было сдерживать. Ольга [Александровна] тоже в Царском [Селе] и там осталась на ночь. Сидела почти до 12 ч.» [226].

На следующий день великий князь Константин Константинович в своем дневнике уточнял ход произошедших трагических событий в столице:

«10 января. — Петербург .

Слухи, ходившие по городу, о том, что 9 числа стачечники или рабочие намереваются собраться на Дворцовой площади, чтобы подать прошение Государю, оправдались. Приняты были меры: пехота и конница оберегали подступы к дворцу. После полудня густые толпы народа хлынули к дворцу; войска их задерживали, и в некоторых местах были даны залпы. Я слышал, что священник Георгий Гапон, стоящий во главе разрешенного год назад “Общества заводских и фабричных рабочих”, оказался явным революционером. От деятельности, направленной к улучшению быта рабочих, “Общество” перешло к политической агитации. Говорят, о[тец] Гапон или схвачен или даже убит. Утром казалось на улицах спокойно. Поехал в санях в Главное управление. Действительно, ничего подозрительного не было заметно. Думал, что на приеме никого не будет, однако пришли. Когда собрался ехать домой, сказали, что на улицах опять появляются толпы и может быть не безопасно. Особенно неприятно военным — их оскорбляют и словами, а иногда и действием. Взял с собой Риттиха, который за меня тревожился; мы надели шашки наверх пальто и поехали вместе в санях. Добрались до дому вполне благополучно. Потом уже не выходил и не выезжал» [227].

Вскоре был отправлен в отставку министр внутренних дел П.Д. Святополк-Мирский и уволен петербургский градоначальник И.А. Фуллон, назначено официальное расследование. В какой-то степени пострадал дядя царя великий князь Владимир Александрович (1847–1909). Он с 1884 года командовал войсками гвардии и столичным военным округом, нес ответственность за произошедшие кровавые события и в итоге под давлением общественного мнения и других обстоятельств подал прошение об отставке. Император Николай II принял его отставку 25 октября 1905 г.

События 9 января 1905 года произвели большое негативное впечатление по всей стране и за ее пределами. Рабочие массы начали прямые враждебные действия против властей. Партия революционеров, особенно в лице эсеров, воспользовалась провокацией, повлекшей трагические события, чтобы усилить антиправительственную пропаганду. Царское правительство в ответ усилило репрессии. Губернатором Петербурга был назначен Д.Ф. Трепов (1855–1906) — человек твердый и преданный Государю. Забастовка стала постепенно прекращаться, но газеты вышли только 15 января. Когда была получена телеграмма из Парижа о том, что японцы открыто хвастаются волнениями, вызванными на их деньги, этому не захотели верить даже такие правые газеты, как «Новое время» и «Гражданин».

Император Николай II поручил новому генерал-губернатору столицы Д.Ф. Трепову собрать делегацию из рабочих разных заводов и 19 января принял ее, выразив в речи свое отношение к происшедшему:

«Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины, — сказал Государь. — Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли, и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Много надо улучшить и упорядочить. Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах — преступно…» [228].

Государь в то же время распорядился отпустить 50 000 золотых рублей на пособия семьям пострадавших в трагических событиях 9 января и поручил созвать сенатору Н.В. Шидловскому (1843–1907) правительственную комиссию для выяснения «причин недовольства рабочих Санкт-Петербурга», а также их насущных нужд, при участии в ее деятельности выборных из среды рабочих.

В воспоминаниях генерала П.Г. Курлова, в то время курского губернатора, а позднее товарища (заместителя) министра внутренних дел, имеются такие строки:

«Стрельба в рабочих 9 января 1905 года тоже не может быть поставлена в вину Государю. Он не знал об их намерениях и желаниях, Он не знал, что не перед рабочими, в своем кабинете находился начальник столицы — с. петербургский градоначальник, генерал Фуллон, а перед рабочими стояли вооруженные войска, обязанные по долгу службы и в силу закона не подпускать к себе толпы ближе 50 шагов без употребления оружия.

Действием Государя было увольнение градоначальника от должности за прямое неисполнение им своего долга лично встретить толпу, выяснить желания рабочих масс и их истинное настроение для верноподданнического затем о сем доклада.

Нельзя требовать от Императора, чтобы Он заменял в таком случае Собою градоначальника. Жизнь Его была слишком драгоценна для государства, и, можно сказать, далеко не находилась в безопасности, особенно после “случайного”, за три дня до 9 января, выстрела одного из орудий гвардейской конной артиллерии картечью по помосту, где находились Государь и Августейшая семья во время Крещенского водоосвящения. /…/

Когда в 1905 году Россия, в чаянии успеха революции, была залита кровью и освещена заревом пожаров помещичьих усадеб, военные суды были введены по инициативе покойного П.А. Столыпина, которому, по незабвенному его выражению, нужна была великая Россия , Государю Императору представлялись еженедельно сведения о количестве смертных приговоров, и каждый раз, возвращаясь с Всеподданнейшего доклада, П.А. Столыпин передавал мне о том, какое удручающее впечатление производят на Государя эти сведения, а также непременное требование, чтобы были приняты все меры к сокращению случаев предания военному суду и к ограничению числа губерний, объявленных на особом положении, где эти суды могли применяться. /…/

Государь Император, безусловно, отклонял от себя утверждение смертных приговоров, и я не знаю ни одного случая, когда обращенное к Его Величеству ходатайство о помиловании было бы Монархом отклонено.

Все изложенное было, конечно, прекрасно известно главарям революционных партий и представителям революционной прессы еще до революции и, конечно, не могло оставлять никаких сомнений у этих лиц и их присных после февраля 1917 года, когда для них не было уже ничего тайного и в их руках были все самые секретные документы. Но ложь и клевета до революции признавались ими как средство для борьбы против ненавистного режима, а после одержанной победы были проявлением бессмысленной мести к падшему Российскому Самодержцу мелких людишек, дорвавшихся до власти» [229].

Георгий Гапон, бежавший вскоре после Кровавого воскресенья за границу, выпускал под руководством эсеров отчаянные воззвания к народу. В одном из революционных нелегальных изданий после посылаемых проклятий по адресу «зверя-царя», «шакалов-министров» и «собачьей своры чиновников» Гапон призывал во время тяжелой Русско-японской войны: «Министров, градоначальников, губернаторов, исправников, городовых, полицейских стражников и шпионов, генералов и офицеров, приказывающих в вас стрелять, убивайте… Все меры, чтобы у вас было вовремя настоящее оружие и динамит, знайте, приняты… На войну идти отказывайтесь… По указанию боевого комитета восставайте…» [230].

Мы сегодня все хорошо знаем, чем окончились эти события. Все-таки стоит напомнить, что Георгий Гапон был амнистирован в октябре 1905 года. Он вскоре вернулся в столицу Российской империи, но был заподозрен революционерами в давнем сотрудничестве с полицией; повешен в 1906 году эсером П.М. Рутенбергом и рабочими-дружинниками на даче в Озерках под Петербургом в Финляндии.

Многие в наши времена возвеличивают роль П.А. Столыпина (1862–1911) по выведению Российской империи из кризисной ситуации. Правда, реже вспоминают методы, которые были употреблены к этому. Петр Столыпин энергично взялся за борьбу с революцией. На взрыв эсерами его дачи на Аптекарском острове в Петербурге, когда он лишь чудом остался жив, но пострадали его малолетние дети (притом было убито находившихся в приемной 27 человек и ранено 32, и 6 из них умерло от ран на другой день), ответил массовыми репрессиями. Столыпин убедил царя и практиковал введение военно-полевых судов, отправлявших на виселицу за причастность к революционному террору. Появились специальные, так называемые «столыпинские вагоны», перевозившие в Сибирь арестованных революционеров, и «столыпинские галстуки» (ими стали называть намыленные веревки на виселицах) для тех, кто выбрал вооруженный и непримиримый путь борьбы с государственным монархическим строем. В общем итоге за три года после революционных выступлений 1905 года по приговорам военно-полевых судов за политические убийства и грабежи было казнено 2835 человек. В то же время от массового террора так называемых революционеров пострадало несколько десятков тысяч человек, включая не только представителей власти, но и учителей, врачей и простых, ни в чем неповинных людей. Петр Столыпин 10 мая 1907 года в своей речи в Государственной Думе, как вылечить Россию от тяжкой хвори, подчеркивал:

«В деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать! В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!» [231].

Осенью 1909 года П.А. Столыпин призывал:

«Итак, на очереди главная задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и всем миром. Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для всех нас, русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!» [232].

Отметим, что в это время в частное владение более чем 2,5 млн. семейств крестьян перешло более половины общинной земли.

Являлась ли Российская империя слабейшим звеном в цепи капиталистических государств, как утверждал В.И. Ленин и его последователи? Была ли она так уж неизбежно обречена на революцию?

Не доказывает ли противоположное то, что сама Февральская революция, после всем памятного поражения народных выступлений 1905–1907 гг., оказалась для вождей большевиков полной неожиданностью? Вожди большевиков фактически «проворонили» так называемую «великую и бескровную» Февральскую революцию. Если бы не помощь масона А.Ф. Керенского (по совместительству член партий трудовиков и эсеров), который от имени Временного правительства реабилитировал на свою «подмогу» всех мастей революционеров, то им бы не видать Петрограда, как своих ушей, а значит, и «триумфа» великого Октябрьского переворота большевиков.

Правда, позднее А.Ф. Керенский отрицал свой вклад в дело «мировой революции».

В эмигрантских воспоминаниях генерала А.С. Лукомского (1868–1939) имеется любопытное свидетельство:

«В обществе было и будет много споров о том, “кто сделал революцию?”. Как мне передавали, А.Ф. Керенский, которого как-то упрекнули в том, что он был одним из руководителей революционного движения в феврале и марте 1917 года и что этим он сыграл в руку немцам, — будто бы ответил: “Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались направить ее в должное русло”» [233].

Однако вернемся к хронологической последовательности происходивших событий в Российской империи. 

Празднование 100-летия Бородинской битвы

Малоизвестны многим читателям события, связанные с празднованием юбилейных дат в Российской империи и участием в них членов династии Дома Романовых. Прежде всего это празднование юбилея, связанного с 100-летием Бородинского сражения под Москвой с покорителем Европы Бонапартом Наполеоном (1912). До того было отмечено в Российской империи знаменательное событие мирового значения: 200-летие победы русских войск над шведами под Полтавой (1909). Таким образом, в каждом столетии во время правления династии Романовых были еще раз на деле подтверждены знаменитые, ставшие символическими слова святого князя Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет».

В Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ, бывший ЦГАОР СССР) хранятся уникальные документы, связанные с историей торжественного празднования знаменательной даты 100-летия Бородинского сражения под Москвой.

Для Российской империи и русского народа война с французами в 1812–1813 гг. стала величайшим бедствием. Она коснулась многих семей, опалила судьбы и оставила глубокий след в памяти каждого нашего соотечественника. Недаром ее назвали Отечественной войной, т. к. она превратилась во всенародную борьбу против иноземного «нашествия двунадесяти языков». Наше поколение современников может сопоставить ее по значимости и жертвам только со Второй мировой войной. Стоит заметить, что если события 1812 года в российской истории большевиками как-то упоминались, то документы о проведенном 100-летнем юбилее в 1912 году в советские времена вообще замалчивали. Эти документы длительный период находились в спецхранах или «на ограниченном доступе». Даже дневники императора Николая II за 1912 год до сих пор еще не опубликованы и только должны появиться в печати. Мы имеем редкую возможность познакомить наших читателей с подлинными документами, а также с воспоминаниями очевидцев тех далеких событий и, таким образом, связать «нить времен», которую неоднократно пытались прервать и начать сначала временщики России.

В личном фонде императора Николая II (Ф. 601) сохранилось уникальное дело № 415 за 1912 год: «Церемониал празднования 100-летия Отечественной войны, списки лиц, участвовавших в праздновании». В этом же фонде можно отметить еще несколько подобных дел: «Порядок крестного хода в Москве в день празднования 100-летия Отечественной войны 1812 г.», «Манифест Николая II в связи со 100-летним юбилеем Бородинского боя. 26 августа 1912 г.», «Описание Бородинского поля в день столетнего юбилея Бородинской битвы, посвященное Николаю II. (На фр. яз.)», «Адрес потомков, участников войны Николаю II по поводу столетней годовщины Бородинской битвы. 28 августа 1912 г.», «Альбом фотографий с надписью: “Бородинские торжества 25–26 августа 1912 г.”» и др.

Юбилейные торжества длились 6 дней, с 25 по 30 августа 1912 года (по старому стилю) или с 6 по 11 сентября (по новому стилю). Первые два дня (25–26 августа) празднования происходили в присутствии Государя Николая II и членов Императорского Дома Романовых, непосредственно на знаменитом Бородинском поле, а затем были продолжены в Москве, главным образом на Ходынском поле и территории Кремля.

Подготовку к торжествам начали еще в 1910 году с проектов создания Музея Отечественной войны 1812 г. и выполнения государственного заказа написания грандиозной картины «Бородинской панорамы» (под руководством академика Франца Алексеевича Рубо). В частности, современники отмечали: «Панорама представляла величайшее художественное произведение. Холст панорамы имел в окружности 162 аршина и в вышину 21,1 аршина. Приготовленное в Брюсселе целое полотно (без швов) весило 3000 пудов и стоило 10 000 руб. Панорама изображала Бородинский бой в самый решительный момент, 26 августа, в 12 часов дня. Панорама разделена была на 15 секторов. Зритель как бы находился в деревне Семеновской» [234].

Добавим, что создание героической живописной панорамы обошлось в 120 000 руб., из которых 50 000 руб. были пожалованы императором Николаем II, а 70 000 руб. отпущены из казны. Здание Бородинской панорамы вечером освещалось электричеством. С музеем Отечественной войны 1812 года дело оказалось гораздо сложнее. К юбилейным торжествам его открыть на территории Кремля не успели и ограничились выставкой раритетов в Историческом музее, которую посетил император Николай II с дочерьми и великими князьями 29 августа 1912 года. На следующий день юбилейные торжества завершились крестным ходом от Успенского собора в Кремле до Красной площади, где на помосте был зачитан царский манифест и отслужен торжественный молебен.

Попытаемся воспроизвести события, которые непосредственно происходили в те торжественные дни на самом Бородинском поле. Там заранее были организованы большие работы по восстановлению некоторых военных укреплений времен 1812 года и приведению в образцовый порядок исторических монументов, и не только русским воинам, но и французам. Для царских поездов сюда протянули даже железнодорожную ветку от станции Бородино и построили специальный павильон. В работах участвовали не только военные саперы, но и привлекался добровольный труд уголовных заключенных, которым сократили наполовину тюремный срок. Работы проводили, как в России водится, до самого последнего момента, чему мешали частые дожди.

Весь путь предложенного проезда императора Николая II уставлен был мачтами с флагами, перевитыми зелеными ветками елей и украшенными гербами, а среди дороги, около моста, недалеко от Инвалидного домика построена была громадная белая триумфальная арка, такая же, как и перед царской Ставкой недалеко от Бородинского поля. Как арки, так и все украшения сделаны были в стиле Александровской эпохи. На арках надписи: «Не нам, не нам, а имени Твоему», «С крестом в сердце, с оружием в руках, никакие человеческие силы не одолеют нас», «Имена и дела ваши будут переходить из уст в уста, до поздних родов». Перед въездом в монастырскую гостиницу построен был «памятник Славы» — архитектурная колонна, украшенная изображением лафетов и ружей, с надписью: «От благодарного потомства — великим предкам».

С 18 августа сюда (на Бородинское поле) стали стягивать отдельные воинские части представителей тех полков, которые принимали участие в сражении 1812 года. В частности, здесь были и представители военного флота в лице Гвардейского экипажа. Капитан 2-го ранга Н.В. Саблин (брат флигель-адъютанта свиты императора) позднее делился воспоминаниями:

«В этом 1912 году исполнилось столетие Бородинского боя. В праздновании юбилея принимали участие все части войск, сражавшихся сто лет тому назад. Наш экипаж был тогда вместе с егерями, и на поле у нас стоял совместный памятник. Так как экипаж посылал на празднества знаменную роту с хором музыки и ехал сам командир экипажа (граф Н.М. Толстой. — В.Х .), то почти что все офицеры и команды были списаны с яхт, и мне пришлось вступить в должность адъютанта экипажа и переехать в наши казармы. В двадцатых числах августа рота выступила в Москву, и дальше, на Бородинское поле. На нем мы поместились в палатках, именно на том месте, где сто лет тому назад стоял наш экипаж. Собственно говоря, от экипажа тогда была лишь артиллерийская рота, но она принимала деятельное участие в сражении и очень отличилась» [235].

Всего на юбилейных торжествах были представители от 149 воинских частей. Все они разместились по берегу р. Москвы биваками, что взгляду посетителей Бородинского поля представляло очень красочное зрелище, особенно вечером, когда зажигали костры.

Наконец наступил торжественный день. 25 августа 1912 года на платформе в Бородино выстроился почетный караул — рота Его Величества л. — гв. Преображенского полка со знаменем и оркестром. На правом фланге встречающих находились: военный министр В.А. Сухомлинов, командующий всеми войсками, собранными под Бородином, генерал П.А. Плеве, начальник 1-й гвардейской пехотной дивизии генерал В.А. Олохов, командир бригады генерал фон Л.Ф. Бринкен и командир л. — гв. Преображенского полка генерал А.А. Гулевич. На левом фланге были все прибывшие в Бородино генералы, адмиралы и начальники отдельных частей. У входа заняли места почетные часовые от Собственного Его Величества Конвоя в своих красивых ярко-красных черкесках.

На перроне собрались все великие князья и высшие сановники, и многочисленные представители всех ведомств; весь кабинет министров был налицо. Все были в летней парадной форме, в кителях. Семь казачьих атаманов с булавами в руках, в их типичных казакинах, красочно выделялись среди блестящей толпы военных. В открытой, изящно устроенной беседке находились дамы — все в белом, во главе со статс-дамой графиней Е.П. Шереметевой. В павильоне — чины московской администрации, дворянства, земства и других сословий. За беседкой, на платформе, выстроены были воспитанницы женской прогимназии и детской школы, во главе с их попечительницей графиней Уваровой. Всем порядком на платформе руководил обер-церемониймейстер барон П.П. Корф.

Подошел императорский поезд. Раздалась команда «на караул», музыка заиграла Преображенский марш. Из салона вагона вышли Государь император, а затем императрица Александра Федоровна с великими княжнами Ольгой и Татьяной Николаевнами, а наследник цесаревич Алексей и младшие великие княжны остались в вагоне и смотрели церемонию из окон. Государь был в форме л. — гв. Преображенского полка. Приняв рапорт, Николай II, поздоровавшись с великими князьями и министрами, направился к почетному караулу, на правом фланге которого принял рапорт от генерала П.А. Плеве. Его Величество сопровождали: генерал-адъютант князь С.И. Васильчиков, Свиты генерал-майор Ф.Ф. Юсупов и флигель-адъютант граф А.И. Воронцов-Дашков.

Сам император Николай II подробнее, чем обычно, записал в своем дневнике впечатления об этом памятном дне:

«25 августа. Суббота. — Бородино.

Ночью было холодно; день настал ясный и теплый. В 10 час. приехали на ст. Бородино, где встретили все вел[кие] кн[язья], свита, министры, местные власти и депутации. Почет[ный] караул моя рота Преображенского полка. Затем наш поезд продвинули вперед версты на две и остановили у новой платформы посреди леса. Завтракали у себя. В 2 часа поехали в моторах в Спасо-Бородинский монаст[ырь]. Осмотрев все интересное и выпив чаю у настоятельницы, отправились к месту знаменитой батареи Раевского, вокруг кот[орой] были выстроены войска на три фаса, каждый по три линии. Объехав все три линии, отправились к зданию Бородинского музея. В саду приняли французскую военную депутацию и затем поговорил с участником сражения, кот[орому] 122 года, и с несколькими очевидцами Отечественной войны. В это время подошел крестный ход из Смоленска с иконой Божией Матери Одигитрии. После панихиды у памятника сражения эту икону обнесли вдоль фронта войск. Все это было очень торжественно и красиво. Затем посетил вновь открываемый памятник Кавалергардам и Конной гвардии, а на возвратном пути одну из батарей и могилу кн. Неверовского. Вернулся в поезд в 6 [ч.]. Отдыхал и читал. После обеда недолго поиграл в домино» [236].

Эти события нашли отражение и в воспоминаниях второго сына великого князя Константина Константиновича, князя императорской крови Гавриила Константиновича:

«25 августа прибыли на станцию Бородино Государь и Государыня с детьми. Мы все их встречали. Собрались также местные гражданские и военные власти. Почетный караул был от лейб-гвардии Преображенского полка. Вряд ли я увижу когда-нибудь такой великолепный караул. Правофланговый преображенец был много выше меня (а во мне один метр девяносто семь сантиметров) — и выше даже Николая Николаевича. Сразу же после приезда Государя мы все поехали на Бородинское поле сражения, на котором были выстроены войска, то есть представители частей, участвовавших в Бородинском сражении. Их было очень много» [237].

Наиболее подробные воспоминания об юбилейных торжествах в Бородино, хотя и не лишенные погрешностей (рукопись хранится в ГА РФ: Ф. 826. Оп. 1. Д. 37–59), оставил генерал-майор, московский губернатор В.Ф. Джунковский:

«По окончании обхода всех встречавших Их Величества и Их Высочества проследовли в вагон и по вновь проложенной ветке отбыли в царскую Ставку. Массы народа от вокзала к царской Ставке приветствовали Их Величеств единодушным “ура”.

В два часа дня торжественный звон колоколов Спасо-Бородинского монастыря оповестил о выезде Их Величеств из царской Ставки. К этому времени около монастыря собрались огромные толпы простого народа, волостных старшин, учащихся и других лиц. Я проехал в царскую Ставку, чтобы встретить и сопровождать Их Величества по пути следования. Ехал я в автомобиле, стоя, впереди Их Величеств, которые следовали с августейшей семьей в двух автомобилях. У Святых врат Государь был встречен митрополитом (Владимиром. — В.Х .) с епископами и многочисленным духовенством. Митрополит приветствовал Их Величества речью, в которой сопоставил настоящий момент с событиями Отечественной войны, отметив значение юбилея и подчеркнув, что Государь начинает празднование молитвою.

В предшествии духовенства Их Величества проследовали в соборный храм монастыря, где выслушали краткое молебствие. Протодиакон Розов провозгласил многолетие. Игуменья мать Ангелина поднесла Государю икону и пирамидку из неприятельских пуль, найденных в земле на полях. Предшествуемые хором инокинь и митрополита, Государь с семьей проследовал в церковь Спаса Нерукотворного, где покоится прах убитого генерала Тучкова и его вдовы, основательницы монастыря. У могилы Государь удостоил беседы потомков Тучковых — главного смотрителя Шереметевского дома, отставного генерал-майора А.П. Тучкова и председателя Верейской земской управы П.А. Тучкова с сыновьями, подробно расспрашивая их и интересуясь степенью родства наличных представителей семьи Тучковых с двумя Тучковыми, погибшими в Отечественную войну. Тут же находилась и семья потомков графа Коновницына, памятник которому находился также в ограде монастыря. Из церкви Спаса Их Величества проследовали в церковь Филарета Милостивого, где скончалась Тучкова. Перед отбытием Государь с семьей пили чай в покоях настоятельницы.

Из покоев настоятельницы Их Величества и Их Высочества в три часа дня при колокольном звоне, провожаемые инокинями, отбыли из монастыря, направляясь к Бородинскому полю. Здесь по всему пути от монастыря стояли шпалерами роты «потешных», школы детей и, густой шпалерой, 5000 волостных старшин и сельских старост, среди коих были в живописных расшитых шелками кунтушах представители Седлецкой губернии, в черных, серых и белых кафтанах жители Кавказа, в кокетливых повязанных на голове башлыках грациозные гурийцы и тяжелые на вид, с азиатскими лицами татары и сыны нашей Средней Азии, в роскошных бархатных и парчовых халатах и весь в золотой парче бухарский бакша, и в ярко-желтых шапках калмыки, — все живущие под сенью России.

А на обширном поле у Бородинского монумента уже стояли войска, расположенные покоем в три линии, фронтом к памятнику. В первой линии стояла рота дворцовых гренадер, Конвой Его Величества, военные училища, кадетские корпуса, гвардейская пехота и часть гвардейской кавалерии. Во второй линии — другая часть гвардейской кавалерии, гвардейская артиллерия, саперы, части гренадерского корпуса и артиллерии. В третьей линии — армейская пехота, кавалерия, казаки и депутация от флота.

Государь следовал на автомобиле с Государыней, наследником и великой княжной Ольгой Николаевной. В следующем автомобиле — великие княжны Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны, далее министр двора и дежурство.

Подъехав к полю, Их Величества с августейшей семьей вышли из автомобилей. Государь сел на коня, а Государыня с наследником цесаревичем в коляску, запряженную a la Daumont. Следующую коляску заняли августейшие дочери Их Величеств. Рядом с коляской императрицы ехал обер-шталмейстер генерал-адъютант Гринвальд. Государь принял рапорт от генерала Плеве и стал объезжать войска. Склонялись знамена, музыка играла встречу, сменявшуюся гимном, восторженное «ура» не умолкало» [238].

Объезд войск императором Николаем II продолжался 45 минут. Все происходящее оставило неизгладимое впечатление на многих посетителей этих торжеств. Так, например, Т.А. Аксакова (Сиверс) позднее вспоминала:

«С трибун как на ладони видны были восстановленные фортификации: бастион Раевского, Семеновские флеши. Налево, на фоне синего неба, вырисовывался Тучков монастырь, а в центре поля, выстроенные громадным каре, стояли войска с развернутыми знаменами и гремело раскатистое «ура». Государь объезжал войска верхом, а императрица с детьми следовала в коляске, запряженной шестью белыми лошадьми (a la Daumont (фр.) — Цугом).

Все это я наблюдала с высоты «птичьего полета», т. к. трибуны были очень высокие. По окончании парада мы с Дарьей Николаевной очутились перед каким-то маленьким домиком, у крыльца которого Государь беседовал с четырьмя столетними старцами. Одному из них было, кажется, 120 лет, и он был очевидцем нашествия Наполеона. Самой беседы я не слышала /…/» [239].

О встрече императора с ветеранами Бородинского сражения и очевидцами Отечественной войны 1812 года имеется несколько свидетельств. В частности, об этом (упоминаемом выше в дневнике Николая II и воспоминаниях Т.А. Аксаковой), о древнем ветеране, речь идет, судя по всему, об одном и том же человеке. Это был отставной фельдфебель 53-го пехотного Волынского полка Аким Бентенюк, 122 лет, который проживал в то время в Кишиневе. Он оказался весьма словоохотлив.

Московский губернатор В.Ф. Джунковский, который отвечал за организацию юбилейных торжеств, подчеркивал о ветеранах следующее:

«Большей частью они мало помнили и давали довольно неопределенные показания. Аким Бентенюк, самый старший из них и участник Бородинского боя, был самым разговорчивым, он рассказывал про свое участие в бою, как он был ранен, и даже указывал на кустик, за которым его “шарахнуло”. Когда он это рассказывал Государю, то Государь не мог сдержать улыбки.

Другой очевидец говорил, что видел Наполеона, и когда его спросили, каков он ему показался, то он ответил: “Такой молодчина, косая сажень в плечах, бородища во какая”, и указал на пояс. Кроме этих ветеранов, в Москву прибыли: крестьянин Витебской губернии Степан Жук, 110 лет, очевидец Отечественной войны, и крестьянка деревни Подберезной Рождественской волости Бронницкого уезда Московской губернии, Мария Желтякова 110 лет. Эти ветераны и очевидцы войны были окружены особым вниманием. Им везде отводили лучшие помещения, они имели особые экипажи, во время торжеств им предоставляли почетнейшие места» [240].

Возраст ветеранов даже сегодня поражает наше воображение. Однако некоторые из очевидцев торжеств выражали по этому поводу скептические замечания. В частности, второй сын великого князя Константина Константиновича (известного поэта К.Р.), князь императорской крови Гавриил Константинович (1887–1955) указывал:

«На Бородинском поле был отслужен молебен, после которого Государю представляли столетних стариков-крестьян, современников Бородинского сражения. Говорили, что некоторые из них были подставные, что они были гораздо моложе и ничего общего с Бородинским сражением не имели» [241].

В Бородино в это время произошло еще одно событие, о чем подробно поведал московский губернатор В.Ф. Джунковский:

«Как только процессия крестного хода приблизилась к Инвалидному домику, Их Величества и Их Высочества, сопровождаемые свитой и французскими депутациями, вышли навстречу иконе. Крестный ход остановился; митрополит Владимир, подойдя к Государю, приветствовал его краткой речью. Выслушав приветствие, Их Величества и Высочества, поцеловав крест и приняв окропление святой водой, приложились к чудотворной иконе. Войска взяли «на молитву», хоры музыки заиграли «Коль славен», крестный ход повернул к Бородинскому памятнику, Их Величества с особами Императорского дома и лицами свиты последовали за ним, идя непосредственно за иконой. Я шел сбоку в нескольких шагах от Государя.

По прибытии Их Величеств и Высочеств с крестным ходом на место бывшей батареи Раевского духовенство, при пении духовных песнопений, внесло чудотворную икону Смоленской Божьей Матери «Одигитрии» в походную церковь императора Александра I. Высокопреосвященнейший Владимир, в со служении духовенства, при стройном и чудном пении певчих, совершил панихиду по императоре Александре I и павшим в Отечественную войну вождям и воинам. Необычайной торжественностью отличалась эта панихида, в открытом поле, над братской могилой многих десятков тысяч русских воинов. При возглашении вечной памяти Их Величества и все присутствовавшие опустились на колени. Панихида кончилась.

По окончании панихиды Государь осматривал иконостас походной церкви императора Александра I — этого памятника горячих молитв незабвенного царя Александра Благословенного, который в своих походах никогда не расставался с этой святыней. Церковь эта последнее время находилась в г. Вильно в генерал-губернаторском дворце и была как бы домовой церковью генерал-губернатора. В марте 1910 г. последовало Высочайшее повеление о передаче придворно-походной церкви императора Александра I, бывшей с ним во всех походах 1812–1816 гг., из Виленского дворца во вновь сооружаемый Музей 1812 года в Москве. /…/

В воспоминание того, что накануне Бородинского сражения эта икона обносилась по фронту идущих в бой воинов, теперь ее вновь обнесли вдоль всего фронта представителей тех частей войск, которые с таким геройством бились в историческом бою. Впечатление необычайной торжественности создало следование Государя с блестящей свитой за иконой вдоль фронта войск. Шествие продолжалось больше часа, так как все три линии войск растянуты были почти на 4 версты. Войска держали ружья «на молитву», хоры играли «Коль славен». На всех флангах находились начальники частей. /…/ По окончании обнесения иконы крестный ход направился в Спасо-Бородинский монастырь, где икона была поставлена в соборном храме, а Государь император с великими князьями отбыл в Ставку при восторженных кликах войск и многочисленной толпы народа. По дороге Государь осмотрел памятник, сооруженный Кавалергардским и Конногвардейским полками» [242].

Это яркое действие осталось в памяти многих очевидцев юбилейных торжеств. Князь императорской крови Гавриил Константинович много лет спустя рассказывал в своих эмигрантских воспоминаниях:

«В тот же день был крестный ход, в котором несли чудотворный образ Владимирской Божьей Матери. Государь со свитой шел за иконой, которую проносили перед войсками. Ее несли солдаты, меняясь по дороге, так как образ был очень тяжелый. Это та самая чудотворная икона, перед которой служили молебен накануне Бородинского сражения в 1812 году в присутствии Кутузова» [243].

Правда, князь Гавриил Константинович допустил невольную ошибку, назвав икону Смоленской Божьей Матери иконой Владимирской. Заметим, что на Бородинском поле вечером 25 августа 1912 г. в походной церкви императора Александра I было совершено всенощное бдение в честь Владимирской иконы Божьей Матери, празднуемой 26 августа. Это могло стать причиной ошибки, допущенной князем, т. к. его мемуары были написаны и опубликованы в конце его жизни (изданы в Нью-Йорке в 1955 г.).

Спасо-Бородинский монастырь и Инвалидный дом были иллюминованы в те торжественные дни. Все архитектурные линии всего купола соборного храма монастыря и всего фасада храма и ограды Инвалидного домика горели электрическими лампочками, также и кресты на куполе и монастырских воротах. Кроме того, у Инвалидного домика был установлен мощный прожектор, лучи которого скользили по всему Бородинскому полю, на котором царило необычайное оживление. Толпы народа и крестьян окружали монастырь, все желали приложиться к чудотворной иконе. Допуск начался после всенощной, в 10 часов вечера, и продолжался до 5 часов утра. Народ подходил непрерывной нитью, в полном порядке и с большим благоговением. Так окончился первый день Высочайшего пребывания на Бородинском поле.

26 августа, в самый день юбилея величайшего из сражений, был опубликован особый царский манифест и положение о медали, устанавливаемой в память 100-летия Отечественной войны. Митрополит Владимир при весьма милостивом рескрипте Николая II получил панагию, осыпанную драгоценными камнями.

С раннего утра вокруг батареи Раевского стали собираться толпы народа, все поле, что только мог охватить глаз, все пестрело народом, многие пришли за десятки и более верст. А тем временем один поезд за другим подходил к станции Бородино, привозя москвичей, депутации от разных городов и учреждений.

Император Николай II в этот день был в форме л. — гв. Измайловского полка, а наследник цесаревич Алексей Николаевич в форме 5-го гренадерского Киевского полка, шефом которого он являлся.

Государь, августейшие дочери, великие князья шли за крестным ходом от Спасо-Бородинского монастыря до Бородинского памятника больше версты. Государыня Александра Федоровна с наследником цесаревичем Алексеем и статс-дамой княгиней Е.А. Нарышкиной следовала в экипаже, запряженном цугом. Рядом в нескольких шагах от императора шел московский губернатор В.Ф. Джунковский, которого Государь несколько раз подзывал к себе, интересуясь разными подробностями окрестностей.

Император Николай II записал в дневнике следующие впечатления об этом памятном дне:

«26 августа. Воскресение. — Бородино.

Ночь также была холодная. Встал пораньше и в 10 час. поехали в монастырь к самому концу обедни. Отсюда пошел с дочерьми и всеми за крестным ходом к Бородинскому памятнику. В шатре перед иконостасом походной церкви Александра Павловича был отслужен благодарственный молебен. Затем объехал войска и они прошли церем[ониальным] маршем. Парад был очень красив по разнообразию форм одежды. Аликс вернулась с детьми в поезд, а я поехал в Бородинский дворец, в кот[ором] позавтракал с мужч[инами] семейства. В саду было устроено 8 палаток, где ели офицеры и потомки участников Отечественной войны. Осмотрел до еды старую церковь села Бородина. Затем сел на лошадь и объехал большую часть поля сражения с правого ее фланга до левого через дер. Горки до Утицкого кургана. Заехал тоже верхом на крестьянский бивак, где жило 4 с половиною тысяч волост[ных] и сельских старост. Выпив торопливо чаю в вагоне, отправился на моторе к месту памятника французов, где была короткая служба освящения его. Оттуда на знаменитый Шевардинский редут, отлично возобновленный саперами Грен[адерского] сап[ерного] батальона. Вернулся почти с темнотою в 6 [ч.]. Занимался. Обедал с аппетитом. Слушали пение капеллы Иванова из Москвы — на нашей платформе. Погода простояла чудная, совсем летняя. Впечатления пережитого самые отрадные» [244].

Более пространно отразил события этого дня князь императорской крови Гавриил Константинович в своих эмигрантских мемуарах:

«26 августа, в самый день Бородинского сражения, состоялся большой парад войскам, прибывшим на торжество. После парада у Государя был семейный завтрак в маленьком доме, который назывался дворцом. Во время закуски Государь отозвал великого князя Михаила Михайловича в соседнюю комнату и назначил его шефом 49 Брестского полка, шефом которого он был с детства, пока не был уволен со службы за свою женитьбу на графине Меренберг. Михаил Михайлович был очень этим счастлив.

После завтрака мы снова сели на лошадей и поехали за Государем объезжать Бородинское поле. Очень многие воинские части поставили памятники своим предкам на тех местах, на которых они сражались в 1812 году. Представители этих частей стояли возле своих памятников. Очень интересно было объезжать Бородинское поле и видеть те места, на которых сражались наши доблестные полки. Я чувствовал себя взволнованным. Я въехал на место, с которого Кутузов смотрел на бой. С этого места все поле было видно, как на ладони. Михаил Михайлович подъехал к группе офицеров Брестского полка и объявил им о своем вторичном назначении их шефом.

Мы ехали за Государем разными аллюрами: шагом, рысью, галопом. Когда мы проезжали мимо какой-то изгороди, великий князь Кирилл Владимирович обратился к великому князю Дмитрию Павловичу: “Покажи-ка нам, олимпиец, как нужно прыгать!” (Дмитрий Павлович участвовал тем летом на международных Олимпийских играх, в Стокгольме.) Дмитрий тут же перепрыгнул изгородь, а за ним Иоанчик, Костя и я. Дальше был невысокий забор, которы перепрыгнул Николай Николаевич. Он ехал на серой придворной лошади.

Французы тоже поставили на Бородинском поле памятник. Государь и мы остановились перед ним и, сойдя с лошадей, расписались в почетной книге. Великий князь Николай Михайлович почему-то не пожелал расписаться: он был своенравным человеком.

Вместе с французской делегацией встречал Государя Сандро Лейхтенбергский, как правнук герцога Евгения Богарнэ-Лейхтенбергского, сына императрицы Жозефины, пасынка Наполеона.

Объезд Бородинского поля продолжался несколько часов. Он закончился у царского поезда, стоявшего в лесу на насыпи. /…/

Так кончились торжества на Бородинском поле. В тот же день вечером мы приехали в Москву» [245].

Обращает прежде всего на себя внимание факт участия в юбилейных торжествах французов, ставших теперь в XX веке союзниками России по Антанте. Не все это участие считали уместным. В частности, великий князь Николай Михайлович, который написал по эпохе императора Александра I и наполеоновским войнам несколько исторических монографий, явно демонстрировал свое неудовольствие. К этому был повод. Памятник павшим в Бородинской битве французским воинам оказался временной копией. Этот факт московский губернатор описал следующим образом:

«В 6 с половиной часов вечера Государь император и все великие князья выехали вновь из Ставки в автомобилях на освящение памятника французов. Я сопровождал Государя, предшествуя Его Величеству. Памятник этот сооружен был в память павших французов по подписке среди французской нации. Памятник этот был временный, сооруженный в виде лепной модели в натуральную величину и увенчанный одноглавым орлом «Aux morts de la grande Armee» («Павшим воинам Великой армии» — фр.). Настоящий памятник, посланный морем из Франции, в Россию не доехал, пароход во время бури в Балтийском море пошел ко дну вместе с памятником, таким образом, на скорую руку был сооружен временный, который и освящали. Место для французского памятника было выбрано как раз против Шевардинского редута, с которого Наполеон I руководил боем.

У подножия памятника находились венки от всех французских частей, участвовавших в Бородинском сражении, серебряный венок от русской армии, венки от русских частей и французских законодательных учреждений. По сторонам памятника живописно расположилась французская молодежь с огромными флагами русских и французских национальных цветов. У памятника собрались Председатель [Совета] Министров, военный министр, французские депутации, бывшие в только что пожалованных орденах, генералы Лангль и Торси, получившие ленты Белого Орла, французская колония Москвы, генеральный консул и масса военных чинов. Государь, встреченный кликами «Vive l’empereur!» («Да здравствует император!» — фр.), проследовал на помост перед памятником, где католическое духовенство совершило траурную мессу и освятило временный памятник. После траурной мессы Государю императору поднесли медаль, специально выбитую в память сооружения памятника для поднесения Его Величеству и Президенту Республики. Государь и все великие князья подписали акт открытия памятника, после чего памятник был торжественно передан мне, на мое попечение как начальника губернии, я же передал его заботам и охранению собравшихся тут же должностных лиц крестьянского населения деревни Шевардино. По окончании церемонии освящения памятника Государь пешком поднялся к Шевардинскому редуту и, подробно осмотрев его и сооруженный на нем 3-ей гвардейской Артиллерийской бригадой памятник, отбыл в Ставку при восторженных кликах французов, многочисленной толпы народа и всех присутствовавших» [246].

Стоит отметить еще несколько важных событий, которые произошли на Бородинском поле в этот памятный день. После крестного хода, как было отмечено выше, император Николай II совершил объезд войск. Объезд войск начался с правого фланга первой линии. Командующий войсками генерал П.А. Плеве подал Государю рапорт. За Государем следовала блестящая свита, среди них выделялись французские генералы и офицеры. Джунковский тоже сел на лошадь и присоединился к свите. Государь объезжал войска, здоровался, склонялись знамена, звуки полковых маршей сменялись гимном, крики «ура» наполняли воздух.

Во время объезда войск Николай II остановился у царской палатки, а командиры полков и начальники частей перед фронтом своих частей, державших «на караул», громко, отчетливо прочли Высочайший Манифест, а также приказ армии и флоту:

«Сто лет назад Российское воинство, велением верховного вождя своего, блаженные памяти императора Александра Благословенного, призвано было к великому и почетному долгу отстоять грудью своею достоинство великой России, неприкосновенность Отечества, честь и славу, дотоле непрестанно сопровождавшие сухопутную армию и флот.

С глубокою верою во всемогущество Божие, в полном единении со своим Государем и с покорностью перед предстоявшими неисчислимыми и тяжелыми испытаниями, преданные своему долгу армия и флот приступили к совершению великого дела, и проявленные ими беззаветные подвиги мужества и храбрости спасли Отечество, заслужили благодарную память и вечное уважение потомства и удивление дотоле непобедимого врага и всех народов Европы.

В сегодняшний торжественный день поминания столетней годовщины знаменательного сражения на полях Бородинских воздаваемая вместе со мною всей Россией дань уважения и признательности к подвигам ваших предков, да укрепит в сердцах ваших сознание долга и да послужит источником к проявлению вами той же беззаветной преданности и мужества, когда промыслу Божьему угодно будет призвать Отечество к новому испытанию. Сердца ваши да пребывают в уверенности, что потомки с уважением произнесут имена ваши, и содеянные вами подвиги неизгладимо будут жить в памяти благородного Отечества. Николай » [247].

В соответствии с царским манифестом от 26 августа 1912 г. военным ведомством в тот же день был оглашен приказ военного министра В.А. Сухомлинова:

«В непрестанном внимании к нуждам доблестной своей армии и в отеческой заботливости об участи как самих воинов, так и членов их семейств, особенно же тех, главы коих кровью запечатлели свою преданность Престолу и Отечеству, Государь император Всемилостивейше повелеть соизволил настоящий достопамятный день 26 августа 1912 г., в который истекает столетие со дня знаменательного в Отечественную войну 1812 г. сражения под Бородином, ознаменовать дарованием нижеизложенных милостей потомкам славных деятелей названной войны и их семействам.

1. Отделить при всех вообще кадетских корпусах 20 казенных вакансий, присвоив им наименование Бородинских стипендий, для сыновей офицеров, врачей и священников, служащих и служивших в частях войск, участвовавших в Бородинской битве, или для потомков участников войны 1812 г. по мужской линии, если отцы этих малолетних пользуются общим правом на воспитание своих сыновей в кадетских корпусах. Малолетних, удовлетворяющих условиям приема на Бородинские стипендии, назначать, по усмотрению Главного управления военно-учебных заведений, в те корпуса, в коих по состоянию вакансий, представится к тому возможность, в число штатных интернов этих корпусов без дополнительного отпуска из казны на их содержание. В штате Николаевского кадетского корпуса уменьшить на 20 число штатных своекоштных интернов и добавить соответственно этому 20 казеннокоштных вакансий.

2. Увеличить при Бородинском памятнике Дом для инвалидов и службы при нем.

3. Ассигновать 100 000 руб. на выдачу пособий состоящим в покровительстве Александровского комитета о раненых раненым и увечным, служившим в воинских частях, отличившихся в Отечественную войну, а также потомкам участников Отечественной войны других частей войск, по ранам и увечьям, состоящим в покровительстве комитета.

4. Семействам лиц офицерского звания, главы коих пострадали в Отечественную войну, пользующихся в настоящее время покровительством Александровского комитета о раненых и получающих пенсию и из инвалидного капитала, размер этой пенсии удвоить.

5. Семействам лиц офицерского звания, пользующихся при жизни покровительством Александровского комитета о раненых по ранам и повреждениям, полученным в Отечественную войну, но умерших не от последствий ран и повреждений, назначить пенсии из инвалидного капитала по табели, приложенной к статье 822 книги VIII Свода законов: Военные постановления 1869 г., изд. 2-е, в полном размере оклада по чину главы семьи.

6. Установить ежегодное внесение в смету расходов инвалидного капитала особого кредита в размере 5000 руб. на выдачу единовременных пособий семействам участников Отечественной войны.

7. Увеличить размеры пособий из инвалидного капитала на воспитание детей убитых, без вести пропавших на войне, от ран умерших и отставных раненых офицеров и других чинов соответствующего звания, состоявших и состоящих в покровительстве Александровского комитета о раненых, согласно имеющего быть объявленным дополнительно приказа по военному ведомству.

8. Представить в изъятие из закона дочерям офицеров, раненных в Отечественную войну и не состоявших в покровительстве Александровского комитета о раненых, права на получение из инвалидного капитала единовременных пособий в размерах не свыше годовых окладов пенсий семействам по чину главы семьи.

Подписал: военный министр Сухомлинов ».

Московский губернатор В.Ф. Джунковский позднее делился воспоминаниями об юбилейных торжествах и заодно о своих заслугах:

«После чтения раздалась команда «К церемониальному маршу», и войска, перестроившись, стали проходить мимо своего державного вождя. Во главе войск шла рота дворцовых гренадер, очень красиво и лихо пронеслись рысью две сотни стариков Донского казачьего войска, среди которого было 108 Георгиевских кавалеров в возрасте от 60 до 80 лет. Парад был на редкость блестящий, прошел он с колоссальным подъемом. Государь несколько раз благодарил войска.

По окончании парада Государыня императрица с августейшими детьми отбыла в царскую Ставку, а Государь верхом проследовал в Бородинский дворец среди огромных толп народа, наполнявших обе стороны шоссе, провожаемый несмолкаемыми восторженными кликами. В саду Бородинского дворца был накрыт завтрак для лиц, приглашенных на торжества, потомков участников Бородинского сражения и начальников отдельных частей. Завтрак был на полторы тысячи человек» [248].

По окончании торжественного завтрака Николай II изъявил желание подробно осмотреть все поле Бородинского сражения и посетить некоторые памятники войсковых частей. В этой обзорной экскурсии его сопровождал и В.Ф. Джунковский. Любопытно отметить, что московский губернатор рискнул в какой-то степени показать императору и «оборотную сторону медали», возможно, и не без тайной и корыстной цели: подчеркнуть свои заслуги в организации юбилейных торжеств. Приведем некоторые фрагменты этой познавательной экскурсии со слов В.Ф. Джунковского:

«Около трех часов дня Государь сел на коня, и начался объезд Бородинского поля. Сопровождали Его Величество, кроме меня, министр двора, дворцовый комендант генерал-адъютант Дедюлин, дежурство, несколько великих князей и генерал Плеве. Государь все время меня расспрашивал, интересуясь малейшими подробностями. Прежде всего, направились в деревню Горки, где Государь принял от местных крестьян хлеб-соль и осмотрел памятник Кутузову. Затем в течение полутора часов объезжали все поле сражения, останавливаясь перед памятниками, сооруженными отдельными частями войск. Около памятников в ожидании Государя находились депутации войск, с которыми Государь беседовал. /…/

Предстояло проехать на Утицкий курган к памятнику Лейб-гвардии Павловского полка по ту сторону железной дороги. Я предложил Государю проехать через деревню Утица, а вернуться по вновь устроенной дороге от кургана к станции Бородино, предупредив Государя, что дорога на деревню Утица отчаянная, что с полверсты даже верхом придется пробираться с трудом, но зато Государь увидит настоящую российскую деревенскую дорогу. Государь согласился, и мы направились по дороге, по которой никто не ожидал Государя. Эти полверсты пришлось все время делать объезды громаднейших рытвин и ям, наполненных водою. Первый раз в жизни Государю пришлось ехать по такой дороге, он был очень доволен, что увидал, наконец, плохую дорогу, и даже поблагодарил меня, сказав, что если б не я, то наверно никогда в жизни он не увидал бы таких дорог, о которых слыхал только по рассказам. Я доложил Государю, что эта дорога особенно плоха, так как крестьяне ее больше не чинят после того, как у них имеется другая, вновь устроенная, хорошая грунтовая дорога. Когда Государь неожиданно появился в деревне, все крестьяне высыпали из изб, и громадная толпа баб, мужиков и детей окружила Государя, восторженно провожая до самого Утицкого кургана. С Утицкого кургана, уже по хорошей новой дороге переменным аллюром Государь проехал к себе в Ставку» [249].

После насыщенной программы юбилейных торжеств на Бородинском поле царская семья на следующий день отправилась в Москву, где празднование продолжалось до 30 августа включительно. Московский губернатор В.Ф. Джунковский оказался на высоте положения и вскоре был отмечен в продвижении по службе. Времяпрепровождение императора Николая II в древней и золотоглавой столице России можно проследить по его дневниковым записям и письмам родственникам:

«27 августа. Понедельник. — Москва.

Около 7 час. утра тронулись. Приехали в Москву в 10 час. чудным жарким утром. Встреча такая же как в мае; поч[етный] караул Екатериносл[авского] полка, масса народа на улицах, по другой стороне войск гарнизона шпалерами — порядок великолепный. Остановились у Иверской и прибыли в Кремль в 10.30 [ч.]. У Дворца чудная рота Астраханцев. Завтракал с дочерьми и семейством в 12 час. Затем изготовился к выходу, надев зимнюю форму. Шествие прошло залами без остановок в Успенский Соб[ор] и после молебствия в Чудов мон[астырь]. Были дома в 3. Читал. В 5 час. поехали в Дворянское собрание, где были собраны все губ[ернские] предводители. После чая все дворянство поднесло мне красивый стяг. Вернулись домой в 6. К вечеру собрались тучи и полил дождь. Обедала с нами и провела вечер Элла (великая княгиня Елизавета Федоровна. — В.Х. ).» [250].

В дни больших торжеств иногда происходят неожиданные инциденты, о которых власти, как правило, предпочитают не распространяться. Такой случай произошел во время военного парада 28 августа (9 сентября) 1912 года в честь 100-летнего юбилея Бородинского сражения, на печально известном Ходынском поле в Москве.

В дневнике императора Николая II за 1912 год (до сих пор не опубликованном) имеются такие строки:

«28 августа. Вторник. — Москва.

Дождь прошел и погода стала гораздо свежее. В 9.45 отправились в моторе на Ходынское поле. Ровно в 10 час. начался объезд. Парад был очень большой; в нем участвовали корпуса: гренадерский, 13-й, 17-й и 25-й — всего 75 500 чел. В общем, войска представились очень хорошо, но испортило мне впечатление то, что во время объезда рядовой Софийского полка выбежал с ружьем из строя и хотел подать мне прошение. (За этот проступок рядовой Бахурин был арестован и осужден трибуналом к каторге, но был помилован императором. — В.Х. ). Церемон[иальный] марш закончился в 12.45. Завтракал у себя с семейством. Читал между разными приемами. В 4 ч. пошел наверх на Боярскую площадку к обеду волостных старшин по два челов[ека] от каждой губ[ернии] и области. В 5 час. поехали в городскую думу, где был небольшой концерт, чай и подношения работ городских школ. Вернулись к себе в 6 [ч.]. В 8 час. был обед для военного начальства в Георгиев[ском] зале. Поговорив недолго, спустились к себе в 10 [ч.]. Элла провела у нас вечер» [251].

Скандальный случай (со злосчастным солдатом) Николай II вновь упоминает в письме к своей матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне, от 10 сентября:

«28-го был большой парад на Ходынском поле, в котором приняли участие четыре армейских корпуса — 75 000 человек. Тут случился невероятный случай — во время объезда из строя вышел солдат Софийского полка с прошением ко мне. Разные генералы ловили его, но он пробрался ко мне и остановился, когда я крикнул на него. Я очень рассердилс, и всему московскому военному начальству досталось от меня сильно» [252].

На инцидент во время парада в какой-то степени проливают свет воспоминания второго сына великого князя Константина Константиновича (поэта К.Р.) — князя императорской крови Гавриила Константиновича. Он участвовал в этих торжественных мероприятиях и позднее делился своими впечатлениями:

«За время нашего короткого пребывания в Москве был большой парад на Ходынском поле, торжественная обедня в храме Христа Спасителя и многие другие торжества. Я был рад присутствовать на параде, на Ходынском поле и ехать в свите Государя. По новым правилам, когда Государь, объехав одну линию войск, объезжал следующую, стоявшую за ней, первая поворачивалась кругом, чтобы видеть Государя и не стоять к нему спиной. Вдруг я вижу, что из повернувшейся линии войск выбежал солдат с винтовкой в руках и бежит к Государю. Великий князь Сергей Михайлович, ехавший передо мной, в ужасе схватил за руку князя С.Г. Романовского, герцога Лейхтенбергского, ехавшего с ним рядом. Все это длилось одно мгновение. Солдат подбежал к Государю и подал ему прошение. Говорят, что ехавший за Государем дежурный генерал-адъютант Скалон, варшавский генерал-губернатор, схватился за шашку, а Государь сказал солдату: “Срам для полка!” и поехал дальше, как ни в чем не бывало. Не знаю, какое впечатление произвело это неприятное происшествие на Государыню, ехавшую с наследником за Государем в экипаже.

Оказалось, что солдат, подавший прошение, не должен был отбывать воинской повинности. Он хлопотал, чтобы его освободили, но ничего не мог добиться. Тогда он решил прибегнуть к последнему средству, раз представилась к тому возможность, то есть обратиться к самому Государю. Я думаю, что его простому крестьянскому уму этот способ казался нормальным. Государь поручил свиты генералу Дельсалю произвести следствие. Генерал Дельсаль мне рассказывал, что Государь лично написал приказ, налагавший различные наказания на прямых начальников этого солдата, начиная с командующего войсками Московского военного округа генерала Плеве.

Великий князь Николай Михайлович был верен себе: он не пожелал сидеть верхом во время прохождения войск церемониальным маршем. Он слез с лошади и прогуливался позади нас, между нами и трибунами для публики, разговаривая с присутствующими знакомыми. Думаю, что Государь этого не заметил, так как это происходило за его спиной. Заметь это Александр III, полагаю, что он посадил бы Николая Михайловича под арест» [253].

О рядовом Григории Бахурине писали газеты, общественность ему сопереживала. Не отстают и наши современные журналисты — в Интернете нетрудно найти эссе о грустной судьбе Бахурина. Некоторые авторы пишут, что за свой проступок наивный солдат, понадеявшийся на царскую милость, был приговорен к бессрочной каторге. Так ли это?

Интересные воспоминания о юбилейных торжествах оставил московский губернатор В.Ф. Джунковский. Он отвечал за общую организацию празднования и порядок на улицах древней столицы. Вот что он пишет о случае с Бахуриным:

«К сожалению, во время Высочайшего объезда войск произошел весьма прискорбный инцидент, оставивший тяжелое впечатление: из рядов 2-го Софийского пехотного императора Александра III полка из строя неожиданно для всех с винтовкой вышел рядовой Бахурин и быстрыми шагами направился к Государю, держа в руках прошение. В этом прошении он просил об освобождении его от военной службы в силу семейного положения. Его пытался остановить военный министр и дежурный генерал-адъютант, но он все же проскочил к Государю и был остановлен уже великим князем Николаем Михайловичем. Это удручающе подействовало на всех и значительно омрачило торжество, особенно было стыдно перед французами. Государь ни слова не сказал, объявив уже после парада выговор генералу Плеве, и приказал расследовать этот инцидент. Все начальствующие лица этого рядового были подвергнуты взысканиям, а Бахурин был предан военно-окружному суду по 106 статье книги XXII Свода военных постановлений для осуждения по законам военного времени.

С житейской точки зрения случай этот мог вызвать сочувствие к виновному, но с точки зрения военных законов поступок этот содержал в себе ряд преступлений:

1. Бахурин, как всякий чин, знал отлично, что подавать жалобы и прошения в строю нельзя.

2. Еще более тяжелое преступление — оставить строй.

3. Явное сопротивление требованию начальства — военного министра, который его остановил, но тот его не послушал.

Как бы драматичны ни были обстоятельства, побудившие его подать прошение, но они не могли послужить оправданием. Военная служба должна покоиться на полном отречении от личных интересов, на жертву всеми личными побуждениями и соображениями; компромиссы на этой почве могли вести к гибели и к софизмам.

Суд приговорил Бахурина к лишению воинского звания и ссылке в каторжные работы и представил приговор на Высочайшее благовоззрение. 25 октября последовало Высочайшее повеление о полном помиловании Бахурина» [254].

Дальнейшую судьбу солдата нам и другим исследователям, к сожалению, пока установить не удалось. Хотя мало верится в ее благополучие, несмотря на милостивейшую резолюцию императора Николая II. Недаром в народе испокон веков бытует горькая поговорка: «До Царя далеко, до Бога высоко».

Государь, как обычно, кратко зафиксировал в дневнике события следующего памятного дня. Воспроизведем запись полностью:

«29 августа. Среда. — Москва.

День простоял серый, но без дождя и ветра. В 10 час поехал с тремя старшими [дочерьми] в храм Христа Спасителя к архиерейской обедне и панихиде по Александру I и всем участникам 1812 г. Служба кончилась в 12 ч. Завтракало семейство. В 2 [ч.] на Царской площадке против памятника Анпапа (императору Александру II. — В.Х. ) был смотр воспитанникам Московских средних и низших учебных заведений. 400 девочек проделали соколиную гимнаст[ику]. Все закончилось прохождением цер[емониальным] марш[ем]. В 3 [ч.] посетил с детьми выставку 1812 года в Историческом музее, а затем прекрасную панораму Бородинского боя — Рубо. Вернулся домой в 6 [ч.]. Вечером спокойно занимался» [255].

Более подробные сведения имеются в цитировавшихся нами выше воспоминаниях губернатора В.Ф. Джунковского, отвечавшего за проведение в Москве праздничных мероприятий:

«В 2 с половиной часа дня в Кремле состоялся Высочайший смотр учащимся в учебных заведениях. Смотр этот представлял собой невиданное до того времени зрелище. Учащиеся расположились в шесть линий, обращенных к памятнику Александру II. Кроме того, особую линию от Архангельского собора по направлению к Боровицким воротам составили депутации в числе 600 воспитанников от различных учебных округов. Против памятника императору Александру II, ближе к Чудову монастырю и Николаевскому дворцу, занял место многолюдный хор учащихся в средних учебных заведениях, под управлением директора Московской консерватории М.М. Ипполитова-Иванова. В хору насчитывалось свыше 2000 учащихся. У колокольни Ивана Великого стали воспитанницы женских средних учебных заведений; на площади против Николаевского дворца и далее, к Вознесенскому монастырю и Спасским воротам, стояли учащиеся в низших начальных школах; в глубине Царской площади сосредоточились ученики земских школ, которые образовали полукруг к памятнику. Участвовавшие в параде учебные заведения явились со своими знаменами и значками; воспитанники обучавшиеся военному строю, явились с ружьями. Учащиеся в низших школах и присутствовавшие на параде в качестве зрителей также прибыли со своими школьными значками. Особую группу, левее хора, составили московские воспитанницы 12 женских гимназий, которые должны были исполнить вольные сокольские движения. У памятника заняли места воспитанницы институтов.

В ожидании прибытия Его Величества собрались представители учебного округа во главе с министром народного просвещения Л.А. Кассо, а также представители московской администрации. Я ожидал прибытия Государя на правом фланге воспитанников Лицея цесаревича Николая, а потом перешел на правый фланг Императорской Московской практической кадемии и коммерческих наук как состоявший в то время попечителем этих двух учебных заведений.

В половине третьего часа дня Государь, сев на коня, в сопровождении министра Императорского двора барона В.Б. Фредерикса, дворцового коменданта генерал-адъютанта Дедюлина и других лиц Свиты начал объезд учащихся. За Его Величеством следовали в коляске наследник цесаревич и великие княжны Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны.

Первыми приветствовали монарха группы учащихся от разных округов, расставленные у Большого Кремлевского дворца. Приняв рапорт от командовавшего парадом полковника Лейб-гвардии Семеновского полка Назимова, Его Величество направился к правому флангу первой группы, где стояли лицеисты. Едва Его Величество вступил на Царскую площадь, как раздались звуки народного гимна, который был исполнен двухтысячным хором учащихся, под управлением М.М. Ипполитова-Иванова. Вместе с учащимися, находившимися в строю, восторженно приветствовали Государя собравшиеся в Кремле ученики и ученицы разных школ. Детский энтузиазм был неописуемый.

Остановившись у памятника, Государь смотрел сокольские вольные движения 250 воспитанниц женских гимназий. Этот сокольский отряд был весь в одинаковых платьицах и белых вязаных шапочках. Они очень эффектно и отчетливо проделали все приемы сокольской гимнастики. Государь, по-видимому, очень остался доволен.

Соединенный хор учащихся исполнил гимн-марш, музыка М.М. Ипполитова-Иванова. В это время учащиеся построились к церемониальному маршу, который начался сейчас же после сокольских упражнений гимназисток. Во главе учащихся под звуки военного оркестра проходили лицеисты. На правых флангах проходили начальствующие лица. Я проходил два раза на фланге лицеистов и на фланге воспитанников Практической академии. Государь благодарил учащихся, на что последние громко отвечали: “Рады стараться, Ваше Императорское Величество”. Обращали на себя внимание своей молодцеватой выправкой малыши земского Щелковского училища, церковно-приходских школ и Сергиево-Елизаветинского училища.

Когда кончился церемониальный марш, Его Величество приблизился к хору учащихся, который исполнил «Славься». Патриотический подъем охватил детей. Несмолкаемое единодушное «ура» огласило площадь; дети стали бросать вверх свои фуражки, ученицы махали платками. Восторженное настроение детей передавалось и всем присутствовавшим взрослым. При кликах «ура» Его Величество, окруженный детьми, оставил в четвертом часу Царскую площадь. После чего счастливые дети стали стройными рядами расходиться по домам.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Каждая хозяйка сталкивалась с ситуацией, когда требуется накрыть на стол в считаные минуты. Возможно...
Странное дело: казалось бы, политика, футбол и женщины – три вещи, в которых разбирается любой. И вс...
Новая книга поэтессы Федоровой Валентины, сборник стихов «Время нас зовет вперед» объединяет три кни...
«Как прекрасна музыка души!» – четвёртая книга Валентины Федоровой....
Увлекательный автобиографический роман В.Федоровой рассказывает читателям историю одной из многих ру...
Новый сборник стихов Валентины Федоровой «Над миром звёздных озарений» объединяет четыре поэтических...