В клетке. Вирус. Напролом Скальци Джон
– И как оно было?
– Неприятно. Толпы, давка, много злобных взглядов. Как будто это я виноват в пробках. Меня так и подмывало сказать: люди, если бы это была моя вина, я бы не ехал сейчас с вами в этом чертовом поезде, а я еду.
– Да, похоже, неделька будет длинной, – заметила Ванн.
– Если протест не выбешивает людей, он неэффективен.
– Я не говорила, что он неэффективен. Я даже не говорила, что целиком его не одобряю. Я сказала только то, что сказала: неделя будет длинной. Ладно, проехали. У криминалистов для нас новости.
– Что за новости? – спросил я.
– О нашем мертвеце. Теперь мы знаем, кто он. И заодно кое-что еще.
– Прежде всего, – объявил Рамон Диас, – позвольте представить: Джон Сани, отныне больше не таинственный неизвестный.
Мы снова находились в визуализационной аппаратной и смотрели на очень сильно увеличенное подобие Сани, лежащее на столе в морге. Медэксперты предпочитали показывать оперативникам свою работу именно в таком виде – и гигиеничнее, и беспокойства меньше. Модель, выведенную сейчас Диасом на экран, можно было поворачивать и так и эдак, чтобы рассмотреть любую часть тела, которую эксперты сканировали или вскрыли. И никаких новых порезов – только давешняя рана на шее.
– Значит, навахо все-таки ответили, – заключила Ванн.
– Точно, – кивнул Диас. – Похоже, отправили данные примерно около полуночи по своему времени.
– Кто он? – спросил я.
– Насколько можно понять из переданной информации, практически никто, – ответил Диас. – В девятнадцать лет был осужден за пьяный дебош. Срока не получил – только общественные работы. Еще прислали свидетельство о рождении, страховку, выписки из медкарты, ведомости об успеваемости из средней школы до десятого класса.
– И как с оценками? – спросила Ванн.
– Тот факт, что он доучился только до десятого класса, говорит сам за себя.
– Ни водительских прав, ни других удостоверений личности? – спросил я.
– Нет, – сказал Диас.
– Что еще? – спросила Ванн.
– Ему был тридцать один год, здоровье так себе – изменение печени, больное сердце, начальные признаки диабета, что не слишком удивительно для человека с индейскими генами. Не хватает нескольких коренных зубов. Да, и рана на шее признана самонанесенной. Он порезал себя сам тем осколком бутылки, который вы нашли.
– Это все? – спросил я.
– Нет, – улыбнулся Диас, – не все. Есть еще кое-что, как мне кажется, для вас особенно интересное.
– Диас, хватит нагнетать, – посоветовала Ванн. – Показывай.
– Медики сделали рентгенограмму его черепа перед тем, как извлечь мозг, – сообщил Диас и вывел трехмерный скан на голову Сани. – Скажите, что вы видите.
– Святые угодники, – потрясенно выговорил я.
– Ну надо же, – после секундной паузы сказала Ванн.
На рентгенограмме виднелась сеть тянувшихся через весь мозг тонких завитков и спиралек, которые сходились в пяти узлах, радиально распределяясь по всей внутренней поверхности черепа; причем сами узлы соединялись между собой сложной сеткой связей.
Иными словами, это была искусственная нейронная сеть, предназначенная для сбора и передачи информации от мозга, показанная в мельчайших деталях. Подобные схемы имели только две категории людей. Я принадлежал к одной из них, Ванн – ко второй.
– Этот чувак – интегратор, – заключил я.
– Что известно о его мозговой структуре? – спросила Ванн у Диаса.
– Из отчета экспертов следует, что она соответствует тому, что мы наблюдаем у больных синдромом Хаден. Это подтверждается записями в его медицинской карте, где сказано, что в детстве он перенес менингит, который мог быть следствием вируса. Структура его мозга вполне может означать, что он интегратор.
– Шейн, – не отрывая взгляда от рентгенограммы, произнесла Ванн.
– Да?
– Что тут не так?
Я подумал с минуту, после чего наконец выдал:
– Этот парень не смог окончить среднюю школу.
– И что с того? – спросила Ванн.
– А то, что на интеграторов учат уже после университета. Им можно стать, только получив подходящую степень бакалавра, например по психологии. Вот вы какой курс окончили?
– Биологии. В Американском университете[9].
– Именно, – сказал я. – Вдобавок, чтобы тебя допустили в программу, нужно пройти кучу психологических и всяких других тестов. Это одна из причин, почему интеграторов так мало.
– Да, – поддакнула Ванн.
– А еще это дорого. Сам курс обучения.
– Не для того, кто учится. Все расходы покрывают НИЗ[10].
– Наверное, там очень разозлились на вас, когда вы ушли, – предположил я.
– Свои деньги от меня они получили с лихвой. Давайте вернемся к нашей теме.
– Хорошо. Значит, мы имеем вопрос: как парень, не окончивший среднюю школу, никак не засветившийся нигде за пределами Нации навахо и, стало быть, не прошедший курс подготовки интеграторов, смог обзавестись всеми этими проводами в голове? – я показал на рентгенограмму.
– Хороший вопрос, – похвалила Ванн. – Но не единственный. Что еще не так в нашей картине мира?
– А что в ней так?
– Я имела в виду конкретные детали.
– Зачем интегратору интегрироваться с другим интегратором?
– А точнее? – сказала Ванн.
– Я не знаю, как сформулировать еще точнее.
– Зачем интегратору интегрироваться с другим интегратором и приносить для этого гарнитуру?
Пару секунд я бессмысленно пялился на нее. Затем до меня дошло.
– Точно, мать его, гарнитура!
– Именно, – заключила Ванн.
– Чуть не забыл, – сообщил мне Диас, – я залез в ту гарнитуру, как вы просили, чтобы поискать какую-нибудь полезную информацию на микросхемах процессора.
– И как? Нашли?
– Нет. В гарнитуре вообще не было микросхем.
– Если там нет микросхем, значит она не работает, – сказал я. – Это фальшивая гарнитура.
– Вот и я так решил, – подтвердил Диас.
Я повернулся к Ванн:
– Слушайте, какого черта здесь вообще происходит?
– В каком смысле? – спросила она.
– В том смысле, что происходит черт-те что. У нас два интегратора, один из которых никак не может быть интегратором, и фальшивая гарнитура. Бессмыслица.
– Отпечатки пальцев на гарнитуре обнаружили? – спросила Ванн у Диаса.
– Да. Они принадлежат Сани – не Беллу, – ответил тот.
– Получается, принес ее Сани. – Ванн снова посмотрела на меня. – И что из этого следует?
– Может, Белл не знал, что Сани – интегратор? – сказал я. – А Сани не хотел, чтобы он узнал.
– Правильно, – похвалила Ванн.
– Да, но остается вопрос: зачем? – спросил я. – Какой смысл Сани было убеждать Белла в том, что он просто «турист»? Тем более что с поддельной гарнитурой он бы даже не смог притвориться «туристом». Если только нет другого способа соединения одного интегратора с другим, о котором я не знаю.
– Нет такого способа, – сказала Ванн. – Если попытаться поместить одного интегратора в голову другого, возникает что-то типа нейронной петли обратной связи. Так можно зажарить мозги обоим.
– Как в «Сканнерах»?[11]
– В чем?
– Это старое кино. Про типов с психокинезом, – ответил я. – Они умели взрывать людям головы.
– Ну, снаружи это не столь драматично, – улыбнулась Ванн. – Но внутри едва ли приятно. И так или иначе, это блокируется на сетевом уровне.
– То есть никакой связи, – сказал я. – Плюс самоубийство во всей красе.
Ванн промолчала, потом спросила после небольшой паузы:
– Сколько сейчас времени в Аризоне?
– У нас разница в два часа, значит там примерно полдевятого. Наверное. Они ведь в Аризоне мудрят с часовыми зонами.
– Вы должны сегодня же отправиться туда и кое с кем переговорить, – объявила Ванн.
– Я?
– Да, вы. Вы можете попасть туда за десять секунд, к тому же бесплатно.
– А ничего, что у меня там не будет тела?
– Вы не единственный хаден в штате ФБР, – напомнила Ванн. – Бюро держит запасные трилы во всех главных местных управлениях. Один припасен для вас в Финиксе. Он, конечно, не такой… изысканный, – она показала на мой трил, – но для дела сгодится.
– Навахо собираются сотрудничать с нами? – спросил я.
– Если мы скажем, что пытаемся расследовать смерть одного из них, может, и соберутся, – сказала Ванн. – У меня в управлении в Финиксе приятель работает. Я узнаю, сможет ли он чем-нибудь помочь. Давайте отправим вас туда часиков в десять по их времени.
– А нельзя мне просто позвонить?
– Вам нужно рассказать родным, что их сын или отец мертв, а потом задать кучу личных вопросов. Так что нет. Просто позвонить не получится.
– Это будет моя первая поездка в Аризону, – сообщил я.
– Надеюсь, вы любите жару, – сказала Ванн.
В десять ноль-пять я обнаружил себя стоящим перед каким-то лысым в местном управлении ФБР в Финиксе.
– Агент Бересфорд? – спросил я.
– Черт, жуть какая, – буркнул тот. – Этот трил три года стоял в углу без движения, и тут – на тебе. Будто статуя ожила.
– Сюрприз! – радостно объявил я.
– Я хотел сказать, мы на него шляпы вешали.
– Простите, что лишил вас офисной мебели.
– Только на один день. Агент Шейн?
– Так точно.
– Тони Бересфорд. – Он протянул руку, и я пожал ее. – Пользуясь случаем, хочу сказать, что никогда не прощу вашего отца за разгромную победу над «Санз» в Финале четырех.
– Ах, вы об этом, – протянул я – он говорил о папином втором кубке НБА. – Если мои слова вас утешат, то отец всегда говорил, что та серия была более напряженной, чем обычно.
– Очень мило с его стороны так врать, – вздохнул Бересфорд. – Пойдемте, познакомлю вас с Клахом.
Я попытался шагнуть – и не смог.
– Господи! – Ноги ни в какую не хотели идти.
– Что случилось? – Бересфорд остановился и повернулся ко мне.
– Вы не шутили, когда сказали, что эта штука не двигалась. Думаю, в нем что-то проржавело.
– Если вы подождете, я принесу вам банку смазки, – предложил Бересфорд.
– Хорошо. Только дайте секундочку. – Я запустил диагностическую систему трила. – Капец, это же «Метро курьер».
– Это плохо?
– «Метро курьер» для трилов – все равно что «форд-пинто»[12].
– Если хотите, мы могли бы арендовать для вас трил, – сказал Бересфорд. – Кажется, у «Энтерпрайзис» должно быть несколько в аэропорту. Только это займет уйму времени. Одни формуляры придется до конца дня заполнять.
– Ладно, обойдусь. – Диагностика показала, что трил исправен, что, в свою очередь, могло означать неисправность диагностики. – Попробую расходиться.
– Тогда идем. – Бересфорд отвернулся и пошел вперед, я заковылял следом.
– Агент Крис Шейн, офицер Клах Редхаус, – представил меня Бересфорд молодому человеку в форме, когда мы зашли в приемную. – Учился в Университете Северной Аризоны вместе с моим сыном. Вам повезло, что Клах приехал в Финикс по делам племени, а то пришлось бы топать пешком до Уиндоу-Рок, а это двести восемьдесят пять миль.
– Очень приятно, – сказал я и протянул руку.
Редхаус пожал ее и улыбнулся.
– Нечасто знакомлюсь с хаденами, – сказал он, – а уж агента ФБР из ваших вообще первый раз встречаю.
– Все когда-то бывает в первый раз, – глубокомысленно промолвил я.
– Вы хромаете?
– Детская травма, – сообщил я и добавил через секунду: – Это шутка.
– Я понял. Идемте, машина припаркована снаружи.
– Один момент, – сказал я и обратился к Бересфорду: – Возможно, мне этот трил понадобится на некоторое время.
– У нас он только пыль собирает, – сказал тот.
– Значит, ничего, если я оставлю его в Уиндоу-Рок ненадолго?
– Это как там народ решит, – заметил Бересфорд. – Наша официальная политика – уважать их суверенитет, поэтому, если они захотят, чтобы вы убрались, когда закончите дела, направляйтесь в наше управление во Флагстаффе. Я предупрежу их, что вы можете там появиться. Или закажите номер в отеле. Может, кто-нибудь сдаст вам чулан с розеткой.
– А что, есть проблемы? – спросил я. – Я не слишком сведущ в нюансах отношений между ФБР и навахо.
– Пока никаких проблем нет, – заверил Бересфорд. – В последнее время мы прекрасно сотрудничали, к тому же вас отвезет Клах, значит с вами тоже проблем нет. А вот насчет остального – кто знает. Лет двадцать назад правительство Соединенных Штатов дало навахо и многим другим коренным американским народам почти полную автономию, когда урезало Бюро по делам индейцев и Индейскую службу здравоохранения. Зато теперь у нас есть оправдание, чтобы игнорировать их самих и их проблемы.
– Вот как, – выговорил я.
– Черт, Шейн, у вас-то точно есть повод сопереживать им, – сказал Бересфорд. – Наше правительство только что перекрыло кислород хаденам, не так ли? Выходит, вы теперь почти как навахо.
– Я не совсем уверен, что такое сравнение всем понравится, – дипломатично заметил я.
– Разумно, – согласился Бересфорд. – Навахо на две сотни лет раньше попали в категорию «нас трахнуло правительство США». Им может не понравиться сравнение с новичками, только что запрыгнувшими в этот вагон. Зато теперь вы, вероятно, понимаете, отчего некоторые из них могут не очень хорошо отнестись к федеральному агенту с его расспросами. Поэтому будьте вежливы, уважительны и, если вам скажут уходить, – уходите.
– Понял.
– Отлично. А теперь идите. Клах – хороший парень. Не стоит заставлять его ждать.
Глава 10
Поездка до Уиндоу-Рок заняла четыре с половиной часа. Мы с Редхаусом то болтали на безобидные темы, то подолгу молчали. С явным интересом слушая мои истории о путешествиях с отцом по всему миру, он заметил, что сам путешествовал гораздо меньше и не так далеко.
– Я и побывал-то всего в четырех штатах, с которыми граничит Нация навахо, – сказал он. – И надолго ее покидал, только когда учился в колледже во Флагстаффе. А так почти все время здесь.
– А вы хотели поехать куда-нибудь?
– Конечно. В детстве все только и мечтают уехать из дома.
– Почти уверен, что так и есть, – поддакнул я.
– Я-то знаю, – улыбнулся Редхаус. – Но сейчас мне уже не хочется этого так сильно. Я стал старше, сильнее полюбил свою семью. У меня невеста. И работа.
– Вы всегда хотели быть полицейским?
– Нет, – ответил он и снова улыбнулся. – В колледже я учился на программиста.
– Какой неожиданный поворот.
– Незадолго до того, как я собрался в колледж, наш местный совет решил вложить деньги в огромный серверный комплекс рядом с Уиндоу-Рок. Он должен был обслуживать навахо и другие индейские народы, а также использоваться правительствами соседних штатов и даже федеральным правительством для обработки и хранения несекретной информации. Он бы обеспечил работой сотни навахо и принес в Уиндоу-Рок миллионы долларов. Солнечная энергетика и нулевые выбросы. Поэтому в колледже я решил учиться на программиста, чтобы получить работу дома. На сайте «Флагстафф ньюс» даже появилась статья обо мне и моих однокурсниках по Университету Северной Аризоны. Там нас назвали «силиконовые навахо», хотя мне лично это не очень понравилось.
– И что произошло?
– Мы построили комплекс, но никаких контрактов ни от штата, ни от правительства так и не поступило. Нам рассказали про урезание бюджета, реорганизацию и расстановку приоритетов, про новых губернаторов и грядущих президентов. И вот теперь у нас ультрасовременный центр, построенный по последнему слову науки, который используется на три процента. А на три процента много персонала не надо. Поэтому я пошел в академию и стал полицейским.
– Мне жаль, что так обернулось, – сказал я.
– На самом деле все неплохо. В нашей семье до меня уже были полицейские, так что, можно сказать, это теперь наша традиция. К тому же я делаю что-то хорошее, а это немало. Но если бы я знал, что мой диплом окажется бесполезным, я бы не брал столько лекций с восьми утра. А вы всегда хотели стать агентом ФБР?
– Я хотел стать экспертом-криминалистом, но, увы, диплом у меня по английской филологии.
– Ясно, – сказал Редхаус. – В общем, мы увидим серверный комплекс, когда будем подъезжать. Посмотрите, как выглядит вживую упущенная возможность.
Часом позже, на южной окраине Уиндоу-Рок, мы поехали вдоль большого, ничем не примечательного здания, с трех сторон окруженного солнечными батареями.
– Это оно? – предположил я.
– Точно. Одно хорошо – нам не надо столько солнечной энергии, сколько у нас есть, поэтому мы продаем ее в Аризону и Нью-Мексико.
– Хоть какая-то прибыль.
– Я бы не назвал это прибылью, – сказал Редхаус. – Просто наши компьютеры высасывают из нас деньги медленнее. Моя мама работает в Совете. Она говорит, что это продлится еще пару лет, не больше.
– А что будет со зданием?
– Это, как говорится, большой вопрос, агент Шейн. – Редхаус выпрямился, нажал кнопку на приборной доске и перешел на ручное управление. – Теперь давайте зарегистрируем вас в участке, а потом сможете встретиться с семьей Джонни Сани. Наверное, мой капитан захочет, чтобы вас сопровождал полицейский. Это ам не помешает?
– Вряд ли.
– Вот и хорошо, – кивнул Редхаус.
– Сопровождать будете вы?
– Возможно. – И он снова улыбнулся.
Семья Сани жила в ухоженном сдвоенном трейлере среди довольно-таки запущенного трейлерного парка на окраине Сомилла. Семья состояла из бабушки и сестры. Обе сидели на тахте и молча смотрели на меня.
– С чего ему убивать себя? – спросила меня его сестра Джейнис.
– Не знаю, – ответил я. – Я надеялся, вы поможете мне это понять.
– Как он это сделал? – спросила бабушка Май.
– Шимасани, может, тебе не стоит слышать про это? – сказала Джейнис.
– Стоит, – с усилием выговорила Май.
Я посмотрел на Редхауса. Он стоял рядом со стулом, где сидел я, и держал в руках предложенный ему стакан чая. Мне тоже предложили чай. Мой стакан стоял на столе между мной и родственниками Сани.
Редхаус кивнул мне.
– Он перерезал себе горло, – сказал я.
Май сверкнула на меня злобным взглядом, но промолчала. Джейнис держала бабушку за руку и смотрела на меня совершенно безучастно. Я выждал пару минут и заговорил:
– Из нашей картотеки следует… в общем, если честно, у нас вообще нет никаких данных на Джона.
– Джонни, – поправила Джейнис.
– Простите. Все данные на Джонни, которые мы имеем, пришли отсюда, из Нации навахо. Поэтому наш первый вопрос: почему так случилось?
– До прошлого года Джонни никогда не уезжал отсюда, – сказала Джейнис.
– Ясно, – ответил я. – И все-таки почему?
– Джонни был немного заторможенный, – сказала Джейнис. – В тринадцать лет мы отвели его к доктору. Тот сказал, что у Джонни ай-кью семьдесят девять или восемьдесят. Чтобы что-то понять, Джонни требовалось очень много усилий и времени. Мы оставляли его в школе сколько могли, чтобы он мог общаться с друзьями, но он не успевал за остальными, потом совсем перестал туда ходить, а мы не принуждали.
– Он не всегда был таким, – поправила Май. – Малышом он был очень смышленым. Но в пять лет заболел. И потом уже не был прежним.
– У него был синдром клетки?
– Нет! – воскликнула Май. – Он не был калекой. – Она замолчала, видимо осознав свою оплошность. – Простите.
Я поднял руку:
– Ничего страшного, все в порядке. Иногда люди заражаются синдромом Хаден, но не становятся запертыми. Хотя вирус все-таки может навредить. Вы сказали, он заболел. Как это проявлялось? У него был жар? А потом начался менингит?
– У него мозг раздулся, – сказала Май.
– Значит, менингит. Мы просканировали его мозг после его гибели, и выяснилось, что структура мозга такая же, как у хаденов. Но мы обнаружили и кое-что еще. В его голове оказалось то, что мы называем нейронной сетью.
Джейнис с недоумением посмотрела на Редхауса.
– Это такая аппаратура, – пояснил тот. – Позволяет отправлять и получать информацию.
– В моей голове дома она тоже есть, – сказал я и постучал по виску своего трила. – Это позволяет мне управлять этой аппаратурой отсюда, чтобы я мог находиться здесь, с вами.
Май и Джейнис казались сбитыми с толку.
– Но у Джонни ничего такого в голове не было, – наконец произнесла Май.
– Простите, если я бестактен, но вы совершенно в этом уверены? – спросил я. – Нейронную сеть нельзя поместить в голову случайно. Она вставляется специально для приема и передачи сигналов мозга.
– Он жил со мной всю жизнь, – сказала Май. – Он жил тут с его матерью и Джейнис, потом его мать умерла, и я заботилась о нем. Тут с ним такого не могло случиться.
– Значит, ее установили после того, как Джонни уехал, – заключил Редхаус.
– Кстати, – заметил я, – а почему Джонни вдруг решил уехать, если раньше никогда не покидал Нации навахо?
– Он нашел работу, – ответила Джейнис.
– Какую?
– Он говорил, что помощника-референта.
– У кого?
– Я не знаю.
– Джонни подговорил одного друга, чтобы тот отвел его в этот новый компьютерный дом в Уиндоу-Рок, – сказала Май. – Он слышал, что им там нужен уборщик, а это он умел делать. Он очень хотел помогать мне. Пошел туда и спросил про работу, а потом на следующий день ему велели снова прийти. И когда он вернулся в тот вечер, то дал мне тысячу долларов и сказал, мол, это половина его первой зарплаты на новой работе.
– На месте уборщика? – уточнил Редхаус.
– Нет, на другом, – поправила Май. – Он сказал, что, когда пришел туда, его спросили, не хочет ли он другую работу, где больше платят и можно путешествовать. Все, что нужно делать, – это выполнять разные поручения своего начальника. Он сказал, это что-то вроде старшего слуги.