Зимний излом. Том 1. Из глубин Камша Вера

Глава 2

Ракана (б. Оллария)

399 года К.С. 24-й день Осенних Молний

Бочку на коронацию не допустили – рожей не вышел и не рожей тоже, что его и спасло. Жирный горбоносый жеребчик с маленькими хитрыми глазками блаженствовал в деннике, Матильда бы с радостью поменялась с ним местами, но принцессам сено хрумкать никто не даст. Ее Высочество оперлась о руку царственного внука и под грохот оркестра сползла с крыльца. Праздничек, чтоб его, начался.

Альдо галантно зашвырнул бабку на многоопытную белую кобылу. Скотина сияла от золота, попону украшали геральдические звери, на уздечках брякали подвески, а грива была подобрана какими-то прищепками. Уроды, их бы так причесали!

Матильда разобрала поводья, незаметно тронув скрывавшие фляжку оборки, и, вспомнив об этикете, буркнула:

– Благодарю.

– Матильда, – прошипел король талигойский, – злиться будешь вечером, а сейчас веди себя прилично.

– Прилично? – принцесса ткнула пальцем в изуродованную лошадь. – Вот с этим?

– В Гальтаре на конях с неубранными гривами ездили только плебеи, – отрезал внучек, – ты просто не привыкла.

– И не привыкну, – предупредила Матильда. – Учти, это первый и последний раз.

– Учел, – подмигнул Альдо и поправил сползший на одно ухо кедровый венок. Матильда с ненавистью глянула на подданных во главе с Берхаймом и промолчала. Альдо сдвинул брови и вскочил в седло.

– Вперед, Ваше Высочество! – виконт Мевен, которому в великий день доверили пасти вдовствующую кучу, взял кобылу под уздцы. Стоило всю жизнь ездить верхом, чтоб на старости лет превратиться в тряпичный тюк.

Грохнула пушка, возвещая о начале церемонии, с наскоро сооруженной галереи рванула вверх голубиная стая, трубы завыли что-то победное.

– Да здравствует дом Раканов, – надтреснутым тенором проорал церемониймейстер Берхайм, – Слава!

Музыканты заткнулись, давая дорогу человеческим глоткам, белая кобыла громко заржала. Над таким только и можно, что ржать! Альдо вздыбил коня.

– Слава Талигойе! – возопил внук, цепляясь за поводья. – Слава тысячелетней Талигойе!

Матильда сцепила зубы и сосредоточилась на затылке капитана гимнетов. На галереях шипело и плевало здравицами ызаржье стадо, в небе кружили и гадили голуби, брякал подвесками линарец Его Величества внука. В Гальтаре повелителя на коронацию волок глава церкви, но просить о подобной услуге Левия не рискнул даже Альдо. А жаль, Матильда бы не отказалась услышать ответ кардинала.

– Слава Раканам! – надрывался Берхайм. – Слава великим Раканам!

– Да здгавствует Альдо Пегвый!

– Альдо Великий!

– Виват Талигойе, виват Раканам!

– Слава, – подхватила готовая жрать камарилья. – Да здравствует!.. Великий день... Какое счастье...

Падальщики! Ызарги на конской туше! Толстые и тонкие, старые и молодые, агариссцы и местные бряцали цепями, сияли драгоценностями, благоухали, чихали, наступали друг другу на ноги, извивались, галдели, били хвостами, воображая себя конями и орлами. Мразь!

Снова бухнули пушки. Много пушек. И еще раз... И еще... Четыре выстрела – начало движения. Оркестр заиграл очередной марш, очень неплохой. Твою кавалерию, это ж «Походная Балинта», искореженная, но узнаваемая! Сквозь проигрыши и барабанную дробь отчетливо прорывалась лихая знакомая мелодия. Такая же краденая, как золотые цепи на Берхаймах и Ванагах, как вся эта «победа».

– Да здравствует принцесса Матильда! – Темплтон! Дурачина, нашел чего орать! – Слава великолепной Матильде!

– Ваше Высочество, – взвыл некто с приклеенным к роже восторгом, – вы царственны! Царственны!

– Виват царственной Матильде, – ревел Ванаг. – Слава!

– Видишь, – промурлыкал Альдо, – как тебя любят.

Любят они! Как же, разбежались! Так любят, что сожрут и косточек не оставят.

– Едем? – хмуро осведомилась царственная Матильда. – Или пусть еще поорут?

– Пора, – Альдо и раньше не замечал чужих настроений, а уж сегодня и подавно. – Ты все помнишь?

– Твою кавалерию! – заверила принцесса и, не удержавшись, добавила: – Глаза б мои на этот балаган не глядели.

За Домом Скал всегда следует Дом Ветра, за Ветрами идут Волны, а за ними – Молнии. Повелители равны между собой, но первым идет Хозяин Круга. Сегодня это Окделлы, но как неприятно стоять рядом со Спрутом!

– Повелитель Волн! – словно в ответ проорал здоровенный конный герольд. – Да здравствует Повелитель Волн герцог Придд!

Плохо, что на коронации лишь три дома из четырех, но Дом Ветра почти мертв. Рокэ до суда не выйдет из Багерлее, а кроме него, живы лишь трое увезенных Манриками детей. Альдо даст им титулы и владения, но сначала Карла и его сестер нужно выкрасть или выкупить, а это не просто. В Ноймаринен и Придде принца считают наследником Олларов, но он – наследник Дома Ветра. Единственный.

Жертва Катарины Ариго не была напрасной. Не будь этого ребенка, Кэртиана лишилась бы одного из Великих Домов. Неважно, что в глазах несведущих Карл – бастард или Оллар; в его жилах течет кровь Борраска. Он – рожден главой Дома Ветра, но по нынешним законам мальчик – не Алва. Даже если Манрики пустят в ход исповедь Эрнани, это ничего не изменит. Опасен только Ворон. Святой Алан, какое счастье, что у Алвы нет законных детей и Альдо не стоит перед выбором – мир или жизнь ребенка. Как государь, сюзерен должен выбрать Кэртиану, но отправить на смерть невинного... Это страшно!

– Слава Повелителям Волн! – в увитые алыми бархатными розами ворота въехал Валентин. Теперь Ричард мог видеть, как выглядел он сам, ведь все Повелители следовали одним и тем же распоряжениям церемониймейстера Берхайма. Дик попытался представить вместо серого мориска Караса и заменить траурный бархат багряным. Кажется, он выглядел неплохо!

Раздался раскатистый барабанный бой. Валентин поравнялся с очередной аркой и осадил жеребца. Под ясным солнцем конь и всадник не казались снежными призраками, но ощущение угрозы, просыпавшееся в присутствии Повелителя Волн, никуда не делось. Барабаны смолкли, Придд выдернул из ножен клинок. Не шпагу – меч! Ричард тоже мог взять клинок, откованный во времена Алана. Не догадался!

– Кого ищет Повелитель Волн? – вопросил герольд. – И почему в его руках меч?

– Я ищу моего короля. – От звуков ненавистного голоса у Ричарда сжались зубы. – Моя рука и моя Честь принадлежат ему и Талигойе.

Эктор Придд тоже произносил эти слова, найденные Ричардом в старинных хрониках по просьбе Альдо.

– Займи свое место и жди, – велел герольд.

– Я буду ждать, сколько нужно.

– Так и будет!

Вновь зарокотали барабаны, к ним присоединилась флейта, Валентин вбросил меч в ножны и заставил мориска попятиться к фиолетовым всадникам. Это было нетрудно, Ричард проделал бы то же, не будь у Караса повреждена губа.

Повелитель Волн остановил коня рядом с вздымавшим фамильное знамя светловолосым пажом и поднял руку. Оркестр заиграл марш, не тот, что звучал в честь Окделлов, а более плавный. Мэтр Алессандри сочинил марши для всех Повелителей и походный цикл «Триумф Раканов», занимающий ровно столько времени, сколько продлится шествие к Нохе. Музыканты репетировали втайне. Ричард не был уверен, что даже Альдо слышал посвященную ему музыку, а музыка была хороша. Даже слишком хороша для потомка Эктора Придда.

Валентин привстал в стременах и направил мориска к отведенному Дому Волн месту. Ричард напрягся, он знал, что им со Спрутом предстоит встать рядом, но это было отвратительно. Мориск Валентина высоко, словно танцуя, поднимал ноги, встряхивая длинной нестриженой гривой. Наездник сидел в седле неподвижно, будто кукла или выходец. Ричард видел, как приближалось ненавистное длинное лицо, равнодушное, с презрительно выпяченной губой. Повелитель Волн думал не о великом празднике, а о том, как выказать свою неприязнь Дому Скал.

Когда между Карасом и серым оставалось не больше десятка бье, Спрут повернул коня. Мимо Дика проплыл чеканный профиль, сверкнула герцогская цепь, мягким серебром проструился плащ. Юноша смотрел на строй полуденных гимнетов и не сразу сообразил, что происходит что-то не то. Что именно, герцог Окделл не видел. Не мог видеть, но стук копыт не стихал, значит, Придд не остановился.

Чужая ненависть и отсутствующий Ветер уберегли Ричарда Окделла от необходимости стоять рядом с врагом, а Валентин был именно врагом. Личным врагом герцога Окделла и куда более опасным, чем Эстебан со всеми своими навозниками. Только прочитав завещание Эрнани, Ричард до конца осознал, чего можно ожидать от Спрутов. Сюзерен слишком великодушен, чтобы понять – Эктор Придд не спасал государство, он хотел захватить власть. И никто не сказал, что потомку предателя не придет в голову такая же мысль.

– Мой государь, Дом Молнии верен Дому Раканов, и порукой тому моя Кровь и моя Честь. – Крови пока хватает, а вот чести не осталось, теньент Эпинэ вышвырнул ее по приказу деда в канаву, даже не поняв, что творит. Честь, присяга, клятвы... Слова, которые для одних значат все, для других – ничего.

– Мы верим Повелителю Молний, – обрадовал Альдо замершего Дракко. В последнее время сюзерен предпочитал общество Дика и Айнсмеллера, а сам Робер, к вящей радости Никола, превратился в заправского южанина. Юг и север... Раньше это было просто Талигом.

– Что прикажет мой государь? – чужие слова, пустые, сухие, как змеиная кожа.

– Твой конь пойдет рядом с нашим, – возвестил сюзерен. Закатные твари, и как только Арчибальд сочинил этот бред? Сарассан с многосмертным бароном помогли, что ли? С этих станется!

– Я следую за моим государем, – покорно закончил ритуал Иноходец и развернул Дракко, одновременно заставив шагнуть вбок, чтобы пропустить Рокслея и Мевена с королевскими линарцами в поводу.

– Ваше Величество, – обрадовал герольд-распорядитель, – впереди – Дом Волн. Его глава жаждет предстать перед государем.

– Пусть герцог Придд приблизится. Мы желаем его видеть, – те же слова, те же жесты, только музыка другая. Если что сегодня и удалось, так это погода и марши.

– Повиновение королю! – Помощник герольда отделился от свиты и тяжелым коротким галопом поскакал к серой статуе. Повелитель Волн опять заявился в трауре, и траур этот отдавал не скорбью, а вызовом. Кому? Ричарду Окделлу или всему миру?

Заиграли трубы, и серебристый мориск по-оленьи сорвался с места. Роскошный конь! Если б Альдо ездил вполовину так хорошо, как Придд! Но лошадь, шпагу и гитару нужно чуять. Иначе учись не учись – выше курицы не взлетишь.

– Повелитель Волн явился на зов своего государя, – возвестил герольд-распорядитель тупым голосом. Почему равнодушие так часто принимают за величие, слабость – за доброту, а наглость за смелость? Волки не лают, а левретки не молчат.

– Мы слушаем герцога Придда, – сюзерен очередной раз тронул венок из королевского кедра, словно проверил, не упал ли.

– Мой государь, Дом Волн верен Дому Раканов, и порукой тому моя Кровь и моя Честь.

Ну и ледяная же бестия, но Спруту с Раканами по пути. Придды ничего не должны Олларам, кроме смерти. Началось с убийства Эктора, кончилось гибелью семьи.

– Мы верим Повелителю Волн, – именно так отвечали древние анаксы своим эориям. И укрепляли доверие заложниками и подачками.

– Что прикажет государь? – Придд знал ритуал назубок, Альдо мог быть доволен. Рвущиеся из души чувства портят память, хитрость и равнодушие ей полезны.

– Твой конь пойдет рядом с нашим, – произнес сюзерен, и Рокслей с Темплтоном повели королевских скакунов дальше мимо занятой оркестром галереи.

– Я следую за государем, – подтвердил Повелитель Волн. Серый мориск встал слева от Дракко. Молния, Волны, Ветер, Скалы...

Повелители равны друг перед другом и своим господином. Равны... Не предавший Фердинанда Алва, замысливший измену Эпинэ, обожающий сюзерена Дикон, непонятный, скользкий Придд. Четыре стихии, четыре судьбы, что у них общего, кроме Излома?

Линарец Альдо поравнялся с оркестром, и седой маэстро красиво опустился на колени, умудрившись не прерывать дирижирования. Зимнее солнце плясало по бросившей вызов золоту меди, барабаны и скрипки клялись в верности и сулили победы, но гитара без струн глушила грохот оркестра.

Рокслей замедлил шаг, из-за увитой зеленью балюстрады выскочили нарумяненные детишки в звездных платьицах, под ноги лошадям посыпались цветы и блестки, в небо взмыла очередная голубиная стая. Музыканты резко сменили ритм, заиграв нечто грозное и плавное, потом вступил хор – Робер не сразу сообразил, что поют на гальтарском. Альдо слушал, по-императорски скрестив руки на груди. Так вот почему лошадей анаксов водили под уздцы!

Торжественные аккорды затопили площадь, словно дым невидимого пожара. Ветер играл мишурой и блестками, осыпая замерших коней и мертвые цветы. Алая искра каплей крови дрожала на парике Матильды, сама вдовствующая принцесса смотрела поверх разукрашенной гирляндами стены – там, за горизонтом, был Алат. Сильная молодая рука вцепилась в золотые оборки, словно в уздечку, – Матильда его избегает. Почему? Уж не потому ли, что решила – это маршал толкает своего короля в пропасть?

Грохот барабанов слился с пушечными залпами, громко и слитно ударили колокола Святого Фабиана, ставшего Святым Аланом. Учитель, закрывший собой воспитанника, рыцарь, схватившийся за кинжал, кто из них более свят?

– Слава королю! – возвестил хор. – Слава и Вечность!

Поводыри повели коней навстречу Ветру и Скалам, но Ветра нет, и Дику придется ехать конь о конь с Валентином. Музыканты проводили кавалькаду бравурным маршем, из-за галереи показалась лиловая шеренга, обрывающаяся пронизанной солнцем пустотой.

– Что это значит? – Альдо осадил вскрикнувшего от неожиданной боли коня. – Отвечайте.

Отвечать было некому. Церемониймейстер Берхайм, обгоняя кортеж, мчался в Ноху, герольд-распорядитель с ужасом таращился на дыру, разделявшую лиловые и черные мундиры. Средь серых каменных плит вспыхнула, резанула по глазам сумасшедшая синяя искра. Кинжал! Кто-то воткнул его в щель, кто?!

– Принесите. – Альдо уже владел собой. Что-то буркнула, перехватывая поводья, Матильда. Дуглас Темплтон кивнул и быстро выдернул клинок.

– Дайте. – Руки сюзерена схватили сверкающую сапфирами рукоять, ничего не случилось. – Кто знает это оружие?

– Я, – на лице Валентина Придда не дрогнул ни один мускул. – Это кинжал Борраска, я полагал эту вещь достойным подарком в столь знаменательный день.

– Этот кинжал воистину бесценен, – глаза Альдо вспыхнули, – но как он оказался на плацу?

– Мой покойный отец считал необходимым изучение гальтарских манускриптов. – Повелитель Волн казался слегка удивленным. Словно ментор, которого спросили, почему ночами жгут свечи. – Согласно статуту Эрнани Святого, если герб Дома не разбит, но его глава не может присутствовать на важной церемонии, на том месте, где он должен стоять, вонзается в землю родовой клинок.

«Никто не может заменить никого, никто не может занять ничье место. Это оскорбляет анакса и весь мир». Так пишет Павсаний-старший. Мне казалось, его труды легли в основу сегодняшней церемонии. Я ошибся?

– Нет, – нахмурился Альдо, – ошибся Берхайм. Мы благодарим герцога Придда за исправленную ошибку.

– Я не предполагал, что у господина церемониймейстера нет трудов Павсания, – поднял бровь Спрут. – Граф Берхайм представлялся мне как главе Дома и заверил меня в том, что помощь ему не требуется.

– Берхайм переоценил свои знания, – скривился Альдо. – Герцог, предотвратив извращение древних обычаев, вы оказали нам большую услугу. Мы награждаем вас орденом Эвро, о чем будет объявлено на большом приеме.

– Дом Волн верен своему слову, – глаза Спрута стали жесткими. – Моя Честь и моя Кровь принадлежат моему королю и моему королевству.

– И знания тоже, – сюзерен явно сделал стойку на наследство Вальтера Придда. – Мы хотим знать историю клинка Борраска. Как вышло, что он хранился в Доме Волн?

– Он напоминал о нашем долге Дому Ветра, – холодно пояснил Валентин, – я намеревался его отдать. Теперь это проще, и я заплачу. Сполна.

Глава 3

Ракана (б. Оллария)

399 года К.С. 24-й день Осенних Молний

Ворота Нохи были распахнуты, гимнеты, цивильники и южане Эпинэ с трудом сдерживали рвавшихся увидеть короля горожан. Не прошло и двух месяцев, а Талигойя приняла и полюбила Альдо Ракана. Конечно, сумасшедшие и недовольные есть и будут – у Олларов прихвостней хватало, но талигойцы свое слово сказали. Цветы под ногами, голуби в безоблачном небе, здравицы, улыбки, нарядные платья – все это нельзя подделать. Окажись Эмиль Савиньяк сегодня в Ракане, он бы все понял и преклонил колено перед истинным сюзереном, но кавалерист все еще в Урготе. Ничего, они еще поговорят. Главное – уговорить Эмиля встретиться с Альдо, а дальше все выйдет само собой. Савиньяк отличит старое золото от олларской медяшки, а такие генералы Альдо нужны.

Ричарду мучительно захотелось обернуться и увидеть серьезное и светлое лицо короля, но юноша сдержался. Во-первых, их с сюзереном разделяли дружины Скал, Волн и Молний, а во-вторых, Повелитель Круга возглавляет коронационную процессию и смотреть он должен вперед и только вперед.

Карас поравнялся с двумя каменными стелами, словно стерегущими вход в аббатство. Мэтр Шабли, рассказывая о древностях, говорил, что они перенесены в новую столицу из Гальтары. Здесь, между древних камней, кортеж должен остановиться и ждать, пока Ричард Окделл сделает свое дело. Юноша, откинув плечи, сжал колени, но жеребец продолжал шагать вперед, и Дику пришлось потянуть за уздечку. Линарец обиженно всхлипнул и замер, на выметенную мостовую вновь упали кровавые розовые хлопья, а скованный церемониалом хозяин не мог ничего поделать. Герцог Окделл выпрямился в седле, слушая приветственный гул. Все было чудесно, вернее, было бы, если б не досадные мелочи. Сначала – подлая надпись на стене, потом старуха и, наконец, Карас. Бедняге досталось больше, чем казалось вначале.

Пушечный залп слился с колокольным перезвоном и боем часов. Полдень! Берхайм правильно рассчитал дорогу. Ричард спрыгнул на обрадованные камни, бросил поводья и пошел вперед мерным шагом гальтарского гимнета. В воротах Повелителя Скал ждали церемониймейстер и четверо клириков с орденскими голубями на груди.

– Все ли готово к встрече Государя? – больше всего на свете Ричард боялся сбиться, но память не подвела, недаром они с Берхаймом перерыли столько книг.

– Повелитель Скал может быть спокоен, – заверил церемониймейстер. – Кто из близких рядом с Государем?

– Ее Высочество вдовствующая принцесса, – ответил Дик. – Ее коня ведет Йоган-Йозев Мевен, подвластный Волнам.

– Повелители следуют за своим Государем?

– Кони Повелителя Молний и Повелителя Волн идут рядом с конем Государя. – Спруту верить нельзя, но он тут, на своем привидении в конском обличье. Моро и тот приятней.

– Ноха ждет Государя, – поднял руку Арчибальд Берхайм, – да здравствует идущий впереди! Да здравствует благой вестник! Да здравствует Повелитель Скал!

Да, сегодня по древнему закону впереди Ричард Окделл, но через год первым будет Ветер. Новый Ветер! Вороны больше не будут предвещать несчастья. Повелителем Ветров станет Карл Борраска, в небо Кэртианы взовьется белая ласточка, но пока мальчик слишком мал, его заменят отчим и опекун.

– Я доложу Государю, что Ноха ждет. – Когда-нибудь вместо «Государь» он скажет «анакс», когда-нибудь они поднимутся на площадку Мечей и над головой Альдо вспыхнет четверной ореол, но слава начинается сегодня. В Нохе.

– Его Высокопреосвященство Левий, – объявил светлоглазый священник в облачении епископа, – готов возложить венец на чело Его Высочества. Пусть Альдо Ракан войдет в храм и преклонит колени пред Создателем Всего Сущего. Он выйдет из обители владыкой земным.

– Мэратон! – произнесли губы Дика, и это было самым трудным, потому что было враньем. Не оливковое масло на лбу и не Создатель, которого нет, вознесли Альдо на престол предков. Он это сделал сам по воле Кэртианы.

Святой Алан, все должно быть по-другому! И так и будет! Вместо храмового купола – гальтарское небо, вместо эсператистских молитв – благословение богов и победы, достойные первых анаксов.

– Я возвращаюсь к моему Государю с благой вестью.

Преклонять колени перед разрисованными досками – оскорблять свою кровь, но сейчас иначе нельзя. Без поддержки Эсперадора и союзных государств Талигойе не продержаться. Из Олларии в древнюю столицу можно попасть только в обход, через Тронко, но там Дьегаррон и Бонифаций, с ними не договориться.

– Иди, сын мой. Кланниме![64]

Сын?! Ричард Окделл – сын своего отца, Повелитель Скал и верный вассал Альдо Ракана, но сюзерену приходится склоняться перед Агарисом и заключать договор с Гайифой и Дриксен. То же собирался сделать и отец. Надеялся ли Эгмонт Окделл на древние силы или рассчитывал только на силу мечей и родовую честь? Эгмонт Окделл был благороден и судил обо всех по себе, а его загнали в болота.

– Герцог Окделл, вам дурно?

– Нет, граф.

Древняя арка казалась рамой, в которую вставили пронизанную светом картину. Темплтон и Рокслей держали под уздцы королевских линарцев. Сверкали золотым шитьем мундиры, рядом с затянутым в алое Робером смертной тенью маячил Придд, а за спиной рос, заполняя все вокруг, торжествующий перезвон.

Храм был огромным, а Левий маленьким, по плечо покойному Адриану, если не меньше. Конечно, для мужчины рост не главное, то есть не самое главное, и все же, будь Левий повыше, Матильде было бы как-то спокойней и за кардинала, и вообще. Вдовствующая принцесса сама не знала, чего опасалась, но после избрания нового Эсперадора и прогулки по кладбищу ничего хорошего от церковных ритуалов не ждала. Вдовица так и не поняла, что за бред ей привиделся, но зеленые свечи в руках призраков и черный монах из головы идти не желали.

– Держись, – шепнул внук, подавая руку, – это не так уж и долго.

– Твою кавалерию! – скорей по привычке, чем от души, огрызнулась Матильда, проходя под тяжелой сводчатой аркой. В храме царил полумрак, по крайней мере в сравнении с залитыми солнцем улицами. И то сказать, свечи, сколько б их ни было, никогда не сравнятся с солнцем. Ее Высочество вдохнула напоенный курениями воздух и поежилась то ли от холода, то ли от тревоги. Строгий молодой клирик с поклоном вручил ей толстую серебристую свечу, такая же, но золотая досталась внуку, что-то громко и зло вздохнуло, Матильда не сразу поняла, что это орган. Звуки «Создателю всего сущего» отдавали детскими страхами и желанием выскочить из опасной полутьмы на солнце. Тильда Алати с детства ненавидела органные сопения и всю жизнь проторчала в Агарисе. Так всегда бывает – кричишь, что не любишь кошек, а кошки вот они, в твоей постели. Заползли и греются. Попробуй прогони.

Орган отстенал «Ураторэ»[65] и принялся за что-то новое, еще более замогильное, но на этом неприятности иссякли. Ничего не меркло и не дуло, Матильда помнила, на каком она свете, а сбоку твердо и медленно вышагивал вырядившийся в белое внук, а не призрак глупой девчонки, влюбившейся в недоношенного принца.

– Орстон, – завыл хор, – те урсти пентони меи нирати...[66]

Это песнопение Матильда еще не слышала. Музыка была хороша – светлая, величественная, строгая, под такую и впрямь поверишь во вселенскую справедливость. Надо спросить Левия, что это такое. И вообще нужно с ним поговорить, но так, чтоб Альдо не решил, что бабка за его спиной сговаривается с кардиналом. Внук от Высокопреосвященства не в восторге, а чего он ждал? Что ему сюда Берхайма в сутане пришлют? Агарису нужно вернуть Талиг в свое лоно, для такого дела каплуны не годятся, а Левий хотя бы не чужой, как-никак с Адрианом знался. Надо расспросить Его Высокопреосвященство про Руция и про то, что творится на его могиле.

Кедровая ветка вцепилась в шлейф не хуже репейника и потащилась за принцессой. Когда-то в Сакаци у нее на юбке повис рак, а Ферек его отдирал. Глупость какая... Принцесса содрала с лица неуместную улыбочку и покосилась на выстроившихся коридором клириков. В серых руках торчали длинные семерные свечи, горевшие желтым огнем, а впереди сверкали лампадами Рассветные Врата, пред которыми стоял кардинал в парадном облачении. Зеленой жути, вползшей в агарисский храм «Семи свечей», не было и следа – обычная благостная скука, приправленная политикой. Вечером начнут считать, кто за кем шел и что это значит.

– Возрадуемся, – рявкнул на талиг здоровенный клирик, – ибо сам Создатель возрадуется, когда вернется.

– И длиться радости Его вечно, – подхватил хор, – и каплей той радости быть радости нынешней.

Капля радости в ведре бед – вот что такое нынешний праздник. Талиг, может, и уцелеет. Если все эти Савиньяки с Ноймаринен так хороши, как про них говорят. А вот Альдо с Робером радости будет, что у Клемента при встрече с кошкой. Тут даже Левий не вытащит, наоборот. Олларианцы за объятия с Агарисом восемь шкур спустят, никакого Зверя не понадобится.

Рука внука с силой сжала локоть, предупреждая о ступеньках. И правильно, хороша бы она была, шмякнувшись посреди храма кверху задом. Такой зад лучше не показывать, особенно днем. Ее Высочество, величаво вздернув подбородок, ступила на огражденное кедровыми гирляндами возвышение и преклонила колени на подушку с вышитым голубем. Подушка была большой и мягкой, но простоять полчаса на коленках, когда тебе за шестьдесят, еще то удовольствие. Особенно без привычки.

Орган взвыл еще разок и смолк, служки высоко подняли истекающие воском свечи, четырежды ударил колокол, и Рассветные Врата медленно распахнулись. Меж серебряных створок показались нарисованный сад и семь раскрашенных статуй. Самым красивым был Адриан со своим львом. Говорят, святой и при жизни был хоть куда. Одно слово, Эпинэ.

– Кто ты? – произнес бархатистый мужской голос. – Тот ли, кого я ожидаю?

Левий! Всем ты хорош, только б росточку б тебе добавить. Вот был бы кардинал повыше, а Альдо поумнее, цены бы обоим не было.

– Я Альдо из дома Раканов, – звонко ответил внук. – По праву рода и по закону людскому – король Талигойский. Я пришел преклонить колена перед Создателем нашим.

– Клянешься ли ты именем Его, что сказанное тобой правда?

– Вечной душой клянусь.

– Кто вошел с тобой в храм?

– Мать моего отца, – голос Альдо звенел натянутой струной, – и мои вассалы.

– Чтут ли они Создателя нашего и ожидают ли Возвращения Его?

– Ручаюсь за них. Своим словом, своей жизнью, своей душой.

– Есть ли среди вошедших в храм тот, кто знает об Альдо из рода Раканов то, что не знает он сам? Тот, кто может сказать, что Альдо из рода Раканов не чист пред ликом Создателя и слуг Его? Тот, кто оспорит сказанное Альдо из рода Раканов? Тот, кто скажет: нет, Альдо Ракан не король Талигойский?

Если знаете, встаньте и ответьте. Свеча Истины зажжена. Пока не погас огонь, откройте тайное – и будете прощены.

Свеча истины... Желтый огонек в руках Левия. Как быстро она тает. Четыре минуты, какая малость, но можно встать, вернее, окончательно свалиться и покаяться.

Прокричать, что она, Матильда Алати, согрешила с Адрианом, с шадом, с Леворуким и Альдо не имеет прав на корону? Или не она, а Ида... Бедная курносенькая Ида, обожавшая Эрнани. Если бы она, так боявшаяся моря, заупрямилась, оба были бы живы, но Ида не хотела огорчать свою любовь и утонула вместе с ней.

Свеча все еще горит, а внук ждет. Он – Ракан, Ракан до мозга своих глупых костей, одно лицо с дедом! Ей никто не поверит, а если и поверит, все уже случилось. Альдо будет держаться за трон, а Робер не бросит Альдо. И она не бросит, потому что коронованный балбес – все, что у нее есть. Лаци, он, как тюрегвизе – выпил и забылся. Он молодой и он алат, а она привязала себя к Раканам, этого не разрубить... Упавшие листья к веткам не прикрутишь, как ни старайся.

Золотистая звездочка жалобно замигала и погасла. Огонь, Круг, жизнь – все кончается, а молодость кончилась уже давно.

– Альдо из дома Раканов, – в голосе Левия звучало удовлетворение, – нет никого, кто оспорил бы твое право. Нет никого, кто бы знал про тебя дурное. Ты чист в глазах слуг Создателя. Возблагодари же и восславь Его, ибо Он есть истина первая и последняя, начало всему и вместилище всего.

– Славлю Создателя устами и сердцем, – выкрикнул внук в серебряный рассвет. Громко выкрикнул. Анэсти тоже повышал голос, когда врал. Почему она не видела, что в Альдо столько от деда? Сын был почти алатом, а внук – талигоец. И дурак к тому же.

– Отрекся ли ты духов нечестивых? – для эсператистов что мармалюца, что охотнички золотые – все одно нечисть.

– Я не знаю таких. – Внук не знает, а вот с кем она на могиле Эсперадора согрешила?

– Верю слову твоему, сын мой. Да свершится предначертанное тебе при рождении твоем.

Маленькие, еще ниже кардинала клирики – и где он таких раздобыл? – встали позади Левия. Кардинал тронул наперсный знак.

– Возлюби всякого брата во Ожидании, как брата кровного. Смири гордыню свою пред Лицом Создателя. Почитай Пастыря своего и Отца своего. Почитай мать детей твоих и держи ложе свое нескверно. Не злоумышляй против брата своего во Ожидании. Не предавайся излишествам, теша плоть свою в ущерб духу.

– Мэдосэ, те урсти пентони меи нирати, – вполголоса попросил хор.