Башня Зеленого Ангела. Том 1 Уильямс Тэд

– На свете существуют самые разные виды мудрости, Деорнот. Если бы мы прислушались к простым людям, живущим во Фростмарше, когда они рассказали нам про появление зла в их землях, кто знает, каких бы страданий нам удалось избежать. Нет, Деорнот, любые разумные слова, старая песня или полузабытые истории, касающиеся этого меча, представляют сейчас для нас огромную ценность. – Джошуа не удалось скрыть беспокойство. – В конце концов, мы не знаем, какая нам может быть от него польза – и вообще, будет ли прок, если не считать древнего и не слишком понятного стихотворения.

Его перебил хриплый напевный голос, который произнес:

Джошуа и Деорнот удивленно обернулись и увидели в дверях Джелой, которая продолжила декламировать:

– Я слышала вас, принц Джошуа, у меня острый слух. Вы произнесли мудрые слова. Что же до сомнений в том, сможет ли помочь меч… – Она поморщилась. – Простите старую лесную женщину за прямоту, но, если мы не поверим в силу предсказания Ниссеса, что еще нам останется?

Джошуа попытался улыбнуться.

– Я не подвергаю сомнению то, что меч имеет для нас какое-то – огромное – значение, валада Джелой. Я бы только хотел более ясно понимать, какого рода оружием станут для нас Три меча.

– Как и все мы. – Джелой кивнула Деорноту, потом перевела взгляд на черный меч. – Однако у нас уже есть один из трех Великих мечей, а это больше, чем было сезон назад.

– Верно. Очень верно. – Джошуа прислонился спиной к каменному столу. – А благодаря вам мы находимся в безопасном месте. Я не слеп к дарам судьбы, Джелой.

– Но вы обеспокоены, – проговорила она. – Нам становится все труднее кормить постоянно растущее поселение, и будет еще сложнее управлять людьми, которые сейчас здесь живут.

– Причем многие из них даже не очень понимают, что они тут делают, они просто последовали за другими поселенцами. После такого холодного лета я не знаю, как мы переживем зиму.

– Люди прислушаются к вам, ваше высочество, – сказал Деорнот. В присутствии женщины-ведьмы Джошуа держался как осторожный ученик, а не принц. Деорноту это совсем не нравилось, и лишь частично удавалось скрывать раздражение. – Они станут делать то, что вы прикажете, и вместе мы переживем приближающуюся зиму.

– Конечно, Деорнот. – Джошуа положил руку на плечо друга. – Мы через многое прошли, и нас не остановят мелкие проблемы сегодняшнего дня.

Он собрался еще что-то сказать, но они услышали шаги на широкой лестнице снаружи, и вскоре в дверях появились юный Саймон и тролль, от которых не отставала ручная волчица Бинабика. Она понюхала воздух, потом камни по обеим сторонам двери, отправилась в дальний угол зала и легла. Деорнот с некоторым облегчением посмотрел ей вслед. Он видел много доказательств ее безвредности, но, в конце концов, он вырос в деревне Эркинланда, где волков считают демонами и рассказывают о них самые разные истории у камина.

– О! – весело вскричал Джошуа. – Пришел мой новый рыцарь, а с ним благородный посланник из далекого Иканука. Проходите, садитесь. – Он указал на ряд табуретов, оставшихся после вчерашнего праздника. – Мы ждем еще нескольких человек, включая графа Эолейра. – Принц повернулся к Джелой: – Вы его видели? С ним все в порядке?

– Несколько порезов и синяков. Он очень худой, ведь ему пришлось проделать долгий путь и у него было совсем мало еды. Но граф здоров.

Деорнот подумал, что Джелой не сказала бы больше ничего, даже если бы графа Над-Муллаха четвертовали и выпотрошили – она бы снова и очень быстро поставила его на ноги. Женщина-ведьма не демонстрировала принцу надлежащего уважения и имела, как считал Деорнот, некоторое количество исконно женских черт, но он был вынужден признать, что она великолепно делала то, за что бралась.

– Я рад это слышать. – Джошуа засунул руки под плащ. – Как здесь холодно. Давайте разведем огонь, чтобы у нас не стучали зубы, когда мы будем разговаривать.

Джошуа и остальные занялись беседой, а Саймон взял несколько кусков дерева из кучи в углу и сложил их в яму для костра, радуясь, что у него появилось дело. Он гордился тем, что являлся частью столь важной компании, но не мог до конца этого осознать.

– Расположи их так, чтобы внизу они стояли широко, а верхушки соедини вместе, – посоветовала Джелой.

Саймон сделал, как она сказала, соорудив конус из дерева в самом центре горки пепла. Закончив, он огляделся по сторонам. Грубая яма для огня казалась не к месту на полу из тщательно обработанных плиток, как будто в одном из больших домов у него на родине поселились животные. В длинном зале он не обнаружил ничего похожего на очаг, сооруженный ситхи, и ему стало интересно, как они обогревали помещение. Но он вспомнил Адиту, которая бежала босиком по снегу, и решил, что они, наверное, обходились без огня.

– Это место на самом деле называется Дом Прощания? – спросил он у Джелой, когда она подошла к нему, держа в руках кремень и кресало.

Она не ответила на его вопрос, присела около ямы и подожгла куски коры вокруг сложенного дерева.

– Можно сказать и так. Я бы назвала его Зал Прощания, но тролль поправил мой язык ситхи. – Она сдержанно улыбнулась, когда завиток дыма медленно проплыл мимо ее рук.

Саймон решил, что она, видимо, пошутила, но уверенности у него не было.

– «Прощание», потому что именно здесь две семьи расстались?

– Да, я думаю, что они попрощались в этой комнате. И здесь заключили договор. Думаю, у ситхи он имеет или имел другое имя задолго до того, как они приняли решение идти дальше разными путями.

Значит, он не ошибся: видение показало ему прошлые события в этом месте. Саймон задумчиво оглядел зал с колоннами из украшенного резьбой камня, по-прежнему ослепительно чистые, с острыми гранями, несмотря на то что миновало бессчетное множество лет. Народ Джирики когда-то славился своими искусными строителями, но сейчас их дома в лесу были переменчивыми и непостоянными, словно гнезда птиц. Возможно, ситхи поступали мудро, нигде не пуская корни. И все же, – подумал Саймон, – дом, который никогда не меняется и остается на своем месте, – это самое ценное сокровище в мире.

– А почему две семьи разделились?

– Для таких серьезных перемен всегда есть несколько причин, – пожав плечами, проговорила Джелой, – но я слышала, что к их разногласиям какое-то отношение имели смертные.

Саймон вспомнил последний жуткий час в Ясире.

– Королева норнов, Утук’ку, была разгневана из-за того, что ситхи не… изгнали смертных с их земель, – продолжала Джелой. А также тем, что Амерасу не предоставила смертных их судьбе. Нас, смертных. Таких, как я.

Саймону было тяжело и невероятно стыдно слышать имя Амерасу, Рожденной на Корабле: ведь ее убийца сказал, что следовал за ним до Джао э-Тинукай’и.

Женщина-ведьма мгновение на него смотрела.

– Я склонна иногда забывать, как много ты видел, мальчик. Надеюсь, ты не забудешь, когда придет твое время.

– Какое время?

– Что же до расставания ситхи и норнов, – продолжала она, не обращая внимания на его вопрос, – смертные с ним связаны, но говорят, что у обоих домов были сложные отношения даже там, откуда они пришли.

– В Саду?

– Так они называют то место. Я не слишком хорошо знаю прошлое ситхи – такие вещи никогда меня не занимали. Я предпочитаю иметь дело с тем, что находится передо мной, с вещами, которые можно потрогать, увидеть и поговорить с ними. Там были женщина ситхи и мужчина хикеда’я. Она умерла. И он тоже умер. Обе семьи испытывали горечь. Древние дела, мальчик. Если снова увидишь своего друга Джирики, спроси у него – в конце концов, это история его семьи.

Джелой встала и отошла, оставив Саймона греться у огня.

Древние истории подобны крови. Они наполняют людей, даже когда те этого не знают и не думают о них. – Саймон мгновение размышлял. – Но стоит наступить трудным временам, они возникают со всех сторон. И это тоже подобно крови.

Пока он сидел, погрузившись в размышления, пришел Хотвиг со своей правой рукой Озберном. Следом за ними появились Изорн и его мать, герцогиня Гутрун.

– Как сегодня моя жена, герцогиня? – спросил Джошуа.

– Она неважно себя чувствует, ваше высочество, – ответила та. – Иначе непременно пришла бы с нами. Впрочем, такого следовало ожидать. Как вы знаете, дети создают проблемы не только после того, как появляются на свет.

– Я знаю очень мало, милая леди. – Джошуа рассмеялся. – Особенно про такие вещи. Мне еще не доводилось быть отцом.

Вскоре пришел Стрэнгъярд в сопровождении графа Над-Муллаха. Эолейр сменил дорожный костюм на одежду тритингов – бриджи и рубашку из толстой коричневой шерсти. На шее у него была золотая цепь, черные волосы собраны на затылке в длинный хвост. Саймон вспомнил, что видел его давным-давно в Хейхолте, и в очередной раз поразился странностям Судьбы, которая передвигает людей по миру, точно фигуры в игре шент.

– Добро пожаловать, Эолейр, добро пожаловать, – сказал Джошуа. – Благодарение Эйдону, мое сердце наполняет радость, что я снова тебя вижу.

– И мое, ваше высочество. – Граф бросил сумки, которые принес с собой, к стене у двери, затем коротко преклонил одно колено, встал, и они с Джошуа обнялись. – Привет от народа Эрнистира в ссылке.

Джошуа быстро представил Эолейра тем, с кем он еще не встречался. Саймону граф тепло улыбнулся и сказал:

– Я кое-что слышал о твоих приключениях с тех пор, как сюда прибыл. Надеюсь, ты уделишь мне немного своего времени и мы поговорим.

Польщенный его вниманием Саймон кивнул.

– Конечно, граф.

Джошуа подвел Эолейра к длинному столу, на котором лежал Шип, торжественный и наводивший ужас, как король на похоронных дрогах.

– Знаменитый меч Камариса, – сказал эрнистириец. – Я много о нем слышал, и сейчас у меня странное чувство: наконец-то я его вижу и понимаю, что он действительно существует и выкован из металла, как и любое другое оружие.

Джошуа покачал головой.

– Нет, он не совсем похож на обычное оружие.

– Могу я к нему прикоснуться?

– Разумеется.

Эолейр с трудом сумел приподнять рукоять с каменного стола. Вены у него на шее напряглись и выступили под кожей, когда, приложив все силы, он попытался взять меч со стола. В конце концов он сдался и вытер мокрые от пота пальцы.

– Тяжелый, точно мельничный камень.

– Иногда. – Джошуа похлопал его по плечу. – В другие времена он становится легким, точно перышко. Мы не знаем, почему так происходит и какая нам будет от него польза, но ничего другого у нас нет.

– Отец Стрэнгъярд рассказал мне про стихотворение, – сказал граф. – Думаю, я смогу многое вам поведать про Великие мечи. – Он оглядел комнату. – Если сейчас подходящее время.

– У нас военный совет, – просто ответил Джошуа. – Этим людям можно рассказать все, и мы с нетерпением ждем новостей про мечи. Разумеется, еще мы хотим услышать про ваш народ. Насколько я понимаю, Ллут мертв. Примите наши искренние соболезнования. Он был поразительным человеком и прекрасным королем.

– А также его сын Гвитинн, – кивнув, добавил Эолейр.

Сэр Деорнот, сидевший рядом, застонал.

– О боги, какая ужасная новость! Он выступил из Наглимунда почти сразу после осады. Что произошло?

– Его захватили бандиты Скали из Кальдскрика и жестоко убили. – Эолейр опустил глаза. – Бросили тело у подножия горы, как мусор, и ускакали.

– Да будут они прокляты! – прорычал Деорнот.

– Мне стыдно называть их своими сородичами, – сказал Изорн.

Его мать кивнула, соглашаясь.

– Когда вернется мой муж, он разберется с Острым Носом. – Ее слова прозвучали так уверенно, будто она говорила про то, что вот-вот наступит рассвет.

– Тем не менее мы все здесь соотечественники, – сказал Джошуа. – Мы один народ. И вместе выступим против общих врагов. – Он показал на табуреты, стоявшие у стены. – Прошу вас, садитесь. Нам придется самим разбираться со своими проблемами: и я подумал, что чем меньше наша группа, тем легче будет говорить открыто.

Когда все расселись, Эолейр рассказал о падении Эрнистира, начиная с бойни у Иннискрича и смертельной раны Ллута. Едва он начал говорить, как снаружи донесся какой-то шум, и через мгновение в зал ввалился старый шут Тайгер, а следом за ним Санфугол, который вцепился в его рубашку, пытаясь остановить.

– Так-так! – Старик уставился на Джошуа покрасневшими глазами. – Ты знаешь про верность не больше твоего брата-убийцы!

Он покачнулся, когда Санфугол в отчаянии снова потянул его на себя. Волосы у Тайгера – те, что еще остались, – торчали в разные стороны, щеки алели от чрезмерно выпитого вина.

– Пойдем отсюда! – сказал арфист. – Прошу прощения, мой принц, он неожиданно выскочил передо мной и…

– Подумать только, после стольких лет службы, – захлебываясь, заявил Тайгер, – что меня… меня… исключили, – он произнес это слово старательно и гордо, не замечая, что у него на подбородке застыл сгусток слюны, – изгнали и не допускают на советы, в то время как я был ближе всех к королю и его сердцу…

Джошуа встал и печально посмотрел на шута.

– Когда ты в таком состоянии, я не могу с тобой разговаривать, старик. – Он нахмурился, наблюдая за тем, как Санфугол сражается с Тайгером.

– Я помогу, принц Джошуа, – сказал Саймон.

Он не мог больше смотреть на то, как унижается старик. Саймон и Санфугол сумели развернуть Тайгера, и, как только шут оказался спиной к принцу, казалось, боевой запал его покинул, и он не сопротивлялся, когда его повели к двери.

Снаружи, на вершине горы, дул ледяной ветер, Саймон снял плащ и завернул в него Тайгера, который уселся на верхней ступеньке – куча выступавших под тонкой кожей костей – и сказал:

– Кажется, меня сейчас вырвет.

Саймон похлопал шута по плечу и беспомощно посмотрел на Санфугола, во взгляде которого не увидел ни капли сострадания.

– Он все равно что ребенок, – проворчал арфист. – Нет, дети ведут себя лучше. Взять, например, Лелет, которая вообще не разговаривает.

– Они же от меня узнали, где найти проклятый черный меч, – пробормотал Тайгер. – Я им сказал, куда идти. И про другой тоже, который Элиас отказался взять. «Ваш отец хочет, чтобы он принадлежал вам», – сказал я ему, но он не желал меня слушать. Бросил на землю, как змею. А теперь еще и черный меч. – По щеке с седыми бакенбардами сбежала слеза. – Он вышвырнул меня, точно кожуру от апельсина.

– Он о чем? – спросил Саймон.

Санфугол поморщился.

– Он что-то рассказал принцу про Шип перед тем, как вы отправились его искать. А остального я не понимаю. – Он наклонился и взял Тайгера за руку. – Уф! Хорошо ему жаловаться – он не должен играть роль няньки для самого себя. – Арфист кисло улыбнулся Саймону. – Ладно, наверное, и у рыцарей бывают плохие дни, верно? Когда люди нападают на тебя с мечом в руках и все такое? – Он потянул шута на себя, заставив его встать, и стал ждать, когда старик восстановит равновесие. – У нас с Тайгером сегодня отвратительное настроение, Саймон. Ты тут совершенно ни при чем. Приходи как-нибудь ко мне, и мы выпьем вина.

Санфугол отвернулся и пошел прочь по качавшейся на ветру траве, пытаясь поддерживать шута и одновременно не подпускать его слишком близко к своей чистой одежде.

Когда Саймон вернулся в Дом Прощания, Джошуа ему с признательностью кивнул, и Саймон подумал, что довольно странно получать благодарность за такое неприятное дело. Эолейр заканчивал рассказ о падении Эрнисдарка и бегстве своего народа в горы Грианспог. Когда он заговорил о том, что под руководством дочери короля оставшиеся в живых эрнистирийцы ушли в пещеры, которых великое множество, герцогиня Гутрун улыбнулась.

– Мегвин умная девочка. Вам повезло, что она у вас есть, раз уж жена Ллута оказалась такой бесполезной, как вы утверждаете.

На лице графа появилась печальная улыбка.

– Вы правы, леди. Мегвин действительно дочь своего отца. Я даже думал, что она станет лучшим правителем, чем Гвитинн, который иногда отличался невероятным упрямством, однако сейчас я в этом не так уверен.

Эолейр рассказал о странностях Мегвин, ее видениях и снах и о том, что они привели его и дочь Ллута в самое сердце горы, в древний каменный город Мезуту’а. Когда он заговорил о самом городе и его необычных обитателях, дваррах, все слушали в потрясенном молчании, и только на Джелой и Бинабика, казалось, история Эолейра не произвела особого впечатления.

– Поразительно, – прошептал Стрэнгъярд, глядя на сводчатый потолок Дома Прощания, как будто вдруг оказался под горой Грианспог. – Зал Узоров! Какие чудесные истории, наверное, там написаны!

– Вы сможете прочитать их позднее, – улыбнувшись, сказал Эолейр. – Я рад, что дух учения пережил злую зиму. – Он снова повернулся к собравшимся. – Но, наверное, важнее всего то, что рассказали нам дварры про Великие мечи. Они утверждают, что именно они выковали Миннеяр.

– Мы немного знаем историю Миннеяра, – сказал Бинабик, – и дварры – или двернинги, как их называют северяне, – в ней участвуют.

– Но больше всего нас интересует, где находится Миннеяр, – добавил Джошуа. – У нас есть один меч. Второй у Элиаса. Третий…

– Почти все в этом зале видели третий, – перебил его Эолейр, – а также знают место, где он сейчас лежит, – если дварры не ошиблись. Они говорят, что Миннеяр отправился вместе с Фингилом в Хейхолт, но Престер Джон его нашел… и назвал Сияющим Когтем. Если они правы, его похоронили вместе с вашим отцом, Джошуа.

– О Боги! – пробормотал Стрэнгъярд, и его слова были встречены мгновением потрясенного молчания.

– Я держал его в руке, – изумленно проговорил наконец Джошуа. – И сам положил на грудь отца. Как Сияющий Коготь может быть Миннеяром? Отец ни разу ни словом об этом не обмолвился!

– Чистая правда, – на удивление резко сказала Гутрун. – Он даже моему мужу не открыл его тайну. Он повторял, что это очень старая и не имеющая особого значения история. – Она покачала головой. – Вечные секреты!

Саймон, который тихо слушал, вдруг заговорил:

– А разве он не принес Сияющий Коготь из Варинстена, в котором родился? – Саймон посмотрел на Джошуа, неожиданно испугавшись того, что ведет себя слишком нахально. – Я хотел сказать, ваш отец. Так мне говорили.

Джошуа задумчиво нахмурился.

– Эту историю рассказывали многие, но, если подумать, я ни разу не слышал ее от отца.

– Конечно, конечно! – Стрэнгъярд выпрямился и хлопнул в ладоши. Повязка сползла с его глаза, и уголок прикрыл переносицу. – Проход, который так беспокоил Ярнаугу, тот самый, что описан в книге Моргенеса! Там говорится, что Джон спустился вниз, чтобы встретиться с драконом – с копьем в руках! Копье! О боги, как же мы были слепы! – Священник хихикнул совсем как мальчишка. – А вышел он оттуда с Сияющим Когтем! О, Ярнауга, почему тебя нет с нами!

Принц поднял руку.

– Нам следует многое обдумать, а также вспомнить древние легенды, но сейчас перед нами стоит гораздо более серьезная проблема. Если дварры правы, а я чувствую, что это так – кто станет сомневаться в истинности столь безумной истории в наши невероятные времена, – мы должны добыть меч, и неважно, какое у него имя, Сияющий Коготь или Миннеяр. Он лежит в могиле моего отца на Свертклифе, прямо за стенами Хейхолта. Мой брат, стоя на одном из бастионов, может смотреть на могильные холмы. На рассвете и закате эркингарды проходят торжественным строем по краю скалы.

Момент головокружительной радости прошел. В наступившей давящей тишине Саймон почувствовал, что у него рождается идея, смутная и еще не сформировавшаяся, поэтому не стал ничего говорить вслух. Среди прочего она была еще и пугающей.

– Это еще не все, ваше высочество, – заговорил Эолейр. – Я рассказал вам про Зал Узоров и карты раскопок и строительства, которые хранят дварры. – Он встал и подошел к седельным сумкам, оставленным у двери, несколько рулонов из промасленной кожи вывалились на пол. – Я привез чертежи тоннелей, дварры прокопали их под Хейхолтом в те времена, когда замок назывался Асу’а и принадлежал ситхи.

Стрэнгъярд первым вскочил и, опустившись на колени, с нежной осторожностью любовника развернул один из рулонов.

– О! – выдохнул он. – О да! Да! – Его восторженная улыбка уступила место озадаченному выражению. – Должен признаться, – проговорил он наконец, – что я несколько… разочарован. Я не думал, что карты дварров окажутся… О боги!.. Такими грубыми.

– Карты нарисовали не дварры, – нахмурившись, сказал Эолейр, – они – результат невероятно старательной работы двух эрнистирийских писцов, которые трудились почти в полной темноте на небольшом пространстве, в пугавшем их месте, копируя нанесенные на камень карты дварров так, чтобы я смог вынести их на поверхность.

– О! – в ужасе вскричал священник. – О! Простите меня, граф! Мне так жаль…

– Не имеет значения, Стрэнгъярд. – Джошуа повернулся к графу Над-Муллаха. – Это неожиданный и очень ценный дар, Эолейр. В тот день, когда мы наконец окажемся перед стенами Хейхолта, мы обратимся к небесам, благословляя твое имя.

– Не стоит меня благодарить, Джошуа. Но, по правде говоря, это была идея Мегвин. Я не знаю, какая от них будет польза, но знание никогда не бывает лишним, и я уверен, что ваш архивариус со мной согласен. – Он показал на Стрэнгъярда, который ползал среди рулонов из промасленной кожи, точно поросенок, обнаруживший кучу трюфелей. – Но, должен признаться, я пришел к вам в надежде на нечто большее, чем благодарность. Я покинул Эрнистир, чтобы найти армию повстанцев и с вашей помощью изгнать Скали из Кальдскрика с наших земель. Но вы находитесь в таком положении, что вам не по силам отправить армию вообще куда-либо.

– Нет. – На лице Джошуа появилось мрачное выражение. – Нас все еще слишком мало. К нам каждый день приходят новые люди, но потребуется много времени, прежде чем мы сможем послать даже небольшой отряд в помощь Эрнистиру. – Он встал и немного прошел по комнате, потирая обрубок правого запястья, словно тот причинял ему боль. – Наша борьба подобна сражению с завязанными глазами: мы не знали и не понимали, какие силы выступают против нас. Теперь же, когда к нам пришло осознание природы наших врагов, становится ясно, что сейчас у нас нет возможности им противостоять и мы можем лишь прятаться здесь, в самом отдаленном районе Светлого Арда.

– Если бы мы нанесли удар где-то, мой принц, – наклонившись вперед, сказал Деорнот, – люди поднялись с вашим именем. Очень мало кто кроме тритингов знает, что вы живы.

– Это так, принц Джошуа, – поддержал его Изорн. – Я знаю, что в Риммерсгарде многие ненавидят Скали, некоторые помогли мне спрятаться, когда я бежал из военного лагеря Острого Носа.

– О том, что вы живы, в Эрнистире также ходят невнятные слухи, – добавил Эолейр. – Возможность рассказать об этом моему народу, живущему в Грианспоге, сделает мое путешествие исключительно удачным.

Джошуа, который расхаживал по комнате, остановился.

– Вы принесете им больше, граф Эолейр. Клянусь вам, вы дадите своему народу надежду. – Он потер глаза, словно человек, который проснулся слишком рано. – Клянусь Деревом, какой день! Давайте прервемся, чтобы перекусить. К тому же я хочу обдумать то, что услышал. – Джошуа устало улыбнулся. – И мне нужно навестить жену. – Он помахал рукой в воздухе. – Вставайте, все. Кроме вас, Стрэнгъярд, полагаю, вы захотите остаться?

Архивариус, окруженный рулонами из овечьих шкур, даже не слышал его вопроса.

Прайрат, который погрузился в темные, подобные лабиринту, запутанные размышления, некоторое время не замечал новый звук.

Когда тот наконец пробился сквозь туман его мыслей, он резко остановился, не сделав следующего шага.

«Азха ши’ши т’чако, урун ши’ши бабекро…»

Звук, поднимавшийся со стороны темной лестницы, был слабым, но зловещим, мрачный напев, пронизанный болезненным диссонансом, который мог быть задумчивым ворчанием паука, который опутывал шелковой нитью свою жертву. Медленно, с придыханиями, звук скользил между нотами с уверенностью, говорившей о том, что кажущееся отсутствие мелодии намеренно – и основано на совершенно ином понимании музыки.

«Мадхал самат’ай Джаббак с’эра мемекеза санайха-з’а Нинайек ши’ши, хамат’тке аграж’а с’эра йе…»

Другой, более слабый человек наверняка повернулся бы и помчался наверх, в залитые дневным светом комнаты замка, не желая встречаться с тем, кто издавал столь неприятные звуки. Однако Прайрат ни секунды не колебался и, стуча сапогами по каменным ступеням, стал снова спускаться по лестнице. Вторая мелодия присоединилась к первой, такая же чуждая и жутко терпеливая, и вместе они принялись завывать, точно ветер в трубе.

Прайрат добрался до площадки и свернул в коридор. Два норна, стоявших перед тяжелой дубовой дверью, тут же смолкли. Они без особого интереса, слегка оскорбительно, точно коты, которых потревожили, когда они грелись на солнце, смотрели, как он приближается.

Прайрат подумал, что они слишком крупные для хикеда’я: очень высокие и худые, словно оголодавшие нищие. Их серебристо-белые пики были опущены, а мертвенно-бледные лица прятались внутри капюшонов.

Прайрат не сводил с норнов глаз. А они с него.

– Ну? Будете на меня пялиться или все-таки откроете дверь?

Один из норнов медленно склонил голову.

– Да, лорд Прайрат.

В ледяном голосе с сильным акцентом не прозвучало даже намека на почтение. Он развернулся и потянул на себя огромную дверь, за которой открылись коридор, залитый алым светом факелов, и очередная лестница. Прайрат прошел между двумя стражами и начал спускаться вниз; дверь у него за спиной захлопнулась. Не успел он сделать и десяти шагов, как жуткая паучья мелодия зазвучала снова.

Молоты с громким лязгом и грохотом поднимались и опускались, выковывая из остывавшего металла вещи, полезные для короля, который сидел в окутанном тенями тронном зале далеко наверху. В кузнице царил страшный шум, а вонь – сера, раскаленное добела железо, опаленная земля, превратившаяся в сухую соль, даже сладковатый запах обожженной человеческой плоти – была невыносима.

Уродство мужчин, носившихся взад-вперед по огромному помещению кузницы, производило жуткое впечатление, как будто дикий жар в подземной пещере расплавил их, точно куски бракованного металла. Даже тяжелая, подбитая ватой одежда не скрывала плачевного состояния рабочих. На самом деле Прайрат знал, что в оружейной мастерской Элиаса остались только существа с безнадежно сломанными телами или духом или и то и другое. Кое-кому посчастливилось сбежать из этого ужаса. Но большинство сильных мужчин погубили тяжелый труд и жестокий надсмотрщик Инч. Прайрат сам собрал несколько маленьких групп, чтобы они помогали ему в экспериментах. А то, что от них осталось, в конце концов вернулось сюда, чтобы после смерти накормить печи, которым они служили при жизни.

Советник короля прищурился, глядя сквозь заполнявшие помещение клубы дыма на рабочих, которые с трудом передвигались под тяжестью огромных грузов или, точно обожженные лягушки, шарахались от очередного вырвавшегося языка пламени. Так или иначе, – подумал Прайрат, – Инч сумел избавиться от тех, кто был привлекательнее или умнее его самого. На самом деле, – подумал Прайрат, улыбнувшись собственной остроумной жестокости, – если таков стандарт красоты, чудо, что хоть кто-то остался в огромных залах, чтобы разжигать огонь и работать с расплавленными металлами.

В грохоте молотов было нечто убаюкивавшее, и в этот момент почти покоя Прайрат услышал скрип у себя за спиной и медленно, стараясь не выказывать поспешности, на случай, если кто-то за ним наблюдал, обернулся. Он хотел, чтобы все знали, что ничто не может напугать Красного священника. Увидев источник звука, Прайрат ухмыльнулся и сплюнул на каменный пол.

Огромное водяное колесо занимало большую часть стены у Прайрата за спиной. Громадное деревянное сооружение, одетое в сталь и закрепленное на перекрестье, вырубленное из ствола могучего дерева, забирало воду из мощного потока, который протекал через всю кузницу, поднимало ее и выливало в сложный лабиринт желобов. А они, в свою очередь, направляли воду в разные места кузницы, чтобы охлаждать металл или гасить огонь, или даже – редко, когда на Инча находило соответствующее настроение, – на страдавших от страшного жара несчастных рабочих.

Поворачивавшееся колесо также тащило за собой несколько перепачканных черной землей железных цепей, самая большая уходила вертикально в темноту, заставляя работать определенные устройства, дорогие сердцу Прайрата. Однако сейчас воображение алхимика возбуждали лопатки колеса, которые опускались и поднимались. Он рассеянно размышлял, сможет ли такой же механизм, но размером с гору, если согнать к нему несколько тысяч скулящих рабов, осушить море, чтобы достать с его дна тайны, прятавшиеся там миллионы лет.

Когда он представлял восхитительные вещи, которые скрывались под слоем тысячелетней грязи, широкая ладонь с черными полосами под ногтями легла на его рукав. Прайрат резко развернулся и оттолкнул ее.

– Как ты смеешь ко мне прикасаться?! – прищурившись, прошипел он и оскалился, как будто собрался разорвать горло ссутулившегося перед ним человека.

Прежде чем ответить, Инч несколько мгновений не сводил с него глаз. На круглом лице, изуродованном шрамами от ожогов, торчали клочья бороды. Он, как всегда, казался тупым и бесчувственным, точно камень.

– Вы хотите со мной поговорить?

– Никогда больше ко мне не прикасайся. – Голос Прайрата стал спокойнее, но по-прежнему дрожал от опасного напряжения. – Никогда.

Инч нахмурился, и его неровные брови сморщились. Дыра на том месте, где раньше был глаз, выглядела отвратительно.

– Что вы от меня хотите?

Алхимик помедлил, сделав глубокий вдох, чтобы прогнать наполнявшую его черную ярость. Прайрата поразила собственная неистовая реакция. Он сказал себе, что глупо тратить злобу на дикого мастера кузницы. Когда Инч послужит его целям, его можно будет убить, как тупое животное, коим он являлся. А до тех пор он полезен для планов короля – и, что еще важнее, самого Прайрата.

– Король желает, чтобы ты заново укрепил главную стену. Новые брусья и перекрестные растяжки – из самого тяжелого дерева, которое удастся доставить от озера Кинслаг.

Инч опустил голову, он думал, и Прайрату показалось, что этот тяжелый для мастера кузницы процесс можно потрогать руками.

– Как скоро? – спросил Инч наконец.

– К Празднику свечей. Если вы опоздаете хотя бы на неделю, ты и все твои подземные крысы окажетесь над воротами Нирулаг в компании с воронами. – Прайрат с трудом сдержал рвавшийся наружу смешок, когда представил уродливую голову Инча, насаженную на пику на воротах. Даже вороны не станут сражаться за такую добычу. – И никаких оправданий. Вы и так получаете треть года на работы. Кстати, о воротах Нирулаг, вы должны сделать кое-что еще, и это очень важно. Нужно усилить защиту. – Он засунул руку внутрь плаща и достал свиток. Инч его развернул и поднял так, чтобы на него падал свет от огня. – Закончить требуется также к Празднику свечей.

– А где королевская печать? – На морщинистом лице Инча появилось неожиданно проницательное выражение.

Прайрат вскинул руку, и на кончиках его пальцев вспыхнул грязно-желтый свет, который через мгновение погас. Он уронил руку, и она скрылась в широком красном рукаве.

– Если ты еще хотя бы раз выскажешь сомнения в моих приказах, я превращу тебя в пепел.

– Тогда укрепление стен и ворот не будет завершено, – с серьезным видом заявил Инч. – Никто, кроме доктора Инча, не может заставить их быстро работать.

– Доктор Инч. – Прайрат поджал тонкие губы. – Да спасет меня Усирис, я устал с тобой разговаривать. Просто выполни пожелание короля Элиаса и сделай работу. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, деревенщина. Ты увидишь начало великой эры – золотого века. – Но только начало и не более того, – пообещал себе священник. – Я вернусь через два дня, и ты скажешь, сколько людей и всего остального тебе потребуется.

Когда он зашагал прочь, ему показалось, будто Инч что-то крикнул ему вслед, но, обернувшись, обнаружил, что тот не сводит глаз с толстых спиц водяного колеса, двигавшихся по бесконечному кругу. Громко и резко стучали молоты, однако Прайрат слышал его глубокий и печальный скрип.

Герцог Изгримнур оперся о подоконник, поглаживая заново отраставшую бороду и глядя на грязные водные пути Кванитупула. Шторм прошел, выпавший не по сезону снег растаял, и воздух с болот, по-прежнему холодный, снова стал липким. Изгримнура охватило сильное желание куда-то двигаться и что-то делать.

Я в ловушке, – подумал он. – Будто меня пригвоздила к месту стрела, выпущенная из лука. Ощущение такое, словно снова началось сражение у озера Клоду.

Впрочем, здесь не было лучников и вообще никаких неприятельских армий. Кванитупул, по крайней мере временно освободившийся от жестокой хватки холода и вернувшийся к привычной торговой жизни, обращал на Изгримнура внимание не больше, чем на тысячи горожан и гостей, которые оккупировали его потрепанное тело, совсем как безумное количество занятых своими делами блох. Бывший хозяин Элвритсхолла волей обстоятельств оказался в ловушке гораздо более безжалостного врага, чем люди, и неважно, сколько их и как хорошо они вооружены.

Изгримнур со вздохом выпрямился и посмотрел на Камариса, который сидел, прислонившись к дальней стене, и занимался тем, что распутывал и снова завязывал веревку. Старик, когда-то величайший рыцарь Светлого Арда, поднял голову, и на его лице появилась слабая улыбка умственно отсталого ребенка. Несмотря на седину и возраст, у него все еще были прекрасные зубы и сила, какой могли позавидовать юные задиры, проводившие время в тавернах.

Но недели постоянных усилий со стороны Изгримнура не прогнали с лица Камариса улыбку, которая приводила герцога в ужас. Что бы ни являлось причиной: колдовство, ранение в голову или просто возраст, – все его попытки приводили к одному и тому же результату: Камарис его не узнавал, не помнил своего прошлого и даже настоящего имени. Если бы Изгримнур не знал его так хорошо раньше, он бы начал сомневаться в своей собственной памяти и чувствах, однако герцог видел великого рыцаря короля Джона в разные времена года, в разном свете, в хорошие дни и плохие. Возможно, старик и забыл себя, но Изгримнур не сомневался, что не ошибся.

И все же как поступить? Ему требовалось помочь, и неважно, окончательно он сошел с ума или нет. Самое очевидное решение – отвезти старика к тем, кто его вспомнит и будет почитать. Даже если мир, в создании которого Камарис участвовал, начал разваливаться на части, если Элиас разрушил мечту его друга и господина, короля Джона, Камарис заслужил провести свои последние годы в месте намного лучше грязного болота, где он находился сейчас. Кроме того, если кому-то из людей принца Джошуа удалось остаться в живых, они должны узнать, что Камарис не умер. Старый рыцарь может стать могучим символом надежды и лучших дней – а Изгримнур, умный политик, хотя он и отказывался это признать, прекрасно знал цену символам.

Но даже если Джошуа или кому-то из его воинов посчастливилось остаться в живых и они перегруппировали свои силы к северу отсюда – по крайней мере, так говорили на рынке Кванитупула, – как они с Камарисом смогут до них добраться через Наббан, полный врагов? В любом случае разве он имеет право покинуть постоялый двор? Отец Диниван, умирая, велел Изгримнуру привести сюда Мириамель. Герцог не сумел ее найти перед тем, как ему пришлось бежать из Санцеллана Эйдонитиса, но, вполне возможно, принцесса уже знает про это место – ей сказал о нем сам Диниван! Что, если она придет сюда, одна, без друзей, и обнаружит, что Изгримнур уехал? Не мог он так рисковать. Он сказал себе, что должен сделать все, что в его силах, чтобы ей помочь, – и не важно, жив принц или нет.

Изгримнур рассчитывал, что Тиамак, который каким-то непонятным образом являлся другом Динивана, что-то знал о местонахождении Мириамель, но надежда быстро умерла. После бесконечных расспросов маленький смуглый мужчина признался, что сюда его также отправил Диниван, но не стал ничего объяснять. На Тиамака известие о смерти Динивана и Моргенеса произвело сильное впечатление, и пользы от него для Изгримнура не было никакой. На самом деле, герцогу он казался довольно замкнутым. И хотя не вызывало сомнений, что нога болотного жителя причиняла ему страдания, он сказал, что его укусил кокиндрил, – Изгримнур считал, что Тиамак мог бы больше помогать ему разобраться с многочисленными загадками, мучившими обоих. И главная из них – какую цель преследовал Диниван. Но складывалось впечатление, что Тиамаку гораздо больше нравилось сидеть с мрачным видом в своей комнате – за которую платил Изгримнур! – или проводить долгие часы за столом, что-то записывая, или, хромая, прогуливаться по деревянным мосткам Кванитупула, чем он, похоже, сейчас и занимался.

Изгримнур собрался что-нибудь сказать молчавшему Камарису, когда в дверь постучали, потом она со скрипом открылась, и Изгримнур увидел хозяйку заведения Чаристру.

– Еда, которую вы заказали, – заявила она таким тоном, будто принесла серьезную личную жертву, а вовсе не брала с Изгримнура непристойно огромные деньги за постель и еду. – Прекрасный суп из фасоли и хлеб. Замечательный суп. – Она поставила кастрюльку на низкий столик и с грохотом добавила к ней три миски. – Я не понимаю, почему вы не можете спуститься вниз и есть с остальными. – Она имела в виду двух купцов враннов, торговавших перьями, а также бродячего ювелира из Наракси, искавшего работу.

– Потому что я плачу`, чтобы этого не делать, – проворчал Изгримнур.

– А где болотный житель? – Чаристра принялась разливать, судя по всему, давно остывший суп.

– Я не знаю и не думаю, что тебя это касается, – сердито ответил он. – Я видел, как ты уезжала с другом сегодня утром.

– На рынок. – Она фыркнула. – Я не могу пользоваться своей лодкой, потому что он… – из-за того, что руки у нее были заняты, она кивком показала на Камариса, – так ее и не починил.

– И я ему не позволю из-за его высокого звания. Кстати, за это я тоже тебе плачу. – Изгримнур почувствовал, как растет у него внутри раздражение. Чаристра постоянно проверяла границы благородства и хорошего воспитания герцога. – У тебя слишком длинный язык, женщина. Интересно, что ты рассказываешь своим товаркам на рынке про меня и других необычных гостей твоего постоялого двора?

Она бросила на него испуганный взгляд.

– Ничего, можете мне верить.

– Для тебя будет лучше, если ты не врешь. Я тебе заплатил, чтобы ты молчала про… моего друга. – Он посмотрел на Камариса, который с радостным видом поглощал суп. – Но если ты решила, что можешь взять мои деньги и болтать о нас самые разные глупости, запомни: как только мне станет известно, что ты распускаешь слухи про меня или мои дела… Я заставлю тебя очень сильно пожалеть. – Его глубокий, сильный голос прозвучал точно удар грома.

Чаристра в тревоге отступила на шаг назад.

– Не сомневайтесь, я никому ничего не говорила! И у вас нет причин мне угрожать, господин! Ни одной! Так нельзя! – Она направилась к двери, размахивая поварешкой с такой яростью, будто отбивалась от врагов. – Я обещала ничего не говорить и не буду. Любой вам скажет, что Чаристра держит свое слово! – Она быстро изобразила на груди знак Дерева, затем выскользнула в коридор, оставив на полу капли супа.

– Ха! – фыркнул Изгримнур и посмотрел на покрытую рябью серую субстанцию в миске. Да уж, отдавать деньги за ее молчание – все равно что платить солнцу, чтобы оно не светило. Он швыряется ими, как будто это вода Вранна; очень скоро они закончатся, и что делать тогда? Изгримнура невероятно злили подобные мысли. – Ха! – снова сказал он. – Будь я проклят.

Камарис вытер подбородок и улыбнулся, глядя в пустоту.

Саймон прислонился к высокому камню и посмотрел вниз. Бледное солнце стояло почти у него над головой и, пробиваясь сквозь траву и кусты, пятнало бликами склон холма.

– Нашел! – крикнул он через плечо, снова прислонился к гладкому от ударов ветра столбу и стал ждать.

Белый камень еще не расстался с утренней прохладой и был даже холоднее окружавшего его воздуха. Через мгновение Саймон почувствовал, что все его кости превращаются в лед, отошел в сторону и повернулся, чтобы посмотреть на край холма. Вертикальные камни окружали вершину Сесуад’ры, точно зубцы королевской короны. Несколько древних колонн упало, но большинство остались стоять, высокие и прямые, продолжавшие исполнять свой долг, несмотря на прошедшие неисчислимые века.

Они похожи на Камни Гнева на Тистерборге, – подумал вдруг Саймон.

Может быть, там также жили ситхи? Про них рассказывали великое множество диковинных историй.

Куда эти двое подевались?

– Вы идете? – позвал он.

Когда никто не ответил, он обошел камень и немного спустился по склону, изо всех сил цепляясь за крепкие кусты вереска, несмотря на то что они царапали кожу: земля здесь была сырой и могла оказаться опасной. Долину внизу заполняла серая вода, почти неподвижная, и новое озеро вокруг горы казалось надежным, точно каменный пол. Саймон подумал о временах, когда он забирался на колокольню Башни Зеленого ангела и чувствовал себя так, словно сидел на облаке, парившем над миром. Здесь, на Сесуад’ре, казалось, будто скала только что родилась, вырвавшись из доисторической земли. Ему ничего не стоило представить, будто, кроме этого места, больше ничего нет, и, наверное, именно так ощущал себя Бог, когда стоял на вершине горы Ден Халой и создавал мир, как говорится в Книге Эйдона.

Джирики рассказывал Саймону о том, как Садорожденные пришли в Светлый Ард. В те дни почти весь мир покрывал океан, который потом остался только на западе. Народ Джирики проплыл, оставив солнце за спиной, огромное расстояние и высадился на зеленом побережье мира, не знавшего людей, огромного острова посреди моря. Джирики говорил, что какой-то произошедший позднее катаклизм все изменил: остров поднялся вверх, моря на востоке и юге пересохли, и появились новые горы и луга. Теперь Садорожденные больше не могли вернуться в свой потерянный дом.

Саймон размышлял об этом и, прищурившись, смотрел на восток. Впрочем, с вершины Сесуад’ры удавалось разглядеть только мрачные степи и безжизненные серо-зеленые равнины, протянувшиеся до самого горизонта. Судя по тому, что Саймон слышал, восточные степи были унылыми и негостеприимными даже до прошедшей ужасной зимы: а дальше на восток от леса Альдхорт они постепенно становились совсем голыми и лишенными какого-либо укрытия. Некоторые путники рассказывали, что дальше определенного места не заходили даже хирка и тритинги. Солнце никогда не светило там по-настоящему, и землю постоянно окутывал туман. Несколько отчаянно смелых путешественников, отправившихся по этим безрадостным территориям в поисках других стран, так и не вернулись назад.

Саймон вдруг понял, что уже довольно долго смотрит в одну точку, однако на его крик по-прежнему никто не пришел. Он уже собрался снова их позвать, когда появился Джеремия, который осторожно пробирался между кустами по доходившей до пояса траве в сторону края скалы. Лелет, едва различимая в качавшихся на ветру зеленых зарослях, держала его за руку. Казалось, ей нравился Джеремия, хотя проявлялось это только в том, что девочка постоянно находилась с ним рядом. Она по-прежнему ничего не говорила, и на лице у нее оставалось серьезное и задумчивое выражение, но если она не могла быть рядом с Джелой, Лелет почти всегда была с Джеремией. Саймон решил, что она, наверное, почувствовала в молодом сквайре нечто сродни ее собственной боли и страдавшему сердцу.

– Он уходит под землю? – крикнул Джеремия. – Или через край?

– И то и другое, – ответил Саймон и махнул рукой.

Они шли вдоль ручья от того места, где он появлялся в здании, которое Джелой назвала Домом Воды, загадочным образом возникал прямо из камня и не терял своей силы после того, как вода собиралась в пруд у основания его источника, обеспечивая свежей питьевой водой Новый Гадринсетт. В результате здесь стали собираться жители нового поселения, чтобы посплетничать или что-то продать и купить.

Дальше, превратившись в узкую речушку, он стремительно вытекал из Дома Воды, стоявшего на одной из самых высоких точек Сесуад’ры, перебирался через вершину, исчезая и появляясь снова по мере того, как менялись очертания поверхности земли. Саймон никогда не слышал и не видел, чтобы ручей так себя вел, – да и кто вообще когда-либо встречал такое на вершине скалы? – и твердо решил проследить его путь и, возможно, определить, откуда он вытекает, пока не вернутся бури, которые сделают поиски невозможными.

Джеремия остановился на склоне неподалеку от Саймона, они стояли и смотрели на речушку с невероятно быстрым течением.

– Как ты думаешь, она стекает до самого конца… – Джеремия показал на широкий ров с серой водой у основания Скалы Прощания, – или возвращается обратно в скалу?