Мечи Дня и Ночи Геммел Дэвид

— Нет. — Лицо Харада, такое знакомое, успокоило ее, и она улыбнулась. — Ты пришел все-таки.

— Ясное дело, пришел, раз я здесь.

— Ты искал меня? Почему?

— Похоже, ты скоро заставишь меня пожалеть об этом, — пробурчал он.

Каллан стал на колени рядом с Гамалем и принялся нащупывать пульс у него на горле.

— Он ведь не умер, нет? — боязливо спросила Чарис.

— Нет. — Каллан сжал ему руку. — Ты слышишь меня, Гамаль? Это Скилганнон.

Дрожащий вздох сорвался с губ старика, незрячие глаза широко раскрылись.

— Скилганнон?

— Да, это я.

— А солдаты?

— Они ушли.

— Помоги мне сесть. Я должен многое рассказать, а времени остается мало.

— Здесь небезопасно, — сказал Скилганнон. — Ты сможешь нести его, Харад? Надо занять позицию, которую легче оборонять. Эти солдаты наверняка вернутся сюда с подкреплением.

Харад отдал топор Скилганнону и взял старика на руки. Все снова двинулись в гору, и через некоторое время Аскари нашла подходящее место — каменистую площадку под нависшим утесом. В скале имелась впадина, укрывающая от ветра, и Харад уложил Гама-ля туда. Лицо старика ужасало сероватой бледностью и синевой губ.

— Тебе нужен отдых, — сказал, склонившись над ним, Скилганнон, но Гамаль покачал головой.

— Отдых не принесет мне пользы. До утра это тело не доживет. — Он сморщился от боли и застонал. — Смерть не даст мне закончить, и я не могу говорить с тобой, находясь в этой оболочке. Боль мешает мне мыслить ясно. Готов ты отправиться со мной в путешествие, Скилганнон?

— Он бредит, — сказала Аскари. — В его словах нет смысла.

— Есть, — возразил Скилганнон. — Я уже совершил один раз подобное путешествие. Что я должен делать? — спросил он Гамаля.

— Ляг рядом со мной и возьми меня за руку. Скилганнон лег и, приподнявшись на локте, предупредил остальных:

— Не трогайте меня и не трясите. Я сам очнусь, когда время придет. — Он вытянулся на камне и взял старика за руку.

Перед глазами у него закружились разноцветные пятна. Он словно падал куда-то, и в ушах стоял оглушительный рев. Цветная круговерть сменилась тьмой, а после забрезжил свет. Скилганнон заморгал и сел. Рев, как он увидел теперь, шел от водопада, летящего в озеро с черной базальтовой скалы высотой в несколько сотен футов. Над водопадом дугой выгнулся черный каменный мост, а еще выше стояла радуга.

— Красиво, — сказал кто-то, и Скилганнон увидел справа от себя прекрасного голубоглазого юношу с длинными светлыми волосами.

— Гамаль?

— Он самый. Я давно решил, если то будет в моей власти, встретить свою смерть именно здесь. Это место питает радостью мою душу.

— Значит, мы не в стране снов?

— Сейчас — да, но водопад существует и в настоящем мире.

— Как через него умудрились построить мост?

— Мост никто не строил. Десять тысяч лет назад, а то и раньше, здесь произошло извержение большого вулкана. Река раскаленной лавы прожгла желоб в этом утесе и потекла по долине. Мост — это все, что осталось от верхушки утеса. Давным-давно, между одним из концов и одним из начал нашего мира, люди верили, что радуга соединяет их юдоль с чертогом богов — легко понять, почему.

— Я бы с удовольствием послушал об этом, но ты сам сказал, что времени у нас мало.

— Да, ты прав. Позволь мне сначала рассказать тебе о Вечной...

— Я знаю. Это Джиана, женщина, которую я любил больше жизни. А теперь я должен ее убить.

— Нет! — воскликнул Гамаль. — Этого ты как раз и не должен делать! Она тут же вернется назад.

— Каким образом?

— Снова моя вина — моя и Ландиса. Это делается через ее Возрожденных. Ландис считал, что наилучший способ воскрешения Вечной состоит в перемещении душ сразу же после смерти. Мы привозили очередную Возрожденную в дирананский дворец и там совершали обмен. Это было сопряжено со своего рода трудностями. Возрожденная, предчувствуя свою участь, могла убежать, а Вечная могла умереть, и ее душе грозила гибель от демонов Пустоты. Ландис долгие годы старался усовершенствовать обряд воскрешения, но решение в конце концов нашел Мемнон.

— Мемнон?

— Мы еще вернемся к нему, Скилганнон. Это блестящий ум, наделенный к тому же огромной духовной силой. При рождении одной из копий Вечной Мемнон вводит под кожу у основания черепа младенца маленький драгоценный камень. Волшебный камень. Если Вечная умирает, ее душа сама собой переходит в старшую из дубликатов, где бы та ни находилась. Такое, насколько я знаю, проделывалось уже дважды. Поэтому убивать ее было бы пустой потерей времени. Сейчас по ее империи разбросано более двадцати Возрожденных.

— Понимаю, — сказал Скилганнон. — Расскажи мне о Мемноне.

— Он Повелитель Теней — джиамад, но особого рода. Когда-то, очень давно, его создал Ландис. Это было частью его исканий — Ландис стремился продлить естественную жизнь, остановить старение. Ему опротивело без конца изготавливать копии и отнимать у них души ради того, чтобы оригинал продолжал жить. В этом он — совершенно справедливо — видел зло. Поэтому он постоянно делал опыты со Смешанными. Хотел дать живым-существам то, чего недодала им природа. Здесь он достиг успехов, подарив многим из нас здоровье и долгую жизнь. Потом, лет сто назад, появился Мемнон. Сначала нам казалось, что это настоящий триумф. Младенец, созданный путем смешения зверя и человека, был тем не менее почти совершенством. Ни в чем не напоминал джиамада и еще в детстве проявил редкую одаренность. Оживлял увядшие цветы. Приманивал к себе диких животных. Чудо-ребенок. Его ум был — и остается — феноменальным. В тринадцать лет он уже помогал Ландису в его опытах. Научился управлять машинами древних. К двадцати годам он превзошел самого Ландиса. Вечная покровительствовала ему и разрешала ставить опыты на людях, не ограничивая число подопытных. Многие из них умерли страшной смертью, но Мемнона это не волновало. Чужие мучения оставляли его равнодушным. У него нет совести, нет понятия о добре и зле. Единственная хорошая его черта — это преданность Вечной.

— Один из ее любовников, полагаю, — с горечью сказал Скилганнон.

— Только не Мемнон. Я сказал, что он былпочти совершенством. Он не мужчина в полном смысле слова. Ландис полагал, что в этом виновато его бесстрастие. Мемнон никогда не гневается, никогда не грустит. Он существует, и только. Тени, им созданные, скоро придут к тебе, Скилганнон. Старайся, чтобы вокруг тебя всегда было светло. Тени любят мрак. Свет жжет им глаза.

— Это джиамады?

— Особого вида. Шерсти на них нет. Они худы, почти как скелеты, и движутся с поразительной быстротой. Если воин попытается поразить Тень мечом, его меч пронзит только воздух. У них по два кривых клыка, впрыскивающих в жертву яд. Он не смертелен и вызывает лишь временный паралич. Еще у них есть кинжалы, смазанные таким же ядом.

— Есть у них слабости, помимо нелюбви к свету?

— Им не хватает выносливости. После атаки им необходимо найти какое-нибудь темное тихое место и отдохнуть там. Глаза у них, как я уже говорил, очень чувствительны, и зрение слабовато. В лесу их можно услышать. Они издают громкие, очень высокие звуки. Это позволяет им видеть предметы. Я не понимаю, как это происходит, и бедный Ландис тоже не понимал.

— Насколько я понимаю, он умер.

— Да. Декадо убил его. Ландис, несмотря на все прожитые века, был романтиком и верил в пророчество Устарте.

— А ты? Ты не веришь?

— Отвечу тебе так: я не знаю. Мне непонятно, как один воин — даже такой, как ты — может положить конец царствованию Вечной. И если даже ты смог бы, то что изменится? Машины древних как были, так и останутся. Много тысячелетий они провели почти в полном бездействии. Надирские шаманы научились использовать их дремлющую под землей силу. Они ничего не понимали в машинах, но, как и Мемнон, умели настраиваться на биение их пульса. Эта сила шла через них. Вся материальная магия нашего больного мира исходит от этих машин.

— Что же их пробудило?

— Это сделал один из настоятелей Храма Воскресителей. Сила древних затопила весь континент и перекинулась на другие. Теперь ты видишь, Скилганнон, что телесная смерть Вечной не облегчила бы несчастий, постигших мир.

— Как он это сделал, тот настоятель?

— Теперь это уже миф. Он якобы нашел потайной ход в священной горе, и там воссиял свет. Не знаю. Меня там не было.

— Значит, ответ следует искать в храме.

— Возможно, ты прав, — улыбнулся Гамаль, — но около пятисот лет назад храм исчез.

— Не мог он исчезнуть. Он помещался внутри горы. Должно быть, монахи просто усилили защитные чары.

— Нет, Скилганнон. Я был на том месте, где раньше стояла храмовая гора. Там ничего нет. Земля там подвержена странным переменам. Никакой растительности, и с металлами происходят диковинные вещи. Медяки у меня в кошельке вдруг зазвенели сами собой. Я почувствовал тошноту и стал терять равновесие. Мы с моим спутником поспешили уйти оттуда. Заглянув в кошелек, я увидел, что пять монет превратились в бесформенный слиток. А ремень мне пришлось разрезать, потому что медная пряжка оплавилась. Поверь мне, Скилганнон: ни храма, ни горы больше не существует.

— Но сила осталась, — тихо заметил Скилганнон.

— Да.

Скилганнон задумался, и оба некоторое время молчали. Затем Гамаль вздохнул и сказал:

— Началось. Я чувствую зов Пустоты.

— Тебе страшно?

— Немного. Моя жизнь не была посвящена добрым делам. Я действовал из корыстных побуждений, и мои труды заканчивались смертью невинных. Но Пустота мне уже знакома. Я часто бывал там. И с тобой там встречался.

— Я этой встречи не помню.

— Я уже говорил тебе, что Пустота — это обитель духов, а ты сейчас живешь в мире плоти. Когда-нибудь память вернется. Хотелось бы мне знать, найду ли я Ландиса. Я любил его и очень хотел бы увидеть снова.

Шум водопада внезапно умолк, синее небо сделалось черным, подул холодный ветер. Гамаль со страхом уставился куда-то за плечо Скилганнона. Скилганнон встал и обернулся. Рядом с ними стоял высокий человек в мерцающих серебром одеждах, темноволосый, женоподобно красивый. Золотистая кожа, высокие скулы, черные миндалевидные глаза придавали ему сходство с уроженцем Чиадзе.

— Что ты здесь делаешь, Мемнон? — спросил Гамаль.

— Пришел проститься со старым другом, — ответил тот ласково.

— Мы с тобой не друзья.

— Это правда, как ни печально. Я просто хотел быть учтивым. Умирай себе дальше, Гамаль. Мне нужно поговорить со Скилганноном, а не с тобой.

— Ну нет! Ему еще не пора умирать. — Гамаль вскочил и сказал Скилганнону: — Держи мою руку! Скорей!

Но Мемнон сделал резкий жест, и Гамаль исчез.

— Приятное он выбрал место. — Маг прошел мимо Скил-ганнона, чтобы лучше видеть водопад.

— Ты убил его? — спросил Скилганнон.

— Будем надеяться, — пожал плечами Мемнон. — И не спеши нападать на меня — здесь это бесполезно. Твои удары не причинят мне боли и не нанесут никакого вреда. Мы с тобой в стране снов. Хочешь слышать шум водопада? Меня этот звук раздражает, но если желаешь, я его верну.

Скилганнон замахнулся кулаком, но его удар прошел сквозь лицо Мемнона.

— Я вижу, ты из тех, кто должен во всем убедиться сам. Ну что ж, теперь ты убедился, и мы можем спокойно поговорить. Приятно беседовать у огонька. — По мановению руки Мемнона на земле появился круг из камней, а в нем вспыхнул костер. — Вечная часто о тебе вспоминала — и делала это с любовью.

— Чего тебе надо от меня? — спросил Скилганнон.

— Напрасно Ландис вернул тебя. Это было ошибкой, и я пришел исправить ее. Но уйдешь ты без боли.

— Как ты намерен убить меня?

— Разве Гамаль не предупредил тебя об опасности таких путешествий? Какая оплошность с его стороны! Позволь, я это сделаю вместо него. Главная часть твоей жизненной силы сейчас сосредоточена здесь. Такое разделение духа и плоти допустимо лишь на краткий срок, и через несколько часов твое тело начнет умирать. Время здесь идет иначе, чем там. По моим расчетам, твоя новая оболочка уже борется со смертью. Итак, о чем ты хотел бы поговорить в то недолгое время, что нам отпущено?

Скилганнон, закрыв глаза, представил себе свое тело, лежащее на выступе скалы, и попытался вернуться в него. Но когда он открыл глаза снова, перед ним по-прежнему стоял Повелитель Теней.

— Не такое уж ты божество, каким описывала тебя Вечная. Глаза у тебя красивые, это правда, но ты человек, а не бог. Легенды всегда преувеличивают. Она любила тебя, и эта любовь освещает ее воспоминания. А вот я бы никогда не подумал, что ты способен вырезать население целого города.

— Внешность обманчива, — сказал Скилганнон.

— Верно. Извини, я сейчас вернусь. — Мемнон растаял в воздухе. Скилганнон, оставшись один, еще раз попытался вернуться в свое тело, но не смог. Он подобрал острый камень и вонзил его глубоко в ладонь, надеясь, что боль поможет ему очнуться. Но боли не было, и рана на ладони сразу же затянулась.

— Вот и я. — Мемнон снова возник из воздуха. — Хотел посмотреть, как близко солдаты подошли к твоим спутникам. Они умрут следом за тобой — и куда более мучительной смертью, я бы сказал.

Харад, стоя рядом с Чарис, смотрел вдаль. Аскари отправилась на разведку — посмотреть, не возвращаются ли враги. Солнце садилось на кроваво-красном небе. Над горами на западе громоздились облака — багровые внизу, кораллово-черные в середине и снежно-белые наверху.

— Смотри, как красиво, — сказала Чарис, прислонясь головой к плечу Харада.

— Я смотрю. Думаю, завтра дождь будет.

— О, Харад, — разочарованно сказала она и отстранилась, огорчив его этим.

— Они правда красивые, — сказал он быстро.

— Но ты этого не видишь, ведь так? Ты смотришь на облака и думаешь о дожде. Олень для тебя — мясо на четырех копытах. Дерево можно срубить и сделать стол или стул.

— Так это же правда — скажешь, нет?

— Конечно же, правда, олух. Но в мире есть еще много другого. Жаль, что ты этого не видишь.

— Почему жаль? Что изменилось бы, если б я видел? Чарис, не отвечая, потерла глаза и откинула назад золотистые волосы.

— Ох, как я устала. Пойду отдохну.

— Я красоту понимаю, — сказал он тихо. — Вот ты сейчас поправила волосы — это красиво. И когда солнце после осеннего дождя пробивается сквозь тучи — это тоже красиво. Но живя один в горах, привыкаешь думать о простых вещах вроде еды и убежища. Тучи приносят дождь, олень — это мясо.

— Ты, похоже, извел разом весь свой зимний запас слов, — улыбнулась она.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — покраснев, сказал он.

— Зачем ты искал меня, Харад? — снова подойдя ближе, спросила она.

— Думал, что могу понадобиться тебе.

— Так и было. И не только потому, что мне грозила опасность. Ты мне и раньше был нужен. Ты никогда не задумывался, почему еду тебе ношу всегда я?

— Я думал, тебе в радость меня дразнить. Чарис насупилась.

— А не пришло тебе в голову, что ты мне попросту нравишься?

— Кто, я?

— Ты, ты, тупица! Разве я не приглашала тебя на праздник? Не обещала, что поучу тебя танцевать?

Харад тщетно пытался собраться с мыслями. В ушах у него словно море ревело.

— Да ведь я некрасивый. Потому ни о чем таком и... не знаю, что и сказать.

— Скажи: ты любишь меня? Или нет?

Харад набрал в грудь воздуха и широко улыбнулся:

— Ясное дело, люблю. Когда я думал, что ты можешь... пострадать, — сказал он, не желая высказывать вслух, чего боялся на самом деле, — мне казалось, что я с ума схожу.

— Ну, тогда поцелуй меня. — И она подошла еще ближе.

В это время позади них раздался сдавленный крик. Гамаль корчился на земле, на губах у него выступила кровь. Чарис, подбежав к нему, бросилась на колени рядом. Лицо старика выражало мучительную боль.

— Мечи! — простонал он. — Скилганнон! — У него снова вырвался крик, тело выгнулось, изо рта хлынула кровь.

— Харад, помоги! — взмолилась Чарис. Тот подошел и бережно принял на руки потерявшего сознание старика.

Чарис приложила пальцы к шее Гамаля. Слабый пульс продержался ещё пару мгновений и затих. Чарис вздохнула, и по щеке ее скатилась слеза.

— Я любила его, — сказала она.

Харад обнял ее, плачущую, за плечи. Он чувствовал себя немного виноватым оттого, что Чарис горюет, а ему хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни. Он обнимал любимую женщину, ощущал ее тепло и запах ее волос. Блаженный миг! Впервые за последние дни он забыл о свеем топоре. Сейчас он хотел одного: утешить любимую.

Чарис затихла и припала головой к его груди.

— Он был такой добрый, а его затравили, как зверя. Жестокие! Харад промолчал. Гамаль был из тех господ, что создавали чудовищ, и его кончина не слишком опечалила лесоруба.

— Я так рада, что ты здесь, Харад.

— Где ж мне еще-то быть?

Чарис, вздохнув, протянула руку и закрыла Гамалю глаза.

— А друг твой все еще спит. Может, разбудим его?

— Он не велел. — Когда она отодвинулась, Хараду стало одиноко, и он рассердился. Но Чарис улыбнулась ему, и гнева как не бывало.

— Где ты взял этот большущий топор?

— Мне его подарили.

— Ужасная вещь. И зачем только людям оружие?

— Вот так вопрос. Без этого топора меня убили бы, и я не смог бы прийти к тебе на помощь.

— Я не про тебя, а про то, зачем вообще нужно делать оружие. И воевать.

— Не знаю. Не могу ответить ни на один твой вопрос. У тебя все так сложно, что даже голова идет кругом. — Харад больше не испытывал раздражения, говоря это. Может быть, оно прошло навсегда? Он смотрел на Чарис. Никогда еще она не казалась ему такой красивой.

— Мне так страшно, Харад, — вдруг сказала она. — Два года я только о том и мечтала, чтобы мы были вместе. Теперь мечта сбылась, а люди хотят убить нас.

Светлые глаза Харада засверкали.

— Пусть только попробуют тебя тронуть. Им придется иметь дело со мной. Я, может, не красавец и не особо умен, зато я боец. Десять дней назад я еще не знал, что это мое достоинство, а теперь знаю. Мы уйдем из этих мест. Поселимся либо у Легендарных на севере, либо высоко в горах, подальше от джиков и от солдат.

В это время они увидели бегущую к ним Аскари.

— Они близко, — сказала она. — Человек двадцать конных и четверо джиков. Я таких еще не видела. Ходят на четырех ногах, как собаки, но большие, с пони величиной. — Ее взгляд упал на покойника и лежащего рядом с ним Скилганнона. — Надо бы его разбудить.

Харад нагнулся над Скилганноном и потряс его, но не получил никакого отклика.

— Холодный, — прошептала Чарис, потрогав его лицо. — Мне кажется, он умер.

Аскари, в свою очередь, как следует тряхнула спящего. Чарис нащупала пульс у него на горле.

— Сердце бьется, но очень слабо.

Издали донесся вой, и Чарис вздрогнула.

— Не похоже, что это волк. Прямо кровь в жилах стынет.

— Погоди немного — вот увидишь их, и твоя кровь обернется льдом! — Аскари снова потрясла Скилганнона и сказала Хара-ду: — Надо убираться отсюда. Сможешь его понести?

Харад поднял спящего на ноги и закинул его руку себе на плечо, но Аскари, выйдя на край выступа, сказала:

— Поздно. Звери уже здесь.

Харад опустил Скилганнона на камень, взял Снагу и вышел на лунный свет, став рядом с Аскари.

Вверх по тропе к ним бежали четыре огромных зверя.

Аскари натянула тетиву, приготовив стрелу.

Однажды в горах Харад видел барса, но эти жуткие подобия собак были гораздо больше. Впервые в жизни ему стало страшно — не за себя, за Чарис. Если он пропустит этих тварей, они разорвут ее на куски. Но захлестнувшая его ярость унесла страх. Звери смеют грозить его любимой? Хорошо же! Он ждал, подняв топор. Стрела Аскари попала в грудь первому зверю. Тот взвыл и вильнул в сторону, но продолжал бежать. Вторая стрела угодила в разверстую пасть. Зверь перекусил древко и помчался дальше.

Харад метнулся ему навстречу, и Снага, обрушившись со страшной силой, наполовину снес зверю голову. Харад вытащил топор в тот самый миг, когда на него прыгнул второй зверь. Аскари всадила стрелу джиамаду в бок, Снага разнес ему череп. Третий зверь перескочил через Харада и понесся к гроту, четвертого свалила попавшая в горло стрела.

Последний зверь уже близился к Чарис, и Харад во всю прыть погнался за ним, понимая, что вовремя ему не успеть. Но тут зверь рухнул, и Харад увидел, что над ним стоит Скилганнон с Мечами Дня и Ночи в руках.

Не сказав ему ни слова, Харад пробежал мимо, к Чарис. Он бросил топор, обнял ее, прижал к себе, испустил глубоких вздох облегчения и воскликнул:

— Хвала Истоку, что ты проснулся!

Скилганнон молча кивнул в ответ.

Харад, заметив, как он изможден, отпустил Чарис и подошел к нему.

— Что с тобой?

— Слабость. — Скилганнон пошатнулся и чуть не упал. Харад поддержал его.

— Тебе отдохнуть бы.

— Некогда отдыхать, — сказала, подбежав к ним, Аска-ри. — Всадники уже показались. Надо уйти повыше, в лес.

— Ты спасла меня, — сказал Скилганнон Чарис, убрав в ножны мечи. — Я бы там умер.

Он последовал за Аскари. Харад, держа Чарис за руку, шел следом. Двадцать кавалеристов были еще довольно далеко. Харад посмотрел вверх — до леса оставалось около полумили. Аскари и Скилганнон перешли на бег, Харад и Чарис сделали то же самое. Скилганнон, споткнувшись, упал на колени. Харад поднял его, взвалил себе на плечи и побежал дальше. Аскари с Чарис далеко опередили его, но он изо всех сил старался нагнать их. Крутой склон осыпался, и Харад при всей своей недюжинной силе начал сдавать. Хрипло дыша, слыша позади стук копыт, он взбирался все выше. Мимо пропела стрела, и чья-то лошадь заржала от боли.

Еще немного, и его обступили деревья. Аскари снова послала в кавалеристов стрелу и ранила бородатого солдата в плечо. Остальные развернули коней и поскакали обратно, вниз.

Харад уложил Скилганнона на землю. Тот опять лишился сознания, но дышал ровно.

— Он сейчас просто спит, — сказала Чарис, снова проверив его пульс. — Когда я его разбудила, он едва стоял на ногах. Не знаю, откуда у него взялись силы убить чудовище.

— Как тебе удалось разбудить его? — спросил Харад.

— Мечи. Помнишь, Гамаль перед смертью сказал «Скилганнон» и «мечи». Когда ты убежал драться с джиками, я достала один меч и вложила ему в руку. Он дернулся и закричал. Я помогла ему встать, и тут мы увидели, что на нас бежит зверь. Он вынул другой меч, золотой, и вышел зверю навстречу. Я уж думала, он не жилец. Удивительный человек.

— Я убил двух таких, а удивительный он? — добродушно проворчал Харад.

— Уж ты не ревнуешь ли? — Да!

— Это хорошо.

Аскари вызвалась покараулить. Чарис прилегла, Харад задремал рядом с ней. Через час Скилганнон проснулся и сел, разбудив Харада.

— Ну, как ты?

— Окреп немного. Спасибо тебе, Харад. Один бы я сюда не добрался.

— На здоровье. Что дальше-то будем делать?

— Бери свою девушку и уходи куда-нибудь, где безопасно. А мне надо пророчество исполнять.

На эту вылазку Алагир отправился с большой охотой. Войско Агриаса выросло до двенадцати тысяч, и больше трети его составляли джиамады. Все это скопище стояло лагерем в горах, близ разрушенного города, бывшего когда-то столицей сатулов. Каждый день туда прибывали свежие силы и нескончаемой вереницей тянулись обозы. Алагир находил лагерь слишком шумным и дурнопахнущим. Для отправления нужд по краям выкопали канавы, но джиамады присаживались, где им вздумается, разводя невыносимую вонь.

Капитан вел свою полусотню через горный хребет, на юг. Это был не обычный дозор, когда они вылавливали беглых или следили, не приближается ли враг. Агриас сказал, что Вечная ввела свои войска на землю Ландиса Кана и что вражеская кавалерия, судя по донесениям, уже движется через горные перевалы. Поэтому отряд выехал в полном боевом облачении: тяжелые кольчужные рубахи с наголовниками, панцири, шлемы с конскими плюмажами и бронзовыми носовыми стрелками. Каждый имел при себе лук с загнутыми концами, пятьдесят стрел, тяжелую кавалерийскую саблю и короткий меч, пристегнутый за левым плечом. Агриас сказал, что близится час решающего сражения. При этом он как будто не сомневался в благоприятном исходе, но Алагиру не понравились его глаза. В них был страх. Вождь ожидал, что его поддержит мощное повстанческое движение, но этого не случилось. Сам Ала-гир не слишком бы волновался о том, кто именно победит, если бы это не затрагивало его родину.

Последние из дренаев... Для молодого воина это были не просто слова. Потомки дренаев правили землями вокруг города Сигуса вот уже триста лет. Свои границы они держали закрытыми. Официально они подчинялись Вечной, платили ей дань и соблюдали ее законы, но жить продолжали по-старому. Такие понятия, как честь, благородство, доблесть и любовь к отчизне, внушались смолоду. Это сопровождалось уроками дренайской истории, и молодежь назубок знала имена тех, по чьим стопам ей предлагалось идти. Карнак Одноглазый, отстоявший Дрос-Пурдол против во много раз превосходившего врага. Эгель, первый Бронзовый Князь, строитель неприступных крепостей. Адаран, выигравший Войну Близнецов. Баналион, Белый Волк — он спас свое войско от разгрома на последней вентрийской войне и помог восстановить пошатнувшуюся империю. Были в этой истории и злодеи — не только иноземцы, покушавшиеся захватить Дренан, но и свои. Был наемный убийца Нездешний, который продался врагу и убил дренайского короля. Был вор Ласкарин, укравший легендарные Бронзовые Доспехи. О них рассказывали, дабы искоренить гордыню, могущую взойти вместо гордости в сердце дренайского юноши.

Предания о славных героях навсегда поселились в памяти Ала-гира, но мало что трогало его так, как история Друсса-Легенды.

Ночные тучи разошлись, день был ясен и свеж.

Проведя в дозоре несколько часов, Алагир повернул к биваку, которым они пользовались и раньше. Люди спешились, привязали коней, разожгли костры и принялись готовить обед. Алагир слез с седла с большим облегчением. Его любимый конь Напалас перед самым выездом потерял подкову, и адъютант Багалан одолжил ему другого. Этот новый всего пугался, даже раздувшегося от ветра плаща, вставал на дыбы и норовил понести. При каждом таком припадке Алагир поглядывал на юного Багалана, а тот с трудом сдерживал ухмылку.

— Чтобы я еще раз взял у тебя лошадь... — сказал капитан, когда они оба сошли с коней.

— Зато он резвый, — все еще борясь с бурным весельем, заверил юноша. — Просто беспокойный немного. — Мальчишка, как всем было известно, любил подшутить над другими, и Алагир винил одного себя за то, что ему доверился. — Притом вы всегда говорили, что можете ездить на всякой скотине, способной ходить под седлом.

Алагир отстегнул и снял шлем, стряхнул пыль с белого плюмажа. Откинул кольчужный наголовник, освободился от портупеи и растянулся на траве.

— Устали, дядя? — посочувствовал Багалан, садясь рядом.

— Не называй меня дядей.

— Отчего вы всегда так ершитесь после проведенной с девками ночи?

— Вовсе я не ершусь. А девки были что надо.

— У той, с которой вы ушли, была козья морда. Алагир вздохнул и сел.

— Я был пьян и не помню, как она выглядела. Да мне и дела нет, как. Сестра уверяла меня, что из тебя выйдет замечательный ординарец. Свое чувство юмора ты, наверно, унаследовал от нее. Ступай и принеси мне похлебки.

Юноша с ухмылкой зашагал к одному из костров. Он, конечно, был прав. Алагир сегодня не в духе, а шлюхи в лагере одна страшнее другой. Вот только одно с другим никак не связано.

Подошел сержант, прослуживший двадцать лет ветеран по имени Гильден.

— Хотите побыть в одиночестве? — спросил он. На его худощавом лице виднелись два белых шрама — они тянулись от правой скулы и пропадали в бороде. Вечное напоминание о стычке с беглыми джиамадами три года назад. Такие же рубцы остались у Гильдена на груди, руках и ногах. На спине ни одного — не такой он человек, чтобы показывать врагу спину.

— Нет. Садись. Твое общество мне всегда приятно. Гильден снял пояс и сел.

— Он парень ничего, капитан. Нахальный малость, это да. Вы десять лет назад были почти таким же.

— Десять лет назад я защищал родину и верил, что могу изменить мир.

— В восемнадцать лет все так думают.

— И ты тоже?

— Не упомню. Уж больно давно это было. Но то, что творится сейчас, крепко мне не по вкусу.

Алагир кивнул. Нет нужды вдаваться в подробности. Агриас поговаривает о защите портового города Сигуса и прилегающих к нему земель от нашествия с моря. А ведь они поддержали мятеж единственно для того, чтобы уберечь свою страну от войны, удержать границы и не допустить к себе джиамадов.

— Совет воспротивится этому плану, — произнес наконец Алагир.