Белая весна Гончарова Галина
Рисковать и брать Сарск с налета?
Валежный не готов был так поступить. В его армии каждый человек ценнее золота. Обстрелянный, обученный, спаянный с остальными… положит сейчас людей – где других брать?
Новобранцы? Добровольцы?
Глупо. Пусть освобожденцы сгоняют к себе в армию всякий сброд, Валежный так не поступит. Пусть будет меньше, но лучше.
А потому…
Наступать он собирался с южного направления. Просто у него есть три бронепоезда, чтобы поддержать пехоту огнем, вот и…
А Сарск защитили хорошо, пренебрегать нельзя ничем.
Если бы хоть флот был… но мимо Ас-Дархана не пройдешь, а там тоже освобожденцы. Удастся ли Логинову взять этот город?
Алексееву Валежный приказал идти на соединение с Логиновым, себя-то он знал, а вот там… там ни один человек лишним не окажется.
В ночь на двадцатое февраля Валежный приказал начинать наступление.
В старом храме молился священник.
Храме?
Да, раньше тут был храм. Правда, не Творца, а Хеллы, но какое это имеет значение? Церковь не уничтожала старые капища. Она их прятала, использовала в своих целях, вот и здесь – капище Хеллы, одно из старых, подземное еще…
Когда культ Хеллы начали потихоньку запрещать и давить, ее приверженцы не стали воевать. Они просеялись сквозь пальцы, словно песок, – и ушли. Говорили, что они есть везде, что даже императорская семья… старик в это не верил.
Творец над всем, это ясно. А Хелла…
Древнее заблуждение.
Но сейчас неожиданно пригодившееся.
Когда в Сарск пришли освобожденцы, первое, что они сделали, – закрыли храмы. Второе – принялись арестовывать священников.
Третье…
Творец, прими их души, они мучениками за веру пошли к престолу твоему.
Старый епископ уцелел чудом. Казалось бы, ничего особенного, но… у него была забавная привычка. Иногда – может, раз в год, может, два раза – ходить на лыжах. Что, раз епископ, то уже и не человек? Так-то времени не было, и возраст, и болезни, и обязанности – да мало ли причин? Но пару раз в год… хотя бы один раз, это обязательно. Надеть простую куртку и штаны, встать на лыжи, оттолкнуться палками – и по полям. И смотреть, как искрится в лучах рассвета снег. Сначала сизый, а потом пронзительно-белый, хрустальный, алмазный, пронизанный солнцем…
Смотреть на заснеженные деревья, снять губами иней с хрупкой березовой веточки, посидеть на поваленном дереве, сделать пару глотков вина из фляжки, не ради опьянения, скорее как дополнение к этому дню. И закусить самым простецким бутербродом. Горбушка хлеба, ломтик сала, лепесток лука.
Пусть не подобает.
Но если даже раз в год не отпускать себя на свободу? Как жить-то? Это ведь не грех, просто непривычно. И слишком интимно, чтобы звать кого-то с собой.
Конечно, он никого из братии с собой не брал и не звал. Это было только для одного. Только его день, день между ним и Творцом, и не стоит вмешивать в эти отношения кого-то еще.
В этот раз его нашли.
Послушник, Антошка.
– Владыка!!!
Мальчишка бежал без всяких лыж, высоко вздымая облака снега. Растрепанный, без шапки, раскрасневшийся от бега.
– С ума сошел?! – по-отечески поинтересовался епископ, снимая теплый шарф и укутывая глупого мальчишку. Простынет ведь…
Но кровь похолодела в жилах у епископа.
Творец берег его.
И увел из монастыря в тот день, когда пришли ОНИ. Чудовища, иначе и не скажешь. В детстве епископу, тогда еще просто Даньке, рассказывали страшную сказку, мол, и так бывает. Вроде как обычный человек, и выглядит как человек, и ходит, разговаривает, а внутри у него сидит чудовище. И кровь человеческую пьет…
В тот день страшные сказки оказались правдой.
Когда они добрались до монастыря, все было кончено. Уже не было освобожденцев, остались только черные тела на белом снегу и алая кровь. Их просто расстреляли.
Всех.
Вывели и дали залп из ружей. Не слушали, не разговаривали – о чем? Просто убивали. Монахов, послушников, трудников…
За что?
Творец до сих пор не дал ответа.
Епископ помнил, как копал яму, как стаскивал в нее каменно тяжелые тела… на это потребовалось бы несколько недель старику да мальчишке, но монастырь стоял рядом с селом. Миряне пришли на помощь, а Даниил больше не возвращался в монастырь. Нашел себе прибежище в старом капище.
Он пошел бы в Сарск, умолял, увещевал, был бы убит, но стеной встал Антошка, стеной встали другие крестьяне… ругались, просили…
Даниил сдался.
Он жил и ждал… чего?
Он не знал.
Но молился что было сил.
За тех, кого Творец лишил разума. За тех, кому не повезло оказаться в адском котле.
За тех, кто придет…
Должен ведь кто-то прийти? Должно это безумие прекратиться? Правда?
Доходили новости – страшные, жуткие. Что казнена императорская семья, что люди воюют между собой, что…
Даниил даже верить такому не мог.
Вот когда она сбылась – детская сказочка, вот как отозвалась.
Жутко…
А с утра загремели выстрелы, и Даниил понял, что произошло… нечто.
Валежный. Антон Андреевич.
Это имя повторяли многие, знали, что он идет на Сарск. И если Творец будет милостив… Даниил молился за человека, который сможет прекратить это безумие… молился, пока по стенам не пополз иней.
Иней? Откуда?!
Треснула, рассыпаясь в щепки, икона.
– Это уже наглость – звать другого бога в моем храме.
Голос ледяной, звонкий, словно сосульки с крыши падают. И лицо… чудовищное совершенство? Или совершенное чудовище?
– Сгинь, рассыпься! Да расточатся враги его!!!
Хелла, а это была именно она, рассмеялась еще раз, и старый священник едва не обмочился. От ужаса. Страха даже не смерти, нет. Этот смех обещал нечто худшее…
– Слуга, ты звал, и тебя услышали. Скажи тем, кто придет, что императорская кровь жива. И скоро она будет в Сарске.
И – тишина.
Даниил смотрел широко раскрытыми глазами – и не мог поверить.
Было?
Не было?
Было… иначе откуда сломанная, словно бы расколотая, икона, откуда иней, кружевной занавесью закрывший все стены. Он медленно таял, но память о словах чудовища не исчезала.
Императорская кровь – жива?!
Творец, благодарю тебя!!!
Есть шанс!!!
Есть шанс прекратить это безумие!!!
Если бы иней не растаял сам, то жар молитвы его точно растопил бы. Впервые за эти чудовищные дни старик получил надежду.
А что от Хеллы…
Он бы и на гадюку сейчас согласился, не то что на богиню. А орудия все гремели и гремели. Бой приближался.
Корпус Улаева, приданные ему бронепоезда и бронеавтомобили получили приказ атаковать Сарск с юга. Вдоль железной дороги.
Вторая часть войск должна была отрезать освобожденцам дорогу на север. Чтобы не сбежали… вдоль Вольной.
Когда рассвело, Салам Амирович Улаев бросил людей в атаку.
Это было жуткое зрелище. Первыми пошли бронеавтомобили. Они переваливались через наспех выстроенные заграждения, ломали доски, словно спички, рвали колючую проволоку, а уж следом за ними шла пехота.
Шла, стреляя во все, что движется.
Они не надеялись уцелеть, они шли умирать.
Сам Улаев возглавлял наступление. Ему говорили, его пытались остановить… бесполезно. Семья генерала была в Звенигороде. Что с ними?
Неизвестно…
Душа мужчины просила крови. И освобожденцы щедро заливали ею траншеи.
Падали под огнем из бронеавтомобилей… да, у них на позициях были и пулеметы, и ружья, но…
Броня была непробиваема. А что ты сделаешь с этим чудовищем, которое едет прямо на тебя… вот именно на тебя, и сейчас раздавит… и пули свистят у виска, и черные флаги, черные мундиры надвигаются неудержимой волной…
Не прошло и часа, как первая линия обороны дрогнула. И устремилась к Сарску, повергая в панику своих товарищей по второй линии обороны. Солдаты Улаева зачистили окопы от последних героев и чуточку перевели дух.
Ненадолго.
Следовало идти дальше.
Бронепоезда пока не могли поддержать огнем свои позиции. У освобожденцев были проблемы.
Три поезда – это немного. Но если люди, которые в них находятся, не думают о своей жизни…
Они не думали. Они хотели забрать с собой врага.
Пока еще они вплотную не сходились в бою, для поездов это достаточно сложный процесс. Но Валежный и не хотел устраивать поединки.
Нельзя.
Его бронепоезда должны были показаться, отвлечь врага, а основным оружием стали те же бронеавтомобили.
Пока освобожденцы отвлеклись на приближающиеся поезда, бронеавтомобили попытались подобраться вплотную – и это им удалось! Почти всем, один автомобиль все же подбили, и коробка грустно догорала на поле боя. А вот остальные…
Бронепоезд и бронеавтомобиль? Несравнимо?
Это верно. Но в том-то и дело, что вблизи, когда бронеавтомобиль под боком, орудия бронепоезда ему уже не страшны. Они просто не приспособлены обстреливать нечто, находящееся рядом. А пулеметы… на то и броня. Да и ответить есть чем.
А еще…
Бронеавтомобили движутся – везде. Бронепоезда только по рельсам. И если эти рельсы расстрелять, то поезд никуда не денется. Что и требовалось.
Два бронепоезда верно оценили ситуацию – и предпочли удрать. Еще два остались – на свою голову. Из бронеавтомобилей попросту расстреляли паровозы. А потом, когда поезд остался без машиниста, потерял подвижность и не смог сдвинуться с места, на приступ, опять же, под прикрытием автомобилей, пошла пехота. Не прошло и двух часов, как бронепоезда были зачищены от освобожденцев. Попавших в плен не было.
Раненых не было.
Улаев лично распорядился не брать живым никого. Пусть хоть что кричат… собаке – собачья смерть. И солдаты не стали спорить с генералом. Так проще…
Полдень.
Валежный ждал новостей.
Сражаться тяжело?
А отправлять других на смерть и ждать? Ждать часами, ждать, пока другие складывают головы, – это легко?
Ждать вестей… хороших? Плохих? Считать людские жизни, как костяшки на счетах… но в очередной раз Улаев не подвел.
Два бронепоезда захвачены, освобожденцы бегут… что ж! Покровскому – наступать вдоль Вольной.
А Валежному – ждать. Снова и снова…
Два часа дня.
Покровский никак не может прорвать оборону. Идет артподготовка, позиции освобожденцев щедро поливаются свинцом, но пока еще защитники Сарска держатся.
Пока…
Три часа дня.
Покровский отброшен. Ненадолго.
Не такой человек Константин, чтобы остановиться после первой же неудачи. И снова – вперед!
Ломится, словно кабан сквозь камыши, не щадя ни себя, ни врага.
Три часа.
Линия обороны прорвана, Покровский взял восемь орудий, пять тысяч пленных…
Четыре часа.
Улаев опять пошел в наступление.
Наплевал на все, на усталость людей, на нехватку боеприпасов…
Экипажи бронеавтомобилей изнемогают, но держатся. Из последних сил…
В железном чреве бронированного монстра адская температура, больше сорока градусов жары, от стрельбы корпуса накалились так, что под ними плавится снег. А ведь экипаж должен быть одет в кожаные куртки – мало ли, вдруг автомобиль загорится. Так есть шанс выскочить… более-менее целым.
Мало того, внутрь автомобиля идет бензиновая вонь, углекислый газ, дышать просто невозможно, но и не откроешь дверь, не выглянешь…
Два-три часа в таких условиях, и экипаж надо менять. А не на кого.
И на этих-то не рассчитывали, собирали с бору по сосенке, кого найдут! Чтобы не угробили технику в первом же бою.
Пока получалось, но какой адской ценой!
Шесть часов вечера.
Люди утомлены и буквально падают на месте. Но освобожденцы отброшены со всех позиций. Сейчас они держатся только за Звенигород. Кажется, надавить еще чуть-чуть – и все получится.
Получится ли?
Покровский решил оставить это на усмотрение командира, а пока встать на отдых. Пусть люди хоть чуточку передохнут…
Они падали.
Прямо в горячий снег…
Да, бывает и такой. Когда он просто не успевает таять… спустя пару секунд это будет просто жидкая грязь, но пока…
Люди опускались, где стояли.
Хотя бы пара минут передышки. Пара минут…
Потом они встанут, потом они позаботятся о раненых, о себе, потом будут искать врачей, потом…
Все потом.
Минута – вдохнуть воздух, сгрести ладонью грязный снег, поднести к губам, жадно сглотнуть и понять.
Живы.
Они еще живы…
– Молодец, какой же молодец! Но надо развивать успех!
Валежный понимал это. А еще…
Смогут ли люди? Они ведь не железные… Это не техника, да и той отдых нужен. Поэтому генерал махнул рукой и отправился сам осматривать позиции.
Улаев встретил его на подъезде:
– Тор Валежный…
– Не тянись, Салам Амирович! Ни к чему… спасибо тебе, брат! Спасибо…
На глазах у всех Валежный крепко обнял… соратника?
Нет, уже друга. Который и позиции взял, и людей сохранить постарался. Своих.
Пленных же? В расход. Валежный не собирался жалеть освобожденцев, Улаев тем более.
– Такие вот дела…
– Еще один приступ люди выдержат?
– Не знаю.
– Надо выдержать…
Валежный понимал, что это бесчеловечно. Что он просто загоняет солдат. Но…
Если дать сейчас освобожденцам закрепиться, отдышаться… потом будет хуже. Сложнее. Сейчас и они на пределе, но и освобожденцам… словно врач – пациента, Валежный чувствовал фронт. Понимал, что один хороший удар – и враги дрогнут. Побегут…
Но выдержат ли солдаты?
Выбора не было.
Валежный посмотрел на Улаева:
– Приказываю. Сделать еще одно усилие и прорвать фронт.
– У нас броневики не на ходу, – сделал попытку отвертеться Улаев.
Куда там!
Валежный лично отправился в лазарет, в котором и отлеживались солдаты. Раненых среди них не было, но с того не сильно легче. Тут и тошнота, и головокружение… и вообще, толку с водителя, который сам-то ровно встать не может! Куда ему броневик вести?
С трудом набрали один экипаж.
Шесть вечера.
Войска Улаева отправились на штурм Сарска.
Медленно пошли вперед три бронепоезда Валежного, медленно потому, что перед ними проверяли дорогу, опасаясь мины…
А вот стреляли они метко.
Пополз вперед единственный бронеавтомобиль.
Поднялась в атаку пехота.
И освобожденцы дрогнули.
Никакие лозунги не заменят выучки. Да и умирать им не хотелось, и усталость была сильная, и… если Валежный позаботился о тылах, о горячей пище, которой обеспечили уставших людей, то в Сарске ничего этого не было.
Там было плохо с продуктами. Для Комитета – конечно, дело другое. А для простых солдат чего тратиться? И так сойдет…
Сработал и второй фактор.
Видя, как надвигаются бронепоезда, Комитет Освобождения разумно решил, что надо бы… съездить на прогулку.
Совершить тактическое отступление.
Не рисковать жизнями без надобности.
И вся верхушка эвакуировалась. А солдата не уговоришь умирать, когда генерал убегает так, что подошвы у сапог отлетают. Нет, не уговоришь…
– Васька, смотри!
– Чаво?
– Таво…
Петруха показывал другу на позиции врага. Ух, контра недобитая! Давили мы вас, давили, а все не впрок. Все одно явились, сволочи…
Так вот оно было, вечор глава Комитета проехал по позициям, а солдатам потом обращение зачитали. Петруха запомнил плохо, но понял все.
А чего ж тут непонятного?
Только анператора с его мироедами скинули, как их взад возвернуть хотят! Ничего! Их, поди-ка, втрое меньше, и оборужены они хуже… надо просто первый натиск выдержать. А там уж контры сами побегут.
Гладко было в воззвании.
А вот когда бронеавтомобиль едет прямо на тебя…
И когда стреляют из пулемета, поливая траншею ливнем свинца, когда рядом с тобой падает товарищ Фролка… из одной деревни были…
Петруха испугался.
А кто бы на его месте – не?! Чай, глава Комитета с ним тут не стоит! У себя сидит, какаву кушает! В чистеньком кабинетике. А не тут, по колено в грязи, в крови…
Так что Петруха побежал.
А чего? Все побежали, и он побежал… но тут-то они хорошо стоят?
Отсюда их не выбьют?
А поезда шли вперед. И постепенно, наращивая мощность, загремели страшные пушки…
Петруха даже и не понял, когда он умер. Просто споткнулся – и все потемнело. Еще одна жертва бессмысленной братоубийственной войны.
Около полуночи армия Валежного вошла в город.
Добыча оказалась богатой.
Валежному достались два бронепоезда, помимо уже захваченных. Семьдесят пушек, несколько сотен пулеметов, больше сотни паровозов, а вагонов…
Навскидку их было больше десяти тысяч.
И – нет, не только пустых пассажирских.