Азъ есмь Софья. Царевна Гончарова Галина

Слово за слово, слух за сплетню – особенно старались те бояре, которых Матвеев утеснял, будучи подле государя. Да и идея его со свадьбой никому не понравилась. Милославские – те зло уже известное, а вот Матвеев – новое, незнакомое. Ровно что слепень ненасосавшийся. Голодные-то они завсегда злее сытых?

Вот и пошел слух за слухом, что Матвеев-де приказал зарезать девку за то, что царя удержать не сумела.

Что опаивал он царя зельем заморским, кое ему супруга готовит из лягушачьих кишок да мышиных хвостов, и опаивал он государя, пока тот у него в гостях был. А вот как перестали Матвеева до царя допускать, так и закончилось колдовство черное, злобное. Царь-то аж весь светится от счастья!

Матвеев, конечно, отговорился от всего.

Перстень-де у него украли, мало ли кто его теперь носит!

Сапоги?

Так и сапоги дело не сложное, мало ли мастеров на Москве.

Пытать царь его не приказывал, хотел побыстрее забыть об этой истории, но ложки нашлись, а осадок остался. И получил мужчина от царя распоряжение – ехать как можно скорее с Ираклием и до полной победы в Кахети обратно не возвращаться.

Ну, боярское дело такое, царь приказал – боярин согласился, поклонился и собираться начал.

Софья этому только порадовалась, но оказалось – зря.

Недели не прошло, как попытались убить царевича Алексея.

Алексей и Иван как раз гостили у Феодосии Морозовой. Та была рада видеть сына, а уж царевича и вовсе принимала как самого дорогого гостя. Умна была женщина и понимала, что без мужской руки Ванечка вырос бы и слабым, и болезненным – да и вырос ли?

А вот как домой собрались, как поехали по переулочкам московским – тут и вышли на них шестеро татей. Да все с ножами, да рожи тряпками замотаны.

– А ну, стой, сопляки!

И коней под уздцы хватают.

Зря они это. Кони-то у ребят были не парадные, а боевые. Хоть и незаметно это с первого взгляда.

На Дону конь – боевой товарищ. Случись что – и на себе вынесет, и в бою поможет, потому и учат их что делать, когда враги под копытами.

Ребятам и командовать не пришлось – кони сами на дыбы взвились, троих стоптали, еще одного Алексей саблей достал, в пятого Иван нож кинул, а шестой утечь успел. Ваня закричал, люди прибежали, похватали негодяев да повели.

Позднее, в пыточных подвалах уже, разговорились. А покамест негодяев вели в пыточный приказ, а парни ехали домой и представляли, сколько и чего им выслушать придется.

И пришлось.

Алексей Михайлович взволновался, за голову схватился, приказал Алеше без охраны по городу не ездить. А еще приказал пытать негодяев пока не выдадут, кто их нанял. Царевны распереживались.

Сказать, что Софья встревожилась?

Это еще было мягко сказано! Братья у нее были, но Алешка-то – один! Уникальный! Сколько в него труда вложено!

Встревожился и царь. Сейчас-то он мог быть спокоен и за страну, и за остальных детей. Более того, понимая, что может уйти раньше своей Любушки, переговорил он об этом с Алексеем – и царевич дал отцу крепкое слово. Что бы ни случилось – всегда у его вдовы будет почет, уважение и понимание. Все, что она пожелает. А коли дети у нее родятся – воспитаем. Не бросим, оженим али замуж выдадим…

Вопрос – кто?! – терзал Софью почти месяц. И весь этот месяц Алексей неотлучно пробыл в Дьяково, по настоятельной просьбе сестры. Казаки патрулировали окрестности, а крестьяне… да ежели б узнали – КТО, так на клочья порвали бы.

Алексей смеялся, но сильно не спорил. Было в нем это качество, редко встречающееся в мальчишках, да и во взрослых мужчинах. Оценить то, что делают ради тебя, – и не препятствовать родным, потому что иначе они сойдут с ума от беспокойства.

Но татей мальчишки уходили насмерть. А оставшийся не сказал бы ничего – потому как сам не знал. Старший и заказ принимал, и договаривался, а они даже не знали, на кого лапку задрали.

Конечно, негодяя четвертовали, да толку-то с того?

Разгадка покушения нашлась неожиданно. В дверь к Лейле поскреблась одна девчушка.

– Тетенька, подайте хлебушка?

Лейла, находясь на последнем месяце беременности, стала сострадательной – они с Патриком принялись так усердно плодиться, что за эти годы произвели на свет трех рыжих мальчиков и теперь хотели девчушку. А потому сама вынесла девочке ломоть хлеба с мясом. Та вцепилась в них зверьком, а потом огляделась…

– Тетенька, на Москве бают, что вы царевне служите?

Лейла кивнула.

Действительно, про обычай царевен Анны, Татьяны и Софьи подбирать девочек, давать им образование, а там и замуж выдавать – шептались. И одобряли. И кусочек славы падал и на нее, Лейлу.

– Верно бают.

– Тетенька, а замолвите за меня словечко?

Лейла вскинула брови. Она могла бы, но… с чего? Да и девчушка бездомной не выглядела. Голодной, забитой – да. Но не бездомной. Слишком одежа на ней хорошая, сапожки крепкие, платок хоть и ветхий, но есть он. Синяки, конечно, но все ж…

– У тебя родных нет?

– Нет у меня никого, одинокая я.

Женщина вздохнула. И ведь не одна она такая…

– Поговорю я о тебе с царевной, слово даю.

– А я рассказать могу, кто на царевича нож точит!

Лейла вцепилась в девчонку коршуном.

– Что?! А ну рассказывай!

– Те-е-е-е-етенька!

Лейла от души топнула ногой.

– А ну молчи! Пошли-ка в дом, сейчас мне все расскажешь, а ежели стоит того твое дело – клянусь, сей же час замолвлю словечко царевне. Но коли лжешь… Сама себя проклянешь!

Девочку звали Евдокия, можно – Дуня. И она не лгала, ни в одном слове не лгала.

Год назад двенадцатилетняя девочка осталась без отца и матери. Так получилось – болезни не щадят никого. У родителей был трактирчик, маленький, уютный, из тех, куда стекается уйма народу, – и малышка с детства слышала много всякого.

Отцу помогала, матери, и родители берегли ее. Единственное и любимое дитятко.

Дядька же, унаследовавший трактирчик, ребенка и в грош не ставил. А то ж ему, у него жена, да и своих семеро по лавкам, вот к ним сироту и приставили. Да и в трактире, тут подать, здесь подтереть…

Она и делала. Только вот отец трактир держал честь по чести – сброд гонял, а дядька того не мог. Распустил он голь перекатную – и года не прошло, как трактирчик для чистой публики стал пользоваться дурной славой. Принялись там чуть ли не тати сходиться. Но дядька не возражал. Еще и краденое скупать принялся. А недавно…

Этого мужика она давно приметила. Матерущий… Глаза желтые, волчьи, на левой руке двух пальцев нет, в рукаве гирька… как вытянет кого…

Страшный.

Девочка про себя Волком его прозвала и близко к нему старалась не подходить, а тут тетка послала – за соседним столом компания подралась, все на полу оказалось – убрать срочно надо было. Вот Дуня и ползала по полу, собирая заедки да тряпкой возя, когда…

– Сколько вы за щенков возьмете?

Второй, подсевший к Волку, был другим. Неправильным! Не место ему было в их трактире!

Вроде бы и одет он как крестьянин, а все ж таки!

Лейла, получившая в православии имя Лии, вцепилась в девочку клещом и добилась-таки! Расспрашивала про руки, про лицо. Про голос – и оказалось, что на руках у него следы от перстней тяжелых, да и сами руки слишком белы. Не бывает таких у крестьян. И запах…

Борода-от у мужчины седая, длинная, а запах от нее вкусный. То дорогие благовония, крестьяне таких век не укупят!

– Обоих?

– Да. Они всегда вместе ездят, так что за каждым бегать и не надо…

– Не возьмусь. Хоть кошель золота насыпь.

– А ежели два кошеля. Или три?

Волк явно заколебался.

– Пять кошелей отсыплю, десять, тысячу золотом дам! Уедешь, дело свое начнешь…

– Насолил тебе, боярин, царский сын?

– Откель знаешь…?

– Да кто ж тебя на Москве не знает. Шапку надвинул, так и лицо поменял? Голос сменил, повадки избыл?

– Не твое дело! Молчи лучше…

– Так мое или не мое?

– Коли возьмешься…

– Возьмусь. Но заплатишь ты мне половину вперед.

– Десятую часть…

– Тебе, боярин, уезжать скоро.

– Много ты слишком знаешь…

– И того больше знаю, и дело твое сполню лучше иных.

– Десять дней тебе сроку дам – управишься?

– Чего ж нет, ежели в городе они оба. И к Морозовой часто ездят. В Дьяково я бы их не достал, а здесь мое место… И царь своего сыночка не спасет…

Вот тут Дуняша едва себя и не выдала, чуть не вскрикнула, да слава богу, отвел! За руку себя до крови укусила, молчать, ни звука, ни слова, только молчать!

– Молчи! Обоих под плаху подведешь!

– Неуж у тебя, боярин, послать некого?

– Ты бы такое кому доверил?

– Половину вперед.

На чем они сошлись, Дуняша так и не поняла. Собрала осколки да черепки – и на кухню поспешила с самым придурковатым видом. А уже ночью и обмыслила все…

Только слепой да глухой в городе не знал, что царевич да Иван Морозов частенько к боярыне Морозовой наведываются! Да и про Дьяково она слышала. Два дня промаялась, а на третий пришел Волк опять в трактир. И взгляд у него был нехороший…

А на Москве зашептались, что на царевича ночью тати лихие ножи подняли. И той же ночью Дуня решила бежать хоть бы и к Лейле. Про нее давно вся Москва знала, что вхожа та к царевне, а уж через царевну и государю сказать можно…

Как Лейла девчонку ни пытала – не лгала та. Так что вернувшийся домой Патрик Гордон был озадачен, приказал заложить карету и лично сопроводил жену с девочкой до Кремля.

Надо ли говорить, что к Софье главную наставницу всего женского батальона, как шутливо называла своих девочек царевна, пропустили невозбранно. И чистенько отмытую Дуняшу тоже.

Девочка, как увидела царевну, так поначалу и оробела. Но Софья умела разговорить любого.

Спустя два часа Софья задумчиво смотрела в стену.

Вот, значит, как…

Матвеев, с-собака страшная.

С другой стороны, а чего она ожидала? И это он еще не знает точно, кто порешил Нарышкину. Только догадывается…

Да, дело было так…

Фрол Разин смотрел на Софью спокойно. Привык уже разговаривать с этой девчонкой как со взрослой. Царевич доверял ей, да и сама она – как взглянет иногда, как скажет что – мороз по коже бежит. Опять же Аввакум ее уважает, старшие царевны прислушиваются – необычная эта девчонка, ой необычная. Стало быть, и выслушать ее не грех, да и послушаться.

– Фрол, здесь добыча из матвеевских сундуков.

– Да, государыня.

– То, о чем я тебя хочу попросить, – опасно. Головы полетят, ежели дознаются. Можешь либо отказаться сразу – либо молчать. Всю жизнь молчать.

Отказываться Фрол не собирался. Хорошо помнил, как дитем рыдал, когда Иванку несправедливо сказнили смертью лютой. И помнил ночь, когда царевич вызвал его к себе и сообщил, что месть свершилась. С тех пор служил он не за страх, нет. На дыбу пошел бы за своего царевича. Ну и за его сестру. Все равно эти дети все делали, как один, думали, как один, никогда промеж них распри не было…

– А государь царевич знает ли?

– Знает, просто в Москве он сейчас. А дело делать срочно надо.

– Так что надобно, государыня?

Услышав все в красках и подробностях, Фрол аж поперхнулся. Ему предлагалось крупно подставить боярина Матвеева – наняв не меньше десятка человек для убийства Натальи Нарышкиной. Вот натуральная матвеевская одежа, вот реквизит – то есть борода седая, вот деньги…

– Так ведь и правда убьют девку, государыня?!

Софья пожала плечами. Вот уж что ее не волновало. Убьют?

Замечательно. Ни к чему ей такие радости, как обиженная женщина за спиной. Ой ни к чему! Тем более Наталья неглупа, два и два уже сложила, начнет супруга против Алексея накручивать – и начнется. Бунт, отделение, отложение…

А дивизий пока еще нет. Есть пара полков, в одном из которых, кстати, крутится Патрик Гордон, но покамест соглядатаев там больше, чем необходимо.

Да и Алексей Михайлович… нет человека – нет проблемы. По Ефимии он страдал сколько, теперь ежели Наталья вздумает ему писать али в ноги кидаться… Это касимовская невеста гордая была до слез, опозорили девчонку на всю страну, а она даже бороться не стала. А эта не побрезгует. И мужа отравить, и Любаше напакостить…

Нет уж, лучше такое исключить.

Не убьют?

Так хоть напугают – впереди своего визга полетит девка в Кахети и высунуться оттуда побоится.

Поймают убийцу – она в силе, поскольку Нарышкина век больше Матвееву не поверит, а без него за спиной, сама по себе, она немного значит. Не поймают? Так все равно бояться будет.

Не то чтобы Софья хотела убить Наталью. Как получится. Но и слез проливать по Нарышкиной не собиралась.

Кто ж знал, что Фрол так удачно наймет Сеньку Жало? Он сам признавался, что нанял десятка два татей в разных трактирах. И один, вот…

Наталью жалко не было. Туда и дорога.

А вот получить ответку Софье не понравилось. Хотя что тут удивительного?

Матвеев, сильно обидевшись на поломанную карьеру, то ли переговорил с Натальей, то ли еще откуда все выяснил – и тоже нанял татей. Но уже для охоты на Алексея.

Ну погоди у меня!

Софья задумалась.

Как быть?

Убивать Матвеева? То бишь нанять для него десяток киллеров? Она может, только смысла в том нет. Не он, так еще кто…

Не-ет, это все должно выползти на свет божий.

Надо составить план, проработать детали. Судя по Дуняшиному рассказу, этот Волк заказчика признал… значит – Волка и надобно ловить. Да не просто так, ведь не поверит царь обычному татю, а значит, и Матвеева не тронет. А что можно придумать?

– Соня, ты тут сидишь?

– Что случилось, братик?

– Посольство польское в Кремль пожаловало.

– И что?

– Отец ругается, чуть ли не сызнова воевать хочет!

– ЧТО?!

Все вышло не так страшно, как поначалу показалось Софье. Просто после войны с Польшей, она же Речь Посполитая, и отречения Яна Казимира на троне уселся Михайло Корибут Вишневецкий. Как Алексей Михайлович ни интриговал – все одно не выбрали Алексея Алексеевича. И вот теперь новоявленный правитель наводил мосты.

Прислал посольство, кланялся… одним словом, «ребята, давайте жить дружно».

А вот Алексею Михайловичу это не понравилось. Он едва ли не гнать посольство велел, но Алексей Алексеевич сумел тактично вступиться…

Софья задумалась.

Речь Посполитая…

Вообще, дружить с ними выгоднее, чем воевать. И как?

А идея была проста…

– Алешенька, а Михаил женат?

– Нет, Сонюшка…

– А у нас Марфинька на выданье…

– Ты думаешь…

– А почему бы нет? Ты ведь и сам ее знаешь!

И верно, восемнадцатилетняя красавица могла кому хочешь вскружить голову. Темные волосы она унаследовала от Марии Милославской, синие глаза от отца, от него же и статную фигуру, а учитывая, что последние несколько лет Софья занималась ею вплотную, результат был… потрясающим.

Марфа отлично могла себя подать; благодаря физическим упражнениям она стала сильной и гибкой, говорила на нескольких языках, свободно читала и писала на родном и чуть хуже на латыни и турецком. Польский с ней никто не осваивал, но было б желание…

Ребята переглянулись.

– Он католик…

– Аввакум обоснует…

– И отец как на тетку Ирину поглядит, так и…

На лицах царевича и царевны возникли абсолютно одинаковые хищные улыбки. Вот сейчас, как никогда, было видно, что они брат и сестра. И мысли у них были одни и те же.

Невеста согласится?

Кто бы сомневался!

Теперь осталось уговорить двух государей.

– Тятенька, я подумал тут… сильно ли ты на поляков обижен?

Алексей Михайлович пожал плечами. Он был влюблен, счастлив, Любушка умело поддерживала мужа в этом состоянии, а потому даже на поляков он гневался скорее по инерции.

– Не то чтобы сильно, сыне, но хотел я тебя на польском престоле увидать…

– А ежели не меня?

– А и не тебя – этого Вишневецкого пригласили!

– Так он ведь не женат. А мы с ним граничим…

Синие глаза вспыхнули интересом.

– И?

– Марфинька в возраст вошла.

– Не Дуняша?

– Нет, тятенька. Не справится Дуняша, слишком она в стороне от всего держится…

Алексей Алексеевич добавил бы еще, что, как и воспитавшая ее тетка Ирина, Дуняша слишком склонна вертеть всеми окружающими, но неумело и по-глупому.

– Так жене и не надобно в центре внимания быть.

– Тятенька, так Марфинька языки знает, танцевать умеет, опять же политес весь изучила, что при европейских дворах принято, в платье их ходить умеет…

– И откуда бы?

Сдвинутые брови хмурились, а синие глаза смеялись. Знал он про занятия, донесли. Но и препятствовать не стал, чего уж там! Пусть лучше девка языки учит, чем на незанятую голову чего придумает!