Дети Великого Шторма Осояну Наталия

Жалкое зрелище…

…По дорожке запущенного садика ковыляет на кривых лапах человек-птица.

Он уже запомнил собственное имя и понимает человеческую речь… почти всегда. Взгляд его больших бирюзовых глаз больше не безумен, но люди по-прежнему отворачиваются, если он смотрит на них слишком пристально. Ему помогают, с ним обращаются ласково и по-доброму, но со своей болью он всякий раз остается один на один. Все еще очень слабый после болезни, он быстро устает и тогда забивается в какой-нибудь угол потемнее; сидит там, затаив дыхание, ждет – может быть, не сегодня? Пустые надежды. Боль подкрадывается сзади и набрасывается, вгрызаясь в хребет, повисая на плечах непосильным грузом. Всему виной бестолковые придатки чуть ниже плеч – даже самое легкое прикосновение к ним причиняет такие муки, что он не может сдержать слез. Зачем они, для чего? Лучше бы их не было.

По дорожке запущенного садика ковыляет на кривых лапах человек-птица.

Он уже запомнил собственное имя и понимает человеческую речь.

Он иногда смотрит на небо и надолго застывает, наблюдая за теми, кто парит в облаках…

…Кажется, в день, когда это случилось, он еще не знал, как звучит слово «предательство».

Да разве это важно? Если ты не успел дать название чему-то, еще не означает, что этого «чего-то» не существует. Привыкший доверять окружающим во всем, ничего не ведающий о мире за пределами сумрачного замка и заросшего садика, он вдруг столкнулся с жестокой правдой и далеко не сразу понял, что произошло.

Он был предан… нет, он был продан.

По прошествии многих лет он рассказывал об этом с ироничной ухмылкой, но тогда – стоял, удивленно моргая, и следил за тем, как из рук в руки передают сундук, доверху заполненный золотыми монетами. К тому времени он уже понимал, что это «деньги», а чуть позже даже сумел подсчитать: за него заплатили как за небольшой остров. Такое мог позволить себе лишь один человек, точнее – магус.

Его хозяин был высоким, широкоплечим, с властными повадками и привычкой наклонять голову, прислушиваясь к чему-нибудь. Лицо, съеденное болезнью, ему заменяла серебряная маска; о, это была необычайно интересная вещь! Она словно жила собственной жизнью и порою становилась весьма выразительной. Так, голос этого человека мог быть ровным и спокойным, а на блестящей поверхности маски играли отблески пламени, предвещая грядущий пожар.

Место, где теперь предстояло жить человеку-птице, оказалось очень странным. Это был огромный сад, где росли самые разные деревья и цветы: едва с одних опадала листва, как на других распускались почки. Сад, зеленеющий и цветущий без перерыва. Времена года не знали об этом райском уголке, или, вернее, он был отдан в безраздельное пользование весне и лету. Ни одна снежинка не упала с неба за долгие годы, что провел там человек-птица, ни разу северный ветер не потревожил нежную листву. Ему понадобилось три года, чтобы узнать: в самой середине сада таится хрустальное сердце, которое создает невидимый купол и не пускает внутрь зиму; но, хотя купол и невидим, пролететь сквозь него нельзя. Обитатели сада тоже были весьма необычными существами. Никто из них не умел говорить, и все-таки сообразительностью они не уступали людям. Некоторые были опасны, но не желали причинять зло – и поэтому их не боялись. С ними можно было вести странные беседы, в которых один только говорил, другой – только слушал.

«Ты особенный, – сказал хозяин сада. – Тебе позволено делать все, что захочешь. Главное, чтобы ты был счастлив».

Счастье оказалось странным. Человек-птица на несколько лет застрял в безвременье между весной и летом: прохлаждался у воды, подолгу разговаривал с бессловесными тварями, полюбившими его, читал книги, которые приносили слуги хозяина или даже он сам. Нередко в саду появлялась необычайно красивая женщина с лучистыми голубыми глазами и таким голосом, что при одном лишь его звуке можно было взлететь без крыльев. Приходили и другие люди. Кто-то – чтобы говорить с обитателями сада, кто-то – чтобы их убивать. Когда он впервые увидел смерть, то испугался, что станет следующим, но хозяин сказал, смеясь: «Ты обошелся мне слишком дорого!»

Еще была девочка с белыми волосами. Характером она отличалась как от хладнокровного отца, так и от витающей в облаках матери; она казалась человеку-птице живой и… настоящей. А еще не по возрасту умной – он не сразу осознал, что так происходит со всеми детьми, которые хоть чем-то отличаются от своих сверстников, а цвет ее волос был очень важным отличием. Они быстро подружились и много времени проводили вместе.

Однажды она пришла в сад и долго бродила среди деревьев, а потом попросила отвести ее к отцу. Человек в маске в это время развлекался – вместе с гостями они затравили огромного пардуса, – и девочка увидела его как раз в тот момент, когда он пробил рукой ребра еще живого зверя и вытащил трепыхающееся сердце.

Она застыла. Замер и хозяин; его маска была покрыта алыми брызгами.

Потом кто-то увел девочку, а ее отец подошел к человеку-птице и окровавленной ладонью ударил того по лицу.

«Кажется, я забыл сказать, – проговорил он ровным и спокойным голосом, – что ты мой раб. Ты ничем не отличаешься от этого пардуса и, возможно, когда-нибудь окажешься на его месте».

Он плохо помнил, что случилось потом – чем именно он разбил хрустальное сердце сада. Но миг, когда день внезапно сменился ночью и с темного неба посыпались белые хлопья снега, позабыть было невозможно. Снаружи царила зима, и теперь она наступила и в раю. Кажется, он смеялся.

Потом его били – долго и со знанием дела, чтобы не убить, но причинить как можно больше боли. Они не знали, что он свыкся с болью давным-давно и научился ее не замечать.

Потом его продали.

Его продавали опять и опять, и каждый новый хозяин стремился объяснить тупоголовому созданию очень простую истину.

Ты не человек, говорили ему. Ты вещь, игрушка, забавная шутка природы. А раз ты не человек, с тобой можно делать все что угодно.

Джайна сказала: «Вот тогда-то у тебя и выросли еще две пары черных крыльев – невидимых крыльев».

Но внешне это никак не выражалось, он бывал спокоен и молчалив, а порою становился язвительным и едким, и его чаще продавали не за дела, а за слова. Он потерял счет времени и лишь потом сумел подсчитать, что провел в рабстве восемнадцать лет – до того дня, как оказался на рынке, где торговали рабами, гроганами и редкими животными, завезенными со всех концов мира. Было лето, солнце светило жарко; ему сковали руки, и раны от кандалов уже начинали гноиться.

Именно тогда он встретил Крейна…

Слепые глаза мраморной богини смотрели на него и сквозь него. Джа-Джинни и не заметил, что отвернулся от Эсме и оказался лицом к лицу со статуей. Теперь он боялся взглянуть на целительницу, но продолжил свой рассказ, хотя это было намного сложнее, чем в прошлый раз, с Джайной. Ведь Джайне он вообще ни о чем не говорил, она просто вошла в его мысли и заставила измениться. Если бы он тогда ушел, не остался на ночь, сейчас перед Эсме сидел бы совсем другой Джа-Джинни – и вряд ли он захотел бы излить душу.

– Возможно, ты ждешь повествования об очередном подвиге Кристобаля… – Он опустил голову. – Вынужден тебя разочаровать, потому что капитан меня не спасал из лап торговцев. Он весьма героически меня купил, расставшись с приличной суммой. Думаю, молодой неприрученный фрегат на эти деньги вполне можно было приобрести, но Кристобаль предпочел меня. Если следовать букве закона… – Джа-Джинни горько рассмеялся. – Я его собственность.

– Сомневаюсь, что капитан так думает, – проговорила Эсме. – Вероятно, он считает эти деньги дружеским займом.

– Который я никогда не верну, – вздохнул крылан. – Разве что отыщу своих родных и окажется, что где-нибудь на далеком Юге меня ждет престол затерянного королевства крылатых людей…

Он сжал ладонями голову, которая, казалось, вот-вот взорвется. Оставалась последняя часть истории – самая короткая и самая сложная.

– Помнишь, я рассказал тебе о Скодри? Ты была в ужасе. Эсме, за восемнадцать лет я поменял двадцать хозяев. Трое умерли к моменту… моего освобождения, еще пятерых не удалось разыскать. Остальные… – Он сжал кулаки, стиснул зубы и не смог договорить.

Эсме побелела – она все поняла без слов.

– Да, я отомстил. С молчаливого разрешения Кристобаля.

Рядом с ним теперь была еще одна мраморная статуя. Он продолжил.

– Однажды я летел с поручением Крейна в глубь одного большого острова и попал в грозу. Меня долго мотало из стороны в сторону, пока не бросило на дерево, в ветвях которого я и запутался. Оттуда меня сняла женщина… Эсме, ты знаешь что-нибудь о клане Голубя? Он сейчас в изгнании. Этот клан обладает очень странным даром: если достаточно долго пробыть рядом с Голубем – просто быть рядом, ничего больше! – то ты безвозвратно утратишь те стороны своей натуры, которые принято называть черными. – Он коротко рассмеялся. – То есть, попросту говоря, станешь лучше и добрее, как бы банально это ни звучало. В этом есть определенный риск: если, кроме ненависти и желания отомстить, в твоей душе больше ничего нет – тебя ждет смерть. Если ты совершил слишком много злодеяний – тебя ждет смерть. Если тебе не хватит стойкости, чтобы прожить всю свою жизнь еще раз, всего лишь за ночь – тебя ждет смерть. Я выжил… и до сих пор не понимаю почему.

– Ты открыл мне все свои секреты, – медленно проговорила Эсме. – Зачем?

Он боялся этого вопроса, потому что сам не мог объяснить, откуда взялось нестерпимое желание поведать ей свою историю. Не всю, разумеется, – он не лгал, но умолчал о многом. Он принял ее за Эльгу? Вот еще, глупости. Он вспомнил о Джайне – или Джайна каким-то образом продолжала на него влиять? Нет-нет, невозможно. Так в чем же причина? Почему он позволил воспоминаниям взять над собой верх?..

– Не отвечай, не надо, – вдруг сказала Эсме. – Я… надеюсь, тебе стало легче.

«О Заступница…»

Он опустился перед целительницей на колено – и поцеловал ей руку.

Если верить легенде, было так.

Давным-давно, в том мире, который небесные дети называли Прародиной, жил могущественный волшебник, посвятивший всю жизнь поискам границы между добром и злом. Почему он ее искал, никто не мог сказать: возможно, еще в юности он пострадал от великого зла, или потерял кого-то, или оказался свидетелем чьей-то утраты, и это поразило его до глубины души. Так или иначе, совершенствуя свой магический дар год за годом, он все усерднее трудился, стремясь к цели, но ни на волос к ней не приблизился.

Разочаровавшись во всем, он построил высокую башню в отдалении от всех городов и поселков и стал жить, сторонясь людей, потому что именно в людях, как он успел убедиться, дремали зерна несправедливости, способные прорасти в нужный момент.

Как-то раз он услышал странный шум за окном своей башни и, выглянув наружу, увидел, как белая голубка сражается со змеей, забравшейся по лозе, которая оплетала башню до самой вершины. Голубка защищала свое гнездо и нерожденных птенцов отчаянно, однако силы были неравны – змея раздраженно шипела и продвигалась к цели.

Волшебник перебрал в памяти несколько заклинаний, способных отпугнуть змею, но ни одно не подошло: гнездо располагалось слишком близко и тоже могло пострадать. Он огляделся в поисках какой-нибудь длинной палки, но его кабинет был заполнен книгами и хрупкими чародейскими приспособлениями, опять-таки бесполезными в деле спасения гнезда от змеи. И волшебник, не придумав ничего лучше, выбрался из окна на узкий каменный выступ, опоясывающий башню. Прильнув к стене и крепко держась за толстые стебли лозы, он приблизился к тому месту, где сражались голубка и змея. Каждый шаг был труден, неосторожное движение могло стоить ему жизни, и ненадолго волшебник отвлекся от битвы, а когда вновь обратил на нее взгляд, то увидел странное.

Голубка деловито выклевывала змее глаз, и с каждым ударом дыра в черепе ползучей твари становилась все глубже.

Ошеломленный увиденным, волшебник поскользнулся. Шум привлек внимание белокрылой птицы, и она, оставив полуослепшую и полумертвую змею в покое, бросилась на того, кто показался ей новым – и куда более опасным – врагом. Мельтешащие перед самым лицом крылья, острые когти и еще более острые перья лишили волшебника равновесия, и он сорвался.

Он вполне мог остановить свое падение при помощи одного из заклинаний, не боясь причинить вред какому-нибудь живому существу, но вместо этого освободил всю силу, что хранил внутри, отдал ее просто так. И закрыл глаза. В ту же секунду перед ним пронеслась вся жизнь. Жизнь, потраченная на поиски, которые не могли увенчаться успехом, потому что стоило ему приблизиться к цели, как она тотчас же оборачивалась собственной противоположностью. Он увидел тех, кого не заметил или забыл в этой безумной погоне, и понял, что упустил, чего лишился. Да, он не творил зла, но и добра не делал; не отыскав грани между ними, он так и не разобрался, чем одно отличается от другого. Еще он осознал, что вся магия мира не в силах повернуть время вспять…

Потом говорили – волшебник исчез. Ведь трупа у подножия башни не нашли.

А сосчитать голубей никому и в голову не пришло.

– Капитан сказал, мне следует держаться поблизости от тебя. – Кузнечик виновато развел руками. – Уж извини, если мешаю.

– Ничего страшного. – Джа-Джинни заставил себя улыбнуться. – Сказал, говоришь? Ну-ну.

Кузнечик махнул рукой, словно пытаясь поймать ветер. Крылан хмыкнул: с самого утра «Невестой» командовал невидимый капитан, то и дело вторгавшийся в их мысли. Капитаны других фрегатов лишь изредка могли воспринимать самые сильные эмоции тех, кто был связан с их кораблями, и отдавать короткие, очень внятные и несложные в исполнении приказы. С Крейном все обстояло куда интереснее: он не знал преград и вполне мог общаться беззвучно, хоть это и вызывало у матросов неприятные ощущения. Они мрачнели на глазах. Приказ не сходить на берег без разрешения особенно сильно всех раздражал. Нарушить его было невозможно, и Джа-Джинни испытал это на себе: попытавшись улететь, он едва не упал в воду из-за внезапного приступа жуткой головной боли.

– Уже вечер, – хрипло проговорил юнга.

Парнишка тщетно пытался скрыть волнение – ведь ему предстояло выполнить очень важное поручение, от которого зависел успех всего предприятия. Джа-Джинни возражал против того, чтобы Кузнечик участвовал в их авантюре, но капитан не стал его слушать:

– Он уже показал себя храбрецом. К тому же никто другой в этом деле не сможет быть твоим помощником.~

– Да, вечер, – пробормотал крылан. – Скоро закончатся эти мысленные нотации, и я сумею сказать капитану все, что о нем думаю.

Кузнечик улыбнулся.

– Он самый легкий и худой в команде – за исключением разве что Эсме. Хочешь, чтобы я послал ее? Не хочешь? Тогда молчи. Так вот, кабинет Звездочета находится на втором этаже. Вы приземлитесь на крыше, а оттуда ты спустишь Кузнечика на веревке, чтобы он открыл окно без лишнего шума. И прекрати волноваться – наш маленький воришка это уже делал. Так вот, когда он откроет окно, ты сможешь влететь внутрь – а там уже действуйте по обстановке. Запоминай расположение комнат…~

Назначенное время приближалось. Крылан подумал о своем друге: Умберто уже приходилось представать перед судом, но не пиратским… Здесь действовали иные правила… это и судом-то назвать можно было с большой натяжкой. Джа-Джинни понятия не имел, что придумал капитан для спасения своего помощника, но верил – все обойдется. Гораздо больше его беспокоила оброненная Крейном фраза, которую тот успел и повторить:

– Я тоже намерен кое-кому предъявить обвинение.~

Кому?..

И, самое главное, как он рассчитывает отвлечь людей Звездочета? Крылан за целый день невеселых размышлений вконец измучился и теперь переживал гораздо больше, чем утром. Он ненадолго воодушевился, лишь увидев сбежавшие лодки – их загнали в наспех отремонтированный загон – и едва протрезвевшего смотрителя, который на радостях лез обниматься ко всем, кто оказывался рядом.

Уже совсем стемнело, когда в голове Джа-Джинни внезапно прогремел голос капитана:

– Пора!~

Он направился к фальшборту, чтобы взлететь, и неожиданно споткнулся обо что-то лежащее на палубе. Это была перевязь с метательными ножами – та самая, которую он отдал капитану после встречи с Джайной. Отдал, как он тогда выразился, на бессрочное хранение. Теперь же Крейн и «Невеста» возвращали его имущество в целости и сохранности.

«Вот тебе и безопасное приключение, – растерянно подумал крылан. – Я не хочу ее брать!»

Но он понимал, что должен. Из-за Кузнечика. Без сомнения, мальчишка поможет ему в предстоящем деле, но, если все пойдет не так гладко, как предполагает капитан, придется пустить в ход ножи и вспомнить былые навыки.

Он уже и позабыть успел, как тяжела его перевязь…

Крылан слетел на берег; теперь ему ничто не помешало, даже наоборот – как будто невидимый ветер подталкивал в спину, приговаривая: «Скорей!» Джа-Джинни чувствовал это, но понимал, что Крейн ни при чем: всему виной его собственное нетерпение. Он подождал остальных, и они все вместе отправились на площадь Согласия, где и должен был состояться суд. Кузнечик, пробившись сквозь толпу, оказался рядом с Джа-Джинни, но не заговорил с ним – просто шел в нескольких шагах позади крылана.

Эсме тоже была здесь. После вчерашней ночи крылан избегал встречаться с ней взглядом, но порою чувствовал легкое прикосновение к своему сознанию – не такое, как прикосновение «Невесты ветра» или Крейна.

Самого капитана пока что видно не было.

На площади собрался, казалось, весь город.

Здесь было множество матросов – включая команды двух сторожевых фрегатов, что подошли к пристани утром, – но и прочие не стали отсиживаться по домам в преддверии столь интересного и необычного события. Ведь Лейстес, как и многие города средней величины, страдал вялотекущей болезнью, которая временами попросту изматывала его, и имя этой болезни было скука. Как же упустить такое развлечение?

В центре площади соорудили помост, на котором установили некое подобие трона. Там сидел Скодри. Старый пират выглядел суровым и сосредоточенным.

А потом появился Крейн.

– Чуть не опоздал! – Магус хлопнул Джа-Джинни по плечу; удар был тяжелым, но жара крылан не почувствовал. Оставалось лишь гадать, чем занимался Крейн всю прошедшую ночь, но он определенно не спал – это выдавали глаза. – Будь наготове, дружище. Ты поймешь, когда надо приниматься за дело.

Крылан вздохнул:

– Ты хочешь сказать, суд нам поможет?

– Не суд, – хитро улыбнулся Крейн, – а то, что за ним последует.

– Я прошу тишины! – Скодри встал. – Мы начинаем! Приведите обвиняемого.

Вывели Умберто. Он выглядел уставшим и слегка испуганным, но, едва оказавшись перед собравшейся толпой, приободрился и даже задрал нос. Джа-Джинни покосился на капитана: тот стоял спокойно, как будто ничего особенного не происходило.

– Сатто с «Утренней звезды» обвиняет Умберто с «Невесты ветра» в убийстве матроса по имени Дорс. Что ты хочешь нам сказать, Сатто?

Помощник Звездочета поднялся на помост и встал рядом с креслом Скодри.

– Этот человек, – он указал на Умберто, – вероломно напал на моего друга и убил его! Разве это честный поступок? Разве об этом мы мечтали, когда шли сюда, в Лейстес, город спокойствия и порядка, где можно отдохнуть и набраться сил?..

Толпа, где было немало людей Звездочета, загудела. Скодри хмуро выслушал речь Сатто, потом спросил:

– Есть ли свидетели случившегося?

Свидетелями оказались двое матросов, в тот злополучный вечер встретившие Умберто на пристани. Они рассказали, что шли в таверну, когда из-за угла появился помощник Крейна и стал осыпать их оскорблениями.

Когда настала очередь Умберто, он сказал, что шел по своим делам, когда наткнулся на компанию матросов «Звезды». Хотя до заката оставалось еще достаточно много времени, они были в изрядном подпитии. Эти матросы заявили ему, что команда «Невесты ветра» – воры и бездельники, а сама «Невеста» уже ни на что не годится, потому-то ее экипаж и украл пятнадцать лодок, принадлежащих жителям Лейстеса. Он не мог такое вытерпеть и взялся за оружие.

– …Я не виноват в том, что оказался быстрее и сильнее, – закончил он, виновато разведя руками. – Но молчать, когда клевещут на мой фрегат и моих друзей, я не умею. Если суд признает, что я должен понести наказание, – так тому и быть, но о содеянном я не жалею.

– У тебя есть свидетели? – хмуро спросил Скодри.

Умберто покачал головой, и среди матросов «Утренней звезды» послышались торжествующие крики. Зубастый поднял руку, призывая собравшихся к порядку, и сказал:

– По известной вам всем традиции за каждого члена команды может заступиться капитан. Звездочета здесь нет, а Сатто мы уже выслушали. Что скажет Кристобаль Крейн?

И он впервые за весь вечер посмотрел на капитана «Невесты ветра».

Крейн кивнул, благодаря за предоставленное слово, и поднялся на помост – так, чтобы его все видели.

– Если я сейчас скажу, что Умберто невиновен, – начал он, – то вы все решите, что я попросту выгораживаю помощника и друга.

Раздались смешки. Крейн выждал, пока матросы успокоятся.

– Но дело в том, что мы забыли о двух очень важных свидетелях, которые не могут сюда прийти, потому что не умеют ходить.

Ответом ему были недоуменные возгласы и взгляды – удивленные, возмущенные.

– О ком это ты? – поинтересовался Скодри. Выражение лица не выдавало мыслей старого пирата. – О каких свидетелях?

– Да это просто очередная уловка… – попытался возразить Сатто, но осекся.

Крейн ухмыльнулся:

– Если ты и впрямь говоришь правду, то чего тебе бояться? А свидетели, которые никогда не смогут попасть сюда, но все-таки видят и слышат происходящее, – это корабли. Так, ~Невеста~?

Со стороны пристани раздался трубный возглас фрегата, хорошо знакомый всем присутствовавшим. Матросы онемели от неожиданности – как те, кто хотел добиться казни Умберто, так и его сторонники из команды «Невесты ветра». То, о чем сказал Кристобаль, было очевидно, но отчего-то…

– Отчего-то никто и никогда не привлекал фрегат в качестве свидетеля, – проговорил капитан Крейн. – Вся причина в том, что он не может войти в зал суда и не может говорить. Но ведь немой в состоянии свидетельствовать? Конечно. Безногий? Еще как. Просто надо отыскать способ, который позволит услышать и понять.

– И как ты собираешься это сделать? – с кривой ухмылкой спросил Сатто. Помощник Звездочета по-прежнему держался уверенно и нагло, но что-то в его взгляде подсказало Джа-Джинни, что этот суд не затянется надолго. – Как ты узнаешь, что они видели и чувствовали в тот вечер?

– О, все просто! – Крейн развел руками. – Фрегат не может ничего рассказать или показать тем, кто не из команды, но ответить на простой вопрос «да» или «нет» ему совсем нетрудно! Что я и продемонстрировал. Теперь, думаю, Скодри вполне может задавать вопросы… – Крейн поклонился Зубастому. – Надеюсь, никто не сомневается, что фрегаты не умеют лгать?

Молчание собравшихся сменилось страшным шумом: заговорили все и сразу, каждый хотел быть услышанным. Крейн наблюдал за этим с добродушной усмешкой, Сатто – язвительно скривившись, лицо Скодри по-прежнему оставалось непроницаемым.

Джа-Джинни перевел взгляд на Умберто и увидел, что тот не отрываясь следит за каждым движением капитана.

– Да, это необычно, – сказал Зубастый, чуть заметно улыбнувшись. – Но ты прав, Кристобаль, не стоит пренебрегать такими свидетелями. Сатто! Я хочу узнать, что видела «Утренняя звезда» в тот вечер.

– Делайте что хотите, – помощник Звездочета пожал плечами. – Препятствовать не буду.

На самом деле он бы и не смог.

– Тогда я хочу услышать «Звезду»! – Скодри откинулся на спинку кресла и с интересом всмотрелся в ту сторону, где располагалась пристань. Тотчас раздался голос фрегата, и он достаточно сильно отличался от голоса «Невесты ветра» – был выше и тоньше. «Неудивительно, – подумал Джа-Джинни. – „Звезда“ намного моложе».

– Ты слышишь и понимаешь меня? – спросил пиратский король. – Пусть один крик означает «да», а два – «нет»!

«Да».

– Твой капитан сейчас в Лейстесе? – Фрегат крикнул два раза. Скодри удовлетворенно кивнул и задал следующий вопрос: – Ты почувствовала, как погиб матрос по имени Дорс?

Ответ был утвердительным, и Джа-Джинни ощутил, как напряглись все собравшиеся. В наступившей тишине вечернее пение цикад казалось слишком громким.

– Он умер от удара кинжалом?

«Да».

Скодри выдержал паузу.

– То, что рассказали твои матросы, – правда?

«Утренняя звезда» молчала так долго, что Джа-Джинни показалось – кто-то из стоящих на судейском помосте не выдержит и взорвется. А потом звенящую тишину прорезали два крика: – «Нет». Скодри быстро задал последний вопрос:

– Умберто говорит правду?

И «Утренняя звезда» крикнула один раз…

– Я считаю, решение очевидно, – проговорил Зубастый, когда утихли радостные крики в одном лагере и возмущенные – в другом. – Мы не допустим в Лейстесе убийств, но это было справедливое воздаяние за нанесенное оскорбление. Умберто невиновен и…

– Это неправильно! – вскричал Сатто. – Фрегат не может быть свидетелем! Ты обманываешь нас, Крейн!

Капитан «Невесты ветра» с отсутствующим видом смотрел в сторону, а Скодри повернулся к возмутителю спокойствия.

– Не стоит так волноваться, – сказал он примирительно. – Все видели и слышали, никакого обмана нет. Я бы на твоем месте радовался, что капитан Крейн не требует более существенной расплаты за оскорбления…

– Почему же, – внезапно произнес Кристобаль и быстро повернулся к Сатто. – Еще как требую. Твои люди, Сатто, клевещут на моих людей и на меня лично. Дело не только в глупой ссоре, из-за которой мы здесь собрались. Как уже упоминалось, у смотрителя на пристани пропали лодки. И почему-то во всех тавернах заговорили, что это сделали мы… – Он обвел собравшихся пристальным взглядом. Многие отворачивались. – Так вот, если мое слово как капитана что-то для вас значит, то слушайте: я утверждаю, что к пропаже лодок никто с ~Невесты ветра~ отношения не имеет, и даже наоборот – мои матросы рисковали жизнью, отыскивая их. И нашли! – Он повысил голос: – Нашли! А теперь я вот что хочу сказать…

Крейн подошел вплотную к Сатто, который невольно отшатнулся.

– Никто не посмеет болтать чепуху о моих людях, моем фрегате и обо мне, – четко и громко сказал капитан «Невесты ветра», словно разъяснял непослушному ребенку, как следует себя вести в приличном обществе. – А раз уж команда «Утренней звезды» последние дни только тем и занималась, что распространяла слухи, – у меня полгорода свидетелей! – то именно вас надо проучить. Чем я и намерен заняться!

Матросы зашумели и закричали. Джа-Джинни глянул на Эсме, которая стояла неподалеку. Девушка только сейчас забеспокоилась, предчувствуя, что намечается драка. Конечно, ей неоткуда было знать о старом обычае, по которому в случае крупной ссоры между командами устраивают сражение: каждая сторона выставляет лучшего бойца, и считается, что победитель отстоял доброе имя своего корабля. Этот обычай уже давно не использовался, но именно о нем вспомнил Крейн.

Скодри наблюдал за происходящим, не делая попыток вмешаться.

– Принимаю вызов! – Сатто сумел взять себя в руки и устоял под тяжелым взглядом Крейна. – И, ты знаешь… – Он ухмыльнулся. – Я даже приму его лично, буду драться сам. Кого ты выставляешь со своей стороны?

Кристобаль взмахнул рукой, и сквозь толпу стал продираться Бэр – огромный и страшный. Но, против всех ожиданий крылана, Сатто нисколько не испугался.

– Э! Нет, так не пойдет! – Он лукаво погрозил Крейну пальцем. – Обычай говорит, что условия поединка должны быть равными, а я не гроган! Выставляй человека, и не надо хитрить!

Крейн поднял брови с изумлением, которое выглядело вполне искренним, а потом сокрушенно вздохнул.

– Надо же, ты прав. А я забыл… – Он задумчиво почесал шрам на щеке. – Выставить против тебя помощника я не могу – Умберто слишком устал, а Джа-Джинни опять-таки не человек, – поэтому… М-да. Ладно, так и быть – с тобой стану драться я!

Сатто отшатнулся, словно его ударили. На мгновение он растерялся, но потом сказал ровным голосом:

– Но, Крейн… я, кажется, достаточно ясно выразился? По обычаю, дерутся только равные против равных, а я человек…

Капитан «Невесты ветра» смотрел на него не мигая и молчал. Сатто взял себя в руки, и на его лице появилась обычная ухмылка. Он провозгласил, обращаясь к публике:

– Я уже понял, что капитан Крейн не любит, когда о нем распространяют слухи! Но все дело в том, что ни я, ни кто-то другой из команды «Утренней звезды» не имеем отношения к любопытному слушку, который появился не так давно… – Он выдержал театральную паузу. – Говорят, капитан Крейн – магус!

Джа-Джинни увидел: на краткий миг лицо Кристобаля превратилось в маску пепельного цвета, а в глазах мелькнули красные искры. Но Крейн очень быстро пришел в себя, хотя было понятно – такого подвоха он не ожидал.

– Слухи – дело темное! – продолжал Сатто все смелее. – Я знаю Крейна всего-то лет пять и не берусь утверждать, состарился он за это время или нет. Я соглашусь биться с ним – но пусть сначала кто-то, знающий его достаточно давно, подтвердит, что Кристобаль Крейн принадлежит к человеческому роду!

Джа-Джинни опустил голову. Он понимал, что хитроумный план капитана вот-вот рухнет из-за досадной мелочи… Но невозможно предусмотреть все. Хуже всего, что Сатто подлил яду: как теперь доказать, что Крейн и в самом деле человек? А если ничего не доказывать, распространения слухов не остановишь. Крылан мысленно перебирал имена самых сильных матросов, которых команда могла бы выставить против здоровенного Сатто, когда раздался знакомый голос.

Голос человека, который должен был молчать.

– Ты рехнулся, Сатто? – насмешливо поинтересовался Скодри. – Неужто ты решил, что я допустил бы в свой дом магуса? – Последнее слово он произнес с безграничным презрением. – А ведь сам упрекнул меня недавно в дружбе с Кристобалем… Выходит, ты считаешь, я смог бы назвать другом того, чьи сородичи погубили всю мою родню?

На лице Сатто отразилось замешательство. Чтобы скрыть его, он низко поклонился Зубастому и не сказал ни слова, как бы понимая, что любое оправдание только усугубит вину. Скодри принял извинения с достоинством и ободряюще кивнул Крейну.

Джа-Джинни смотрел на своего капитана и думал, что всем прочим он должен казаться воплощением холодной ярости. На самом деле неподвижное лицо и застывший взгляд объяснялись просто: магус растерялся.

Но ненадолго.

– Готовьтесь! – коротко бросил Скодри, всем своим видом показывая, что его очень интересует предстоящая битва. Джа-Джинни огляделся: все вокруг не сводили глаз с двоих мужчин в центре площади, готовых убить друг друга. Не поддались этой жутковатой магии только двое – Эсме и Кузнечик.

– Опять… – с досадой пробормотала целительница.

Джа-Джинни, не сдержавшись, протянул руку и сжал ее тонкое запястье.

– Пора, друг. Не подведи меня!~

«Слушаюсь, капитан».

Крылан взглядом указал Кузнечику в сторону ближайшего переулка. Мальчишка кивнул. Вдвоем они выбрались из толпы, и никто не обратил на это ни малейшего внимания. Оказавшись там, где их уже не могли увидеть, оба зашагали быстрее.

– Времени мало. Ты помнишь, что говорил капитан? – спросил крылан.

– Он пообещал, что поможет узнать карту. – Кузнечик поморщился. – Но я что-то сомневаюсь, что у него будет возможность отвлечься от дуэли.

– Правильно. Значит, рассчитываем только на себя… – Джа-Джинни посмотрел по сторонам. – Ну-ка, дай мне место…

Он с легкостью взлетел. Командовать, что делать дальше, крылану не пришлось: парнишка стоял неподвижно, и, пролетев второй раз над улицей – так низко, что крылья почти касались мостовой, – Джа-Джинни подхватил его на руки.

– Я думал, ты легче, – с удивлением заметил он, когда они поднялись высоко над городом. – Эсме выше тебя, а весит столько же.

– Просто девушек носить на руках приятнее, – пробурчал Кузнечик.

Очень скоро дом Звездочета оказался прямо под ними – темная громада особняка посреди большого сада. Старый пират не отказывал себе в роскоши: даже ночью было видно, что по сравнению с его домом жилище Скодри выглядит более чем скромно. Вспомнив образы, которые передал ему Крейн, Джа-Джинни с легкостью определил, где находится кабинет Звездочета, и с удивлением обнаружил, что нужное ему окно распахнуто настежь. Знай он об этом заранее, отправился бы один, без юнги.

– Можешь расслабиться! – крикнул он. – Окно открыто, и тебе ничего не придется делать! Нас как будто ждали!

«А ведь и правда…»

– Время, время! – пискнул Кузнечик, когда они в третий раз пролетели над особняком. – Ты слишком долго прицеливаешься!

– А тебе так хочется промахнуться и быть размазанным по стенке? – прошипел Джа-Джинни. – Ну тогда держись!

Оказавшись на нужной высоте, он сложил крылья и ринулся в открытое окно. Где-то совсем близко Кристобаль и Сатто скрестили оружие, но Джа-Джинни ощущал незримое присутствие капитана – тот как будто стоял за его спиной. Все-таки магусов нужно бояться, и не зря Сатто требовал, чтобы против него вышел человек. Да, Крейн обманул всех, и это рано или поздно откроется – и ему придется заплатить.

Как и Скодри.

– Здесь так темно… – хрипло прошептал Кузнечик. – Ничего не видно…

Джа-Джинни сжал его руку, призывая к молчанию. Он видел в темноте ничуть не хуже совы: в коридоре было пусто, но в любой момент могли появиться охранники – поэтому следовало соблюдать осторожность. Он шепнул: «Идем!» – и потащил мальчишку за собой.

Комната, которая была им нужна, оказалась незапертой.

– Проклятье… – Джа-Джинни остановился на пороге. – Мне это не нравится.

Кузнечик посмотрел на него удивленно и растерянно:

– Ты думаешь, это ловушка?

– Не знаю. Посуди сам. Кристобаль правильно рассчитал, что большинство людей Звездочета не устоят перед искушением полюбоваться на драку, в доме должен был остаться хоть кто-нибудь. А здесь ни души. И мне все время кажется, что на меня кто-то смотрит… кто-то очень злобный…

Мальчишка вздохнул:

– Мы теряем время. Ловушка это или нет, надо взять то, за чем мы пришли.

– Ты прав… – Джа-Джинни отодвинул Кузнечика в сторону и первым вошел в кабинет Звездочета.

Там оказалось темнее, чем в коридоре, потому что на окнах, выходящих во внутренний двор, висели плотные шторы. В полумраке Джа-Джинни разглядел книжные шкафы, заполненные сверху донизу, большую карту на одной из стен и стол, заваленный бумагами. Комната была заставлена большими и маленькими сундуками: они словно ждали, что придет хозяин и разберет их, разложит по местам книги и редкие вещицы, добытые на море и на суше. Осторожно пробираясь между ними, Джа-Джинни подошел к столу и внезапно почувствовал волнение Крейна.

Карта лежала на виду, ее даже не попытались спрятать.

Очень ветхая и выцветшая, она дышала стариной, и крылан вполне мог бы и сам, без подсказки капитана, догадаться, что они ищут именно эту вещь. Он осторожно подцепил край карты когтями, развернул ее…

– Сзади! – крикнул юнга, но, когда его глаза уже округлились от страха, Джа-Джинни выхватил нож и бросил его за спину – туда, где должно было находиться нечто, испугавшее Кузнечика. Он сделал это бездумно, без промедления – как в прежние времена, до Джайны.

– Какая мерзость… – скривился Кузнечик.

Джа-Джинни обернулся: на стене, примерно вровень с его головой, трепыхался огромный паук. Крылану случалось видеть разных пауков – даже таких, которые расставляли сети на мелких пташек, – но твари подобного размера не попадались ему на глаза вот уже… двадцать пять лет. До сих пор он считал, что они водятся только на одном острове.

Джа-Джинни осторожно приблизился и, вытащив второй нож, довершил начатое. Тело паука неприятно хрустнуло – весь он состоял из металла и стекла.

– Мех из Облачной цитадели, – тихонько проговорил крылан. – Интересно, где Звездочет его раздобыл? Не нравится мне все это, совсем не нравится… Давай-ка заберем карту и отправимся восвояси, пока не объявился кто-нибудь покрупнее.

– Да, да! – нетерпеливо зашептал Кузнечик. – Так это она? Та самая карта?

– Да… – пробормотал крылан. – Это острова далекого юга, но не совсем те, где мы побывали. А это и вовсе незнакомое место. Посмотри-ка сюда… Ничего не замечаешь?

– Я не вижу! – обиженно отозвался парнишка. – Темно!

Джа-Джинни досадливо покачал головой.

– Это не вся карта. – Он провел пальцем вдоль одной из сторон. – Ее разделили. Надо отыскать вторую часть…

– Ее с-с-сдесь нет.

– Откуда ты зна… – Джа-Джинни осекся.

Кузнечик опять смотрел на него круглыми глазами и заметно дрожал. Голос, прозвучавший только что, ему не принадлежал, хотя был таким же тихим и хриплым.

Крылан огляделся. Поначалу казалось, что в комнате негде прятаться – разве что потайной ход, скрытый за каким-нибудь шкафом? Но потом он заметил, что складки шторы на одном из двух окон лежат не так, как должны были бы. Он прыгнул вперед и сдернул штору.

– Ой, – сказал Змееныш. Он сидел на подоконнике, обхватив руками колени, и не двинулся с места, даже когда крылан приставил к его шее нож. – Ты меня нашел.

Он был в обычном черном наряде и неизменном шарфе, скрывавшем большую часть лица. Джа-Джинни раньше никогда не оказывался так близко к Змеенышу и не замечал, какие странные у него глаза – огромные, желтого цвета. На мгновение ему показалось, что зрачки этих глаз сжимаются в щелочки, а не точки.