Пуаро расследует. XII дел из архива капитана Гастингса Кристи Агата
– А! Так, стало быть, вы…
– Моя фамилия Тоссвилл.
Так вот он какой, эксперт из Британского музея, «мелкая сошка», как выразилась леди Уиллард. На меня он произвел иное впечатление– была во всем его облике какая-то затаенная скорбь, а в манере держаться нечто суровое и непреклонное, с первого взгляда внушавшее почтение.
– Соблаговолите следовать за мной, – продолжал доктор Тоссвилл, – я представлю вас сэру Гаю Уилларду. Он настаивал, чтобы его тотчас уведомили о вашем прибытии.
Нас провели через весь лагерь к самой большой палатке. Доктор Тоссвил поднял полог, и мы проскользнули внутрь.
– Сэр Гай, мсье Пуаро и капитан Гастингс благополучно добрались, – сообщил Тоссвилл.
Самый молодой из троих сидевших в палатке мужчин вскочил и кинулся здороваться. Поведению сэра Гая была свойственна некоторая порывистость, напомнившая мне его мать. Он был не таким загорелым, как другие участники экспедиции, и эта бледность, а также глубокие тени вокруг глаз, делали его старше своих двадцати двух лет. Им явно владело какое-то сильное умственное напряжение, из-за которого ему постоянно приходилось сдерживать себя.
Он представил своих соратников – доктора Эймса, смышленого на вид человека лет тридцати с небольшим, но с рано поседевшими висками, и секретаря экспедиции мистера Харпера, симпатичного тощего паренька в очках в роговой оправе, по которым в любом уголке света можно опознать американского интеллектуала.
Поболтав с нами пару минут на отвлеченные темы, Харпер откланялся, доктор Тоссвилл последовал за ним. Остались мы, сэр Гай и доктор Эймс.
– Не стесняйтесь, мсье Пуаро, спрашивайте обо всем, что вас интересует, – сказал Уиллард. – Но, разумеется, цепь странных несчастий, поразивших нас, объясняется лишь роковым совпадением.
Впрочем, в поведении баронета чувствовалась нервозность, противоречащая его уверенным словам. Я заметил, что Пуаро пристально изучает молодого человека.
– Вы твердо намерены закончить работу вашего отца, сэр Гай? – спросил маленький бельгиец.
– Во что бы то ни стало! Что бы ни случилось, раскопки будут продолжаться, так и знайте!
Пуаро повернулся к другому участнику экспедиции:
– А вы что на это скажете, мсье доктор?
– Что ж, – пожал плечами доктор Эймс, – я не привык сдаваться без боя.
Пуаро скорчил одну из своих выразительных гримас.
– Ну, осталось выяснить, против кого мы сражаемся. Когда скончался мистер Шнайдер?
– Три дня назад.
– Вы уверены в том, что это был столбняк?
– Абсолютно уверен.
– А не могли бы вы принять за проявление столбняка, скажем, симптомы отравления стрихнином?
– Нет, мсье Пуаро. Я понимаю к чему вы клоните. Признаки действительно во многом схожи, но уверяю вас – это был классический случай столбняка.
– Вы впрыскивали больному анатоксин?
– Конечно. Я испробовал все, что могло бы ему помочь, – сухо сказал доктор.
– Вы привезли противостолбнячную сыворотку с собой?
– Нет, мы запаслись ею в Каире.
– Были в лагере еще случаи столбняка?
– Ни одного.
– А смерть мистера Блайбнера не могла быть вызвана этим заболеванием?
– Ни в коем случае. Он поранил большой палец, туда попала инфекция и начался обширный сепсис. Простите, может на взгляд дилетанта эти два заболевания и схожи, но профессионал ни за что их не спутает.
– В таком случае у нас имеются четыре смерти от совершенно разных причин: один сердечный приступ, одно заражение крови, одно самоубийство и один столбняк.
– Совершенно верно, мсье Пуаро.
– Вы уверены, что эти четыре случая абсолютно ничего не связывает?
– Кажется, я не совсем вас понимаю.
– Выскажусь напрямик. Не совершали ли эти четверо каких-либо поступков, которые могли быть сочтены неуважением к духу Менхер-Ра?
Доктор смерил Пуаро взглядом, в котором сквозило бесконечное изумление.
– Ну и ну, мсье Пуаро, что еще за бредни? Не хотите ли вы сказать, что поверили газетным байкам о проклятии?
– Полная ерунда! – сердито пробормотал Уиллард.
Пуаро остался безмятежен, но в его глазах мерцали зеленые кошачьи искорки.
– Значит, вы не верите в проклятье, мсье лё доктер?
– Нет, сэр, решительно не верю, – выпалил доктор. – Я человек просвещенный и верю лишь в то, что может объяснить наука.
– Но разве в Древнем Египте не существовало науки? – мягко спросил Пуаро. – Казалось, доктор Эймс на какое-то время лишился дара речи, и Пуаро замахал руками: – Нет-нет, не отвечайте. Лучше расскажите мне, что обо всем этом думают ваши рабочие, они ведь из местных?
– Если белые теряют голову, что уж говорить о туземцах, – буркнул доктор Эймс. – Признаю, они, как говорится, напуганы до чертиков. Но никаких оснований для паники у них нет.
– Любопытная точка зрения, – заметил Пуаро.
Сэр Гай подался к нему.
– Не хотите же вы сказать… что всерьез воспринимаете эту чепуху? – недоверчиво спросил он. – Абсурд! Если вы повторяете подобные измышления, значит вы ровным счетом ничего не знаете о Древнем Египте.
Вместо ответа Пуаро помахал у него перед носом маленькой книжкой – старинным томиком с ветхой обложкой, который он вытащил из кармана. Я успел прочитать название: «Магия египтян и халдеев». Затем Пуаро развернулся и вышел из палатки.
Доктор ошарашенно уставился на меня.
– У него что, есть какая-то особенная маленькая идея?
Я улыбнулся, услышав знакомое выражение – сколько раз мне доводилось слышать его от Пуаро!
– Точно не знаю, – признался я. – Кажется, он собирается изгонять из лагеря злых духов, или что-то в этом роде.
Я отправился на поиски Пуаро и обнаружил его в компании юного американца, секретаря покойного мистера Блайбнера.
– Нет, – говорил мистер Харпер. – С экспедицией я работаю всего шесть месяцев. Да, состояние дел мистера Блайбнера мне хорошо известно.
– А что вы можете рассказать о его племяннике?
– Однажды он появился здесь – как снег на голову. Вроде симпатичный парень. Я его в первый раз тогда увидел, но кое-кто из наших знавал его прежде – Шнайдер, и, по-моему, Эймс. Старикан, скажу я вам, был совсем не в восторге от встречи с племянником. Они моментально поцапались. «Ни единого цента!» – вопил старик. «Ты не получишь ни гроша – ни сейчас, ни после моей смерти! Я уже пообещал мистеру Шнайдеру, что все мои деньги пойдут на завершение главного дела моей жизни!» И так далее в том же духе. Молодой Блайбнер плюнул и повернул назад в Каир.
– Он выглядел здоровым в этот день?
– Кто, старик?
– Нет, племянник.
– Кажется, он действительно упоминал о каком-то недомогании, но ничего серьезного, иначе я бы запомнил.
– А скажите, мистер Блайбнер составил завещание?
– Насколько я знаю – нет.
– Вы остаетесь с экспедицией, мистер Харпер?
– Нет, сэр, вернусь в Нью-Йорк, как только приведу в порядок все дела. Можете смеяться надо мной, но я вовсе не желаю попасть в лапы этого мстительного старикашки Менхер-Ра, а так и случится, если я буду торчать здесь.
Молодой человек вытер пот со лба.
Пуаро повернулся, чтобы уйти, но напоследок бросил через плечо с загадочной улыбкой:
– Помните, мистер Харпер: одну из своих жертв он настиг в Нью-Йорке.
– О, дьявол! – с чувством сказал американец.
Когда мы остались наедине, Пуаро задумчиво произнес:
– Этот молодой человек очень нервничает. Он уже на грани, поверьте мне на слово.
Я с любопытством взглянул на Пуаро, но его непостижимая улыбка ничего мне не сказала.
Вместе с сэром Гаем Уиаллардом и доктором Тоссвиллом мы обошли весь район раскопок. Главные находки уже переправили в Каир, но остались некоторые чрезвычайно любопытные предметы интерьера, найденные в гробнице. Молодой баронет явно горел энтузиазмом, но мне показалось, что его пыл даже несколько чрезмерен, словно он пытался заглушить смутное чувство тревоги. Направляясь к отведенной нам палатке, чтобы умыться перед ужином, мы столкнулись с высоким смуглым человеком в белом бурнусе. Учтиво посторонившись, чтобы пропустить нас, он пробормотал арабское приветствие. Пуаро остановился.
– Вы ведь Хасан, слуга сэра Джона Уилларда?
– Я служил моему господину сэру Джону, теперь служу его сыну. – Приблизившись к нам на пару шагов, египтянин тихо сказал: – Говорят, вы мудрый, можете одолеть злых духов. Посоветуйте молодому хозяину уезжать. Здесь повсюду бродит зло.
И, не дожидаясь ответа, Хасан быстро зашагал прочь.
– Повсюду бродит зло, – пробормотал Пуаро. – Да, я тоже ощущаю его присутствие.
Обстановку, в которой прошел ужин, было трудно назвать жизнерадостной. Говорил в основном доктор Тоссвилл – очевидно, на излюбленную тему египетских древностей он мог рассуждать вечно. Когда мы уже собирались отправляться спать, сэр Гай неожиданно схватил Пуаро за руку и молча ткнул пальцем в проход между палаток. На фоне белой парусины двигалась темная фигура. Она принадлежала не человеку – на плечах существа я отчетливо различил собачью голову и вспомнил, что похожее изображение было высечено на стенах гробницы.
От этого зрелища у меня буквально кровь застыла в жилах.
– Мон дьё! – пробормотал Пуаро, усердно осеняя себя крестным знамением. – Анубис! Бог с головой шакала, который является за душами умерших!
– Кто-то нас морочит! – возмущенно вскочил на ноги доктор Тоссвилл.
– Он зашел в вашу палатку, Харпер, – пролепетал сэр Гай, лицо его было белым как мел.
– Нет, – покачал головой Пуаро. – В палатку доктора Эймса.
Врач недоверчиво на него посмотрел, а затем сказал в тон доктору Тоссвиллу:
– Нас кто-то дурачит. Давайте-ка поймаем этого типа.
Он погнался за таинственным существом, я последовал за ним, но сколько бы мы не рыскали по лагерю, нам не удалось обнаружить ни человека, ни привидения, ни малейших следов чьего-то присутствия. Посрамленные и сбитые с толку мы были вынуждены вернуться. Оказалось, что Пуаро за время нашего отсутствия развил бурную деятельность с целью обеспечить собственную безопасность. Он разрисовал песок вокруг нашей палатки таинственными значками и фигурами, среди которых я узнал многократно повторенную пентаграмму. При этом Пуаро, по своему обыкновению, читал окружающим импровизированную лекцию о колдовстве и белой магии, которую он противопоставлял черной. Время от времени он с таинственным видом упоминал жизненную эманацию Ка и цитировал Книгу мертвых.
Все эти выходки вызвали нескрываемое презрение доктора Тоссвилла. Он отвел меня в сторону, буквально кипя от негодования.
– Вздор, сэр! Этот человек несет несусветную ахинею! – яростно шипел он. – Он просто шарлатан, который не знает разницы между средневековыми предрассудками и египетской религией. Никогда еще не сталкивался с такой вопиющей смесью невежества и суеверия!
Я, как мог, постарался успокоить возмущенного ученого и присоединился к Пуаро, который уже расположился в палатке, сияя от самодовольства.
– Теперь мы можем спать спокойно! – радостно заявил он. – А мне не помешает выспаться – ужасная мигрень! Ах, сейчас бы глоточек славного травяного настоя!
И, словно в ответ на его молитвы, полог палатки приподнялся и вошел Хасан с дымящейся чашкой в руках. Это оказался чай из ромашки, который мой друг просто обожал. Поблагодарив Хасана и решительно отказавшись от предложения заварить еще чашечку для меня лично, я выпроводил слугу, и мы остались одни. Раздевшись, я еще какое-то время стоял на пороге, мечтательно вглядываясь в пустыню.
– Какое волшебное место! – сказал я вслух. – И до чего замечательная работа у этих людей! Жить в пустыне, проникать в самое сердце исчезнувшей цивилизации – сколько в этом очарования! Неужели вы его не чувствуете, Пуаро?
Не получив ответа, я повернулся, изрядно раздосадованный. Но мое раздражение тут же сменилось ужасом. Пуаро лежал навзничь поперек грубо сколоченного топчана, лицо искажено жуткой гримасой. Рядом валялась пустая чашка. Я кинулся к нему, а затем стрелой полетел через весь к лагерь к палатке доктора Эймса.
– Доктор! – заорал я. – Сюда, скорее!
– В чем дело? – спросил доктор, появляясь на пороге в пижаме.
– Мой друг… Он болен…. Умирает…. Настой из ромаки. Пусть кто-то проследит, чтобы Хасан не покидал лагерь…
Доктор побежал следом за мной к нашей палатке. Пуаро лежал в той же позе, в которой я его оставил.
– Как странно! – воскликнул Эймс. – Похоже на припадок. Вы сказали, он что-то выпил? – Он поднял пустую чашку.
– Да нет, я этого не пил, – раздался позади нас спокойный голос.
Мы обернулись и застыли от изумления. Пуаро сидел на своей койке и улыбался.
– Я этого не пил, – повторил он в самом благодушном расположении духа. – Пока мой добрый друг Гастингс наслаждался красотой египетской ночи, я, вместо того, чтобы выпить свой чай, вылил содержимое чашки в маленькую бутылочку. Она отправится на анализ в химическую лабораторию. Нет-нет, не стоит! – предупредил он порыв доктора Эймса, – вы же человек разумный, и понимаете, что насилие тут не поможет. За время краткого отсутствия Гастингса я успел припрятать бутылочку. Боже мой, Гастингс, скорее, держите его!
Я неправильно истолковал тревогу в голосе Пуаро. В стремлении спасти друга, я загородил его собой, но резкий жест доктора Эймса имел другую цель. Его рука коснулась рта, по палатке разлился горький запах миндаля, доктор пошатнулся и упал лицом вниз.
– Еще одна жертва, – вздохнул Пуаро. – Но на сей раз последняя. Возможно, для него это был лучший выход, ведь на его совести три смерти.
– Так всему виной доктор Эймс? – вскричал я, выйдя из ступора. – Зачем же вы притворялись, что верите в некие оккультные силы?
– Вы неправильно меня поняли, Гастингс. Я сказал, что убежден в ужасающей силе суеверий. Стоит пустить слух, что серия смертей связана с потусторонним миром, и вы можете творить что угодно, буквально прикончить человека среди бела дня – всё спишут на древнее проклятье. Вот до чего укоренился в человеческой расе инстинкт преклонения перед сверхъестественным. Я с самого начала подозревал, что кто-то воспользовался этой слепой верой. Идея, конечно, родилась после внезапной кончины сэра Джона Уилларда. Сразу же поползли слухи, что здесь не обошлось без проклятья фараона. Как я выяснил, смерть сэра Джона никому не могла принести особой выгоды. Другое дело – мистер Блайбнер, обладатель огромного состояния. В досье на его племянника, которое мы получили из Нью-Йорка, было много примечательной информации. Прежде всего, заявление молодого Блайбнера о том, что он рассчитывает на помощь друга, который находится в Египте. По умолчанию все решили, что он имеет в виду своего дядю, но мне показалось, что в таком случае у Руперта не было никаких оснований выражаться обиняками. Нет, скорее всего, речь действительно шла о каком-то друге, причем довольно близком. Далее – нам известно, что молодой человек еле-еле наскреб денег на поездку в Египет, а дядя наотрез отказался раскошелиться. И все же Руперт ухитрился как-то вернуться в Нью-Йорк. Кто-то должен был оплатить его проезд.
– Все это только догадки, – возразил я.
– Но есть и факты, Гастингс. Очень часто люди говорят что-то в переносном смысле, а их слова истолковываются буквально. Однако случается и обратное! В данном случае человек высказался буквально, а его слова сочли метафорой. Молодой Блайбнер написал четко и ясно: «Я прокаженный». Но никто не понял, что он застрелился, потому что считал себя обреченным на медленную смерть от неизлечимой болезни.
– Что?! – завопил я.
– Искусная выдумка дьявольского ума, Гастингс. Молодой Блайбнер страдал безвредным кожным заболеванием, он подцепил его где-то на островах южных морей, там подобное не редкость. Ему и в голову не пришло бы подвергать сомнению страшный диагноз Эймса – опытного врача, да к тому же давнего друга. Когда мы приехали сюда, в своем выборе подозреваемых я колебался между доктором Эймсом и Харпером, но вскоре понял, что только врач мог совершить два убийства в лагере и подстроить еще одну смерть в Нью-Йорке. Затем я узнал от Харпера, что доктор был знаком с молодым Блайбнером. Вне всяких сомнений, Руперт написал завещание, или застраховал свою жизнь в пользу Эймса. Последний увидел шанс разбогатеть. Сделать мистеру Блайбнеру инъекцию смертоносного штамма было проще простого. Племянник, выслушав от друга свой приговор, застрелился сам. Мистер Блайбнер, хоть и преисполненный филантропических намерений, завещания не оставил. Его миллионы наследовал племянник, а после его кончины – доктор.
– А для чего было убивать мистера Шнайдера?
– Тут мы не можем быть уверены. Но вспомните: он тоже был знаком с молодым Блайбнером и, увидев их вместе с Эймсом, мог что-то заподозрить. А с другой стороны, возможно, убийца хотел добавить новое звено в цепь зловещих событий, подкрепив тем самым легенду о проклятии фараона. Помимо всего прочего, Гастингс, существует любопытный психологический феномен. Совершив преступление и избежав разоблачения, убийца испытывает непреодолимое желание повторить свой успех. Вот почему я всерьез опасался за жизнь молодого Уилларда. Жуткого Анубиса, которого вы видели сегодня вечером, по моему приказу изображал Хасан. Я хотел проверить, не выдаст ли себя доктор. Но у него слишком крепкие нервы, сверхъестественными явлениями его не проймешь. Не обманул его и маленький спектакль, который я разыграл с целью убедить его в своей вере в оккультные силы. Сомнений не было – именно я стану новой жертвой! Ах, друг мой, несмотря на морскую болезнь, невыносимую жару и засилье песка, мои серые клеточки все еще функционируют!
Разумеется, Пуаро оказался совершенно прав. Следователи обнаружили завещание молодого Блайбнера, составленное несколько лет тому назад в пьяном угаре – должно быть, тогда этот документ казался ему очень остроумным. «Моему доброму другу Роберту Эймсу, за то, что спас меня, когда я тонул, оставляю мой портсигар, которым он так восхищается, и все, чем буду владеть на момент смерти, хотя, боюсь, это будут сплошные долги».
Дело не стали предавать огласке. Так что досужие болтуны и по сей день повторяют историю о массовой гибели несчастных археологов, осквернивших гробницу фараона Менхер-Ра. Эту историю приводят в доказательство могущества египетских царей, способных и с того света покарать тех, кто дерзнет потревожить их покой и посягнет на их сокровища. Впрочем, Пуаро охотно объяснит всем желающим, что подобные байки совершенно противоречат всем верованиям и учениям древних египтян.
VII. Переполох в отеле «Гранд-Метрополитен»
– Пуаро, старина, – сказал я, – смена обстановки пойдет вам на пользу.
– Вы так думаете, мон ами?
– Я в этом уверен.
– А-а-а! – Мой друг расплылся в улыбке. – Стало быть, вы уже все устроили?
– Поедете со мной?
– Куда вы хотите меня отвезти?
– В Брайтон. Один приятель в Сити уговорил меня вложиться в очень выгодную сделку, и теперь у меня завелись лишние деньги, которые, в полном соответствии с народной мудростью, жгут мне карман. Вот я и решил, что неплохо бы нам провести уик-энд в «Гранд-Метрополитене».
– С большой благодарностью принимаю ваше приглашение. У вас доброе сердце – как великодушно с вашей стороны позаботиться о старине Пуаро. А доброе сердце, в конце концов, куда важнее, чем миллионы серых клеточек. Да-да! Хоть я порой и забываю об этом, каюсь.
Комплимент не то чтобы пришелся мне по вкусу. Иногда мне кажется, что Пуаро намерено занижает оценку моих интеллектуальных способностей. Но сейчас его радость была так очевидна, что я без труда поборол легкое раздражение и поспешно сказал:
– Что ж, значит, договорились.
В субботу вечером мы наслаждались ужином в «Гранд-Метрополитене» в окружении нарядной и оживленной публики. Зал ресторана был переполнен. Похоже, все лондонские шишки съехались в Брайтон, прихватив с собой жен. Туалеты дам были роскошны, а драгоценности ослепительны, хотя их обилие свидетельствовало скорее о богатстве, чем о хорошем вкусе.
– Вот это зрелище! – пробормотал Пуаро. – Друг мой, вам не кажется, что мы угодили на какой-то шабаш спекулянтов и прощелыг?
– Похоже на то, – ответил я. – Остается надеяться, что среди постояльцев все же затесались люди из приличного общества.
Пуаро беззастенчиво рассматривал посетителей ресторана.
– Знаете, при виде такого количества драгоценностей я начинаю сожалеть, что обратил свои гениальные умственные способности к раскрытию преступлений, вместо того чтобы их совершать. Сколько возможностей для вора-виртуоза! Взгляните на корпулентную даму, которая сидит возле вон той колонны, Гастингс! Ни дать, ни взять – рождественская елка!
Я проследил за его взглядом и воскликнул:
– Да это же миссис Опалсен!
– Вы с ней знакомы?
– Немного. Ее муж – биржевой брокер, сколотил целое состояние во время последнего нефтяного бума.
После ужина мы столкнулись с Опалсенами в гостиной и я представил им моего друга. Мы поболтали о том о сем и решили вместе выпить кофе.
Пуаро похвалил несколько особенно крупных дорогих камней, сверкавших на пышной груди миссис Опалсен, и та буквально растаяла от счастья.
– Это моя единственная страсть, мистер Пуаро! Я просто обожаю украшения. Эд знает мою слабость, и всякий раз, провернув удачную сделку, он покупает мне подарок. А вы хорошо разбираетесь в ювелирных изделиях?
– Доводилось пару раз иметь с ними дело, мадам. Моя профессия позволила мне свести близкое знакомство с кое-какими драгоценными камнями, знаменитыми на весь мир.
Используя прозрачные намеки и вымышленные имена, Пуаро поведал увлекательную историю о похищении исторического украшения, красы и гордости одного из королевских домов. Миссис Опалсен слушала затаив дыхание.
– Боже мой, это похоже на волшебную сказку! – восхищенно ахнула она, дослушав до конца. – А знаете, у меня есть жемчуг, о котором тоже можно рассказать много чего интересного. Я считаю, что мое колье – одно из самых красивых в мире, жемчужины идеально подобраны по размеру и по оттенку. Я сейчас же принесу его и покажу вам!
– Умоляю, мадам, не утруждайтесь ради меня, – запротестовал Пуаро.
– Нет-нет, вы непременно должны на него взглянуть!
И тучная леди на всех парусах понеслась к лифту. Ее муж прервал беседу со мной и вопросительно посмотрел на Пуаро.
– Мадам ваша супруга была так любезна, что решила позволить мне полюбоваться ее жемчужным ожерельем, – пояснил маленький бельгиец.
– А, жемчуг! – Опалсен расплылся в самодовольной улыбке. – Да уж, там есть на что посмотреть! Надо сказать, эта безделушка обошлась мне в кругленькую сумму! Но это все равно что положить деньги в банк – в любой момент я могу выручить за это колье столько же, сколько заплатил, а то и подзаработать! Если дела и дальше так пойдут, возможно, этого не избежать. Сейчас в Сити туго с монетой – а все из-за чертова налога на сверхприбыль! – и он продолжил изливать свои жалобы, так густо пересыпанные специальным биржевым жаргоном, что я уже не мог понять ни слова.
Нескончаемые разглагольствования прервал мальчик-посыльный: он подбежал к Опалсену и что-то быстро зашептал ему на ухо.
– Э… что такое? Немедленно иду наверх. Надеюсь, она не заболела? Прошу прощения, джентльмены.
И он тотчас нас покинул. Пуаро устроился в кресле поудобнее и закурил одну из своих любимых русских папиросок. Затем очень тщательно выстроил пустые кофейные чашки в аккуратный ряд и с удовлетворением обозревал дело рук своих.
Время шло, но Опалсены не показывались.
– Странно все это, – не выдержал я. – Когда, интересно, они собираются вернуться сюда?
Пуаро поглядел на восходящие к потолку спирали табачного дыма и неторопливо произнес:
– А они не вернутся.
– Почему это?
– Видите ли, мой друг, что-то произошло.
– Что могло произойти? И откуда вы об этом узнали?
Пуаро снисходительно усмехнулся.
– Несколько минут назад из своего кабинета выскочил управляющий и с неприличной для его возраста и положения скоростью припустил вверх по лестнице. Мальчик-лифтер, забыв о своих обязанностях, о чем-то болтает с одним из рассыльных, да так увлеченно, что не обращает внимания на сигналы подъемника, а ведь звонок прозвучал уже трижды. И наконец, даже у наших официантов крайне взволнованный вид, а уж для того, чтобы официанты такого класса утратили обычную невозмутимость… – Пуаро с важностью покачал головой… – Должно случиться нечто из ряда вон выходящее. Да, я так и думал. Вот и полиция.
В холл гостиницы вошли двое – один в форме, другой в штатском. Они переговорили с посыльным, и их немедленно проводили наверх. Через несколько минут тот же парнишка сбежал по лестнице и направился к нашему столику.
– Мистер Опалсен со всем почтением просит вас, джентльмены, подняться к ним.
Пуаро словно только того и ждал – мигом вскочил на ноги. Я ринулся за ним с не меньшим азартом.
Апартаменты четы Опалсенов находились на втором этаже. Постучав в дверь, посыльный ретировался, а мы, услышав «Войдите!», тотчас последовали приглашению. В комнате, которая, без сомнения, являлась спальней миссис Опалсен, царил настоящий бедлам. Хозяйка безудержно рыдала, полулежа в кресле. Потоки слез произвели непоправимые разрушения на ее лице, проложив глубокие борозды в толстых пластах пудры. Мистер Опалсен сердито расхаживал взад-вперед. Сотрудники полиции стояли посреди комнаты, один держал в руке блокнот. До смерти перепуганная гостиничная горничная сжалась в уголке у камина, а на другом конце спальни причитала и заламывала руки молодая француженка, по всей видимости, камеристка миссис Опалсен. Она явно вознамерилась превзойти госпожу в роли убитой горем жертвы.
И вот посреди этого хаоса с улыбкой на устах явился Пуаро – воплощение элегантности и хладнокровия. С потрясающей для ее комплекции резвостью миссис Опалсен выскочила из глубин своего кресла и бросилась к маленькому бельгийцу.
– О, какое счастье… Пусть Эд говорит что угодно, но я верю в перст Судьбы! Мне было предначертано встретиться с вами нынче вечером, и я твердо знаю, что если вы не сможете вернуть мне мой жемчуг – то и никто не сможет!
– Мадам, умоляю, возьмите себя в руки! – И Пуаро ободряюще похлопал ее по пухлому предплечью. – Успокойтесь, прошу вас. Все будет хорошо. Эркюль Пуаро непременно вам поможет.
Мистер Опалсен повернулся к инспектору полиции.
– Полагаю, у вас не будет возражений, если я… э-э… привлеку к делу этого джентльмена?
– Ни малейших, сэр, – ответил детектив вежливо, но с полным безразличием. – А теперь, если ваша леди немного оправилась, может быть, она расскажет, что именно случилось?
Миссис Опалсен с мольбой посмотрела на Пуаро. Он взял ее под руку и препроводил на прежнее место.
– Садитесь, мадам, и поведайте нам все. Спокойно и по порядку.
Эти уговоры возымели действие. Миссис Опалсен осушила слезы платочком и приступила к рассказу.
– После ужина я поднялась наверх за жемчужным колье, которое обещала показать мистеру Пуаро. В спальне находились горничная и Селестина– как обычно.
– Пардон, мадам, но что вы имеете в виду под словами «как обычно»?
Тут вмешался мистер Опалсен.
– Я распорядился, чтобы никто из служащих отеля не входил в эту комнату без сопровождения Селестины. Горничная убирает в спальнях по утрам и готовит постели вечером лишь при условии, что здесь находится наша служанка, в противном случае персоналу запрещено появляться в комнате.
– Значит, как я уже говорила, я зашла в спальню, – продолжала миссис Опалсен, – и открыла вот этот ящик. – Кивком она указала на нижнее отделение в левой тумбе туалетного столика. – Достала шкатулку с драгоценностями, отперла замок. Все на месте, а жемчужное колье исчезло!
Инспектор лихорадочно строчил в блокноте.
– Когда вы видели его в последний раз? – спросил он.
– Перед тем, как спуститься к ужину.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Я еще подумывала надеть его, но потом остановила выбор на гарнитуре с изумрудами и положила жемчуг назад в шкатулку.
– А кто запер шкатулку?
– Я сама. Я всегда ношу ключ от замка на цепочке. – Миссис Опалсен извлекла из недр декольте ключик и продемонстрировала его нам.
Инспектор, осмотрев его, пожал плечами.
– Должно быть, вор сделал дубликат. Это не составило труда, замок довольно примитивный. А что вы сделали со шкатулкой после того, как заперли ее?
– Положила в этот ящик, как всегда.
– Ящик вы тоже заперли?
– В этом не было нужды. Селестине запрещено выходить из спальни до моего возвращения.
Инспектор нахмурился.
– Правильно ли я вас понял, мэм? Когда вы отправились ужинать, колье оставалось в спальне, а служанка не покидала комнату ни на минуту?
Селестина как будто лишь сейчас осознала до конца весь ужас своего положения. Внезапно она испустила пронзительный вопль и подбежала к Пуаро, изливая поток бессвязных восклицаний на французском.
Что за гнусное обвинение! Они смеют подозревать ее – ее, Селестину! – в том, что она обокрала мадам! Безграничная тупость этих английских полицейских известна всему миру! Но, разумеется, мсье, будучи истинным французом…
– Бельгийцем, – ввернул Пуаро, – но Селестину было не смутить такими мелочами.
… мсье, конечно, не станет стоять в стороне пока ее, Селестину, несправедливо оговаривают, и не позволит выйти сухой из воды этой нахалке горничной – ведь всем известно, что гостиничные слуги тащат все, что не прибито! Она, Селестина, сразу поняла, с кем имеет дело – посмотрите на эту краснорожую англичанку, прирожденная воровка! Уж она-то, Селестина, всегда была настороже, пока эта девка прибиралась в спальне мадам! Пусть болваны-полицейские немедленно ее обыщут, и провалиться ей, Селестине, на месте, если ожерелье мадам не обнаружится за пазухой этой прохиндейки!
Хотя все эти обвинения излагались яростной французской скороговоркой, благодаря красноречивой жестикуляции от горничной не укрылся смысл монолога Селестины. Она покраснела и сердито выкрикнула:
– Если эта иностранка утверждает, что я украла жемчуг, она лжет! Я в глаза его не видела!
– Обыщите ее! – завопила француженка! – И тогда мы узнаем, кто из нас лгунья!
– Да уж, давай-ка разберемся, – горничная с угрожающим видом приблизилась к ней вплотную. – Может, это ты стибрила побрякушки и хочешь все повесить на меня? Я ведь пробыла в спальне минуты три, не больше, и тут же появилась леди. А ты все время караулила, точно кошка у мышиной норки!
Инспектор вопросительно посмотрел на Селестину:
– Это правда? Вы не покидали спальню?
– Ну, надолго я ее не оставляла, – неохотно признала француженка. – Но я дважды выходила в свою комнату – за катушкой ниток, а потом за ножницами. Должно быть, тогда-то она все и провернула.
– Ты даже минуты там не пробыла! – взвилась горничная. – Выскочила, и снова тут как тут. Впрочем, дело за полицией. Я-то не стану возражать против обыска. Мне-то бояться нечего.
Раздался стук в дверь, и инспектор отправился открывать.
Читать бесплатно другие книги:
