Замок лорда Валентина Силверберг Роберт

Глава 6

Они вышли. Карабелла побежала за снаряжением. Валентин любовался ее изящными движениями и представлял, как играют под одеждой гибкие мышцы. Слит сорвал голубовато-белую ягоду с какой-то лозы и кинул ее в рот.

– Что это? – спросил Валентин.

Слит бросил ему ягоду.

– Токка. В Нарабале, откуда я родом, лоза токки прорастает за одно утро и к вечеру достигает высоты дома. Правда, в Нарабале благодатная почва и каждый день на заре идут дожди. Еще?

– Если можно.

Быстрым, еле заметным движением кисти Слит бросил ягоду. Он был поджарым человеком, без единой унции лишней плоти, с точными движениями, с сухим, хорошо поставленным голосом.

– Жуй семена, – посоветовал он. – Они усиливают мужественность. – И слегка усмехнулся.

Карабелла вернулась с множеством разноцветных резиновых мячей, которыми она жонглировала по дороге, не сбиваясь с шага. Она кинула один мяч Валентину, три – Слиту, а три оставила себе.

– Не ножи? – удивился Валентин.

– Ножи для выступления. А сегодня мы займемся основами, – ответил Слит, – философией искусства. Ножи будут отвлекать.

– Как это – философией?

– Ты думаешь, что жонглирование – просто трюк? – обиженно спросил маленький человек. – Развлечение для зевак? Средство заработать пару крон на провинциальном карнавале? Все это так, но прежде всего это образ жизни, друг мой, кредо, объект поклонения.

– И своего рода поэзия, – добавила Карабелла.

Слит кивнул.

– Да, и поэзия тоже, и математика. Жонглирование учит расчету, контролю, равновесию, осознанию положения вещей и основам структуры движения. Тут есть беззвучная музыка. Но превыше всего – дисциплина. Я говорю слишком высокопарно?

– Может, это звучит и высокопарно, – сказала Карабелла, – но все, что он сказал, – правда. – Она озорно блеснула глазами: – Ты готов начать?

Валентин кивнул.

– Сначала успокойся, – начал урок Слит, – очисти мозг от всех ненужных мыслей и расчетов. Войди в центр своего существа и заставь себя оставаться там.

Валентин принял устойчивую позу, трижды глубоко вздохнул, расслабил плечи, чтобы не чувствовать своих болтавшихся рук, и прислушался к себе.

– Я думаю, – сказала Карабелла, – что этот человек живет большую часть времени в центре своего «я». А может, у него нет центра и поэтому он не может отойти далеко?

– Ты готов? – спросил Слит.

– Готов.

– Мы будем учить тебя основам постепенно, каждый раз по чуть-чуть. Жонглирование – это множество отдельных, быстро сменяющихся в определенной последовательности мелких движений, что создает впечатление постоянства и одновременности, единого потока. Одновременность – иллюзия, приятель, когда ты жонглируешь и даже когда не жонглируешь. Все события происходят по очереди.

Слит холодно улыбнулся. Казалось, что он говорил с расстояния в десятки тысяч миль.

– Закрой глаза, Валентин. Ориентация в пространстве и времени очень важна. Думай, где ты находишься и каково твое положение относительно мира.

Перед мысленным взором Валентина возник Маджипур, могучий шар, висящий в пространстве. Половина его, если не больше, поглощена Великим океаном. Валентин представил себя, крепко стоящего на краю Зимроэля. Позади была вода, а перед ним развернулся континент, и на поверхности Внутреннего моря виднелась точка – Остров Сна, а дальше – Алханроэль, и громадная выпуклость Горного замка, и солнце, желтое с бронзово-зеленым оттенком, посылающее испепеляющие лучи на пыльный Сувраэль и на тропики и греющее все остальное, и луны где-то далеко, и еще дальше – звезды и другие миры, те миры, откуда пришли скандары, хьорты, лиимены и все прочие, и даже тот мир, откуда эмигрировал народ Валентина четырнадцать тысяч лет назад, – Старая Земля, маленькая голубая планета, невероятно крохотная по сравнению с Маджипуром. Она очень далеко, где-то на другом конце Вселенной, и почти забыта всеми.

Валентин отстранился от звезд и вернулся обратно в этот мир, на этот континент, в этот город, в эту гостиницу, в этот двор, на этот маленький клочок влажной плодородной земли, в которой утопали его сапоги, и сказал Слиту, что готов.

Слит и Карабелла стояли, согнув руки, прижав локти к бокам, раскрыв ладони, в правой держа мячи. Валентин принял такую же позу.

– Представь, – сказал Слит, – что у тебя в руках поднос с драгоценными камнями. Если ты будешь двигать плечами или локтями, поднимать или опускать кисти рук, камни рассыплются. Понятно? Секрет жонглирования состоит в том, чтобы тело оставалось почти неподвижным. Двигаются вещи, и ты управляешь ими, но при этом сам почти не шевелишься.

Мяч Слита неожиданно перелетел из правой руки в левую, хотя в теле Слита не было даже намека на движение. Мяч Карабеллы сделал то же. Валентин, подражая им, перебросил мяч из одной руки в другую, чувствуя усилие и движение.

Карабелла пояснила:

– Слишком активно пользуешься запястьем и локтем тоже. Раскрой ладонь, расставь пальцы. Ты выпускаешь пойманную птицу. Так. Рука раскрыта – птица летит вверх.

– Запястье совсем не работает? – спросил Валентин.

– Чуть-чуть и незаметно. Толчок исходит от ладони. Вот так.

Валентин попробовал. Едва ощутимые движения предплечья вверх, мимолетное сжатие запястья, толчок центром ладони и из центра самого существа Валентина. Мяч перелетел в согнутую левую ладонь.

– Так, – кивнул Слит. – Еще раз.

Еще раз, и еще, и еще… Пятнадцать минут все трое перекидывали мячи из одной руки в другую. Они заставляли Валентина посылать мяч по почти неизменной дуге перед лицом и не позволяли ни поднимать, ни поворачивать голову, чтобы следить за мячом. Руки ждут, мяч летает. Через какое-то время Валентин стал делать это автоматически.

Из стойл вышел Шанамир и ошеломленно уставился на целеустремленные полеты мячей, а затем поплелся прочь.

Валентин не останавливался. Пусть это перебрасывание одного мяча мало походило на жонглирование, но сейчас для него и это было событием, которое поглотило его целиком.

Потом он заметил, что Слит и Карабелла остановились, что он продолжает один и действует как машина.

– Лови! – крикнул Слит и бросил ему только что сорванную ягоду токки.

Валентин поймал ее в промежутке между бросками мяча и держал, как бы в раздумье, не следует ли жонглировать и ею, но Слит жестом пояснил, что ягоду нужно съесть – это его награда, премия.

Карабелла бросила ему второй мяч в левую руку, а следом третий – в правую.

– У тебя большие руки, – сказала она, – тебе будет легко. Следи за мной и делай, как я.

Она стала перебрасывать мяч из руки в руку, ловя его в корзинку, составленную из трех пальцев, и держа по мячу в центре каждой ладони. Валентин стал подражать ей. Хватать мяч занятой ладонью было труднее, чем пустой, но ненамного, и скоро он перестал ошибаться.

– Теперь, – продолжил обучение Слит, – начнется само искусство. Мы делаем обмен. Так.

Один мяч пролетел по дуге на уровне лица из правой руки Слита в левую. Пока мяч летел, Слит приготовил ему место в левой руке, перебросив мяч, который был в ней, по более низкой дуге под летящим мячом в правую руку. Маневр казался довольно простым – быстрый взаимный переброс, но когда Валентин попытался это сделать, мячи столкнулись и разлетелись в стороны. Карабелла с улыбкой поймала их и вернула Валентину.

Он попытался еще раз, но с тем же результатом, и Карабелла показала ему, как бросить первый мяч, чтобы он упал на дальнюю сторону левой ладони, в то время как другой мяч пойдет внутри траектории первого, когда его бросают вправо. Валентин сделал несколько попыток. Он несколько раз промахнулся, хватая мяч, а глаза его при этом разбегались. Слит тем временем выполнял обмен за обменом, а Карабелла натаскивала Валентина в двойном броске. Казалось, это длилось часами, а может, так оно и было.

Когда Валентин наконец усвоил урок, он сначала почувствовал усталость, но ей на смену пришло состояние полной гармонии и сознание, что мог бы бросать мячи целый месяц подряд, не утомляясь и не роняя ни одного.

Вдруг он заметил, что Слит жонглирует всеми тремя мячами сразу.

– Давай и ты, – предложила Карабелла. – Это только кажется невозможным.

Легкость, с которой Валентин выполнил трюк, удивила не только его самого, но и Слита с Карабеллой; она захлопала в ладоши, а Слит, не нарушая ритма, одобрительно хмыкнул.

Валентин интуитивно бросил третий мяч, пока второй летел из левой руки в правую. Он схватил второй и снова бросил, а дальше так и пошло: бросок, захват, бросок, захват. Один мяч все время поднимался по дуге, другой опускался в готовую принять его руку, а третий ожидал броска.

Валентин сделал три, четыре, пять чередований, прежде чем осознал сложность того, что делал. Как только это произошло, ритм его движений тут же нарушился, мячи столкнулись и покатились по земле.

– У тебя талант, – пробормотал Слит, – явный талант.

Валентин был смущен из-за ошибки, но падение мячей не имело никакого значения по сравнению с тем, что он сумел с первой попытки жонглировать сразу тремя предметами. Он подобрал их и начал снова. Стоявший напротив Слит, не прерываясь, продолжал серию бросков.

Подражая стойке и движениям Слита, Валентин начал бросать, сразу же уронил два мяча, поднял, бормоча извинения, начал снова и на этот раз уже не останавливался.

Пять, шесть, семь чередований, десять… Вскоре он сбился со счета, ибо то, что он делал, было уже не чередованием, а бесконечным процессом. Его сознание словно раздвоилось: одна половина следила за точностью и аккуратностью бросков и захватов, а другая управляла взлетом и падением мячей и быстро рассчитывала скорость, угол и темп спуска. Оценивающая часть его мозга тут же передавала информацию другой части, управлявшей бросками и захватами. Время, казалось, делилось на бесконечно малые отрезки, однако же, как ни парадоксально, он не чувствовал их последовательности. Три мяча как бы замерли на своих местах: один все время в воздухе, два других – в руках, и хотя каждый миг эти положения занимали разные мячи, это уже было неважно.

Каждый мяч был всеми сразу, время как бы исчезло. Валентин не двигался, не бросал, не ловил, он только наблюдал за потоком, застывшим вне времени и пространства. Теперь Валентин понял секрет искусства. Своим расщепленным сознанием он вступил в бесконечность и объединил ее. Он шел к внутренней природе движения и понял, что движение – иллюзия, а последовательность – ошибка восприятия. Руки его действовали в настоящем, глаза изучали будущее, и в то же время не существовало ничего, кроме настоящего момента.

Дух Валентина устремился к высотам экзальтации, и едва заметная вспышка в раздвоенном сознании позволила ему почувствовать, что он более не стоит на месте, а каким-то образом движется вперед, что вращающиеся по орбите мячи чуть отдалились от него и магически притягивают к себе. С каждой серией бросков они отступали все дальше через двор, и он теперь снова ощущал, что это серийность, а не бесконечный, безостановочный процесс. Ему приходилось двигаться все быстрее, чтобы не упустить их, и в конце концов, пошатываясь и кренясь, он буквально бежал вокруг двора. Слит и Карабелла отскочили в стороны. Наконец мячи совершенно вышли из повиновения и, несмотря на сделанный им последний отчаянный рывок, запрыгали в разные стороны.

Валентин, задохнувшись, упал на колени. Он услышал смех своих инструкторов и тоже засмеялся:

– Что случилось? Я начал так хорошо, а затем… Затем…

– Мелкие ошибки накапливаются, – объяснила Карабелла. – Ты увлекся и бросил мяч чуть-чуть неправильно, потянулся вперед, чтобы поймать его, и в результате следующий бросок был еще более неправильным, и так шло до тех пор, пока мячи не отошли от тебя. Ты стал охотиться за ними, но в конце концов преследование стало невозможным. Такое случается поначалу со всеми. Не переживай.

– Подними мячи, – сказал Слит. – Через четыре дня ты будешь жонглировать перед короналем.

Глава 7

Он тренировался часами, работая всего с тремя мячами, но делал это до тех пор, пока раз десять не проник в бесконечность, переходя от скуки к экстазу и обратно к скуке, так что сама скука стала экстазом. Одежда его промокла от пота и прилипла к телу. Даже когда пошел обычный для Пидруида недолгий и слабый дождь, Валентин не прекратил перекидывать мячи. Дождь кончился, а вместе с ним кончился и день. Вечернее солнце закрыл легкий туман. А Валентин все продолжал жонглировать. Безумный ритм заворожил его. Краем глаза он смутно видел, что по двору постоянно двигаются какие-то фигуры: Слит, Карабелла, скандары, Шанамир, приходившие и уходившие незнакомцы, – но не обращал на них внимания.

Он ощущал себя пустым сосудом, который заполнялся этим искусством, этой тайной, и не смел остановиться, боясь, что потеряет это и снова опустошится.

Затем кто-то подошел к нему, и вдруг оказалось, что в руках ничего нет. Слит перехватил мячи один за другим, когда они пролетали в воздухе. Какое-то время руки Валентина еще продолжали двигаться в заданном ритме, а глаза оставались сфокусированными на плоскости, через которую пролетали мячи.

– Выпей это, – мягко предложила Карабелла.

Она поднесла к его губам стакан с огненным вином.

Валентин выпил его, как воду. Карабелла подала второй стакан.

– У тебя изумительный дар, – сказала она. – Не только координации, но и сосредоточенности. Мы даже немного испугались, когда увидели, что ты не можешь остановиться.

– В Звездный день ты будешь лучшим из нас, – подхватил Слит. – И удостоишься похвалы самого короналя. Эй, Залзан Кавол, что скажешь?

– Я скажу, что он весь мокрый и ему надо переодеться, – прогромыхал скандар. Он протянул Слиту несколько монет. – Сходи на базар и купи ему подходящую одежду, пока палатки не закрылись. Карабелла, отведи его в очиститель. Через полчаса будем есть.

– Пойдем, – позвала Карабелла.

Она провела все еще не пришедшего в себя Валентина через двор и спальни. К боковой стене здания был пристроен открытый сверху очиститель.

– Вот животное! – сердито ворчала она. – Не сказал тебе ни словечка похвалы. Я знаю, хвалить вообще не в его привычках, но ты произвел на него впечатление.

– На Залзана Кавола?

– Да. Он был поражен. Но разве он может хвалить человека? У тебя всего две руки! Да и вообще, он никому доброго слова не скажет. Сюда. Раздевайся.

Она быстро разделась, и он сделал то же, бросив мокрую одежду на землю. Увидев в ярком лунном свете наготу Карабеллы, он замер от восхищения. Тело ее было стройным, гибким, почти мальчишеским, если не считать маленьких округлых грудей и неожиданной выпуклости бедер ниже узкой талии. Под кожей просматривались хорошо развитые мускулы. На крепкой ягодице красовалась татуировка: красно-зеленый цветок.

Она подвела Валентина под очиститель, и они стояли рядом, пока вибрация снимала с них пот и грязь. Не одеваясь, они вернулись в спальни, где Карабелла достала для себя чистые брюки из мягкой серой ткани и камзол. Вскоре вернулся Слит с базара и принес Валентину новую одежду: темно-зеленый камзол с алой отделкой, плотные красные брюки и темно-синий, почти черный, легкий плащ. Этот костюм был куда более элегантным, чем тот, который Валентин носил прежде. Надев его, он почувствовал себя как бы выше рангом и нарочито важной поступью направился вслед за Слитом и Карабеллой в кухню.

На обед было тушеное мясо неизвестного происхождения (Валентин не осмелился спросить какого), обильно смоченное огненным вином. Шесть скандаров сели за один конец стола, а четыре человека – за другой. Ели молча. Насытившись, Залзан Кавол и его братья встали, по-прежнему не говоря ни слова, и вышли.

– Мы их чем-нибудь обидели? – спросил Валентин.

– Это их обычная вежливость, – ответила Карабелла.

Хьорт Виноркис, разговаривавший с Валентином за завтраком, пересек комнату и навис над его плечом, пристально глядя вниз своими рыбьими глазами. Очевидно, у него была такая привычка. Валентин неохотно улыбнулся.

– Я видел, как ты жонглировал сегодня во дворе. Очень здорово.

– Спасибо.

– Это твое хобби?

– Именно. Никогда раньше этим не занимался. Но скандары, похоже, взяли меня в свою труппу.

На хьорта это, кажется, произвело впечатление.

– Вот как? И ты пойдешь с ними дальше?

– Похоже на то.

– А куда?

– Понятия не имею. Это еще не решено. Но куда бы они ни пошли, для меня все одинаково хорошо.

– Ах, свободная жизнь, – вздохнул Виноркис. – Я и сам хотел бы. Может, скандары наймут и меня тоже?

– Ты умеешь жонглировать?

– Я могу вести счета. Я жонглирую цифрами. – Виноркис неистово захохотал и дружески похлопал Валентина по спине. – Я жонглирую цифрами! Тебе это нравится? Ну, спокойной ночи!

– Кто это? – спросила Карабелла, когда хьорт вышел.

– Я познакомился с ним сегодня утром, за завтраком. Это местный торговец, кажется.

Она состроила гримасу.

– Мне он что-то не нравится. Впрочем, хьортов мало кто любит. Безобразные существа. – Она грациозно встала. – Пошли?

В эту ночь он опять спал крепко. Казалось, после событий дня ему должно было присниться жонглирование, но нет: он снова оказался на пурпурной равнине, и это настораживало, ибо маджипурцы с детства знали, что повторяющиеся сны исключительно важны и, как правило, предвещают зло. Повелительница редко посылает такие сны, а вот Король любит это делать.

И опять сон оказался лишь фрагментом чего-то. В небе парили усмехающиеся лица. Водовороты пурпурного песка кружились на тропе, словно под ней усиленно работали своими когтями какие-то подземные существа. Из земли вырастали шипы. С деревьев таращились глаза. Во всем таилась угроза, уродство, ненависть. Но в этом сне не было ни действующих лиц, ни событий. Он просто служил дурным предзнаменованием.

Мир сна уступил место миру рассвета.

Валентин проснулся раньше всех, как только первые лучи света проникли в комнату. Рядом блаженно посапывал Шанамир. В дальнем конце свернулся, как змея, Слит. Рядом с ним улыбалась во сне Карабелла. Скандары, видимо, спали в другой комнате, из чужаков здесь были только два больших бесформенных хьорта и три врууна, тела которых переплелись так, что больше походили на запутанный клубок конечностей.

Валентин достал из чемоданчика Карабеллы три жонглерских мяча и вышел в туманный рассвет отточить свои приобретенные навыки.

Появившийся часом позже Слит застал его за этим занятием и всплеснул руками:

– У тебя прямо страсть, приятель! Ты жонглируешь как одержимый. Но не утомляйся чрезмерно. Сегодня мы перейдем к более сложным приемам.

Утренний урок состоял из вариаций основного положения. Теперь Валентин учился так бросать мячи, чтобы один всегда был в воздухе, и он освоил этот трюк, овладев техникой его выполнения за полдня, хотя Карабелла говорила, что это требует многих дней практики.

Его заставляли ходить, бегать, поворачиваться и даже прыгать. Он жонглировал тремя мячами, поднимаясь и спускаясь по лестнице, присев на корточки, опускаясь на колени, стоя на одной ноге, как важная гихорн-птица с болот Зимра. Теперь он был абсолютно уверен в полной согласованности работы глаз и рук, а остальные части тела могли выделывать что угодно, никак не влияя на жонглирование.

Днем Слит учил его новым хитростям: кидать мяч из-за спины, из-под ноги, жонглировать со скрещенными руками. Карабелла показывала, как бросать мяч в стену и мягко переводить его возвращение в полет, как посылать мяч из одной руки в другую и тут же, вместо того чтобы ловить, отправлять его обратно тыльной стороной кисти. Все это он быстро освоил. Карабелла и Слит не осыпали его комплиментами – постоянно хвалить не годится, – но он замечал, как часто они изумленно переглядывались, и это было ему приятно.

Скандары жонглировали в другой части двора, репетируя то, что намеревались показать на параде: чудеса с серпами, ножами и горящими факелами. Валентин мельком взглянул на них, и работа этих четырехруких существ привела его в восхищение. Но в основном он был сосредоточен на собственной тренировке.

Так прошел День моря. На четвертый день мячи сменились дубинками. Задача оказалась сложной, потому что, хотя принципы оставались в основном прежними, дубинки были больше и менее удобны, и приходилось бросать их выше, чтобы иметь время на захват. Валентин начал с одной дубинки, перебрасывая ее из руки в руку. Карабелла объясняла, как держать дубинку, как бросать и как ловить. Следуя ее советам, он быстро освоился и с дубинкой.

– Теперь, – сказала она, – возьми в левую руку два мяча, а в правую – дубинку.

Сначала ему мешала разница в массе и скорости, но так продолжалось недолго, и он вскоре перешел к двум дубинкам в правой руке и одному мячу в левой, а к вечеру четвертого дня уже работал с тремя дубинками. Запястья болели, глаза слезились от напряжения, но Валентин жонглировал, не желая да и практически не имея возможности остановиться.

Вечером он спросил:

– Когда вы научите меня перебрасываться дубинками с другими жонглерами?

Карабелла улыбнулась:

– Позднее, после парада, когда мы пойдем на восток через деревни.

– Я мог бы попробовать это и сейчас.

– Только не во время парада. Ты демонстрируешь чудеса, но есть предел тому, что можно освоить за три дня. Если бы мы стали жонглировать на параде с новичком, нам пришлось бы опуститься до его уровня, а короналю это вряд ли доставит большое удовольствие.

Он вынужден был признать ее правоту и все же продолжал мечтать о том времени, когда сможет принять участие в совместной работе жонглеров как равноправный член труппы и будет перебрасываться с ними дубинками, ножами или факелами.

Ночью четвертого дня шел дождь, необычно затяжной для субтропического лета Пидруида, где обычно бывали короткие ливни, и к утру пятого дня двор стал вязким и мокрым, как губка. Но небо очистилось, и горячее солнце светило ярко.

Шанамир, шатавшийся по городу, пока Валентин репетировал, рассказывал, что подготовка к большому параду идет полным ходом.

– Повсюду ленты и флаги, – описывал он увиденное, стоя на безопасном расстоянии, когда Валентин с утра начал разминку с тремя дубинками. – Знамена с Горящей Звездой выставлены вдоль дороги от врат Фалкинкипа до врат Дракона, а за ними, как я слышал, вдоль всего порта, на много миль все украшено, даже дорогу покрыли золотыми тканями и зеленой росписью. Говорят, все это стоит не одну тысячу реалов.

– А кто платит? – спросил Валентин.

– Как кто? Народ Пидруида, – удивленно ответил мальчик. – Кто же еще? Уж конечно, не Ни-мойя и не Велатис!

– По-моему, корональ сам мог бы оплатить свой фестиваль.

– А чьими деньгами он будет платить, если не налогами со всего мира? Зачем бы городам Алханроэля платить за фестиваль в Зимроэле? Кроме того, это великая честь – принимать короналя! Пидруид охотно платит. Послушай, как ты умудряешься бросать дубинку и одновременно хватать ее той же рукой?

– Бросок раньше, дружище. Но только чуть-чуть раньше. Смотри внимательно.

– Я смотрю и все-таки не могу понять, как это делается.

– Когда у нас будет время – как только закончится парад, – я все покажу тебе.

– Куда мы пойдем отсюда?

– Не знаю. Карабелла говорила, что на восток. Мы пойдем в любое место, где намечается ярмарка, карнавал или фестиваль и где нужны жонглеры.

– Я тоже стану жонглером, Валентин?

– Если захочешь. Но я думал, тебя больше привлекает море.

– Я и в самом деле хочу путешествовать, – сказал Шанамир, – но необязательно по морю. Я не хочу возвращаться в Фалкинкип. Восемнадцать часов в день в стойлах, в заботе о животных – нет, это не для меня, хватит уж! Ты знаешь, в ту ночь, когда я покинул дом, мне приснилось, что я научился летать. Это был сон от Повелительницы, Валентин, я сразу понял, а полет означает, что я пойду туда, куда надеялся. Когда ты сказал Залзану Каволу, чтобы он взял и меня, если хочет нанять тебя, я задрожал. Я думал… Я чувствовал все… – Он овладел собой. – Валентин, я хочу быть таким же хорошим жонглером, как ты.

– Я еще не хороший. Я только начинающий.

Однако Валентин почувствовал себя увереннее и, словно желая порисоваться, стал бросать дубинки по более низким дугам.

– Не могу поверить, что ты научился этому за два дня.

– Слит и Карабелла хорошие учителя.

– Я никогда не видел, чтобы кто-то чему-то научился так быстро, – удивился Шанамир. – У тебя, наверное, мозг особенный. Бьюсь об заклад, ты был какой-то важной особой, пока не стал бродяжничать. Ты выглядишь таким дружелюбным, таким… простым и тем не менее… тем не менее…

– Скрытые глубины, – добродушно усмехнулся Валентин.

Он попытался бросить дубинку из-за спины, и она с треском ударила его по левому локтю. Все три дубинки упали на мокрую землю, а Валентин, морщась, потирал ушиб.

– Мастер-жонглер! – воскликнул он. – Видал? Обычно требуется несколько недель, чтобы научиться так бить свои локти!

– Ты это сделал, чтобы сменить тему разговора, – почти серьезно сказал Шанамир.

Глава 8

Приближалось утро Звездного дня – дня парада, дня короналя, первого дня великого фестиваля Пидруида, а Валентин спал, свернувшись калачиком, и видел спокойный сон: пышную зелень холмов, прозрачные озера с голубыми и желтыми водяными цветами. Он проснулся от того, что чьи-то пальцы воткнулись ему под ребра, и сел, моргая и что-то бормоча. Было темно. До рассвета еще далеко. Над ним склонилась Карабелла. Даже в темноте Валентин ощутил ее кошачью грацию, уловил тонкий запах кожи, услышал легкий смех.

– Почему так рано? – пробормотал он.

– Чтобы занять хорошее место, когда корональ пойдет мимо. Поторопись! Все уже готовы.

Валентин вскочил. Запястья немного ныли от жонглирования дубинками. Он раскинул руки и потряс расслабленными кистями. Карабелла усмехнулась, взяла его руки в свои и взглянула ему в лицо.

– Ты будешь великолепно жонглировать сегодня, – тихо произнесла она.

– Надеюсь.

– Какие могут быть сомнения, Валентин? Что бы ты ни делал, все у тебя выходит отлично. Таков уж ты есть.

– И тебе известно, что я за человек?

– Конечно. Наверное, даже лучше, чем тебе. Валентин, известна разница между сном и явью?

Он нахмурился:

– Не понял.

– Мне иногда кажется, что для тебя это одно и то же, что ты живешь во сне или спишь в жизни. Но вообще-то я так не думаю, и Слит тоже. Ты околдовал его, а это нелегко. Он везде бывал, многое видел, однако он постоянно говорит о тебе, пытается понять тебя, заглянуть тебе в душу.

– Не думал, что я так интересен. По-моему, я скучный.

– Для нас – нет. – Ее глаза блеснули. – Ну, одевайся и поешь перед парадом. Утром мы будем смотреть, как проедет корональ, днем у нас представление, а ночью… Ночью…

– Да? Что ночью?

– Ночью мы празднуем фестиваль! – крикнула она и выскочила за дверь.

Туманным утром труппа жонглеров направилась к занятому для них Залзаном Каволом месту на главном тракте.

Путь короналя начинался от Золотой площади, где он остановился на ночь, шел на восток по изогнутому бульвару, начинавшемуся за одними из второстепенных городских ворот и ведущему к главному тракту, по которому Валентин и Шанамир въехали в Пидруид и где стояли в два ряда цветущие огненные пальмы, затем через врата Фалкинкипа обратно в город, через него по дороге Воды к арке Снов и из врат Дракона – в порт, где на краю бухты был построен главный стадион Пидруида. Так что парад был, в сущности, двойным: сначала корональ проходит мимо народа, а потом народ проходит мимо короналя. Парад продлится весь день и всю ночь – вероятно, до зари Дня солнца.

Поскольку выступление жонглеров являлось частью королевского развлечения, им необходимо было занять место где-нибудь недалеко от выхода из порта, иначе они не смогут вовремя пройти через переполненный город и попасть на стадион. Залзан Кавол выбрал для них место возле арки Снов, но это означало, что им придется большую часть дня ждать, когда парад подойдет к ним. Но тут уж ничего не поделаешь.

Они шли пешком по диагонали через окраинные улицы и наконец добрались до нижнего конца дороги Воды. Как и говорил Шанамир, город был обильно украшен гирляндами и флагами, свисавшими со всех домов и фонарей. Сама дорога была заново раскрашена в цвета короналя – сияющий ярко-зеленый с золотой окантовкой.

В этот ранний час дорогу уже заполнили зрители, но, когда появились жонглеры и Залзан Кавол показал пачку билетов, в толпе быстро освободилось место. Народ Маджипура отличается вежливостью, миролюбием и сговорчивостью. К тому же кое-кто остерегался связываться с шестью угрюмыми скандарами.

Началось ожидание. Утро было теплым, а вскоре стало жарко.

Валентину ничего не оставалось делать, кроме как стоять и ждать, пялясь на пустой тракт и на богато украшенный черный полированный камень арки Снов. Карабеллу прижимали к Валентину слева, Шанамира – справа. Время тянулось невероятно медленно.

Разговоры угасали, не успев начаться. На какую-то минуту Валентина привлекла удивительная фраза, которую он уловил в разговоре позади себя:

– …Не понимаю всех этих приветствий. Я ему ни капли не верю.

Валентин прислушался. Двое зрителей – гэйрогов, судя по голосам, – говорили о новом коронале, и отнюдь не благожелательно.

– …Издает слишком много указов, если хочешь знать мое мнение. То одно регулирует, то другое, тычет пальцем туда-сюда. Во всем этом нет никакой необходимости!

– Он хочет показать, что работает, – примирительно ответил другой.

– Да ладно, кому это нужно! При лорде Вориаксе, а до него при лорде Малиборе все шло хорошо и без этих дурацких правил. Это признак неуверенности, я считаю.

– Тихо! Сегодня особый день, об этом говорить не стоит.

– Если хочешь знать, парень, он просто еще не уверен, что он действительно корональ, вот и старается обратить на себя наше внимание. Вот так я тебе скажу.

– А я тебя не спрашиваю, – раздраженно ответил второй.

– И еще. Повсюду рыщут имперские надзиратели. Чего он добивается? Разослать полицейских по всему миру, чтобы шпионили для короналя? А зачем? Что он хочет найти?

– Если он что-то и найдет, то тебя первого притянут. Заткнешься ты или нет?

– Я ничего плохого не делаю, – возразил первый гэйрог. – Видишь, я держу знамя с Горящей Звездой, как все прочие. Разве я не лояльный гражданин? Но мне не нравится то, что происходит. Граждане имеют право заботиться о благе государства, нет? Если нас что-то не устраивает, мы должны заявить об этом. Это же в наших традициях, нет? Если мы сейчас позволим допустить хоть мелкое злоупотребление, кто знает, как все обернется лет через пять?

«Интересно, – подумал Валентин, – несмотря на восторженные приветствия, отнюдь не все обожают нового короналя и восхищаются им. Хотелось бы знать, много ли таких, кто выказывает энтузиазм просто из страха или личного интереса?»

Гэйроги замолчали. Валентин прислушался к другим разговорам, но ничего примечательного не услышал. Время снова еле ползло. Валентин принялся рассматривать арку и занимался этим, пока в память не врезались все ее украшения, резные изображения древних властителей Маджипура, героев далекого туманного прошлого, генералов давних войн с метаморфами, короналей – предшественников легендарного Стиамота, понтифексов прошлого, Благословенных Леди. Эта арка, по словам Шанамира, была наиболее старой и самой святой в Пидруиде. Девять тысяч лет назад ее вырезали из блоков велатисского мрамора, однако время и силы природы на нее не действовали. Пройти под ней означало получить защиту Повелительницы и целый месяц после этого видеть полезные сны.

Вокруг оживленно обсуждали слухи о продвижении короналя через Пидруид. Корональ, как говорили, вышел с Золотой площади, направился к воротам Фалкинкипа, остановился, чтобы разбросать две пригоршни пятикроновых монет в кварталах, населенных в основном хьортами и вруунами, задержался возле плакавшего ребенка и утешил его, помолился у гробницы своего брата лорда Вориакса, затем, посчитав, что слишком жарко, отдыхал несколько часов… Сделал это, сделал то, сделал что-то еще… Корональ, корональ, корональ!.. Все внимание сегодня было обращено на короналя.

Ну что это за жизнь, размышлял Валентин, без конца совершать столь долгие путешествия из города в город, везде участвовать в парадах, улыбаться, махать рукой, раздавать монеты, играть в бесконечном безвкусном спектакле, демонстрировать в одном лице всю правительственную власть, принимать весь этот почет, это шумное общественное возбуждение и притом еще как-то ухитряться держать бразды правления. А вообще-то, надо ли это делать? Система была такой древней, что, наверное, держалась и действовала сама собой.

Старый понтифекс, как и его предшественники, уединившийся в таинственном Лабиринте где-то в центральной части Алханроэля, издавал декреты, с помощью которых управлял планетой, а его наследник и приемный сын корональ выступал как исполнитель и первый министр. Он правил из Горного замка и время от времени предпринимал церемониальные походы вроде нынешнего. А не были ли они оба только символами величия?