Наследник Атлантиды Воронин Дмитрий

Глава 2

2005 год, 8 октября, Москва

Анализ вероятных причин деления миров позволяет выделить три основные группы событий, которые могут привести к разделению пространств на самостоятельные ветви развития:

– искусственный, не природный катаклизм (независимо от того, вызван ли он применением магии или является чисто техногенным), повлекший за собой значительные жертвы;

– случайное или намеренное разрушение существующих Границ (в том числе и при создании межмировых порталов), опять-таки сопровождаемое значительными жертвами среди разумных обитателей пострадавших миров;

– флуктуация вероятности, вызвавшая рождение, смерть или оказавшая иное воздействие на некое разумное существо, которое можно условно назвать «ключевым».

Из этого в первую очередь следует вывод, что катастрофы и иные события природного характера, не вызванные антропогенным фактором, к раздвоению миров не ведут. На данный момент… вернее, на тот момент, когда я покинул Рианн, существовало 1264 обнаруженных и каталогизированных параллельных мира, из них приблизительно в 70 % случаев была установлена причина раздвоения.

Следует отметить, что события второй группы являются достаточно редкими, однако, как правило, ведут не только к разветвлению мира, жители которого инициировали распад Границ (как известно, Границы являются относительно стабильным явлением и не подвержены разрушению под действием природных факторов), но данное разветвление с высокой степенью вероятности происходит и в соседних континуумах.

Было бы заблуждением считать, что причиной раздвоения всегда являются действия людей, хотя и следует отметить, что среди всех рас, так или иначе инициировавших возникновение очередной Границы, люди занимают почетное второе место. Или печальное второе место, это зависит от точки зрения. Может быть, это происходит оттого, что большая часть известных разумных рас – те же эльфы, сумевшие тем или иным способом расселиться по трем десяткам миров – к использованию магии относятся весьма осторожно, и скорее откажутся от возможных перспектив, чем воспользуются непроверенными и потенциально опасными формулами. Увы, к людям это не относится. У людей стремление к эксперименту, пусть даже рискованному, заложено, наверное, на генном уровне.

Весьма интересен случай флуктуации вероятности – это, пожалуй, редчайшая из причин деления миров. На данный момент наблюдателями Рианна установлен всего один случай подобного деления – кстати, именно в том мире, в котором я, волею судьбы, вынужден находиться сейчас. Деление произошло, по местному летоисчислению, в начале четырнадцатого века, когда шестилетний Юлий, сын небогатого рыбака из Венеции, заболел чумой и отец поклялся, что если сын выздоровеет, то посвятит жизнь служению Господу. В той реальности, к которой относится мир, где я сейчас пребываю, мальчик умер. Одновременно возникла вторая линия развития – ребенок выжил, длительное время жил в монастыре, позже сделал выдающуюся карьеру и на закате жизни был избран главой Римской католической церкви. Будучи человеком весьма просвещенным, всю свою жизнь он всячески содействовал развитию науки… Итогом явилось удивительно быстрое расхождение линий развития разделившихся миров. Если здесь, в начале XXI века, люди еще только осваивают околоземное пространство и делают робкие попытки добраться до ближайших планет, то во втором мире уже к концу XVIII века была разработана теория космических полетов, а спустя всего лишь пятьдесят лет состоялся первый полет за пределы Солнечной системы. К сожалению, я мало интересовался историей параллельных вселенных, но, насколько помню курс в Академии, Земля этого мира, чаще всего называемого Альфой, ушла дальше всех по пути технологического развития. Не удивлюсь, если сейчас Земля-Альфа уже стала центром могучей звездной Федерации. Или Империи.

Но на первом месте по числу инициированных делений миров находятся, безусловно, атланты. Когда их родной мир оказался на краю гибели – гибели скорой и абсолютно неизбежной, они устремились в иные пространства, спасая свою жизнь. И, как того и следовало ожидать, принесли в эти миры свои знания, свои выдающиеся достижения в области техномагии и, конечно, те проблемы, от которых, собственно, и бежали. Безусловно, на данный момент из всех реальностей Земли далее всего по пути техномагии продвинулся Рианн, но если бы Атлантида не погибла… кто знает, возможно, мир Хаоса был бы далеко не единственным пространством без законов.

Дневник Яра Вирма,Стража Четвертого круга

– Генка, хочешь выговор получить?

– А есть за что? – фыркнул сержант, доставая из здоровенного, почти двухметровой высоты холодильника пару бутылок сразу же запотевшего пива. Без особого усилия сковырнув пробку пальцем, он протянул сосуд с живительной влагой Сергею.

– Не подлизывайся, – буркнул тот, но с видимым удовольствием припал к горлышку.

– Папа, у тебя такой живот от пива? – промурлыкал Геннадий. – Запомни, сынок, живот не от пива, живот для пива.

– Ха, – мрачно буркнул Бурун.

– А что, разве не смешно?

– Не смешно, – отрезал Сергей. – И еще не смешно то, что о взрыве на станции метро ты мне не сказал ни слова.

– А что тут говорить, – пожал плечами сержант, цепляя старой, изрядно погнутой вилкой последнюю шпротину. – У мужика мобила взорвалась. Говорят, китайские аккумуляторы и не такое устроить могут.

Сергей сокрушенно покачал головой.

– Гена, тут что-то нечисто. Итак… наш объект входит в вагон поезда, так? Первый раз за все время наблюдения проявляя нервозность, устраивает бег по платформе. Запрыгивает в вагон в последний момент. А дальше? А дальше постоял, потом сел – и мирно доехал до своей станции. К чему было это мельтешение? В это самое время – Гена, заметь, именно в это время у человека на станции, с которой уехал объект, взрывается мобила. С летальным исходом.

– А за окном шел дождь и рота красноармейцев, – фыркнул сержант. – Лично я не вижу связи.

– Я ее тоже не вижу. Я ее чувствую, – серьезно сказал Бурун. – Значит, так, проверишь покойного, переговори с транспортниками. Ты в предчувствия веришь?

– Я во все верю, – без тени улыбки заявил Геннадий. – Даже в победу наших на чемпионате мира. Хотя это чистая фантастика.

– А то, чем мы занимаемся, это, по-твоему, что?

– Слушай, Серега, давай хотя бы в выходной не будем говорить о Вермениче, а? Неужели нельзя просто выпить хорошего пива, посмотреть футбол. О, слушай, у меня есть одна знакомая девчонка, у нее наверняка найдется какая-нибудь подружка. Как насчет взять пару бутылочек чего поприличнее и завалиться к девочкам в гости?

Сергей задумался. Вообще говоря, предложение было дельным.

В настоящий момент они с Генкой сидели на квартире у Сергея. У сержанта дома уже месяца два шел вялотекущий ремонт, все до отвращения пропахло краской, а потому, отдав должное приведению жилья в благопристойный вид, ночевать он уходил к друзьям. В последнюю неделю принимающей стороной был избран капитан Бурун, поскольку жил один в своей пусть и маленькой, но вполне отдельной квартире, и, по мнению Геннадия, вполне мог потесниться. Сам Сергей не возражал – напарник его нисколько не стеснял. Вернее, стеснял, разумеется, но не настолько, чтобы делать из этого проблему.

Квартира была самой что ни на есть холостяцкой. В меру захламленной, в меру запущенной. Как и любой опер, большую часть жизни Бурун проводил на работе, рассматривая свой дом исключительно как место ночлега. Генка – ладно, он живет с матерью, а женщине все же необходим в доме уют, что и вызвало нежданный ремонт. Правда, сама мама, пожелавшая лишь немного «освежить» жилье, устрашившись последствий, перебралась к какой-то давнишней подруге, пообещав вернуться не ранее, чем когда все будет закончено. Сергей не без оснований подозревал, что ждать этого эпохального события Юшковым придется долго. Ну а в этих стенах ремонтом и не пахло – обои были еще от прежних хозяев, и по выцветшим участкам можно было с уверенностью сказать, где и какая мебель раньше стояла. Самому Сергею заняться мебелью было все как-то недосуг. Кровать, брошенная прежними владельцами по причине морального и физического износа, после некоторой реставрации еще вполне могла послужить, стол и стулья тоже нашлись… правда, холодильник пришлось покупать. Пиво должно быть холодным.

Субботний день – редкий в жизни ментов самый настоящий выходной, не омраченный ни очередной масштабной операцией, ни разгребанием собственных завалов на рабочем столе – выдался довольно мерзким. И даже мысль о том, что завтра воскресенье, и – по невероятному стечению обстоятельств – тоже выходной, совсем не улучшала настроения. Мелкий дождь, холодный и неприятный, вызывал отвращение при одной мысли о том, что надо выйти из теплого и сухого дома под мрачное, сырое низкое небо. С другой стороны, делать было абсолютно нечего, а Сергей знал по себе – еще пара часов такого времяпрепровождения, и он махнет рукой на то, что сегодня суббота, и все-таки отправится на работу, снова и снова копаться в распухшем деле гражданина Верменича. Хотя и без всякой уверенности, что от этого будет хоть какой-нибудь толк.

А может, и в самом деле, ну его к бесу, этого Ярослава? Вчера опять состоялся неприятный разговор с начальством – Панарин прямо заявил, что если уж капитан Бурун занимается какой-то ерундой, то пусть делает это в свободное от основной работы время. И без привлечения других служб. Он, Панарин, уважает личную просьбу бывшего начальника МУРа, но пора и честь знать. Тем более что у упомянутого МУРа уже другой начальник, и этот начальник требует работы, результатов, раскрываемости. И капитану Буруну крайне желательно свой вклад в общее дело все-таки внести. Вообще говоря, Панарин еще много чего говорил… в основном нелицеприятного.

И Сергей не мог не признать, что полковник Панарин во многом прав. Дело Верменича тянулось и тянулось, обрастая фактами, которые Бурун не рисковал никому предъявить, и гипотезами, которые казались бредовыми даже ему самому. Махнуть рукой? Хоть один вечер провести, как положено нормальному человеку – в хорошей компании, а не среди стопок отчетов.

– А, ладно. – Он и в самом деле махнул рукой, с чувством, словно разом отбрасывая все крамольные мысли о работе в выходной. – Давай звони своей подруге.

Утро выдалось хмурым дважды – не только из-за все еще затягивавших небо мокрых туч, но и еще из-за того, что глаза упорно отказывались открываться, во рту не проходило ощущение нашествия больных диареей кошек, а голова гудела так, что казалось – стоит оторвать ее от подушки, и она тут же развалится на много-много мелких частичек.

Некоторое время подождав, не исчезнет ли боль сама по себе – а она, похоже, никуда исчезать не собиралась, – Сергей попытался вспомнить вчерашний день. Вроде бы сначала они взяли пива и пару бутылок вина, кое-какую закуску и поехали в гости к Генкиной подруге. Потом, кажется, Генка бегал в магазин. Потом бегал Сергей. Потом опять Генка. Потом в просторной квартире Татьяны появились еще какие-то люди, и бегали уже они. Смутно вспоминалась оглушающе громкая музыка, чьи-то длинные ноги… почему-то на столе.

С явным трудом приоткрыв глаз, Сергей постарался выяснить самый важный вопрос – где он в данный момент находится. Ответ был получен – очень точный и совершенно бесполезный. В постели. Вопрос только, в чьей… явно не в своей, поскольку в поле зрения имелось чужое обнаженное плечо. Красивое плечо…

Сергей аккуратно встал – девушка отвернулась, не проснувшись. Мягкие золотистые волосы разметались по подушке. Сергею удалось припомнить, что Таня, хозяйка квартиры, была коротко стриженной шатенкой, у Иры, ее подруги, хайр был странного розово-зеленого цвета. А как зовут эту?

– Все, больше не пью, – прошептал он. – Ни-ког-да!

Стараясь не шуметь, он двинулся на поиски ванной. Почему-то все двери вели то в кладовку, то в кухню… третья попытка оказалась удачной. Сергей сунул голову под струю ледяной воды, и жизнь сразу стала казаться не столь отвратной. Теперь можно было почувствовать, что проблемы не ограничиваются раскалывающейся головой – костяшки на правой руке были сбиты в кровь.

– М-да… – протянул он, с отвращением разглядывая в зеркале свою физиономию. – Свинья ты, капитан. Тебе хоть чуть-чуть стыдно?

Отражению было стыдно.

Сквозь шум льющейся воды пробился посторонний звук – резкий, неприятный. Где-то пронзительно пищал мобильник, судя по специально подобранному раздражающему сигналу – его собственный. Сергей без особого успеха попытался вспомнить, куда засунул телефон, затем пошел на звук. Вредный аппарат словно только этого и ждал – тут же замолчал.

Открылась одна из многочисленных дверей, и на свет нового дня, отчаянно зевая и почесываясь, выполз Геннадий. Похоже, у него ночь тоже выдалась бурной – на скуле виднелась вполне отчетливая ссадина. Бурун мысленно примерил свой кулак к Генкиной скуле – получалось похоже, и на душе стало особенно тоскливо. Это ж как надо было напиться, чтобы дать в морду приятелю, да еще и, стыдно сказать, подчиненному. Внушение подчиненным нужно делать словом, в крайнем случае – рублем. Но уж никак не кулаками.

Сержант проследил взгляд Сергея, потер скулу, усмехнулся.

– Ну, капитан, ты даешь…

– В смысле? – осторожно спросил Сергей, отчаянно пытаясь восстановить в памяти хоть что-нибудь существенное из предыдущего вечера.

Генка не ответил и, пошатываясь, двинулся в сторону кухни, безошибочно определив нужное направление – в этой старой, очень-очень многокомнатной квартире можно было легко заблудиться. Хотя чему удивляться – сержант явно здесь не в первый раз. Из кухни донесся писк умного холодильника, возмущенного открытой дверцей, бульканье, затем удовлетворенный рык сержанта.

Пожав плечами, Бурун мысленно махнул рукой на телефон – мол, если надо, позвонят еще раз, не надорвутся – и тоже отправился на поиски чего-нибудь холодного. Теоретически пиво в холодильнике должно было еще оставаться, брали много, с дальним прицелом. Сержант уже выставил на стол сразу запотевшие банки, тут же вскрыл их и одну протянул командиру. После первого же глотка жизнь из черно-серой стала радужной, и настроение заметно повысилось.

Ненадолго. Геннадий, смакуя каждое слово, с удовольствием рассказывал о вчерашних событиях. В целом могло быть и хуже. Хорошо хоть ссадина на его щеке была не следствием воспитательного процесса, а скорее наоборот – героический сержант пытался утихомирить разбушевавшегося шефа, решившего отстоять честь и достоинство своей подруги, в адрес которой кто-то из гостей отпустил не слишком уместную шутку. В результате остряк въехал головой в сервировочный столик, на котором – и этого общество Сергею прощать не собиралось – имелось еще целых полторы бутылки водки. Водка столкновения не пережила.

– А Ленка, как я понимаю, в долгу не осталась?

– Ленка?..

Видимо, так звали ту блондинку, что сейчас мирно посапывала на смятой постели. Хоть убей, но имя у Сергея не ассоциировалось ни с чем. И ни с кем. И вообще, откуда взялась Ленка?

Прервав беседу на полуслове, снова заорал мобильник – теперь звук стал ближе, что давало некоторую надежду успеть. И действительно, когда рука Буруна нашарила телефон в кармане висевшей на спинке стула куртки, тот все еще надрывался. Номер на экране никакой полезной информации в себе не содержал.

– Да? – буркнул капитан.

– Бурун? Какого хрена, где тебя носит?

Голос был знакомым. Сергей сосредоточился, мысли с явным трудом продирались через уже отступающую, но еще до конца не сдавшую позиций головную боль. С этим человеком капитану приходилось сталкиваться достаточно часто… Полковник Житнов, один из лучших в Москве специалистов по организации наружного наблюдения, как раз недавно в очередной раз заявил капитану, что его, Буруна, задания на раскрываемости никак не сказываются, а сил и средств отвлекают много, и ему, Буруну, пора бы и честь знать. Мелькнула ленивая мысль, что не стоило бы Житнову орать на старшего опера уголовного розыска, пусть на своих подчиненных орет… но, поразмыслив, Сергей решил не связываться. Во-первых, потому что Житнов – целый полковник, а с начальством, в том числе и с чужим, ссориться неразумно, и, во-вторых, потому что с того станется и в самом деле снять наружку с Верменича.

– Что случилось, Петр Михайлович?

– Ты на машине?

Сергей посмотрел на Геннадия, вздохнул и покачал головой, словно собеседник мог увидеть и оценить этот знак. Затем пробормотал в трубку:

– Нет, – подумав, добавил, дабы пресечь следующий вопрос в корне: – И денег на тачку нет тоже.

– Диктуй адрес, – с явным неудовольствием потребовал Житнов. – И чтобы через двадцать… черт, через десять минут был в порядке. Понял?

– Понял, – обреченно вздохнул Сергей. – Все я понял…

В кабинете собралось изрядное количество народу. Вечно усталый и оттого выглядящий недовольным Панарин пил кофе из кружки размером с литровую банку – все в управлении знали, что Игнат меньших емкостей не признает. Житнов рассеянно листал бумаги, иногда обмениваясь короткими репликами с двумя мужчинами в штатском, в углу на стуле пристроился сухонький седой старичок – Лев Борисович Шейнгольц из экспертно-криминалистического управления, добрейшей души и дырявейшей памяти человек. Рядом с ним, время от времени украдкой зевая, пристроился молодой – на вид и двадцати не дашь – лейтенант. Парней в штатском Бурун знал – это были ребята из ГУБОПа, а лейтенант был лицом новым. Присутствовал и еще один тип, с надменным и неприятным лицом. Его Сергей раньше не встречал.

Бросив в сторону Буруна недовольный взгляд, Панарин коротко кивнул, махнул рукой в сторону ряда стульев и отставил опустевшую кружку.

– Что ж, все в сборе, начнем. Федор э-э… Игнатьевич, прошу.

– Да… – Лейтенант вскочил, затем снова сел. На щеках проступила краска, парень явно волновался. – Значит, так. Седьмого октября в дежурную часть нашего 37-го отделения милиции обратился гражданин… – он открыл папку и бросил короткий взгляд на бумаги, – гражданин Самохвалов Семен Борисович, без определенного места жительства, без определенного рода занятий. Гражданин Самохвалов заявил, что хочет сдать органам некое взрывное устройство, находящееся в спортивной сумке…

Сергей слушал лениво, все еще не понимая, зачем его сюда пригласили. Хотят взвалить на его больную голову еще один стопроцентный висяк? Так это вполне можно было бы сделать и в понедельник. Лейтенант говорил долго, многословно, время от времени реплики вставляли парни из ГУБОПа, без которых, разумеется, дело обойтись не могло – взрывники, особенно в свете последних нерадостных событий в Москве, моментально попадали под подозрение в причастности к чеченской мафии, а следовательно, и под особый присмотр Управления по борьбе с организованной преступностью.

Постепенно стала вырисовываться общая картина.

Гражданин Самохвалов неоднократно использовал метро в качестве места отдыха – в вагоне можно было поспать с относительным комфортом. Особенно когда на улице шел снег или дождь, а здесь, внизу, было тепло и сухо. И в этот раз, не будучи отягощенным каким-либо занятием, Самохвалов спустился под землю на станции «Курская», и, удачно заняв место в уголке, настроился хорошенько подремать – не менее пары-тройки часиков.

Несколько раз его будили другие пассажиры – кто-то от непонятливости, искренне веря, что мужчина проспит свою остановку. Другие просто наступали ему на ноги из-за толкотни. Во время одного из таких краткосрочных периодов бодрствования гражданин Самохвалов обратил внимание, что у ног его стоит небольшая потрепанная сумка. Значения этому он не придал, решив, что кто-то из пассажиров просто поставил багаж на пол.

Однако, когда его разбудили в следующий раз, сумка все еще стояла у его ног. Самохвалов заинтересовался. В беседе с сотрудниками милиции он проявил похвальную откровенность, честно заявив, что сумку рассматривал как дар судьбы, призванный улучшить его бедственное материальное положение. Вором себя Семен Борисович не считал, а потому еще целый круг боролся со сном и честно ждал, найдется ли у сумки хозяин. Хозяин не нашелся, а потому Самохвалов принял решение вознаградить себя указанной сумкой за выдержку и покинул гостеприимное метро.

К его искреннему огорчению, ничего особо ценного в сумке не оказалось. Немного потертая, но вполне еще приличная кожаная куртка была Семену Борисовичу безнадежно мала, но вполне могла быть обменяна на некоторое количество спиртного. Зато увесистый пакет, лежавший на самом дне сумки, вызвал у Самохвалова панику. Не то чтобы он обладал специфическим жизненным опытом, позволяющим узнать толовые шашки по внешнему виду, но ошибиться тут было сложно. В последнее время взрывы в Москве происходили с завидной регулярностью, а потому и пресса, и радио, и телевидение во все голоса призывали граждан к предельной осторожности. Самохвалов был человеком достаточно образованным, бомжевал, как уверял, по убеждению, а не по трагическому стечению обстоятельств, газеты читал регулярно, а потому был в курсе событий.

Первым и наиболее естественным желанием его было выбросить проклятый пакет куда-нибудь подальше. Но по некотором размышлении совесть и чувство гражданского долга – во всяком случае, так он уверял – возобладали, и, подкрепившись изрядной дозой выменянного на куртку сорокаградусного продукта, он отправился в милицию.

– Теперь прошу вас, Лев Борисович. – Панарин кивнул эксперту.

Тот поправил очки в тонкой металлической оправе, медленно оглядел присутствующих, почесал подбородок…

– М-да… так вот, мы имеем взрывное устройство, тринитротолуоловые шашки общим весом пять килограммов двести граммов. Дистанционный взрыватель рассчитан на сработку по радиосигналу… вернее, по сигналу, исходящему от мобильного телефона. Тротил наш, отечественный, завод… ну, это есть в отчете. А вот детонатор – это куда интереснее. Американского производства, новейший – в наших каталогах его еще нет. Пришлось э-э… соседей запрашивать, – короткий кивок в сторону человека с неприятным лицом.

«Фээсбэшник, – догадался Сергей. – Их еще тут не хватало…»

Старческий, дребезжащий голос скрипел и скрипел. Шейнгольц нудно, с немыслимым количеством деталей, рассказывал об особенностях применения данного взрывного устройства, а также о том, почему оно не сработало. По его словам, часть контактов в приемнике расплавилась – причину установить не удалось, по однозначному заключению эксперта, мощности встроенного аккумулятора было недостаточно для разрушения схемы детонатора. Имел место еще один странный факт – взрывное устройство практически сработало, и сгоревшие контакты не должны были помешать детонации. Тем не менее взрыв не состоялся.

– Так. – Панарин явно намеревался высверлить в голове у Сергея дырку своим тяжелым взглядом. – Теперь самое интересное. И ты, капитан, прекрати зевать.

– У этого Самохвалова неплохая зрительная память. – Житнов толкнул через стол прямо в руки Сергею листок с фотороботом. – Он сумел дать достаточно четкое описание человека, который стоял возле сумки. Узнаете, Сергей Павлович?

Даже человек, не имеющий опыта работы с фотороботом, без труда узнал бы в изображении портрет Верменича. Бурун коротко кивнул, ничего другого ему не оставалось. Судя по всему, самый неприятный разговор еще впереди.

– Опознали его сразу же. Подняли сводки… – Житнов покосился в сторону полковника Панарина. О том, что работа по Верменичу шла фактически без ведома непосредственного начальника капитана Буруна, он был уже осведомлен. – В принципе мои ребята говорят, что когда Верменич входил в вагон, сумки с ним не было. И все же его поведение вызывает некоторые подозрения. По словам Самохвалова, наш объект тоже проявлял внимание к сумке… и выглядел обеспокоенно. К тому же эта беготня по перрону… Верменич, хотя и крайне непрофессионально, пытался сбросить хвост. Часть информации мы, по согласованию с уважаемым Игнатом Семеновичем, – легкий поклон в адрес Панарина, – передали коллегам.

– Мы отправили машину по адресу, который нам сообщили топтуны. – Фээсбэшник перехватил нить разговора. Голос у него был таким же кислым, как и выражение лица. – Верменич был дома, против допроса не возражал. Его доставили к нам, побеседовали… ну, могу лишь сказать, что после беседы мы его отпустили.

– Подписку о невыезде взяли? – буркнул Панарин.

– Не было необходимости, – все еще остававшийся безымянным фээсбэшник говорил уверенно, но какие-то нотки в его голосе выдавали его волнение, причин для которого Бурун не видел. – Допрос Верменича не выявил расхождений со сводками наблюдения, за ним ничего криминального не числится. Мы считаем, что это пустышка. К сумке он отношения не имеет.

– А зачем бегал по платформе?

– Увидел, как ему показалось, знакомого. Обознался.

– Очень убедительно, – хмыкнул Житнов. – Я такие отмазки слышал раз триста.

– Мы тоже не первый день работаем, – тут же набычился фээсбэшник. – Нет ни малейших оснований подозревать Верменича в причастности к этой бомбе. Если, конечно, вы, Петр Михайлович, сообщили нам все относящиеся к делу сведения.

Пока шла перепалка между офицерами, постепенно повышающими тон, полковник читал отчет бригады скрытого наблюдения. Внезапно он нахмурился, еще раз перечитал очередной абзац, затем полез в одну из своих папок.

– Интересное дело у нас получается. Как я понимаю, Верменич сел в поезд на «Комсомольской», так?

– Так точно.

– И ваши ребята последовали за ним?

– Разумеется.

– Судя по сводке, это произошло в 17.15. Ошибки быть не может?

– Не может, – отрезал Житнов.

– Ровно в 17.18 на станции метро «Комсомольская» произошел несчастный случай. У некоего гражданина Иванова А.П. в руках взорвался мобильный телефон. В момент взрыва трубка была возле лица, множественные ранения, летальный исход. Заключения экспертов еще нет, по предварительному – лопнул некачественный аккумулятор. Говорят, такое возможно, хотя и крайне маловероятно. Трубка обычная, «Сименс», следов взрывчатки не обнаружено.

– Мобильник у него взорвался, говорите, – нахмурился Житнов. – Заба-авно. Совпадение?

– Не знаю. Значит, так… ФСБ это дело забирает?

– Да, – мрачно ответил фээсбэшник, – дело останется у нас.

– В таком случае могу порекомендовать, – Панарин ядовито усмехнулся, – поработать по упомянутому покойному гражданину Иванову.

– Поработаем, – сухо прозвучало в ответ. – Благодарю за совет.

– Я вас больше не задерживаю. Все документы по данному делу вам будут переданы в установленном порядке.

– Благодарю.

Фээсбэшник вышел, аккуратно притворив за собой дверь, хотя ясно было, что ему хочется как следует ею хлопнуть. С его уходом атмосфера несколько разрядилась.

– Ладно, – вздохнул Панарин, – раз соседи дело забирают, пусть с ним и мучаются. Думаю, на этом можно и закончить. А вас, Сергей Павлович, я попрошу задержаться…

Когда Житнов, старичок-эксперт и так все совещание и промолчавшие губоповцы покинули кабинет полковника, тот вновь принялся сверлить Сергея взглядом. Пауза становилась уже совсем невыносимой, когда наконец Панарин заговорил:

– Сергей Павлович, я требую объяснений. Я помню, что генерал Шагин, просил меня… по старой дружбе, не вмешиваться в это дело, но, как мне кажется, это уже переходит всяческие границы. Я хочу знать, чем именно вы занимаетесь уже больше года, помимо того, что успешно не раскрыли ни одного дела из тех, что были вам поручены.

– Ну почему уж ни одного, – буркнул капитан.

– Речь не об этом, – отрезал полковник. – Итак, завтра с утра я уезжаю в командировку. На две недели. На этот период все оперативные мероприятия в отношении Верменича прекратить. К моему возвращению представишь все материалы дела. Если хочешь, можешь сообщить об этом Шагину. Вопросы?

Бурун вздохнул и обреченно кивнул.

С легким щелчком чайник отключился. Ольга достала чашки, насыпала растворимый кофе – Ярослав пил только его, чай не любил, да и к настоящему, по всем правилам заваренному кофе (в тяжелой толстостенной джезве, на песочке) был почти равнодушен. Употреблял его лишь изредка, но знатоком себя мог назвать с полным на то основанием. Не ценителем – именно знатоком. В глубоком блюде пышной, аппетитной горкой лежали сдобные булочки. Оленька любила и умела готовить – тем более что делалось это ею с самыми искренними чувствами. Это ведь так приятно – смотреть, с каким удовольствием мужчина ест приготовленное твоими руками…

Но сегодня Яр был рассеян, и булочки поглощал одну за другой, почти не замечая их вкуса. Он, ни в малейшей степени не кривя душой, рассыпался в похвалах ее таланту, но сейчас это были больше дежурные слова. Оленька не обижалась – она понимала, что в их жизни снова наступили трудные времена, и сейчас уже не до простых земных удовольствий.

Вчерашний вызов в Управление федеральной службы безопасности был уже не первым звоночком, настоятельно призывающим к перемене места обитания. Ярослав понимал, что встречи с правоохранительными органами ему не избежать – это всегда случалось рано или поздно, будь то в неспокойном 1905-м, в грозном 1944-м или в застойных семидесятых. Понимал он и то, что чем дальше, тем с меньшей периодичностью будут происходить подобные встречи. Спецслужбы, в своем стремлении получить максимально полный контроль над населением, собирали досье на всех и каждого, и теперь, в эпоху мощных компьютеров, его должны были вычислять все с большей и большей легкостью.

Правда, в этот раз вызов вроде бы и не был связан с его личностью – просто не повезло. Видимо, оперативникам все же удалось связать его и ту сумку с взрывчаткой. О ней на допросе – а дружеской беседой это никак нельзя было назвать, хотя никаких обвинений Яру не предъявляли – упомянули лишь вскользь, но не требовалось особой проницательности, чтобы понять, какой именно вопрос более всего интересует оперативника.

Для себя Ярослав сразу решил не скрывать ничего – по крайней мере ничего, касающегося внешней стороны его жизни. И был неприятно удивлен, отметив, что его рассказ о событиях того дня не вызвал у фээсбэшника особого интереса. Тот слушал вполуха, как будто ничего нового Ярослав ему не сообщил. Это означало как минимум, что в тот день его пасли с самого утра, и на столе перед следователем лежало подробное описание всех телодвижений гражданина Верменича… включая, видимо, и встречу с Ингой.

Если бы дело касалось только его одного, Яр, возможно, и не стал бы предпринимать радикальных мер. Вмешательство в психику, даже если бы он мог это сделать должным образом, вряд ли дало бы нужный эффект – наверняка дело уже обросло какими-то документами, которые так просто не изымешь, не уничтожишь. Да и не один этот следователь, вероятно, в курсе событий. Зато можно было пойти другим, пусть и не слишком надежным, зато уже не раз испробованным путем.

Ярослав сосредоточился. Оперативник – или следователь, кто их там разберет, он в начале беседы представился, но должность его Яр пропустил мимо ушей – в этот момент стоял у окна, сцепив руки за спиной, и преувеличенно внимательно смотрел на улицу. Манера у них такая, что ли? Или фильмов насмотрелись и теперь ведут себя соответственно… Так или иначе, но окаменевшего на несколько мгновений лица Ярослава он не заметил.

Воздействие было достаточно слабым – на большее не было ни сил, ни умения. Следователь лишь чуть-чуть расслабился, у него зародилось ощущение, что сидящий на неудобном, жестком и скрипучем стуле человек не имеет ни малейшего отношения к делу, ради которого его сюда пригласили. Необходим был лишь первый толчок – далее все необходимые доводы для себя следователь подберет сам. Так и произошло – еще с десяток малозначительных вопросов, подписанный пропуск, сухое, формальное рукопожатие и – «Господин Верменич, вы свободны. Извините за беспокойство».

Шагая вслед за молчаливым мужчиной в штатском по пустым, по причине субботнего вечера, гулким коридорам одного из самых страшных зданий страны, Ярослав мысленно усмехался. Да, окажись на его месте настоящий знаток ментального моделирования, следователь не только лично проводил бы его до машины, но и собственноручно уничтожил бы все компрометирующие документы, до последнего листика. Но такое вмешательство было бы преступлением и подлежало самому суровому из возможных наказаний – полному и пожизненному блокированию магических способностей. Насколько Ярослав помнил, из каждых десяти человек, подвергшихся подобному наказанию, шестеро кончали с собой, а еще двое-трое гарантированно сходили с ума. Опытному, сильному магу снова стать простым обывателем… это было хуже смерти.

А его воздействие исчезнет очень скоро, не оставив ни малейших следов. Зато уверенность в непричастности Ярослава к взрывному устройству в метро плавно перетечет из навеянного состояния во вполне естественное. И изменить свое мнение следователь сможет лишь под давлением неопровержимых улик. Дело лишь за малым – либо чтобы такие улики в руки федералов так и не попали, либо… либо опять настало время исчезнуть.

За прошедшие годы – а их было немало – он в полной мере подготовился к подобным событиям. Были и деньги, и необходимые документы. Очень скоро исчезнет без следа Ярослав Верменич, а где-нибудь… может, в России, а может, и где-нибудь в другой стране появится новый гражданин. Обеспеченный, тихий, старающийся не привлекать особого внимания ни к себе, ни к своей молодящейся матери.

И вот теперь Ярослав сидел, пил некрепкий кофе с нежнейшими Оленькиными булочками и думал над тем, куда и как перебраться на новое место жительства. Америка его не устраивала – там ЦРУ, ФБР и иже с ними свирепствуют так, что россиянам и не снилось. Какая-то из азиатских или африканских стран? Может, в Европу? Сейчас в объединенной Европе царит сущий бардак, границы прозрачны, если не сказать, что их практически нет. Спецслужбы, ранее работавшие каждая за себя, теперь вынуждены сотрудничать, но старые привычки сильны, а потому информацией делятся неохотно. Да, пожалуй, в Европе сейчас затеряться несложно.

– Яр… – Тихий голос Оленьки выдернул его из раздумий.

– А? – рассеянно ответил он. – Что, Солнышко?

– Скажи, почему мы все время убегаем? Почему прячемся?

Он вздохнул.

– Мы же не раз говорили об этом, Оля. Ваш мир не знает магии, не способен понять ее. А все, что не может понять, – предает анафеме. Вспомни историю. Вашу, земную историю… ведь люди, способные пользоваться магией, существовали во все времена. Пусть напряженность магических потоков на этой несчастной планете оставляет желать лучшего, но те крохи, что можно уловить, их можно и использовать. Во многих, очень многих людях течет кровь древних гиперборейцев, величайших волшебников, которым были доступны невероятные силы. Да, кровь эта разбавлена донельзя, и все же она есть, она не исчезла. Но что ждало этих людей, посмевших воспользоваться, пусть и в самой малой степени, своими способностями? Костры инквизиции? Скольких носителей магических способностей объявили ведьмами и колдунами, скольких уничтожили – и сколько генетических линий, идущих от Гипербореи, прервалось навсегда.

– Но ведь сейчас другое время.

– Нет, – покачал он головой. – Нет, Солнышко. Оно лишь называется иначе. Теперь, если им удастся вычислить меня, придется попрощаться, может, и не с жизнью, но со свободой – наверняка. И тогда я никогда не смогу вернуться домой.

– Ты думаешь, это вообще возможно?

– Не знаю… не знаю, Солнышко.

С тех пор как Ярослав оказался в этом мире, он не переставал искать способ вернуться. Увы, технология здесь еще не достигла необходимого уровня, который позволил бы создавать безопасные порталы между мирами. Более того, ученые – а за разработками в самых разных областях Ярослав следил внимательно настолько, насколько это было возможно без угрозы вызвать к себе ненужный интерес – пока толком не определились в вопросе, существуют ли параллельные миры вообще. Он прекрасно понимал, что если узнает о разработках, которые несут в себе потенциальную угрозу, не сможет не вмешаться, пусть это даже будет грозить ему большими проблемами. Страж, осознавший себя, всегда остается Стражем, хочет он того или нет. Это не работа, которую можно бросить… это судьба.

Портал можно было бы создать и с помощью одной только магии, и Ярослав в общих чертах знал основы этого искусства – увы, знаний явно не хватало, но еще больше не хватало способностей. Техномагу неподвластны заклинания высших уровней сложности, власть над техникой налагала свои, не всегда удобные ограничения. Да и опасен был магический портал, опасен прежде всего для того, что он обязан был хранить – для Границ.

А самым досадным было то, что если бы и оказался в его руках надежный и безопасный способ путешествовать между мирами, он не сумел бы найти свой родной дом. Ибо число параллельных вселенных огромно, и угадать среди них ту единственную, которая ему нужна, было не проще, чем найти иголку в стоге сена.

Времени у него было в избытке. Век мага долог, его знаний хватило бы, чтобы протянуть в общей сложности с полтысячи лет, – и он готов был ждать.

Но – на свободе.

– Яр… – Оленька заботливо подлила ему горячего кофе. – Яр, расскажи о ней.

Он знал, о чем идет речь – о его родине. Оля всегда с удовольствием слушала его рассказы о Рианне. Отчасти еще и потому, что прекрасно понимала – во время этих бесед ему становится лучше. Пусть и мысленно, но он возвращается домой, куда так стремится. Хотя с ее точки зрения – и об этом они тоже говорили не раз, так и не достигнув согласия, – лучше бы ему остаться здесь, на Земле. Более всего она мечтала, чтобы он, Ярослав, был счастлив. Не метался в безумном и почти невыполнимом желании найти путь домой, а нашел в себе силы полюбить этот мир. Не такой уж он и плохой, если подумать…

– Хорошо, – улыбнулся он. – Я расскажу тебе… только вот знаешь, сегодня такое особое настроение… хочется поговорить о чем-то не самом добром и не самом приятном.

Он закрыл глаза, вспоминая. Нет, ему не довелось быть свидетелем тех событий, они и начались, и закончились за много лет до его рождения, но Рианн все еще носит, и долго, очень долго будет носить следы той катастрофы, что разыгралась, по местным меркам, в шестнадцатом веке от Рождества Христова.

Много тысячелетий назад, спасаясь от разрушительной катастрофы, ими же самими и вызванной, атланты – те немногие, что сумели вовремя заметить и оценить опасность, – устремились в иные миры. Кому-то удалось найти более или менее подходящее место, кому-то нет. Десять атлантов ступили на новую, безопасную, как им казалось, планету. Это были не рядовые бойцы, и даже не простые маги. Истинные Властители-Архонты, вооруженные техникой и знаниями, способные без особого труда справиться почти с любой угрозой.

Как обычно, вся сложность заключалась в этом «почти». Мир, в который они прибыли, дабы остаться здесь навсегда, оказался занят. И не дикарями, владеющими лишь простейшими видами оружия и неспособными оказать сколько-нибудь существенное сопротивление Архонтам. Здесь правили бал маги – настоящие стихийные маги, существа, с которыми атлантам еще никогда не приходилось сталкиваться. Архонты и сами умели оперировать магическими потоками, но их умения были неразрывно связаны с техникой. И среди них не было настоящих специалистов в вопросах магии, таких, кто сумел бы разобраться, понять и найти способ противодействовать хозяевам древней Гипербореи.

Атланты испугались. Впервые они встретили нечто, что не могли понять. К тому же их умение подавлять волю разумных существ дало сбой – да, на гиперборейцев эта сила оказывала некоторое воздействие, но очень недолговременное и ненадежное.

Страх заставил Архонтов – а среди них был Лорд-Протектор, один из высших правителей Атлантиды – искать компромисса, хотя бы временного. На выработку эффективной стратегии требовалось время, и они купили его, купили в обмен на дорогие подарки. Всемогущих магов удивить было трудно, а потому просителям пришлось расстаться с совершенно бесценными вещами – частью оборудования, захваченного с собой из погибающего родного мира. Дарами Кронос – напыщенный, жестокий, злобный старик, но при этом невероятно сильный маг – был вполне удовлетворен. Вероятно, он пожелал бы получить и все остальные диковинки незваных гостей, но Архонты добавили к своим дарам еще и немалую долю магического воздействия.

Они получили бесхозные, бесполезные для Гипербореи земли – на самом краю Ойкумены, как называли аборигены этого мира ту его часть, которую смогли разведать. Только вот были ли они аборигенами? Или гиперборейцы тоже были непрошеными гостями, которым просто повезло прибыть раньше? Этот вопрос Архонтов особо не интересовал. Их вообще мало интересовало прошлое. Их собственное прошлое – великая Империя Атлантида – было мертво. И теперь предстояло подумать больше над тем, как возродить Империю, воссоздать ее величие.

Землю они получили. Землю, людей, обитавших на ней и не имевших ни малейшей возможности противостоять Властителям, и, что было куда ценнее, время. Атланты на пустом месте создали мощную державу – мощную настолько, что Гиперборея наконец обратила внимание на набирающего силу соседа. И что было вполне закономерно, пожелала укротить пыл атлантов.

Кто являлся зачинщиком войны, установить за давностью лет было практически невозможно. Никаких документальных источников не сохранилось, а ориентироваться на передаваемые изустно предания… Но и из этих преданий, путем тщательного, кропотливого анализа, была получена смутная, неполная и не очень достоверная картина событий, происходивших в глубочайшей древности.