Наследник Атлантиды Воронин Дмитрий

Капитан медленно перевел взгляд на Верменича, прищурился, затем тихо, одними губами прошептал:

– Немедленно прекрати.

Ярослав пребывал в шоковом состоянии. Это было попросту невозможно. Та сила, которую он вложил в мысленный приказ, сломала бы защитный блок даже у обученного мага, не то что у обыкновенного человека. Сейчас оба опера должны были брести к своей машине, чтобы больше никогда в этот дом не возвращаться.

– Что прекратить? – вяло пробормотал он.

– Это! – веско и емко объяснил капитан.

– Ладно, – вдруг неожиданно для себя самого улыбнулся Ярослав. – Ладно, капитан Бурун. Прекращу. И проходите в дом… кажется, нам и в самом деле найдется о чем поговорить.

Трое мужчин сидели за столом и молчали, разглядывая друг друга. Вернее, Ярослав и Сергей играли в гляделки, а Генка все еще находился в некоторой прострации и, уставившись взглядом в стену, прихлебывал горячий кофе из огромной кружки, которой ему должно было хватить надолго. Ольга пристроилась на диване и время от времени подавала реплики вроде «попробуйте пирожки».

Первым не выдержал Ярослав:

– Ну, капитан Бурун…

– Сергей Павлович, – поправил тот, затем, после некоторой паузы добавил: – Или просто Сергей. Дурацкая, знаете ли, привычка… когда начальство вспоминает мое отчество, значит, намеревается сказать что-то неприятное. Позвольте представить моего коллегу – Юшков Геннадий Якимович…

– Просто Геннадий, – буркнул сержант. Ярослав снял с него управляющее воздействие и попытался хоть немного вычистить последствия, но это был достаточно долгий и трудоемкий процесс, а потому сейчас Генка все еще находился под ощущением бессмысленности и ненужности и этого визита, и всей работы по Верменичу в целом. Остаточные следы пси-атаки пройдут разве что через несколько дней, а стойкий скептицизм продержится не менее месяца. Ну, или может пропасть при стрессе… хотя сомнительно.

– Очень приятно. Мое имя вы, как я смотрю, прекрасно знаете. Подозреваю, что и имя моей матери тоже.

– Разумеется, – кивнул Сергей.

– И ваш визит…

Бурун одним глотком допил кофе, с некоторым сожалением мазнул взглядом по блюду с пирожками – мадам Верменич и в самом деле знала толк в выпечке – и вытащил из портфеля толстое дело в потрепанной картонной корочке.

– Давайте перейдем к делу, Ярослав Борисович.

– Давайте, Сергей. И я тоже не возражаю, если вы будете называть меня по имени.

Капитан чуть заметно усмехнулся. Эта усмешка не укрылась от глаз Ярослава, но понять причин, ее вызвавших, он не мог.

– Прекрасно. Итак, прежде чем мы начнем, я кое-что проясню. То, что мы с коллегой сейчас здесь находимся, является грубейшим нарушением.

– Нарушением чего?

– Всего. Правил. Принципов. Дисциплины. Должностных обязанностей. Но я не вижу другого выхода…

– Слежку за домом вы вели? – перебил его Ярослав.

– По нашему заданию, – уточнил капитан. – Так вот, наше м-м… расследование зашло в некий тупик, и я вынужден побеседовать с вами и ознакомить вас с некоторыми материалами этого дела. Если потребуется – со всеми материалами. И мне бы очень хотелось получить на свои вопросы правдивые ответы – тем более, как вы понимаете, Ярослав, мы сумеем их проверить.

– Я вас слушаю.

– Итак, Верменич Ярослав Борисович, родился в городе Таллине в 1962 году. Окончил среднюю школу № 14, затем Рижский институт инженеров гражданской авиации. В армии не служил. Несколько лет работал на Балтийском судоремонтном заводе в Таллине, или, как сейчас принято, в Таллинне… кстати, неужели в Таллине не нашлось подходящего вуза?

– Так получилось…

– Ясно. Так вот, в 1990 году обосновался здесь, в этом доме, с тех пор живет мирно, никого не трогает. Время от времени работал на младших должностях в разных мелких фирмах, ни одна из которых не просуществовала более года. В последний год не работает. Время от времени посещает игорные заведения, с переменным успехом, однако в целом с прибылью. Все верно?

– Да, капитан, все верно, – спокойно ответил Яр, хотя внутренне подобрался. Вопрос был задан не зря, и он понимал, что этот капитан не выложил на стол еще ни одного козыря. Судя по выражению его лица, этих козырей у милиции полные руки.

– Угу… ладно, теперь рассмотрим все то же самое, но под другим углом зрения. Ярослав Борисович Верменич и в самом деле родился в городе Таллине в 1962 году. Это факт, подтверждаемый документально. Точнее, подтверждаемый информацией из баз данных Таллиннской паспортно-визовой службы. Но вот в чем хитрость… нам удалось договориться с коллегами – хотя вы, наверное, прекрасно понимаете, что сейчас о чем-то договориться с Эстонией уже само по себе является чудом, – так вот, коллеги проверили архивы. Бумажные архивы, как вы понимаете. И установили, что ни в 1962 году, ни раньше, ни позже указанный ребенок не регистрировался. Подождите, Ярослав, я еще не закончил. Сначала я изложу все факты, а затем мы их обсудим, ладно?

– Хотите еще кофе? – подала голос Ольга.

– Да, буду признателен. Продолжим. Учеба в школе также подтверждается и также на уровне компьютерных баз данных. Однако нам удалось найти одного из преподавателей… имя Иркявичус Андрей Ионасович вам что-нибудь говорит?

Ярослав сделал вид, что копается в памяти.

– Да… если не ошибаюсь, он преподавал математику в школе.

– Не ошибаетесь. Дело в том, что он сейчас, как и вы, живет в России, и потому не составило особого труда его найти и кое-что выяснить. Он уже очень стар, за восемьдесят, но с памятью у него все в порядке. Как и с домашним архивом. Очень интересно посмотреть фотографии выпускников, в том числе и вашего, Ярослав, 1979 года. Я думаю, вы понимаете, что я хочу сказать, верно? В выпуске 1979 года… точнее, во всех выпусках с начала семидесятых и до момента ухода Иркявичуса на пенсию ученика Верменича не значилось. С учебой в РКИИГА примерно такая же история. И с судоремонтным заводом.

– Вероятно, я смогу объяснить…

– До объяснений мы еще дойдем. Начиная с 1990 года ситуация меняется. Гражданин Верменич с матерью появляется в Москве… с заявлением об утрате паспортов. Обоим без каких-то проволочек выдают новые. Согласно данным паспортного стола, оба уже несколько месяцев прописаны в этом вот доме, а потому нет ни малейших оснований отказать в выдаче документов. С этого момента жизнь Ярослава Верменича не вызывает никаких вопросов. Кроме разве что его невероятных успехов у женщин… но это так, к слову.

Бурун глотнул кофе, затем, видя, что Ярослав собирается что-то сказать, отрицательно качнул головой.

– Я не закончил. Так вот, все это в совокупности позволяет сделать любопытные, хотя и не оригинальные выводы. Например, что господин Верменич является агентом какой-нибудь из иностранных разведок. Быть может, не слишком высокого уровня, что-то вроде посредника – лицо, не привлекающее к себе внимания, тихое, незаметное. Можно было бы спихнуть дело в вышестоящие инстанции и на этом умыть руки. Но к нам… совершенно случайно, признаться, попал в руки некий документ.

Капитан вынул из папки отпечатанный на принтере лист и протянул его Ярославу.

– Полюбопытствуйте. Пока без комментариев.

На плотном белом листе была отпечатана фотография, снабженная несколькими десятками строк текста на английском языке. Судя по содержанию комментария, это была распечатка из базы данных Интерпола.

С фотографии на Ярослава смотрело его собственное лицо. Глаза быстро пробежали по строкам – Джерри Вирм, бывший сержант полиции Детройта, разыскивается за совершенные в Детройте в 1989 году многочисленные убийства… перечень примет… предположительно покинул США… предположительные связи – сестра, Хельга Вирм, приметы…

Вот, значит, как… он надеялся, что сумел более или менее прилично замести следы в полицейском управлении. Конечно, родственники и наследники тех, чьи смерти заставили его покинуть США, ничего не забыли, и охотничий сезон на Джерри Вирма все еще открыт – но вот попадания его данных в информационные банки Интерпола он не ожидал. По сути, его не искать должны были, его бы национальным героем объявить за то дело… только вот американцы, помешанные на своих законах, очень не любят, когда кто-то устраивает самосуд. Нет, они с удовольствием читают книги и смотрят фильмы о бравом герое-одиночке, крошащем в капусту легионы «плохих парней», но как только что-то подобное случается в реальности, сразу начинается шум и крики о нарушении закона и прав человека.

– Не будем сейчас говорить о том, что за океаном у вас оказался двойник, к тому же с поразительно созвучным именем и с очень интересной родственницей. Находка нас заинтересовала, и мы решили еще покопать в том же направлении. Это заняло почти семь месяцев, и улов оказался… скажем так, рыбок было мало, но они того стоили.

Через стол, прямо в руки к Ярославу, скользнул еще один лист. На этот раз ксерокопия – с не слишком хорошо сохранившегося оригинала, но даже и на этом снимке узнать лицо можно было без труда. Все то же лицо. Человек на снимке был одет в форму офицера Красной Армии. На обратной стороне копии был текст, но Ярослав не стал его читать. Он и так помнил, где и когда был сделан снимок. 1945 год. Январь. 27 января, если точнее. Освенцим.

– На снимке запечатлен старший лейтенант Ярослав Владимиров, – сообщил Бурун, благодарно кивая безмолвной Ольге, снова наполнившей его чашку. – Знаменательное событие, освобождения лагеря смерти «Аушвиц-Биркенау». Не скрою, получить доступ к архивам тех лет оказалось непросто, но кое-что установить удалось. Например, кому старший лейтенант Владимиров отправлял свой денежный аттестат. Ольга Владимирова. М-да… И последняя наша находка. Пожалуй, самая интересная.

Еще один лист. И снова снимок – совсем плохой, зато крупным планом.

– Знаете, где сделана фотография?

– Знаю, – одними губами прошептал Ярослав.

На снимке его лицо получилось очень хорошо – четко, ясно, с мельчайшими деталями. Чего нельзя было сказать о его собеседнике – возможно, причина была в дефекте пластинки, или просто фотограф напортачил при обработке полученного материала, но второй человек на фотографии был почти неузнаваем. Только характерная бородка… все остальное было затянуто мутным серым пятном. Видимо, поэтому снимок и не стал известен.

Это был всего лишь пятый месяц его пребывания в этом мире. Он уже освоился с языком и говорил без малейшего акцента. Успел понять, что застрял в этом мире надолго, и без посторонней помощи – или без чуда – вернуться домой не сможет, а значит, обречен провести здесь долгие годы. Оставалось только выбрать, где именно…

Он все никак не мог понять, что творится в стране, куда он попал. Шла непрерывная война, люди одной нации стреляли в своих же соотечественников, и каждая сторона прикрывалась лозунгами, в массе своей правильными и доходчивыми. И с той, и с другой стороны хватало и людей порядочных, искренне веривших в свою правоту, и подонков, стремившихся под шумок свести счеты, обогатиться, почувствовать вкус власти или же просто удовлетворить свою жажду крови. Были и другие – большинство, – смутно понимающие цели тех, кто вел их на убой, но привыкшие подчиняться. Привыкшие верить, что тот, кто командует, прав по определению, и ему там, наверху, виднее.

Все это было для Ярослава новым и непонятным. Быть может, именно поэтому он тогда не уехал в относительно безопасную Европу, остался здесь, в России, чтобы посмотреть, к чему приведет этот необычный эксперимент. За себя он не беспокоился, хотя и старался не ввязываться не то что в политические игры, а даже и в местные конфликты. Один раз только отступил от этого правила, когда решил встретиться с человеком, в той или иной мере ответственным за всю эту заварившуюся кашу.

Встреча состоялась… Владимир Ильич уделил гостю почти полчаса – довольно много для его жесткого расписания. Тогда и был сделан этот снимок… кто бы мог подумать, что он снова всплывет через столько лет!

– Какой он был? – вдруг спросил капитан.

– Сложно сказать, – задумчиво протянул Ярослав. – Мне показалось, что он не был оголтелым фанатиком, каким его некоторые сейчас считают. Скорее, он был просто убежден в своей правоте, в необходимости того, что делал. Убежденность и фанатизм – разные вещи, вы ведь понимаете? Так же, как упорство и упрямство. Он говорил о своих планах… и чувствовалось, что это не прожекты, что все обдумано, по крайней мере в стратегическом аспекте, на много лет вперед, взвешены все возможные препятствия и уже намечены меры к их преодолению. Если бы он прожил еще хотя бы лет двадцать… все могло бы быть иначе. Но уже тогда было видно, что он не жилец.

– Аура? – В голосе Сергея прорезалась неприкрытая ирония.

– Нет, не в этом дело. Просто он взвалил на себя слишком большую ношу. И к тому же имел слишком мало соратников. Я имею в виду не толпу, его боготворившую, таковых и в самом деле было более чем достаточно. А ему нужны были настоящие сподвижники, умные, образованные, дальновидные. К сожалению, когда идет передел власти, наверх выплывают люди, умеющие идти к цели даже и по трупам. К своей, личной цели. Если бы не выстрел Каплан, Ленина убрали бы свои – может, годом позже. Уже в 1921 году видно было, что Ленин начал мешать своим же товарищам. Мешать тем, что с неохотой шел на крайне жесткие меры – в том числе и там, где без них было не обойтись. Хотя он умел быть жестким…

– Значит, на фотографии все же именно вы.

– Разумеется, – хмыкнул Ярослав. – Вы ведь, капитан, и так в этом не сомневались, верно? Иначе зачем показывали бы мне все это? И на той, в Освенциме, тоже я.

– Сколько вам на самом деле лет?

– Сто сорок три. Через три месяца будет сто сорок четыре.

Некоторое время Сергей молчал, словно не веря услышанному, хотя к чему-то подобному он был готов. Затем заметил с иронией, за которой слышалось вполне очевидное беспокойство:

– Если бы мы были персонажами фильма… я бы сказал так – вы все это рассказываете потому, что не намерены выпустить нас из этого дома живыми.

Ярослав невесело рассмеялся.

– Нет, что вы, капитан. Просто сейчас сложилась такая ситуация, что я и сам не знаю, что делать дальше. Просто выговориться – и то легче станет. А там, глядишь, и какая-нибудь умная мысль в голову придет. К тому же вы и сами очень необычный человек, капитан. Скажите, вы когда-нибудь были на сеансе гипноза?

– Я? Нет, да и с чего бы… к тому же мне кажется, что человек, не верящий во всю эту чушь, гипнозу не поддастся.

– Вы и правы, и не правы одновременно. Большинство людей в той или иной мере подвержены воздействию гипнотического внушения. Настоящий мастер сломает даже человека с железной волей – при условии, что человек пойдет врачу навстречу и не станет сопротивляться, хотя бы сознательно. А вот вам это и в самом деле не грозит. Вы – иммунный.

– В смысле?

– В смысле, что на вашу способность мыслить трезво и, что важнее, самостоятельно не действуют никакие методы контроля над психикой. Ни медикаментозные, ни психологические, ни… Вы верите в магию, капитан?

Сергей некоторое время молчал, затем заглянул в опустевшую кружку и вздохнул.

– Давайте по порядку, Ярослав. Расскажите мне свою историю. Начиная с 1921 года.

– Хорошо, – кивнул Яр. – Только я начну с еще более раннего момента. С момента, когда меня еще не было на вашей планете.

Свой рассказ он закончил, когда за окном уже начало светать. Примерно через час с момента начала исповеди Сергей встал, попросил извинения и вышел, бормоча, что «это дело просто необходимо запить». Вернулся он довольно быстро, принес две бутылки водки, молча разлил по рюмкам – Ольга дипломатично отказалась – и, не чокаясь, влил в себя чуть тепловатую жидкость. Ярослав посмотрел на капитана с осуждением, затем взял бутылку в руки, несколько мгновений поводил вдоль нее ладонями – и стекло тут же запотело. Он поднял бровь, мол, «учитесь, ребята», и налил себе – и тут же огорченно скривил губы. Перестарался – водка замерзла настолько, что стала тягучей, словно смешавшись с глицерином.

Геннадий, приняв на грудь третью стопку, переместился со стула на диван и теперь сладко дремал, причмокивая и посапывая. Сергей попытался было возмутиться и привести напарника в чувство, но Ярослав лишь покачал головой.

– Не стоит… он сейчас не способен адекватно воспринимать окружающее. Простите, но я вынужден был так поступить. В сложившейся ситуации менее всего мне нужно было излишнее внимание властей. Остаточное воздействие пройдет само собой, но, боюсь, скептическое отношение к этому делу останется с ним надолго.

Дальше они пили вдвоем, и Ярослав продолжал и продолжал говорить, а Сергей слушал – и, как ни странно, верил каждому слову. Когда опустела вторая бутылка, он вдруг с некоторым сожалением обнаружил, что трезв, как стекло, и с подозрением взглянул на собеседника. Тот лишь ухмыльнулся.

– Твоя работа? – Где-то часа полтора назад они выпили на брудершафт, воздержавшись от лобызания небритых щек друг друга.

– Моя, – признался Ярослав. – Дело прежде всего, развлечения потом.

– Только добро перевели, – пожал плечами Сергей. – Если бы сказал, что намерен меня… гм… отрезвлять, я бы минералки взял. Эффект тот же, зато дешевле.

Ярослав все говорил и говорил. В этом мире он провел уже почти девяносто лет, и ему было что вспомнить. Наверное, это давно следовало бы сделать – выговориться перед кем-нибудь. Оленька, шедшая вслед за Ярославом уже более шести десятков лет, знала его, пожалуй, лучше, чем он знал себя сам, и большей части того, о чем он сейчас рассказывал, была свидетелем. А в такой вот исповеди-рассказе человеку постороннему можно заново все осмыслить, понять свои ошибки…

Конечно, было невозможно за несколько часов пересказать всю свою жизнь. Да он и не пытался. О годах, проведенных в США, вообще помянул вскользь, а о том, что послужило попаданию его в базы данных Интерпола, и вовсе говорить не стал, пообещав вернуться к этой теме когда-нибудь позже.

Наконец прозвучал последний аккорд, последняя фраза. Практически он рассказал все – во всяком случае, все сколько-нибудь важное.

– Та-ак, – протянул Сергей, – вот оно, значит, как.

– Веришь?

Вопрос был задан внешне спокойным тоном, но себя обмануть Ярослав не мог. Он прекрасно понимал, что ему нужно, очень нужно, чтобы Сергей ему поверил. Чтобы принял всю эту на первый взгляд фантастическую чушь, поскольку скоро предстоит бой с атлантами. Схватка, выиграть которую можно только чудом – и помощь иммунного, даже пусть во всем остальном он всего лишь человек, может оказаться той каплей, что перевесит чашу весов.

Раз Архонты покинули бункер и теперь, благодаря его вмешательству, уже не смогут туда вернуться, значит, они начнут осваиваться на новом месте. Процесс этот Ярослав мог себе представить достаточно хорошо – сначала они подчинят себе первого встречного, тщательно просканируют его мозг, дабы получить предельно полные представления о мире, в котором оказались, о языке, о потенциальной опасности, с которой могут столкнуться. Затем начнут увеличивать число сторонников до тех пор, пока в зону их досягаемости не попадут какие-либо влиятельные лица. А это произойдет достаточно быстро, не позднее, чем в течение двух-трех суток. Еще через несколько дней, максимум через неделю, Архонты будут располагать маленькой армией, а не позднее чем через месяц будут диктовать приказы первому лицу государства. Знать бы еще какого.

Сергей помолчал, затем пожал плечами:

– То, что ты рассказал, ничуть не менее фантастично, чем наши с Генкой версии. Мы вообще считали тебя э-э… инопланетянином.

– В каком-то смысле так оно и есть.

– Да, я понял. Если бы мне рассказали эту историю просто так… я бы решил, что рассказчик либо сошел с ума, либо обладает неуемной фантазией и намеренно пудрит мне мозги. Но против фактов, – он кивнул в сторону пухлого дела, – против них не попрешь. Скажи, а зачем оно тебе было надо? Я так понял, что ни в детройтскую полицию, ни в Красную Армию тебя никто силком не тащил, верно? И после этого ты еще говоришь, что лучшая политика – это невмешательство.

– Это я сейчас такой умный…

И в самом деле – тогда, шестьдесят пять лет назад, в 1940-м, когда уже и слепому ясно было, что война неизбежна, и вопрос лишь в том, когда именно она начнется, он не захотел остаться в стороне. Совсем не из чувства патриотизма – все эти годы он не считал и уверенно поднимающийся на ноги Советский Союз, и по большому счету всю эту сумасшедшую планету чем-то для себя дорогим и близким. Дома, на Рианне, уже лет семьсот не было войн… в том смысле, что жители планеты не воевали друг с другом. Если не считать пришествия атлантов, но и там присутствие рианнцев среди и той, и другой воюющей стороны было обусловлено, в известном смысле, «объективными» причинами. Здесь же все только и делали, что бряцали оружием и, не особо задумываясь, пускали его в ход.

По своей сущности, Ярослав – тогда он еще носил фамилию Владимиров, уже понимая, что в скором будущем вновь придется менять и ее, и документы, и, вероятно, страну проживания, – был воином. Быть может, не самым лучшим… А еще он был относительно молод, и ему наскучила серая, неприметная жизнь. Рано или поздно это должно было случиться, душа воина требовала действия.

Несколько раз он находился на грани разоблачения, и тогда ему в который уж раз приходилось использовать магию, дабы въедливые особисты преисполнились уверенности в его, Ярослава, кристальной чистоте. Следовало отдать им должное: эти ребята умели работать, и среди них встречались такие, кому охотничий инстинкт подсказывал, что лейтенант-старлей-капитан Владимиров не так прост, как кажется.

Да, они умели работать. Но что бы там ни говорили современные историки, они умели и умирать. Ярослав помнил молодого лейтенанта ГБ Ефремова, который остался прикрывать отступление его роты в 1941-м – остался вместе с двумя сержантами-гэбистами и десятью солдатами-добровольцами. Помнил капитана Знаменского. Помнил и других – тех, которые, наверное, поставили бы к стенке и родную мать, если бы она посмела усомниться в правильности решений дорогого товарища Сталина. Сейчас стало модно грести всех под одну гребенку… но люди были разные. Ярослав давно забыл лица тех, кто пробивал себе дорогу подлостью и жестокостью, кто, не задумываясь, ставил к стенке молодых парней, писавших матерям, что они голодают и что враги очень сильны. То, что делали эти ублюдки, забывать нельзя – но сами они не заслуживают того, чтобы о них помнили. Зато в памяти сохранились другие – те, кто сражался с Ярославом плечом к плечу. Те, для кого 227-й приказ был не просто строчками на бумаге и не пулеметами заградотряда.

Что ж, приключений война отсыпала ему полной мерой. Стража трудно убить – но несколько раз он находился на грани гибели. И все же это был полезный опыт. Он понял, как мало знал о войне – несмотря на то, что к моменту своего появления в этом мире уже мог с полным правом считать себя ветераном. Было два десятка более или менее серьезных стычек, где он отточил свое мастерство, где учился чувствовать Границы не в тиши лаборатории, а под вражескими ударами. Потом был тот единственный по-настоящему страшный бой, когда он стоял на холме, а рядом гибли его товарищи… И здесь было также. Скольких он схоронил за четыре года? Не пересчитать.

Тогда, в сорок пятом, он искренне думал, что с него уже достаточно. Что в ближайшие лет сто у него не появится ни малейшего желания лезть не в свое дело… а на этой планете, если разобраться, все дела были «не его».

Но прошло не так уж много времени, и он снова ощутил за спиной дыхание и колючие взгляды спецслужб. Теперь они назывались иначе, но действовали все так же – жестко, профессионально, почти не совершая ошибок. Почти – потому что ему снова удалось ускользнуть, на этот раз за океан, сменив имя, фамилию… Но расстаться с Ольгой оказалось выше его сил, и женщина – тогда ей было около сорока – последовала за ним.

Америка встретила гостя холодно – хотя этот гость очень быстро стал своим… если верить документам. Поначалу все шло относительно неплохо – они купили хороший домик в пригороде Детройта, жили тихо, мирно, не привлекая к себе внимания. Ярослав уже тогда начал работать над поисковым прибором и постепенно нащупывал нужные элементы конструкции, добиваясь появления на экране изображения и звука. Так продолжалось до 1983 года.

А потом ему все это наскучило.

Сущность Стража настоятельно искала выхода. Отвратительное ощущение собственной ненужности и бесполезности вызывало почти реальную боль. Несколько раз на его пути, по фатальному стечению обстоятельств, попадались ублюдки, не заслуживающие права на жизнь. Один раз банда обкуренных ниггеров попыталась навязать свое внимание Оленьке – там, в Америке, ее звали Хельгой. Оля, прошедшая неплохую школу под руководством опытного воина, хотя и не обладавшая его способностями, могла бы, наверное, и сама за себя постоять – но молодых, наглых, наполненных верой в свою безнаказанность ублюдков было много. Семеро. И каждый из них жаждал тела молодой – Оля никогда не выглядела на свои годы – белой женщины, неосмотрительно отошедшей в сторону от центральных, относительно безопасных улиц.

Она успела почувствовать угрозу. Благодаря врожденной способности к футурпрогнозу, причинить вред Солнышку было лишь немногим легче, чем опытному Стражу. Помня все то, чему ее учил Ярослав, она атаковала первой, сразу после недвусмысленного предложения, прозвучавшего от вожака стаи, губастого ублюдка, на полголовы возвышавшегося над своими более мелкими шакалами. Тот, кто атакует первым, почти всегда получает маленькое преимущество – временное, недолговечное и непрочное. Достаточное, чтобы нанести один удар. Оля успела сделать это трижды. Один из ниггеров выл, лежа на асфальте и не в силах встать, точный удар раздробил коленную чашечку. Второй в обозримом будущем вряд ли заинтересуется сексом – он даже не мог выть, только тихо скулил, свернувшись калачиком и держась рукими за расплющенные гениталии, и из глаз его непрерывным потоком лились слезы.

Третий удар не достиг цели.

Наверное, изнасилованием дело не ограничилось бы – озверевшие негры, пожалуй, убили бы белую женщину, посмевшую сопротивляться. Но сначала получили бы с нее то, чего хотели – начиная от тела и заканчивая содержимым сумочки. Пропустив удар по голове, Оля потеряла сознание, и только появление Ярослава спасло ее от смерти. Он позаботился о том, чтобы никто из черномазых не мог поведать полиции о происшедшем. На грязном асфальте осталось семь трупов, а в душе Стража не мелькнуло и следа раскаяния.

Но это послужило последней каплей. Он жаждал дела – хоть какого-нибудь. Бродить по черным – или лишь немногим более безопасным белым – кварталам, отлавливать ублюдков, выносить приговор и тут же приводить его в исполнение? Не самая лучшая идея.

Он нашел лучший выход. Через некоторое время в отделе по расследованию убийств полиции Детройта появился новый сотрудник. Очень быстро он начал пользоваться уважением – хотя немало нашлось и тех, кого коробило чрезмерное стремление Джерри Вирма к решению проблем силовым путем. И среди простых уголовников, и среди представителей наиболее влиятельных «семей» Детройта быстро поняли, что если «клиент» был податлив и с энтузиазмом стремился сообщить полиции необходимые сведения, Вирм был сама любезность. Если же в ответ на появление полиции несчастный хватался за нож или пушку… вечером Вирму приходилось писать очередной рапорт о применении оружия. С летальным исходом.

Но даже те, кто без восторга относился к манере новичка обращаться с подозреваемыми, в целом поддерживали общее настроение полицейских самого, пожалуй, криминального города страны. Многих бесила ситуация, когда по крупицам собираемые доказательства рассыпались под ударами лучших адвокатов, гонорары которых иногда превышали месячный бюджет полицейского управления. Когда замолкали – иногда, навечно – самые надежные свидетели. Когда из предельно охраняемых сейфов исчезали драгоценные улики. И ублюдки, место которым на электрическом стуле, жизнерадостно скалясь, дают интервью репортерам. Впрочем, и при наличии сколь угодно весомых доказательств прямой путь в ад не угрожал даже самому отъявленному подонку – в штате Мичиган смертная казнь была запрещена. А потому многие, в том числе и начальство, смотрели на не вполне адекватные действия новичка сквозь пальцы, хотя после каждого инцидента высокие чины и обрушивали на его голову волны показного гнева.

Но однажды он все же перешел незримые границы…

– Видишь ли, Сергей, из меня сделали воина.

– Стража…

Ярослав покачал головой.

– Не все так просто. Страж – это не призвание, не профессия. Это судьба. А воин – необходимая для Стража сущность души…

– Значит, на войну ты пошел исключительно по велению души? Эдакая своего рода ломка? Остренького захотелось?

В голосе Буруна слышалась настороженность. Как и любой мент, он прекрасно понимал, что большая часть банальной уголовщины происходит не от тщательно выверенных действий расчетливых и хладнокровных грабителей или убийц, а от стремления всякого рода ублюдков испытать вот эти самые острые ощущения. Почувствовать свою силу и власть над поверженным… когда эти твари входят в раж, их не остановят никакие доводы рассудка. Эх, Шерлок Холмс, Шерлок Холмс… что толку в твоем изысканном и отточенном дедуктивном методе, если преступление совершается без мотива, без даже мало-мальски серьезного повода. Выпить захотелось – бомбят киоск. Деньги нужны – грабят. Любви захотелось – насилуют… что ж это за мужики, которые не могут выпросить…

– В чем-то ты прав, капитан. Но, должен заметить, Страж всегда сражается за справедливость.

– Как он ее понимает… – сделав ударение на слове «он», буркнул Сергей.

Верменич кивнул.

– Разумеется. Когда ты сажаешь уголовника на нары, это справедливо. Но сам он от этого не в восторге. Ладно, капитан, надо решить, что нам делать дальше?

– Дальше? – переспросил Сергей и пожал плечами. – Ну… не знаю. Вероятно, я и в самом деле засуну эту папку куда-нибудь, где ее никто не найдет, и буду заниматься своими делами. Ловить грабителей, насильников и убийц. И надеяться, что у тебя опять не проснется желание творить справедливость и ты не выйдешь на улицы города аки архангел с карающим мечом. Потому что в этом случае ловить придется тебя… а я не вполне уверен, что мне это по силам.

Над столом повисла долгая пауза. Верменич внимательно рассматривал капитана, и тот вдруг ощутил, что последняя произнесенная им фраза не более чем бессмысленный набор звуков. И что его будущее совсем не так очевидно. Сразу же остро захотелось покинуть этот дом, а заодно и Москву, уехать куда-нибудь далеко-далеко, где все просто и ясно, где про мафию знают только по столичным газетам, а самое страшное местное преступление – угон велосипеда, чтобы покататься.

Но ничего этого не будет. Как не будет и прежней, не самой удачной, но достаточно привычной и обыденной жизни. Все изменилось в тот момент, когда взгляд Сергея впервые пробежал по белому листу с неровными, отпечатанными на старенькой пишущей машинке строками. Только вот тогда, год назад, он этого еще не понял.

– Ну что ты на меня уставился? – проворчал он, уже примерно предполагая, что услышит в ответ. – Ты ведь этого и хотел, верно? Чтобы мы ушли и чтоб нас ты больше не видел, так?

Ему очень хотелось, чтобы Ярослав кивнул, соглашаясь. А потом можно будет встать и уйти… и, может быть, демонстративно забыть картонную папку на столе, чтобы потом, как следует напившись в компании Генки, выкинуть из головы эту идиотскую историю, получить давно ожидаемый строгач за утерю документов и снова окунуться в «простую и предсказуемую» ментовскую работу. Но секунды шли, а кивнуть Верменич явно не торопился.

– Чего молчишь? – В голосе Сергея прорезалось раздражение.

– Ты же сам все понял, капитан. Ты не зря сюда пришел…

– Кажется, я буду жалеть об этом до конца жизни.

– Это может оказаться недолгим, – невесело улыбнулся Верменич.

Это не было угрозой, угрозу Сергей почувствовал бы. Скорее, этот странный человек выражал сожаление и одновременно слабую надежду на то, что его ожидания не оправдаются.

– Атланты проснулись, – продолжал Ярослав. – Это факт, и с ним не поспоришь. Но если дать им время… мне даже сложно спрогнозировать, что ждет эту планету. Не каких-то отдельных людей, капитан, не страну. Всю планету. Как минимум – истребление большей части населения. Архонтам не нужно много рабов.

– И что? – Бурун повысил голос, отчаянно надеясь, что собеседник не услышит панических ноток. – Есть армии, пусть они с этими твоими атлантами и воюют. Я тут при чем?

– Армии… – еще одна невеселая усмешка, – с армиями Архонты справятся. Не сразу, конечно, но к тому времени, когда они будут готовы, их не остановят ни танки, ни ракеты. Точнее, не будет ракет. Те, кому дано право отдавать приказы, будут к тому времени подчиняться новым господам. И это не самое страшное, капитан, в конце концов сейчас люди живут под властью президентов, будут жить под властью диктаторов. Те, что уцелеют.

Он несколько минут помолчал, на скулах играли желваки, а лицо приобрело каменное выражение.

– Но ведь атланты не успокоятся… тебе рассказать, к чему может привести прорыв Границ? Пусть и локальный. Вот этого всего, – Ярослав повел рукой вокруг, и Бурун вдруг понял, что имеется в виду отнюдь не обстановка дома, и даже не Москва, – не будет. А то, что будет… никто в этой, да и в других вселенных не способен предсказать, во что превращается мир после разрушения Границ.

– Я тебе… – вымученно выдавил из себя капитан, – я тебе… не верю.

– Есть только один способ остановить Архонтов, – продолжал Ярослав, словно не услышав реплики. – Найти их сейчас. Найти и уничтожить до того, как они смогут воспользоваться своими возможностями в полной мере. И я здесь, пожалуй, единственный, кто способен… хотя бы попытаться сделать это. И еще ты, капитан. Ты – иммунный. Архонты не смогут взять твое сознание под контроль, не смогут превратить в послушную их воле марионетку. Вдвоем у нас будет чуть больше шансов на успех.

– А сколько их всего? – спросил капитан.

Спросил обреченно, уже понимая, что вляпался в это дело по самые уши и что не сможет отказаться от участия в безнадежном деле. Подумать только – он, простой капитан московской милиции, с весьма посредственным образованием, давно подзабытыми армейскими навыками и полным отсутствием боевого опыта, должен принять участие в эдаком крестовом походе против магов, способных подчинить себе всю планету. Бред…

– Шестеро.

– Я имею в виду шансы, – хмыкнул Сергей.

– Мало, – честно признался Верменич. – Очень мало. В открытом бою один на один с Архонтом я еще имею шансы. Один против двоих… не знаю, видимо, в такой ситуации на победу мне рассчитывать не стоит. Разве что очень повезет. Для тебя ситуация еще хуже. Иммунитет к внушению, твое единственное преимущество, не слишком хорошее подспорье в бою с магом.

– Обнадеживает…

– Наш шанс – неожиданность. Подобраться вплотную, ударить в спину. Что, звучит не слишком благородно? Цель оправдывает средства.

– Гнилой лозунг, – поморщился капитан.

– Гнилой, – легко согласился Ярослав. – Только все другие лозунги здесь будут сведены к «мир их праху».