Вечный: Шпаги над звездами. Восставший из пепла. И пришел многоликий… Последний рейд (сборник) Злотников Роман

– И что, в двух грузовозах размещается вся смена?

Главный администратор кивнул:

– Да, за исключением тех, кто пригоняет на обслуживание самоходную технику. Они сменяются в гаражах.

– Но ведь, насколько я помню, в одной смене у вас работает почти семьдесят тысяч человек. А здесь вряд ли уместится больше двух тысяч.

– Как вы знаете, работы у нас ведутся в двух штольнях одновременно. Так вот, та, где разработка началась раньше, обычно уже оборудована транспортером и рабочие доставляются из казарм и обратно на нем, а грузовозы работают только в новой.

– Тогда почему бы сразу не оборудовать каждую штольню транспортером?

– Разработка штольни начинается в центре и идет по спирали, так что на первоначальном этапе транспортер пришлось бы переносить практически каждый день. Поэтому мы монтируем его, только когда проходим сорок процентов запланированного радиуса. А до этого ежедневные расходы на обслуживание транспортера были бы в среднем в три раза выше, чем суточные затраты на обслуживание грузовозов. Как только они выравниваются, мы переносим транспортер и начинаем бурить новую штольню.

Господин Перье кивнул:

– Что ж, разумно.

В Первой штольне, как всегда, было темно и грязно. Все магистрали, за исключением узкой дороги, которая вела к энергостанции, были завалены обвалами породы. Грузовоз, натужно ревя, подъехал к глухим, герметичным воротам и остановился в ожидании, пока створки распахнутся. Господин Перье подал знак полковнику Эронтеросу. Тот молча кивнул в ответ и полез из кузова. Его люди последовали за ним, и спустя несколько мгновений в кузове остались только господин Перье и главный администратор. В этот момент ворота распахнулись, и грузовоз плавно въехал под купол энергостанции. На центральном посту было только трое сотрудников. Господин финансовый советник окинул помещение безразличным взглядом и повернулся к Стоватору Игеноме:

– Здесь есть место, где мы могли бы спокойно поговорить?

Главный администратор кивком показал на дверь. Они молча прошли по коридору и поднялись этажом выше. Игенома остановился перед одной из дверей, распахнул ее и шагнул в сторону, пропуская высокого гостя вперед. С этой комнатой у него было связано много воспоминаний. Когда «Копи Рудоноя» только начинались, это был его кабинет. Господин Перье прошелся по комнате, то и дело поглядывая на что-то, что держал в руке, потом резко повернулся:

– Ну что ж, господин главный администратор, расставим точки над «i».

– Простите? – переспросил Игенома. Инсат Перье усмехнулся:

– Да нет, ничего. – Он убрал невидимый предмет в карман, провел рукавом по стоявшему у стола креслу, словно смахивая с него пыль, уселся и в упор посмотрел на главного администратора. Когда молчание стало уже невыносимым, господин финансовый советник наконец заговорил: – Как вы уже несомненно поняли, я решил принять план вашего директора финансового департамента.

Игенома глухо ответил:

– Я готов немедленно подать прошение об отставке.

Господин Перье усмехнулся:

– Не надо спешить. Всем будет объявлено, что это ВАШ план и именно вы займетесь его выполнением.

Игенома изумленно уставился на Инсата Перье. Тот смотрел на него с сардонической усмешкой. Главный администратор упрямо вскинул голову:

– Я отказываюсь. Вы не представляете, во сколько нам обойдется эта глупая затея. Как только мы начнем работы, обитатели заброшенных штолен поднимут бунт. А справиться с ними не так-то просто…

Ему не дали договорить.

– Я в курсе как вашего особого отношения к этим человеческим отбросам, так и его причин. Но вам придется, так сказать, переломить себя. Так что слушайте меня внимательно. – Господин советник надменно улыбнулся. – О том, что будут делать эти отбросы, можете не беспокоиться. Этим займется полковник Эронтерос. Он привез с собой все необходимое. На вас ложатся только инженерные и технические вопросы. И я уверен, что с ними вы справитесь гораздо лучше нашего нового управляющего. Поэтому-то я и решил дать вам возможность еще раз проявить себя и, заметьте, несколько увеличить размер своего выходного пособия. У этого варианта есть и еще одна привлекательная сторона. – В голосе господина Перье снова послышались насмешливые нотки. – Ведь когда вы, воплотив в жизнь идею вашего директора финансового департамента, уйдете в отставку, ваша строптивость не сможет причинить нам неприятностей. Ибо, как только вы откроете рот, чтобы попытаться обвинить нас в чем-нибудь, мы тут же выдвинем против вас встречное обвинение в том же самом. Изящное решение, не правда ли?

Игенома, бледный как полотно, застыл неподвижно, не сводя ошеломленного взгляда с сидевшего перед ним человека, потом всей грудью вдохнул воздух, явно собираясь сказать что-то резкое. Но Инсат Перье опередил его. Он рассмеялся и зачастил в этакой светской манере:

– У вас прекрасная дочь, господин Игенома, она мне очень понравилась при личной встрече. А ваш сын подает большие надежды в одной из наших дочерних компаний. Правда, они оба, как и вы, впрочем, имеют некоторую склонность к рискованным поступкам. – Он помедлил и сухо добавил: – Поэтому я не удивлюсь, если с ними вдруг что-нибудь случится.

Стоватор Игенома с шумом выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

– …И с тех пор не работает. – Чудовищно толстая женщина, по прикидкам Убогого превзошедшая даже мамашу Джонс, с багровым пятном от криогенного ожога в пол-лица, развела руками, изображая отчаяние, и уставилась на него просительным взглядом.

Убогий, вздыхая, бегло осмотрел громоздкий допотопный каталитический нагреватель и повернулся к клиентке:

– Ну и что же я получу за ремонт этой рухляди?

Женщина плаксиво запричитала:

– Вы же понимаете, мы люди бедные, а как прожить без очага-то…

Убогий поморщился. Первые несколько дней он, несмотря на бурные протесты совладельцев мастерской, коими числились Гугнивый Марсель и Пристукнутый Пит, раз за разом поддавался на подобные слезливые уговоры. Пока вдруг не понял из случайно подслушанного разговора, что люди смеются над ним за такую податливость. После того случая он наконец внял просьбам компаньонов и стал брать с клиентов то, что считалось здесь справедливой ценой. Однако слухи о том, что в новой мастерской можно обслужиться почти даром, уже распространились довольно широко. Как и о том, что здесь занимаются не только подзарядкой, но и починкой. И теперь разговор о плате всякий раз начинался одинаково.

– Простите, мадам, но все, кто сюда приходит, находятся примерно в таком же положении, как и вы. Так что, если вам есть чем заплатить, будьте добры, покажите, и тогда я посмотрю, что можно сделать, ну а если нет… – Он с отсутствующим видом посмотрел в сторону.

Толстуха сердито насупилась. Но затем, рассудив, что ссориться с мастером еще рановато, снова приняла удрученный вид и начала пыхтя рыться в своей корзине из сваренных стальных прутьев, набитой какими-то тряпками. Найдя наконец искомое, она воровато оглянулась на дверь, которая заменила тряпичную занавеску, ранее прикрывавшую вход в комнату, и извлекла две слегка вздувшиеся и густо тронутые ржавчиной по обрезу крышки жестяные банки. Убогий раскрыл глаза от удивления. Да это же тушенка! Просто невероятно!

Высший инженерный персонал и служащие компании, работавшие по контракту, могли питаться очень даже неплохо. К их услугам был продуктовый магазин, в котором можно было купить практически все, и два ресторана в развлекательном центре. Однако даже банка консервированной кукурузы стоила там столько, сколько рядовой специалист-контрактник получал за целый рабочий день. Поэтому многие предпочитали экономить, урезая свой рацион до достаточно дешевых, по их меркам, армейских пищевых концентратов и блюд из грибной массы, которая производилась на местных грибных фермах. Надзиратели и младший персонал из «оттаявших» получали паек второй категории, по набору продуктов сходный с тем, что имели специалисты более высокого ранга, но их пищевые концентраты были, конечно, гораздо хуже качеством, зачастую с просроченным сроком годности. Основная масса «оттаявших» довольствовалась только грибными продуктами и раз в неделю получала скверную бобовую похлебку из концентратов. Ну а люди-крысы жили тем, что удавалось украсть с грибных ферм. Некоторые, правда, собирали еще улиток и слизней, неведомо каким образом расплодившихся в заброшенных тоннелях, но компания регулярно проводила дезинфекцию тоннелей, поэтому такой пищей можно было запросто отравиться. Так что мясо, даже в виде тушенки, было здесь деликатесом, о котором нельзя и мечтать, да никто и не мечтал, потому как его в Первой штольне не бывало никогда.

Прежде чем посмотреть в глаза толстухе, Убогий попытался принять равнодушный вид и сощурил глаза, чтобы не выдать своего удивления:

– Пойдет, хозяйка.

Женщина, как видно, все же что-то заметила, потому что вдруг сменила тон:

– А коли так, чего расселся? Или ты думаешь, что получишь плату за пустые разговоры? – прокричала она, подбоченясь.

Убогий, поспешно поднявшись с табурета, шагнул к искореженному, в пятнах ржавчины кубу обогревателя. Пока он возился с задней панелью, перед его мысленным взором витали открытые банки с тушенкой, от вида которых у него заурчало в желудке и рот наполнился слюной. Он так увлекся своими мечтаниями, что в очередной раз несколько косо поставил отвертку и она сорвалась, располосовав ему палец на левой руке. Убогий чертыхнулся и сунул палец в рот. Хотя, похоже, в этом не было особой необходимости. Несколько дней назад он вдруг заметил, что любые ссадины и порезы заживают на нем как на собаке. А изуродованные пальцы, несмотря на пока еще неприглядный внешний вид, уже довольно ловко управляются с проводками, таблетками микросхем и иной тонкой начинкой. А ведь у остальных обитателей Первой штольни с ее затхлой атмосферой даже легкий порез превращался подчас в язву, гноившуюся неделями. Впрочем, в остальном он ничем не отличался от других – как и они, получал ссадины, сажал себе шишки и синяки, мучился желудком, съев что-нибудь мало пригодное для еды, и регулярно испытывал чувство голода. Последнее, впрочем, ему не грозило уже несколько недель. С тех пор как они открыли свою мастерскую, еды стало вдоволь. Его расчет на то, что люди валом повалят к мастеру, умеющему не только заряжать севшие батареи, но и устранять неисправности, полностью оправдался. Так что шунт, как он и предполагал, скорее был знаком, что здесь расположена мастерская, чем действительно использовался. Ну да ладно, невелика была работа. Так что еды у них хватало. К тому же, как оказалось, мастерская стала настоящим университетом по изучению людей. Хотя нет – началось это еще в ночлежке мамаши Джонс. Именно там Убогий впервые научился различать тончайшие оттенки настроений по таким, казалось бы, далеким от этой тонкой материи признакам, как топот башмаков Фуга Стамески, сопение Грязного Буча или то, как мамаша Джонс вытирает замызганным фартуком пухлые мозолистые ладони, что позволяло ему не только вычислять их возможную реакцию на его появление, но и безошибочно угадывать момент, когда можно урвать лишний кусок и получить за это не слишком крутую затрещину. Здесь же университет только продолжался. Какие только невероятные истории ему не приходилось выслушивать, пока клиенты сидели на колченогой табуретке, ожидая, когда Убогий закончит разбираться с их рухлядью. Что только не пытались ему наплести, чтобы заставить скинуть цену. Среди обитателей Первой штольни встречались выходцы с доброй полусотни миров, и вся эта яркая смесь культур, манер, привычек, моральных норм и жизненных историй каждый день проходила перед ним, поворачивась то одним, то другим боком. Он узнал, что кайтанцев лучше не обманывать, а тренцы никогда не говорят правды. Регуланцы – мастера поторговаться, а таирцы хитры как черти. К тому же он вдруг с удивлением осознал, что может с упехом использовать это знание. Для того чтобы добиться своего, не требовалось даже прилагать каких-то особых усилий – достаточно было вовремя хмыкнуть или поддакнуть, а то и просто бросить вскользь, что вот-де Крутой Болт был бы не против, и все оказывалось, как он того хотел. Это открытие его просто поразило. На него временами накатывало смутное ощущение, что раньше ему уже доводилось руководить подчиненными и подчиняться вышестоящим. Но сейчас, к его удивлению, получалось, что он может управлять людьми, которые и не находятся у него в подчинении. Из-за мыслей об этом он вот уже несколько дней не сразу засыпал, долго ворочаясь с боку на бок под ворчание стариков. Ему не давало покоя настойчивое ощущение, что именно отсутствие этого умения и повергло его когда-то в то состояние, в котором он сейчас находился. Но пока он был еще в самом начале пути по овладению этим умением. К тому же, если его что-то выбивало из колеи, как, например, банка тушенки, все его умение исчезало напрочь.

Убогий откинул заднюю панель и отшатнулся: из внутренностей обогревателя вылетело целое облако пыли и трухи.

– Где он у тебя стоял, хозяйка?

– Не твое дело, – прикрикнула она. – Ты давай чини. А то ничего не получишь!

Убогий вздохнул. Ему совсем не нравился такой оборот дела. Что-то эта помесь слонихи с носорогом слишком много себе позволяет. Ее следовало приструнить, а то как бы по штольне не пошли гулять слухи, что его можно запугать. Он с треском вогнал на место только что снятую крышку и, распрямившись, повернулся к клиентке:

– Вот что, мадам, я чувствую, что при таком хамском отношении вам придется поискать другого мастера.

Женщина бросила на него оценивающий взгляд. Мало найдется в Первой штольне людей, способных устоять перед настоящим мясом. Но этот урод, глотавший слюну, стоял с таким независимо-оскорбленным видом, что она тут же пошла на попятную:

– А что я такого сказала? Я же ничего не сказала, вы уж не обижайтесь на старую бедную Грету.

Ив мысленно присвистнул. Так вот, значит, кто сидит перед ним. Белобрысая Грета! Самая богатая и влиятельная женщина в Первой и Второй штольнях. Ну еще бы! Можно было бы и догадаться. У кого еще могло бы найтись мясо. Убогий покосился на камин. Вряд ли Белобрысая Грета так уж сильно нуждалась в тепле от этой рухляди. Выходит, этот обогреватель нужен ей для чего-то еще.

– Вы хотите, чтобы он грел, и все?

– Вот еще, – фыркнула Грета, но тут же, спохватившись, перешла на примирительный тон: – Нет, уважаемый, мне нужно, чтобы он работал так же, как прежде. Чтобы на передней панели также плясали языки пламени и он наполнял бы мою комнату не только теплом, но и уютом.

Убогий мрачно вздохнул. Да уж, судя по всему, за эти две банки придется изрядно попотеть.

– Боюсь, я не смогу вам сразу сказать, насколько это возможно. Оставьте, я вечерком посмотрю его повнимательнее.

– Вот еще, – снова фыркнула женщина, но, взглянув на мастера, опять сбавила тон: – А может, займешься прямо сейчас? Мне он нужен уже завтра.

Убогий усмехнулся:

– Не беспокойтесь, мадам. Если окажется, что что-то можно сделать, то завтра он будет готов, а если нет… – Он развел руками, показывая, что результат зависит не только от него. – Тогда я вряд ли успею завтра к утру, если даже займусь им немедленно.

Белобрысая Грета нахмурилась, размышляя, и со вздохом поднялась с табуретки:

– Ну что ж, парень, я пришлю ребяток завтра к десяти. Ты уж постарайся, ладно?

Она нерешительно посмотрела на банки у себя в корзине и, махнув рукой, бросила ему одну:

– На, это задаток.

Убогий поймал банку на лету, сглотнул слюну и протянул ее обратно:

– Извините, мадам, но вынужден отказаться. Вряд ли эта банка доживет у меня до утра, а ведь может оказаться, что я ничего не смогу сделать.

Белобрысая Грета покачала перед собой ладонью:

– А и пес с ним. Я побывала уже во всех лучших мастерских, и никто не взялся помочь. Даже мастер, ставящий шунты. Можешь считать это подарком. А уж если сделаешь, то не пожалеешь. – С этими словами она повернулась и направилась к выходу.

Убогий подождал, пока захлопнется входная дверь, и метнулся в угол мастерской. Там он вытащил из стены камень, затолкал в отверстие банку и вбил камень на место. Его компаньоны уж как-нибудь обойдутся без мяса, а для него этот подарок просто манна небесная. Он замер, рисуя в воображении пир, который устроит себе сегодня вечером, и тут вдруг почувствовал, что в комнате он не один. Это было словно ушат холодной воды. Убогий резко повернулся, готовый разразиться бранью, и… замер на месте с открытым от удивления ртом.

– Ну что, сын мой, явилось ли тебе чудо Господне? – прогремел у двери трубный глас фра Така.

Убогий, недвижно застывший в углу, стряхнул наконец оцепенение и с широкой улыбкой шагнул вперед, раскрыв объятия неожиданному гостю. Этот человек ухитрился всего за пару не самых приятных дней стать для него намного ближе и роднее, чем все, кто встретился ему за последний год.

– Ну что ж, уважаемый мастер, – сказал фра Так через некоторое время, сидя на табурете и прихлебывая горячий отвар из сушеного чайного гриба, – ты, как я вижу, неплохо устроился.

– Можно сказать и так, – улыбнувшись, согласился Убогий, со стуком вогнав на место батарею ручного фонаря и протягивая его подошедшему меж тем клиенту:

– Получайте.

Тот обрадованно схватил фонарь, несколько раз щелкнул кнопкой, проверяя, как он работает, и, подозрительно покосившись на фра Така, протянул Иву треснутый стеклянный плафон с оббитым краем, в котором лежало с десяток слизняков.

– Не сомневайтесь, мастер, это из моего особого тоннеля, – прошептал он на ухо мастеру. – «Белолицые» о нем не знают, и потому там никогда не бывает «травилки».

Убогий кивнул. Это были обычные местные байки. Откуда взяться каким-то тайным тоннелям на глубине почти полутора километров, если все они были проложены по планам компании и машинами компании? Однако он не стал отказываться. Кто его знает, возможно, слизняки вполне съедобны, а если так, то плата выходила даже щедрой. Впрочем, это как раз и усиливало сомнения. Альтруисты и меценаты здесь не выживали.

Когда за посетителем закрылась дверь, Убогий с хрустом потянулся и повернулся к фра Таку:

– На сегодня все. – Он бессильно опустил руки. – Извини, старина, не могу пригласить тебя в бар, поскольку таковых здесь не водится, но за последнюю неделю я немного разбогател, так что… – Ив нагнулся над кучей ржавых деталей и поломанных механизмов и достал оттуда емкость, представлявшую собой рассеиватель верхней фары магнитоптера, наполненную вонючим грибным бренди.

– Сатанинского зелья не употребляю, – сурово ответствовал фра Так, но тут же расплылся в улыбке: – Разве что по особому случаю.

Посоветовавшись, оба решили, что это и есть тот самый случай.

Весь вечер Убогий чувствовал душевный подъем, и к тому времени, когда бренди закончилось, обоим было очень хорошо, хотя и немного обидно. В середине импровизированной попойки Убогий как-то бессознательно отметил про себя, что в мастерской находятся взявшиеся откуда-то Гугнивый Марсель и Пристукнутый Пит. Но они как появились, так и исчезли, очевидно испуганные видом грузного и громогласного монаха, который, размахивая своими здоровенными кулачищами, как раз в этот момент заорал что-то уж очень отдаленно напоминавшее молитву. Когда же фра Так выудил из своего неизменного мешка фляжку, в которой бултыхалось что-то, пахнущее намного лучше, чем вонючее грибное бренди, Убогий поймал себя на мысли, что, пожалуй, вечерок сегодня получился что надо. Несмотря на вонь, грязь, слизь, убогость и более чем километровую толщу породы над головой.

Когда охи, вздохи и скудные воспоминания были исчерпаны и Убогий ответил на все вопросы, которые на него вывалил фра Так, он вдруг только теперь заметил рясу, по-прежнему обтягивавшую дородную фигуру монаха, и озадаченно спросил:

– Слушай, а ты-то как ускользнул от рычагов проходческого щита?

Фра Так усмехнулся:

– У меня большой опыт в этом деле. Можешь себе представить – это мое восьмое «оттаивание».

Убогий ошарашенно воззрился на него:

– Да-а-а, я, конечно, почувствовал, что ты опытный человек, но восемь раз… Слушай, а почему ты мне помог?

Фра Так ласково посмотрел на него:

– Как тебе сказать, просто… Понимаешь, сын мой, там у всех были глаза… затравленных зверей. Кто смотрел овцой на бойне, кто бараном, кто собакой, а кто и волком, а когда в отсеке появился ты, то я сразу обратил внимание, что ты смотришь совсем не так. У тебя был взгляд… – Он пошевелили пальцами, подбирая слова. – Что в нем было такое?.. Я бы сказал, этакая смесь смирения и… гнева, что ли. Будто тебя, прости господи, отвлекли от чего-то важного. И ты понимаешь, что хотя это совсем не входило в твои планы, но деваться некуда и придется посвятить этому неприятному делу некоторую часть своего драгоценного времени. Хотя, конечно, это тебе очень не нравится. – Монах перевел дух, хитро поглядывая на Убогого. – А теперь представь-ка себе этот взгляд у еле стоящего на ногах уродца. Да не обрушится на меня кара Господня.

Убогий попытался представить нарисованную картину и, когда что-то получилось, рассмеялся:

– Поэтому ты и нарек меня тем странным именем?

– А что оставалось делать? Ты ведь не пожелал представиться.

Они выпили еще по глотку. Убогий прислушался, как обжигающая влага прошла по пищеводу, и поинтересовался:

– Откуда у тебя такая роскошь?

– Ну, да простит меня Господь, даже на Варанге я бы не согласился с такой оценкой, однако здесь… Да, это роскошь. – Фра Так прикрыл глаза, смакуя вкус принесенного напитка. – Благодарение Господу, это дар одного из моих прихожан.

– У тебя есть приход? – удивился Убогий.

– Теперь да.

Убогий покачал головой:

– Вот уж не думал, что тебе удастся уговорить кровососов, которые здесь командуют, чтобы разрешили тебе открыть приход.

Фра Так пожал плечами:

– Я сам удивляюсь. Хотя мне удалось сделать это даже на Ирронтканге. А можешь себе представить, как тяжело разъяснить догматы христианства созданиям, которые размножаются яйцекладкой, поедают своих мертвецов на прощальной церемонии и обучают детей приемам продолжения рода на публичных церемониях соития. Но, возблагодарим Господа нашего, как мне кажется, здесь дело не только в моем красноречии. Я считал, что мне потребуется не менее полугода, а то и год, прежде чем я сумею добиться разрешения на открытие прихода. И когда на первое прошение получил категорический отказ с пояснением, что им вполне достаточно приходов, финансируемых компанией, то не слишком расстроился. Однако неисповедимы пути Господни. Неделю назад меня поздно вечером вызвали в центральный офис и сам господин Стоватор Игенома, главный администратор компании, вручил мне разрешение на открытие прихода. – Монах сделал паузу. – Он сказал мне, что ему нужно такое место, где между ним и Господом будет наименьшее число посредников.

Они помолчали, потом Убогий спросил:

– А к чему ты разыскал меня?

– Ты, наверное, хочешь спросить, как разыскал… Ну, благодарение Господу, это было просто. Я знал, что твой порядковый номер обязательно будет в первом десятке, а среди первых обычно не бывает задохликов. Так что мне было достаточно уточнить, куда делось тело из первого десятка, на которое поступило наибольшее число отказов. Но даже я не ожидал, что на тебя оформят бесплатную выдачу. Сказать по правде, узнав об этом, я даже пал духом. Если бы ты оказался в рабочих казармах, то со здешней системой надзора отыскать тебя было бы раз плюнуть. А как, скажите на милость, можно тебя разыскать среди тысяч людей, что ютятся по норам Первой штольни, если здесь даже соседи зачастую не знают, кто копошится в соседней норе. Так что мне повезло, что ты, во-первых, уже успел стать известной личностью в Первой штольне, а во-вторых, оказался вполне соответствующим тому имени, которым я тебя нарек. За что, несомненно, стоит поблагодарить само божественное Провидение.

Убогий кивнул:

– Пожалуй, стоит. Но ты не ответил на мой вопрос. Я не ошибся, когда спросил, К ЧЕМУ ты меня разыскал.

Фра Так замялся, подыскивая слова:

– Господь сподобил. Не знаю. Однако, когда сам главный администратор ищет место, где можно было бы без свидетелей обратиться к Господу, мне становится как-то неуютно. А ты мне – единственная знакомая душа на Рудоное.

Они немного помолчали, думая каждый о своем, потом Убогий, вздохнув, заметил:

– Ты не производишь впечатление человека, который смиренно вверяет свою судьбу Господу.

– А почему ты думаешь, что Господу угодно бездействие? Вся моя жизнь до сих пор убеждала меня в обратном.

Они снова замолчали.

– Допустим, эти, как их здесь называют, «белолицые» действительно готовят какую-то пакость, – наконец заговорил Убогий. – Но чем могу помочь я?

Фра Так тяжело вздохнул:

– Не знаю, я молился, и Господь не подал мне никакого знака и не вложил в мою голову никакой мысли, кроме как обратиться к тебе. Хотя я не знаю ни кто ты такой, ни почему я должен это сделать. Просто знаю, что должен. – Монах вдруг спросил с некоторой робостью: – Ты не испытываешь желания исповедаться, сын мой?

Убогий горько усмехнулся:

– Если бы я мог…

Фра Так недоуменно воззрился на него. И то ли Убогий слишком много выпил в этот вечер, то ли действительно пришло время, но он вдруг поднялся и, шагнув к брату Таку, опустился перед ним на колени, на этот раз даже не обратив внимания на то, как привычно проделало это его тело.

– Простите меня, святой отец, ибо грешен я…

Он рассказал ему все. Его рассказ был сумбурным, он перескакивал с одного на другое, повторялся, путался, потом возвращался назад, но в конце концов фра Так узнал всю короткую историю его новой жизни и все то, что так удивляло его самого. Когда Убогий замолчал, в комнате наступила мертвая тишина. Он и сам был несколько оглушен своим порывом. Это помещение с грязными стенами и дверью, сделанной из куска пластика, с двумя колченогими табуретами и несколькими ворохами тряпья у дальней стены, служившими постелью трем не очень чистоплотным мужчинам, совсем не походило на исповедальню. Однако когда он наконец поднял глаза на исповедника, то понял, что поступил правильно. Во взгляде фра Така светилась некая торжественность. С замиранием сердца Убогий спросил, хотя, как ему казалось, он уже знает ответ:

– Вы… поможете мне, святой отец?

Тот кивнул:

– Да, сын мой. – Фра Так повел плечами и смущенно потерся щекой о плечо. – Хотя пока я не знаю как. – Он на миг задумался. – Скорее мы оба поможем друг другу.

Убогий посмотрел исподлобья на монаха – уж не смеется ли тот над ним, – но фра Так был серьезен. Снова наступила тишина. Потом монах заговорил снова, медленно и словно бы с опаской:

– Как я понял, тебя больше всего мучает один вопрос – кто ты и откуда? Убогий кивнул:

– Это так.

Хотя этот разговор вызвал в нем новый приступ сомнений, граничащих с отчаянием, он чувствовал, что сегодня что-то произойдет. А главное – он почувствовал облегчение просто от одного того, что кто-то еще будет нести бремя его тайны.

– А не кажется ли тебе, сын мой, что все твои метания оттого, что рядом с тобой не было человека, которому ты мог бы поведать свои раздумья и сомнения?

Убогий нерешительно кивнул:

– Я не знаю, возможно, ты прав.

– А не задумывался ли ты, почему все это с тобой происходит?

Убогий недоуменно посмотрел на монаха:

– Что «все»?

– Ну все: пожар, беспамятство, страдания, «мясной склад», то, что ты оказался на самом дне грязной ямы, переполненной человеческой низостью и подлостью?

Убогий ошарашено уставился на Така:

– Уж не думаешь ли ты…

– Нет, – перебил его монах, – это – Испытание. Сдается мне, Господь готовит тебя для чего-то воистину великого.

От этих слов у Убогого побежали по спине мурашки.

– И… что? – еле слышно спросил он. Фра Так молча опустился на колени и нараспев забормотал молитву, и она была столь страстной, что Убогий тоже невольно стал повторять за ним ее слова, нимало не удивляясь тому, что помнит их наизусть. Закончив молитву, монах постоял еще немного на коленях с закрытыми глазами, потом повернулся к Убогому:

– Да будет воля Господа нашего. – Фра Так осенил его крестным знамением. – Мне кажется, Господь ниспослал мне откровение. Ибо чувствую я, что предстоит тебе дело более трудное, чем ты думал ранее. – Он помедлил. – И не зря я нарек тебя именем Корн. Ибо в нем и есть твоя истинная сущность, которую ты обязательно обретешь.

– И с чего же мне начать? – спросил Убогий. Монах вздохнул:

– Не знаю. Если ты позволишь мне стать твоим духовником, я смогу время от времени мучить тебя сомнениями.

Убогий невесело усмехнулся:

– Ну это и у меня самого иногда неплохо получается, – и, подумав, добавил: – Впрочем, мне кажется, не стоит с ходу отвергать помощь настоящего профессионала.

В мастерской воцарилось молчание, которое, впрочем, тут же было нарушено громким хохотом.

– Завтра я покидаю Рудоной. Операцию начинайте не позже, чем через сутки после моего отъезда. Вы уверены в том, что для полного разложения отравляющих веществ будет достаточно двухнедельного карантина? – Господин Перье испытующе посмотрел на полковника Эронтероса.

Тот энергично закивал:

– Да, с запасом. Я использовал этот газ на Убийне, и там мы проводили зачистку уже через четверо суток. Так что две недели – это даже с запасом.

Инсат Перье слегка наклонил голову, как бы соглашаясь с Эронтеросом, но если бы в апартаментах господина финансового советника присутствовал кто-то, кто хорошо знал господина Перье, от него бы не ускользнуло едва заметное движение его губ, сложившихся в тщательно скрываемой усмешке. Впрочем, если бы в апартаментах господина Перье действительно находился такой человек, то финансовый советник ни за что не позволил бы себе подобного движения лицевых мускулов. А Эронтерос… Это просто тупой злобный подонок, которому нравится убивать. Сейчас он весь переполнен предвкушением того, что вскоре займется любимым делом. Господин Перье отвел взгляд. Глаза меньше поддаются контролю, и не стоит давать Эронтеросу ни малейшего намека на то, как он действительно к нему относится. Впрочем, даже если б он и понял, ничего страшного – просто пришлось бы поменять стиль взаимоотношений, что, однако, означало бы потерю времени, соответственно, затраты и дополнительные усилия.

– Не сомневайтесь, ваша честь, сделаем все в наилучшем виде, целую ваши ноги.

Господин Перье едва заметно поморщился. Эронтерос так и не смог до конца избавиться от своих провинциальных замашек. Хотя чего еще можно ожидать от выходца из такой дыры, как Инката.

– Ну, что ж, полковник, я очень на вас надеюсь.

Тот одернул полы рабочего комбинезона, как будто на нем был военный мундир, и попытался щелкнуть каблуками своих горняцких ботинок на толстой и мягкой рифленой подошве. Не удалось. Господин финансовый советник кивнул, и полковник вышел, четко печатая шаг. Когда дверь захлопнулась, Инсат Перье убрал с лица высокомерно-благосклонное выражение и устало потер пальцами веки. В общем-то, все было готово, однако его продолжал грызть червячок сомнения. Он никак не мог взять в толк, почему Стоватор Игенома так категорично отвергает столь выигрышный в финансовом отношении план. И ведь нельзя сказать, чтобы главный администратор действительно испытывал какие-то особые симпатии к этим отбросам. Намеки Перье насчет судьбы его бывшей секретарши, ныне пребывающей среди людей-крыс, предназначались скорее для создания определенного настроения в разговоре. Разве это не понятно? К тому же Игенома слишком хороший администратор, чтобы не видеть столь очевидных выгод проекта. Тогда в чем же дело? Моральные соображения? Перье усмехнулся. Руководители такого уровня о морали вспоминают только тогда, когда это выгодно. Тогда что? От этих размышлений закололо в висках. Он тряхнул головой и помассировал их кончиками пальцев. А может, действительно следовало положиться на гигантский опыт главного администратора и предоставить ему свободу действий? Во всяком случае, до сих пор он прекрасно справлялся. Инсат Перье несколько мгновений сидел, уставившись неподвижным взглядом в стену, потом раздраженно поджал губы. Да что это с ним происходит? Разве не он сам лично не только проработал в деталях этот план, но и провел рекогносцировку непосредственно на Рудоное? Тогда какие могут быть сомнения? По-видимому, это просто усталость. Мало того что он уже давно не покидал так надолго орбитальную станцию клана Свамбе, на которой была расположена штаб-квартира госпожи Свамбе-Никатки, так еще это подсознательное ощущение километрового слоя породы над головой… С каким удовольствием он завтра покинет эти штольни. Инсат Перье поднялся из-за стола и направился в спальню. Однако, когда он, уже приняв душ, лежал в постели, ему внезапно пришло на ум, что, как бы он ни был уверен в успехе, следует кое-что сделать, чтобы на всякий случай подстраховаться. Эта мысль его успокоила, и он уснул.

…Фра Так появился в мастерской лишь через неделю. Всю эту неделю Убогий провел в беспокойстве. В Первой штольне появились какие-то темные личности. Они явно были не из беглых «оттаявших», хотя носили очень похожие грязные комбинезоны и потрескавшиеся каски. В то же время это были и не обычные ремонтники компании, хотя имели при себе мощные фонари и диагностическую аппаратуру. Те осмеливались появляться в Первой штольне только в сопровождении хорошо вооруженной охраны, зная прекрасно о том, что их снаряжение и оборудование – лакомый кусок для ее обитателей. Эти же были одни и вели себя по-хозяйски. К тому же когда одна из местных шаек попробовала было зажать пару таких темных личностей в одном из тупиков, то минут через пять обе жертвы спокойно покинули место засады, а численность шайки уменьшилась на пять единиц. Слух об этом разнесся по всей Первой штольне, и непонятных гостей больше задевать не пытались. Рассказ монаха о внезапном желании главного администратора побеседовать с Господом без лишних посредников, да и просыпавшиеся время от времени в глубинах подсознания неясные воспоминания, порой принимавшие форму непонятно откуда возникавших побуждений и навыков, наполняли Убогого предчувствием, что Первую штольню ждут какие-то серьезные неприятности. Только было абсолютно непонятно какие. Конечно, если намечалась серьезная зачистка, то отбросы, составлявшие население Первой штольни, вряд ли смогли бы оказать мало-мальски серьезное сопротивление. Но для того, чтобы добраться до каждой норы, необходимы были столь значительные силы, что Убогий сильно сомневался, насчитывается ли в штате охранной службы компании хотя бы десять процентов от требуемого числа. Облавы же по секторам ничего бы не дали. Люди-крысы привыкли ускользать от регулярных облав, устраиваемых службой охраны, когда она выходила на отлов рабочей силы. Как правило, в сети охранников попадали только те, кто этого хотел сам. На это шли, чтобы слегка подхарчиться или поболтать с приятелями, которые предпочли относительно сытую казарму свободе безделья и прозябания. К тому же жители Первой штольни гораздо лучше знали место своего обитания. Нет, явно планировалось что-то другое. Да и не производили эти ребятки впечатления обычных охранников. Убогий, воспринимавший внезапно пробудившиеся рефлексы (к примеру, необычную манеру держать нож, подходящую скорее для метания или довольно чистых подсечки и броска, которые он с успехом и провел, пытаясь утихомирить двух клиентов, недовольных размером платы) как некие послания своего подсознания, также пытавшегося пробиться к нему из глубины, восстанавливая его прошлое, а потому несколько недель назад начавший небольшие тренировки, прекрасно представлял себе, на что он способен и на что – нет в своем нынешнем состоянии. И хотя для большинства обитателей Первой штольни он уже был достаточно крепким орешком, для подготовленного профессионала… А эти ребята явно были профессионалами.

Фра Так появился под вечер. Когда он возник на пороге мастерской, Убогий как раз заканчивал сборку многосистемного тестера-настройщика. С тех пор как начались странные события, он прикинул, что раз его физические кондиции пока не позволяют ему считать себя грозным бойцом, то уж с головой-то у него все в порядке. А потому он решил как-то подготовиться, чтобы в случае чего быть во всеоружии. И начал часть платы брать обломками сложных приборов и остатками консолей, догнивавших в разрушенном здании администрации. Народ быстро смекнул, что можно серьезно сэкономить, подсовывая этому лоху с умелыми руками разный ненужный хлам, и вскоре, несмотря на бурные протесты стариков, их каморка оказалась заполнена разбитыми приборами, искореженными стойками, кусками коаксиального кабеля и иным металлоломом. Однако, худо-бедно, он сумел среди всего этого хлама отыскать некоторое количество целых деталей и собрать примитивный, но достаточно мощный комп и несколько полезных вещиц попроще. Убогий пока не мог найти какого-либо удобоваримого объяснения своим навыкам обращения с электроникой и просто пользовался неизвестно откуда берущимися знаниями и умением. Сегодняшний заказ был довольно выгодным, но стоило монаху появиться на пороге, как мастер отложил корпус прибора в сторону и поднялся навстречу гостю:

– Рад тебя видеть, старина, – но, увидев выражение его лица, встревожено спросил: – Что случилось?

– Много чего, – сквозь зубы ответил монах и, окинув взглядом комнату, грузно опустился на табурет.

Убогий молча ждал продолжения. Монах вздохнул:

– Сегодня улетел Инсат Перье.

Убогий недоуменно пожал плечами:

– А кто это?

Фра Так удивленно взглянул на него и через силу улыбнулся:

– Я как-то позабыл, что, хотя тебе и суждены великие дела, пока что ты просто одна из крыс Первой штольни.

– Тебе бы все смеяться, – шутливо сказал Убогий, однако монах не поддержал на сей раз шутливого тона, а еще больше помрачнел. Стало понятно, что в колонии действительно происходит что-то серьезное. – Вот что, старина, давай-ка по порядку.

– Если по порядку, то вчера вечером ко мне на исповедь пришел Стоватор Игенома. Я должен хранить тайну исповеди, а потому расскажу тебе только о том, что узнал, когда после исповеди бросился проверять то, что он мне рассказал. Во-первых, слухи о том, что Первую штольню собираются очистить от людей-крыс, имеют под собой реальную почву. Во-вторых, у компании новый начальник службы охраны, а сама численность охраны увеличена вдвое. И в-третьих, нового начальника службы охраны зовут полковник Диего Эронтерос.

До Убогого не сразу дошло, почему фра Так произнес с такой многозначительностью имя нового начальника службы безопасности колонии, но вдруг вспомнил. Еще бы, все межпланетные сети новостей два месяца подряд, с момента появления первых свидетельств и все то время, пока шло расследование, заходились в истерике, смакуя чудовищные подробности случившегося на Убийне. Все стало на свои места. Гневно сверкнув глазами, он сдавленно прошептал:

– Значит, газ…

Монах молча кивнул. Убогий тихо спросил:

– И когда?

Фра Так пожал плечами:

– Не знаю, но Инсат Перье улетел сегодня утром.

Убогий поднялся на ноги:

– Ясно… надо предупредить всех и…

Дверь с грохотом распахнулась, и в открывшемся проеме нарисовались несколько плечистых фигур. Убогий ошеломленно замолчал и безвольно опустился на кучу старых деталей и неисправных приборов. Трое из пришедших вошли внутрь. Фра Так поднялся с табурета и, грозно взглянув на них, громко возгласил:

– Именем Господа вопрошаю: кто вы и что вам надо в сем доме?

Первый из вошедших насмешливо улыбнулся:

– Ваши прихожане, святой отец, правда будущие. Но нам было очень любопытно: чем это занимается наш будущий пастырь по ночам? Вот мы и пошли потихоньку за ним, и что же мы обнаружили? – Он все с той же насмешливой миной осуждающе покачал головой. – Святой отец, один! По ночам! Посещает злачные места. Ай-ай-ай. – Он погрозил монаху коротким клешнеобразным пальцем, зло оскалился и, внезапно сжав пальцы в горсть, без замаха ударил фра Така в солнечное сплетение. Тот как-то странно всхлипнул и мешком свалился на пол.

Убогий, по-прежнему сидя с открытым ртом среди железного хлама, молча хлопал глазами. Тот, что ударил монаха, медленно повернулся к нему:

– Ну а ты что скажешь, птенчик? Признаюсь, я несколько разочарован. Этот монах узнал нечто, что вовсе не предназначалось для его ушей. И к кому же он прибежал с этим?! К тебе?! Я ожидал увидеть кого-нибудь поприличней.

Но Убогий продолжал сидеть с ошарашенным видом. До него вдруг дошло, что после трагедии на Убийне прошло почти восемь лет и это было воспоминание из его ПРОШЛОЙ жизни. И тут он ясно осознал, что воспринимает все происходящее совсем не так, как еще мгновение назад. Не как едва оправившийся после болезни беспомощный урод, а как опытный боец. Расстояние до нападавших, где находятся их руки, степень напряжения мышц, направление взглядов – все это внезапно стало ясным и понятным. Как и то, что и как он должен и может сделать.

– Так что, птенчик? Или ты уже умер?

Убогий поднял глаза на ухмылявшегося противника и, скорчив трусливую гримасу, дрожащим голосом спросил:

– Это правда?

Тот усмехнулся:

– Тебе это не грозит. Ты ведь проживешь ненамного дольше, чем святой отец.

Он сделал шаг вперед и лениво пнул в грудь это убогое, перепуганное существо. «Крыса» опрокинулся навзничь, судорожно раскинув руки, но в следующее мгновение его руки вдруг взлетели вверх с каким-то куском трубы, присоединенным к кабелю. Раздался треск, с переднего конца трубы сорвалась гигантская белая искра. Парни были обучены совсем неплохо, но они были совершенно не готовы к какому-либо сопротивлению. Первый рухнул, не успев понять, что случилось, второй успел рвануть руку к поясу, а третий даже умудрился выхватить лучевой пистолет. Но это было все, что он успел сделать. Убогий отшвырнул шунт, кувыркнулся вперед, подхватил руку третьего, сжимавшую вытащенный лучемет, и, потянув за нее, подтащил тело к пролому в стене. Затем он показал глазами ошарашенному фра Таку на лежащее тело и пристально посмотрел в сторону двери. Монах, собиравшийся было что-то сказать, захлопнул рот, понимающе кивнул, на четвереньках подобрался к одному из валявшихся противников и, приподняв его, выставил в проеме двери. Из темноты тут же ударило два быстрых разряда. Не успела еще погаснуть вспышка, как Убогий выстрелил в ответ. Там, откуда стреляли по двери каморки, раздался короткий вскрик и упало что-то тяжелое. Убогий быстро пригнулся, крутанул безжизненное тело, руки которого так и не выпустил, проскочил сквозь пролом и замер под стеной. Некоторое время ничего не происходило!

Фра Так облегченно выдохнул:

– Ну все, – и отпустил мертвое тело, которое держал. На противоположной стороне улицы сверкнул луч и ударил как раз туда, где Убогий только что находился, затем дважды – по дверному проему. Убогий успел ответить на второй выстрел. Снова сдавленный крик и шумное падение. Убогий бросился на пол и, дотянувшись до какого-то устройства, хлопнул по нему ладонью. Тишину ночи, уже нарушенную треском выстрелов, разорвал вой сирены.

Когда сирена завела пятую руладу, Убогий отключил ее. Фра Так, сидя на полу у входа, обводил недоуменным взглядом поле битвы. Наткнувшись глазами на приятеля, который с досадливым выражением на лице вытирал вспотевший лоб, монах уважительно покачал головой:

– Да-а-а, теперь я могу понять, почему Господь выбрал именно тебя.

Убогий посмотрел на свои дрожащие руки и, судорожно переводя дух, грустно усмехнулся:

– Зато я пока не могу… – Он махнул рукой и поднялся на ноги, стараясь унять дрожь в коленях.

Фра Так ткнул рукой в недвижимого главаря:

– Чем это ты их?

Убогий передернул плечами:

– Да так… после нашей первой встречи я подумал, что не мешает иметь что-нибудь, что может пригодиться в качестве оружия. И поставил на шунт искровой разрядник. – Он искоса посмотрел на огромный черный ожог на груди мертвеца. – Вот только с мощностью переборщил. Надо было бы оставить в живых хоть одного.

– Зачем?

– Эронтерос наверняка уже перекрыл тоннели, а они знали пароли, места расположения постов.

Монах понимающе кивнул:

– А зачем ты держишь его за руку?

Убогий повернул ладонь мертвого главаря – на двух пальцах были надеты кольца.

– Дистанционный предохранитель. Я встречал такие штучки… – Он запнулся и досадливо нахмурился – Только вот не помню где. Лучемет может выстрелить, только когда эти кольца касаются рукояти, а если нет, то от него не больше проку, чем от молотка. – С этими словами Убогий неторопливо стянул кольца с пальцев налетчика и надел на свои, повторив эту же операцию со всеми мертвецами. За дверью раздался шум, в мастерскую всунулась чья-то голова и, зыркнув на монаха, обратилась к Убогому:

– Слышь, мастер, тут твои компаньоны лежат и еще двое неизвестных. Все того… Кончились.

– Ладно, достойная смерть, Вечному бы понравилась. – Он оторопело замолчал, не понимая, откуда пришли к нему эти слова.