Империя травы. Том 1 Уильямс Тэд
– Но не так, как певец Саомеджи, – прорычал Го Гэм Гар, и призрачный шум пронесся над лагерем. – Он сказал, что сохранит жизнь командиру Мако, но послушай!..
– Я не думаю, что он нарушил свое слово, – сказал Ярнульф. – Но есть более страшная судьба, чем смерть, и я подозреваю, что Мако очень скоро об этом узнает.
Еще один хриплый крик нарушил тишину ночи. Казалось, его издал командир Жертв, который вернулся к жизни лишь для того, чтобы капитулировать перед полнейшим безумием.
– И они называют мой народ зверями, – сказал гигант.
Где-то в сумеречные часы между полуночью и рассветом Ярнульфа вывел из состояния дремоты звук шагов, что случалось крайне редко среди хикеда’я, а потому прервало его неприятные сны и заставило проснуться.
– Они выходят, – сказал гигант. – Помалкивай.
Ярнульф перекатился немного в сторону и стал изучать лагерь и то, что происходило около длинного черного фургона Ахенаби. Небольшая группа Певцов в привычных одеяниях вынесла что-то, закутанное в большой кусок ткани, и отправилась вместе со своей ношей к заранее приготовленной глубокой яме. На мгновение все еще не сбросивший остатки сна Ярнульф вспомнил, как хикеда’я вытаскивали из бараков умерших рабов, пока остальные спали.
Ахенаби и Саомеджи следовали за процессией, но молодой Певец свернул в сторону и подошел к тому месту, где лежали Ярнульф и гигант.
– У нас получилось, – сказал Саомеджи, когда приблизился к ним, и удовлетворение в его голосе было очевидным, как у ребенка. – Мой господин и я превратили Мако в нечто более великое, чем он когда-либо был, – оружие, которое заставит врагов королевы трепетать от ужаса.
Го Гэм Гар смотрел на Певцов, которые под безмолвным надзором Ахенаби опустились на колени и начали тихо петь над завернутым телом.
– Выглядит так, словно ты его убил раз и навсегда, – прогрохотал гигант.
Саомеджи рассмеялся. Он был практически пьян от усталости и триумфа.
– Мако жив, но он становится другим. А три дня в земле изменят его еще сильнее.
– Три дня?.. – сказал Ярнульф, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
– Ну, обычно именно столько времени требуется Яме Теби, чтобы завершить работу. Яма и Слово Воскрешения используются для того, чтобы вернуть жизнь в мертвое тело, во всяком случае, на какое-то время. Но заклинание никогда не использовали на тех, кто еще жив. – Ярнульф услышал усмешку в голосе Саомеджи. – Я даже представить не могу, какую боль испытает наш благородный командир!..
Завернутый в ткань Мако вдруг начал дергаться и кричать, когда его опускали в яму, хотя голос командира был странным образом приглушенным и искаженным, и Ярнульф едва его слышал даже с расстояния в несколько шагов.
– Почему его голос звучит так странно? – спросил он.
– Потому что его рот набит тисовыми ягодами, сушеными лилиями и другими могущественными растениями, а губы зашиты, – объяснил Саомеджи с удовольствием мастера, описывающего безупречно сделанную работу. – Его тело смазывали обжигающим маслом, пока оно не затвердело, так олово укрепляет медь, превращая ее в священную бронзу. Теперь темному чреву земли осталось завершить сделанное нами, и Мако родится заново. И будет служить нашей королеве, как ни одно другое существо.
Помощники Ахенаби продолжали петь тихими голосами, одновременно наполняя яму с Мако землей, чтобы похоронить его заживо, хотя он продолжал сопротивляться даже после того, как она полностью его накрыла. Лишь благодаря огромным усилиям Ярнульфу удалось сдержать тошноту. Го Гэм Гар что-то с отвращением ворчал, потом отвернулся и вытянулся, словно снова собрался спать.
Ярнульф заставил себя вспомнить свою великую задачу. Весь этот ужас и многое другое, пережитое им, будет не зря, если он добьется успеха.
– Ты говорил о королеве, Саомеджи, – сказал Ярнульф. – Но когда мы ее увидим? Когда вернемся в Наккигу?
Певец повернулся к нему, и даже в темноте Ярнульф увидел подозрение в его глазах.
– Зачем тебе это знать?
– Чтобы получить награду, естественно, – быстро ответил Ярнульф. – Ты ведь помнишь, я самыми разными способами вам помогал в этой миссии. Я хочу награду и чтобы мои заслуги признала сама королева. Это будет честь, которой позавидуют все другие охотники.
– Смертный глупец. – Но недоверие Саомеджи заметно отступило. – В любом случае мы не пойдем в Наккигу.
Певцы уже заканчивали забрасывать землей Яму Теби; Мако перестал сопротивляться. В неожиданно наступившей тишине Ярнульф попытался скрыть удивление и разочарование:
– Не пойдем в Наккигу?
– Нет, Охотник. – И Саомеджи рассмеялся. Впервые с того момента, как Ярнульф его увидел, Певец казался всем довольным. – Потому что королева – наша священная правительница, живой Сад и Всеобщая Мать, – сами прибудут к нам.
Нежеру чувствовала себя странно, когда получила непривычную для себя возможность ничего не делать. Она не знала, куда девать такое количество свободного времени, и обнаружила, что начинает впадать в летаргическое состояние, когда ложится в кровать, чтобы убить долгие часы между патрулями. Кроме того, ее обуревали сомнения в себе.
«Неужели я действителньо так слаба, как мне кажется? Неужели моя кровь настолько испорчена кровью моей смертной матери? Или, – и эта мысль ее ужасала, – некоторые вещи, которые рассказал мне смертный, меня поразили потому, что я увидела в его словах правду?»
Нет, не глупости относительно Эйдона, конечно, или других смертных культов, о которых он болтал, но вопросы, заданные про саму Нежеру: «Почему именно ее выбрали для этой миссии?» Она знала множество других Жертв, обладавших куда более серьезным опытом – многих возмутило, когда она стала Когтем, а после того, как оказалась в Руке прославленного командира Мако для выполнения важного задания самой Королевы Утук’ку, недовольство только усилилось.
Нежеру была превосходным бойцом, одним из лучших в своем наборе и возрасте, но в глубине души она прекрасно понимала, что на ее месте могли оказаться дюжины других Жертв. Она принадлежала к семье средней аристократии, и ее отец был Верховным магистром, но многие Жертвы имели больше оснований для благосклонности Ордена.
Когда она лежала, погрузившись в свои тревожные мысли, Нежеру услышала шум и открыла глаза – рядом с ней стоял Ринд. На мгновение ее смутил его пристальный взгляд – быть может, он захотел совокупиться с ней. Нежеру и сама не знала, как к этому относиться, – командир разведчиков являлся полукровкой и не мог ее заставить, но она не была уверена, что отказала бы ему.
– Экспедиция, Жертва Нежеру, – только и сказал он. – Ты мне нужна. Пойдем со мной.
– Сколько сейчас времени?
– Последняя лампа ночного дозора только что закончилась.
Нежеру молча последовала за ним в сторону главных ворот форта по подземным туннелям, высеченным в камне. В тех местах, где проступала земля, свод поддерживали сети из плетеного паучьего шелка. В сторожевой башне их уже ждали Ва’ани и Джиндеджо, два самых надежных солдата Ринда, и Нежеру почувствовала гордость за то, что ее выбрали четвертой для рискованной вылазки. Они взяли оружие, вышли через туннель в темноту и оказались среди высокой, влажной от росы травы, а потом зашагали дальше по невидимым тропам, известным лишь разведчикам. Нежеру двигалась также бесшумно и легко, как и остальные. Они довольно долго шли за Риндом, пока не оказались рядом с границей между Черным Фонарем и ближайшим южным фортом, в роще старых лип, с увядшими, казавшимися в тусклом свете наступающего рассвета почти бесцветными, листьями.
– Здесь мы остановимся, – сказал Ринд. – Будем ждать.
Нежеру огляделась по сторонам, но не заметила ничего необычного в роще или за ее пределами. На мгновение ей вдруг стало страшно, что Ринд заставит ее совокупляться со всеми ними, хотя это совсем не было в его характере. Прошло некоторое время, ничего не происходило, и Нежеру догадалась, что они встречают разведчиков или гонцов из соседнего форта, и позволила звукам и запахам раннего утра омыть ее – мимо пробежал кролик, задевший куст, раздался неожиданный шум и свист на далеком дереве, запах миллионов листьев, нагревающихся в лучах встающего солнца.
– Покажи мне твой меч, – сказал Ринд.
Внезапность его приказа удивила Нежеру, но она вытащила клинок из ножен и протянула его на ладонях. Он взял его, сжал рукоять, сделал несколько быстрых взмахов, пробуя балансировку.
– Красивое оружие. Один из старых клинков, сделанных из ведьминого дерева, а вовсе не грубое бронзовое оружие, которым пользуемся мы, разведчики.
Нежеру уловила что-то странное в его голосе, и ей стало не по себе.
– Меч принадлежал Мако, командиру нашей Руки, – сказала она. – Он очень старый. Мако говорил, что когда-то он принадлежал самому генералу Суно’ку.
– Холодный Корень, – сказал Ринд, продолжая изучать клинок. – Да, я о нем слышал, а кто нет? Но почему он у тебя, Жертва Нежеру?
– Мако получил очень серьезное ранение во время выполнения миссии королевы, поэтому меч ему больше не нужен. Смертный, укравший меня из лагеря, оставил клинок со мной, хотя я и сама не понимаю, почему он так поступил. Но я уже все это рассказывала командиру Джуни’ате. Когда ты поговоришь с моими товарищами, то узнаешь, что я сказала правду.
Ринд покачал головой, и на мгновение она увидела ужасные вещи.
– Нет, Жертва. Наши Эхо поговорили с твоими людьми. Твои товарищи говорят, что ты лжешь. Они сказали, что ты украла меч и дезертировала.
Вспышку яростного гнева тут же обуздал дикий страх.
– Нет, я не лгу! Должно быть, они поверили Ярнульфу – смертному, предателю смертному! Но он врет! Он пытался заставить меня отказаться от верности нашей королеве, а когда у него ничего не получилось, он меня обманом увел из лагеря, потом связал и посадил на своего коня. Я все это уже объясняла!
Но в тот момент, когда она шагнула вперед, чтобы забрать меч – ее меч, каким бы способом он к ней ни попал, в награду за него она получила только страдания, – товарищи Ринда схватили ее за руки с двух сторон, заломили их за спину и заставили ее опуститься на колени.
– Я хотел верить тебе, Жертва Нежеру. – Лицо Ринда превратилось в жесткую маску, которую она видела уже много раз у отца, а также у командиров Ордена Жертвы. – Я полагаю, что смертный мог тебя обмануть. Обещал ли он тебе свободу? Привязанность? Но командир твоей Руки сказал, что ты преступница, и лорд Ахенаби, находившийся рядом с ним, потребовал тебя вернуть. Так что будь благодарна за то, что я лишь случайно подслушал приказ, а не отдал его сам.
– Благодарна? – Ее сопротивление приводило лишь к тому, что еще немного, и ее плечевые суставы будут вывернуты. – Благодарна, за что? – У нее вдруг появилась отчаянная надежда – может быть, Ринд позволит ей сбежать?
– За то, что я не отдам тебя в руки подлых палачей из Ордена Песни, – сказал он. – Они растянут твои страдания на годы. Но я дам тебе шанс быстрой смерти и расскажу им, что ты нарушила мой приказ и мне пришлось тебя убить. А теперь склони голову.
Ва’ани и Джиндеджо приподняли ее руки, заставив наклониться вперед, к самой земле.
– А из-за того, что Холодный Корень гораздо острее, чем мой жалкий клинок, – продолжал Ринд, – я окажу тебе честь, использовав священное оружие Суно’ку.
Мысли Нежеру толпились и метались. Она пыталась вспомнить все, чему ее учили, но боль в плечах была ужасной, а ее лицо прижато к влажной от росы траве. Она почувствовала, как оба разведчика сильнее сжали ее руки, должно быть, Ринд уже поднял меч Мако для смертельного удара. Не обращая внимания на боль, она стала клониться вправо, в сторону Джиндеджо, и ей удалось так сильно его толкнуть, что он потерял равновесие. Ее резкое движение застало Ва’ани врасплох, и он не успел перехватить ее руку. Когда Нежеру падала на Джиндеджо, она перенесла весь вес на правую ногу и нанесла удар левой, вложив в него все оставшиеся силы. Нежеру понимала, что у нее есть только один шанс попасть в цель – в случае промаха все будет кончено.
Удар носка ее сапога пришелся под колено Ва’ани. Он не закричал – он был разведчиком, а их учили соблюдать тишину, – однако ахнул, нога подогнулась, и он упал. В тот же миг Нежеру снова толкнула Джиндеджо, чтобы он потерял равновесие, одновременно стараясь развернуть его так, чтобы он оказался на пути возможного удара меча Ринда. На мгновение она оказалась защищенной от клинка Мако, обхватила Джиндеджо руками и развернула его так, что он оказался над ней.
Разведчики были хорошо подготовленными бойцами, но Нежеру тренировалась бесконечными часами в Кровавых Пределах, чтобы стать лучшей среди Жертв. Пока она боролась с Джиндеджо, ей удалось нащупать нож у него на поясе и вытащить его, а затем вонзить ему в шею. Нежеру все еще находилась под ним, поэтому она согнула ноги и отшвырнула окровавленное тело в сторону Ринда, которому пришлось отскочить назад, чтобы избежать столкновения. Краем глаза она заметила, как Ва’ани с трудом поднимается на ноги, пытаясь обнажить меч. Ей пришлось сделать выбор, поэтому она лягнула Ва’ани по здоровому колену и перепрыгнула через него. Когда он снова с тихим стоном упал, Нежеру изо всех сил ударила его ногой по голове и вырвала из слабеющей руки меч.
Теперь она, тяжело дыша, стояла с коротким бронзовым мечом против Ринда.
– Ты глупец, – сказала она, и ее голос стал таким хриплым от страха и ярости, что она сама с трудом его узнавала. – Я Коготь Королевы. Даже если бы я была виновна в тех преступлениях, в которых ты меня обвиняешь, тебе все равно не убить меня. – Но во многом это был блеф; Нежеру задыхалась, ноги едва ее держали, а Ринд был вооружен более длинным и прочным мечом.
– Если ты невиновна, пойдем со мной, и ты сможешь принять правосудие своего народа, – сказал Ринд, продолжая медленно приближаться к ней. – Конечно, тебе придется ответить за бедного Джиндеджо, но я расскажу, как все произошло.
– Справедливость моего народа? – Она едва не рассмеялась. – Лорд Ахенаби по какой-то причине хочет получить мою голову, тут нет никаких сомнений, а его не интересует справедливость – для него важен лишь Орден Песни и его собственное могущество. – И когда Нежеру произносила эти слова, она почувствовала в них правду.
Она не доверяла Лорду Песни и всем, кто утверждал, будто служит Королеве. Она слышала, как отец рассказывал множество отвратительных историй про Ахенаби, и, хотя она не хотела в них верить, даже в те невинные дни ей было трудно считать отца лжецом.
– Я пытался вести себя с тобой честно… – начал Ринд.
– Так всегда говорят перед тем, как совершить что-то ужасное, – перебила его Нежеру, все еще не восстановившая дыхание. – И я не стану стоять и беседовать с тобой, пока не подоспеют твои товарищи. Защищайся.
И она перешла в атаку, а ее клинок принялся плести фигуры Танца Жертвы.
Ринд принял ее первый смертельный удар на клинок Холодного Корня, меч Нежеру издал фальшивый звук, и она поняла, что если он слишком много раз столкнется с Холодным Корнем, то бронзовый меч Ва’ани сломается и она останется безоружной. Она снова атаковала, заметно увеличив скорость, стараясь использовать все оставшиеся силы, чтобы одержать быструю победу. Она наносила рубящие удары и делала стремительные выпады, а потом отступала, ускользая от контратак. Командир разведчиков оказался очень неплохим фехтовальщиком, а более прочный и длинный меч делал его опасным противником.
Когда Нежеру ушла в сторону, одновременно отводя его меч, ее клинок едва не зацепился за гарду Холодного Корня, она почувствовала что-то под ногой. Она бросила быстрый взгляд вниз и увидела окровавленный нож Джиндеджо; его тело лежало тут же, и она поняла, что Ринд попытался заставить ее споткнуться об него и потерять равновесие.
У Нежеру остался только один шанс, и она воспользовалась им, практически не думая: подцепила носком сапога нож и подбросила его в воздух, чтобы схватить левой рукой. И, прежде чем Ринд успел отреагировать, сделала выпад ему в лицо, а когда он поднял Холодный Корень, чтобы отразить ее атаку, Нежеру успела сжать рукоять ножа и вонзить его в ногу Ринда.
Нежеру отскочила назад, приготовившись перейти к обороне, но ей удалось задеть что-то важное, и кровь уже полилась по ноге Ринда. Она снова перешла в атаку. Его движения становились все более неловкими, и вскоре ей удалось приблизиться к нему и нанести удар плоской стороной клинка по голове, после чего он потерял сознание и рухнул на землю.
Тяжело дыша, Нежеру вырвала Холодный Корень из руки Ринда, но не могла оставить командира разведчиков истекать кровью и умереть. Проклиная себя, она быстро проверила двух других Боевых сорокопутов. Ва’ани так и не пришел в себя, а Джиндеджо был мертв.
«Ты меня вынудил, но я все еще тебя уважаю, – подумала она. – Ты поступал так, как считал правильным. Ты старался исполнить волю Королевы».
Нежеру сняла пояс Джиндеджо и перетянула бедро Ринда, чтобы остановить кровотечение.
– Теперь ты можешь выжить, – сказала Нежеру. – И, если ты меня слышишь, знай, что я проявила милосердие по отношению к тебе – в большей степени, чем ты ко мне.
А потом она повернулась и зашагала прочь, следуя вдоль границы между двумя фортами, направляясь на юг, туда, где не было крепостей Жертв.
«Теперь я стала врагом для всех, – подумала она. – Как для смертных, так и хикеда’я. И все они хотят моей смерти».
Глава 25
Король волков
Фремура разбудил болезненный тычок тупого конца копья в живот. Пока он лежал, задыхаясь на грязной соломе в загоне Рудура Рыжебородого, его ткнули снова.
– Вставай, или я выпущу тебе кишки другим концом, щенок, – сказал воин, державший копье.
Фремур оттолкнул его в сторону и встал. И сразу все вспомнил – пленение Унвера и свое собственное тяжелое положение, но вдруг понял, что ему все равно. Он либо был прав, когда принял решение следовать за высоким воином, либо ошибся. Но он не станет унижаться и умолять о пощаде.
Он получил еще один удар тупым концом копья.
– Убери от меня копье, или я заставлю тебя его сожрать, – сказал Фремур.
На лице воина появилась злобная усмешка. Он развернул копье, направив его острый конец в живот Фремура.
– Только я сначала покажу тебе, как выглядят твои кишки, тан Усы.
– Прекрати, – послышался другой голос. – Нет ничего плохого, если мужчина покажет немного огня. – Подошедший к ним воин, который стоял немного в стороне и наблюдал, как будили остальных пленников, шагнул вперед и с презрительной улыбкой окинул взглядом Фремура с головы до ног. – Однако Виборд прав. Настоящий тан должен иметь бороду.
– У меня не было времени на поиски невесты на Танемуте, – сказал ему Фремур. – Приглашение Рудура… было неожиданным.
Мужчина рассмеялся. Он был больше своего подчиненного, обладал крепким мускулистым телом, а большую часть его лица покрывали ритуальные шрамы и татуировки. Кроме того, у него отсутствовала половина зубов, и одна щека немного ввалилась.
– Значит, клан Журавля? – сказал он. – Вы озерные птицы. Я вас знаю. Вы хорошие разведчики, но, как только начинается серьезная схватка, вы встаете на крыло.
– Просто развяжи мне руки и дай мой меч, и я покажу тебе, что такое огонь. – Фремур еще раз посмотрел на размеры воина и свидетельства многочисленных схваток, в которых тот уцелел. Пожалуй, это было глупое хвастовство с его стороны.
Однако мужчину его слова забавляли, а не злили.
– Тогда вставай, тан Усы. Меня зовут Одобрег, я тан клана Барсука и близкий родственник Рудура. У тебя острый язык, щенок, но я не убиваю тех, кого избили и бросили в грязь. Вставай.
– Чтобы меня прикончил Рудур? Я бы предпочел, чтобы это произошло сейчас и мне не пришлось бы смотреть, как он бахвалится и куражится.
– Не думай, что ты знаешь, чего Рудур хочет или планирует. – И вновь Одобрег скорее развлекался, чем злился. – Он настолько умен, что озерному человеку его не понять. Он назвал тебя гостем и сказал, что ты будешь жить, – и только выскочка, наполовину обитатель каменных городов, должен оказаться за оградой. Если ты встанешь сейчас, то после того, как твой клан поклонится Рыжебородому, мне пригодится мужчина с острым умом и мужеством.
Фремур поднялся и остался стоять со связанными за спиной руками, все тело у него болело, и он едва держался на ногах, как только что появившийся на свет жеребенок.
– А когда Унвер убьет Рыжебородого, тан Одобрег, мне, быть может, пригодишься ты.
Воин, разбудивший Фремура, зарычал от ярости, но Одобрег отреагировал иначе, закинул голову назад и расхохотался.
– Хорошо! Это было очень хорошо! Ладно, маленькая озерная птичка, я предлагаю тебе пари. В конце этого дня тот, чей вождь будет мертв, склонится перед другим и предложит свою шею для меча или рабского ошейника.
Фремур с трудом сдержал гнев, услышав, с какой легкостью Одобрег сбрасывает со щитов Унвера, но он не видел того, что довелось видеть Фремуру.
– Что ж, договорились, – сказал он и позволил отвести себя к воротам загона вместе с остальными пленниками, – мы заключили пари.
– О, тан Усы. – Одобрег продемонстрировал остатки передних зубов. – Я буду получать удовольствие всякий раз, когда ты станешь приносить мне джерут в серебряной чаше. Я сделаю тебя еще одним сыном, которого приучу к повиновению и вежливости.
На этот раз собравшаяся толпа была даже больше, чем накануне вечером. Похоже, многие дожидались наступления утра неподалеку от лагеря Рудура. Жеребцов Унвера, Фремура и его Журавлей привели заранее, им пришлось ждать, пока Рудур соизволит появиться.
– Наступил ли уже решающий час? – громко спросил он, словно ему только сейчас пришло в голову уточнить время. – Тогда мы должны пойти посмотреть, как духи обошлись с шаном Никто.
Послышался смех, в особенности со стороны людей клана Рудура, но Фремур видел недовольные лица в толпе, а некоторые не скрывали гнева. Рыжебородый никогда не был популярен, но он заключил сделку с обитателями каменных городов, в результате которой в течение многих лет те не посягали на земли тритингов. Однако в последнее время многое изменилось, и, пожалуй, единственное, что объединяло жителей лугов, так это презрение к обитателям городов с их стенами и оружием. Кроме того, Фремур догадывался, что некоторые в толпе знали, что Унвер исполнил ряд старых пророчеств, и ненавидели Рудура за попытку уничтожить появившуюся у них надежду.
Но, хотя Фремур внимательно всматривался в лица, надеясь увидеть признаки слабости положения Рыжебородого или его непопулярности, он понимал, что все это не будет иметь значения, если Унвер мертв. Он может стать персонажем будущих легенд, одной из потерпевших крушение надежд, каких немало бывало в истории тритингов, но едва ли это принесет хоть какую-то пользу тем, кто решил пойти за Унвером.
«Если я это переживу, то стану тем, кто поворачивает вертел с жарящимся мясом для Черных медведей, – подумал он, чувствуя, как у него в животе разгорается беспомощное пламя гнева, – рабом. Бедную Хьяру отдадут одному из приспешников Рудура, и тот будет ничуть не лучше, чем ее жестокий первый муж, которого убил Унвер».
Процессия под предводительством Рудура и шамана Вольфрага быстро увеличивалась по пути к границе лагеря и Холмам Духов. Довольно скоро они добрались до основания самого высокого холма Духов, где их поджидали воины Рудура.
– Вы охраняли холм всю ночь? – громко спросил у них Рудур. – Оставили ли вы Унвера Длинные Ноги наедине с духами, которые, как он утверждает, его выбрали?
– После того как Унвера избивали Летней Розой до тех пор, пока он едва не умер! – закричал Фремур, но Рудур не стал обращать на него внимания.
Между тем стражи поклялись, что даже мышь не могла мимо них проскочить.
– Ну, тогда либо духи приходили к нему в самой разной форме и поклонились ему – или они явились, но не были добры. – Рудур расхохотался собственной шутке.
Фремур знал, что шансы, что Унвер выжил после такой ужасной порки, невелики, но после того как его, окровавленного, связанного и без всякой защиты оставили одного – Фремур не сомневался, что он умер. В священных холмах охота запрещалась, и по ночам волки, медведи, а иногда дикие кошки свободно бродили по заросшим лесом склонам.
Рудур вел тритингов по извилистой тропе. Фремур видел на лицах у некоторых мрачное выражение, их настроение было таким же, как у Фремура, другие считали, что им предстоит веселое зрелище. Но даже самые шумные смолкли, когда процессия приблизилась к огромному камню и деревянному шесту с неподвижной фигурой Унвера. Фремур сразу заметил, что земля вокруг него щедро пропитана кровью, и почувствовал, как его охватывает отчаяние. Подбородок Унвера упирался в грудь, ноги он вытянул перед собой, и все открытые участки кожи покрывала коричневая корка запекшейся крови.
А потом Унвер поднял голову и посмотрел на Рудура, и его глаза сияли под коричневым лбом и спутанными окровавленными волосами.
Движение не было случайным, скорее Унвер напоминал человека, который глубоко погрузился в свои мысли, а теперь сообразил, что с ним кто-то разговаривает, но это ошеломило приблизившуюся толпу, как удар грома, а Фремура наполнило острой, почти болезненной радостью. Унвер выжил! Многие останавливались и кричали, потрясенные зрелищем, представшим их глазам. Даже Рудура Рыжебородого то, что Унвер выжил, захватило врасплох: Фремур видел, как тан танов споткнулся. Однако Рудур не был глупцом, хотя сейчас, вне всякого сомнения, проклинал себя за то, что не отрубил Унверу голову, вместо того, чтобы попытаться сделать его примером для остальных.
Настроение толпы внезапно и совершенно определенно изменилось. Так или иначе, но Рудур не был глупцом, и он, конечно, это также почувствовал. Вопреки всему Унвер пережил ночь, но, если Рудур это примет и освободит его, то легенда Унвера обретет новые цвета, а репутация Рудура пострадает.
Рудур махнул рукой Вольфрагу, чтобы тот не отставал. Охваченные любопытством обитатели лугов последовали за ними, Фремура и других пленников толпа несла за собой, точно ветер клочки сена, хотя страх перед Рудуром или духами этого места заставил толпу остановиться на почтительном расстоянии от пленника и окровавленного шеста.
– Вижу, ты сильнее, чем я предполагал, – сказал Рудур. – Как жаль, что ты безумен – ведь ты мог стать хорошим таном для своего клана. Давай, должно быть, ты испытываешь жажду после долгой ночи, а я никогда не отличался жестокостью. – Он сделал жест, и Вольфраг снял крышку с украшенной резьбой коробки, которую принес с собой, и все увидели золотой кувшин и две большие золотые чаши. – Налей ему чашу вина, шаман, – громко сказал Рудур, чтобы все его услышали. – Я не хочу, чтобы говорили, будто Рудур плохо угощает гостей.
Вольфраг, чье бородатое лицо сохраняло неподвижность, налил вино в чашу и передал ее Рудуру. Унвер, чье лицо превратилось в кровавую маску, не произнес ни единого слова, лишь не сводил мрачного взгляда с тана танов.
– Выпей, – сказал Рудур, поднося чашу к губам Унвера. – В мире слишком мало милосердия.
– Нет! – закричала женщина. – Не прикасайся к вину! Это яд!
Фремур увидел мать Унвера, Воршеву, пробивавшуюся сквозь толпу. Как только ей удалось оказаться на свободном пространстве, она побежала к шесту, но не к сыну, а к Рудуру, и ее пальцы были изогнуты, как когти. Несколько охранников успели схватить Воршеву, но ее пальцы лишь совсем немного не достали до лица Рудура.
– Клянусь Полночным Ворчуном! – крикнул Рудур. – Неужели вы не в силах остановить женщину?
– Трус! Лжец! – Лицо Воршевы искажала ярость, она казалась безумной. Ее платье было разорвано на плече, один из рукавов остался в толпе. – Ты собрался отравить его на глазах у всех кланов!
Рудур сильно ударил Воршеву, и ее отбросило на руки мужчин, пытавшихся удержать взбунтовавшуюся жен- щину.
– Держите суку от меня подальше! – Рудур повернулся к толпе. – Нет конца лжи кланов Журавля и Жеребца. Вы слышали, как сука заявила, что я собрался его отравить. – Он поднял чашу, сделал большой глоток и вытер рот рукой, ударившей Воршеву. Затем Рудур снова поднес чашу к губам Унвера. – Я не стану предлагать еще раз, – предупредил тан танов.
Унвер нашел в себе силы ударом ноги выбить чашу из рук Рудура. Фремур был поражен, что он сумел это сделать после всего того, что ему пришлось перенести. Золотая чаша с глухим ударом упала на каменистую землю, и вино расплескалось широким полукругом, прежде чем чаша остановилась.
– Я устал от тебя, Длинные Ноги, – голос Рудура все еще оставался громким, но теперь в нем появилось то, чего Фремур не слышал раньше – холодная ненависть. Еще немного, и тан танов будет выглядеть глупцом, чего ему совсем не хотелось. – Я устал от твоих притязаний – ты позволяешь своей шлюхе-матери за тебя сражаться, женщине, которая впустила в свою постель обитателя каменного города. Да, я знаю, кто она такая. – Он указал на шамана. – Налей мне еще одну чашу, шаман. – Он взял вторую чашу из рук Вольфрага и поднял ее вверх. – Так будет честно. Унвер Длинные Ноги останется здесь отдыхать, но мне еще предстоит спуститься вниз. – Многие его приспешники рассмеялись шутке Рудура, когда он сделал большой глоток и причмокнул губами. – Я не глупец, чтобы тратить хорошее красное пердруинское вино на предателя.
– Он не потратил его зря – Унвер отдал его духам! – закричал кто-то из толпы.
Рудур повернулся, пытаясь понять, кто позволил себе над ним смеяться.
– В таком случае пусть духи позаботятся о нем. Он останется здесь, привязанным к шесту до тех пор, пока не умрет. Я уверен, что обитающих тут зверей распугали люди, которые пришли к священным холмам вчера. Унвер останется здесь на три дня – и всякий, кто придет, чтобы ему помочь, навлечет на себя мой гнев. Он утверждает, что является чем-то больше, чем человек. Так пусть докажет это.
Рудур уже собрался уходить, когда Воршева, которую все еще удерживали несколько человек, начала кричать, кивая в сторону шеста:
– Духи уже приходили! Смотри, мой народ! Смотри на землю! Пусть каждый увидит сам!
Один из людей Рыжебородого закрыл ей рот ладонью, но удивленная толпа уже начала двигаться к шесту, чтобы посмотреть на землю вокруг Рудура и Унвера. Сначала воцарилась неразбериха, совсем немногие находились достаточно близко, чтобы что-то разглядеть, но Фремур наконец понял, что имела в виду Воршева, и почувствовал, как сердце радостно забилось у него в груди. Он не мог показать – из-за связанных за спиной рук, но ему удалось сделать пару шагов вперед.
– Она права! – закричал он. – Она права! Посмотрите на землю! Посмотрите на следы! Ночью сюда приходили волки!
И тогда толпа рванулась вперед уже по-настоящему, некоторые даже упали на четвереньки. Те, кто оказался в первых рядах, остановились в нескольких шагах от круга отпечатков лап в грязи возле шеста, к которому все еще был привязан Унвер.
– Волки приходили! Такие же следы я видел в Озерном крае! – крикнул Фремур, и, хотя он понимал, что его могут остановить ударом меча или топора, он не мог молчать. – Воющие на луну приходили к нему ночью – их послали духи! Унвер – король волков!
– Он говорит правду! – вскричал кто-то. – Смотрите, к нему приходили волки! В точности, как к Великому Эдизелю! – Кто-то шагнул вперед к шесту, к которому был привязан Унвер, словно собрался его освободить.
Рудур взревел, показывая своим людям, чтобы те оттеснили толпу от шеста, и несколько его воинов бросились вперед, обнажив мечи и подняв топоры. Толпа отшатнулась, но большинство зрителей охватил гнев, некоторых потрясло увиденное, а те, кто еще не успел понять, что произошло, продолжали напирать вперед. Еще через несколько мгновений Рудуру и его людям пришлось бы начать убивать. Рыжебородый встал спиной к Молчуну, и его воины окружили его, подняв оружие.
– Я убью каждого, кто поднимет против меня руку, – закричал Рудур, глядя в толпу, его глаза вылезли из орбит, красная борода так ощетинилась, что казалось, будто подбородок охвачен пламенем. – Я даю слово, а Рудур Рыжебородый всегда выполняет свои обещания… всегда…
Его голос неожиданно стал не таким громким.
– Всегда… – повторил он и замолчал, чтобы сделать вдох. – Я… – Рудур огляделся по сторонам, словно он забыл, где он находится.
Он заморгал, еще раз поднял меч и открыл рот, собираясь сказать еще что-то, потом, задыхаясь, сложился пополам и упал на землю, словно брошенная седельная сумка, содрогнулся и затих.
– Вино было отравлено! – крикнул кто-то. – Он выпил яд, предназначенный для шана!
Несколько мгновений толпа молчала, пораженная и смущенная падением Рудура. Шаман Вольфраг опустился рядом с ним на колени, заглянул во все еще открытые глаза, затем прикоснулся к венам на шее и повернулся к ближайшим соратникам Рудура, которые стояли ошеломленные, как домашний скот во время грозы.
– Он мертв, – пронесся над толпой низкий голос Вольфрага. Шаман резко поднялся на ноги, развел руки в стороны, так, что его одеяния подхватил ветер, и заговорил еще громче: – Рудур Рыжебородый мертв! Духи заговорили! Унвер из клана Жеребца невиновен во всех предъявленных ему преступлениях!
Толпа оглушительно зашумела, кто-то кричал, охваченный суеверным страхом, другие – от радости. Повсюду начались драки, несколько помощников Рудура повернулись и бросились бежать, за ними устремились другие воины, чтобы их нагнать и наказать. Казалось, все обезумели.
– Перережьте мои веревки! – потребовал Фремур. – Пустите меня к Унверу! Кто-нибудь, освободите меня! Я должен быть рядом с ним!
К нему подошел мужчина, которого Фремур раньше не видел, и разрезал веревки широким ножом. Не дожидаясь своих товарищей, Фремур прыгнул к шесту, где Унвера уже окружили мужчины и женщины, не сводившие с него широко раскрытых глаз.
– Отойдите! – крикнул Фремур, расталкивая толпу. – Дайте мне к нему подойти!
Он попросил нож и быстрыми ударами рассек веревки, которыми Унвер был привязан к шесту. Затем он и еще несколько человек помогли пленнику подняться на ноги. На шесте осталась засохшая кровь и обрывки кожи, но Унвер не издал ни единого стона. А когда Фремур и мужчины попытались его поднять, зарычал и махнул на них рукой с глубокими следами веревок.
– Я пойду на собственных ногах, – сказал он, хотя ему едва хватало дыхания.
Его спина выглядела ужасно, порезы от ножа на лице и груди снова начали кровоточить, и Унвер постоял несколько мгновений, готовясь сделать первый шаг. Некоторые зрители повернулись и побежали вперед, чтобы криком донести новость до тех, кто не видел всего, что произошло.
– Он жив! А Рудур мертв из-за собственного предательства! Шан жив! Он вернулся!
Унвер сделал несколько неуверенных шагов, и Фремур попытался подставить ему плечо, если уж он не хочет, чтобы его несли, но Унвер даже не посмотрел в его сторону. Его налитые кровью глаза были устремлены куда-то вдаль, зубы были стиснуты в жесткой ухмылке боли. Наконец Фремура, который и сам едва стоял на ногах, оттеснили желавшие прикоснуться к Унверу. Фремур поискал глазами Воршеву, Хьяру или кого-то из клана Журавлей, но увидел, что его окружают незнакомцы из разных кланов тритингов, некоторые начали петь старые песни, другие кричали, что древнее пророчество исполнилось.
Фремур продолжал следовать за возбужденной толпой, но к нему подошел бородатый воин, на лице которого застыла решимость, но Фремур был слишком измучен, чтобы драться, и приготовился к тому, что незнакомец ему отомстит: впрочем, теперь это не имело значения. Шан вернулся, и все видели доказательства словам Фремура. И никто уже не мог отнять у него истину.
Но вместо того чтобы наброситься на него, бородатый мужчина опустился перед ним на колени, и тут только Фремур узнал Одобрега из клана Барсука.
– Чего ты хочешь? – спросил Фремур.
Одобрег вытащил кривой меч из ножен и протянул его Фремуру.
– Человек, лишившийся чести, ничто. Я пошел на глупый спор и проиграл, но духов интересует лишь одно: верен ли мужчина своему слову. Я готов склонить голову, чтобы ты ее отсек.
Фремур посмотрел на него и сверкающий меч, затем протянул руку и потрепал Одобрега по плечу.
– Убери меч в ножны. Ты человек чести. Теперь твой клан и мой клан стали единым целым – мы все принадлежим шану Унверу.
Одобрег посмотрел на Фремура, и его застывшее лицо изменилось, на нем появились сомнения и страх.
– Что произошло здесь сегодня? – спросил он почти жалобно. – В каком безумии мы участвовали?
– Это не безумие, а судьба. – Никогда еще Фремур не произносил слов, в которых был так уверен, и в этот момент он чувствовал себя, как шаман, словно его голосом говорили духи. – Мир снова будет нашим, как когда-то. Мы покинем империю травы с нашими храбрыми всадниками и будем сражаться до тех пор, пока весь мир не преклонит колени перед новым шаном. И мы с тобой будем в самом сердце событий.
Безумие пронеслось по Танемуту, Агвальт и его разбойники ничего не могли сделать, кроме как расставить часовых и стараться держаться поближе к кострам своего лагеря, расположенного в конце озера; граф Эолейр все еще оставался их пленником, и вовсе не имел никакого выбора. То, что произошло возле камня, носившего имя Молчун, прокатилось по лагерю, точно волна, уничтожившая древнюю Геммию.
Через несколько часов, когда зашло солнце и на огромном небе начали зажигаться звезды, до Эолейра со всех сторон доносились звуки хаоса, люди бегали взад и вперед, рассказывали друг другу противоречивые истории, кричали от радости и ужаса, спорили, веселились и плакали. Однажды он даже услышал звук тяжелого удара, как если бы перевернулся большой фургон – в броске камня от него. Эолейр видел, как в нескольких местах разгорается пламя за кольцом деревьев, где разбили лагерь пленившие его разбойники, и впервые за все время порадовался, что он ценный пленник, а не свободный человек, потому что складывалось впечатление, что за пределами лагеря началась война.
– Кто-то направил их гнев против чужаков, – сказал Хотмер, с мрачной сосредоточенностью точивший меч. – Если нас найдут, то разорвут на куски.
– Не будь глупцом, – сказал Агвальт. – Я не в первый раз вижу подобное безумие. Поверь мне, это как-то связано с Рыжебородым и его желанием править всеми. Может быть, он уничтожил другого претендента и теперь они празднуют.
И тут раздался громкий визг – казалось, он доносился от того места, где ярко полыхал фургон на фоне пурпурного вечернего неба. Вопль все длился и длился, пока не смолк.
– Что бы там ни случилось, не все пребывают в праздничном настроении, – сказал Эолейр.
– Ба. – Агвальт сплюнул в костер. – Ты ничего не знаешь о жителях луговых земель, человек короля. Так веселятся свободные всадники. Убийства и изнасилования их любимые развлечения.
«Не слишком ли ты собой гордишься, если ты сам вне закона и один из них? – подумал Эолейр, но оставил эту мысль при себе, продолжая смотреть в танцующее пламя. – Я никогда не рассчитывал на спокойную жизнь в последние годы своей жизни. Но клянусь Бриниохом и всеми богами, не хотел провести их среди убийц и безумцев. Я не хочу умереть возле озера в пустых лугах, чтобы стать кормом для мух».
– Мне нужно выяснить, что происходит, – неожиданно заявил он. – Мой король захочет знать.
Агвальт посмотрел на него и снова молча сплюнул в огонь. Плевок попал на камень и зашипел.
– Я лишь прошу тебя взять меня с собой, когда ты снова отправишься к ним, – продолжал Эолейр. – Свяжи мне ноги и руки, это неважно. Ты сказал, что хочешь получить за меня выкуп, а у меня обязательства перед Верховным королем и королевой. Они захотят узнать о том, что здесь происходит.
Агвальт ухмыльнулся.
– Мы никуда тебя не поведем, пожиратель кроликов, так что не пытайся играть в лису. Ты не принесешь нам пользы, если тебе перережут горло.
– Ты же сказал, что намерен получить за меня выкуп…
– Кусок за куском, если ты не заткнешь свой рот. – Взгляд Главаря разбойников был убийственным, но Эолейр решил, что за ним скрывается страх перед начавшимся вокруг безумием. – И король не будет знать, что ты мертв, пока я не пришлю ему твою голову.
Эолейр больше ничего не сказал, но почувствовал удовлетворение: ему удалось внедрить Агвальту идею, словно зерно. Если повезет, она даст ростки позднее, и тогда у него появится возможность использовать их плоды.
Вскоре к костру вернулся еще один разбойник. Он проигнорировал вопросы своих товарищей и сразу уселся рядом с Агвальтом.
– Что ты видел? – резко спросил Главарь.
– Что я видел? – разбойник покачал головой. Ему потребовалось некоторое время, чтобы подыскать нужные слова. – Чего я не видел? Они бегают там как бешеные, точно лошади, застигнутые пожаром. Брат сражается с братом, члены одного клана бьются между собой. Трижды я видел, как они дерутся насмерть с мечами и топорами в руках, и никто вокруг даже не смотрит в их сторону, потому что они заняты тем, что творят собственное зло.
– Проклятье, но в чем там дело? – нетерпеливо спросил Агвальт.
– Тот, кого звали Рыжебородым, мертв. Я не знаю, как – никто из тех, с кем я разговаривал, ничего толком не может объяснить, – но это как-то связано с тем, кого зовут Унвер, только теперь все называют его шан.
– Чума на всех них, – проворчал Агвальт. – И, если Рудур мертв, он это заслужил – пытаться подмять под себя все кланы и одновременно лизать задницу Наббану. Народ фургонов думает, что жить станет лучше, – пустые мечты.
– Но почему они все дерутся между собой? – спросил Эолейр.
Агвальт презрительно фыркнул.
– Они не все дерутся, – ответил он. – Клан Унвера и его друзья наверняка празднуют, их новые союзники пытаются его убедить, что они с самого начала его поддерживали. – Молодой разбойник снова сплюнул в огонь. – То, что ты сейчас слышишь, называется безумием перемен – время вспомнить старые обиды и решить их привычными методами, не дожидаясь мудрых решений клановых старейшин. Полагаю, они думают, что это и есть свобода. – Он нахмурился.
– Всякий раз, когда какой-нибудь новый выскочка заявляет о себе, люди фургонов приходят в неистовство, превращая луговые земли в опасное место для честных разбойников. Стоит ли удивляться, что я выбрал лучшую жизнь. – Его лицо просветлело. – И все же, если мы будем держаться от них подальше, они не станут нас искать. Сегодня ночью они будут убивать ненавистных родственников со стороны жены, воровать женщин и лошадей соседей, а не искать чужаков.
Эолейр восхищался тем, как чутко Агвальт чувствует опасность и возможную выгоду, но не мог успокоиться. Он не раз видел, как группы рассерженных людей превращались в вооруженную обезумевшую толпу, уничтожающую и сжигающую все на своем пути. Возможно, пьяные члены кланов не станут искать чужаков, чтобы расправиться с ними, но у них наверняка найдется какой-нибудь повод для ненависти, если они натолкнутся на отряд Агвальта.
– Чудовищно, – тихо проговорил Эолейр.
– Да. Внутри мы все такие, – сказал Агвальт. – Но сегодня раздают не только смерть. Когда начнется Зеленый сезон, родится много детей, и далеко не все против воли женщин. Я говорил о свободе, сейчас ты слышишь, какие звуки она издает, граф обитателей каменных городов, так что вспоминай об этом, когда будешь повторять, что любишь ее, как это делает большинство людей твоего народа. Слушай внимательно.
Разбойники потушили костер, предпочитая темноту незваным гостям, и по очереди стали охранять лагерь. И по мере того как ночь приближалась к рассвету, Эолейр изо всех сил старался не обращать внимания на вопли, стоны и раскаты хохота – казалось, веселились демоны, – ржали лошади и плакали дети.
«Если бы я верил в эйдонитский ад, – подумал он, глядя на далекие холодные звезды, – то мог бы поклясться, что я туда уже попал».
Порто не стал уходить далеко, чтобы выяснить, что происходит: то, что он видел вокруг, было слишком страшным и опасным. Но к тому моменту, когда он вернулся в лагерь, Левиас сражался не на жизнь, а на смерть.
Два воина клана заставили его встать спиной к дереву и отбиваться от атак. Один держал поводья лошадей, словно Левиас застал их за кражей. Оба бородача явно перебрали спиртного, но молодость и большие размеры с лихвой это компенсировали, и не вызывало сомнений, что они просто играют с Левиасом, прежде чем его убить.
– Ты очень похож на шпиона, – сказал один из них на ломаном вестерлинге. – Ты из Наббана, верно? Тебя послал герцог обитателей каменных городов?
Читать бесплатно другие книги:
