Доктор Джонс против Третьего рейха Тюрин Александр
И беглецы двинулись в путь. «Немцы совсем с ума посходили, — бормотал отец, — уже и стреляют по ночам. Ты слышал, Инди? Где-то здесь, рядом. Только я засыпать начал — разбудили, варвары. Я теперь, Инди, плохо сплю, страхи всякие появились. Вот и тебя чуть вилкой не ткнул…» Джонс-младший молчал, напряженно наблюдая за неуверенными перемещениями своего попутчика. Прямо скажем, незавидным членом пополнилась команда, но, к сожалению, выбирать не приходилось.
Путь закончился благополучно. Сын помог отцу вскарабкаться на подоконник, пихая его локтями и плечом в грузный зад, после чего тоскливо посмотрел на тянущуюся вдоль стены веревку. Чтобы развязать узел, нужно было возвращаться. Нет, возвращаться археологу не хотелось, поэтому он изо всех сил дернул кнут на себя. И узел освободился, оторвав у скульптуры часть стопы. Некоторые детали герма оказались сделанными из штукатурки. Семнадцатый век…
Как раз когда Индиана влез в лабораторию, ворвались эсэсовцы.
Их уверенность в своем праве подтверждалась автоматическим оружием.
— Всем стоять! — вразнобой гаркнуло несколько глоток.
Короткие стволы, защищенные толстыми кожухами, взяли под контроль каждого из присутствующих в зале. «“Остеррайхи”, принятые на вооружение в люфтваффе, — профессионально подметил археолог. — Хотя нет. Рожок с патронами справа, значит, система Бергмана-Мюллера. Калибр 9 миллиметров, фирма Вальтера…» Забавные мысли, особенно когда тебя обыскивают.
Джонса-младшего решили обыскать первым — ухмыляющийся громила, стянутый мундиром максимального размера, подошел вразвалку и принялся последовательно изымать у пойманного шпиона все металлическое.
Лишь одно живое существо продолжало заниматься тем, чем занималось и раньше. Жертва нацистских экспериментов, не обращая на окружающее ни малейшего внимания, вытаскивала из своего тела иглы, превращаясь в нечто похожее на мужчину. Мужчина уже не лежал, а сидел, скорчившись, на операционном столе. Каждая игла давалась ему с мукой, которую он не мог выразить иными звуками, кроме мычания. Вероятно, он испытывал и столь же сильное наслаждение, выкладывая эти инструменты один за другим рядом с собой. Жутковатые штуковины больше напоминали портновские шила — только острие длиннее и ручки короче.
— У девки был парабеллум! — счастливым фальцетом прокричал «исследователь» болевых китайских точек. — Ее обыщите, ее!
Зря он напомнил о себе. Мужчина на столе встрепенулся, словно вспомнив о чем-то, взял в горсть сразу три шила и с удовлетворенным клекотом вонзил их в горло своему мучителю.
И тут же тяжкий грохот потряс пространство лаборатории. Эсэсовцы возле двери не растерялись, запустили смертоносные машинки, направив их в сторону операционного стола. Строптивую жертву отшвырнуло к окну — его пытка кончилась. Зато не повезло Курту Коппи, он ведь до сих пор послушно располагался около стола. Дежурного по питомнику убили не мгновенно, он успел понять, что произошло.
Индиана также не растерялся: короткого удара было достаточно, чтобы обыскивающий его громила согнулся в низком поклоне, а оружие перешло в руки профессора. Рычажок-предохранитель был спущен, система полностью готова к работе. Бергман-Мюллер имеет оригинальное спусковое устройство — нажимаешь на верхнюю часть крючка — стреляешь одиночными, нажимаешь на нижнюю — стреляешь очередями. Чтобы убрать с дороги тех, которые загораживали дверь, Джонс-младший нажимал на нижнюю часть. Затем направил свинцовую струю на тех двоих, которые осматривали в противоположном углу тело профессора Ойленбурга. А для громилы, хватающего воздух на полу под ногами, хватило одного выстрела — последнего.
Сладко пахло порохом. Лилиан повизгивала, сев на корточки и закрыв голову руками. Прерывисто сипел выпускник Оксфорда, Гейдельберга и Сорбонны, специалист по древнему Китаю, медленно умирая.
— Что ты наделал? — смятенно спросил Генри Джонс-старший. — Ты же их всех поубивал!
— А чтобы впредь не нарушали международных обязательств! Я им не британское правительство,[34] — легко оправдался Индиана, хватая отца за руку и увлекая за собой. — Согласно Версальскому договору Германии запрещается производить оружие калибром девять миллиметров, и уж тем более машин-ганы.
Попутно он перехватил, мечущуюся перепуганную Лилиан. Группа из трех крайне возбужденных беглецов вывалилась в коридор. Лучшим способом выбраться из нацистского замка был все тот же подземный ход, даже не лучшим, а единственным, однако обратный путь сразу не заладился.
Навстречу спешила другая группа. Трое вооруженных мужчин, впереди которых — женщина. Индиана, конечно, без колебаний принял бы бой, поскольку на его стороне была внезапность и воля к победе, но…
Женщиной оказалась Эльза Шнайдер.
«И ее поймали! — заметалась мысль археолога. — Ведут на допрос к кому-то!..» Секунды промедления хватило, чтобы немцы сориентировались. Мужчина, шедший по центру, схватил Эльзу, прижал ее к себе, закрывшись от возможного огня, и приставил к ее шее пистолет.
— Инди! — заверещала женщина. — Инди, спаси меня!
Двое других эсэсовцев угрюмо прижимали к бокам приклады, а стволы направляли на одинокого воина.
— Вы Джонс-младший? — спокойно уточнил главный из немцев — тот, который держал Эльзу. Это был офицер явно не мелкого чина.
— Здесь нет младших, — выцедил Индиана.
— Как угодно. Вам все равно придется положить пушку на пол, иначе фройляйн умрет сейчас, а вы — сразу за ней.
— Инди, пожалуйста… — всхлипнула Эльза.
Вдруг вмешался сэр Генри:
— Она же эсэсовка, Инди! Что за спектакль?
— О, Инди… — тряслась доктор Шнайдер. — О, пожалуйста…
И доктор Джонс опустил оружие.
Напряжение встречи несколько спало.
— А теперь вы нам скажете, Джонс, где спрятали дневник своего отца, — надменно заулыбался немец. — Скажете, не правда ли? — он нежно повел стволом пистолета по прелестной женской шее и пошевелил пальцем, лежащим на спусковом крючке.
— Инди, — встревожился отец, — она эсэсовка, не верь им!
Доктору Джонсу не часто в жизни хотелось заплакать. Сейчас — как раз тот случай. Эльза ведь из-за него попала в плен к изуверам-нацистам, потому что она любит его. Да, любит, пусть и безответно. Настоящая женщина, абсолютно преданная — помчалась вслед за любимым в Австрию, очевидно, на поиски неведомого замка Грумм, тут ее и схватили…
— Где дневник? — напомнил офицер.
Что есть бумажки против жизни дорогого человека? Ответ на подобные вопросы очевиден. Доктор Джонс, не колеблясь, достал из-под мундира вожделенную тетрадь.
— Ты привез мой дневник сюда? — заорал отец вне себя от гнева.
Эльза отреагировала не менее бурно:
— Он всегда таскал дневник с собой! — она захохотала, неожиданно и гулко. — Вот, оказывается, как просто!
Индиана потерял способность дышать. Доктор Шнайдер воспользовалась этим. Сыгранный немцами этюд на тему «Заложник в руках убийцы» обрел неожиданный финал: женщина, сделав два шага, вынула тетрадь из обмякших пальцев героя.
— Мы полагали, что вы прячете эти документы в каком-нибудь надежном месте, — добродушно объяснил офицер. — Нам в голову не приходило, что вы настолько глупы, чтобы…
— Ты осел! — снова заорал Джонс-старший. — Для чего, спрашивается, я убегал в Стамбул, для чего переправлял записи в Штаты?!
И снова заговорила Эльза — холодным, незнакомым, словно чужим голосом:
— Вы мне жаловались, Инди, на свое невезение. Оказывается, это правда. Вы, конечно, не предполагали, что солдат в подвале старой башни может очнуться…
— Гюнтер очнулся? — обрел голос и доктор Джонс. — Не может быть, я же его…
— Нет, он жив. Бедняга замерз на холодном полу, вы зря его голым оставили.
— Мы вам очень благодарны, профессор, за подземный ход, который вы обнаружили, — откровенно забавляясь, добавил офицер. — Надо признать, вы прекрасный специалист. Как начальник всего этого заведения, я искренне сожалею, что вы не мой сотрудник.
— С архивами работать не умеете, — буркнул Индиана. — Значит, вы и есть Урбах?
— Оберштурмбанфюрер Вольфганг, — представился эсэсовец. — Фон Урбах отвечает за всю научную часть, так что с подземным ходом — его недоработка. Не поверил он в древнюю легенду. А моя компетенция — люди и техника.
Эльза вернулась к оберштурмбанфюреру Вольфгангу и изящным жестом отдала ему дневник Генри. Затем улыбнулась, глядя Индиане в глаза, — ее улыбка предназначалась только ему:
— Кстати, Инди, это и есть мой жених, — она обняла Вольфганга за стянутую черным сукном талию. — Это мой Вернер. Вы, кажется, хотели с ним познакомиться?
— Кто вы, Эльза? — хрипло спросил Индиана. — Что вы за дьявол?
— Ты слышишь, Вернер? — подтолкнула она офицера, в ее немецком языке не было и тени швейцарского акцента. — Вот это настоящий комплимент даме, учись! Нет, Инди, я не дьявол, а всего лишь обершарфюрер СС.
— Мы тебя обязательно повысим, — сказал Вольфганг, рассеянно листая тетрадь. — Господа, пройдемте ко мне в кабинет, в коридоре как-то неуютно беседовать.
Солдаты окружили пленников и грубо подтолкнули их прикладами. Солдат к тому времени изрядно прибавилось: кто-то выносил трупы, кто-то осматривал разбитое оборудование, кто-то бегал с ведрами и шваброй. Замок наполняла нормальная деловая суета.
— Жених, значит… — пробурчал Индиана по-английски. — Красавец. Особенно хороша фуражка…
— Руководство дало разрешение на брак, — мило подтвердила Эльза. — Месяц пришлось ждать, так у нас принято.
Кабинет был здесь же, на пятом этаже. Когда входили, Индиана продолжал размышлять вслух:
— Без разрешения руководства, значит, случки здесь не допускаются…
— Что вы сказали? — вежливо обернулся Вольфганг.
— Я сказал, что теперь мне ясно, зачем вы обшаривали Старфорд, Чикаго и Венецию.
— Это не мы, — обиделся начальник замка. — Такими вещами занимается Шестой отдел.
— Хорхер, — скривился Индиана. — Ненавижу.
Эльза улыбнулась, входя следом:
— Вернер ревнует меня к Шестому отделу РСХА. Ему трудно смириться, что он не распоряжается мной безраздельно, поскольку мой шеф не партайгеноссе Вольфганг, а партайгеноссе Хорхер. Правда, дорогой?
— Надеюсь, после бракосочетания все изменится, дорогая? — самоуверенно предположил Вольфганг. Он вновь повернулся к пленникам. — Итак, вам уже что-то ясно, герр Джонс-младший?
— Вы гонялись за картой, — сказал «младший», постаравшись не заметить оскорбительного обращения. — И вы ее добыли. Отправную точку маршрута вы также знаете, благодаря усилиям одной обворожительной сотрудницы, так что счастливого пути. До встречи в Храме Чаши.
— Шутите, — понял оберштурмбанфюрер. — Люблю огорчать достойных соперников. А теперь смотрите, сэры, что я делаю.
Посмеиваясь, он вытащил из кармана зажигалку. Дневник старого профессора он взял за уголок — вытянутой рукой, не обращая внимания на посыпавшиеся листики, — а свободной рукой извлек из зажигалки огонь.
— Зачем! — в ужасе вскрикнул старик. — Не надо!
Он хотел броситься вперед, но те, кому положено, схватили его за локти.
Тетрадь загорелась неохотно, сонно, однако пламя настойчиво стремилось вверх, и через несколько секунд разбуженная бумага задвигалась в предсмертном танце. Офицер следил за этой агонией взглядом хищника, а когда пальцам стало горячо, бросил чадящий сгусток на каменный пол.
— Столько лет работы… — прошептал Джонс-старший.
— Не позорься, отец, я тебе другой дневник подарю, — спокойно сказал сын, глядя почему-то на Эльзу. — Лучше прежнего, не интересный для этого сборища воров и невежд.
— Какой же? — перестал улыбаться герр Вольфганг.
— С чистыми страницами. Уверен, вам не понравятся жесткие листы нового дневника, потому что мягкая туалетная бумага намного приятнее. Кстати, я, как и мой отец, не понимаю причин вашего поступка.
— Очень просто, Джонс-младший. Дневник разыскивался вовсе не для того, чтобы получить информацию, а наоборот, чтобы подобной информации нигде и ни у кого больше не было.
— Варварство! — наконец догадался Индиана. — «Готический» в переводе означает «варварский», а вы ведь поклонники всего готического. Как я забыл? Культ разрушения, мощи, культ огня в руках героя… Знаете, меня всегда удивляла и забавляла любовь нацизма к архаике, постоянное обращение к древним символам.
— Культами занимаюсь не я, а другая служба, — хмуро возразил Вольфганг. — У вас еще будет возможность подискуссировать на эти темы с Урбахом или, например, с Хорхером. Хотя дискуссии с добрейшим Отто обычно плохо заканчиваются… Я, пожалуй, сделаю себе приятное, раскрою служебную тайну. Дело в том, что ваш отец попал в поле зрения наших специалистов гораздо раньше, чем он предполагает.
— Речь обо мне? — вскрикнул Генри, оглядывая присутствующих. — Инди, ты что-нибудь понял?
— Они твой дневник давным-давно скопировали, — объяснил Индиана. — В том числе разработанную тобой карту. А теперь уничтожили оригинал, вот такая служебная тайна. Только как быть с остальными оригиналами, господа, с настоящими — в архивах, в музеях?
— Все уже уничтожено, Инди, — виновато сказала Эльза. — Не сердитесь, сэр Генри, но так было надо.
Лицо старика посерело:
— Что, и плита? — В горле его заклокотало.
— Обе плиты, Генри, уничтожены обе плиты. Мы с вашим замечательным сыном нашли недостающую вторую часть.
Наступило неожиданное затишье. Джонс-старший с трудом глотал горячие новости, одну за другой, и запить их было нечем. Джонс-младший ни на мгновение не выпускал из поля зрения охранников, напрягая и расслабляя мышцы. Лилиан с ненавистью смотрела на Эльзу, крепко сжав губы.
— Ты сделал это, Инди? — тихо спросил отец. В его голосе дрожал недоверчивый восторг. — Ты сделал?..
Ради подобного вопроса стоило сорок лет месить грязь на дорогах, сражаясь с навязчивыми воспоминаниями детства, беспрерывно доказывая что-то себе и научной общественности.
— Александретта, — просто ответил Индиана.
— Александретта! — прокричал Генри Джонс, чуть ли не подпрыгнув. — Ну, конечно, Александретта! — словно в его голосовых связках крутанули рукоятку громкости.
Оберштурмбанфюрер поморщился.
— Кстати, почему молчит ваша спутница, Инди? — вдруг поинтересовалась доктор Шнайдер, резко меняя тему. — Это и есть та самая женщина, которую вы искали?
— Она слишком хорошо воспитана, что разговаривать с подобными… — сказал Индиана, — с подобными…
Доктор Шнайдер обошла Лилиан кругом, скептически разглядывая ее.
— Ну-ну, продолжайте. Меня начинает терзать любопытство: неужели она более темпераментна в постели, чем я?
— Ты что, с ней спал? — Лилиан наконец не выдержала. Впрочем, голос ее был ровен.
Эльза холодно засмеялась:
— Итак, это ВАША ЖЕНЩИНА, доктор Джонс… Нет, милая мисс, он со мной не спал. Все наоборот: то я не давала ему спать, то он мне. Сейчас трудно вспомнить детали, потому что моя бедная голова в тот момент была как в тумане, настолько сильные я испытывала ощущения. Мне было хорошо с вашим Инди, милая, и ему со мной тоже…
Герр Вольфганг неуловимо дрогнул лицом.
— Кот! — взвизгнула Лилиан. — Похотливый кот! — она уже не смотрела на Эльзу Шнайдер — только на доктора Джонса, только в его трусливо забегавшие глазки. — Каким был, таким и остался! Что десять лет назад, что сейчас! Тварь ты, каких свет не видел! А я еще ждала его, думала о нем, плакала, дура, о-о, как я ошибалась!..
Эльза не прерывала ее, слушая с явным удовольствием, и продолжила, когда вновь стало тихо:
— А вам, Инди, я вот что скажу. Ваша мисс Кэмден до сих пор жива по одной-единственной причине: она чем-то приглянулась фон Урбаху. Вижу, вы понимаете правильно. Да-да, вкусы у него такие же плебейские, как у вас. К сожалению, Райнгольд чрезвычайно занятой человек, ему всегда не хватает времени на женщин, но когда он хоть чуть-чуть освободится, ваша шлюха получит долгожданную порцию грубоватых тевтонских ласк, все эти щипки и шлепки по заднице.
— Сама ты шлюха! — захлебнулся яростью Индиана. — Думаешь, я не догадываюсь, для чего ты затащила меня в свою квартиру? Чтобы твои коллеги-псы могли спокойно допросить Маркуса и обыскать номера гостиниц!
Доктор Шнайдер не обратила на это обвинение никакого внимания.
— Уведите ее обратно в «питомник», — скомандовала она солдатам, указав на Лилиан.
— Увести! — нервно подтвердил Вольфганг, демонстрируя, кто здесь начальник.
Мисс Кэмден покинула кабинет со словами:
— Пожалуй, я с радостью отдамся садисту Урбаху. После того, что ты со мной сделал, Индиана Джонс, знать тебя больше не желаю. Надеюсь, Урбах найдет для меня ящик-другой виски, чтобы я покрепче про тебя забыла.
Не просто сказала, отчеканила каждое слово — с выстраданным презрением. В общем, красиво ушла.
А доктор Шнайдер плавно подплыла к своему жениху, чтобы сообщить утомленным шепотом:
— Надеюсь, ты не поверил, любимый, что я была близка с этим янки?
В очередной раз она преобразилась, деловая, подтянутая, недоступная женщина.
— Ты их поссорила, — криво усмехнулся тот. — Поздравляю с успешным выполнением задачи.
И почему-то посмотрел на младшего Джонса — внимательно, оценивающе, словно на соперника перед боксерским поединком.
— Все для твоего друга Урбаха. Недурной был спектакль?
— Ты дьявол, — нежно прошептал Вольфганг ей в ответ.
— О, как приятно это слышать…
Нежность оберштурмбанфюрера была натянутой, не слишком естественной.
4. РАЗГАДКА ВСЕХ ТАЙН — ЛУЧШЕЕ СРЕДСТВО ОТ СОНЛИВОСТИ
Отца и сына заперли в комнате без окон, что было истинным актом гуманизма. Ничто так не мешает жить, как искушения. Семейству Джонсов не оставили ни одного искушения, которое могло бы толкнуть свободолюбивых ученых на необдуманные поступки: дверь была под сигнализацией, а снаружи кто-то дежурил, несмотря на глубокую ночь.
Гуманизм новых владельцев замка проявился и в том, что пойманному в плен лазутчику отдали его же одежду, брошенную в подвале башни-донжона. Мало того, просто-таки заставили переодеться в цивильное, забрав черную эсэсовскую форму. Даже шляпу принесли. Вместе со шляпой к Индиане вернулась часть душевных сил, а то ведь совсем тоскливо было. Он даже прервал свои размышления о том, как ему не везет, и принялся беседовать с отцом.
Вопросы его были точны и логичны. Да и суть происшедшего оказалась проста и легко понимаема. Отец случайно раскрыл, что ассистентка Эльза Шнайдер связана с нацистами, после чего понял вдруг, что за ним следят. Он растерялся, не зная, как поступить. Он ведь всегда опасался, что немцы когда-нибудь обратят внимание на его персону, поскольку проводимые им изыскания напрямую затрагивали их интересы. Опасался, но раздраженно гнал от себя подобные мысли, чтобы не отвлекали от работы. И вот это случилось.
Для начала отец решил спасти дневник. Разумеется, он и вообразить себе не мог, что немцы уже скопировали самые секретные его записи…
(«Они все сожгли, Инди! — взгрустнул отец. — Все пропало, я ничего не сумею восстановить!» «Отнюдь нет, сэр, ничего не пропало, — раздраженно отмахнулся Индиана. — Я помню содержание дневника дословно. Что касается карты, из-за которой ты переживаешь больше всего, то вот здесь находится ее детальнейшая копия, — он постучал себя по лбу. — У меня фотографическая память на такие вещи…»)
Итак, отец отправил Эльзу из библиотеки со сложным поручением, чтобы она не скоро вернулась, а сам сбежал из Венеции на остров Лидо, в аэропорт. Там он сел на первый же рейс и отбыл. Рейс оказался в Стамбул.
Он собирался переправить дневник через американское консульство, даже позвонил секретарю, проконсультировался, но вовремя передумал — такой способ привлекал слишком много внимания. В результате просто послал бандероль по почте. Не теряя взятого темпа, из того же почтового отделения он отправил телеграмму в Непал, на адрес Лилиан Кэмден. Потому что вторым пунктом в его плане стояло спасение части головного убора бога Ра, иначе говоря, «кулона», который хранился у его бывшей ассистентки. Заодно он рассчитывал по приезде в Непал заняться поисками одной штуковины («Камня, отмеченного Божьим Светом», — кивнул Индиана…). Давно Генри Джонс об этом мечтал, даже материал кое-какой собрал по этой любопытной проблеме. Однако немцы не позволили реализоваться ни одному из намеченных пунктов плана: буквально через час после возвращения в гостиничный номер к отцу пришли гости, и следующим его воспоминанием был уже замок Грумм… («Отец, почему ты сначала решил, что камни следует искать в Сирии, а потом понял, что это индуистские камни Шанкары?») Простой вопрос, и несложный ответ. Сказано: «Камень находится в Голове Змея», то есть, очевидно, в головной части какого-то географического объекта с изгибающимся рельефом. Таким объектом может быть, например, река. Отец начал поиски неведомого «Змея» с Ближнего Востока, и вскоре наткнулся в одной из древних карт на речушку с названием Офидия, что по древнегречески как раз и означает «змея». Река располагалась на территории нынешней Сирии, сменила название на Аль-Кахир и полностью высохла, сохранилось только потрескавшееся русло. Так появился «сирийский вариант». Но отца смущало одно обстоятельство: в Сирии никогда не существовало культа камней. Червячок сомнений постоянно точил профессора Генри Джонса. («Точнее, Орлоффа», — отметил Индиана; но о столь странном псевдониме следовало поговорить отдельно.)
Однажды к Генри Джонсу зашел в гости некий Фергюссон, муж Лилиан, — тогда еще муж. Профессор был с ним знаком, поскольку имел возможность лично наблюдать начало красивого романа мисс Кэмден с бравым офицером Его Величества. Этот истеричный человек заявился к нему якобы просто так — попрощаться, отправляясь к месту нового назначения. Он принялся жаловаться на свою жену, которая отказалась ехать с ним в Родезию (позже обнаружилось, что все с точностью до наоборот), и, мало того, обобрала мужа чуть ли не догола. Тут стала ясна истинная цель визита: шотландец просил денег в долг. Дело, кстати, было в Париже. Профессор пожалел человека, выписал ему чек (с тех пор не видел своего должника), угостил его виски — и потекла задушевная беседа двух одиноких мужчин. Подробности ее совершенно неважны, кроме одной. Продолжая жаловаться, теперь уже на свою гималайскую жизнь, Фергюссон упомянул в числе прочих диковинок о поездке по делам службы на север Индии, в гости к новому радже Дхангархи. И достаточно ему было описать место, где расположен дворец раджи, как в мозгу профессора будто что-то включилось…
(Увлекшись рассказом, отец не сразу сообразил, что сын слишком уж компетентно задает вопросы. «Постой, младший, откуда ты знаешь про Сирию и про камни Шанкары?» — «Ты же сам сделал пометку на французском апокрифе. И не называй меня младшим!» — «Так ты и про апокриф тамплиеров знаешь?» — «Гораздо хуже, что о нем знаю не только я». — «Чепуха, у немцев нет точного текста, я вовремя выбросил свою копию в Стамбуле. Они всего лишь знают о его существовании и о примерном содержании — с моих слов». — «Я понимаю, что Хорхер вытряс из твоей головы вместе с песком и все остальное, отец. Но Вольфганг ясно сказал: они очень давно за тобой следили. Значит, у них была возможность украсть все, что им нужно. Не обольщайся, отец, у немцев есть текст твоего апокрифа, и, кстати, об этом самом средневековом документе…»)
Разговор об апокрифе не получился — ни кстати, ни некстати. Сэр Генри Джонс в этой части ночного выяснения отношений говорил невнятно, отвечал уклончиво, ссылался на плохую память, в общем, странный маразм вдруг одолел его голову. Правда, человек он был пожилой, к тому же невыспавшийся… Однако Индиана слишком хорошо помнил своего родителя, чтобы не увидеть очевидное — тот что-то недоговаривал, а попросту скрывал. Наверное, старый дурак в очередной раз трясется над научным приоритетом, понял Индиана. Иначе как объяснить его сдержанность, да еще в такой ситуации? Профессиональное недоверие к коллеге-сопернику, что может быть естественнее?
Да, профессор Генри Джонс проявлял большой интерес к ордену тамплиеров, американская разведка не ошиблась. Потому что эта тема была впрямую связана с происхождением древнего документа. Ну, прежде всего сформулируем с предельной ясностью — текст документа подлинный. Известный в прошлом профессор не позволил бы себе связаться с фальшивкой, и не надо ухмылок, не надо! Во-вторых, написал его ясновидец — настоящий, без дураков. Только не будем называть имен, договорились? Как ни относись к проблеме так называемого ясновидения, но тот парень, автор апокрифа, при жизни почитался именно как прорицатель, что есть установленный научный факт. Он не принадлежал к разгромленному ордену тамплиеров, хотя и разделял их дуалистические взгляды на мир, искренне веря в вечную борьбу двух начал, доброго и злого. Однако его казнили, поскольку в религиозные взгляды на мир органично входили и политические взгляды. Вот такой средневековый сюжет… Короче говоря, Индиана решительно не понял, чем же сочинение ясновидца так заинтересовало отца. Даже если предположить, будто отец поверил в истинность древнего предсказания, отнеся его к новейшей истории двадцатого века — что само по себе странно для столь рационального человека, — все равно поступки старшего Джонса необъяснимы. Утверждение ясновидца, будто «Сила Божьих Заповедей» сокрушит «посланца Антихриста», принявшего облик вождя гуннов, есть иносказание, нельзя же это понимать буквально! Но ведь нелепый интерес отца носил отнюдь не теоретический, а явно практический характер… Краткие объяснения закончились неожиданной репликой:
— Жаль, что немцы получили «кулон».
Голос Генри был полон душевной муки.
— Немцы в Непале ничего не получили, — спокойно возразил Индиана.
— Как не получили? — старый профессор на мгновение вспыхнул безумной надеждой. — Лилиан же схватили!.. — и вновь погас. — Не утешай меня, мой мальчик, я прекрасно знаю, по чьей вине бедняжку привезли из Непала в Германию. Я же им все выложил, Инди. Они так долго и нудно выспрашивали… Гадость какую-то заставили выпить…
— Тебя опоили?
— Кошмарное какое-то вещество. Наркотик какой-то, из-за него я полным болваном сделался… (Индиана не стал шутить по этому поводу, только счастливо заулыбался, ведь улыбка была не видна во мраке камеры.) Я плохо помню тот период, Инди, с рассудком что-то непонятное происходило. Всего пару глотков сделал, и немцы сразу хорошими показались. В общем, тогда я и рассказал им все, что знал, добровольно. Пришел в себя постепенно, через месяц…
— Немцы в Гималаях ничего не получили — повторил Индиана со сдержанной гордостью. — Ни «кулон», ни Лилиан, ни даже камни Шанкары. Я успел раньше, неизвестно почему. Возможно, они просто включились в орбиту моей хронической невезучести.
— Что-то я не понимаю, Инди… — сказал отец после паузы. — Ты был в Непале?
— И в Индии тоже. Это долгая история, не хочется вспоминать. Но ты зря переживаешь. Когда ты все выложил немцам — не знаю, правда, что именно, — мы с Лили были уже далеко от Кхорлака. Спасибо майору Питерсу, царство ему небесное. А Лили они нашли вовсе не из-за того, что ты стал болваном, а потому что следили за мной от самого Чикаго, это очевидно.
Индиана замолчал, закончив свои признания. Он так и не сообщил, что держал Шиву-лингу в руках, да не в единственном экземпляре, а комплект из трех камней. Нечего ему было сообщить. Индиана не терпел хвастливых рыбацко-охотничьих историй, в которых рассказчику для большей убедительности не хватает размаха рук. Если бы он мог не рассказать, а показать — другое дело. Сунуть отцу под нос хотя бы один из «камней, отмеченных Божьим Светом» — красивый был бы жест. А так… Нет научного результата — нет и ошеломляющей истории.
Отец также молчал некоторое время, размышляя. Наконец из темноты послышался его выразительный голос:
— Вот ты сказал «следили», и я вспомнил кое-что. Живя в этой тюрьме, я имел хорошую возможность проанализировать свои ошибки. И я понял, что мою борьбу раскрыли именно в то время, когда я целиком погрузился в раскрытие секретов, связанных с местонахождением чаши Грааля. То есть не так уж и давно.
— Твою борьбу? — переспросил Индиана. — Какую борьбу?
— Мою борьбу с нацизмом, — веско ответил отец. Он был серьезен. Серьезен с большой буквы. Очень Серьезен. Однако сын не пожелал принять торжественность момента:
— «Моя борьба»?.. — выдавил Индиана, — «Майн Кампф» Генри Джонса… — смех не давал ему нормально говорить. — Не слишком ли большую ношу ты на себя взвалил?
Отец с поразительным смирением воспринял непочтительную реакцию сына. И даже вдруг согласился:
— Да, Инди, ты прав. Столько лет отдано всему этому. Можно сказать — жизнь. Забросил работу в университете, о чем иногда жалею, оставил официальную науку. Они там, в Чикаго, наверное забыли про меня. Псевдоним был вынужден взять, потерял свое имя…
— Ты не только работу забросил, — сказал Джонс-младший. — И не только имя потерял. Вспомни про жену хоть раз. Испоганил моей матери жизнь, а потом убил ее… это ведь, ты ее убил! И теперь ноешь.
Не хотел он этого произносить. Крепко держал в себе, стискивал во рту зубами. Вырвалось.
Рука отца пронзила окружающий мрак и безошибочно нашла щеку сына, выдав ему звонкую пощечину.
— Зачем вообще было жениться, если уж решил зарыться по лысину в книги? — спросил Индиана, потирая ушибленное место. — А в перерывах между занятиями гоняться, как петух, за молодыми доверчивыми курочками. Небось, обещал им хорошие оценки на экзаменах.
— У меня тогда не было лысины, — невозмутимо сказал Генри. — И я прошу тебя помнить, хотя и не настаиваю, что если бы не моя женитьба на твоей матери, ты бы не появился на свет.
На такой резонный довод возразить было нечего. Сын вновь замолчал, проклиная собственную слабость. Кто-кто, а он хорошо знал, что пытаться прошибить броню отца с помощью словесных упреков — пустая трата творческих сил. Старик наверняка уже забыл о брошенном ему обвинении и вернулся к мыслям о вечном — прошедших секунд вполне достаточно.
Оказалось, все не так.
— Знаешь, ты прав, к сожалению, — с тихой горечью признал Генри. — Я… как бы тебе объяснить… Когда я привез ее из России, я должен был уделять ей больше внимания. Но я даже представить себе не мог, что она так страдает — молодая, сильная, как медведица. Что она начнет решать наши проблемы кулаками…
Индиана ждал, застыв от удивления.
— Думаешь, она только меня побивала? Да она просто излупцевала одну из моих… как бы сформулировать… тогдашних пассий! На больничную койку уложила. И в придачу — ее родню, сбежавшуюся на крик… в также двух полисменов… Кто мог подумать, что даже небольшое тюремное заключение закончится быстротечной чахоткой…
— Ты должен был подумать, отец. А ты был заурядным бабником.
— Отчего же заурядным…
— Мама спасла тебя там, в Сибири, когда ты искал Золотую Бабу и чуть не погиб в тундре. Она доверилась тебе, когда покинула родину, сопровождаемая одним лишь кузеном. И для нее, привыкшей к просторам, существование в клетке, конечно, было невыносимым.
— Мой мальчик, я хочу тебе сознаться… В общем, я жестоко виноват перед твоей матерью. И прошу у нее прощения. Я знаю, она меня сейчас слышит… Мария, Маша, прости!
Старый Джонс произнёс последние слова по-русски.
И в камере как-то сразу стало уютно. И как-то сразу возобновилась задушевная беседа близких родственников, не беседовавших по душам ни разу в жизни…
— Кстати, о псевдониме. Зачем было усложнять себе жизнь?
— А как же иначе? Включаясь в этакую гонку, бросая все, сжигая за собой мосты, необходимо подумать о безопасности и себя, и дела.
— Отлично! Твое инкогнито было легко раскрыто черными силами, с которыми ты решил бороться, зато оказалось непреодолимым препятствием для друзей и соратников.
— Да, неловко получилось.
— «Неловко»! Почему Александер Орлофф? Что за блажь такая — присваивать имена умерших родственников?
— Возможно, мой мальчик, это была одна из самых серьезных ошибок. Когда тревожишь умерших, дело может принять самый неожиданный оборот… Знаешь, Инди, в последнее время я сделался ужасно суеверным, самому иногда стыдно…
Отцу было стыдно. Ну, просто не придумалось ничего другого, какие имена ни перебирал — все казалось фальшивым, непристойным. Да и не было желания тратить время на такой пустяк, как придумывание псевдонима, вот и взял первое имя, которое на ум пришло. Эл Орлофф был отличным парнем — имеется в виду настоящий Александер Орлофф, двоюродный брат миссис Джонс, владелец магазинчика игрушек в Старфорде. Талантливый механик, обладатель изумительных рук. Жаль его, умер он плохо, спился от несчастной любви…
— Бывает же, — посочувствовал Индиана Джонс, который, разумеется, никогда бы не спился из-за какой-то там любви. — Он был ей совсем безразличен, да?
— Я подозреваю, — сказал отец, — что эта женщина тоже была к Элу неравнодушна, весьма неравнодушна.
— Так в чем же дело! Даже если женщина замужняя, не вижу препятствий, чтобы…
— Все не так просто, мой мальчик, — оборвал его отец. — Орлофф как раз и запил в тот год, точнее, в тот месяц, когда с твоей мамой случилось это… Если точнее, запил всерьез. Как русский, он основательно пил и до того, вспоминая покинутую родину. Видишь ли, твоя мама и была той женщиной, которую он любил, и, кроме нее, у Эла здесь не было близких людей.
Индиане внезапно расхотелось задавать вопросы. Почему-то ощущалось, как толкается сердце — напряженно, торопливо. Мозг помимо воли принялся сопоставлять дату родительской свадьбы с датой рождения малыша Джонса…
Чтобы отогнать вырвавшиеся на свободу призраки прошлого, Индиана поинтересовался: как появилась статья по египтологии, подписанная фамилиями Орлофф и Кэмден.
Ну, статья. А что особенного? Ассистентка оказала профессору большую помощь. («Все понятно… — скорбно вздохнул сын. — Интересно, какими способами молодые девушки помогают пожилым мужчинам?» «Стыдись, мальчик! Она же мне несколько ночей учетные карточки перебирала…») И хотя в статье нет ни одного слова, написанного рукой Лилиан, а материал был подготовлен к печати уже после того, как она уехала с мужем в Непал, научная этика не позволила обойтись без ее фамилии. Во всяком случае, свадебный подарок в виде части головного убора статуи бога Ра, принесенный профессором своей ассистентке, выглядит гораздо более странно…
Кстати, зачем вообще нужен «кулон»? В чем его ценность — кроме, конечно, исторической?
— «Кулон» нужен для того же, для чего и «камень, отмеченный Божьим Светом, — загадочно объяснил отец. — Без обоих этих предметов не отыскать другой предмет, куда более ценный.
Отец полагал, что «объяснил загадочно». Но Индиана мгновенно вспомнил: «…без камня, отмеченного Божьим Светом, не найти сокрытого от глаз Ковчега со Скрижалями Завета…». Вспомнил и развеселился — неужели ты собираешься разыскать ТАКОЕ? Вот, значит, откуда взялась наивная скрытность, вот что питало болезненный интерес к апокрифу тамплиеров? Ну и мечты! Ну и размах! Сначала Чаша, а потом, потом…
— Перестань паясничать, — устало попросил отец. — Тебе только бы посмеяться, когда все рушится.
— Как же так? — спросил Индиана, перестав паясничать. — Затеваешь дело невероятной сложности и доверяешь совершенно посторонним людям.
— Ты имеешь в виду себя?
— Ренара. Помнишь такого француза, этого ничтожнейшего из научных консультантов?
— А что Ренар? Квалифицированный и порядочный историк, не понимаю…
— Как вы познакомились?
— Случайно. Мы с ним заказывали одни и те же наименования в парижских библиотеках. Ренар ведь тоже был увлечен тайной Грааля. Но манускрипт монаха из Анже обнаружил я, только я!
— Ты обнаружил манускрипт, — сердито согласился Индиана. — Зато Ренар, тварь продажная, обнаружил тебя, и неизвестно, кому повезло больше.
Отец не стал спорить. Он зашевелился на полу, кряхтя и почмокивая, затем спросил, сменив неприятную ему тему:
— Давно хочу услышать твой рассказ: каким образом ты проник в подземелье, где было захоронение второго брата-рыцаря?
Индиана ответил неохотно:
— Ничего интересного, сэр. Через вход проник, как же еще.
— Я никак не мог открыть этот проклятый вход. Очевидно, где-то был спрятан механический стопор. Ты догадался, где?
— Пол продолбил, вот и все.
— Что? — поперхнулся Генри Джонс.
Наступила театральная пауза.
— Про-дол-бил? Изувечил такое прекрасное сооружение? — Он вдруг пронзительно закричал: — Как ты посмел, щенок?!
— А ты! — полыхнул фамильной яростью Индиана. — Как ты посмел называть меня своим ассистентом? Это же надо додуматься! Мало тебе было Лилиан и Эльзы?
Несколько мгновений комната беззвучно кипела, однако до рукоприкладства дело так и не дошло. То ли силы у собеседников иссякли, то ли воспитание остановило. Молчаливый поединок проиграл сын, поскольку он подал голос первым:
— Кстати, о докторе Шнайдер. Как ты расколол, что она нацистка?
— А? — переспросил отец, будто не понял вопрос.
Читать бесплатно другие книги:
