Изнанка Палий Сергей
– На шпиль. Вообще-то он должен был гнаться за бандюганом каким-то по Васильевскому острову. Я сначала думал, напутал чего по невнимательности, даже специально сценарий в Интернете нашел и проверил. Все правильно – обязан бежать по улице. Погоня и так далее... А этот тип вдруг...
– Стоп. – Рысцова буквально озарило: – Ты какой фильм смотрел?
– «Северная канонада», по-моему...
– Ясно.
Валера усмехнулся. Черт возьми, они просто о разных картинах последние пять минут рассуждают. Остолопы. Оба.
– Так он, говоришь, полез на Адмиралтейскую иглу?
– Ну да. – Феченко передернул плечами и выдрал еще один волосок из бороды. – Я же сам перепугался жуть как...
– Почему?
– Так я в интерактивном режиме глядел. В теле этого пресловутого майора... И главное, ни черта не могу поделать, представляешь! Лезу как чумной... Ни остановиться, ни обратно спуститься – словно бес вселился. Сэйф-система такое экстренное пробуждение мне устроила – будто из пушки в явь выпустила...
«Ничего себе! – подумал Рысцов. – Экстренка – это уже нешуточно. Для того чтобы аварийная система С-визора сработала, человека нужно капитально испугать».
– Ясно, – сказал он вслух. – А зачем тебе сейчас Копельников с Петровским нужны?
– Ну как же, – почесал в затылке длинноволосый начальник отдела культуры, – интересно было бы поспрашивать у них, с какой целью такие нелогичные и странные поступки пропускаются в прокат... Мы бы репортаж любопытный сделали...
– Репортаж любопытный... – передразнил его Рысцов. – Канал разваливается, а вы все, как гиены, набрасываетесь на падаль! Стыдно должно быть...
– Бу-бу-бу, – обиженно прогудел здоровяк, выходя из кабинета. – На планерку опоздали уже, наверное...
Валера нахмурился, задумчиво теребя в пальцах сигарету. А он, пожалуй, не так прост, этот Феченко. Такой своего не упустит, хоть и строит из себя цитадель галактической грусти. Конь, вот кого он напоминает. Пасущийся на лугу сивый жеребец, уныло водящий глазами из стороны в сторону, любимец детворы, доверчиво берущий хлебный мякиш из рук... и при всем этом готовый в нужное время зарядить с места в такой карьер, что не дай бог под копыта попасть.
И предчувствие еще это гребаное не отпускает. Словно вокруг что-то нагнетается, и этот груз чувствуют все. Будто медленно увеличивается давление в наглухо закрытом помещении...
Планерка! Рысцов метнул взгляд на часы – две минуты одиннадцатого! Вика казнит. Бросив изрядно помятую, но так и не прикуренную сигарету в органайзер, он вылетел из кабинета. И бегом, бегом к главреду...
– ...наложен арест до выяснения обстоятельств, – холодно закончила Мелкумова и, шарахнув дверью так, что косяки задрожали, вышла.
Все тут же загалдели, стали возмущаться, взорвались вопросами:
– А как же выборы? Политики нас сгноят. Бабки-то проплачены уже!
– Зарплату, между прочим, сотрудникам давать надобно!
– Другие каналы, поди, работают...
– Виноватых нужно искать, а не жизнь людям портить!
– Эти кагэбэшники вечно суют свой нос туда, где не смыслят ни шиша!..
– На сколько дней-то?..
Рысцов подсел к Шурову, который словно сомнамбула качался из стороны в сторону, закрыв уши руками.
– Эй, ханыга! Чего тут случилось?
Артем отнял ладони от ушей и разметал лежавшую перед ним кучу вечных записулек в разные стороны. Яростно, как-то даже гневно-весело разметал!
– С подачи ФСБ на все имущество 24-го С-канала прокуратурой наложен арест до выяснения, – зло сообщил он. – Так что считай, теперь мы с тобой безработные!
– За что?
– Ты про арест или про безработицу?..
– Прекрати паясничать!
– Иди в таком случае к федералам и узнай, за что, – глухо сказал Шуров, снова закрывая уши.
Тем временем в кабинете появились несколько людей в штатском и милиционеры. Где-то вдалеке запиликала сирена.
– Уважаемые сотрудники двадцать четвертого С-канала! Просим вас незамедлительно покинуть здание! – громко сказал один из эсбистов, облаченных в строгие однобортные костюмы. – Пожалуйста, в порядке очередности проходите к лифтам и не позволяйте возникнуть панике! Вам помогут сотрудники милиции и ОМОНа...
Гвалт, как и стоило ожидать, после этого заявления лишь усилился. В помещении стали появляться серые камуфляжи омоновцев. Ситуация накалилась до предела; даже Артем убрал руки от ушей и, похлопав себя по щекам, попытался очухаться.
Первой завопила Ситамова:
– Произвол! Долой произвол! Свободу честной прессе!
Ее довольно бесцеремонно схватили под руки двое ментов и потащили вон. Следом за Валентиной Николаевной вывели еще нескольких завывающих на разные лады, брыкающихся женщин и одного мужика – кажется, вспотевшего больше обыкновенного Сурьева, который сыпал угрозами и тяжело дышал, как все толстые люди во время стрессов. Остальные покидали кабинет относительно спокойно. Кто-то, будучи в ступоре, машинально передвигал ватными ногами, другие вполголоса переговаривались, искоса глядя на милиционеров, а некоторые даже находили в себе силы подшучивать над фээсбэшниками, на что последние не обращали решительно никакого внимания.
Рысцов с покачивающимся Шуровым выходили в последних рядах.
– Ты в курсе, что творится на других каналах? – шепотом спросил Валера.
– Кажется, Игоревна говорила... – Артем наморщил узкий лоб. Видимо, похмелье и впрямь выдалось не из легких. – Закрыли наш и еще три или четыре. Остальные пока не трогают...
– Ясно...
– Ни хрена ничего не ясно, – подбил черту Шуров, пихаясь локтями в переполненном лифте.
Рысцов промолчал. Этот щуплый, толком не протрезвевший пиарщик прав. Не ясно. Ни хрена. Ничего.
И тут он увидел Корепанова – того прохиндея, что нагрубил ему сегодня ночью на катере. Молодой гид тоже заметил Валеру и тут же сделал вид, что смотрит в другую сторону и чрезвычайно занят ведением боевых действий с соседями за кусочек свободного пространства.
– Я тебя еще поймаю, засранец, – как можно более грозно прошипел Рысцов в спину улепетывающего юнца, когда они вывалились из лифта. Тот не обернулся и ускорил шаг.
Площадь перед центральным небоскребом «Москва-Сити» была оцеплена. Причем не только сотрудниками милиции, но и военными. Та-ак. Как правило, если привлекают части регулярной армии – это уже действительно серьезно. В любой стране мира, что уж говорить про Россию...
Протискиваясь через кордоны сержантов и офицеров, Рысцов лихорадочно соображал, что можно сейчас предпринять. Несколько раз его корректно, но сурово попросили предъявить удостоверение сотрудника С-канала. На одном из таких сымпровизированных КПП замешкался и отстал Шуров. Валера решил не ждать его – опосля созвонятся, когда шумиха чуточку поутихнет. А теперь нужно определиться.
Выбравшись наконец на сравнительно спокойное место возле центрального фонтана, он оглянулся на небоскреб, в котором располагались их помещения. Из одного разбитого окна валил дым, подсвеченный по-осеннему прохладными лучами солнца. Рысцов прикинул – да, семьдесят третий этаж... Вся площадь гудела, солдаты теснили толпу заинтересованных и не очень лиц, напиравшую на ограждения. Где-то был слышен жестяной отзвук усиленного мегафоном голоса – слов было не разобрать. Все больше и больше зевак стягивалось к оцепленному месту. Неподалеку завязалась пьяная драка...
Рысцов достал мобильник и, найдя в адресной книжке номер сотового телефона Светки, нажал зелененькую кнопочку. Она не подходила довольно долго. Только спустя шесть или семь гудков раздался ее недовольный голос:
– Ну?
– Привет, я хотел спросить...
– Мы же с тобой договаривались – раз в неделю! Каждый день будешь названивать?
В последний раз взглянув на увеличивающуюся гурьбу народа, Рысцов повернулся и зашагал прочь. Прочистил горло и, не сбавляя шага, рявкнул в трубку:
– Слушай внимательно! В городе начинаются беспорядки, и не исключено, что перерастут они в массовые побоища! Сделай вот что...
– Ты напился? – спокойным тоном перебила его бывшая жена. – Рановато, не кажется?
– Заткнись, дура!..
– Не ори на меня, псих.
Светка отключила связь.
Он остановился возле парапета набережной. Глубоко вдохнул – необходимо было успокоиться.
А обстановка, можно сказать, способствовала... Солнечные зайчики весело разбойничали, гоняясь друг за дружкой по водной ряби. Сзади величаво вышагивали прогуливающиеся парочки и компании, состоящие в основном из людей молодых и обеспеченных. Они попивали коктейли из жестяных баночек и рассуждали о веяниях моды, новых марках автомобилей, перетирали косточки каким-то лишь им ведомым друзьям и приятельницам, сплетничали, изредка злословили, смеялись. На противоположном берегу Москвы-реки кто-то отпустил воздушный шарик салатного цвета, и он теперь уносился ввысь, к точеным ветром облакам и широкой белой полосе – следу от давно пролетевшего пассажирского лайнера...
Хорошо. Спокойно. Беспечно...
Этот радужный мир вокруг совершал разные отвлекающие движения, чтобы отвести внимание от чего-то важного. Мир готовился. И выдавал его лишь густеющий воздух, неторопливо превращающийся сначала в тугую пыль, потом в резину и в конце концов в мутное заплеванное стекло...
Рысцов встряхнулся. Чертово предчувствие! Так и умом тронуться недолго! Он еще раз набрал Светкин номер. Теперь домашний. На этот раз пришлось ждать всего два гудка.
– Алло?
– Не бросай трубку, пожалуйста. Я не пьян.
Взбешенное сопение и ледяной голос:
– Говори быстрей.
– Где Сережка?
– В школе.
– Забери его. Немедленно. И не выходите на улицу в ближайшие пару-тройку дней. Если тебе некогда, я могу сам за ним заехать...
– Что случилось? – Рысцову показалось, что она вздрогнула.
– Точно не знаю! Нас полчаса назад выгнали из здания на Пресне. Милиция и военные. Закрыли несколько С-каналов, имущество арестовали. Народ буянит понемножку... Включи телевизор – думаю, уже должны показывать... Так сама заберешь ребенка или мне подъехать?
– Сама заберу... – Она помедлила. – Если что-то прояснится – сообщи.
– Хорошо.
Рысцов с облегчением захлопнул мобильник. Теперь – к Петровскому. Если его еще не накрыли федералы, то хоть что-нибудь может растолковать... Это ж надо было погавкаться с ним прямо накануне всей кутерьмы!..
– Это ж надо было жадность свою неуемную проявить! – язвительно передразнил Валеру Андрон, расхаживая по холлу своей двухэтажной квартиры. Размерами, впрочем, холл походил на небольшой аэродром. – Ну да ладно, я не обеднею... Настоящие приятели, конечно, должны периодически собачиться и ненавидеть друг друга, но теперь и впрямь не время. Согласен?
Рысцов соскочил с велотренажера и посмотрел на великого маэстро кино. Господи, ну кому придет в голову ссориться с таким харизматичным ублюдком?
Рост у Петровского был метр девяносто пять, вес – ровно стольник. Тютелька в тютельку. Он следил за этим очень тщательно. Жрал белки и занимался бодибилдингом. Пил молоко полупроцентной жирности и никогда не брал сигарету в рот. Сто кэгэ мышц и гения freak-режиссуры, как он сам себя характеризовал. На коротко стриженной черепушке с давно не модной челочкой у него неизменно восседала голубая ковбойского фасона шляпа с резко закрученными по бокам полями. Андрюха снимал ее, только когда спал, купался и присутствовал на премьерах собственных картин.
– Да, собачиться будем после, – ответил Рысцов после паузы. – Я к тебе по делу, между прочим.
– Ой-ой-ой-ой... В прошлый раз тоже «по делу» приходил... – снова гнусно задразнился Петровский, показывая крепкие отбеленные зубы и мясистый язык. Он отвесил щелбан бутафорскому рыцарю, стоящему в углу около резной вешалки черного дерева. Палец застрял в щели забрала. Андрон, понося гадкими эпитетами все рыцарские ордена, с трудом высвободился, подул на царапину и проговорил: – Ладно, хватит тут бравировать! Поехали на студию, мне нужно кое-какие штучки утрясти. Там все и обсудим.
Они вышли из подъезда элитного дома на 4-й Парковой и сели в длиннющий лимузин кофейного цвета. Андрон бесился, когда друзья посмеивались над ним: мол, на «Кадиллаке» едешь до студии, расположенной в Измайловском парке, что в двух кварталах от дома. Все «приближенные» знали, что это его детсадовские комплексы: однажды затеяли ребятишки в младшей группе меряться причинными местами... Сами понимаете – тяжелейшая психологическая травма. Вот с тех пор и не давала она покоя бедняге.
– Думаю, может, не стоит тебя вводить в курс событий? – спросил Рысцов, когда кофейный монстр, в чреве которого сидели друзья, нырнул в тоннель под линией метрополитена, выходящей здесь на поверхность.
Петровский неопределенно хмыкнул, но не ответил.
– Тебя федералы не трогают? – напрямую шарахнул Валера.
Гений freak-режиссуры посмотрел на него так презрительно, как только умел. Пожал накачанными плечами и, широко ощерившись, сказал:
– Я занимаюсь кинопроизводством. К С-формату не имею абсолютно никакого отношения. Правда, смешно?
– Обхохочешься, – сердито отмахнулся Рысцов.
Машина проехала по ухоженной парковой аллее вдоль каменного забора. Нет, пожалуй, крепостной стены – только рва с водой не хватало и лучников на башенках... Вскоре в исполинском ограждении обнаружились и врата. Железные створки возвышались над землей метра на четыре, рядом был расположен пост охраны, за пуленепробиваемыми стеклами которого скучали двое десантников в пятнистых комбинезонах. Завидев роскошную машину хозяина, парни подтянулись и поправили береты.
Створки врат разошлись...
Это был мир Андрона. Продюсера Андрона. Деловой и блудливый, всегда полный богемы и бизнесменов, где-то непослушный, а местами покорный, отрицающий любые законы, но дружный с политиками. Мир власти и вседозволенности. Мир нервных жуликов и психически неуравновешенных пройдох.
Мир кино.
На площадке около въезда суетились хмурые операторы, простоватые осветители, разномастные ассистенты и бойкий помреж в джинсовой бейсболке с туго выкрученным козырьком; там и тут были протянуты кабели, слепили глаза прожектора – видимо, снимали какой-то эпизод из очередной картины. Молодая рыжеволосая актриса, завидев лимузин, придала лицу загадочное выражение и профланировала по такой траектории, на которой все ее прелести, облаченные в вульгарную юбочку, были бы доступны взору Петровского в наилучшем ракурсе.
Андрюха, даже не взглянув в сторону длинноногой павы, выбрался наружу.
– Пойдем пешочком прогуляемся.
Рысцов вылез следом за ним и огляделся. Вся съемочная группа проявляла истинно киношный энтузиазм и искоса поглядывала на хозяина. Слышался шепоток, все дальше по цепочке уходящий в глубь студийного комплекса: «Папа приехал... Папа...» Так за глаза сотрудники называли своего шефа. Он знал, но не обижался: лесть – могучая и умелая любовница честолюбия.
– Андрюха, мне нужно с Копельниковым побеседовать, – честно признался Валера, видя, что этот голубошляпый пыжик намерен решать собственные проблемы и таскать его по своим владениям черт-те сколько.
– Наши желания на этот раз совпадают. – Петровский зашагал в сторону павильонов, на ходу доставая телефон. Рысцов последовал за ним, хмурясь все больше. «Так, так. Что же получается, – думал он, – Андрон до сих пор не выяснил, что произошло сегодня ночью? Или все же этот финт именно его хитрых режиссерских рук дело?..»
– Алло! Роденька? Здравствуй, милый! – тем временем желчно проворковал в трубку Андрюха. – Чем ты занимаешься?.. Ах, спишь... Ах, только-только телефончик включил... Рассказать ничего не хочешь?.. Куда-куда мне идти? Ах, вот как далеко... Бравируешь, значит... – Петровский перестал улыбаться и холодно приказал: – Через двадцать минут будешь в моем кабинете. Что?! Харкал я на пробки! Вертолет найми, мудло!
Андрон мотнул головой, удивленно глянул на свой дорогой мобильник и, размахнувшись, со всей дури жахнул неповинный аппарат об асфальт. Шляпа грозно дрогнула, а твердый режиссерский каблук изуверски покалечил остатки трубки.
– Я устроил, между прочим, чтобы этому шматку мяса «Оскар» дали! – заорал он, вращая глазами, в которых молниеносно проявилось что-то звериное. Рысцов знал, что в моменты припадков ярости Андрона лучше всего не перебивать...
Петровский быстрыми шагами подошел к монтажнику, копавшемуся возле какого-то трансформатора, и навис над беднягой.
– Ты что тут делаешь?
– Я... Мне... Андрей Михайлович... Я подключаю энергокабели для... – Пожилой техник совсем стушевался и виновато опустил взгляд.
– Меня зовут Андро-о-он! – взвился гений freak-режиссуры. После чего задал вопрос, который недвусмысленно подчеркнул его статус: – Почему эти кабели не были подключены вчера?!
– Но... ведь мне...
– Я чего-то не понял... – вкрадчиво прошептал Андрон. – Ты мне угрожаешь?..
Рысцов подошел к нему сзади и легонько похлопал по плечу:
– Эй, параноик, хватит уже...
Петровский повернул голову и долго смотрел на него, будто не узнавал. После чего отпустил ворот вконец затурканного монтажника и, выгнув правую бровь неровной параболой, зашагал прочь.
Рысцов нагнал его, поравнялся, но еще некоторое время приятели шли молча.
Среди переплетения аллей стали попадаться огромные съемочные павильоны, похожие на дома без окон. У входов можно было заметить разношерстные очереди – это страждущие и наивно воображающие себя единственно пригожими для той или иной роли люди пришли на кастинг. Как правило, лишь один, максимум двое из сотен проходили строжайший отбор и получали заветную роль какого-нибудь двадцать второго плана. Все выглядело пристойно и даже немного грустно: один за другим разочарованные юноши и девушки, мужчины и женщины, как, впрочем, и дети, понуро опустив плечи, направлялись к выходу.
А в кулуарах этих гигантских многоярусных павильонов, в гримерках и комнатах отдыха правил бал разврат. Там элита киноиндустрии жила своей грязной жизнью: дорогие наркотики вдыхались и текли по венам, сметая пыль рутины с вычурного интерьера; фешенебельные шлюхи вились вокруг очередного обдолбанного в дым продюсера и по очереди делали ему глубокий минет без рук, несмотря на то, что уже на протяжении нескольких лет у этого обрюзгшего тюфяка секс-аппарат толком не стоял, а простата набухла до размеров банана; фаворитки известных актеров весело бегали полуголыми по краю бассейна и брызгались друг в друга шампанским... И блуд, и пошлость, и промискуитет, и растление... и Петровский не мог отсечь всю смердящую клоаку от себя и своего бизнеса. Потому хотя бы, что эта пресловутая клоака и была фундаментом бизнеса. Однако, чтобы не соврать, надо обозначить: его стенами и крышей – тоже...
– Не называй меня параноиком при подчиненных, – негромко сказал вдруг Андрон, надвинув шляпу на глаза.
– Хорошо, – пожал плечами Рысцов, встряхиваясь от наплывших мыслей, и невесело усмехнулся. Совсем тихонько, почти про себя, чтобы не услышал великий режиссер и продюсер. Вслух же поинтересовался: – Давно хотел спросить... Почему у тебя нет свиты?
– Какой еще свиты? – буркнул Петровский.
– Ну, знаешь, обычно всякие богатые и знаменитые люди везде ходят со свитой – помощники, телохранители, знакомые, прихвостни всякие... Это вроде как должно их значимость в глазах общества поднимать.
– Не знаю, как-то не думал об этом. Думаешь, стоит организовать?
– Ни в коем случае, – быстро пробормотал Валера. – Совсем от мира оторвешься.
Андрон резко остановился и глянул на друга из-под шляпы. Снова изогнул бровь:
– Бравируешь?
– Нисколько.
Петровский неожиданно рассмеялся, обнажая крепкие зубы. Громко. Открыто и просто, как это бывало раньше. Давным-давно, в прошлой жизни. Когда они были совсем пацанами и собирались по выходным у него дома, чтобы смонтировать очередной «шедевр», отснятый на обыкновенную VHS-ку с обглоданным старой маразматичной кошкой поролоном на микрофоне.
И Рысцову сделалось теплее на душе. Гнетущее предчувствие какой-то гадости немного сдало позиции. Он тоже улыбнулся и почесал маленький старый шрам над левым ухом, который прятался от посторонних глаз за короткими смоляными волосами, лишь чуточку вспоротыми сединой...
– Иди ко мне в кабинет, а я сейчас порешаю некоторые вопросы с Митиным и подтянусь, – сказал Андрон. – Если Копельников пожалует, задержи его под любым предлогом. Попытается улизнуть – останови. Можешь наручниками приковать к батарее. Они у меня в правом верхнем ящике стола.
– Один вопрос и одна же поправка.
– Валяй. Только скорее...
– Зачем тебе наручники? И правильно говорить не «порешаю», а «решу вопросы».
– Первое – не твое собачачье дело. Второе – мне по фигу!
– Не «собачачье», а «собачье»...
– Пошел в задницу. Правильно сказал? Нигде не ошибся?..
Андрон круто развернулся и пошел в сторону главного офисного здания. А Рысцов снова втихомолку усмехнулся и направился к неприметному коттеджику, окруженному темно-голубыми елями, – в нем находилась местная хозяйская резиденция. «Кстати, – подумал он, – ведь в уютной гостиной гения freak-режиссуры есть очень даже неплохой бар для гостей. Пожалуй, сейчас таки пришло время пропустить стаканчик-другой ароматного „Бифитера“ и выкурить кубинскую сигару».
Кадр третий
Камни варолиева моста
– Вы в чью жопу так загляделись, разведчики драные, что прохлопали такое?!
Стены кабинета, выкрашенные бледно-зеленой краской, будто немного сжались после рева генерала. Замутненные стекла окон разом стали пропускать меньше света, то ли оттого, что солнце на улице скрылось за облаками, то ли просто фотоны тоже испугались приглушенного низким потолком голоса и налитого кровью лица.
– В женский анус таращились?! – вновь брызнул слюной седой гэбэшник. – Или в свой собственный?!
Люди, собравшиеся в кабинете, смотрели перед собой, правда, чуть повернув голову в сторону начальника – вроде бы понимают свой просчет и не перечат, а с другой стороны, полны внимания к сказанному. Руки каждого лежали на столе, правая слегка прикрывает левую – жест, который у собеседника вызывает подсознательное ощущение, что к нему проявляется заинтересованность и визави сосредоточен. Ниже майора здесь чина не было.
Совещание проходило не на Лубянке, а в одном из помещений ведомственного небоскреба ФАПСИ на проспекте Вернадского: здесь была гарантирована наибольшая защищенность от постороннего взора и уха. К примеру, стационарный прибор обнаружения оптических систем круглосуточного видения и аудиофиксирующей аппаратуры «Мираж-2400 Эхо», встроенный в верхний косяк входной двери, выполял множество функций: от выявления кино-, видео-, фотосъемки, записи на аудиоприемные устройства и лазерного съема информации до комплексного обеспечения антитеррористической деятельности. Подобным оборудованием под завязку были нашпигованы технологические каверны этого здания.
Генерал сегодня был, что называется, в форме. Золотистые погоны на зеленом кителе давили на собравшихся, словно два постсовковых пресса, лампасы готовы были в любую минуту бордовыми бичами хлобыстнуть под коленки и заставить повалиться ниц... Но основной психологический нажим все-таки исходил не от уставного чехла, а от самого гэбэшника. Его глаза прятались под тугими надбровными арками, но в нужный момент умели промелькнуть едва заметными бликами и буквально опалить шевелюру непокорного. Губы прямым тонким шрамом разрезали нижнюю часть лица – от щеки до щеки; скулы были покрыты заскорузлыми следами язв – видимо, от юношеских угрей. Он, будучи совсем пацаном, начинал работать еще на КГБ и умудрился, пережив многочисленные идейные и кадровые катавасии, остаться в разведке по сей день. Генералу было уже далеко за пятьдесят, но никто покамест не решался рискнуть «уйти» его на пенсию.
– Ерошин, – медленно просипел он, умерив наконец первую вспышку ярости на подчиненных, – кого ты там нашел?
Поджарый полковник с лоснящейся лысиной относительно спокойно, но все же чересчур чеканно ответил:
– Альберт Агабекович Аракелян, родился в Ереване в 1969-м, эмигрировал в Россию в тринадцатом, когда в Армении началась первая гражданская. Доктор психологических наук, профессор и так далее и тэ пэ. Специализируется на теоретических проблемах С-психологии и психиатрии...
– А чем занимается наша ведомственная экспертиза?
– Начальник отдела в отпуске. Отозвали. Зам – в стационаре, допился...
– Ты, Ерошин, по-моему, старательно не желаешь три железных звезды на одну вышитую поменять... После совещания – рапорт на стол. С экспертами разговор будет особый. Зама – взашей! Начальнику – строгий с занесением!
– Есть.
– Так... Слушай, а этот твой... э-э...
– Аракелян.
– Во-во... Аракелян. Он на базарную площадь не поскачет после нашей беседы трезвонить о... ну, о всяком, в общем?
– Не должен, товарищ генерал, – осторожно ответил Ерошин, пригладив остатки волос над левым ухом. – Я приказывал проверить: чист, как агнец, и так далее и тэ пэ. Вот материалы. – Он чуть двинул пальцами тощую папку.
– Засунь ты свои материалы... – устало вздохнул генерал. Тяжело, по-старчески. В этот момент на его высоком лбу особенно отчетливо проявились глубокие перекрестки морщин. – Пусть зайдет.
Полковник Ерошин едва заметно кивнул в сторону двери, и она тотчас открылась. Молодой лейтенант отошел в сторону, пропуская внутрь низкорослого пожилого человека в дорогом костюме, и тут же ретировался.
– Присаживайтесь, Альберт Агабекович, – махнул рукой генерал. Потер большими желтоватыми ладонями впадины глаз и снова тяжко вздохнул: – Прошу вас...
Ученый рассеянно перекинул взгляд с него на людей в штатском, сидящих вокруг длинного дубового стола, и присел на единственное свободное место. Проговорил:
– Благодарю вас...
Голос для уроженца левобережной части Араратской равнины у него оказался необычайно приятен, и несильный акцент лишь добавлял ему харизмы. Вид ученого располагал к общению, даже как-то слегка умилял: нос с горбинкой, смуглая кожа, благородные залысины, продолговатая ямочка между подбородком и нижней губой, трогательный кадык. Волосатые, чуть дрожащие пальцы рук.
Разведчики быстренько обожгли Аракеляна скользящими взглядами и отвели глаза. Но генерал не торопился. Старик долго и внимательно изучал профессора, цепляясь за каждую ниточку. Словно бывалый гомосексуалист, он буквально раздел ученого взором, смачно изнасиловал и снова аккуратно застегнул все пуговички на сером пиджаке, пригладив отвороты.
– Ну прекратите, честное слово, – не выдержал наконец Аракелян. Он натянуто улыбнулся и добавил: – Я же не врач-психиатр, который может комфортно себя чувствовать по обе стороны окошка регистратуры, а всего только теоретик. Говорите что-нибудь, а то я решу, будто меня притащили в ФСБ для стриптиза, а не на допрос.
Генерал насупился, сердито поведя погонами, и вдруг... криво захохотал во всю свою луженую кагэбэшную глотку. Присутствующие офицеры тоже неумело заулыбались.
– Эх, вы даете! – рявкнул генерал, растирая желтыми пальцами глаза. – На допрос... Умора, ей-богу! На допросе вам бы сейчас уже половину зубов спилили крупным напильником!..
Ученый после этих слов резко перестал ухмыляться. Впрочем, главный разведчик и сам тут же переменился в лице: хмуро сдвинул надбровные арки, вытянул губы в нитевидный шрам и нечеловечески покраснел, будто с него махом содрали кожу. От смеха остались лишь характерные лучики морщин на седых висках да дребезжащие отзвуки где-то в глубине нашпигованных аппаратурой стен.
– Хорошо, Альберт Агабекович, – небрежно бросил он, – что вы обо всем этом бардаке думаете?
– Полагаю, вы имеете в виду катавасию вокруг С-каналов?
– Вы прозорливы.
Аракелян помолчал немного, устремив взгляд на свои едва заметно подрагивающие пальцы. Потом облизнул губы и сказал:
– Я давно предполагал нечто подобное, даже изучал природу данного явления. Скорее всего и раньше бывали случаи аномалий, но ведь человечество обратило внимание на чуму после того, как вымерло пол-Европы, на ядерный распад после Хиросимы, а на СПИД только вслед за возникновением угрозы упадка целой цивилизации. Так же и теперь – лишь когда число патологий стало резко увеличиваться и перевалило через критический рубеж, а он в данном случае не такой уж и высокий, если брать чисто количественный эквивалент – сотни, – лишь вслед за этим явление стало заметно как аберрация среди без малого четверти миллиарда реципиентов С-видения во всем мире. Вкратце дело обстоит так. Это одно из редких проявлений так называемого синдрома Макушика, венгерского ученого, который впервые обнаружил сшизов...
– Стоп. – Генерал побарабанил ногтями по столу, цыкнул зубом. – Расскажите все по порядку. Ситуация такова, – он вспорол взглядом шею Ерошина, – что среди присутствующих нет экспертов по С-психологии, поэтому начните с того... э-э... какие отклонения... э-э... от нормы лично вы уследили, что произошло за последние несколько дней. Ну и все в таком духе...
Ученый вылупился на разведчика, как экзаменатор на пьянющего в стельку студента, имевшего наглость припереться на зачет, но тут же моргнул и отвел взгляд. Одно дело наука, где можно не скрывать эмоции, позволяя брызнуть ими на оппонента, а подчас и на коллегу, и совсем другое – заботы государственные и военные...
Но мимолетного всплеска удивления хватило генералу, чтобы рвануть, словно ведро с нитроглицерином:
– Не зыркайте на меня! Да, наша служба, вопреки обывательским домыслам, не вездесуща и нынче провафлила все на свете, потеряв контроль над ситуацией и абсолютно не ведая, что происходит в стране касательно волнений, связанных с С-видением! Необходимые разработки, конечно, уже ведутся, но вы уж будьте добры, объясните нам, олухам солдафонным, что да как! И не зыркайте!..
После того как генерал умолк, стало слышно мерное потрескивание стрелки чьих-то наручных часов. Офицеры безмолвствовали, в глубине души чувствуя, что недовольны ни собой, ни начальником, ни бестолковым ученым.
Спустя десять секунд Аракелян тихонько покашлял и, справившись с волнением, принялся истолковывать свои предположения. Поначалу он то и дело сбивался на узкоспециальные термины, запинался и мямлил, подбирая доступные для понимания слова, но уже через несколько минут увлекся и даже встал. Не найдя привычную доску и твердый кусочек мела, которыми он – либерал по жизненным воззрениям – привык пользоваться в таких случаях, Альберт Агабекович недоуменно пожал плечами и стал показывать эсбистам особенно сложные элементы руками, совершая немыслимые жестикуляции в воздухе перед собой.
– ...Таким образом, мы видим проявление синдрома Макушика – шизофрению во сне.
– Скажите, а каким образом можно вычислить такого шизика? – поинтересовался Ерошин.
– Это как раз является одним из самых трудных вопросов психиатрии, – прищурился ученый. – Дело в том, что у больного человека сознание как бы расщеплено. Бывают галлюцинаторно-бредовые психозы с исходом в апатию и слабоумие, встречается гебефрения – злокачественная шиза, которая возникает обычно в подростковом и юношеском возрасте. Для нее характерны непрерывно прогрессирующая бездеятельность, эмоциональная тупость, регресс поведения. Да и еще полно всякого. Причины и механизмы развития болезни продолжают оставаться неясными. По данным нейрохимии, при шизофрении возникают расстройства обмена биогенных аминов, энзимов и... – Аракелян остановился, пожевал губами, глядя на сердитое лицо генерала. И повернулся к Ерошину: – Впрочем, это частности. Вы спрашиваете, как вычислить? Видите ли, обыкновенного прогредиентного шизоида видно с первого взгляда. Он живет в своем мире, в непроницаемой сфере грез – будь то параноик, ипохондрик или человек, страдающий разного рода маниями. Его видно невооруженным глазом. Стало быть, обычный шизофреник живет в мире своих снов...
Профессор вдруг умолк и задумался, автоматическими движениями приглаживая седые до белизны волосы.
– А необычный? – негромко, будто боясь спугнуть осторожную рыбешку, подплывающую к мормышке, спросил полковник Ерошин.
Аракелян вздрогнул и снова натянуто улыбнулся.
– Необычный... Он в своем сне живет полноценной жизнью.
– Не понял, – сказал генерал.
– Шизофрения – это такое заболевание, при котором нарушены механизмы перехода психосодержаний с одного уровня на другой. И в нашем случае сшизы не торопятся возвращаться из снов.
– Но почему?
– Понимаете ли... – Ученый развернулся и обошел стол с другой стороны. Расстегнул пиджак и, заложив руки за спину, уставился в пол. – Даже нормальному человеку не всегда легко отграничить свои впечатления бодрствующей жизни от остаточных сновидных ассоциаций. Все вы после пробуждения испытывали так называемые гипнопомпические галлюцинации, от которых подчас так не хочется избавляться. Они сладки, они манят обратно... – Аракелян проворно моргнул несколько раз подряд. – Сны зачастую имеют для человека невероятно большое значение, иногда поднимаясь до уровня подлинных ценностей. А вы поглядите вокруг – во что мы превратили наш мир!
Некоторые офицеры резво пробежали глазами из одного угла кабинета в другой, а генерал лишь нахмурился пуще прежнего.
– В царство красивых снов мы его превратили, – тяжело вздохнув, продолжил Альберт Агабекович. – Снов про спорт, про природу, про благородные странствия и бездарные интрижки, про псевдочувства и квазиинстинкты... Мы все глубже и глубже, товарищ генерал, погружаемся в коллективный сон про жизнь...
– Бросьте свою философию! – зло сказал главный разведчик, отбив пальцами короткую дробь. – Лучше скажите, какого хрена до сих пор все те, кто пользуется услугами С-видения, поголовно не жахнулись в эту шизу? Если я правильно понял, с возникновением единого С-пространства наша система ценностей с ног на голову перевернулась!
Профессор усмехнулся:
– Ну... Положим, кувыркнулась-то она – эта самая система – еще задолго до открытия С-волн. Но в последние годы... Да, теперь совсем просто стало поменять искореженную явь на сладкий сон. И если бы не блокирующий механизм, то не десятками сейчас сшизы исчислялись, а... ну, скажем, сотнями. Сотнями тысяч.
– Механизм? – Ерошин заинтересованно посмотрел на Аракеляна. – Ну-ка поподробней – что еще за механизм?
– Уверен, уважаемые господа разведчики, вы знаете, что у высших – надеюсь, никто не обидится – приматов, как, впрочем, и у всех теплокровных, за исключением ехидны, различают два периода сна: ортодоксальный и парадоксальный. Проще говоря, медленный и быстрый. – Ученый сделал паузу, еще раз обошел стол и, сложив руки в замок, продолжил: – Вообще, период такого феноменального состояния человеческого организма, как сон, обеспечивается разветвленной системой нейронных образований, захватывающей практически все уровни мозга. Однако части данной безумно, надо заметить, сложной системы выполняют вовсе не одинаковые функции. Так, механизмы, непосредственно реализующие состояние медленного сна, представлены на уровне продолговатого мозга и зрительных бугров – их называют синхронизирующими. Очень интересная, надо сказать, область физиологии... которая нас, к счастью, абсолютно сейчас не интересует. Нам нужно устройство, – Аракелян быстро повертел указательными пальцами друг вокруг друга, – реализующее состояние быстрой фазы, ведь именно тогда мы видим сновидения. Грезы, видения, галлюцинации, образы различной модальности, фантомы и мечтания... сны. Все это не что иное, как особые проявления активности мозга в виде всплесков потенциала, так называемых понтогеникуло-окципитальных пиков, возникающих в ретикулярной формации варолиева моста и распространяющихся с помощью химического передатчика серотонина в подкорковые и корковые отделы. Запомните: ретикулярная формация варолиева моста! Вот именно эта маленькая хреновина и является причиной всех наших бед. Именно она может погрузить нас в мир фата-морганы. Волны, которые излучают всем вам знакомые приборы – С-визоры, – усиливаются и модулируются ресивером-имплантантом, впаянным в черепушку за правым ухом, и попадают прямиком в ретикулярн... короче говоря, в эту штуку. – Профессор снова помолчал. Перевел взгляд с пола на потолок. – Мы видим сны. Мы готовы вечно оставаться в этих миражах, написанных талантливыми и бездарными сценаристами и поставленных профессиональными режиссерами и любителями-самоучками, помешанными на садистском порно. Но существует система защиты. Блок. Никем до сих пор не изученный процесс, включающийся в этой же самой пресловутой формации варолиева моста в момент, когда мозг решает: хорош! Хватит грезить! И мы просыпаемся. Это как... ну скажем, камни в почках – иногда не дают покоя... Хотя нет, явно неудачное сравнение. Неважно! Главное – мы возвращаемся в наш паршивый, но реальный мир.
Тишина реяла в кабинете добрую минуту. После чего генерал спросил:
– У сшизов блок не срабатывает?
– Вроде того... Барахлит, скорее.
– Ну и черт бы с ними... и так далее и тэ пэ, как говорится... – произнес Ерошин, ни на кого конкретно не глядя. – Пусть себе...
Он замолчал, не зная, что именно «пусть себе». За него полувопросительно продолжил генерал:
– Они что, совсем не могут проснуться? Есть же система принудительного пробуждения...
– Изредка, конечно, бывает длительная гиперсомния, более вам известная как летаргия. Тогда человек просто-напросто умирает от истощения. Хотя таких случаев, насколько мне известно, немного. В основном сшизы просыпаются, когда их мозг... сильно устает: все-таки инстинкт самосохранения, как правило, сильнее любого кайфа. К тому же иногда элементарные позывы мочевого пузыря не дают покоя... Да и С-визоры настроены на определенное время работы с момента включения, после чего автоматически вырубаются. А чтобы снять эти ограничители, нужно быть неплохим специалистом. В общем, много всего... Но...
– Но?
Читать бесплатно другие книги:
