Изнанка Палий Сергей

– Алло! Слышно тебя плохо...

– Сережку когда увидеть можно? – громко спросил Рысцов.

– Сережку... Давай завтра, часов в семь вечера.

– Нет, сегодня. Завтра я уезжаю из Москвы. Надолго.

Светка помолчала, засопев и ругнувшись куда-то в сторону. Точно, в метро.

– Куда это ты собрался?

– В Танзанию, – ляпнул он.

– Слушай, если ты опять напился, то пошел... – Продолжение тирады увязло в помехах.

– Я не напился! – рявкнул Валера, машинально скрестив средний и указательный пальцы на левой руке. – Серьезно говорю, надолго уеду. Даже не знаю точно насколько...

– Вот и катись подальше! – крикнула Светка, махом выходя из себя. – И не ори тут на меня!

– Дай сына увидеть, стерва! – прохрипел он, теряя контроль.

– Как ты меня назвал?.. – вкрадчиво поинтересовался Светкин голос, готовый лопнуть, как перетянутая струна.

– Стерва бездушная! – проорал Рысцов, вырубая телефон.

Он в два шага оказался на кухне, вытащил из холодильника непочатую бутылку «Джонни Уолкера», с хрустом отвинтил крышку и замер. Поднял голову к потолку и на сильно повышенных тонах высказал белой известке все то, что внутренние барьеры пока еще не позволяли высказать женщине. Даже такой стерве, как эта...

Размахнувшись что было мочи, Валера шарахнул откупоренную бутылку об пол, и во все стороны прыснули осколки. Запахло виски.

«Все мне переломало?! – тихо осведомился он непонятно у кого, отрешенно глядя в окно. – Зачем тебя вообще придумали?..»

Отшвырнув носком тапочка крупный осколок в угол, Рысцов развернулся и пошел в комнату. Быстро набросив футболку и свитер, постоял немного, приводя в порядок нервы. Раз она не хочет по-человечески, значит, будет по-обезьяньи...

Быстрым шагом проскакивая будочку консьержки на первом этаже, он краем глаза отметил, что дежурит не тетя Люба, а ее сменщик – угрюмый дедок в старого образца гимнастерке и камуфлированных шароварах. И то хорошо, а то после вчерашнего демарша стыдно было бы в глаза старушке взглянуть.

Опустив «уши» бейсболки, Валера через подземный переход вышел на внутреннюю сторону Садового кольца. Поднял руку, голосуя. Как назло из потока машин никто не спешил выворачивать в его сторону. Скоты на колесах! Бензин ведь дорогой, заправляться уже никому не надо, что ли?.. Наконец подрулила зачуханная «восьмерка», и молодой парень приглашающе кивнул, открывая переднюю дверь и даже не спрашивая, куда ехать. Бомбила.

До школы, где учился Сережка, Рысцов добрался за полчаса. Сунул в рот несколько мятных жевательных подушечек: перегар-то – на гектар... Войдя в светлый и просторный вестибюль, приблизился к охраннику, подозрительно вперившему в незнакомца цепкий взгляд. Ясно, тоже из ментов бывших...

– День добрый, как я могу увидеть Сергея Рысцова из первого «А»?

– Здравствуйте! А вы кто?

– Отец его.

– М-м... – неопределенно промычал охранник. – Подождите здесь, пожалуйста. Сейчас урок, перемена будет через десять минут.

– Спасибо.

Валера отошел к противоположной стене и, чтобы хоть чем-то себя занять, принялся изучать информационные постеры, налепленные на нее, тесня один другого. Это было век назад, это будет век спустя – плакаты в холле каждого учебного заведения... «ВИЧ-инфицированный – ваш друг и сосед по парте? Помните, он не представляет ровно никакой опасности! Не отвергайте ЧЕЛОВЕКА!» Боже мой, ну какой дебил-психолог выдумал повесить такое в школе?! Ведь дети – как это ни страшно, самые жестокие из нас. Они, прочтя подобные нравоучения, еще больше станут тюкать инфицированных одноклассников, ежели по несчастливой случайности таковые обнаружатся. А бедным жертвам СПИДа, от которого до сих пор не изобрели вакцину, останется только скрывать свой жуткий недуг, замыкаясь, взращивая чудовищные комплексы...

«Искусственные сны опасны! Берегись цветных картинок С-видения! Десятки тысяч людей во всем мире уже погибли под воздействием губительных волн!» Елки-палки! Еще краше... Да они такой пропагандой моральных уродов из подрастающего поколения наклепают! Причем эффекта добьются исключительно обратного. Любой ребенок почутче нас, взрослых, понимает, что происходит вокруг. Он растет в чрезвычайно нестабильной социальной среде, инстинктивно подстраивается под нее, а тут как обухом по голове: ни в коем случае не делай того, что дозволено остальным! Это все – зло, это – от лукавого... С таким же успехом можно было написать: «Не ходи в туалет, там можно утонуть в унитазе. Писай в штаны!» Да любое чадо, увидев такое, тут же побежит в сортир проверять глубину толчка!..

Протарахтел звонок. Валера обернулся и успел перехватить понимающий взгляд охранника. Ну да, он, видимо, тоже осознает, какой бред вывешивают эти горе-психологи, выпускнички сраных педуниверситетов... Точно – мент бывший. Следак, скорее всего. Выперли, поди, из органов за то, что пустил по этапу какого-нибудь очередного блатного подонка...

– Давайте документы, я запишу. Посмотрите по расписанию, где отпрыск ваш сейчас науку подгрызает, – сказал охранник, тыча в листки, криво приплюснутые стеклом на его столе.

Рысцов протянул ему паспорт и пробежал глазами по строчкам.

– Кабинет 34... – вслух прокомментировал он, – это на третьем этаже, верно?

– Да, – ответил охранник, возвращая документ. – Проходите... Аккуратней, а то эти бездельники затоптать могут. Носятся, словно дизель в заднице у каждого. Ума не приложу, как только в живых остаются после столкновений?..

Валера усмехнулся, проходя по коридору к лестнице, и подумал, насколько все-таки проще разговаривать с мужиком... В ушах тотчас зазвенели отголоски враждебного фальцета Светки. Тьфу! Бабье...

Сережку он заметил, как только поднялся на третий этаж. Сын пока его не видел и продолжал настойчиво и сосредоточенно колотить по голове зажатого возле батареи пацана учебником. Тот, видимо, смирился с превосходством супостата в силе и технике удара и теперь лишь изредка выкрикивал что-то обидное, пиная Сережку по ноге.

Пробившись сквозь толпу визжащей ребятни, напоминающей картину броуновского движения, Валера встал за спиной сына, скрестил на груди руки. Надвинул на лоб суровую морщину и четко сказал:

– Рядовой Рысцов, доложите обстановку!

Сережка совершил еще два контрольных хлопка по рыжей маковке поверженного противника и резко обернулся. Отвалил нижнюю челюсть на анатомически возможное расстояние и выпучил зеленоватые кругляшки глаз.

Пользуясь минутным оцепенением неприятеля, впечатанный в батарею парнишка, в прямом смысле слова нагруженный знаниями, пригладил волосы на макушке и деловито слинял.

– Папка, здарова! – наконец обрел дар речи Сережка, пытаясь обнять отца.

Рысцов был неприступен.

– Доложите обстановку, рядовой! Офицерский состав зафиксировал наличие неуставных отношений в роте!

– Да он первый начал! – брызнул слюной мальчуган, пряча за спину средство вразумления. Кажется, это был учебник по математике.

– Отвечать по уставу! – сердито ввинтил Валера.

Сережка насупился и, рыскнув глазами в поисках рыжеволосой причины втыка, проговорил:

– Он четыре раза мою девушку за косички дергал.

Рысцов чуть было не присел от неожиданности. Но совладал с рвущимся наружу смехом и спросил:

– Полагаешь, солдат получил по заслугам?

– Так точно, товарищ капитан, – радостно отрапортовал Сережка, вытянувшись по стойке «смирно». Учебник шлепнулся на пол.

– А по факту порчи казенного имущества кто будет отвечать?

Подняв книгу, мальчуган отряхнул обложку и буркнул:

– Больше не буду.

– Смотри мне, рядовой... Вольно. – Рысцов присел на корточки и сгреб сына в охапку, стараясь не дышать мятно-спиртными парами ему в лицо. – Во вторую смену учитесь?

– Да! Неудобно, жуть!

– Сколько еще уроков осталось?

– Три. Матика и две физры.

– Как личный состав относится к увольнительной?

– Это что? – Сережка подозрительно прищурился. Темно-русые волосы на его темечке встопорщились.

– Это значит, я сейчас подойду к твоей классной руководительнице и попрошу, чтобы тебя отпустили пораньше. А ты пока шементом скачи собирать портфель и одеваться. – Произнеся эту фразу, Валера почувствовал, как святой дух Макаренко предал его педагогической анафеме.

Дважды повторять не пришлось – Сережка с восторженным блеском в глазенках уже мчался к распахнутой двери класса с воплем: «Неля Петровна, там мой папа пришел! Он с вами поговорить хочет!»

Неля Петровна оказалась поджарой дамой лет пятидесяти с крашеными волосами, убранными в коконообразный пучок на затылке. Она сидела за учительским столом, постукивала кончиком ручки по классному журналу и строго глядела на Рысцова, будто он провинился по меньшей мере в срыве урока, пока Валера объяснял ей, что хочет забрать сына с нескольких занятий.

– Все вы умные, – сиплым голосом промолвила она наконец, навешивая на кончик носа огромные очки. – Лучше бы на родительские собрания почаще являлись. Я двадцать четвертый год в школе работаю, мне покой нужен! То один придет, то второй – расходились, видите ли. Ходят тут туда-сюда, не дают проходу. Приходят в первый раз к концу второй четверти! Соизволили, видите ли...

Оставив пожилую кладезь алогичной тавтологии сокрушаться над отсутствием покоя, Валера с ликующим сыном покинули класс.

На улице стемнело за каких-то полчаса. Мелкая сверкающая крупа втихомолку кружилась в безветренных конусах фонарного света; на аллее попадались лавочки, но Рысцов с Сережкой не садились – гуляя, по крайней мере, не задубеешь. Пацаненок, замотавшись по самые ноздри шарфом, носился вокруг отца, подвергая его дубленку артиллерийскому обстрелу рассыпчатыми в десятиградусный мороз снежками.

Невпопад отвечая на бесконечный поток вопросов сына, Валера шел вперед, изредка фыркал, когда холодные хлопья-осколки метко пущенных снарядов попадали в лицо, и думал, что хорошо бы так шагать долго-долго. Слушать затейливую Сережкину трескотню, глубоко вдыхать студеный воздух, жить и радоваться каждой минуте, проведенной под этим пусть и беззвездным небом, каждому толчку сердца в груди, каждой спокойной мысли, каждому теплому воспоминанию. И чтобы все было просто... Шагать и шагать вперед. По-настоящему, а не в каком-нибудь слащавом сне...

– Пап, а пап, нам рассказывали на матике, – проверещал Сережка, хватая его за рукав, – что раньше люди думали, будто Земля наша плоская. Это правда?

– Да, – коротко ответил Рысцов, глядя на малиновый нос сына сверху вниз.

– А другие, которые ученые, они знали, что это не так, – серьезно сказал пацан. – Их... сжигали...

Валера прижал к себе Сережкину голову, разбухшую до размеров приличного арбуза от нахлобученных шапки и капюшона.

– Случалось и так, – ответил он.

– За что их убивали, пап? Они же говорили правду!

– Это для нас правда, Сереж. Теперь. А в те времена для людей она была ложью...

– Разве так бывает? – усомнился мальчуган, глядя на отца из амбразуры шарфа.

– К несчастью, бывает. Когда правда непривычна, чужда. Когда ее... боятся, то называют враньем.

– Странно как-то. – Сережка недоуменно пожал плечами. – Я вот, когда навру про что-нибудь такое... ну, за что мне влететь от мамы может, я все равно правду-то знаю. И не боюсь ее. Вернее, сказать иногда боюсь, а вообще – нет...

– Так-то оно так, – объяснил Рысцов. – Но ты представь, что сейчас к нам подойдет какой-нибудь дядька и заявит, будто через неделю Земля взорвется и все мы помрем в одну секунду.

– Так это ж враки самые настоящие! – справедливо возмутился пацан. – С чего бы ей вдруг взрываться?

– А с чего ей быть шарообразной?

– Потому что она – планета... – рассеянно ответил Сережка, умолкая и задумываясь о чем-то. Через некоторое время он воспрянул: – А, понял! Мы этому дядьке сейчас не поверим! И тогда ученым не верили!..

– Вот именно.

– Но я не понимаю, кому стало хуже от того, что Земля круглая и вертится?..

– Тем, кто боялся. Церкви, инквизиции, королям разным... Они опасались, что это в действительности так.

– И что с того?

– Если бы они признали правду ученых, то им перестал бы верить народ, ведь до этого, на протяжении многих веков, именно они уверяли людей, что наш мир плоский, а над ним – хрустальный купол, усыпанный алмазами звезд... Или не алмазами, не помню точно.

Мальчишка замолчал на добрые пять минут. Снег хрустел под его маленькими ботиночками. Отец и сын подходили к концу аллеи.

Рысцов подумал, что и сейчас, спустя столетия, повторяется то, о чем сокрушается мальчишка: в С-пространстве появились те, кто несет свою правду. Ее боятся... Только покамест не ясно, станут ли сшизы современными Бруно и Коперниками? Или... От последующей мысли ему стало жутко, и едкая длань декабрьской стужи тронула спину, оттопырив надежный меховой воротник... А вдруг это – новая... инквизиция?

Неожиданно Сережка встал как вкопанный, дернув отца за руку, и спросил дрогнувшим голоском:

– Зачем их сжигали, папа?

Валеру пробрал страх. Навязчивый, животный, родившийся еще в далекие первобытные времена в человеческих душах и сохранившийся до нынешнего момента, прячущийся глубоко в генах у каждого из нас.

Он присел рядом с сыном. Посмотрел в глаза семилетнему пацану и увидел трепетное отражение этого ужаса в стынущих на морозе слезах. Струйки пара вырывались из-за баррикад шарфа, унося обрывки Сережкиного дыхания в вечерний мрак.

– Потому что люди были жестоки и глупы, – выдавил Рысцов. И заранее зная, что соврет, твердо добавил: – Но теперь все иначе. Больше никого не сожгут за правду. Никогда.

– А за ложь? – тихо уточнил мальчишка, не отводя колкого взгляда.

– А за ложь – попу на ремень положь, – пошутил Валера.

Пацан промолчал.

– Ты доверяешь мне, Сережа?

– Да...

– Сто на сто?

– Сто на сто...

Сережка не верил ему, и Рысцов это чувствовал. Быть может, впервые в жизни сын засомневался в словах отца. Но пока он не мог сказать ему правду, потому что сам толком не знал, куда сместились ее границы за последнее время.

– Ну что, рядовой, отправляемся в казармы?

– Домой, что ли? – угрюмо осведомился пацан, шмыгнув носом.

– Конечно. И так нам с тобой попадет от мамы.

– Ну пойдем...

Уже в салоне такси Валера, тщательно подбирая слова, сказал сыну:

– Серега, мне придется уехать. Возможно, надолго. Буду работать в другом городе... Ты слушайся маму и... – Рысцов сглотнул, – и дядю Сашу тоже слушайся... Я буду тебе часто звонить. Главное, помни – ты мужчина. И я тебя люблю больше всех на этой шарообразной, мать ее, планете!

Водитель с опаской глянул на них в зеркало и снова уставился на скользкую дорогу.

Рысцов прижимал к себе сына и тяжело дышал. Не хватало еще расплакаться при ребенке, совсем нервы ни к черту...

Мальчишка молчал, держа его холодную руку в своих маленьких ладошках. Яростно сопел, но молчал. И это было к лучшему, потому как у Валеры напрочь закончился запас честных ответов...

Только когда Рысцов уже зашел обратно в лифт, проводив сына до знакомого цветастого половичка возле квартиры, Сережка откинул капюшон и, разворошив надоевший узел шарфа, прошептал:

– Ты мне наврал...

Автоматические двери закрылись.

Магазин компьютерной техники «Черный штиль» на Смоленской площади был хорош по нескольким причинам: цены в нем за все время существования оставались на достаточно лояльном уровне по меркам Москвы, выбор комплектующих отличался приемлемым разнообразием и еще в нем имелся отдел С-аппаратуры. Вдобавок ко всему вышеперечисленному директором в «Черном штиле» работал старый университетский приятель Валеры Коля Каличенко. Брюхастый хозяин с гинекологической бородкой и поэтически влажными глазами не раз продавал ему качественное «железо» без магазинной наценки, довольствуясь ящиком-другим темного пива.

Именно поэтому Рысцов заранее купил десяток бутылок чудотворного напитка ирландского происхождения.

– Ненаглядный мой, заботливый мой, – оживленно приветствовал его Каличенко, воспаряя над заваленным бумагами столом. Кабинет упитанного директора «Черного штиля» всегда отличался исключительно повышенным уровнем захламленности и теснотой. – Заходи, милый, присаживайся вот сюда, на стульчик, рачительный мой.

– Привет, Коля. Я не шибко надолго. – Валера водрузил громыхнувший стеклом пакет на ворох спутанных проводов. – Мне нужен дешевый С-визор.

– Насколько... дешевый? – заглядывая внутрь целлофанового кулька, поинтересовался Коля.

– У меня на карточке только тысяча сто.

Бережно извлекая темную бутылку, директор пожевал губами и томно прикрыл глаза.

– Валера, за такую цену я сейчас могу тебе предложить только бэ у. Годовалый.

– Транслирует нормально? – сразу спросил Рысцов. – Не выбрасывает когда ни попадя?

– Честно?.. Хэ его зэ. Ребята не тестировали еще – аппаратик-то не далее как вчера на комиссию сдали.

– А в кредит ничего нет?

– Не могу. Через пару дней – ревизия. А официально – тебе дороже выйдет.

– Фиг с ним, давай свой бэ у.

Каличенко откупорил пиво и вопросительно посмотрел на Валеру.

– Я не буду, – сморщился тот. – Накануне уже... попил слегонца.

– Песняка дал?

– Угу. И песняка врезал, и сплясал...

Пожав покатыми плечами – мол, не хочешь, кто ж против, мне больше достанется, – Коля выглянул из кабинета и крикнул:

– Олежка! Принеси-ка мне «Панас дрим диджитал», который недавно сдали.

– Сейчас сделаю, Николай Емельянович. Пять минут подождите... – донеслось из-за двери.

– А что с твоим агрегатом приключилось, драгоценный мой? – Каличенко повернулся на каблуках с не свойственной большинству полных людей грацией.

– Заглючил что-то... – уклончиво ответил Валера. – Как у тебя тут дела продвигаются?

– А-а... по-разному, – подвигал бородкой Коля. – Клиент в наше время тупой пошел до беспросветности. Давеча сижу, накладные подбиваю... Вдруг продавец в зале как заржет не своим голосом. Выбегаю, смотрю – бедный парень на клавиатуре лежит, кулаками по столу молотит и ухохатывается до хрипоты, остановиться не может. Перед ним озадаченная и вроде как даже напуганная девушка стоит в шубке – нам с тобой, Валера, вместе полжизни пахать пришлось бы, чтоб такой меховой шедевр приобрести. Стоит, значит, она, глазенками бестолковыми лупает. Я у бьющегося в истерике продавца спрашиваю, ты чего, мол, здесь цирк устраиваешь? А у того уже слезы ручьем от ржача. Еле-еле щебечет бедолага: «Она, Николай Емельянович, спрашивает, почем погонный метр хаба?» Представляешь?

Рысцов от души рассмеялся, представив себе, как маленькие сетевые приборчики сходят с конвейера погонными метрами.

– Этим секретаршам-вертихвосткам босс скажет: купи то-то и се-то, а толком не объяснит, – подытожил Каличенко. – Вот и получаются курьезы... Душа радуется, когда специалист приходит, который может «винт» от «камня» отличить.

– Да уж. Весело живете, – продолжая улыбаться, откликнулся Валера. Нехитрая байка слегка улучшила его настроение, чуточку подтопив корку мерзлого налета, прочно сковавшего грудную клетку изнутри после разговора с Сережкой.

– К слову о прекрасном поле. – Коля откупорил следующую бутылку и поморщился, словно расист, увидевший чернокожего типа, мирно прихлебывающего суп из его тарелки. – Я недавно вычитал в Интернете, что две бабы в твоей «аське» – это уже спам.

Дабы закрепить свое глубокомысленное изречение, он сделал три полновесных глотка и раскатисто рыгнул...

В кабинет, занимая оставшиеся пару кубометров свободного пространства, втиснулся молодой парень, уперев в живот громоздкую и, судя по многозначительной морщине на лбу, крайне тяжелую коробку.

– Вот, – кратко выдохнул он. Многословие в его положении явно не способствовало пищеварению. – Куда?

– Что это? – заинтригованно спросил Каличенко, так и не успев захлопнуть пасть после рыга.

– Монитор. – Парень начал менять цвет лица на фиолетовый. – Двадцать один дюйм... С трубкой...

– С трубкой? – медленно уточнил Коля, видимо, не собираясь облегчать страдания юнца.

Тут дверь резко распахнулась. Открывалась она внутрь. Законов гравитации пока никто не отменял...

Парень, получив полновесный шлепок по заду, потерял равновесие мгновенно, и тяжкое его бремя страшным кубическим метеором устремилось вниз и вперед. Рысцов, к счастью, вовремя рассчитал траекторию падения тела, конечная точка которой невидимым, но грозным пунктиром уперлась в его голову, и успел чисто механически подставить руки. Так они и замерли: молодой парень в предстартовом положении спринтера-инвалида и попомнивший всех чертей Валера в позе присевшего посерить Атланта.

В дверном проеме торчала лохматая голова продавца Олега и с ужасом оглядывала помещение.

– Ты куда понес эту бандуру?! – рявкнула она на очумевшего парнишку, у которого тик уверенно обосновался под левым глазом. – Я же сказал: монитор – на склад, а сюда – «Панас» бэушный! Извините, ради бога, Николай Емельянович. И вы тоже, простите...

Рысцов старательно отогнал настойчиво возникающие перед взором виды нейрохирургического отделения, а Каличенко лишь покачал головой и укоризненно рыгнул.

Вернувшись домой, Валера потратил не менее часа на монтаж новоприобретенного С-визора и ремонт раскуроченной кровати. Мобильник он отключил сразу после того, как проводил сына, чтобы Светка не доставала своими психозами, поэтому, кроме ритмичного стука басов соседской вечеринки, доносящегося снизу, ему ничто не мешало.

Лишь закончив починку пробитой фанеры, водрузив на положенное место матрац и накрыв его свежей простыней, Рысцов почувствовал, как измотался за последние несколько дней. События и переживания различного характера вкупе с предательской алкогольной атакой выжали его насухо. По-хорошему, сейчас следовало принять добротную дозу снотворного и завалиться до завтрашнего утра в обыкновенную спячку...

Но у Рысцова на эту ночь были абсолютно иные планы. И не зря он – сшиз третьей категории – потратил почти все оставшиеся деньги на старенький «Panasonic Dream Digital».

Недавно выстиранная, пахнущая хвойным кондиционером наволочка на удобно взбитой подушке, шелковистый полигон простыни, кроткое одеяло... Таймер – на семь ровно; будильник – на пять минут восьмого. Последние мысли этого мира... Зеленый огонек на панели С-визора, вводящий в сладкий транс...

Приятных сновидений...

*

Валера всегда представлял себе пустыни несколько иначе: палящее солнце и, как следствие, – невыносимая жара. Вараны всякие, кобры, верблюды. Песок, в конце концов, дюны...

Очутившись посреди каменистого плато, ровного, как аэродром, он сначала решил, что спутал координаты, которые пришли на его электронную почту неделю назад вместе с точным временем и предложением встретиться от некоего Бориса. Тогда, помнится, он чуть не удалил это письмо, приняв за очередную рекламную рассылку, но что-то остановило его. Чутье. После того как он обнаружил у себя способности сшиза, эти всплески... интуитивного ощущения возникали все чаще. Иногда даже за пределами С-пространства. Они проявлялись довольно странно – словно чья-то рука писала в сознании слова курсивом, которые вроде бы не видны, но чувствуются всем естеством. И подчас очень непросто справиться с их, это лишь на первый взгляд, ненавязчивыми... советами.

Не будучи до конца уверенным, что это письмо всего лишь чья-нибудь шутка, Валера все же решился и в назначенное время вышел в С-пространство точно по заданным координатам: 28 градусов южной широты, 128 градусов восточной долготы – прямо в центре Большой пустыни Виктории.

В Австралии сейчас было раннее утро. И, глядя на румяное зарево, вспухавшее из-за горизонта справа и текущее по безоблачному небу, Рысцов все сильнее укреплялся в мысли, что клюнул на провокацию, как наивный школьник. Он поднял голову. В темно-синем куполе с западной, видимо, стороны догорали последние иглы звезд. Поежился. Было очень даже свежо, а ведь декабрь в тропических широтах Южного полушария – самое настоящее лето. Бр-р-р...

Застегнув гермет-замок, Валера сунул руки в карманы ветровки и неторопливо побрел. Направление здесь значения не имело абсолютно никакого: куда ни глянь – сплошная каменная гладь. Под туфлями поскрипывали мелкие голышки. Тишина. Ни намека на ветер. До ближайшего города, кажется, Форреста, километров триста на юг. Вот тебе, друг любезный, и пустыня.

Розовый холм рассвета рос, медленно, но упрямо вытесняя ночную синь. Вокруг ни души. Красота... Через пять минут Валера уже не жалел, что послушался кольнувшего наития и очутился здесь. Хорошо! Спокойно, черт возьми!

Он остановился, вытащил руку из кармана и, почувствовав, как легонько дрогнул воздух в меняющейся за наносекунду структуре единого С-пространства, притянул в ладонь несколько камешков с земли – фокус, который даже сшиз восьмой-девятой категории разучивал, как говорится, с полпинка. Порода оказалась прохладной и приятной на ощупь. Рысцов посмотрел на камешки. Лежат себе мирно на его руке, гравитация планеты тянет их вниз, и поэтому они не улетают. Но стоит чуть-чуть перекроить неизменные для обычных людей постулаты этого мира, и...

Серо-красные голышки плавно оторвались от тепла человеческой плоти и взмыли вверх метра на полтора. Рысцов, задрав подбородок, любовался, как шесть неправильной формы кусочков земли, нарушая логику всего на свете, выстраиваются в ряд, потом рассыпаются, будто испугавшись близости друг друга, парят, образуя замысловатые стереометрические фигуры... Что же ты хочешь от нас, С-мир? Ведь недаром дал возможности, которых нет у других? Ничего не бывает просто так.

Пустыня молчала...

– Красиво. Но бесполезно.

Рысцов вздрогнул и резко обернулся. Камешки осыпались за его спиной, отбив тихую дробь, один из них стукнул Валеру по плечу, отскочил и покатился в сторону.

В целом мужчина выглядел довольно молодо, не больше сорока, но морщинки уже начали пробивать свои неповторимые русла возле прямого носа, близко посаженных глаз, в глубине которых, казалось, затаился язычок безумия, и на лбу. Он был одет в классические брюки из плотной темной ткани, обвисший на рукавах свитер и поношенные ботинки. Возникала невольная ассоциация с безобидным, измученным за зиму деспотичной супругой дачником, только что сошедшим с электрички и готовым к весенним хлопотам на огороде. Сходства добавляла зажатая в правой руке пузатая авоська.

– Плохо выгляжу? – смутился он, перехватив оценивающий взгляд Валеры. Тут же легкомысленно пожал плечами: – Не знаю... Никогда не считал, что внешний вид – отражение внутреннего.

– Зачем так пугать-то, – запоздало возмутился Рысцов.

– Извините, – вторично смутился дачник. – Вы далеко ушли от места встречи. Насилу догнал.

Врет, про себя решил Валера. Если б он шел следом, в такой тишине точно было бы слышно.

– Меня зовут Борис, – представился мужчина, не протягивая руки. Лишь как-то неопределенно тряхнул авоськой. – Это я вам e-mail прислал. Честно говоря, даже не рассчитывал, что вы сразу придете. Думал, что нужно будет еще раза три-четыре писать.

– Валерий Степанович, – сказал Рысцов. – Можно без отчества.

– Да знаю я, – высоко махнул левой рукой Борис. Жест отчего-то получился похож на движение баскетболиста, отправляющего мяч в корзину. – У вас четвертая категория или третья?

Рысцов помедлил с ответом, глядя в неудачно посаженные бегающие глаза. Стало быть, этот тип знает, что он – сшиз. А вдруг сотрудник СКС?..

– Не беспокойтесь, – словно угадав сомнения Валеры, сказал Борис и неуловимым движением окрасил добрый квадратный метр земли под собой в апельсиновый цвет. – Я тоже, как видите... Так четвертая или третья?

– Третья, – осторожно отозвался Рысцов, глядя, как оранжевое пятно под ногами сшиза исчезает.

– Везет, – сокрушенно пожаловался тот. – У меня только шестая. А третья – это уже сила. Серьезная сила...

– А где кенгуру? – наобум спросил Валера, чтобы не дать странноватому Борису забрать поводья беседы в свои руки.

– Кто, простите?

– Кенгуру. Такие, знаете, с сумками на пузе и оленьими головами. Здесь, в Австралии, должны водиться.

Борис озадаченно качнул авоськой и переступил с ноги на ногу, так и не решившись улыбнуться, словно сомневаясь, шутит визави или серьезно говорит.

– Кенгуру в пустынях не живут, – наконец произнес он. – Они в основном обитают в саваннах. Некоторые – в лесах. А гигантские валлару даже умудряются ловко скакать по горным кручам.

Валера только глазами хлопнул и сдвинул губы, которые уже готовы были расползтись в улыбке. Кажется, у товарища напрочь отсутствовало чувство юмора.

– Бедные зверушки, – продолжил тем временем Борис, словно решил прочитать лекцию по зоологии. – У них, несмотря на большие размеры, много врагов. Правда, хищников, способных в одиночку напасть на взрослого кенгуру, в Австралии нет. Но их безжалостно губят глисты и терроризируют тучи песчаных мух. Кожу прокусить летающие гады не могут, но набиваются им в ноздри и глаза. Я уже не говорю о вреде, который наносит человек со своими гнусными охотничьими инстинктами... Бедные, бедные зверушки...

Рысцов ошеломленно смотрел на совершенно искренне, по-видимому, убивающегося мужика, и ему было жаль несчастных кенгуру.

– А впрочем, это забота Австралийского союза, – вдруг зло сказал Борис, и авоська, вспрыгнув, как бы подтвердила его слова. – Понавезли сюда туристов! Даже теперь границы не закрыли в С-пространстве. Воистину – непуганые идиоты.

Он печально покачал головой и принялся рыться в своей сумке. Извлек оттуда большой коричневый конверт и протянул Валере.

– Вот, изучите.

Рысцов вскрыл послание и стал читать распечатанный на хорошем принтере текст. По мере углубления в суть письма глаза его все больше расширялись.

– Но кому нужна такая бессмысленная работа? – наконец изумленно спросил он, протягивая лист обратно Борису.

– Вы внимательно прочли? – осведомился тот, бережно убирая письмо в недра авоськи.

– Вроде бы...

– В таком случае вы непременно должны были обратить внимание на сумму, указанную в конце страницы.

– Тем более непонятно... – пожал плечами потрясенный Рысцов, – кто готов платить такие огромные деньги за бессмыслицу.

– Во-первых, как вы сами понимаете, совершить такую бессмыслицу способен только сшиз. Притом далеко не самый слабый. К примеру, я со своей шестой категорией не сумею... А во-вторых, обозначенная сумма потому и настолько внушительна, что не предусматривает лишнего интереса исполнителя к разного рода деталям, не имеющим отношения конкретно к делу. Есть ли разница – кто заказчик? Важно ли – зачем? Ведь, насколько я знаю, деньги в наше время электронных переводов стали пахнуть даже меньше, чем раньше, когда существовали только в золотых кружочках или замызганных бумажонках. Не так ли?

– Работа разовая? – Валера снова машинально притянул в ладонь камушек и задумчиво перекатывал его между пальцами.

– А вот этого, уважаемый Валерий, я не знаю. Будет зависеть от того, как она будет сделана.

– Ясно.

Из-за горизонта подмигнуло солнце, исказив в момент все краски пустынного мира. Структура равнины обрела объем и стала похожа на пупырчатую кожу болезненно-красноватого оттенка. От двух людей шарахнулись на запад длинные насыщенные тени. Повеяло суховатым теплом.

– Ну, что вы решили? – отворачиваясь от жестких скользящих лучей, поинтересовался Борис.