В режиме нереального времени Пустошинская Ольга

Пролог

Эту матерчатую зелёную сумку с прицепленными значками Алёнка нашла на поляне, на влажной после дождя траве; носком сандалии поддела находку, открыла замок. Внутри лежал новенький телефон – именно о таком она давно мечтала, наушники без проводов, дезодорант и остатки шоколада в оранжевой обёртке.

– Не отдам, не отдам! Она ничейная! – прошептала Алёнка, воровато оглядываясь, и прижала сумку к животу.

Обнаруженным в кармашке деньгам она быстро нашла применение: купила в сельском магазинчике фруктовый мармелад и рогалик, который тут же раскрошила на крыльце голубям. Ей нравилось смотреть, как птицы расталкивают друг друга, азартно склёвывают крошки, шумно вспархивают от резких движений рук и снова возвращаются.

Алёнка отряхнула ладони и побежала домой, там никого не было, к счастью. Шоколад она попробовала и выплюнула, выбросила в мусорное ведро: он был твёрдый, с какими-то примесями, почти несладкий.

Телефон не включался, наверняка разрядился полностью. Алёна сбегала в родительскую спальню, вынула торчащий из розетки мамин зарядник, попробовала вставить в разъём – получилось. Телефон ожил, завибрировал.

Радость Алёнки была недолгой: в дверях появилась мама, увидела мобильник, нахмурилась и закричала:

– Где ты это взяла?!

Алёнка испугалась, ногой запихнула сумку под стол.

– Соня дала поиграть, ей пока не нужно, – пролепетала она, и мама поверила, успокоилась, ушла на кухню подогревать обед.

Алёнка перевела дух, занялась телефоном. Открыла фотографии, и тревога царапнула сердце: с экрана улыбалась девочка с длинными светлыми волосами, Саша, которая пропала месяц назад. Тогда в селе поднялся большой переполох, приезжал следователь и всех выспрашивал. Значит, это её сумка…

«Раз в жизни повезло, а теперь придётся вернуть», – огорчилась Алёнка. Она нажала иконку микрофона на экране, раздался дрожащий, прерываемый всхлипами девичий голос: «Тому, кто меня услышит… когда-нибудь. Меня зовут Александра Кравцова. Сегодня со мной произошло что-то ужасное…»

Алёна с круглыми от испуга глазами прослушала сообщение до конца и бросилась на кухню.

– Ма-ам, это Сашин телефон! С ней случилось плохое!

Через несколько минут мать звонила в полицию и с руганью ворошила мусорное ведро в поисках шоколада и обёртки.

В ссылке

Сашка проснулась в полдень, что было для неё очень рано: обычно она поднималась после обеда. Не открывая глаз, нащупала телефон на табурете, приспособленном под прикроватную тумбочку. Единственная радость в этой дыре – телефон.

Пришло новое сообщение от Лизы школьной подруги: «Привет. Я на пляже, море такое тёплое! Ты как?» Сашка скривилась – глупый вопрос! – и, быстро бегая пальцами по клавиатуре, написала: «Сап! Прозябаю». Лиза тут же ответила весёлым смайликом. Хорошо ей смеяться, сидя на пляже под зонтиком и жуя персики. А здесь хоть умри.

Сашка была уверена, что к бабушке её сослали не просто так, а после того случая, когда она поскандалила с мамой. А ведь начиналось всё так мирно! Они смотрели фильм, развалившись на диване, и ели мороженое, мама – крем-брюле, а Сашка смаковала рожок с чёрной смородиной, который очень любила. Фильм закончился, и внезапно выскочил этот ролик, старый, Сашка его нечаянно включила.

– Оставь, оставь, – махнула рукой мама.

На экране толпа подростков Сашкиного возраста, едва ли старше пятнадцати-шестнадцати лет, скандировала лозунги. Им было весело: на лицах – улыбки, в руках – айфоны. Снимали себя и друг друга, чтобы после выложить в соцсетях, а для чего же ещё? Полиция вывела из толпы парня в светлой куртке и понесла к машине, довольно аккуратно понесла, но крупная надпись красным шрифтом говорила обратное, что задержание было максимально жёстким, и Сашка моментально поверила. Изверги, зачем так заламывать руки!

– Тупые малолетки, – поморщилась мама, – ремня им всыпать, протестунам.

Сашке стало обидно.

– А разве полиция имеет право заламывать руки? – вскинулась она. – Они ничего такого не делают. Вышли на мирный протест поддержать своего лидера.

– Это мирный протест в поддержку преступника?

– Он не преступник.

Глаза у мамы потемнели и стали почти чёрными.

– Ну-ну. Я смотрю, ты хорошо осведомлена. Неспроста этот ролик выскочил. Смотришь всякую дрянь.

– А что, мне и посмотреть нельзя?

Сашка не заметила, как перешла на повышенный тон. Её бесило, когда родители указывали, что делать, как будто ей пять лет, как будто мультик не тот выбрала.

– Я сама разберусь, что смотреть!

В комнату заглянул старшая сестра Настя, посмотрела исподлобья.

– Хватит орать, я к сессии готовлюсь.

– А я-то что? Это ты маме говори, – огрызнулась Сашка, с тяжким вздохом поднялась и скрылась в своей комнате.

Это была только её комната, не пополам с сестрой. Спасибо родителям хотя бы за это. Здесь стояла кровать с маленькими цветными подушками, комод и письменный стол с креслом. Сашка сама с упоением украшала комнату: развешивала по стенам плакаты и свои рисунки, прикрепляла гирлянду на спинку кровати. Здесь был её мирок, специально устроенный только для хозяйки.

Сашка взяла мобильник и легла на кровать сверху покрывала, обняла подушку-игрушку, рыжего кота с крохотными лапками и болтающимся полосатым хвостом.

– Давай спокойно поговорим.

Опять мама. Сейчас будет нотации читать. Какая же она душная!

– Потом, я занята, – буркнула Сашка.

– Выкрои для меня хотя бы минутку своего драгоценного времени, – серьёзно сказала мама, но Сашка почувствовала ехидство. – Твой лидер, как ты сказала…

– Он не мой.

– Хорошо, пусть не твой. Он оскорбил пожилого человека, ветерана. Если бы твоего прадеда, который всю войну прошёл, обозвал этот хмырь, я бы его задушила своими руками. Да отложи ты телефон, когда я с тобой разговариваю!

Сашка закатила глаза, бросила телефон на кровать.

– И про парад Победы сказал, что он превратился в карикатуру.

– Это его мнение.

– Пусть он своё мнение оставит при себе! – вскипела мама. – Не думала, что моя дочь станет защищать негодяя.

– Ох, оставь меня в покое!

Хорошо, что отца дома нет, не то они бы вдвоём взялись за Сашку. У всех такие родители токсичные, или ей не повезло?

– Мы же с тобой в колонне шли в портретом прадеда. Саша, тебя же назвали в его честь.

– Я не просила называть меня в его честь. Я вообще это имя ненавижу.

– Да прекрати дерзить! Прадед воевал, чтобы ты жила!

Сашке бы одуматься, но её понесло.

– Может, и лучше мы жили, если бы победила Германия. Вот вы все говорите: немцы звери, изверги… А я читала, что они были добрыми, даже хлебом и шоколадками детей угощали.

Мама побелела:

– Как ты можешь! Твоя прабабушка в оккупации жила! Сколько фашисты мирных убили, замучили и отравили! Я же рассказывала тебе, а ты – про шоколадку… Стыдно тебе должно быть, стыдно!

– А мне не стыдно. Это моё мнение!

Мама резко повернулась и вышла. Сашка притихла: из глубины дома донеслись приглушённые рыдания.

«Ну и пусть, – подумала она, – ну и пусть. Я сказала правду». И всё же на душе было противно и муторно, не следовало так говорить с мамой. Теперь она обидится и будет молчать, пока Сашка не извинится, или сделает ещё хуже – не возьмёт её в Сочи.

И действительно. Всего пара дней прошла, и отец сообщил, что поездка откладывается, потому что на работе кто-то заболел, а он ведь такой незаменимый. Ну конечно, повод нашли!

– Я столько ждала… давайте поедем без папы.

– Исключено. Поедем в августе все вместе, – отрезала мама.

Настя закончила учёбу, собралась с однокурсниками куда-то на отдых, и Сашка, даже не зная, что за турбаза и где, заволновалась:

– А я? И я хочу. Можно мне с Настей на турбазу?

Она не возьмёт, конечно, но попытка не пытка.

Сестра встала на дыбы:

– Ну вот ещё! Я тебя не возьму, у нас своя компания. Мам, скажи ей, пусть не пристаёт. Не хватало ещё нянчиться и сопли подтирать.

– В самом деле, Саша, никто с тобой возиться не будет. Уже всё решено: или едешь к бабане, или остаёшься дома.

– Да кем решено? Почему вы Насте всё позволяете, а мне нет? Что мне делать дома? Я со скуки умру.

– Мы с тобой поедем к бабане. Ей без деда теперь одиноко.

– Ты серьёзно?

Бабаня – это бабушка Аня, мамина мать. Так её Сашка звала в детстве, а потом стали повторять и другие. А что, прикольно, всё в одном слове.

Сашка попробовала многое: и обижалась, и кричала, и плакала, напускала на себя скорбный вид и дрожащим голосом спрашивала: «А может быть, я одна смогу в Сочи поехать?» Раньше это срабатывало, а сейчас почему-то нет.

– Мы поедем, но позже, в августе, – утешала мама, – бархатный сезон даже лучше. Смирись.

– А я хотела сейчас… – ныла Сашка, понимая, что ничего другого ей не остаётся, как смириться. – У бабани даже интернет не ловит.

– Вот это как раз хорошо. Отдохнёшь, перестанешь смотреть всякие глупости.

– Ну м-а-ам!

– Да шучу, шучу… Есть там вышка, связь хорошая.

Сашке у бабани жилось вольготно. Та позволяла засиживаться допоздна, спать сколько хочется; работой по дому и огороду не нагружала, Сашка сама вызывалась поливать из шланга помидоры и собирать в ведро пупырчатые, чуть колючие огурцы. Она радовалась, что мама передумала оставаться, сослалась на работу и уехала, иначе не видать бы Сашке такой свободы: мама не разрешала подолгу валяться в постели, сдёргивала одеяло, кричала, и Сашка в ответ тоже повышала голос. Бабушка её никогда не ругала и называла своей красавицей. Сашка фыркала: ну какая красавица? И уши не очень, и нос, и глаза, и фигура…

На самом деле лукавила: внешностью она была довольна. Волосы, светло-русые, густые, любила и холила: мыла хорошим шампунем, ополаскивала настоем ромашки, аккуратно расчёсывала, стараясь не повредить ни одного волоска. Даже красить не рисковала, хотя подружки ходили модные: и синие, и зелёные, и розовые, и сине-зелёно-розовые.

Зевая, Сашка натянула шорты и майку со смеющимся черепом, которого мама называла бедным Йориком. Из кухни доносилось позвякивание посуды и долетал запах сдобных лепёшек. Сейчас она лепёшечек поест!

Бабаня сидела за столом с чашкой зелёного чая. Её рыжие крашеные волосы шевелились от крутящегося вентилятора.

– Моя красавица проснулась! – просияла она и ласково пожурила: – Опять поздно легла, не поднимешь. Я уже второй раз завтракаю. Ешь, и за земляникой пойдём. Соседка вчера ведёрко набрала. Варенье сварю, будешь зимой есть и меня вспоминать.

Сашка через силу улыбнулась, опустила глаза и помрачнела. Пить чай с душистым вареньем ей нравилось, а ползать по траве на коленках, собирая мелкую ягоду, – не очень. Да и зачем тратить время, когда всё можно купить?

Она невинно спросила, как бы между прочим:

– Бабань, а земляничное варенье продаётся?

– Клавка продаёт проезжающим, а в нашем магазине не бывает.

Саша доела лепёшку и взяла телефон:

– Продаётся, и очень много. Зачем столько времени тратить, если мама может купить?

Бабаня поджала губы:

– Хитрая ты, Сашуня, всё тебе купить. Денег не напасёшься, своё-то лучше и дешевле. Вот сколько стоит твоё варенье?

Сашка назвала цену.

– Вот видишь! – обрадовалась бабаня. – И баночка-то какая маленькая, а я кило сахара куплю и три таких банки сварю. Не бузи, порадуй бабушку.

Пришлось Сашке согласиться. Она собиралась неохотно, надела кроссовки, засунула в карман мобильник. От бабани это не укрылось.

– Оставь дома, – сказала она, – что ты его всюду с собой таскаешь, даже в туалет? Да огромный-то какой!

– Я фотографировать буду.

Бабаня не понимала. Для неё телефон – это штучка с кнопками. Раз или два в день позвонит и больше к нему не прикасается, а Сашка без мобильника как без рук, в нём вся её жизнь.

Земляничная поляна находилась недалеко за селом, всего-то пришлось пастбище пройти – и вот она. Маленькой, Сашка обожала собирать ягоду. Кидала больше в рот, чем в ведро, прямо с кустиков. И живот никогда не болел.

Вдалеке стеной стоял лес, перед ним зелёным ковром расстилалась поляна, и Сашка подумала, что надо притащить сюда мольберт с красками и попробовать нарисовать это изумрудное поле с едва проглядывающими алыми крапинками. Не зря ведь привезла с собой полную сумку бумаги, гуаши и акварели.

Сашка раздвинула траву и увидела резные листочки и ягоды, усыпанные мелкими семенами. Собирать землянику ей быстро надоело, мешали слепни и мошкара, и она бросила это занятие, едва ягоды закрыли дно пластикового ведёрка.

– Какая сладкая, – сказала бабаня, – ты попробуй.

– Я потом. Сфоткай меня!

Бабаня вытерла руки:

– Давай. Куда нажимать надо? Сашенька, ты бы надела кофточку красивую, голубую хотя бы. А это что за страсть? Черепушка лысая…

– А мне нравится!

Сашка рассмеялась, распустила волосы и сделала пальцами знак «виктория». Она позировала и стоя, и сидя, и лёжа в траве. Просмотрела снимки – супер! Сфотографировала кустики земляники, притаившиеся в траве, доверху наполненное бабанино ведёрко и выложила на свою страничку в интернете. Не прошло и нескольких минут, как посыпались комментарии, которые Сашка просмотрела с довольной улыбкой.

Справа у леса светлел увенчанный звездой мемориал с низкой оградой. На табличке было выбито: «Вечная слава павшим за освобождение…» – и имена. Сашка, озарённая идеей, подбежала, сфотографировалась, пролистала снимки со своей улыбающейся мордашкой на фоне обелиска и осталась довольна.

– Вечная им память… – вздохнула бабаня. – Наше село в сорок третьем освободили от фашистов. Как драпать стали, так сразу: «Гитлер капут, Гитлер капут».

– Откуда ты знаешь? Ты же после войны родилась.

– Ну так и что? Мне мамка моя всё рассказывала, она в оккупации жила.

Про оккупацию бабаня говорила и раньше. Сашка слушала, и ей казалось, что всё это случилось очень-очень давно, едва ли не тысячу лет назад, а поэтому и вспоминать не стоит. Ну было, ну прошло. Зачем ворошить, надо просто жить дальше. И обелиски эти… Лучше что-нибудь полезное построили бы, качели для детей, например, площадку с горками и турниками.

Бабаня положила на плиту веточки земляники:

– Царствие Небесное погибшим. Пусть порадуются… цветы в другой раз принесу.

Сашка фыркнула.

– Чего фырчишь? – покосилась бабаня.

– Им ничего уже не надо. Ни цветов, ни ягод.

– Надо. Это знак, что мы помним и чтим… Пойдём обратно, что ли, Сашуня? Ведёрки полные.

…Дома Сашка только устроилась посмотреть новое видео любимого блогера, как её позвала бабаня на кухню, перебирать ягоду от сора, травинок и веточек.

– А обязательно перебирать? – Со вздохом и недовольной гримасой Сашка поднялась с кровати.

– А как же. Не ленись, не ленись. Мать на тебя и так жалуется, что по дому не помогаешь. Уж бабке своей старой помоги.

– Ты не старая.

Она надела наушники, пристроила телефон к сахарнице, неохотно и медленно принялась перебирать землянику. Бабаня что-то сказала, Саша поняла это по шевелящимся губам.

– Что?

– Да девушка красивая, говорю, глазастая такая.

– Это парень вообще-то, – усмехнулась она.

– Парень? А губы накрашены, серьги в ушах. И ручкой вот так делает, как женщина. Сашк, ты шутишь, что ли?

– Они все так делают… Баб, не мешай смотреть.

– Да-а-а… – протянула бабаня и покачала головой, – я удивляюсь… Куда катимся?

Она надолго замолчала, сердито высыпала ягоду в эмалированный таз. Время от времени Сашка чувствовала на себе внимательный и какой-то горький взгляд.

Видео закончилось.

– Баб, я устала. Можно я пойду?

– Знаешь, что я думаю? – тихо проговорила бабаня, как будто про себя. – Если война начнётся, вот эти накрашенные мужики пойдут нас защищать?

– Ну какая ещё война? – поморщилась Сашка.

– Какая… обыкновенная, на которой умирают.

– А зачем защищать? Лучше сдаться, чтобы никто не погиб.

У бабани опустились руки.

– Дура ты стоеросовая! Если бы в сорок первом наши сдались, тебя бы сейчас просто не было. Кривляешься, строишь из себя… Или из головы вылетело, как в оккупации жили?

– Мне об этом никто не рассказывал.

– Да что же ты врёшь! – возмутилась бабаня. – Я не рассказывала или мать твоя не рассказывала? Тебя бы в оккупированный Курск отправить, чтобы посмотрела своими глазами.

– Ой, ну хватит! Вы с мамой как сговорились!

Сашка сунула в карман телефон, с которым не расставалась, бросила в сумку наушники и, кипя негодованием, выскочила во двор. Быстро пошла по улице.

Малахольная

– Здравствуй, Сашенька.

Тётя Наташа с хозяйственной сумкой уставилась на расстроенную Сашку. Та вымученно улыбнулась: «Здрасте…» – и поспешила убраться подальше от любопытной соседки.

Возле магазина стояла незнакомая девочка и крошила вьющимся у ног голубям брикетик сухой лапши. Птицы её с удовольствием клевали, к Сашкиному изумлению.

Ноги сами привели её к реке, где вразвалочку ходили по берегу белоснежные гуси. Сашка уселась прямо на траву, отпила глоток воды из пластиковой бутылочки, достала телефон.

– Лиз, прикинь, что сейчас было, – начала записывать она голосовое сообщение. – Я с бабкой поссорилась…

Никогда раньше даже в мыслях Сашка не называла бабаню бабкой, но сейчас ей, взвинченной, было не до дипломатии.

– Чего они все ко мне пристали? – жаловалась она. – И мать весь мозг вынесла, теперь бабка. Говорит, в оккупацию бы тебя… А что я такого сказала? Тебе везёт, Лизка, тебя родители не достают…

Крупный гусь вытянул шею и, тряся коротким хвостиком, переступая красными перепончатыми лапами, стал приближаться к Сашке. Та замолчала на полуслове.

– Ой, меня тут отвлекают. Потом договорю…

Гусак растопырил крылья и зашипел, Сашку как ветром сдуло. Вслед неслось разноголосое «га-га-га», гуси издевательски смеялись над ней. Сашке стало неловко и стыдно: так позорно бежала из-за какой-то птицы! Посмотрела по сторонам – не видел ли кто? – но вокруг не было ни души. Она отряхнула шорты и с показной неторопливостью направилась за село, туда, где утром собирала ягоду. Всё равно куда идти, только бы не домой.

У мемориала всё ещё лежали веточки земляники. Сашка посмотрела на них, скривив губы, и вдруг с неожиданной злостью наступила кроссовкой и размазала по мраморной плите, будто ягода была виновата во всех бедах. Брезгливо вытерла подошву о траву, повернулась и пошла в лес.

Вот так, вот так! – колотилось сердце, перед глазами всё плыло и кружили светящиеся точки, дышать стало тяжело. Ей показалось, что воздух мерцал, как наэлектризованный.

«Солнечный удар», – решила Сашка. Остановилась, сделала несколько глубоких вдохов, и постепенно круговерть улеглась. Она выбрала ритмичную песню и приготовилась идти с музыкой, пританцовывая, но в наушниках зависла тишина. Пропал с экрана значок сети, и связи тоже не было.

– Замечательно! – расстроилась Саша, раздражённо убрала наушники в сумку и, кривляясь, передразнила маму: – «Есть там вышка, связь хорошая». Даже не позвонить теперь из этой дыры!

Ей показалось, что лес стал гуще и непролазнее. Ветки цеплялись за волосы, на голову сыпалась какая-то дрянь. Хватит, погуляла! Бабаня уже всё забыла, и не будет сердиться из-за ерунды.

Впереди блеснула река. Сашка хотела сделать крюк, чтобы не встречаться с противными гусями, однако сейчас их не было видно ни в воде, ни на берегу. Наверняка птиц прогнали те трое мужчин, которые купались, смеялись и выкрикивали что-то неразборчивое. Один из них, блондин, вышел из воды, и Сашка обомлела: он был голым, без плавок.

– Спятил… а если увидят? – пробормотала она и хихикнула: – Без комплексов чел. Ну, я тебя прославлю, звездой интернета будешь.

Сашка подкралась ближе, таясь за деревьями, выбрала удобное место и навела на купальщиков камеру, давясь смехом. Голый блондин вытирался полотенцем, повернувшись к ней лицом, как нарочно.

Сашка впервые видела этих людей, они точно были не местными. Скорее всего, какие-нибудь измученные пеклом туристы ехали мимо и решили охладиться. Свои, сельские, предпочитали купаться выше по реке: вода там была чище.

Блондин вытерся наконец и громко сказал по-немецки: «Хватит, пора возвращаться!» – и Сашка его поняла.

Несколько лет назад в школе ввели второй иностранный язык. Спорить с директором никто не смел, и Сашка с одноклассниками добровольно-принудительно ходила на уроки немецкого. Стоны, недовольство и жалобы на большую нагрузку учительницу не трогали. Стуча по зелёной доске мелом, она говорила: «Знания ещё никому не мешали, а нытики дополнительно к переводу выучат десять… нет, лучше пятнадцать слов».

Успехи в немецком у Сашки были немного выше среднего. Она легко запоминала слова, могла перевести текст и написать несложное сочинение о родном городе или о том, как провела каникулы, и считала, что делает большое одолжение. Кто сейчас учит немецкий? Да никто. Анахронизм какой-то.

Немцам в крошечной деревне делать было нечего, разве только старинную церковь осмотреть, и Сашка ещё больше укрепилась в мысли, что они просто ехали мимо, в Москву или Питер, например. Правда, машины не видно, ну и что? Могли в лесу оставить, в теньке.

Между тем и два других немца вышли на берег, перекинулись с первым парой слов, называя его Паулем, подобрали с песка одежду и побрели по тропинке в чём мать родила. Ничего себе! Неужели голыми в село пойдут? Сашка, страшно заинтригованная, пошла следом, держась на приличном расстоянии. Вот показался крайний дом, и какая-то женщина, наверно соседка тётя Наташа, прошмыгнула в калитку, возле которой стоял чёрный старый мотоцикл. А немцы шли себе, гоготали, разговаривали и не делали ни малейших попыток прикрыться.

Саша огляделась: кажется, она свернула не туда, не на ту улицу. Дом, который она приняла за дом тёти Наташи, оказался бедной хибаркой с соломенной крышей и побеленными стенами. Да есть ли в селе сейчас соломенные крыши? Сашка оглядывалась и видела чужие дома, грунтовую дорогу с колеями от шин, деревья, которых раньше здесь не замечала. Она нащупала в кармане телефон. Бабаня, конечно, заворчит, что наградили её внучкой, которая в трёх соснах плутает, но бросит все дела и выйдет навстречу.

Гудка не было, связь так и не появилась. Что вообще происходит? Сашка выругалась – ну а как тут сдержаться? – и в эту минуту бахнул хлопок, похожий на взрыв петарды, потом ещё один. Такими картонными гильзами любили забавляться мальчишки под Новый год. Некоторые обделённые умом нарочно бросали подожжённую петарду за спиной у какой-нибудь проходящей мимо женщины. Гремел взрыв. Прохожая взвизгивала, крик и ругань стояли на весь район, а недоумки веселились… Но сейчас не Новый год, кому пришло в голову играть с петардами?

Улица была безлюдной, и Сашке стало не по себе.

«Надо вернуться к реке, а оттуда домой, – решила она и повернула назад. Дорогой несколько раз проверяла, не появилась ли связь, раздражённо цокала языком. Что за день сегодня!

– У-у, фрицы проклятые, всю рыбу распугали! – услышала Саша и увидела сквозь заросли рогоза подростка с удочкой, стоящего на деревянных мостках.

– Сап! – с улыбкой сказала она.

Мальчишка обернулся как ужаленный. Это был её ровесник или немного старше, рослый, симпатичный, загорелый, закалённый горячими ветрами. Такого не портили даже обноски – старая рубашка с закатанными рукавами и мешковатые штаны. Впрочем, на рыбалку обычно надевают что похуже.

– Че…чего? – оторопел рыболов и уставился на Сашку широко раскрытыми глазами, очень красивыми, кстати, серыми, с яркими белками.

– Привет, говорю. Слушай, интернет есть? У меня ни связи, ни интернета.

Он нахмурился, посмотрел себе под ноги:

– Нету такого… наверно, эвакуировался.

– Зачётная шутка! – Сашка обиженно отвернулась.

– Эй, подожди! – донеслось в спину.

– Чего тебе?

– Ты зачем здесь ходишь? У тебя пропуск есть?

– А что, без пропуска нельзя? – презрительно бросила Сашка. – Может, ты меня домой не пустишь?

– Ты беженка, что ли?

– Шиза! Я к бабушке приехала.

– А это у тебя зачем? – спросил паренёк и дотронулся испачканным пальцем до носа.

Сашка закатила глаза и простонала:

– О-о-о… Ты из какой пещеры вылез? Это пирсинг, для красоты… Скажи, направо – это короткая дорога до села?

Рыболов стал быстро сматывать удочки.

– Ага. Подожди, сейчас вместе пойдём. Всё равно не клюёт.

– Обломись, сама доберусь. Пикапер из тебя никакой! – задрала подбородок Сашка и быстро, чтобы приставала не догнал, зашагала по тропинке. Жаль, такой симпатичный парень, а дурак, и шутки у него дурацкие. Хорошо, что ума хватило тропу указать.

Через несколько минут выяснилось: ума не хватило. Она видела те же самые обшарпанные дома, пыльную дорогу, исполосованную колеёй. Связи по-прежнему не было, и Саша запаниковала. На автомате шла вперёд, озираясь по сторонам, и думала, что лучше всего будет постучаться в первую попавшуюся избу. Наверняка найдётся кто-нибудь нормальный, а не как тот рыболов.

Саша перевела дух и остановилась возле дома, крытого дранкой. Нащупала вертушку калитки, шагнула и остановилась, разглядывая аккуратный двор и пустую собачью конуру с прикреплённой скобочкой цепью.

Хлопнула дверь, и на крыльцо с ведром грязной воды вышла босая женщина, замотанная по-крестьянски платком, в просторной ситцевой блузке.

– Простите, вы знаете, где Анна Снегирь живёт?

Хозяйка вздрогнула, резко одёрнула подол подоткнутой юбки.

– Анна Снегирь? Не знаю такую. Да ты, наверно, селом ошиблась. – Лицо женщины в рамочке белой косынки разгладилось, смягчилось.

– А это как называется? – испугалась Сашка и, услышав ответ, расстроилась: получается, что она заблудилась. – Можно позвонить? У меня телефон не работает.

– Был телефон на почте, но теперь сама понимаешь… – вздохнула хозяйка, выплеснула грязную воду за ворота и вытерла передником руки.

– А мобильник есть у вас?

Она не успела ответить: из соседнего двора раздался женский крик, заполошное кудахтанье, а затем – несколько громких хлопков.

– Зайди в дом, – быстро сказала хозяйка.