В режиме нереального времени Пустошинская Ольга

– Это отец, – послышалось за спиной. Боря указал кончиком пальца на мужчину рядом с тётей Тоней.

– А ребёнок – ты? – оглянулась Сашка.

– Ага. Любит мамка все фотографии на стены вешать, – улыбнулся Боря и добавил: – Счастье, что фашисты у нас в избе не остановились, выбрали дома побогаче, школу заняли и бывшие помещичьи усадьбы.

Выходит, Борька – Сашин дед, двоюрный дед. А тётя Тоня – прабабушка. Прикольно: внучка старше деда! Интересно, а Боря ещё жив в Сашкином времени? Было бы здорово заявиться к нему и сказать: «Сап, Боря! Помнишь, как мы в сорок втором году с тобой встречались?» Господи, только бы вернуться назад, больше ничего и никогда она не попросит!

Боря рассказал, как отступали русские солдаты, как он с матерью ходил рыть окопы, как эвакуировался сельсовет в полном составе. В село заявились буржуи – бывшие хозяева имений – и немцы, но не военные, а так, вроде буржуев. Сразу забрали коров, немцам на тушёнку. А через несколько месяцев Борька увидел на улице колонну танков с крестами.

Он помолчал и спросил:

– Шур, идти тебе больше некуда?.. Знаешь, оставайся у нас пока. Мамка против не будет, даже наоборот… вон она как переживает за тебя. А там и родню свою отыщешь.

Сашка вздохнула: родню она уже нашла, как выяснилось.

Просто фантастика

Ночь была душной. В приоткрытое окно залетали трели губной гармошки и пьяные голоса немцев, которые пели русскую песню про Волгу, немилосердно коверкая слова.

– Чтоб вам сдохнуть! – зло сказал Борька.

Застонали пружины кровати, он поднялся и закрыл окно – звуки стали тише. Боря повозился и вскоре засопел, а у Сашки весь сон пропал.

Уже несколько дней она жила у Одинцовых. Из дома почти не отлучалась, только бегала по утрам к трёхствольной берёзе на краю леса, каждый раз с замиранием сердца надеялась, что сегодня ей повезёт. Возвращалась подавленная, оглушённая, с красными от слёз глазами.

Бедная бабушка, бедные родители! Сашка чувствовала, как они мучаются от тревоги, может быть, даже думают, что её нет в живых, а это, в общем-то, почти правда.

– Я не хочу здесь умирать… – плакала Сашка.

Тётя Тоня присаживалась рядом, прижимала к себе Сашкину голову и тихо гладила по светлым волосам, как маленькую.

– Что ж ты всё время плачешь? Нельзя так, золотко. Вот наши придут и погонят фрицев, хорошо тогда заживём, лучше всех.

Прямо на другой день хозяйка велела собираться в комендатуру к старосте, регистрироваться. Сашке идти не хотелось.

– А это обязательно?

– Обязательно, тебя староста видел, – вздохнула Антонина. Глянула раз-другой и тихо спросила, показывая на нос: – А это вам всем цепляют? Вроде как метка?

– Кому «вам»?

– Ну вам, из больницы.

Сашка смотрела с недоумением, и хозяйке пришлось кое-что объяснить.

Зимой прошёл слух, что в одном селе недалеко от Курска, где находилась психиатрическая больница, фашисты отравили снотворным всех пациентов. Ещё живых людей сбросили в овраг и присыпали землёй. Некоторые больные не умерли, очнулись и выбрались из могилы. Таких медсёстры пытались спасти – прятали. Антонина решила, что Саша одна из таких выживших.

Сашка расплакалась. Её приняли за сумасшедшую, решили, что сбежала из психушки. А она ещё подумывала рассказать о себе правду! Теперь об этом не могло быть и речи: прабабушка Тоня получит ещё одно доказательство Сашкиного мнимого умопомешательства. Вот Борьке довериться можно. Борька молодой, начитанный, они нашли бы общий язык.

– Нет, тётя Тоня, я здорова, – вытерла глаза Сашка.

– А родители твои где?

Она думала всего секунду:

– Папа на фронте, мама пропала при бомбёжке.

– Вот горе-то, девонька! – воскликнула Антонина, и глаза её увлажнились. – А ты, верно, к бабке своей пришла, а её нигде нету? Ничего, ничего, не плачь, золотко. Жива она, эвакуировалась, точно говорю. Отпишется ещё, вот увидишь. Вечером погадаю тебе на картах. Балуюсь иногда.

Сашка вытащила колечко из носа, убрала в кармашек сумки.

– Волосы заплети и под косынку спрячь, – велела тётя Тоня.

– Не хочу, я так привыкла.

Она нахмурилась и после недолгого молчания сказала:

– Головой-то не тряси, а думай ею. Ты, Шурк, девка видная. Красота твоя никуда не денется, при тебе останется. Поберегись, ведь фрицы кругом. Платок, кофточку на плечи…

Сашка вспомнила, как напугалась, когда немец кричал ей: «Фройляйн, фройляйн!» – нашла в сумке резинку для волос и сделала пучок, завязала косынку под подбородком и вышла за тётей Тоней на улицу.

Все стены комендатуры были оклеены немецкими плакатами, агитирующими ехать на работу в Германию. Молодая женщина в переднике и косынке резала капусту под наблюдением фрау, улыбалась и призывала: «Я живу в германской семье и чувствую себя прекрасно». На другом плакате деревенский мужик в картузе доставал из чемодана шёлковое платье, а его жена восхищалась такому богатству, как будто ничего в жизни красивее не видела. «Борясь и работая вместе с Германией, ты и себе создаёшь счастливое будущее», – кричала крупная надпись.

– Мягенько стелют, – проворчала Антонина. – Пойдём, Шура.

Она обошла грузовик с крестами на дверях и потянула Сашку к широкому крыльцу под деревянным навесом. Они очутились в тёмном после улицы коридоре, прошли мимо распахнутых дверей просторного помещения, заставленного стульями, и Саша успела ухватить краем глаза сцену с кумачовым занавесом и фашистскими флагами. Она мысленно отметила, что стрекотание пишущей машинки похоже на звуки печатанья на клавиатуре, только гораздо звонче.

Староста сидел в кабинете за столом, покачивался на стуле, сложив на животе пухлые руки. Заметил посетителей, посмотрел недовольно, исподлобья.

– Ну, что у вас?

– Вот, – сказала Антонина и подтолкнула Сашку к столу, – племянницу привела, Шурочку. Сестры моей дочка.

– Хорошо, – кивнул Гаврилюк и достал из ящика толстую общую тетрадь. – Сколько лет?.. Ты глухая?

Сашка вздрогнула и отвела глаза от плаката с орлом и свастикой.

– Пятнадцать.

– Метрика есть?

– Нету, Николай Ильич, дом разбомбило, какие уж тут метрики, – опередила тётя Тоня.

– Фамилия?

Сашка не побоялась назваться настоящим именем, ведь Александры Кравцовой ещё не существовало в природе. Гаврилюк аккуратно заполнил с её слов графы в тетради и махнул рукой: свободны.

Антонина торопилась на работу, и Сашка возвращалась домой одна. Немецкие танки всё ещё стояли в саду возле школы, неподвижные и грозные. Чуть поодаль, без кителей и рубашек, в одних брюках, умывались немцы. Вёдра с водой им приносили сельские мальчишки и взамен получали то ли хлеб, то кусочки сахара – Сашка не разглядела.

– Дядь, давай сапоги почищу! – предложил мальчуган лет семи.

Немец понял и кивнул.

«Есть среди них нормальные люди, я же говорила», – подумала Сашка. И вдруг чистильщик неосторожно испачкал ваксой ногу немца. Тот обругал его свиньёй и ударил кулаком в лицо. Мальчишка умылся кровью, свалился в грязь. Сашка опустила глаза, заторопилась поскорее покинуть опасное место.

***

Мысль, что надо поговорить с Борисом, не давала Сашке покоя. Но как начать? Здесь надо действовать издалека, мягко и с умом.

Удобный момент выпал вечером, когда Боря отдыхал в своей комнате с книгой. Сашка подошла к полкам, провела пальцем по корешкам книг.

– Ты любишь читать? – спросила она.

– Люблю. Все книги перечитал, и свои, и библиотечные. Ты читала «Аэлиту»?

– Не-а, мне как-то не зашло.

– А книгу «Голова профессора Доуэля»?.. А «Гиперболоид»?

Сашка смутилась, она ничего не читала, кроме книг по школьной программе. А что удивляться? Борькина жизнь совсем другая, пресная, скучная, без компьютера и телевизора. Даже обычного телефона нет, не говоря про мобильный. Что ему ещё делать, если не читать?

– Книги не любишь, а что любишь?

– Рисовать. Я хорошо рисую, – похвалилась Сашка.

– Да? А нарисуй что-нибудь. – Боря пошарил в ящике письменного стола, достал альбом и несколько простых карандашей.

– Мне хочется нарисовать твой портрет. Я с четвёртого класса в художественную школу хожу, в этом году заканчиваю… то есть должна закончить.

Сашка вырвала из альбома лист, подложила под него картонку. Набросала эскиз и принялась прорисовывать лицо. Всё же у Бори и бабани есть общие черты: высокий лоб, брови, разрез глаз.

– Боря, ты фантастикой увлекаешься?

– Ага, люблю. Интересно про будущее читать. Через сто лет люди на Марсе жить будут.

Карандаш завис над рисунком, Сашка замерла.

– А ты веришь, что путешествия во времени возможны?

– Ну, если когда-нибудь придумают машину времени…

– А без машины? Учёные считают, что есть тоннели в пространстве.

Боря удивился и сказал, что Сашка сильно выросла в его глазах, что теоретически возможно всё, а на практике – пшик. А у учёных работа такая – делать предположения, они за это деньги получают.

– Борь, я могу доверить тебе секрет?.. Не шевелись, голову чуть вправо.

– Конечно.

Сашка кусала губы. Сейчас она скажет, что пришла из будущего, и Борька посмотрит на неё как на больную.

– Я лучше покажу тебе кое-что.

Она отложила карандаш и достала из сумки телефон, наушники, сторублёвую купюру и дезодорант – всё, что у неё осталось из прошлой жизни.

– Это мобильный телефон. Сейчас попробую включить.

Сашка давила кнопку и мысленно умоляла смартфон хотя бы моргнуть.

– Не включается, аккумулятор сел, а зарядника у меня с собой нет, к сожалению.

Боря повертел в руках телефон, постучал ногтем по экрану, хмыкнул:

– Стекло… Какой же это телефон? А трубка где, а провод? Номер как набирать? – Он увидел наушники и округлил глаза: – Ты радистка? И молчишь! Тебя к партизанам надо переправить.

– Какая ещё радистка, – поморщилась Сашка, – это обычные наушники, музыку слушать.

– А-а, сломанные, без проводов. А это что за деньги? Не наши, что ли?

– Наши, только они ещё не появились. Я к вам попала из будущего, из две тысячи двадцать первого года.

Борька фыркнул и так рассмеялся, что выступили слёзы.

Страницы: «« 123