На темной стороне Луны Вайнер Георгий
Они встали из-за стола, и Улугбек протянул отцу свой черный пластмассовый пистолет — совсем как настоящий:
— Подержи пока, мы сейчас придем…
В хромированной крышке кофеварки Тура видел, как они прошли мимо патрульного сержанта в дверях и отправились в туалет. Силач предложил:
— Давай еще чего-нибудь пожуем…
— Давай, — равнодушно ответил Тура. Встал и пошел в конец длинной очереди к прилавку. Не лез вперед, не суетился, терпеливо ждал, опершись на грязный барьерчик. Потом повернулся и стал смотреть в окно.
Он увидел, как Надя вышла из бокового входа аэровокзала, расположенного рядом с женским туалетом. Она пошла не через привокзальную площадь к стоянке такси, а сразу же свернула за угол — к багажному отделению. Если бы патрульный водитель стоял не у двери буфета, а вошел внутрь и выглянул в окно, то вместе с Турой увидел, как Надя тащит за собой упирающегося мальчика, что-то втолковывая ему на ходу.
Но патрульный был не сыскарь, конвойный хвост, и знал свое дело туго — ему надо было убедиться, что Надежда с ребенком сели в самолет, а пройти мимо него на посадку или к главному входу незамеченными они не могли.
Надежда уже стояла около вишневого «Москвича» и о чем-то быстро договаривалась с водителем — Тура ей десять раз повторил накануне: ехать только на леваке или на частнике, ни в коем случае на такси, это контингент проверяемый.
Улугбек полез в кабину, Надя подсадила его, уселась сама, пыхнул сизый дымок выхлопа неслышно заведенного мотора. Ну, быстрее, быстрее, пожалуйста, быстрее! Уезжайте.
— Гражданин! Вам чего! Вы что, оглохли? — спрашивала его буфетчица. Очередь подошла незаметно.
— Бутерброды… Сок… — механически сказал Тура. — Чего хотите…
— Чокнутый какой-то!
«Москвич» описал круг по площади — Надя, делая вид, что поправляет туфлю, низко наклонилась, почти лежа приникла к сиденью, когда машина проезжала мимо патрульного экипажа 13–47, пристроившегося у края автомобильной стоянки. Вспыхнули, весело подморгнули желтые мигалки на повороте — «Москвич» исчез на шоссе в сторону Мубека.
Теперь надо потаскать за собой наблюдение еще полчаса — в 11.15 поезд на Ташкент пройдет за выходную стрелку. Билеты в общий бесплацкартный вагон, полный безбилетников, базарных умельцев, работяг, крестьян, хаотических проезжих людей, которых ни разыскать, ни опросить невозможно, — лежали у Нади в сумке.
Тура вернулся за стол к Силачу, составил тарелки и стаканы с подноса и негромко сказал:
— Пожалуй, можно выпить теперь…
Сержант, присевший на корточки у стены, смотрел равнодушно мимо них — он видел, что авиабилеты лежат на столе, выход из аэропорта перекрыт наблюдением, а напарник в патрульной машине 13–47 дежурит около Автомотрисы Силача.
…Чурбанов Юр. Mиx. (p. 1936), сов. парт. гос. деятель, ген.-полк. Чл. КПСС с 1960. С 1977 зам. мин., с 1980 1-й зам. мин. внутр. дел СССР. Лауреат Гос. пр. СССР (1980) за орг. охр. общ. порядка во время проведения в Москве Олимп. игр.
Советский энциклопедический словарь. Издание третье. Москва, 1985 г.
Из газет:
Хлопковому конвейеру — напряженный ритм!Бригада К. Усарова из совхоза XXIV партсъезда вывезла с плантаций 1050 тонн сырца. Восемьсот из них собраны машинами…
Привезли песнюПеред хлопкоробами области с лекциями, концертами выступают семь агитбригад. В их составе — популярные среди жителей области ансамбли «Дустик чамани» и «Интизор». Агитбригады привозят с собой и кинофильмы…
Поздравляем!Опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания «Мать-героиня» с вручением ордена «Мать-героиня» матерям, родившим и воспитавшим десять и больше детей…
— Я несколько раз говорил: «Мотор слабый, товарищ подполковник. На нем ни за кем не угнаться. Нужен новый…» — отвечая, водитель Алик старался не смотреть в глаза Туре.
Очную ставку вел Икрам Соатов, тоже включенный в следственную бригаду. Должность его называлась длинно и грозно — Прокурор по надзору за следствием и дознанием в органах МВД.
— Халматов соглашался с вами? — спросил Соатов. Он был развеселый, компанейский парень, с которым Тура регулярно контактировал по службе.
— Ну, мотор действительно ни к черту не годился. Какая же это оперативная машина?..
— Соглашался или не соглашался? — добивался сверстник Туры — высокого роста, полноватый, с красивыми крупными чертами лица обжоры и женолюба. У него было много детей, но жену Икрама никто никогда не видел — Соатов не появлялся с ней на людях, шутя приговаривая, что немножечко шариата только укрепляет социалистическую семью.
— Не знаю, как это сказать… — тянул Алик.
— Дайте полный ответ: соглашался с вами полковник Халматов или нет? — отчеканил Соатов.
После возбуждения против Туры и его водителя уголовного дела Икрам старательно изображал заповедь: дружба — дружбой, а служба — службой.
— Подполковник Халматов со мной соглашался, — давясь, выдавил из себя водитель. Слова умирали у него во рту, их засохшие трупики невнятно выпадали на стол.
— Вопрос Халматову. Вы подтверждаете в этой части показания свидетеля? — повернулся Икрам к Туре.
Расчленив признание вины Халматова на множество мелких «да» и «нет», «подтверждений» и «согласий», Икрам методично шел к цели, которая всегда, когда уголовное дело возбуждено, состоит в том, чтобы в указанный в законе срок закончить уголовное дело, составить обвинительное заключение и передать дело в суд.
— Записывай дословно, — сказал Халматов. — Я никогда не давал распоряжение взять в организации Мубекирмонтаж новый двигатель и поставить на служебную машину…
Пока он говорил, вошел Нарижняк. Тихо, чтобы не мешать, следователь по важнейшим делам присел у двери в углу. Халматову снова показалось, что Нарижняку хорошо за пятьдесят, но спорт, может, ежедневный бег, теннис, режим питания сохранили ему фигуру и осанку совсем моложавого человека.
— Но, соглашаясь с тем, что старый мотор никуда не годится, — Соатов гнул свое, — вы объективно подталкивали водителя к незаконным действиям…
— Почему — к незнаконным?
— Новый-то ему получить негде! Вы же знали!
— По-вашему, я должен был убедить водителя в том, что мотор у него на машине действительно первоклассный!..
— Это что? Шутка? — возмутился Икрам.
— Стоило меня уволить, как сразу что-то произошло с моим юмором. Его перестали понимать даже коллеги. По-твоему, на черное я должен говорить — белое, Икрам?
Соатов надулся, покосился в сторону Нарижняка.
— А теперь у меня вопрос к водителю, — сказал Тура Соатову. — А вы, товарищ прокурор, внесите мой вопрос и ответ водителя в протокол. Итак, Алик, вспомни, что я тебе говорил об экскаваторе?
— Какой еще экскаватор? — удивился Соатов.
Алик мгновение смотрел на Туру непонимающим взглядом, потом хлопнул себя по лбу:
— Конечно! Я помню! Я когда установил новый двигатель, то сказал товарищу подполковнику: вы теперь нашу лохматку не узнаете, она как зверь землю роет на ходу. А он рассердился и ответил, что ему экскаватор — рыть землю — не нужен. И чтобы я снял мотор и возвратил…
— Ваши показания записаны, — Соатов дал водителю прочитать и подписать протокол. — Все. Когда будете нужны, я вас вызову. Пока работайте.
Они остались втроем. Следователь по важнейшим делам вел себя по-прежнему тихо — словно его и не было. Соатов протянул Туре протокол:
— Отвечать за свои действия никому не хочется. А нарушать закон — можно? Слишком многое себе позволяете…
— Что имеется в виду?
— На вас с Силовым поступило заявление.
— Из диско-бара?
— Да. Копия пошла генералу Эргашеву и в Прокуратуру республики. Оттуда уже звонили.
— Я не закон нарушил, Соатов, — Тура вздохнул. — Я говорю тебе это как юрист и твой вчерашний коллега. Я нарушил правило. Я знал его, но в какой-то момент, видимо, скиксовал. Преступника надо брать намертво, как ядовитую змею, чтобы он не успел пустить в ход связи. Иначе — тебе самому конец. Где-то я допустил промах. Поэтому я сейчас здесь. Уразумел?
Нарижняк в углу кабинета кашлянул, Соатов подвинул протокол.
— На сегодня все. Подпишите показания. Пока вы свободны.
Тура поднялся на четвертый этаж. В экспертно-криминалистическом отделе было пусто. Муса Аминов сидел за пишущей машинкой в лаборатории. Здесь же в обычном беспорядке, завалив всю остальную поверхность стола, стояли и лежали колбы, пробирки вперемешку с сухими круглыми головками опиумного мака, пинцетами, пробками, порошками реактивов и справочниками.
— Ответственное задание! — Муса приветственно помахал рукой. — Пишу заметку в стенную газету. «Обязательства, взятые в преддверии Олимпийских игр в Москве, выполнили…»
— Очень актуально… — хмыкнул Тура.
— Мне дали, — пожал плечами Муса. Тура не стал отвлекаться:
— Слушай, стенкор! ОБХСС направляло вам коньяк «KB» на исследование… — Тура спешил — в любую минуту им могли помешать.
— Я занимался, — кивнул Муса. — Десять бутылок. Из диско-бара, если не ошибаюсь.
— Не похож этот коньяк на тот «KB», что приносил я?
— Небо и земля! Этот абсолютно нормальный, — Муса засмеялся: — С удовольствием посидел бы с ним и с тобой.
— Тот, что я приносил, тоже из диско-бара. Из этой же партии. Другой накладной нет.
— Что ты хочешь сказать?
— В какой-то момент коньяк подменили. Ты исследовал совершенно другой продукт.
Муса развел руками:
— Я отвечаю за тот, что мне прислали. Отличный коньяк. Могу только повторить свое предложение.
— Принимаю! Как-нибудь соберем компанию — ты, я и «KB»… Много работы? — Халматов показал на лежавшие на столе головки мака, дурно пахнущий зеленоватый порошок гашиша.
— Хватает. Не все еще понимают: не каждый дикорастущий мак — опиумный. Только посаженный южнее черты Кызыл-Орда и…
Халматов снова не дал ему отвлечься:
— Как ты считаешь, Муса, может ли существовать связь между производством фальсифицированного коньяка и наркотиками?
— Не понимаю…
— Могут ли быть связаны оба эти промысла? Может ли в изготовлении самопального коньяка применяться опиум?
Аминов подумал, неспеша ответил:
— Теоретически возможно. Но мне кажется — накладно. Опиум очень дорогой ингредиент. Производители этих двух отрав бьют клиентов каждый из своего ствола… Почему это пришло тебе в голову?
Туре хотелось объяснить — если коньяк, который доставил Сабирджон, не связан с наркотиком, рушится цепочка… У Пака не было причин приезжать в «Чиройли»…
Он промолчал.
— Я понимаю, Тура, ты не привык сидеть сложа руки… А кроме того, такой урон для Мубека! Представляешь? — При своей честности, любви к справедливости Муса был ревнителем скандальной славы закрытой неприкасаемой области. — Ты бы сходил к генералу! Поговори с ним! Ты же его человек…
Тура вздохнул:
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к чертовой матери…
— Видно, сильно ты перешел кому-то дорогу, Тура! — сочувственно сказал Муса.
— Не иначе. Боюсь, что по этой дорожке дьявол гуляет.
Из радиодинамика за стеной послышалась песня. Муса замер, руки его были молитвенно сложены на каретке:
— Артык Атаджанов поет!..
Из газет:
На твою книжную полкуЗахватывающая бескомпромиссная борьба, открытие новых талантов, новые мировые рекорды, а с ними и новые познания о возможностях человека, средствах сближения народов всего мира — все это Олимпийские игры… Книги о физкультуре и спорте в Советском Союзе, о лучших советских и зарубежных спортсменах, обо всех 22 Олимпиадах представлены на книжно-иллюстрированных выставках, которые открыты почти во всех библиотеках нашей области. Есть такая выставка и в областной массовой библиотеке, которая недавно пополнилась новыми книгами…
Синяя стеклянная табличка с надписью «Подполковник Р. Гапуров» висела у входа в его бывший кабинет. Тура толкнул дверь.
— Не помешал?
— Вы здесь всегда дома! Входите, пожалуйста. — Равшан сделал движение подняться из кресла, но в последний момент решил не вставать. — Как отдыхается? Как семья?
— Все в порядке. Как вы?
— Крутимся.
— Хоть что-нибудь проясняется?
— Нет пока. Генерал сказал: «Проверьте связи Сабирджона. Не может быть, чтобы такой красивый молодой парень был без женщины. Может, ухаживал за замужней. Может, ее муж и выследил его…»
«Как в кино, — подумал Тура. — Уже все зрители знают, где надо искать преступника, а у следователя будто голова повернута назад… Но Равшан-то опытный розыскник! Если он ищет не там, где следует, значит, в том есть для него резон!»
— Я вас сам хотел найти, Тура-ака… Хочу предупредить. На вас пришло заявление…
— Шамиль?
— Да. Заявление от Шамиля. И препроводительное письмо из общепита, — Гапуров достал из стола бумагу, протянул Туре: — По поводу происшедшего в диско-баре. Надо как-то отрегулировать. Не буду вам подсказывать, вы лучше знаете, как это сделать. Шамиль, он мужик хоть и заводной, но безвредный. Я уверен — договоритесь…
Тура мельком просмотрел сначала заявление: …Угрозы, нецензурные выражения… «Бывший сотрудник милиции Халматов и его собутыльник Силов в нетрезвом состоянии…»
«Мубекский экспериментальный диско-бар, созданный по решению областной партийной конференции, — писал в сопроводительной директор облобщепита Рахматулла Юлдашев, — призван внести существенный вклад в культурное обслуживание населения, способствовать организации досуга молодежи города, что не могла не знать группка бесчинствующих элементов — из числа бывших работников милиции — пытавшихся дискредитировать решения областной общественности…»
Пока Тура читал, Равшан внимательно следил за ним.
— Я думаю: при желании вы и с Рахматуллой найдете общий язык…
— Надо подумать…
— Против вас сильно настроен следователь Нарижняк… — Гапуров печально вздохнул. — По-приятельски, коллегиально, так сказать, хочу предупредить…
— Что он копает?
— Не знаю. Что-то все вокруг вас как-то не так складывается, Тура-джан. Где-то вы допустили ошибку. Пошли не туда, что ли?
Меньше всего Туре хотелось обсуждать свои дела именно с Чингизидом. Да Гапуров и не предлагал обсуждения. Он предупреждал. Или предостерегал. Или грозил.
И, закончив с этой частью разговора, Равшан раскинул следующую петельку:
— Не знаю, кого выдвинуть на место Пака? Не посоветуете?
— Ребята, в общем-то, все неплохие… — Тура, естественно, не назвал Какаджана, которого всегда считал первым, понимая, что своим предложением навсегда перечеркнет его кандидатуру. Ни другого своего воспитанника — Энвера. — А сам ты как считаешь?
— Вообще-то, я хотел бы совсем нового человека, — озабоченно сообщил Равшан. — Обещали мне выпускника академии. Но это, наверное, уже ближе к осени…
— Что ж… — Тура поднялся.
— Заходите всегда, — Равшан проводил его до дверей в коридор, мимо секретаря отдела в приемной, мимо другой двери — в кабинет сотрудников. — Желаю успеха… — Пока Тура шел к лестнице, Равшан стоял у двери, провожая его взглядом.
В вестибюле Халматова ждал Какаджан:
— Я провожу вас, устоз! Мне все равно надо в город…
Все той же выжженной пустошью, так и не ставшей ровно подстриженным газоном парка, они вышли в центр. Тура спросил:
— Будете устанавливать интимные связи Сабирджона?
— Пустое дело. Я так считаю.
— Как он характеризуется по месту жительства?
— О нем все говорят хорошо. Вы видели его мать?
— Мухаббат?
— В молодости, говорят, она была очень привлекательной. Жила одна, все отдала воспитанию сына. Сабирджон — до того, как сел — готовился в институт. И не просто! В Институт стран Азии и Африки. Обращался за рекомендацией в райком комсомола…
— Любопытно.
Тропинка заканчивалась у ворот областной государственной автоинспекции. Какаджан и Тура повернули в сторону базара.
— Судимость все ему испортила.
— Его судили и за хулиганство тоже? — Тура пропустил Какаджана по тропинке впереди себя — так легче было разговаривать. — Мне не удалось познакомиться с делом.
— Сопротивление работнику милиции. Соседи объясняют это мальчишеством, незрелостью. Дескать, жестоко было его так наказывать.
— А после колонии?
— Планы его, конечно, рухнули. С другой стороны, ореол человека повидавшего, тертого. По-моему, он и сам поверил в то, что он действительно блатной…
— Мне говорили, что его видели в магазине «Березка» в Ташкенте с каким-то мужчиной. Не его ли мы разыскиваем?
— Может быть. Мужчину никто не запомнил, устоз. Только Сабирджона. Красивый парень. Все обращали внимание. Да вы видели его однажды, устоз!
— Я видел? — удивился Тура. — Где? Не могу вспомнить.
— Он, правда, сильно изменился с тех пор. Это было до его отсидки. Первенство области по боксу среди юношей. Третий призер!
Взрывом полыхнуло мучившее его столько воспоминание:
— Господи! Я вручал ему диплом!
Все мгновенно встало на свои места.
…Черноволосый худой пацан нагнулся с небольшого пьедестала, подставив стриженую голову… Высокая гибкая шея — Тура надел на нее легкую на желтой ленте медаль… «Памятную медаль и диплом вручает начальник отдела уголовного розыска областного управления внутренних дел мастер спорта подполковник милиции Тура Халматов…» — объявил информатор… Заиграл оркестр…
«…Если мне нужна будет помощь, могу я к вам обратиться?» — одними губами спросил подросток — оркестр заглушил все другие звуки.
«…Конечно!..»
…Боже мой, он ведь мне звонил! Мне! Мне! У меня в кабинете сидел Пак… Меня должны были застрелить на встрече с Сабирджоном! Меня! Но туда помчался Кореец! Кореец умер вместо меня!..
— Какаджан, — сказал Тура. — Возможно, мне придется просить тебя о помощи. И очень скоро.
— Вы знаете, устоз, — всегда в вашем распоряжении. Можете рассчитывать, — твердо сказал Непесов.
— Пока меня интересует материал о гибели брата Уммата.
— Я слышал, что он утонул в канале.
— Поинтересуйся — кто видел? Кто его обнаружил? При каких обстоятельствах? И очень важно мне знать, каким образом записка, в которой Уммат сообщал о краже в Урчашме, попала к следователю…
— Тора! — Звонивший называл его на местный манер. — Слушаешь?
Тура спросонья быстро спросил:
— Кто это?
Не отвечая на вопрос, молодой звонкий голос сказал:
— Гость будет завтра между двенадцатью и половиной первого у базара, рядом у туалетом… «Волга»-двадцать-четверка бежевого цвета…
— Будет стоять?
— Нет. Сразу уедет. Дальше сам смотри…
В трубке раздались частые гудки.
«Вот он, связной Хамидуллы. Мир перевернулся, — подумал Тура. — У меня, старого опера, подполковника милиции, трясется и сладко замирает сердце от весточки, присланной блатным мафиозником…»
Из газет:
Размышление публициста…Праздник мира, согласия, красоты! А кое-кто за океаном хотел сорвать этот праздник. В Белом доме, очевидно, не сожалеют о том, что среди участников Олимпиады нет американских спортсменов, бывших всегда в числе лучших на беговых дорожках, в бассейнах, на рингах. Конечно, в свете событий, которые произошли в Майами — и не единожды, а уже дважды, — те, кто стоит у руля американской политики, вряд ли жалеют спортсменов, среди которых большинство — негры. Логика тут проста: если сегодня негры выступят в Москве и познакомятся с преимуществами советского образа жизни, то завтра, глядишь, они еще больше задумаются о своем положении. Так что не лучше ли оставить их дома, в «свободной Америке»…
Анатолий Сафронов
Той самой вешалкой, с которой якобы начинается театр, на мубекском колхозном базаре служила всегда шумная, полная людей, многоголосая автостоянка.
«Уважаемые пассажиры!.. — разносилось каждые несколько минут из динамика, установленного на крыше диспетчерской. — В связи с массовым вывозом горожан на сбор хлопка автобусы по всем направлениям задерживаются до полной загрузки…» — Последние слова всегда пропадали в криках толпы, в гудках машин.
Весь транспорт был на ходу, моторы не глушили. В радиаторах, закипая, шипела вода. Автобусы подолгу стояли, переполненные счастливцами, успевшими в них набиться.
Сновали горячие от нестерпимого солнца такси. Десятки грузовиков с мешками, с живностью, подгоняемые окриками инспекторов ГАИ, мешая друг другу, въезжали в узкое пространство ворот, рассчитанных точно на ширину одного кузова и охраняемых всевластным представителем директора базара.
Вновь прибывших встречал оглушительный рев радиоусилителей. Продавцы музыкальных записей, чьи фигуры возникли на восточном торжище относительно недавно, но уже успели стать повсюду его обязательной приметой, на десятках разбитых, давно нуждающихся в ремонте магнитофонах предлагали продукцию на все вкусы — от классики до уйгурских, иранских и корейских песен.
Всюду, куда ни кинь глаз, на огромной площади шла шумная торговля. В авангарде шли продавцы старых газет, бумажных и полиэтиленовых мешков, пакетов. Раскладушки, заменявшие им прилавки, прогибались под тяжестью сухих, как порох, выгоревших, никому не нужных центральных иллюстрированных журналов и изданий. Их продавали школьники — как раз под объявлением: «Несовершеннолетним детям нельзя торговать на базаре…»
Чуть поодаль начинались ряды с мешками желтой моркови, длинного азиатского лука, редьки. На выдвинутых вперед столах пирамидами высилась карамель, темноватый, крепкий, как кремень, рафинад, сушки — традиционный общепитовский набор «К чаю», утвержденный директором Рахматуллой Юлдашевым. Продавцы — все как на подбор рослые, крепкие парни в белых халатах и высоких колпаках красиво смотрелись на фоне «цеховиков», вывешивавших свой набор легкой одежды на веревках между стойками. «Цеховики» выглядели людьми в возрасте, не очень опрятными, как бы побитыми жизненными недугами.
Здесь же торговали сшитыми на продажу чапанами, тюбетейками, мятыми пиджаками, деревянными ступами, связками срыка, черными длинными мужскими трусами, жестяными трубами, детскими люльками, острой корейской капустой.
Был самый обед. На ручных тележках то и дело подвозили горячие лепешки, закрытые клеенкой и платками.
У огромных казанов с пловом выстраивались очереди. По жирным, никогда не знавшим кипятка металлическим тарелкам из-под плова, по кружочкам свежего лука ползали мухи.
Силач поставил Автомотрису за базаром. Было решено, что он не будет выходить из машины, как и Какаджан Непесов, который отпросился у Гапурова и тихо сидел на заднем сиденье, стараясь быть незаметным. Их задача была проста — взять под наблюдение бежевую «Волгу» — двадцатьчетверку, как только она появится.
Личный сыск на базаре был за Турой, и в этом большим подспорьем оказался сюрприз, который ему и Силачу преподнес Какаджан.
— Вот, — сказал он, подавая небольшой целлофановый пакет. — Две рации «уоки-токи» — моя и Энвера. На всякий случай. Только выходить в эфир, устоз, придется лишь в самом крайнем случае. Иначе вас сразу узнают. Я бы и третью достал, но…
— Ничего, у меня есть это, — Силач вытащил наручники. — Тоже кое-что стоят.
— Приступаю, — Тура не был настроен шутить.
— Ок йул. В добрый час.
Базарный туалет, устроенный самым примитивным способом — без дверей, с двумя выходами: на базар и на улицу, прибежище алкашей и наркоманов-таблеточников — был непристойно грязен. У единственного окошка, дыры без стекла и рамы, служившей для внутреннего освещения и вентиляции, валялось несколько пустых флаконов «Русского леса».
«Кто-то из них уже забегал сегодня», — подумал Халматов.
Чуть сбоку от туалета, рядом с забором, журчал грязный арык, вытекавший из-под ворот небольшого дубильного цеха Промкомбината. Там тоже валялся пустой флакон из-под туалетной воды.
Тура вернулся на базар, прошел вдоль палаток. Отсюда можно было видеть одновременно подъезд к базару, вход в туалет, а также Силача в Автомотрисе, прикрывшись самому толпой базарных завсегдатаев.
Тура чувствовал себя беспокойно. Стоять на одном месте он не мог, подходить к продавцам — тоже. Ему могли сделать любую скидку — «из уважения», «из-за легкой руки», не купить в этом случае — было бы тягчайшим оскорблением. Приходилось все время находиться в движении, интересоваться всем и ничем, постоянно контролируя подходы к туалету, проезжую часть, не теряя из внимания Силача и Автомотрису.
Несколько раз Халматов включал рацию — он прикрепил ее под рубашку к поясу, но доносившиеся из «уоки-токи» голоса постовых были слишком резки, обращали на себя внимание.
Базар монотонно гудел. Иногда чей-то голос вырывался ненадолго из ровного общего шума, но быстро снижался до принятого уровня.
Тура уже давно обратил внимание на мужчину в мятой, неряшливой одежде, который все крутился на пятачке перед туалетом. Он тоже переходил все время от рядов к рядам, ничего не спрашивал, не покупал. Халматову показалось, что потертый мужик часто поглядывает в сторону проезжей части дороги, проходящей сразу за общественным туалетом.
Наркоман? На нем был вылинявший плащ, старая клетчатая рубашка, обтрепанные брюки, грязные тапочки. Лоб и часть головы скрывал грязный, давно не менявшийся бинт. Главным была худоба — взрослый мужчина без возраста весил не более сорока килограммов.
Нельзя терять его из виду, подумал Халматов, отходя за киоск Союзпечати, увешанный старыми номерами журнала «Монголия». Где-то Тура видел его, но бинтовая повязка мешала рассмотреть лицо. Кроме того, Халматов опасался встретиться с мужчиной взглядом — Хамидулла вряд ли предоставит второй шанс.
Он перешел к палатке «цеховика»: для видимости помял вывешенные на продажу джинсы. Снизу к штанине была подколота копия наряда-заказа без даты, ее использовали много раз, 42 было карандашом исправлено на 56. Сам черт здесь ногу сломит…
Туру джинсы не интересовали. «Почему он в плаще? — подумал он о мужчине. — Озяб, что ли?»
Между ними стояли несколько старух в черных жакетах, в галошах, надетых на сапоги, — торговали тюбетейками.
«Волга» появилась неожиданно. Тура взглянул на дорогу и увидел, как водитель осторожно припарковывает ее к тротуару. Еще через минуту он показался из кабины — стройный, лет тридцати, в хлопковом костюме «сафари», с «атташе-кейсом», хлопнул дверцей, быстро направился к туалету.
И в тот же момент мужик с грязными бинтами на голове как-то сразу подтянулся, походка стала пружинистой — быстрыми шагами, мимо мешков с желтой морковью, редькой и азиатским луком рванул он в туалет со стороны базара. Через минуту из туалета почти одновременно вышли и оборванец, и пижон с кейсом — пользуясь разными выходами.
Водитель «Волги» пошел к палатке «цеховика», где только что стоял Тура, о чем-то заговорил с продавцом. «Дипломат» был по-прежнему с ним.
Халматов включил рацию, послал тон вызова — тонкий тревожный зуммер.
— Вижу водителя «Волги», — услышал он Какаджана. — Он встретил знакомого. По-моему, так просто ему теперь от него не уйти…
Чтобы не выходить в эфир, Тура повторил тот же короткий быстрый сигнал: в Автомотрисе должны были догадаться — он берет на себя наркомана.
Мужчина с повязкой на лбу быстро шел от базара в сторону чахлого палисадника, движения его были судорожно энергичны. Туре, шедшему в нескольких шагах, все не удавалось рассмотреть его лицо — видно было только, что оно пепельно-серого цвета, в сальной росе больного пота, с запавшими щеками.
«Кумар бьет…» — понял Тура.
О, непередаваемый ужас чудовищных страданий наркотического голода! Организм, развращенный и замученный ядовитыми инъекциями, работает вразнос — идет ломка! Ломает кости, мышцы, мозг, ломает на жуткой дыбе каждый сустав, пыточным колесом отрывает руки-ноги, останавливается от страшной муки сердце. Ломает человека дотла…
Наркоман сделал еще несколько шагов, на ходу что-то вынул из кармана, на глинистом берегу арыка рухнул на колени, быстро зачерпнул грязной воды…
Прежде, чем Тура успел добежать, наркоман раскумарился — сделал себе инъекцию. Грязной иглой — через рубашку.
Он сидел на земле, слепо глядя перед собой. Лицо бессильно растекалось, превращаясь в тающую пластилиновую маску. Покой и безразличие обморока, глаза закрылись.
Выходит, человек, которого сдал Хамидулла, интересуется не только фальсифицированным коньяком… Тура вглядывался в изможденное лицо наркомана. Возможно, он и видел этого человека другим, но теперь его нельзя было узнать. Интересно, знал ли Хамидулла, что в бежевой «Волге», кроме коньяка, была еще и наркота?
Какаджан не выходил в эфир — видимо, водитель «Волги» все еще был на базаре. В рации были слышны переговоры патрульных машин, базовая радиостанция дежурного по городу, который кого-то разыскивал.
Читать бесплатно другие книги:
