На темной стороне Луны Вайнер Георгий
— Так поздно?
— Там не спят…
Наливая воду в чайник, Тура взглянул в окно:
— Иди посмотри: патрульная машина все стоит!
— Может, следователь установил за тобой наблюдение?! — иронически спросил Силач.
— Или Равшан!
— Все может быть. Иди звони. Я посмотрю за ними…
Халматов позвонил в управление, трубку взял Какаджан Непесов.
— Слушаю, Тура Халматович! Уже вернулись? Как свадьба?
— Свадьба как свадьба… «Кто не сватает девушку, тот не пьет кумыса…»
— А вы знаете новость? Алишер у нас в розыске больше не работает.
— Действительно новость! Он ничего мне не сказал.
— Алишер теперь в райотделе заместителем начальника отделения БХСС. Обслуживает Мубек.
— Почему?
— Равшан к нам перешел. Неудобно: близкие родственники вместе…
— Почему в ОБХСС?
Какаджан замялся:
— Так уж начальство решило… — Он тактично увел разговор. — Кстати, устоз! О том квартирном воре, которым вы интересовались…
— Об Уммате?
— Да. Признался еще в одной краже. Вы ее помните. Мы тогда еще вместе с вами побегали… У артиста ташкентской филармонии…
— «Панасоник», теннисная ракетка и деньги, — вспомнил сразу Тура.
— Вы еще говорили мне: «Сынок, ну чему тебя учили там, в Омской высшей школе…»
— Слушай, Какаджан, Уммат признался в краже, когда его допрашивали там, в Урчашме? Или в Мубеке?
— В Мубеке. Следователь райотдела отличился. Перехватили записку, которую Уммат послал в сигарете с сокамерником. Речь шла о «Панасонике». Так что…
— «Панасоник» нашли? А ракетку?
— Ничего не нашли.
— Понимаю, Уммат обязался возместить ущерб.
— Кажется, так. Я узнаю.
— Молодцы… — Все это было странным, словно придуманным нарочно — записка, упомянутый в ней, но в действительности отсутствующий японский стереомагнитофон, и снова — обязательство возместить причиненный ущерб.
И уже под конец разговора, как бы между делом, Халматов поинтересовался:
— Дружок, не можешь сказать, как там поступили с бутылкой, которая была в сумке Сабирджона? Ее, наверное, надо показать во всех винных точках в Мубеке…
Какаджан удивился:
— Разве вы не знаете, устоз? Бутылка разбилась при перевозке.
— Что-о? — протянул Тура. — Вещдок разбили?
— В мелкие осколки! Ничего не собрали.
— Ну ладно, будь здоров, — попрощался Халматов и, возвратившись в кухню, спросил: — Как патрульная машина?
— Немного постояла, потом отъехала. Может, вернется еще — он же не устает за баранкой. Что в управлении? Какие неприятности? Обычные? Особые?
— Для нас, пожалуй, обычные. Между прочим, Алишер переведен заместителем начальника ОБХСС в райотдел…
— Этого следовало ожидать, — Силач все еще находился под впечатлением свадебного стола и не прочь был пофилософствовать. — Меня удивляет другое. Я не считаю, что скромному юноше из кишлака не под силу разбить сердце племяннице Всесильного Рахматулла-аки Юлдашева. Но, согласись, это странно. Она, я слышал, учится в Москве, в консерватории. Говорят, правда, путь мужчины к женщине и путь птицы в небе следы не оставляют… Между прочим, я должен сказать, Тура, что ты ловко вбил клин между Яхъяевым и Рахматулла-акой. «Сглазил свадьбу вашей племянницы…» Рахматулла-ака не должен Адылу это простить.
Тура несколько секунд сидел, уставившись в стену перед собой. То, о чем поведал Какаджан, существенно меняло дело. Все выглядело не так просто, как казалось вначале. Потом Тура поднялся, достал штопор. Силач наблюдал. Когда Халматов открыл сервант с посудой, Силач, с интересом следивший за ним, не смог не одобрить:
— Это ты правильно решил. Хрусталь — как раз то, что нужно…
Сдвинув в сторону ряд хрустальных стопок, Халматов достал красивую, из-под индийского чая жестянку, в которой жена хранила лекарства.
— Следи за тем, что я сейчас буду делать.
Тура вынул из банки три небольших пузырька, откупорил их и вылил содержимое в раковину. Затем принялся полоскать пузырьки с мылом и горячей водой.
— Поясняю. Я дезинфицирую емкости, прежде чем влить в них драгоценное содержимое бутылки, которая так дешево тебе досталась, — у Туры поднялось настроение.
— Дешево?! А бутылка «Посольской», от которой я отказался?!
— Следи внимательно и не возражай! Я хочу поделиться с тобой одним секретом, Силач. Запоминай: стекло — это твердый прозрачный материал, который находится в распоряжении человека с незапамятных времен… Ты слышал об этом?
— Отчасти. Впервые стекло, по-моему, было получено в Египте.
— Возможно. Этот прекрасный материал имеет очень важный недостаток — он хрупок и имеет привычку разбиваться на мелкие осколки. Вдребезги… Понимаешь? Так ничего или абсолютно ничего не остается ни от сосуда, и от содержимого.
— Постой, постой!! — щелкнул пальцами. — значит, это ты называешь обычными неприятностями? Бутылка, которая была у Сабирджона, разбилась? Совершенно случайно, как я понимаю?
— Ну конечно же!
— Просто сама выскользнула из рук…
— Натурально.
Халматов подержал пузырьки над гудящей газовой конфоркой, осторожно раскупорил «KB» и наполнил каждый пузырек коньяком.
— Учитывая это, я решил, что нам следует послать коньяк на исследование… С этого мы начнем розыск.
— Все правильно. И, приняв во внимание хрупкость материала, послать…
— …В нескольких сосудах. Один разобьют, второй потеряют, третий останется…
— Целиком тебя поддерживаю…
— Значит так, Силач, — Тура закупорил пузырьки, аккуратно обтер каждый, затем так же аккуратно закупорил бутылку. — Завтра…
Силач перебил:
— Знаю! Каждый из нас возьмет по пузырьку и отправится к знакомым специалистам-химикам…
— С пузырьками пойду я один. К моему другу Мусе. Ты встретишься со знакомыми шоферами, попробуешь узнать, кто из гостей привез на свадьбу в подарок «KB». Мне кажется, это мы с Корейцем, сами того не подозревая, крепко сели на хвост торгашам… — Тура прошел по кухне, остановился — поправил пузырьки с коньяком. — Но каким образом? Мы ведь не занимались ни коньяком, ни торгово-закупочной базой, ни рестораном. Это — линия ОБХСС! А наш хлеб — наркотики!
Из газет:
Прибытие тов. Л. И. Брежнева в Москву18 июля для участия в церемонии открытия XXII Олимпийских игр в Москву возвратился Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев.
ТАСС
Капитан Муса Аминов — приятель Туры, «последний специалист-химик в Мубекском экспертно-криминалистическом отделении», как он себя рекомендовал, — заварил чай в стеклянной реторте, установленной на спиртовке. Аминов категорически не признавал ни чайников, ни пиал, никакой посуды, кроме лабораторной. Изготовленное им питье, нежного цвета чистого дегтя, Муса разлил в мензурки, предварительно выплеснув в умывальник то, что в них прежде находилось.
— Может, предпочитаешь с сахарозой? — Он бросил несколько крохотных таблеток на стеклянную подставку под графин, где в изобилии лежали другие таблетки, стержни для авторучек, скрепки, огрызки старых ластиков и карандашей. — Как чай?
— По-моему, ничего, — осторожно похвалил Тура.
— Ничего! Да это, можно сказать, ханский чай! Собственный рецепт: краснодарский, трехсотый и фирменный грузинский…
Ему позвонили — кто-то интересовался количеством содержания алкалоидов в млечном соке опиумного мака.
— Начнем с морфина… — Муса был готов прочитать по этому поводу пространную лекцию, ибо любой сотрудник мог рассчитывать на его внимание и время, ничуть не считая себя обязанным. — Только в одном морфине содержится по меньшей мере до двадцати видов различных алкалоидов…
Едва лекция закончилась, позвонил кто-то еще.
— Только не «лясэ», а «ляссе» — два «с»… — терпеливо объяснял Муса. — Ударение на втором слоге. Это ленточка, которая идет от корешка книги. Закладка. Приходилось видеть?
Муса давал консультации не только по телефону. Дверь в лабораторию практически не закрывалась, в кабинет шли по делу и без дела, мешая Мусе заняться экспресс-анализом коньяка.
Муса давал объяснения различным проблемам, включая международные, консультировал любителей спортивных прогнозов, непрерывно прикуривал, запивал сигарету остывшим чаем, поднимался к реактивам, стряхивал пепел на брюки и на пол. Он делал тридцать три дела сразу.
Халматов напряженно ждал результатов анализа. Думал о своем. Прямо против него на стене висела оперативная карта, отражавшая особенности наркологической обстановки в Мубекской области. Тура часто пользовался ею при проведении занятий со своими сотрудниками — каждый оперативник, считал он, должен назубок знать состояние дел на этом фронте.
В северной и северо-восточной части Иссык-Куля в свое время были расположены принадлежащие государству посевы опиумного мака. Огороженные и тщательно охраняемые участки обслуживали специальные сборщики. С июня по начало августа ежедневно рано утром сборщики проходили контрольно-пропускной пункт, переодевались в рабочую одежду, которая здесь хранилась, и через вторую линию ограждений попадали к месту работы, где на высоких стеблях качались головки прекрасных цветов, изысканных, красно-лиловых, нередко украшающих собою обложки иллюстрированных журналов и вместе с тем содержащих сильнейший смертоубийственный наркотик.
В зеленой головке цветка наливался удивительной силой белый густой сок, который обещал людям избавление от боли и мук и одновременно — полный распад и страшную смерть.
Лекарство. Отрава. Исцеление. Безумие. Счастье воскресения. Корчи на дыбе. Жизнь. Смерть.
Особыми ножами сборщики наносили три глубоких пореза головкам мака, чтобы через сутки другими — серповидными — ножами соскрести в висевшие у них на шеях стеклянные банки выступивший из надрезов высохший на воздухе млечный сок.
Это и есть сырье для фармакологических заводов.
Опытный сборщик собирал ежесуточно 150–170 граммов — вчетверо больше любого новичка. Закончив смену, сборщики переодевались в оставленную ими на вахте одежду и после тщательного осмотра охраной возвращались домой.
Первый шаг за оградой плантаций был началом опиумной тропы. Здесь сборщиков ждали первые скупщики наркотика, самые мелкие, шушера, готовые купить 10–12 граммов. Они первыми начинали прокапывать русло ядовитого ручейка, которому суждено со временем влиться в черную реку людского страдания и гибели.
Установить, сколько опиума расхищалось прямо с плантации, почти невозможно — выпадающая за ночь обильная роса нередко уничтожает сырец, проступивший на головке мака, полностью. А на самую тщательную продуманную систему охраны всегда находился новый, неизвестный способ хищения.
Смертельная эстафета движения наркотиков проста: каждый покупает какое-то количество опия, чтобы тут же перепродать с наживой следующему — более крупному и находящемуся в некотором отдалении. С каждым километром цена наркотиков все больше растет, хотя и вблизи места сбора она поднимается до двадцати пяти тысяч рублей за килограмм. Один грамм — двадцать пять рублей. В конце тайной тропы — в руках наркомана — опиум стоит около 150 рублей за один грамм.
Особенностью Мубека считалось его местонахождение в центре традиционных опиумных троп, которыми наркотик тайно переправлялся с северо-востока на юго-запад. Крупные сбытчики отправляли его мелкими партиями по пять-шесть килограммов с проверенными курьерами. Основное обязательное условие опиумной тропы — ее расчлененность — курьер в лучшем случае знает только человека, которому он передаст груз, а чаще просто отдает неизвестному, который назовет условный пароль. Арест курьера просто прерывает цепь, и дело заканчивается — он и при желании никого не может назвать.
Цепь сбытчиков наркотиков действовала обычно с ужасающей точностью, оставаясь в течение многих лет нерасшифрованной. Тайна перевозок обеспечивалась не только солидным вознаграждением, но и грозившей курьеру-отступнику смертью.
Когда опиумное поле на берегу Иссык-Куля срыли, структура «подпольного синдиката» изменилась, но многое свидетельствовало о том, что тайная тропа через Мубек по-прежнему существовала.
И все-таки преступники все больше «клали глаз» на затерянные в отдаленных горных районах клочки земли, куда годами не заглядывала никакая проверка. Богата такими местами была и Мубекская область.
Разница — более чем в сто тысяч рублей на каждом килограмме опия — присваивалась в пути от маковой головки до шприца. Это была доля перекупщиков и всех тех, кто обеспечивал его охрану, кто предоставлял помещение для хранения.
Тура понимал, что часть огромных этих сумм шла тем, кто однажды дал на службе присягу бороться с распространителями наркотиков, а потом, присягнув и Моммоне, взял на себя обязательство не ловить курьеров с опием, не досматривать их багаж, предупреждать об опасности и приходить на помощь, когда торговцам и курьерам грозит опасность…
— Тура, — негромко окликнул его Аминов и подал конверт. — Я думал, ты задремал. Вот, что тебя интересует. Не пропадай, звони.
— Обязательно, — под взглядом нескольких друзей Аминова, зашедших в кабинет, Тура, не читая, сунул результаты экспресс-анализа в карман. — Спасибо.
В коридоре он нос к носу столкнулся с Какаджаном Непесовым. Как было заведено при нем, при Халматове, Какаджан после дежурства не ушел отдыхать, остался на службе. Тура и сам сутками, пока тяжкое преступление оставалось нераскрытым, не вылезал из отдела.
— Устоз! — Какаджан был искренне рад встрече. — Как здоровье? Как ваши?
— Все хорошо, спасибо, — он снова с сожалением подумал, что если Какаджан и станет начальником уголовного розыска какого-нибудь из районов области, то ему, Туре, все равно никогда уже не обговаривать вместе с ним общие дела, не утверждать его планы оперативных мероприятий. Никогда больше им не работать вместе. — Расскажи, какие новости. Что ребята привезли из командировок?
Они отошли к лестнице, остановились у лифта, который, сколько помнил Тура, никогда так и не был пущен, как и многие другие усовершенствования в Мубеке.
Однажды, несколько лет назад, Отец-Сын-Вдохновитель лично посетил управление. Подготовкой занимались всерьез, и когда лучезарный гость вошел в лифт, по рации передали команду в машинное отделение на крыше, где шесть дюжих милиционеров вручную — лебедкой — подняли кабину лифта на второй этаж, где находился кабинет Эргашева.
— Почти ничего, устоз. Сабирджон Артыков после своего освобождения сильно изменился. Со старыми друзьями, сверстниками почти не общался. Видели его как-то в солидной компании, в ресторане. Все были хорошо одеты, наели и напили на крупную сумму.
— А еще?
— Одежда у него импортная, вы заметили. Куплена на чеки. Нарижняк, следователь, на совещании сказал, что Сабирджона опознали продавцы магазина «Березка», он приезжал туда вместе с неизвестным мужчиной. Мы считаем, что Артыков был у него телохранителем.
— Как его характеризуют?
— Неровным. Но в целом-то парень был неплохой. Пробовал сочинять песни, играл на гитаре, писал стихи…
— Как там наши ребята в розыске?
— Все нормально, устоз.
— Ты чем-то расстроен?
Какаджан приблизил загорелое, с малозаметными оспинками, привыкшее оставаться бесстрастным, лицо, тяжело вздохнул:
— Новость для вас не очень приятная, но, думаю, лучше предупредить. На вас зарегистрировано уголовное дело…
— По поводу нового двигателя?
— Да. Насколько мог, я объяснил про вас Нарижняку, но ведь вы знаете: прокуратура! Им кажется, что мы в милиции все — одно целое, все заодно. Что вы, что Гапуров…
— Будем надеяться на лучшее, — пожал плечами Тура.
— Все же я беспокоюсь за вас, устоз. Следователь возбудил по сто сорок девятой части первой. Как злоупотребление должностным положением. Я слышал, как Равшан Гапуров водителю обещал, что его не возьмут под стражу, если он будет показывать, будто вы были в курсе. Но, как мне кажется, Алик держится пока. Вы бы сходили к Нарижняку. Мало ли как обернется? Хотите, я с ним поговорю, устоз? Прямо сейчас!
Тура спустился в вестибюль по боковой лестнице, остановился около аквариума. В бирюзово-мутной прорве тихо пузырилась, радужно вспыхивала яростной расцветкой тропических рыб, сопела и булькала немая жизнь. Интересно знать, чем пленили крутое сердце Эргашева эти юркие, ослизлые, пестрые существа с пугающе красными глазами водяных упырей?
Мимо ходило великое множество людей — озабоченных и праздных, смеющихся и встревоженных, рядовых и начальственных, но почти никто из них уже не замечал Туру, будто он накинул на себя плащ невидимки. Он был здесь чужой. И вполне нежеланный. Ну что ж, здесь свет клином не сошелся. Надо поискать, где же все-таки сходится этот пресловутый клин? И вообще — как он, собственно, выглядит — свет, сошедшийся наконец клином?
Тура оперся спиной на прохладное толстое стекло аквариума, достал из кармана конверт Аминова и быстро вскрыл его.
На официальном бланке — «Управление внутренних дел мубекского облисполкома. Экспертно-криминалистический отдел. Справка эксперта. К уголовному делу не подшивать» — было написано от руки:
«Т-щу Халматову Т.
Согласно результатам произведенного экспресс-анализа представленная на исследование жидкость не содержит характерных компонентов коньяка заводского изготовления.
Эксперт-химик ЭКО мубекского УВД капитан милиции М. Аминов».
— Тура-ака! — тихо позвали. Он обернулся и увидел рядом хромого Халяфа. — Генерал знает, что вы в управлении, приказал срочно подняться к нему.
Тура спрятал конверт в карман, усмехнулся:
— Я думал, Халяф, что у вас в управлении никто не работает. А вот, гляди, пять минут простоял тут — уже кто-то успел доложить…
Халяф молча смотрел ему в лицо — понять, о чем он думает, было невозможно. Тура легонько похлопал его по плечу и неожиданно для себя спросил:
— Халяф, а ты этих рыб любишь?
Халяф сморгнул и сказал без всякого выражения:
— Мы кормим друг друга…
— О-о, сердит ты на меня, — Эргашев прошел вдоль длинного приставного стола, вернулся к Туре. — Знаю. На свадьбе не подошел. Уехал, не прощаясь. Считаешь меня во всем виновным. Я, между прочим, не одобрил Яхъяева на свадьбе. Ни его, ни раиса. Сказал им: «Вы виноваты оба! Найдите Халматова. Втроем выпейте по сто пятьдесят — и чтоб без обид!» Мужики мы или кто? — Генерал поднял на Туру желтые яростные глаза. — Побежали тебя искать — тебя и след простыл…
Халматов промолчал.
«Рахматулла Юлдашев, видимо, не очень обиделся на Яхъяева за то, что тот унизил жениха в его же доме… Да и генерала, похоже, это не особо потрясло».
— Как живешь? Надежда переживает, наверное? — спросил Эргашев.
— Ничего. У меня жена — белоруска…
Эргашев усмехнулся, понимающе помотал головой:
— Зовет в Москву, наверное…
— Все бывает.
— Поедешь? Или как?
— Нет, — быстро и твердо отрезал Тура.
Генерал долго, внимательно смотрел на него, потом равнодушно заметил:
— Смотри сам. Улугбек учится?
— Да, все в порядке.
— Ты не думай — я не забыл о тебе, — вдруг очень сердечно сказал Эргашев. — Ты знаешь, я всегда считал тебя своим лучшим сотрудником. Что-нибудь сообразим. Дай мне только немного времени. Период сейчас такой. Насели на меня. Комплексная проверка по всем линиям. В каждую дырку лезут. И все хотят понять — на коне Эргашев или уже нет?
Генерал сел за стол, вынул из стакана шариковую ручку, подвинул к себе какой-то документ, чтобы расписаться, но ручка не писала. Он черкнул раз-другой по бумаге — шарик отказал. Генерал скрипнул зубами, переломил в кулаке ручку и швырнул обломки на стол.
— Черт бы их побрал! Ты думаешь, мне легко? — заорал он Туре. — Ты представляешь, как под меня копают, как сверху давят! Как за горло хотят взять! Но все у них напрасно! Это Мубек. Могут и по рукам дать пакостникам! Или тебе это уже безразлично?! С глаз долой — из сердца вон?
— Вроде бы нет, — Тура пожал плечами.
— А если не безразлично, то должен понимать: тут политика! И запомни — в политике, как в шахматах: не сделал нужный ход в соответствующий момент, сразу ухудшил свою позицию. Тебе это ничего не говорит?
— Даже не шепчет, — спокойно ответил Тура.
— А зря! Проверяющий по борьбе с наркоманией, эта толстомордая задница, все время у меня интересуется — может быть, Пак или Халматов располагали какими-нибудь дополнительными данными? — Эргашев пристально взглянул на Туру. — у обоих, мол, много друзей, обширные связи, могла пройти какая-нибудь интересная информация… Понимаешь? Было бы неплохо, если б я смог что-нибудь пообещать.
— Нет, — Тура спокойно выдержал его взгляд.
— Хотя бы на ближайший месяц, квартал! Это не Равшану, это мне лично нужно! Подумай, Тура, ты еще не видел человека, которого о чем-то просил Эргашев…
— Да, не видел, — кивнул Тура. — Но я ничем не могу вам помочь…
Он знал, что сейчас, в этом кабинете, решается его судьба. Упомяни он о Сувоне-чайханщике — и неизвестно, как все будет. И хоть в политике разбирался он мало, но в шахматы у Эргашева, случалось, выигрывал.
Чайхана с ковром, с мокрыми пиалушками в тазу, по соседству с центральным универмагом — ЦУМом и рестораном «Москва» больше для него как бы не существовала.
Забыть, забыть…
— Ты что? — генерал увидел, что Халматов хочет о чем-то спросить.
— Все знают — мне совершенно наплевать было, какой двигатель стоит на машине. Никогда ни к кому я не обращался по этому поводу! Инспекция по личному составу вам наверняка сообщила, что городские жулики называют меня «нищим начальником». Но с непонятным упорством меня хотят отдать под суд…
Эргашев вздохнул:
— Ты знаешь, что этим занимается прокуратура… Их хлебом не корми — дай возможность попугать нашего брата милиционера…
— Какой прок от этой истории? Воспитание? Наглядный урок остальным? Смотрите, мол, — Халматова, кавалера трех орденов, подполковника милиции, и то посадили?!
— Вопрос о твоем аресте пока не стоит!
— «Пока»! Могу я быть уверен, что управление сделает все, чтобы меня защитить?
Генерал вышел из-за стола:
— Ты бы устроился на работу, Тура. Куда-нибудь! Чтобы можно было доложить: так и так, мол, человек осознал, трудится… Хочешь, позвоню в тот же Мубекирмонтаж. Там, кажется, требуется юрисконсульт… Это хорошее место…
Халматов все понял:
— Спасибо. Я подумаю.
Он все-таки решил поговорить с Нарижняком, как советовал Какаджан. Поднялся выше этажом, постучал в дверь — следователь был один, что-то писал.
— Прошу… — с удивлением взглянул на Халматова. — Садитесь. Чем обязан?
Тура подвинул стул.
— Я отвлекаю вас, но все, о чем я говорю, слишком важно для меня…
Нарижняк безучастно смотрел на него, загорелые руки его шевелились, словно он что-то растирал в мягких подушечках пальцев.
— Я проработал много лет и знаю: у вас может быть один резон в привлечении меня к уголовной ответственности… Если вы хотите изолировать меня на время поиска убийцы Пака. Главная-то ваша задача, как я понимаю, раскрытие убийства в кафе «Чиройли»…
— Продолжайте.
— Я могу только повторить. Я бы мог вам помочь. У меня опыт. Я знаю здешних людей. Три года я работал в министерстве, занимаясь в основном раскрытием убийств…
Следователь хмыкнул:
— Извините, я вас должен перебить. Раскрытие убийств относится к компетенции органов прокуратуры. Милиция — орган дознания — не расследует убийств.
Тура грустно усмехнулся:
— Вы понимаете, о чем я говорю.
— Я-то понимаю. Это вы не хотите меня понять. Орган дознания выполняет поручения следователя! По делам, отнесенным к компетенции органов прокуратуры, следователь выносит постановление и посылает начальнику органа дознания. Странно, что вы до сих пор этого не знали. Никаких убийств милиция не раскрывает…
— Это уж точно! — согласился Тура. — Я вот не знал до сих пор этого и раскрыл тридцать два убийства…
— Не должен работник органа дознания заниматься тем, что ему не положено! Есть закон! — Нарижняк как-то сразу, по-детски, начал сердиться, но тут же взял себя в руки. Накрыл золотое перо колпачком, положил ручку в карман. Разговор все равно был безнадежно испорчен. — Может быть, потому вы так и работаете, что не знаете своих полномочий… Я тут смотрел недавно фильм — в нем милиция все время расследует убийства.
Тура развел руками:
— Извините. Выходит, все двадцать шесть лет я занимался не своим делом.
Из газет:
Антиолимпийская программа противников разрядкиНеизвестные лица в ряде западных стран запугивают по почте и терроризируют по телефону спортсменов, которые выступают за участие в Олимпиаде. Британский толкатель ядра Джеф Кейнс сообщил журналистам, что ему присылают письма с угрозами от имени членов некоего гимнастического общества «Соколы». Такие же письма получает и другой английский спортсмен — Себастьян Коэ. «Это типичное явление, — говорит тренер Стюарт Сторней. — Таким способом оказывается нажим на многих сторонников Олимпиады…
Тура прошел через малый двор. Вовсю цвели диковинной величины розы — подарок управлению от Отца-Сына-Вдохновителя в день возвращения его из Индии. Навес из виноградника сплошной зеленой крышей скрывал от солнечных лучей, во дворе всегда было чуточку сумрачно и прохладно. Журчал никогда не перекрывающийся водопроводный кран для полива.
У Халматова на секунду сжало сердце — показалось что он в последний раз идет по этому двору.
— До свидания, товарищ подполковник, — козырнул ему вахтер.
— Прощай, Садык…
Тура вышел за ворота, и на него сразу обрушился тяжелый мубекский зной, не сравнимый ни с каким другим, резко континентальный зной, объединяющий Голодную степь и пески Кызылкума в единое засушливое пекло.
Административный комплекс — одинаково серые, мало отличающиеся друг от друга унылые здания областной милиции, прокуратуры, суда и КГБ — казался безлюдным, полностью испепеленным солнцем, ни одной открытой форточки, ни одной отдернутой шторы.
Тура вспомнил, что обещал жене позвонить после похода в управление. Она сильно нервничала, стараясь изо всех сил не показывать этого.
— А чего звонить? — удивился Тура, пропадавший раньше из дома на недели.
— Хочу знать! Я хочу быть в курсе дела! — сердито ответила Надежда. — Мне надо знать хотя бы, где ты находишься…
— Надечка! — обнял ее Тура. — Что с тобой? Куда я денусь?
— Не знаю! — отрезала Надежда. — Мне кажется, что ты затеял с местными тонтон-макутами рискованные игры…
Вспомнил об утреннем разговоре, зашел в будку телефона-автомата, набрал номер. Трубка так раскалилась, что ее было больно прижимать к уху.
— Надечка! Это я, живой, здоровый и пока на воле…
— Смеешься еще?
— А что мне делать остается? Кто-нибудь звонил?
— Тебя Силач разыскивал. Просил, как только объявишься, срочно ехать к рынку. Он тебя будет ждать у палатки «Граверные работы»…
— Целую, родная, не грусти…
Тура обогнул Центр по начислению и выплате пенсий и пособий, а попросту говоря собес. Фасад его украшал огромный цветной транспарант:
Работники социального обеспечения! Улучшайте культуру обслуживания опекаемого контингента!
Читать бесплатно другие книги:
