Между Вороном и Ястребом. Том 1 Соловьева Евгения

Глава 5. Барготова звезда

Айлин не успела даже испугаться: переход оказался таким коротким, что она едва его ощутила.

По другую сторону портала оказалась просторная – даже, пожалуй, огромная комната размером не меньше танцевального зала в Академии – залитая ярким белым светом, почти не дающим теней. Айлин замерла на месте, настороженно озираясь, попятилась – и ощутила затылком ласковое дуновение. Резко обернувшись, она увидела, как высокая портальная арка, из которой она, оказывается, вывалилась в эту самую комнату, снова замерцала, отозвавшись на ее приближение.

Вот оно что! Стационарный, стабильно работающий портал, настроенный на… интересно, на что он настроен? На любого, кто подойдет к кустам сирени? Вряд ли, для таких порталов непременно требуется ключ. Уж это Айлин прекрасно помнила из начального курса теории порталов, которую им начали преподавать в конце шестого курса, перед самым Разломом. Но у нее точно нет никакого ключа… Правда, им может послужить не только предмет, но и какая-то особенность, например, фамильное сходство. По такому принципу работают потайные двери во многих старинных особняках, пропуская только членов семьи.

В тот день, когда Айлин и Артуру исполнилось двенадцать, отец показал им проходы в сокровищницу, арсенал и погреб, где имелся подземный выход наружу, за пределы усадьбы, а потом заставил дать торжественную клятву, что они никогда не станут использовать эту тайну для игры, никому ее не расскажут и передадут ее только будущим Ревенгарам и только по прямой линии. Артур жутко важничал, ведь род Ревенгаров предстояло продолжить именно ему, Айлин же сказанное запомнила, но потайной ход, в котором нельзя было играть, не вызвал у нее особого интереса. Потом она узнала, что такие же ходы есть в особняках Эддерли и Аранвенов, но об этом не принято было говорить – у каждой семьи Трех Дюжин имеются такие тайны…

Но ведь это чужой дом, к которому Айлин не имеет никакого отношения, здесь не может быть портала, настроенного на нее!

Она сделала шаг от мерцания, и оно начало гаснуть, растворяясь в воздухе. Шагнула к нему ближе – снова появилось. Значит, все-таки стационарный и стабильный, связывающий ровно две точки в пространстве. И что бы ни служило ключом, портал отзывается на ее приближение! Она в любой момент может отсюда уйти, а значит… значит, нет особенных причин спешить. Лучше как следует изучить место, куда она так внезапно попала – и куда ее распорядился проводить неизвестный милорд. Или не ее, а кого-то другого, с кем перепутал Айлин несчастный призрак!

По-прежнему не двигаясь с места – вдруг здесь магические ловушки от незваных гостей? – Айлин огляделась еще раз и с удивлением отметила, что, пожалуй, была неправа. Никакая это не комната и уж точно не танцевальный зал. Помещение скорее походило на лабораторию, устроенную прямо в рабочем кабинете.

Вдоль двух стен тянулись стеллажи, уставленные толстыми книгами с распухшими от частого использования корешками, какими-то склянками, ступками и весами разных размеров. Разноцветное стекло и металл слегка потускнели от пыли, но ее слой был совсем тонким, как будто в помещении недавно делали уборку. «Или просто пыли неоткуда сюда попадать», – поправила себя Айлин. В дальнем углу стоял письменный стол – тяжелый и основательный. На нем виднелся письменный прибор и лежало что-то, похожее на толстую тетрадь.

У Айлин даже пальцы зачесались от любопытства – вот бы посмотреть, а может, и почитать? Но она тут же строго себя одернула. Сколько бы времени никто не заходил в эту лабораторию, принадлежала она магу. Глупо соваться к чужим записям с заблокированной силой! Что, если на тетрадь наложено заклинание самоуничтожения? Или стоит защита от чужих рук? А ведь она даже не сможет их увидеть!

Нет, лучше сообщить об этой лаборатории Кармелю. Он о ней точно не знает, иначе предупредил бы о портале, да и не выглядела бы лаборатория заброшенной! Сообщить и вернуться сюда вместе с ним – он, по крайней мере, точно увидит, есть ли здесь ловушки или защиты. Решено, именно так она и сделает, вот только посмотрит еще совсем чуть – чуть…

На стене, противоположной той, что была заставлена стеллажами, висел длинный деревянный щит, покрытый красивой резьбой. К щиту крепился огромный набор инструментов: разнообразные ножи с клинками необычной формы, несколько пил с разными лезвиями – от весьма узкого до широкого, еще одна пила поразительно странного вида, больше похожая на тонкую стальную нить, составленную из крошечных зубцов, небольшие клещи, крючья на длинных рукоятях, нечто, напоминающее скребки, изогнутые иглы…

Присмотревшись, Айлин сообразила, что резьба, покрывающая щит, это руны и цифры, причем каждая располагалась строго над инструментом, а самая верхняя надпись это… Руническое заклинание призыва!

Значит, щит с инструментами – сборный артефакт? Какая немыслимая редкость! И какая роскошь… Такого даже в Академии нет! Точнее, нет настолько огромного. Сборный артефакт призыва Айлин видела в лаборатории мэтра Эварса, который читал их курсу общую алхимию. Но тот щит был всего на дюжину инструментов, и мэтр на лекциях призывал с него образцы колб и реторт, называя соответствующую цифру… А этот артефакт предметов на полсотни, не меньше! Кто бы ни обустраивал потайную лабораторию, он был состоятельным человеком! Закрепленные на щите инструменты выглядели откровенно жутко и неприятно, но все-таки как удобно, когда можно просто позвать, и нужная вещь сама прыгнет в руку! Вот бы зачаровать так туалетный столик, тогда не пришлось бы тратить время на поиски гребня или лент…

Рядом со щитом, немного ближе к порталу, висел портрет женщины, показавшейся Айлин сказочно красивой. Волосы незнакомки имели цвет полированного красного дерева и казались гладкими, как зеркало, миндалевидные глаза были в точности того же цвета, что малахитовая брошь тетушки Элоизы, и смотрели не надменно, как у дам рода Бастельеро, не холодно, как у Аранвенов, и не весело, как у Эддерли, а внимательно и грустно.

«Как странно, – невольно подумала Айлин. – Я бы поклялась чем угодно, что в жилах этой женщины течет золотая кровь! Только в Трех Дюжинах встречаются такие необычные сочетания цветов. Но я не знаю ни одного рода с такими признаками! Может, она из тех, которые исчезли? Их-то не заставляют учить, чтобы узнать при встрече…»

Вне себя от любопытства она прищурилась, пытаясь разобрать надпись на табличке под портретом, и прочитала:

– Элоиза Амелия Брайд Мэйв Морхальт, урожденная Вольдеринг.

Вольдеринг?! Она угадала! Исчезнувший род, перебитый неизвестными врагами – это было на уроках истории! Причем в этом столетии, не так уж и давно… Значит, лаборатория принадлежала кому-то из этого рода? Или нет? Зачем вообще вешать портреты в лаборатории? И почему имена кажутся такими…

Айлин уставилась на табличку и едва не ахнула! Сестры леди Гвенивер, тетушки Айлин! Элоиза, Амелия, Брайд и Мэйв! Их назвали в честь этой леди?! А на Гвенивер, самую младшую, у леди Морхальт, урожденной Вольдеринг… просто пятого имени не хватило?

Морхальт…

Айлин почувствовала, как у нее кружится голова. Лорд Морхальт – ее дед, коронный преступник, убийца и барготопоклонник… Человек, которого она видела всего два раза в жизни, один из главных виновников Разлома… И это его лаборатория?! Но почему портал сюда находится в саду Кармеля?!

«А ведь он разумник, – ядовитой холодной змеей заползла в сознание непрошеная мысль. – Его сила – от Баргота. Пусть разумники давно отреклись от бывшего покровителя, но… что мы знаем про их магию? Она не такая, как у обычных магов… Может, не так уж далеко Баргот их отпустил? Да, Разлом устроили некромант Денвер и целитель Морхальт, но что, если был и третий главный заговорщик, оставшийся неизвестным?.. Не хочу! Не хочу даже думать об этом! Но как не думать?! Нет, это бред… Он прискакал к Разлому, чтобы спасти меня! А вдруг нет? Вдруг он хотел сделать что-то… иное? Но просто не успел, потому что я уже закрыла Разлом кровью Ала и своей жертвой? И Кармель решил хотя бы спасти меня, если уж… Не хочу, не хочу, не хочу! Нельзя даже думать об этом, но и не думать – нельзя! Ведь он не просто разумник, но и ученик лорда Морхальта…»

Она приложила к пылающим щекам ладони – те показались просто ледяными. Леди Элоиза Морхальт – прабабка или родство еще дальше? – смотрела на нее с портрета грустно и понимающе, словно сочувствовала. Красные, словно рубин, волосы, глаза цвета малахита или свежего лесного мха, ослепительно белая кожа. Бесследно исчезнувшая красота и родовая магия, капли которой вполне могли сохраниться в зловещем потомке леди Элоизы, а от него перейти и к самой Айлин…

«Я спрошу Кармеля о портале, – подумала Айлин, не позволяя себе захлебнуться ядом подозрения и отчаяния. – Если он имеет какое-то отношение к заговору… Неужели он сможет мне солгать?!»

Не без труда отведя взгляд от портрета, она наконец взглянула на два длинных стола, установленных в самом центре лаборатории вплотную друг к другу. Высокие, узкие, в точности такие, как в леднике Академии… Впрочем, нет, не в точности! В крышку одного из столов были вделаны зажимы. Айлин попыталась представить, что на столе лежит человек, и получилось, что зажимы будут удерживать его горло, руки и ноги – причем руки и ноги пришлось бы развести в сторону, как для жертвоприношения. Что ж, в тайном убежище барготопоклонника такому устройству самое место. Но какая гадость и мерзость! Неужели на этом столе действительно…

Она торопливо отвела взгляд и невольно вскрикнула. Совершенно белый и гладкий каменный пол пересекали яркие линии шириной в ладонь, которые сливались в огромный – почти во всю лабораторию! – контур звезды. Контур отблескивал металлом, словно его выдолбили в камне, а потом канавки залили расплавом, а лучи звезды были разноцветными, празднично сверкающими, просто горящими на фоне белизны пола.

Лучей было восемь.

Айлин, которая едва не наступила на зеленый, попятилась от линии, как от смертельно ядовитой гадины, способной броситься и укусить. Барготова звезда! Не семилучевая с белой сердцевиной, как на гербе Ордена, а древняя, созданная еще до падения Проклятого! Страшный и мощный артефакт, служащий для обращения к тем силам, которые…

«Я должна уйти отсюда! – поняла Айлин. – И немедленно, пока… Пока не вляпалась еще во что-нибудь! Может, еще похуже Разлома! Туда я хотя бы прыгала добровольно, а здесь… И меня, наверное, ищут! Кармель вряд ли уже вернулся из Академии, у меня будет время хорошенько подумать, что ему сказать и говорить ли вообще что-нибудь! Может, сначала посоветоваться… А с кем я могу о таком поговорить? С лордом Грегором?! О, прекрасная мысль! Милорд Архимаг и мой супруг, я тут случайно провалилась в портал, на другом конце которого оказалась лаборатория лорда Морхальта, моего деда и барготопоклонника, которого вы – вот совпадение! – как раз убили. А портал этот был в саду мэтра Роверстана, разумника и главы Белой гильдии… И – еще одно совпадение – вашего заклятого врага. Многовато совпадений, вы не находите? Зато какие интересные… Что я делала в саду Роверстана? Так от вас пряталась, дорогой супруг! Не подумайте плохого, но я бы лучше снова встретилась с Барготом, чем с вами – у него в гостях мне как раз очень понравилось. Заодно можно было бы спросить его, что все это значит…»

Она с огромным усилием подавила смешок, чувствуя, как подступает отвратительная истерика. Ну уж нет! Никакого лорда Бастельеро, Архимаг он или нет! Если уж с кем-то и советоваться, то с Даррой и леди Немайн! А для этого нужно выбраться отсюда и… послать им письмо? Интересно, слуги Кармеля согласятся отнести послание в особняк Аранвенов? Или сразу во дворец…

«Я схожу с ума, – подумала Айлин и сделала еще один осторожный шаг поближе к порталу и подальше от проклятой звезды, жутких столов и щита с инструментами. – Все будет хорошо, правда же? Я нашла что-то очень страшное, чего ни в коем случае не должна была находить, но теперь деваться некуда – с этим нужно что-то делать. Если бы я только могла поверить, что Кармель ни при чем… Как же стыдно и страшно в нем сомневаться!»

Не поворачиваясь, словно в обстановке лаборатории действительно таилось что-то опасное, ожидая случая кинуться, она отступила к самому порталу, который тут же с готовностью замерцал. Юркнула в него боком… Миг! И перед ней снова были кусты сирени. А еще белый мохнатый сугроб, немедленно лизнувший ей ладонь мягким замшевым языком. И светлый камзол, отлично заметный даже через густые ветви…

– Айлин! – В голосе Кармеля слышалось такое отчаяние, что она едва не забыла все на свете, даже липкий ужас подозрений. – Где вы были?! Я чуть с ума не сошел! Вернулся, а мне сказали, что вы пропали! Прямо в саду! И ваш пес лежал здесь и отказывался уходить… Благие Семеро, девочка моя, что с вами?

– Я… что-то нашла, – с трудом проговорила Айлин и позорно расплакалась – по щекам сами собой потекли горячие слезы. – Кармель, пожалуйста, скажите, что это не вы…

– Не я что? – Разумник шагнул к ней, раздвигая ветки и с тревогой вглядываясь в ее лицо. – Айлин, что случилось? Почему вы плачете? Что вы нашли?

– Ла… бо… раторию… – всхлипнула Айлин. – Барготову звезду, какие-то жуткие инструменты… И лабо… рато…рию Морхальта…

– Вы ее нашли?!

Сердце Айлин замерло, она кивнула, не отрывая взгляда от лица Кармеля, а на нем отразилось такое облегчение и почти… счастье!

– Вы ее нашли… – повторил он. – Вся служба безопасности Ордена не смогла! Люди канцлера не сумели! Весь дом перевернули вверх дном, подвалы вывернули наизнанку, каждую книгу, каждую безделушку перетрясли в поисках заклинания или портального ключа! Вашу тетушку Амелию и ваших кузенов привозили сюда, пытались найти проход, запечатанный родовой кровью… Я сам здесь каждый камень ощупал в поисках тайника! А вы просто вышли прогуляться в сад – и нашли?! Ради Странника – где?!

Слезы Айлин высохли еще быстрее, чем появились. Так он не знал?! И даже сам искал эту… эту гадость?!

– В кустах! – звонко сказала она, изнемогая от блаженства, которое заливало ее сейчас изнутри. – Там портал. Я не знаю, что служит ключом, но он… просто открывается, когда я рядом. Представляете, мне его призрак показал! Вы знали, что у вас тут призрак? То есть был призрак. Он, кажется, ушел в Сады, – добавила она немного виновато.

А вдруг Кармель ей не поверит? Правда, он уже видел, что она может призвать призрак даже в браслетах, но призыв – это совершенно другое дело!

И действительно, Кармель сосредоточенно нахмурился.

– Лаборатория в кустах… То есть портал… Погодите, давайте с самого начала! Вы можете описать этого призрака?

– Да, конечно! – заторопилась Айлин. – Высокий, очень худой, совсем старый… лысый, то есть не совсем лысый, немного волос у него оставалось, и они были совсем седые! Глаза тоже светлые, белесые, мне еще показалось, что такими глазами вряд ли можно что-то увидеть, но меня он видел, конечно.

На лице Кармеля отразилось такое изумление, что Айлин поспешно выдохнула:

– Я действительно его видела, клянусь Претемнейшей!

– Айлин, дорогая, – мягко прервал ее Кармель. – Я ни на миг не сомневаюсь в ваших словах! Просто я удивлен. Человек, которого вы описали, служил камердинером у вашего деда, а после его смерти и допросов службы безопасности Ордена жил здесь, в небольшом доме в саду. Ему больше некуда было пойти, он ведь был уже стар, к тому же после допросов так и не оправился полностью. Он умер около месяца назад, но удивительно другое: он так и не рассказал, где находится лаборатория. Вероятно, и в самом деле не знал, ни где она, ни как в нее попасть… Но теперь, видимо, принял вас за леди Гвенивер и привел к порталу, как делал это много лет назад. Порталу, настроенному на родовую кровь и… что-то еще, раз он не сработал на леди Амелию и вашего кузена. Но почему вы решили ему довериться?

– Потому что, – прошептала Айлин, почувствовав себя невозможно глупо, – ни один призрак никогда не причинял мне вреда, понимаете? Лорд Бастельеро всегда твердил, что все призраки опасны, и я сама видела одного… совершенно отвратительного! Но, наверное, никогда по-настоящему не верила, что призрак может причинить мне зло.

Шагнув ближе, Кармель крепко обнял ее, вздохнул и задумчиво проговорил:

– Мы с лордом Бастельеро редко бываем согласны хоть в чем-то еще со времен Академии. Но в одном я с ним все-таки согласен: человек не станет ни добродушен, ни безопасен лишь потому, что умер. Впрочем, вы только что сами в этом убедились.

Айлин кивнула и спрятала лицо у него на груди, замерев, дыша знакомым и таким приятным запахом сандала, хвои, душистого табака и – совсем чуть-чуть – ладана. Похоже, Кармель был из тех, кто не изменяет любимым ароматам… Большая ладонь погладила ее по голове.

– Покажете мне эту лабораторию? – спросил разумник и добавил: – Кажется, я знаю, почему проход открывается именно вам. Если моя догадка верна, вы можете провести меня с собой.

– Конечно, покажу! – Айлин с сожалением оторвалась от него и порадовалась, что совсем не красит лицо, даже глаза не подкрашивает – иначе позорно испачкала бы светлый камзол. – Простите, у вас есть платок? Я такая дура… Я не хотела вас испугать или расстроить, честное слово!

– Ну что ж, во всяком случае, я рад, что вы нашлись! – Кармель, улыбаясь, протянул ей белый платок, которым Айлин тут же вытерла глаза. – Ничего удивительного, вам всегда хватало нескольких минут, чтобы обеспечить себе… увлекательные приключения. А тут я оставил вас на целых полдня!

– Зато я там ничего не трогала! – возмутилась Айлин. – Только посмотрела от самого входа и сразу вернулась! Ну, почти сразу!

– Изумительная осторожность и выдающаяся осмотрительность, – серьезно согласился Кармель, предлагая ей руку.

Айлин взяла ее и повела разумника в нужную сторону. На миг она успела испугаться, что портал не откроется, но голубоватое сияние вспыхнуло ровно в том же месте. Шаг, второй, третий… И они с Кармелем оказались в уже знакомой лаборатории!

– Баргот меня… – изумленно выдохнул Кармель и осекся, оглядываясь вокруг.

Потом, двигаясь плавно и осторожно, как огромный кот, крадущийся к добыче, подошел к стеллажам, посмотрел на книги… Айлин, не утерпев, пошла следом. Названия на корешках читались не все, а те, что можно было разобрать, казались довольно странными: «Боль и сладость испытания себя», «Зеркальные пути – и куда они не ведут», «Жизнеописание хозяина трав и ветров», «Истинное и верное применение серебряных игл и золотых наперстков»…

– Вы знаете эти книги? – кивнула она в сторону маленькой библиотеки на стеллажах. – О чем они?

– Труды древних барготопоклонников, – рассеянно отозвался Кармель. – Полагаю, Денвер воровал их в хранилище Ордена – его должность это позволяла – и передавал Морхальту. Кое о каких книгах из этого собрания даже я только слышал. И мне, кстати, в свое время их прочитать не позволили, хотя я подавал запрос как историк Ордена. Думаю, их следует вернуть обратно.

– И даже не прочитаете? – поразилась Айлин.

– Это… немалый соблазн, – задумчиво согласился Кармель. Помолчал и добавил: – Однако изучение истории позволило мне понять, что не всем соблазнам стоит поддаваться.

Отойдя от книжных полок, он пошел по лаборатории, разглядывая столы и артефакторный щит. Айлин же заметила, что между стеллажами, незаметное со стороны, висит большое зеркало в старинной серебряной раме. Стекло сохранило удивительную чистоту и глубину, может, потому что на него не падали солнечные лучи – а от магических ламп зеркала не портятся. Айлин с любопытством заглянула в зеркало, увидела свои припухшие глаза и чуть покрасневший нос, насупилась, заправила за ухо выбившийся из прически завиток…

– El cabron de mierda dejaba a su familia en la indigencia mientras derrochaba el oro en sus putas ideas pervertidas! – прорычал разумник, и Айлин вздрогнула, а потом с испугом глянула в его сторону. Кармель, стоя в центре звезды спиной к Айлин, разглядывал пол у себя под ногами. Никогда, ни единого раза она не слышала в его голосе такого гнева и ярости! Но что же он такое сказал? И почему?!

Она тихонько кашлянула, и разумник замер, словно окаменев, потом медленно обернулся, и Айлин увидела, как исказилось его лицо – словно Кармель изо всех сил пытался успокоиться и перестать злиться, а у него все никак не получалось.

– Простите, моя дорогая, – произнес он голосом, все еще полным гнева. – Я не должен был говорить это при вас.

«А, значит, это была ругань! – сообразила Айлин. – Впрочем, я могла бы догадаться и раньше, что же еще можно говорить в такой ярости?!»

– Ничего страшного, я все равно ничего не поняла, – заверила она и поспешно уточнила: – Вы знаете, что это за металлы, правда?

– Разумеется, – откликнулся Кармель уже с заметным удивлением в голосе. – Это золото, моя дорогая. Что, кроме золота, используется для изготовления артефактов подобной силы? Боюсь, я… не совладал с собой именно по этой причине. Стоит вспомнить, как жили почтенная супруга вашего деда и его дочери…

– Золото? – ошеломленно уточнила Айлин. – Но его ведь… так много! И зачем? Нет, подождите, я помню, у золота самая высокая магическая проводимость и способность накапливать магию! Но как золото может быть разноцветным?!

– О, ничего сложного, стоит всего лишь добавить к чистому золоту некоторые присадки, – отвлеченно откликнулся разумник, и Айлин насторожила уши. – Вы ведь знаете, что золото в чистом виде редко используется в артефакторике? Оно слишком мягкое, но достаточно сохранить три четверти чистого золота, чтобы магические свойства не ухудшились. А вместо последней четверти добавляются другие металлы. К примеру, серебро, медь и кадмий в неравных долях, – добавил он, указав взглядом на темно-зеленый луч. – Или только медь для красного цвета, вендий или железо для синего, полагаю, тут все-таки железо…

Он осекся, перевел взгляд на Айлин и удивленно нахмурился.

– Айлин, это программа четвертого курса общей артефакторики и алхимии! Неужели вы действительно не знали?!

Айлин почувствовала, как запылали уши, и потупилась, не желая признаваться, что целую неделю до экзамена они с Саймоном тайком от всех – даже от Дарры! – составляли невидимые чернила, настроенные только на ее собственную ауру, а в день экзамена влезли через окно в аудиторию, выбрав момент, когда магистр Адальред отлучился, а остальная комиссия еще не собралась, и быстро пометили те билеты, которые Айлин успела выучить. Да, нечестно! Но уж семь баллов по алхимии она за эти чернила заслужила точно, а леди Уинн поставила только четыре балла, да и то с третьего раза!

– Наверное, я не очень хорошо запомнила именно эту тему, – призналась она. – Зачем вообще некромантам артефакторика с алхимией? Ведь я же никогда не буду делать артефакты!

– А зачем артефакторика с алхимией разумнику? – невозмутимо поинтересовался Кармель. – Может, как раз для того, чтобы понимать, с чем имеешь дело?

Он снова указал взглядом на звезду, и Айлин окончательно покраснела.

– Я… перечитаю учебник, – пообещала она. – Вы правы…

И, чтобы сменить не слишком приятную тему, подошла к портрету. Кармель последовал за ней, и они вдвоем посмотрели на леди Вольдеринг.

– Имена ваших тетушек, – мгновенно понял разумник то же самое, что и Айлин. – Похоже, лорд Морхальт всемерно… чтил эту даму. Наверное, гордился родством с Тремя Дюжинами.

– Я точно знаю, что никогда ее не видела, – призналась Айлин. – Но все-таки она кажется мне… знакомой.

– Не удивлен, – согласился Кармель, переводя взгляд с портрета на Айлин. – Вы очень похожи. У вас другие глаза и волосы, моя дорогая, но ее черты лица отражаются в вас, как в зеркале… Кстати, у вашего деда был в точности такой же оттенок глаз, когда я у него учился. С возрастом они выцвели, став гораздо бледнее, но когда-то были именно такими. И у леди Гвенивер… – он вдруг осекся.

– Но у нас с ней одинаковый цвет глаз! – пораженно возразила Айлин, и Кармель медленно кивнул.

– Да. Ярко-зеленый, как весенняя трава. Но я готов поклясться, что ее глаза были того же цвета, что и у лорда Морхальта, а потом… потом они изменились. Хотел бы я знать, как это возможно!

Айлин вдруг вспомнила, что леди Гвенивер терпеть не могла смотреться в зеркало. Даже когда Мод делала ей прическу, она сидела, глядя на подол, на стол, в шкатулку с украшениями или вовсе закрыв глаза, – но в зеркало не смотрела, словно ей было неприятно себя видеть.

«Почему я никогда не замечала, как это странно?! – удивленно подумала Айлин. – Ведь леди Гвенивер так любила украшать себя, придумывать новые прически, с отменным вкусом подбирала украшения… и не любила собственное отражение!»

– Из пяти дочерей рыжие волосы и зеленые глаза своего отца унаследовала только она, – так же медленно, словно размышляя, продолжал разумник. – Глаза лорда Морхальта утратили цвет от возраста, это вполне естественно. Однако как их цвет мог измениться у молодой здоровой женщины? И этот цвет она передала вам…

– Леди Гвенивер ненавидела своего отца, – тихо сказала Айлин. – Раньше я не задумывалась об этом, но после замужества она не поддерживала с ним никаких связей. Даже с праздниками не поздравляла, а ведь это… самые основы этикета. Никогда не ездила с визитами, не возила нас… И он тоже не приезжал и не писал писем, как будто забыл, что у него есть дочери и внуки. А она… она даже свое отражение не любила, потому что оно напоминало, на кого она похожа…

– Элоиза его тоже терпеть не может, – задумчивым эхом отозвался Кармель. – Впрочем, учитывая, как он с ними обходился… Айлин, вы представляете, сколько стоит обстановка этой лаборатории? Артефактный щит, залитая золотом звезда, работа мастеров… А между тем, ваша родная мать и ее сестры сами шили себе платья и белье, да и того у них не было в достатке. Мне… неловко об этом говорить, но у пятерых благородных девиц на выданье было всего две пары выходных туфель – поэтому они никуда не ездили вместе, только по очереди. Одну пару делили между собой две старшие сестры, одну – три младшие…

– У них был одинаковый размер? – поразилась Айлин и осеклась, увидев взгляд Кармеля, полный сочувствия. – Или… нет?

– Боюсь, что не совсем, – вздохнул магистр. – При мне у Гвенивер однажды слетела туфелька прямо с ноги, и ваша мать… она расплакалась от стыда. А заштопанные и перешитые платья и вовсе были обычным делом. Я часто бывал у Морхальта и всегда старался привезти какой-то пустяк, дозволенный не поклоннику, а обычному гостю – пирожные к шамьету, цветы в корзине с лентами… И когда потом видел эти ленты в прическе у Брайд или Мэйв, удивлялся, неужели магистр гильдии не может позволить себе достойно содержать дом и дочерей? А он заливал золотом Барготову звезду!

Он передернулся с таким отвращением, что Айлин почувствовала жгучий стыд за человека, которого совсем не знала. Ей вдруг необыкновенно ярко вспомнилось, как негодовала леди Гвенивер от малейшей порчи одежды или обуви… Как тщательно велись хозяйственные расходы, и кухарка, думая, что маленькая Айлин ее не слышит, ворчала на скупость леди, у которой денег довольно, а она считает каждую банку шамьета и барг муки или соли… О да, леди Гвенивер знала цену каждой ленточки, которую горничные вплетали в косы ее дочери. И хотя этих лент всегда было достаточно, они были дорогие, яркие и безупречно подобранные к платьям, не дай Благие было испачкать или потерять хоть одну из них!

Что-то мучительно и горько заболело у Айлин внутри. Она всегда считала, что к ней строги лишь потому, что не любят… Но ведь леди Гвенивер и себе не позволяла ни малейшей неаккуратности, это прощалось только обожаемому Артуру, копии отца, воплощению Ревенгара…

– Наверное, она была очень рада, когда батюшка к ней посватался? – прошептала она, старательно сдерживая слезы, который уже в который раз за этот день пытались навернуться на глаза.

– Все дочери магистра Морхальта выходили замуж за первых, кто к ним сватался, – уронил Кармель. – Кроме вашей матери. Она была очень красива и имела основания надеяться на выгодную партию. Так и случилось. Ваш отец влюбился в нее с первого взгляда, и ему было безразлично, что предмет его любви – бесприданница в поношенных туфлях. Разумеется, между наследником Ревенгаров и простолюдином с магическим дворянством выбрать было не так уж сложно. Но я не хотел бы, чтобы вы подозревали ее в корыстности. Дориан был молод, хорош собой, обаятелен и неотразим в своей искренности. Он был рыцарем, который спас ее, словно принцессу – из пещеры дракона. Неудивительно, что она его полюбила, странно, если бы этого не случилось…

– Она его любила, – тихо сказала Айлин. – Его и Артура. А меня – нет. И себя, пожалуй, тоже… Кармель, давайте вернемся в дом? Только эта тетрадь на столе… Там, наверное, записи лорда Морхальта? Ее нужно взять.

– Разумеется, – согласился разумник.

Подойдя к столу, он провел рукой над тетрадью, проверяя магическую защиту – Айлин только вздохнула от собственной беспомощности.

– Я могу прочитать эти записи? – спросила она, не особо надеясь на согласие, однако разумник, немного поколебавшись, кивнул и протянул ей тетрадь.

– Они ваши по праву наследницы, – сказал он. – Из потомков Морхальта лишь вы магически одарены, а это имело для него огромное значение. Полагаю, именно поэтому портал и открылся для вас. Мы думали, что доступ в его лабораторию зачарован на родовую кровь, а оказалось, что он требует еще и наличия магии в этой крови. И распознает искру даже через браслеты. Хитроумный старый ублюдок! – в голосе разумника слышалось злое восхищение. – Айлин, прошу вас, что бы вы ни прочли в этих записях, ничего не решайте сгоряча. Я не буду требовать непременно показать их мне, но… магистр проводил страшные опыты. Я ознакомился с докладом некромантов, которые чистили могильник, найденный в саду. И меня… – меня! – после этого несколько ночей мучили кошмары. Вы ничего не знаете про своего деда… и мне жаль, что это знание окажется жутким…

– Я буду осторожна, – сказала Айлин, прижимая к себе старую пухлую тетрадь. – И вы тоже сможете прочитать эти записи, обещаю. Я… не уверена, что пойму их – но вы ведь мне поможете?

Кармель молча кивнул и предложил ей руку.

Подходя к порталу, Айлин обернулась и снова посмотрела на портрет Элоизы Вольдеринг. То ли потому, что эта леди носила имя ее любимой тетушки – и неважно, что наоборот! – то ли потому, что они с Айлин и вправду были похожи, она вдруг почувствовала странное желание непременно узнать, почему ее дед почитал эту женщину настолько, что назвал ее именами всех своих дочерей. И какие страшные тайны скрываются в этой тетради, такой безобидной на вид…

– Вы, наверное, проголодались? – спросил Кармель, ведя ее по дорожке к дому. Пушок трусил за ними следом, его когти цокали по каменным плиткам, и этот звук привычно успокаивал Айлин. – Я велю немедленно подавать обед, только переоденусь в домашнее.

– Письма! – вспомнила Айлин. – Мне нужно отправить письма тетушке и… в особняк Бастельеро. Если хотите, можете их прочитать!

– Читать ваши письма? – с удивлением уточнил Кармель. – С какой стати? Думаю, вы и сами понимаете, что стоит соблюдать осторожность, чтобы лорд Бастельеро не узнал, где вы скрываетесь. Не беспокойтесь, я отправлю ему письмо таким образом, что его не получится отследить. И, кстати, мне тоже нужно известить его величество, что вы в безопасности. Как хорошо, что хотя бы сейчас я могу сказать это с полной искренностью – когда смотрю на вас и держу за руку, – добавил он с улыбкой.

– Кармель! – возмутилась Айлин, тоже улыбаясь. – Ничего же не случилось!

– Ничего, – согласился разумник. – Но завтра я снова отправлюсь на службу. Очень вас прошу, если вы совершенно случайно найдете портал, который будет вести в святилище северных богов, во дворец чинского императора или к альвам… Просто подождите меня! Обещаете?

В его голосе слышалась усмешка, не обидная, а ласковая, и потому Айлин лишь для вида надулась, но тут же не выдержала:

– Обязательно подожду! А что, к альвам можно добраться порталом?!

– Благие Семеро… – простонал магистр и рассмеялся. – Понятия не имею! Надеюсь, что нет! Во всяком случае, из моего сада!

Мальчишка был похож на крысу. Не жирную и наглую, вроде тех, что Грегор видел в Архивах, а тощую и облезлую, но оттого еще более неприятную. Острое лицо, близко посаженные глаза, длинный нос, кончик которого то и дело подергивался, словно мальчишка постоянно принюхивался, неопрятные взъерошенные лохмы, серовато-бурые, тоже цвета крысиной шерсти. И пахло от него столь же неприятно – то ли сточной канавой, то ли просто бедностью.

– Кто дал тебе письмо? – резко спросил Грегор.

И без того дурное настроение усугублялось тем, что это был уже третий посланник, которого добросовестно задержали и привели к нему слуги, не позволив просто отдать письмо. Первый оказался курьером из Академии с каким-то маловажным вопросом от секретарей, второй – из дворца, с холодно-вежливым сообщением от службы канцлера, что поиски леди Бастельеро ведутся, но пока безуспешны. И вот – третий! Не курьер, а уличный оборванец. Неужели наконец-то след?!

– Добрый господин, – объяснил крысеныш. – Подошел на рынке, спросил, не хочу ли я заработать. А кто не хочет? У меня мамка болеет. Дурная болезнь у нее. Я теперь один в доме работник. А господин письмо дал и сказал, куда отнести. Целую серебруху отвалил, пусть ему Милосердная Сестра улыбнется…

– Как выглядел господин? – нетерпеливо прервал его Грегор.

– Южанин он, – уверенно ответил мальчишка. – Морда черная, волосы тоже черные. Сам худой, как они все. Ростом небольшой, вот как ваша милость. Одежа на нем темная, но хорошая. Вроде как на слуге из приличного дома или на мастеровом из тех, что на себя работают.

«Южанин?! Снова южанин, как напавшие на Айлин фраганцы! Мог мальчишка не распознать фраганца? Еще как мог, все южане похожи друг на друга, а уж для крысенка из трущоб…»

– Где он должен ждать ответа? – спросил Грегор, совершенно не надеясь на такую удачу.

Мальчишка замотал головой так, что всклокоченные лохмы заметались в воздухе.

– А нигде. Он письмо и деньгу дал, да и пошел себе. Сказал, ответа все равно не будет. А больше ничего и не сказал. Можно, я теперь пойду, ваша милость?

Грегор не без труда отогнал возникшее вдруг желание отказать. Глупо, мальчишка сказал все, что знал, и не скажет ничего нового, даже если запереть его под замок. Напротив, может начать врать, чтобы угодить «его милости». Нет уж, пусть проваливает к Барготу!

Острое разочарование полоснуло по сердцу. Кто бы ни послал крысеныша, человек это был неглупый и опытный в скользких делах. Даже если допросить мальчишку с помощью разумника… Наверняка тот, кто нанял полдюжины головорезов, не пренебрег такой простой предосторожностью, как амулет личины.

– Иди, – бросил Грегор и торопливо сломал печать.

Помедлил несколько мгновений, развернул листок, пробежал его глазами…

И отшвырнул, словно ядовитую гадину, всадившую клыки в ладонь. Нет, прямо в сердце!

Почерк принадлежал Айлин. В этом Грегор не усомнился ни на миг – сколько раз за шесть лет в Академии ему случалось видеть этот почерк! С каким трудом он разбирал невозможные каракули, призывал на кудрявую рыжую голову милость Претемнейшей и вопрошал сам себя, неужели невозможная девчонка не может писать хотя бы немного более разборчиво? Сколько раз он гадал, вот этот шестипалый след умертвия на листе – это «ариф» или «солле»? А может быть, вообще семерка?

Правда, сейчас почерк был намного разборчивее, но несомненно принадлежал той же руке, и – о Претемная! – лучше бы Грегор не смог разобрать написанное!

Подала прошение о раздельном проживании?! Иными словами, поспешила указать, что эту мерзость придумал не лорд Аларик, а она сама? Или Грегор просто видит тайный смысл там, где его нет? Но какое это имеет значение?! Кто бы ни принял решение, они оба предали и его, и род!

Не обратилась за помощью к родным, предусмотрев… вернее, попросту струсив встретиться лицом к лицу с ним! С законным супругом, который готов был выполнить любой ее каприз! Не дать даже ветерку подуть на эту, эту…

Грегор задохнулся, рванул ворот камзола, по полу что-то застучало, зато наконец получилось вдохнуть.

«Нужно успокоиться, – подумал он, старясь дышать ровно, глубоко и медленно, хотя в груди просто горело, умоляя схватить побольше воздуха как можно быстрее. – Нужно… Айлин похитили, я знаю это совершенно точно. Письмо запечатано ее печатью… Род Дориан! Благие Семеро, что за насмешка! Глупая выдумка проклятого бастарда! Род из одной-единственной женщины! Представляю, как потешался бы Дориан Ревенгар! Неважно, неважно… Письмо запечатано ее печатью, но это ровно ничего не значит… Перстень могли попросту снять, это правда, но этот чудовищный почерк не так-то просто подделать. Писала она, в этом нет никаких сомнений, но что, если ее попросту вынудили? Заставили угрозами, ведь без магии она совершенно беспомощна…»

Понимая, что ищет упыря в пустом склепе, и все же не в силах отказаться от глупой надежды, Грегор поднял мерзкое письмо и вгляделся в него, не позволяя себе провалиться в смысл слов, но вглядываясь в их начертание, как учил когда-то дед.

Ровные строки – значит, ее рука не дрожала, а от гнева или страха дрогнула бы непременно. Значит, о принуждении не может идти и речи. Взвешенные осторожные слова – о, такие осторожные и учтивые, словно письмо предназначено опасному врагу!

Грегор с трудом подавил гнев. Нет, нет, не сейчас… Тщательно подобранные слова означают, что у нее было время как следует продумать письмо. Ее не торопили!

Дорогая бумага – гладкая, белая и очень чистая. Письмо писали в полном удобстве, иначе остались бы какие-то следы, пятна или потертости… Отличные чернила… Что ж, чернила и бумага не скажут ничего, кроме того, что она скрывается в достаточно обеспеченном доме. У Элоизы Арментрот? Едва ли. К госпоже Арментрот Айлин искренне привязана и точно не захочет навлечь на нее гнев Грегора.

В собственном подаренном королем поместье? Немыслимая глупость! Она ни разу там не была, у нее нет магии, чтобы защититься, она даже не знакома со слугами и ни за что не была бы так спокойна в незнакомом месте, даже если допустить, что в усадьбе, где давно не живут хозяева, найдется такая дорогая бумага и чернила!

Нет, это должно быть хорошо знакомое ей место. Место, где она чувствует себя в полной безопасности, но если это не дом родственников или друзей, то чей же?

«Любовника, – бесстрастно подсказал холодный и спокойный голос рассудка. – Ты долго не хотел замечать очевидного, Грегор. Но теперь, наконец, придется. Она не хотела становиться твоей женой. Она столько раз отказывала тебе, но ты, ослепленный собственной любовью, ничего не желал слышать! А ведь Беатрис предупреждала тебя! Беатрис была мерзкой ядовитой гадиной, но ей нельзя было отказать ни в уме, ни в наблюдательности… Эванс и Претемнейшая говорили о том же… Да ведь ты и сам понимал, что она не любит тебя! Понимал, но гнал от себя эти мысли! Теперь отогнать их не получится. Но кто? Кто может быть ее любовником?!»

Он стиснул письмо в кулаке, сминая плотный лист, и зажмурился почти до боли.

«Король? Король мог бы подстроить похищение. Его фехтмейстер – фраганец, он мог бы свести своего выкормыша с соотечественниками… Нет. Опять глупость. Фраганец учил Айлин, он знал, что она не позволит себя похитить, зачем ему смерть других фраганцев? К тому же, их все равно пришлось бы убирать, чтобы избежать сплетен! Да и зачем королю похищать ту, которой он уже дал право раздельного проживания? А мог бы дать и разрешение на развод, и просто пригласить ее во дворец… и навещать ее где угодно… Нет. Это не король и, уж конечно, не Фарелл. Дочь Дориана Ревенгара никогда не спуталась бы с простолюдином, пусть и возведенным в дворянское достоинство. Но кто же тогда? Она почти не знала мужчин, кроме тех, с кем дружила в Академии…»

Грегор открыл глаза.

– В Академии, – повторил он вслух. – Вот оно. Кроме короля и Фарелла, она была близка только с Аранвеном и Эддерли. Саймон вряд ли пришел в себя, к тому же магистр Эддерли поклялся, что его род не причастен к похищению. Но на письме была их печать…

Звук собственного голоса странно успокаивал разгоряченный разум, и Грегор говорил все медленнее и тише:

– Печать была подлинной или очень хорошо подделанной. Откровенную фальшивку я заметил бы непременно, слишком уж часто видел подлинник. И кто же мог раздобыть подлинную печать? Аранвены, бывающие у Эддерли так часто, что это не вызовет никаких подозрений! Дарра собирался жениться на Айлин… Правда, она утверждала, что он только ее друг, но могла ли она солгать? Конечно, могла, смогла ведь предать мужа… Я не помню почерка Мариан, но мог ли Дарра его подделать? Разумеется, ведь он так хорошо его знал! Нанять фраганцев, заранее зная, что их убьют? Очень в духе Аранвенов! Дарра отстранил меня от расследования! Дарра забрал тела, которые я мог бы допросить, и нет ни малейших сомнений, что к тому времени, как будут готовы поисковые амулеты и я смогу узнать имена фраганцев, их души будут упокоены со всей тщательностью. Проклятье… Трижды, сотню раз проклятье! Как я мог быть таким слепцом?!

«Прошу вас прекратить мои поиски…»

Грегор почувствовал, как мелко, безболезненно, но раздражающе задергалась щека.

«Я не буду ее искать, – подумал он, с удивлением поняв вдруг, что гнев, ярость и боль куда-то исчезли, а на их место пришла страшная, оглушительная пустота. – Я не поеду в дом Аранвенов и не стану требовать ее возвращения. Иначе… я убью ее. Ее и ее любовника. Убью непременно, и эта смерть не будет легкой и быстрой, как у той шлюхи. И меня казнят, потому что бастард не простит мне смерти своей фаворитки. Видит Претемная, меня не остановила бы смерть! Но мой сын останется сиротой, и кто его воспитает? Лорд Аларик-старший? Или бастард, предусмотрительно ставший восприемником Аларика Раэна? Страшно представить, что из него вырастет с такими воспитателями! К тому же Дарра – наследник Аранвенов, его смерть – повод для кровной мести. Пусть даже Ангус не переживет смерти единственного сына, но останется Немайн, есть еще младшая ветвь… Что, если они решат мстить моему сыну? Если я убью Дарру, мой ребенок будет в безопасности только после смерти всех Аранвенов. О, как я сейчас понимаю деда! Хотел бы я знать, как ему удалось то, что он совершил! Но нет, жизни одной проклятой шлюхи и ее любовника не стоят смерти целого рода или даже двух родов! И тем более не стоят того, чтобы мой сын рос сиротой…»

Он медленно, с усилием разжал ладонь, и лист бумаги, скомканный и истерзанный, упал на ковер. Грегор проводил его невидящим взглядом и подумал, что сегодня сделает то, чего давно уже не делал. Со времен смерти Малкольма и Разлома… Напьется прямо в кабинете, наедине сам с собой. Хоть немного заглушит боль, терзающую изнутри, рвущую сердце, словно упырь – когтистыми лапами. Но только сегодня! Нельзя уподобиться Кольму, который сдался собственной слабости из-за женщины. Позорной омерзительной слабости! Не-е-ет, Грегор так не поступит! У него сын! Любимый наследник, единственная надежда рода Бастельеро, и нужно справиться с болью ради него…

Так что Грегор позволит себе один-единственный вечер. А завтра – на службу. Держать лицо, отвечать на сочувственные вопросы – будь прокляты эти лицемеры! – слышать шепотки за спиной. Желательно никого не убить, как бы ни хотелось! Заняться делами… У него ведь так и лежит новый вариант орденского закона о простолюдинах, а еще есть прошение от Карлонской империи, желающей основать у себя магическую Академию… Нет, просто академию, потому что истинная Академия – всего одна и всегда будет принадлежать Дорвенанту… Но ее восточная ветвь под покровительством Семи Благих – это хорошо, это правильно, ибо служит к вящей славе Ордена… Дел хватит! И можно, даже нужно погрузиться в них с головой, чтобы забыть… Баргот, как же больно! За что она с ним так?! Просто – за что?! Чем он заслужил предательство от той, которую любил всем сердцем?! Неужели дед был прав, и даже лучшие из женщин не способны на верность и чистоту?! Кто его предал – Айлин или сама Претемнейшая?!

Письмо белело на ковре, не отвечая на вопросы, и Грегор наступил на него, с мучительным наслаждением растирая бумагу, словно живое существо, ненавистное и отвратительное.

Глава 6. Один обед и два ужина

Ночь Лучано провел в обществе прекрасного, умного и изысканного грандсиньора. Восхитительная была бы ночь – если бы грандсиньор не звался Даррой Аранвеном!

Конечно, никакой необходимости в присутствии Лучано при допросе погибших фраганских наемников не было, напротив, грандсиньор Аранвен проявил немалую любезность, позволив постороннему присутствовать при ритуале. Однако его любезность совершенно не помешала Лучано промерзнуть до костей – души пришлось призывать там же, где хранились тела, то есть в леднике, а холодильные артефакты здесь работали на совесть! Вдобавок, ритуал оказался долгим и утомительным даже для зрителя. К рассвету Лучано вымотался так, что мечтал лишь об одном – упасть на кровать… или диван… да что там, подойдет даже плащ! – и заснуть хотя бы до полудня.

Так он и сделал, из последних сил добравшись до собственных покоев и вознеся горячую молитву Великому Безликому, чтобы во сне ему ни в коем случае не явился благородный и замечательный во всех отношениях грандсиньор Дарра или… хм… объекты его работы.

Великий Безликий проявил милость, хотя милость эта, как зачастую бывает, оказалась не без подвоха.

Всю ночь Лучано смотрел оперу. Во сне он смутно подозревал, что действие происходит не в Итлии, а на главной сцене Гранд Опера, и вынужден был признать, что фраганцы на этот раз превзошли сами себя.

Началась опера, как ей и положено, с увертюры, во время которой зрители смогли изучить либретто и узнать, что в некой дальней стране Дорвендейл случилось ужасное происшествие – открылся Разлом, погубивший почти всю правящую семью и угрожающий миру нашествием демонов. Имена примадонны и певцов, исполняющих главные партии, Лучано были решительно незнакомы, но оперу он обожал и, наметанным глазом оценив богатство постановки по декорациям, приготовился к выдающемуся зрелищу.

Зрелище не разочаровало!

В первой же каватине маг-некромант по имени Георг Бостильермо роскошным драматическим баритоном известил зрителей, что намерен принести в жертву Астора, последнего бастарда королевской крови, жениться на королеве и узурпировать трон. Разумеется, его подслушала невинная девица Алейна, ученица мага, и пришла в ужас. На невинность девицы, согласно оперным традициям, указывало ее белое платье и распущенные волосы, украшенные веночком из белых роз. Певице, правда, по самым скромным прикидкам Лучано, было далеко за тридцать, а роскошной грудью она могла бы снести Георга со сцены, если бы сделала еще шаг из-за бархатной портьеры, но это же опера! Лирическое сопрано «девицы», во всяком случае, звучало беллиссимо. Злодей Бостильермо отправился делать предложение королеве, а девица Алейна, излив душу в страстной молитве Претемнейшей, бросилась спасать принца.

Вторая картина порадовала дивным дуэтом Георга и Беатриче, вдовой королевы Дорвендейла – грудное контральто и венок из черных шелковых роз. Королева добродетельно отказывала Георгу, клялась вечно блюсти траур по супругу и сыновьям, а также просила у Благих защитника для страны и опустевшего престола. Как и следовало ожидать, зрителям тут же показали принца-бастарда в белокуром парике и с двумя позолоченными секирами. Лирико-драматическим тенором принц Астор спел, как скорбит по отцу, которого не знал, а потом они с Алейной слились в крещендо, выясняя, кто сильнее любит родной Дорвендейл и потому должен собой пожертвовать. Лучано покосился на соседей по партеру, вытирающих умильные слезы, и понял, что за малейший намек на улыбку его побьют прямо здесь.

Второй акт начался сценой поединка месьора Альбера, приемного отца бастардо, и капитана Кастельмора, влюбленного в королеву. Благородные дворяне сошлись в бою из-за трагического недопонимания и коварных интриг злобного Бостильермо. Проиграв, капитан попытался заколоться, месьор Альбер выбил у него рапиру, но сам упал на руки капитану, пропев, что открылась старая рана… Разумеется, капитан тут же обещал позаботиться о столь великодушном противнике, заодно поклялся отомстить Бостильермо, и два идиотто, то есть прекрасных синьора, уползли со сцены, поддерживая друг друга.

Лучано с нетерпением ожидал появления самого себя – и дождался! В трактире к Алейне и Астору прибился наемник Люсьен, здоровяк на голову выше бастардо и с такой походкой, словно у него болели колени. Помахав позолоченным кинжалом размером с двуручник, он поклялся спутникам в верности, но уже в следующей сцене, первой в третьем акте, выдал все свои секреты, сгорая от лихорадки. На дуэте Люсьена и Алейны, где первый признавался в любви к Алейне, а вторая – к Дорвендейлу и принцу, Лучано вжался в кресло и прикрыл глаза, опасаясь, что это зрелище останется с ним до конца жизни, однако прекрасное лирическое сопрано Алейны и недурной тенорьезе Люсьена не позволяли отвлечься.

Соседка Лучано по креслу справа, почтенная дама лет на двадцать старше примадонны и сходного с ней телосложения, всхлипывала, утирая слезы надушенным платочком…

Потом, разумеется, была деревня, хор призраков, акробатические номера Пушка, которого изображал юноша в белом меховом костюме, и нападение енотов. Еноты – мальчики в полосатых трико – привели зал в восторг, а когда самый маленький из них встал на колено перед Алейной и жестами попросил взять его с собой, на сцену полетел первый букет. Лучано обреченно закрыл глаза и тут же их вытаращил – Астор, маленький енот и Люсьен пели трио, как любят Алейну и Дорвендейл!

На сцене со злобным колдуном Дервельграссом Лучано уже со всем смирился. И с тем, что колдун расхаживал по оперному лесу в черной бархатной мантии со шлейфом, и с тем, что уничтожил его, оказывается, бастард, причем в поединке на ариях. И даже с тем, что над трупом Дервельграсса Пушок и Перлюрен жонглировали секирами бастарда и кувыркались в воздухе, пока Алейна пела, как мечтает отдать принцу свое сердце.

Конечно, соседка справа рыдала, как же иначе. И, конечно, на сцену снова полетели букеты.

Когда бастард и Алейна запели, выясняя, кто из них должен пожертвовать жизнью, Лучано испытал невыносимое желание заткнуть уши и закрыть глаза, однако досмотрел сцену до конца. Никакого грандсиньора Дункана эта версия событий, увы, не предусматривала. Невинная Алейна пожертвовала собой, шагнув в увитую черно-алым шелком арку, бастард сначала долго молился Благим, потом попытался кинуться за ней, но тут с другого края сцены появились Претемнейшая и Баргот, чтобы поспорить за душу Алейны. Пока бастард махал секирой на зловеще хохочущего Баргота, мальчики в белом и полосатом отвлекли Претемнейшую, а Люсьен через арку увел Алейну в мир живых, и все выдохнули.

Сосед слева от Лучано, пожилой мрачный синьор с лицом, исчерченным несколькими старыми шрамами, принялся всхлипывать и сморкаться в огромный платок, приговаривая, что никогда не видел такой душераздирающей сцены.

– Беллиссимо, – слабым голосом подтвердил Лучано. – Грандиозо… Не знаете, скоро финал?

– Ах, если бы эта опера никогда не кончалась! – шепотом воскликнула соседка справа, сосед слева закивал, и Лучано окончательно почувствовал себя лишним среди приличных чувствительных людей, обожающих искусство.

Финал, впрочем, не заставил себя долго ждать. Как и положено, было много арий. Ария Кастельмора, признающегося в любви королеве, ария принца, признающегося в любви Алейне, ария Бостильермо, признающегося, что проиграл и достоин смерти. Если бы еще Люсьен признался в чем-нибудь, Лучано, возможно, сам разрыдался бы, но, к его радости, наемник великодушно отступил, пожелав влюбленным счастья и удалившись на подгибающихся коленях. Лучано решил после представления послать ему баночку мази от артрита, жалко же человека…

Пока на сцене весело казнили Бостильермо, потом играли сразу две свадьбы – Алейны с принцем и отрекшейся от престола королевы с капитаном Кастельмором, а вернувшиеся еноты танцевали под предводительством Пушка, Лучано пролистал либретто, нашел имя композитора – ничего знакомого! – и вдруг увидел страшное. «Опера «Разлом» – гласило вступление к либретто. – Представление в пяти актах по выдающемуся литературному произведению авторства лорда Люциана Фарелла…»

– Я этого не писал! – возмущенно завопил Лучано… и проснулся!

«Ну что за бред, – подумал он, облегченно вздыхая, и тут же поправил себя с некоторым сожалением: – А музыка была отличная! И пели очень недурно, особенно Астор и Алейна… Им бы Люсьена поменять! Хотя пел этот бедолага с больными коленями неплохо… Еноты в трико, хор призраков… Да если бы эта опера была не про нас, я бы остался в восторге, скажем уж честно! Ведь в оперу ходят не ради сюжета, а ради пения и музыки! А вдруг… вдруг и правда когда-нибудь про Разлом напишут оперу?! И если она окажется хороша, то… какая разница, как там будут звать наемника, принца и магессу? Я бы послушал…»

Он опять вздохнул, на этот раз мечтательно, и тут же насмешливо фыркнул. Ну надо же, грандсиньор Фарелли, собственного фонтана вам уже мало! И народных песенок про Разлом и трех героев, что его закрыли, тоже! Теперь вам в персонажи оперы захотелось!

– Переврут же все, – пробормотал он, встав с постели и потянувшись всем телом. – Вон, в моем собственном сне – и то какое безобразие получилось! И будет наемник из оперы похож на меня, как я сам – на кота работы маэстро Коррадо, всего сходства – лютня да характер! Кстати, а не заглянуть ли мне к маэстро? Помнится, он приглашал таинственную красавицу на ужин… Забавно получится!

Обед, который им подали в небольшой уютной столовой, оказался простым, но сытным. Горячая мясная похлебка с пряными травами, тушеная с овощами ягнятина, несколько видов сыра, а на десерт – маленькие сладкие пирожки с вишней. Айлин осилила целых два и поняла, что переела, еще немного – и шевелиться не сможет.

– Ваш повар прекрасно готовит, – улыбнулась она с искренней благодарностью. – И шамьет варит как в доме у тетушки! Это арлезийская манера?

– Она самая, – улыбнулся в ответ магистр. – Итлийцы кладут больше пряностей и чаще варят с медом или сливками, а в Арлезе говорят, что для правильного шамьета нужны медь, огонь и вода – все остальное в нем и так уже есть. Хотя пряности все равно добавляют… Высот мастерства нашего друга Лучано мой Алонсо не достиг, но очень старается. Хотя его руки больше привыкли к сабле и штурвалу, чем к поварешке.

– Амина мне рассказывала… – Айлин с наслаждением пригубила шамьет и не утерпела: – Правда, что у него… роман сразу с двумя горничными? Я их видела, они очень милые и похожи как сестры.