Грядущая буря Джордан Роберт

– Не замечала, – сухо обронила она.

Тот только хмыкнул:

– Я к тому, что мне нет дела до деревьев. Кровью деревья не истекают. Может, им и пора почки давать, а может, и нет. По эту сторону океана мало что имеет смысл. Деревья, на которых весной нет почек, – это просто еще одна странность. Лучше так, чем марат’дамани, которые ведут себя подобно Высокородным и перед которыми нужно раскланиваться и расшаркиваться. – Мишима заметно вздрогнул.

Тайли кивнула, хотя и не разделяла его отвращение. Не вполне. Она не могла разобраться в своих мыслях о Перрине Айбара и его Айз Седай, не говоря уже о его Аша’манах. И о деревьях она знала вряд ли больше Мишимы. Но ей почему-то казалось, что почки уже должны были появиться. И те люди в полях, которые попадаются на глаза разведчикам… Как они могут исчезать так быстро, даже если действует Единая Сила?

Сегодня квартирмейстер открыл один из тюков с походными пайками и обнаружил в нем только пыль. Тайли готова была предпринять розыск вора или шутника, но квартирмейстер настаивал, что проверял содержимое этого тюка несколькими минутами ранее. Карм был человеком серьезным и служил при Тайли квартирмейстером много лет. Ошибиться он не мог.

Провизия быстро портилась, и это было тут обычным делом. Карм во всем винил жару, стоявшую в этих странных землях. Но походные пайки не могут портиться или гнить, по крайней мере, без всяких на то причин. Предзнаменования в эти дни были дурными. Сегодня, немногим ранее, Тайли попались на глаза две дохлые крысы, они лежали брюхом кверху, и одна держала во рту хвост второй. Худшего знамения она в жизни не видывала, и при мысли о том, что предвещает этот знак, по спине пробегал ледяной холод.

Что-то случилось. Перрин не желал многого говорить, но она видела: его что-то гнетет. Он явно знал больше, чем сказал.

«Мы не можем позволить себе сражаться с этими людьми», – подумала Тайли. Мысль была бунтарская – из тех, что она не высказывала вслух Мишиме. Она даже не смела долго об этом размышлять. Императрица, да живет она вечно, приказала вернуть утраченное под руку империи. Руководство походом в эти земли императрица возложила на Сюрот и Галгана – до тех пор, пока не явит себя Дочь Девяти Лун. Тайли замыслы верховной леди Туон знать не могла, а Сюрот и Галган были едины в своем желании привести страны по эту сторону океана к подчинению. В сущности, это было единственное, в чем соглашались эти двое.

Ни один из них даже слушать бы не стал предположений, что в живших в этих краях людях следует искать не врагов, а союзников. Подобные мысли опасно близки к измене. По меньшей мере, к неповиновению. Тайли вздохнула и повернулась к Мишиме, собираясь распорядиться об отправке разведчиков – пора искать место, чтобы разбить на ночь лагерь.

Едва взглянув на Мишиму, Тайли застыла. Шея Мишимы была пробита стрелой – жуткого вида и с зазубринами. Тайли не слышала ни того, как прилетела стрела, ни того, как она вонзилась в плоть. Ошеломленный, Мишима встретился с ней взглядом, пытаясь заговорить, но изо рта вырвалась лишь кровь. Он соскользнул с седла и тяжело рухнул наземь, а из низких кустов неподалеку от Тайли на всадницу, ломая корявые ветви, устремилось нечто громадное. Она едва успела выхватить из ножен меч и закричать, а потом Пыльник – добрый, крепкий боевой конь, ни разу не подводивший ее в сражениях, – испуганно взвился на дыбы и сбросил Тайли на землю.

Вероятно, падение спасло ей жизнь, так как нападавший со всего маху обрушил свой тяжелый толстый клинок на седло – где только что сидела Тайли. Гремя доспехами, она вскочила на ноги и зычным голосом заорала:

– К оружию! На нас напали!

К ее крику присоединились сотни других – тревогу разом подняли многие. Кричали люди. Ржали лошади.

«Засада, – подумала Тайли, поднимая меч. – И мы напоролись прямо на нее! Куда смотрели разведчики? Что произошло?»

Она бросилась на того, кто пытался ее убить. Фыркая, враг крутанулся на месте.

И тут она в первый раз разглядела, кто же ее атаковал. Это был совсем не человек – какая-то чудовищная и уродливая тварь; голову покрывала грубая бурая шерсть, толстая кожа на чересчур широком лбу собралась в складки. Глаза слишком походили на человеческие, что рождало отвращение и тревогу, но приплюснутый нос смахивал на кабанье рыло, а изо рта торчали два длинных клыка, как у вепря. Тварь зарычала на Тайли, брызгая слюной, слетавшей с почти что человеческих губ.

«Кровь моих Позабытых Предков! – подумала она. – Во что мы вляпались?»

Чудовище было кошмаром, обретшим плоть и выпущенным на волю с неутолимой жаждой убивать. Пред Тайли стояло нечто такое, к чему она всегда относилась как к никчемному суеверию.

Шончанка накинулась на тварь, отбив в сторону толстый меч, когда клыкастый попытался ее атаковать. Тайли крутанулась, переходя в стойку «Бить по кустам» и отсекла врагу руку у самого плеча. Она ударила вновь, и вслед за рукой на землю покатилась отрубленная голова. Обезглавленный противник запнулся, но, перед тем как упасть, непостижимым образом умудрился пройти еще три шага.

В лесу раздавались треск и шорох, падали обломанные ветки. С холма Тайли видела, как из кустов и подлеска внизу выскакивают сотни тварей, подобных той, что она сразила, и атакуют центр колонны ее войска. Из-за деревьев в порожденном внезапным нападением хаосе появлялись всё новые и новые чудовища.

Как такое случилось? Как эти твари сумели подобраться к Эбу Дар так близко? Войска Тайли находились далеко за оборонительным периметром шончан, в тылу, всего в дневном переходе от столицы!

Тайли бросилась вниз по склону холма, зычным голосом созывая свой эскорт, а из-за деревьев позади нее с ревом и рычанием выпрыгивали чудовищные твари.

Грендаль лениво восседала в кресле, а вдоль выложенных камнем стен выстроились мужчины и женщины, облаченные всего лишь в накидки из прозрачной белой ткани; каждый из них, преисполненный преклонения перед госпожой, представлял собой безупречный образчик своего рода. От пылавшего в камине огня исходило приятное тепло, и отсветы пламени ложились на кроваво-красный ковер тонкой работы. Вытканные на ковре фигуры юношей и девушек самым причудливым образом сплетались между собой, и подобный узор бросил бы в краску смущения даже самую искусную и искушенную куртизанку. Свет клонящегося к вечеру дня вливался в распахнутые окна дворца, из которых открывался замечательный вид на сосны внизу и сверкающее под солнцем озеро.

Облаченная в светло-голубое платье доманийского покроя – ей стала нравиться мода этой страны, хотя ее платье было намного прозрачней, чем обычно носили местные жители, – Грендаль неспешно пила сок сладкощетинника. К тому же эти доманийцы слишком уж любили шептать, когда бы сама Грендаль предпочла громкий, от души крик. Она сделала еще один глоток сока. Какой у него необычно кислый привкус. В нынешнюю эпоху этот напиток считается редкостью и экзотикой, поскольку теперь такие деревья произрастают только на отдаленных островах.

Вдруг без всякого предупреждения в центре комнаты развернулся портал переходных врат. Грендаль едва слышно выругалась, заметив, что из-за раскрывшихся врат пострадал один из ее наиболее превосходных трофеев – молодая, в самом соку женщина по имени Тураса, член доманийского купеческого совета, едва не лишилась руки по локоть. В проем врат ворвался поток душного зноя, испортивший совершенное сочетание прохладного горного воздуха и теплых волн от пылавшего в камине пламени, которого добивалась Грендаль. Но она подавила вспышку гнева и сохранила самообладание, продолжая сидеть, откинувшись на спинку бархатного кресла с чрезмерно мягкой обивкой. Через портал шагнул посланец в черном, и чего тот хочет, она поняла раньше, чем он заговорил. Только Моридин знал, где ее искать, – только он один, так как Саммаэль теперь мертв.

– Миледи, вас требует к себе…

– Да-да, – промолвила она. – Встань прямо и дай-ка мне взглянуть на тебя.

Юноша замер смирно, пройдя по комнате всего два шага. О, как же он был привлекателен! Волосы светло-золотистого оттенка, столь редкие во многих уголках мира, зеленые глаза сверкают, словно поросшие ряской озерца, а фигурка гибкая, несмотря на мускулистость. Грендаль прищелкнула языком. Неужели Моридин пытается прельстить ее, посылая самого симпатичного своего красавчика, или же подобный выбор гонца – простое совпадение?

Нет. У Избранных для совпадений и случайностей места нет. Грендаль едва удержалась, чтобы не сплести узел Принуждения и самой не завладеть мальчишкой. Но она обуздала свой порыв. Если на мужчину воздействовать Принуждением такого уровня, то вернуть все к исходному состоянию будет невозможно, и Моридин, того гляди, разгневается. Впрочем, его капризы – не ее забота. Он никогда, даже в прежние-то годы, не отличался уравновешенностью. Если она сама намерена однажды стать Ни’блисом, важно не раздражать Моридина понапрасну, пока не придет время нанести удар.

Грендаль отвернулась от посланца – если она не способна заполучить его, то никакого интереса он для нее не представляет, – и взглянула в открытые врата. Она ненавидела, когда ее принуждали встречаться с кем-то из Избранных на чужих условиях. Она ненавидела, когда обстоятельства вынуждали ее покидать свою крепость и оставлять своих любимцев. Больше всего она ненавидела, когда ее заставляли унижаться перед тем, кто должен был сам находиться у нее в подчинении.

Но делать нечего. Моридин был Ни’блисом. Пока что. А значит, сколь бы ненавистно это ни было, у Грендаль нет выбора – она обязана откликнуться на призыв. Посему Грендаль отставила бокал, встала и прошла через врата, сверкая золотом вышивки, которая украшала ее почти прозрачное светло-голубое платье.

По ту сторону врат оказалось безумно жарко. Грендаль немедленно сплела пряди Воздуха и Воды, охлаждая окружающий ее воздух. Она находилась в здании из черного камня, в окнах, в которых не было стекол, дрожал ярко-красный свет. Эти красноватые отсветы наводили на мысли о закате, но в Арад Домане день только-только перевалил за середину. Она оказалась настолько далеко?.. Неужели? Или все же нет?

Всю обстановку комнаты составляли жесткие стулья из черного-пречерного дерева. Определенно, Моридину в последнее время заметно недостает воображения. Все черное и красное, и все крутится лишь вокруг того, как бы убить тех глупых мальчишек, что родом из деревни Ранда ал’Тора. Неужели только ей, одной-единственной, понятно, что настоящая угроза – сам ал’Тор? Почему бы просто не убить его и разом не покончить со всем?

И ей не доставляли радости размышления о самом очевидном ответе на этот вопрос: ни один из Избранных до сих пор не выказал себя достаточно сильным, чтобы сокрушить ал’Тора.

Грендаль подошла к окну и обнаружила причину кроваво-красного свечения снаружи. На напоминавшей глину земле проступали красные пятна от содержащегося в почве железа. Она находилась на втором уровне черной-пречерной башни, и камни буквально впитывали в себя обжигающий жар небес. Снаружи почти ничего не росло, и немногие растения были испещрены черными пятнами. Выходит, это Запустение, причем самый далекий северо-восточный уголок. Немало времени минуло с тех пор, как она тут бывала. Надо же, Моридин, по-видимому, как-то обнаружил былую цитадель.

В тени крепости стояла кучка жалких хибарок, вдалеке виднелись участки с посадками, что свидетельствовало о возделанных полях; растения несли на себе печать Запустения. Наверное, пытались вывести новый сорт, способный произрастать и давать урожай в подобном месте. Вероятно, речь шла даже о нескольких разных сортах – это объясняло отличавшиеся по виду посевы. Поля патрулировали стражники, облаченные, несмотря на жару, в черную форму. Солдаты были необходимы, чтобы отражать нападения разнообразных исчадий Тени, которые населяли отдаленные места Запустения. Этим созданиям не был ведом иной хозяин, кроме самого Великого повелителя. Что вообще все это время тут делал Моридин?

Размышления Грендаль вскоре прервали шаги, возвестившие о прибытии других Избранных. Демандред вошел в комнату через двери на южной стороне, его сопровождала Месана. Выходит, они явились вместе? Они полагали, будто Грендаль неизвестно об их никчемном союзе, причем в их комплоте участвовала и Семираг. Но, говоря по правде, если бы эта парочка хотела сохранить свой альянс в тайне, неужели они не смогли бы явиться на призыв поодиночке?

Грендаль, пряча улыбку, поприветствовала Демандреда и Месану кивком, а потом нашла взглядом самый большой и самый с виду удобный стул в комнате и уселась на него. Она провела пальцем по гладкому темному дереву, ощущая его структуру под слоем лака. Демандред с Месаной холодно взирали на нее, и она достаточно хорошо знала обоих, чтобы различить промелькнувшую в их взглядах тень изумления, которое им не удалось скрыть при виде Грендаль. Вот, значит, как. Выходит, они заранее знали о встрече? Но не о том, что на ней будет и Грендаль? Лучше всего притвориться, что сама она нисколько не удивлена. Грендаль одарила обоих Избранных понимающей улыбкой и подметила полыхнувший в глазах Демандреда гнев.

Хоть сама Грендаль ни за что бы не призналась в этом во всеуслышание, Демандред был помехой ее планам. Месана проникла в Белую Башню, прикинувшись одной из тех, кто считается в эту эпоху Айз Седай. Она была предсказуема, и ее ходы легко просчитывались; агенты Грендаль в Белой Башне держали хозяйку в курсе деятельности Месаны. И разумеется, очень полезной для Грендаль оказалась не так давно сформированная ею связь с Аран’гар. Последняя вела свою игру с мятежными Айз Седай – теми, кто осаждал Белую Башню.

Да, Месана не мешала замыслам Грендаль, да и остальных было столь же просто отследить. Моридин собирал силы Великого повелителя для Последней битвы, и у него, занятого приготовлениями к войне, оставалось мало времени на то, чтобы обращать внимание на события на юге – впрочем, двое его ставленников, Синдани и Могидин, от случая к случаю там показывались. Они проводили время, сплачивая приверженцев Тьмы, и изредка пытались исполнить распоряжение Моридина, приказавшего убить двух та’веренов – Перрина Айбара и Мэтрима Коутона.

Грендаль была уверена, что Саммаэль пал от руки Ранда ал’Тора в ходе сражения за Иллиан. На деле – теперь, когда у Грендаль появились сведения о том, что у шончан за ниточки дергает Семираг, – она была убеждена, что ей ведомы планы каждого из семерых уцелевших Избранных.

Всех – за исключением Демандреда.

Что же замыслил этот треклятый мужчина? Она бы с радостью отдала все, что ей известно о делишках Месаны и Аран’гар, в обмен на намек о планах Демандреда. Вон он, стоит там, красавчик с орлиным носом, поджав губы в вечном гневе. Демандред никогда не улыбался, казалось даже, никогда и ничему не радовался. Хотя среди Отрекшихся он был наиболее выдающимся военачальником, война, судя по всему, не доставляла ему никакого удовольствия. Однажды Грендаль слышала, как он сказал, что засмеется в тот день, когда свернет шею Льюсу Тэрину. Только тогда – и не раньше.

Ну и глупец, раз таскает за пазухой такой камень. Подумать только – он считает, будто мог бы оказаться на другой стороне – возможно, даже сам мог бы стать Драконом, – и что тогда все обернулось бы совершенно иначе. Тем не менее глупец Демандред или нет, он в высшей степени опасен, и Грендаль категорически не нравилось, что она не осведомлена о его планах. Интересно, где же он окопался? Демандред любил иметь под своим командованием войска, но в мире вроде не оставалось для него армии.

Не считая, возможно, тех порубежников. Сумел бы он затесаться в их ряды? Определенно, это был бы удачный ход. Но Грендаль наверняка что-то да услышала бы; у нее есть шпионы и в том лагере.

Грендаль покачала головой, жалея, что ей нечем смочить губы. Северный воздух был слишком сух; она предпочитала доманийскую влажность. Демандред скрестил руки на груди и остался стоять, когда села Месана. У той были бледно-голубые глаза и коротко, до середины шеи, подстриженные волосы. Украшений она не носила, и на длинном, до пола, платье не было ни стежка вышивки. Книгочей до мозга костей, ученый сухарь. Порой у Грендаль мелькала мысль, что Месана потому перешла на сторону Тени, что там для нее открывались более широкие и интригующие возможности для исследований.

Теперь же Месана была всецело предана Великому повелителю, как и все другие Избранные, но среди них она казалась особой второго сорта. Хвастаясь и давая обещания, которые не могла выполнить, вставая на сторону более сильных, для манипулирования которыми не обладала необходимым умением. Она творила зло во имя Великого повелителя, но никогда не добивалась грандиозных успехов, как Семираг или Демандред. Не говоря уже о Моридине.

И стоило Грендаль вспомнить о Моридине, как тот вошел в комнату. О, какое это было красивое создание! По сравнению с ним Демандред выглядел каким-то невзрачным селянином. Да, это тело намного лучше предыдущего. Привлекательностью он вполне мог бы соперничать с некоторыми из любимцев Грендаль, хотя все впечатление от лица портил подбородок. Чересчур выдающийся, чересчур мощный. Но все же… эти абсолютно черные волосы, высокий рост, широкие плечи… Грендаль улыбнулась, представив себе, как он склоняется перед ней на колени, в полупрозрачном белом одеянии, в слепом восхищении взирая на нее, а разум его опутан и оплетен Принуждением до той степени, что для него не существует никого – и ничего, – кроме одной лишь Грендаль!

Когда вошел Моридин, Месана поднялась со стула, и Грендаль неохотно последовала ее примеру. Он не ее домашняя собачка, пока еще нет. Он – Ни’блис и в последнее время стал требовать от них все большего и большего повиновения, словом и делом. Власть ему вручил Великий повелитель. Трое Избранных нехотя склонили перед Моридином головы; из всех людей одному ему они выказывали почтение. Он отметил их покорность, окинув суровым взором, и широким шагом прошествовал в центральную часть комнаты, где в стене, сложенной из антрацитово-черных камней, был сделан камин. Что за безумие владело человеком, которому взбрело в голову возвести крепость из черного камня посреди жары и духоты Запустения?

Грендаль села на место. Ждать ли прочих Избранных? А если нет, то что это означает?

Месана заговорила раньше, чем Моридин успел вымолвить хоть слово.

– Моридин! – сказала она, шагнув вперед. – Нам нужно спасти ее.

– Месана, я не давал тебе разрешения говорить, – холодно ответил тот. – Ты еще не прощена.

Она испуганно съежилась, потом явно рассердилась на себя за проявленный страх. Моридин отвернулся от нее и, прищурившись, окинул взглядом Грендаль. К чему бы этот взгляд?

– Можешь продолжать, Месана, – наконец промолвил он, – но помни свое место.

Губы Месаны стянулись в ниточку, но перечить она не стала.

– Моридин! – произнесла она куда менее требовательным тоном. – Ты поступил мудро, согласившись встретиться с нами. Несомненно, ты потрясен не меньше нас. Сами мы ей помочь не можем, у нас нет для этого сил и средств. Наверняка ее хорошо охраняют и Айз Седай, и эти Аша’маны. Ты должен помочь нам освободить ее.

– Семираг вполне заслужила то, что оказалась в плену, – заметил Моридин, положив руку на каминную полку. Он по-прежнему не смотрел на Месану.

Как?! Семираг захвачена в плен?! Только-только Грендаль узнала, что та действовала под личиной высокопоставленной шончанки! Что она сотворила такого, раз позволила пленить себя? А коли речь зашла об Аша’манах, то она, похоже, умудрилась угодить в лапы к самому ал’Тору!

Вопреки потрясению, Грендаль сумела сохранить на лице многозначительную улыбку. Демандред покосился на нее. Если о встрече просил он с Месаной, то почему Моридин послал и за Грендаль?

– Подумай только, что может выдать Семираг! – сказала Месана, не обращая внимания на Грендаль. – Кроме того, она – одна из Избранных! Наш долг – помочь ей.

«А кроме того, – подумала Грендаль, – она участвует в том жалком союзе, который вы вдвоем сколотили. И возможно, она – самая сильная сторона. Ее утрата – удар по вашим планам подчинить себе Избранных».

– Она ослушалась, – сказал Моридин. – Она не должна была пытаться убить ал’Тора.

– Она и не собиралась! – поспешила заметить Месана. – Там был наш человек – и она считает, что стрелой Огня Семираг инстинктивно ответила на внезапное нападение. И Семираг вовсе не намеревалась его убивать.

– Демандред, что ты скажешь по этому поводу? – произнес Моридин, глянув на уступавшего ему ростом мужчину.

– Мне нужен Льюс Тэрин, – отозвался Демандред. Как всегда, голос его был глубоким, а выражение лица – мрачным. – Семираг это известно. А еще Семираг знает, что если бы она его убила, то я отыскал бы ее и потребовал в расплату ее жизнь. Никто не убьет ал’Тора. Кроме меня – никто.

– Кроме тебя, Демандред, – или Великого повелителя, – с грозными нотками в голосе заметил Моридин. – Его воля – превыше всех наших желаний.

– Да-да, разумеется, превыше, – вмешалась Месана, шагнув вперед. Край простого платья с еле слышным шорохом скользнул по отполированному до зеркального блеска черному мрамору пола. – Моридин, фактом остается то, что она вовсе не намеревалась его убивать! Она хотела только захватить его. Я…

– Ну конечно, она собиралась захватить его! – взревел Моридин, отчего Месана вздрогнула и отшатнулась. – Именно это ей и приказали! И она не справилась, Месана. Провалила дело, с феерическим треском! Нанеся ему рану, вопреки моему строжайшему приказу! С него и волоска не должно было упасть! И за свою некомпетентность ей суждено страдать. Для ее освобождения я ничем не стану вам помогать. На самом деле я даже запрещаю вам посылать ей помощь. Понятно?

Месана опять вздрогнула. Но Демандред даже бровью не повел; не дрогнув, он встретил взгляд Моридина, потом кивнул. Да, в хладнокровии и выдержке ему не откажешь. Пожалуй, Грендаль его недооценивала. Из той троицы он вполне может оказаться самым сильным, причем намного опаснее Семираг. Верно, та бесстрастна и сдержанна, но иногда проявление чувств вполне уместно. Такого мужчину, как Демандред, эмоции способны подтолкнуть к действиям, о которых более уравновешенный человек даже и помыслить неспособен.

Моридин опустил взгляд, сгибая и разгибая левую руку, словно бы она затекла. Грендаль уловила в выражении его лица тень боли.

– Пусть Семираг гниет заживо, – прорычал Моридин. – Пусть на себе испытает, каково это – допросы и пытки. Возможно, Великий повелитель в ближайшие недели отыщет для нее какое-то применение, но это решать будет он. А сейчас… Расскажите мне, как идут ваши приготовления.

Месана слегка побледнела, кинула взгляд на Грендаль. Демандред покраснел, словно бы не поверил, что их станут расспрашивать в присутствии другой Избранной. Грендаль улыбнулась им.

– Я полностью готова, – сказала Месана, вновь поворачивая голову к Моридину. – Белая Башня и те дуры, что ею правят, вскоре станут моими. Я преподнесу нашему Великому повелителю не просто расколотую Белую Башню, но и целый выводок способных направлять Силу женщин, которые – так или иначе – послужат нашим целям в Последней битве. На сей раз Айз Седай станут сражаться за нас!

– Смелое заявление, – обронил Моридин.

– Я добьюсь своего, – спокойно пообещала Месана. – Мои последователи наводнили Башню – так незримая болезнь изнутри отравляет здорового с виду человека. Наше дело обретает все новых и новых приверженцев. Кто-то присоединяется к нам сознательно, кто-то – и сам того не желая. Но в обоих случаях результат один и тот же.

Грендаль слушала внимательно. Аран’гар утверждала, что рано или поздно мятежные Айз Седай овладеют Башней, хотя сама Грендаль и сомневалась в таком исходе. Кто же одержит победу, ребенок или дура? Впрочем, какая разница!

– А ты? – обратился Моридин к Демандреду.

– Мое владычество крепко и устойчиво, – без затей заявил Демандред. – Я собираю силы для войны. Мы будем готовы.

Грендаль сгорала от желания узнать больше о планах Демандреда, но Моридин не настаивал на более развернутом ответе. Тем не менее она узнала намного больше тех крох, что ей удалось собрать прежде. Судя по всему, Демандред завладел троном, и у него есть армия. И он продолжает собирать войска. Все более и более вероятными становились колонны порубежников, маршем проходящие через восточные страны.

– Вы двое можете удалиться, – сказал Моридин.

Получив разрешение уйти, Месана что-то прошипела, но Демандред просто повернулся и зашагал прочь. Грендаль кивнула про себя: ей надо будет за ним присмотреть. Великий повелитель любит действия, и зачастую бльшую награду получали те, кто приводил для него армии. Наиболее вероятно, что именно Демандред может стать ее главным соперником – после Моридина, разумеется.

Он не разрешил ей уходить, поэтому Грендаль так и сидела, следя за тем, как покидают комнату двое других Избранных. Моридин оставался на том же месте, опершись рукой о каминную полку. Какое-то время в чересчур черной комнате царила тишина, а потом вошел, неся два кубка, слуга в ярко-красной ливрее. Он был безобразен, с плоским лицом и густыми бровями, и едва ли заслуживал даже мимолетного взгляда.

Грендаль взяла поднесенный кубок и попробовала молодое вино, слегка терпкое, но весьма неплохое. Отыскать хорошее вино становилось все сложнее; прикосновение Великого повелителя к миру на всем оставляло свой отпечаток, портилась не только еда, но и то, что никогда не должно было претерпевать разрушение и разложение.

Моридин, так и не взяв кубка, взмахом руки отослал слугу прочь. Грендаль, естественно, опасалась яда. Она всегда была настороже, когда ей предлагали питье в чужих кубках. Но Моридину незачем подсовывать ей отраву; он же был Ни’блисом. В то время как большинство Избранных не желало подобострастно перед ним преклоняться, он все больше и больше стремился навязывать им свою волю, обращаясь как с подчиненными и ставя гораздо ниже себя. Она подозревала, что Моридин, пожелай он того, мог бы казнить ее сотней различных способов по своему усмотрению, а Великий повелитель ему бы это разрешил. Поэтому Грендаль отпила из кубка и молча ждала, что он скажет.

– Грендаль, много ли ты узнала из того, что услышала? – спросил Моридин.

– Столько, сколько смогла, – уклончиво ответила она.

– Я знаю, с какой жадностью ты собираешь интересующие тебя сведения. Могидин всегда считали паучихой, издалека дергающей за ниточки, но во многих отношениях ты гораздо лучше ее. Она сплетает так много паутины, что сама запутывается в своих хитростях. Ты куда более осмотрительна. Ты наносишь удар только в нужный момент, но ввязаться в драку не боишься. Великий повелитель одобряет твою предприимчивость.

– Мой дорогой Моридин, – промолвила она, улыбаясь про себя, – ты мне льстишь.

– Не играй со мной, Грендаль, – сказал он суровым голосом. – Прибереги свои комплименты для других и помалкивай.

Она отшатнулась, как от пощечины, но не проронила ни слова.

– В награду я даю тебе дозволение подслушивать этих двух, – промолвил Моридин. – Ни’блис избран, но в царстве Великого повелителя найдутся и иные места подле его престола, в сиянии его славы. Причем некоторые много выше прочих. Сегодня тебе позволили ощутить сладость привилегий, которыми ты можешь быть одарена.

– Я живу, чтобы служить Великому повелителю.

– Тогда послужи ему так, – сказал Моридин, в упор глядя на Грендаль. – Ал’Тор двинется в Арад Доман. Он должен оставаться жив и невредим, пока в тот последний день не предстанет передо мной лицом к лицу. Но нельзя допустить, чтобы он принес мир в твою страну. Он попытается восстановить мир и порядок. Ты должна найти способ воспрепятствовать ему.

– Будет исполнено.

– Тогда ступай, – промолвил Моридин, коротко взмахнув рукой.

Грендаль встала и, начав размышлять на ходу, направилась к двери.

– И еще, Грендаль! – окликнул ее Моридин.

Она остановилась, оглянувшись на него. Он стоял у камина, почти что спиной к ней. Казалось, он смотрел в никуда, просто уставившись взором в черные камни противоположной стены. Как ни странно, но, стоя вот так, он во многом походил на ал’Тора – которого Грендаль знала по многочисленным наброскам, что ей доставляли шпионы.

– Конец близок, – сказал Моридин. – Колесо со скрипом совершает свой последний оборот, у часов кончается завод, змей испускает последние вздохи. Он должен узнать душевную боль. Должен познать разочарование, крах надежд. Он должен испытать муки и страдания. Доставь их ему. И ты будешь вознаграждена.

Грендаль кивнула, потом прошла через открытые для нее переходные врата и вернулась в свою крепость в холмах Арад Домана.

Чтобы плести интриги.

Матушка Родела Итуралде, уже тридцать лет как обретшая покой среди родных для него глинистых доманийских холмов, особенно любила одну поговорку: «Дела всегда идут хуже некуда перед тем, как пойти на лад». Так она приговаривала, когда в детстве вырывала ему испорченный зуб, жутко разболевшийся после игр и сражений на детских мечах с деревенскими мальчишками. Так она твердила, когда он потерял свою первую любовь, которая предпочла его какому-то юнцу-лорду в шляпе с перьями, чьи мягкие нежные ладони и изукрашенный самоцветами меч доказывали, что в настоящей битве тот никогда не бывал. И она непременно вспомнила бы эту поговорку, окажись сейчас с Роделом на гребне холма, откуда тот наблюдал, как походная колонна шончан направляется к городу, лежавшему в неглубокой долине внизу и носившему название Дарлуна.

Сидя на своем спокойном мерине, он рассматривал город в зрительную трубу, левой ладонью прикрыв дальний ее конец от лучей вечернего солнца. Вместе с несколькими своими доманийцами Итуралде прятался в этой маленькой рощице; чтобы заметить их среди деревьев, даже с помощью зрительных труб, шончанским дозорным понадобилась бы вся удача Темного.

Дела всегда шли хуже некуда перед тем, как пойти на лад. Разожженный под шончан костер он раздул в настоящий пожар, разгромив и уничтожив вражеские склады с припасами на всей равнине Алмот и в Тарабоне. Тогда чего же удивляться, если на тушение пожара отправили этакое вот огромное войско, числом по меньшей мере в сто пятьдесят тысяч человек. Мощь армии демонстрирует меру уважения. Да, эти шончанские захватчики отнеслись к нему без излишней самонадеянности. Лучше бы они недооценили его.

Итуралде навел зрительную трубу на группу верховых в центре шончанской армии. Они ехали парами, в каждой паре одна из женщин была одета в серое платье, другая – в красно-синее. Всадницы находились слишком далеко, и даже со зрительной трубой он не мог ни разглядеть вышитые молнии на сине-красных платьях, ни увидеть цепочки, которыми были соединены женщины в парах. Дамани и сул’дам.

При этой армии их было никак не меньше тридцати пар, если не больше. Вдобавок к ним Итуралде успел заметить в воздухе и одну из шончанских крылатых тварей – она приблизилась настолько, чтобы ее наездник смог сбросить послание для командира. Рассылая разведчиков верхом на этих летающих созданиях, шончанская армия получала беспрецедентное преимущество. Итуралде променял бы десять тысяч солдат на одну из таких крылатых тварей. Возможно, кто-то из военачальников пожелал бы иметь в своем войске дамани, способных метать молнии и взрывать землю, но в сражениях – как и в войнах – побеждают не только силой оружия. Не реже победы одерживают благодаря верным и своевременно полученным сведениям о противнике.

Конечно же, наряду с превосходной разведкой шончан имели и превосходное оружие. А также и великолепные войска. Хотя Итуралде гордился своими доманийцами, многие его люди были недостаточно обучены или слишком стары для сражений. К последним он причислил бы и себя, поскольку годы начинали брать свое, ложась на плечи точно кирпичи. Но о том, чтобы удалиться на покой, он и не помышлял. Мальчишкой Итуралде частенько испытывал чувство, будто опоздал родиться, – он волновался, что когда повзрослеет, то все великие битвы уже отгремят и вся слава достанется другим.

Иногда Итуралде завидовал мальчишкам – за их детскую глупость и наивность.

– Идут скорым шагом, Родел, – произнес Лидрин – молодой еще парень, щеголявший тонкими, по нынешней моде, черными усами. Левую сторону его лица пересекал шрам. – Очень им хочется захватить этот городок.

До начала кампании идрин, хоть и был офицером, не имел никакого боевого опыта. Теперь же он – испытанный в сражениях ветеран. Хотя практически в каждом столкновении с шончан Итуралде и его войска одерживали победы, Лидрин видел, как погибли три офицера его отряда, и в их числе – бедняга Джаалам Нишур. Благодаря смерти сотоварищей Лидрин усвоил один из горьких уроков войны: победа не означает того, что ты останешься в живых. И если солдат следует приказам, то это вовсе не значит, что он непременно победит или останется в живых.

На Лидрине не было привычного мундира. Впрочем, форменной одежды не носили ни Итуралде, ни те, кто был с ним. Мундиры тут были не нужны, так что довольствовались они обычными ношеными куртками и серо-коричневыми штанами, в большинстве своем купленными или позаимствованными у местных жителей.

Итуралде вновь поднял зрительную трубу, размышляя о замечании Лидрина. И в самом деле, шончан двигались быстро; они планировали одним броском захватить Дарлуну. Они понимали, какое преимущество даст занятый ими город. Что ж, шончан – умный враг, вновь заставивший Итуралде испытать то волнение и возбуждение, которые, как ему казалось, давным-давно остались в прошлом.

– Да, они спешат, – произнес он. – А что бы предпринял ты, Лидрин? Вражеская армия в двести тысяч у тебя за спиной, еще сто пятьдесят тысяч поджидают впереди. Неужели в такой ситуации ты, со всех сторон окруженный противником, не спешил бы? Глядишь, еще и подгонял бы своих людей, если б знал, что в конце перехода тебе будет где укрыться.

Лидрин не ответил. Итуралде повел зрительной трубой в сторону, рассматривая весенние поля, где трудились на севе многочисленные работники. Для этих краев Дарлуна была крупным городом. Конечно же, ни один город на западе не сравнится со стольными градами востока и юга, что бы там ни твердили люди из Танчико или Фалме. Тем не менее Дарлуну окружала крепкая гранитная стена добрых двадцати футов высотой. Красотой укрепления не отличались, но стена была прочной и надежной и защищала немаленький город – на такую громадину какой-нибудь деревенский паренек смотрел бы широко раскрытыми от изумления глазами. В юности Итуралде назвал бы Дарлуну огромным городом. Но те годы давно миновали – еще до того, как он отправился сражаться с айильцами у Тар Валона.

Так или иначе, в Дарлуне были лучшие в округе фортификационные сооружения, и несомненно, шончанские командиры это знали. Они могли принять иное решение и занять позицию на вершине холма; бой в окружении позволял бы в полной мере воспользоваться имеющимися в их распоряжении дамани. Но тогда не только не оставалось вариантов для отступления, но и до минимума сокращались возможности для снабжения. В городе наверняка есть колодцы, и, по всей вероятности, за городскими стенами найдутся остатки зимних запасов. И Дарлуна, чей гарнизон отправили нести службу в другое место, была слишком мала, чтобы оказать шончанским войскам серьезное сопротивление.

Итуралде опустил зрительную трубу. Она ему ни к чему – он и так знает, что происходит: шончанские разведчики подъезжают к городским воротам, требуют открыть их перед захватчиками. В ожидании Итуралде прикрыл глаза.

Рядом с ним Лидрин тихонько выдохнул, а потом прошептал:

– Они не заметили… Прошли мимо наших главных сил, к самым стенам, и ждут, пока их не впустят!

– Приказ: начинать, – произнес Итуралде, открывая глаза.

В случае с теми летающими разведчиками на ракенах есть одна проблема. Когда у тебя имеется такой полезный инструмент, ты слишком на него полагаешься. И твою самоуверенность могут обернуть против тебя самого.

Вдалеке на полях «фермеры» откладывали лопаты, мотыги и грабли и доставали из борозд и ям припрятанные там до времени луки. Городские ворота распахнулись, открыв взорам скрывавшихся за ними солдат – солдат, которые, по донесениям шончанских разведчиков на ракенах, находились в четырех дневных конных переходах от Дарлуны.

Итуралде приложил к глазу зрительную трубу. Сражение началось.

Пророк карабкался на вершину поросшего лесом холма, и пальцы его оставляли в земле глубокие борозды. Следом за ним с трудом двигались его последователи. Как мало их осталось. Очень мало! Но все еще вернется, все будет как раньше! Слава Дракона Возрожденного следует за ним, и где бы пророк Дракона ни очутился, он везде найдет открытые его слову души. Души тех, чьи сердца чисты, тех, у кого от стремления уничтожить Тень руки точно огнем горят.

Да! Надо не о прошлом думать, а о будущем, когда всеми землями станет править лорд Дракон! Когда люди будут подвластны только ему одному – и его пророку, стоящему подле него. Это время и впрямь будет славным, время, когда никто не посмеет пренебрегать пророком или отвергать его волю. Дни, когда пророку не придется терпеть подобного унижения: жить в одном лагере – чуть ли не бок о бок! – с отродьем Тени, вроде того презренного существа, Айбара. О, славное время. Близится славное время.

Но картины грядущей славы и великолепия непросто было удерживать в голове, мысли расползались. В мире вокруг так много скверного и мерзкого. Люди, отвергающие Дракона и подпадающие под Тень. Даже его собственные последователи. Да! Должно быть, именно поэтому они потерпели поражение. Должно быть, именно поэтому столь многие погибли при штурме города Малден, который защищали предавшиеся Тени Айил.

Пророк был так уверен. Он считал, что Дракон защитит верных ему людей, поведет их к грандиозной победе. Затем пророк наконец бы исполнил свое желание. Он убил бы Перрина Айбара собственными руками! Обхватил пальцами его толстую, как у быка, шею и свернул бы ее! Сжимал и стискивал, выворачивая, чувствуя, как ломаются кости, как сминается плоть, как прерывается дыхание.

Пророк выбрался на гребень холма и стряхнул грязь с ладоней. Тяжело дыша, он оглядывал все вокруг. Немногие его уцелевшие последователи с треском продирались через подлесок, поднимаясь на холм и обступая своего вождя. Сквозь густой полог леса едва пробивались солнечные лучи. Свет. Ослепительный свет.

В ночь перед атакой ему явился Дракон. Явился во всем величии славы! Излучающая свет фигура, вся в сиянии и сверкающих одеждах. Убей Перрина Айбара! – повелел Дракон. Убей его! И тогда пророк использовал свое самое лучшее орудие – отправил к этому Айбара его лучшего друга.

Этот мальчишка – его орудие! – потерпел неудачу. Айрам погиб. Люди пророка подтвердили его смерть. Что за трагедия! Поэтому-то они не добились успеха? Поэтому-то из тысяч последователей теперь у пророка осталась лишь горстка? Нет. Нет! Должно быть, они обратились против него, тайно поклоняясь Тени. И Айрам! Точно, он – приспешник Темного! Вот почему он не справился.

На вершине холма появились первые из взбиравшихся по крутому склону сторонники пророка – грязные и побитые, окровавленные и измотанные, в заношенной и рваной одежде. Не наряды выделяли их среди прочих – одеяние простоты и добродетели.

Пророк пересчитал их. Меньше сотни. Так мало. В этом проклятом лесу, несмотря на солнечный день, было так темно. Толстые стволы стояли почти вплотную друг к другу, а небо над головой, затянутое набежавшими облаками, потемнело. Кусты костянницы густо сплелись тонкими ветвями, образуя почти противоестественную преграду, и царапали кожу, точно когтями.

Из-за крутизны восточного склона и густого подлеска войско не сможет пуститься за ним следом. И хотя пророк сбежал из лагеря Айбара едва ли час назад, он уже чувствовал себя в безопасности. Нужно отправиться на север, где Айбара со своими приспешниками Тьмы их не найдет. Там пророк вновь накопит силы. С Айбара он оставался только потому, что у пророка хватало последователей, чтобы не подпускать к себе приспешников Тьмы, свивших гнездо под крылышком у Айбара.

Верные последователи пророка – храбрые и все до единого ему преданные. И все убиты приспешниками Темного. Он принялся оплакивать их, склонив голову и шепча молитву. К нему присоединились и остальные. Они устали, но глаза их горели рвением. Тот, кто был слаб, тот, кто не был предан до конца, давным-давно либо бежал, либо погиб. С ним были лучшие, сильнейшие – и самые верные. И каждый сразил множество приспешников Тьмы, сразил во имя Дракона Возрожденного.

С их помощью он воспрянет вновь. Но сначала нужно скрыться от Айбара. Сейчас пророк слишком слаб, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Но потом… Потом он убьет его. Да… Сомкнуть пальцы у него на шее… О да…

Пророк еще мог припомнить время, когда его звали иначе. Ах да – Масима. Те дни для него словно бы прятались в густеющем тумане, как воспоминания из прошлой жизни. И в самом деле, Масима переродился – как перерождаются в Узоре все люди. Отбросив свою прежнюю, недостойную жизнь, он превратился в пророка.

Последние из его людей взобрались на вершину по обрывистому склону. Он плюнул им под ноги. Они подвели его. Трусы! Они должны были сражаться лучше! Он должен был захватить тот город.

Повернувшись, пророк двинулся на север. Местность начала казаться ему знакомой, хотя в Пограничных землях ничего похожего не встречалось. Нужно подняться к предгорьям, перебраться через них и выйти на равнину Алмот. Там были преданные Дракону, они последуют за пророком, пусть даже многие о нем и не слыхали. Там он очень быстро снова станет силен.

Пророк продрался через заросли темного подлеска и вышел на маленькую поляну. За ним спешили его люди. Им вскоре понадобится какая-никакая пища, и нужно будет отправить кого-то на охоту. Но костров не разжигать. Им нельзя привлекать к себе внимания…

– Эй, Масима, – раздался чей-то негромкий голос.

Он зашипел, разворачиваясь; его люди, сбившиеся вокруг в кучу, потянулись за оружием. У кого-то были мечи, у кого-то – ножи или боевые посохи, нашлась даже пара-тройка секир. Пророк обвел взглядом освещенную тусклым дневным светом прогалину, высматривая обладателя незнакомого голоса. Вскоре он увидел ее – невдалеке, на скалистом выступе, стояла, сложив руки на груди, женщина – с характерным салдэйским носом, чуть раскосыми глазами и короткими, по плечи, черными волосами. Одета она была в зеленое платье для верховой езды.

Фэйли Айбара, жена этого исчадия Тени, Перрина Айбара.

– Взять ее! – завопил пророк, указывая на Фэйли.

Несколько его последователей устремились было к девушке, но большинство замешкалось. Они видели то, чего не заметил он, – Тени в лесу позади жены этого Айбара, полукругом охватившие поляну. Тени имели человеческие очертания, и виднелись поднятые луки с направленными на поляну стрелами.

Фэйли резко взмахнула рукой, и в воздухе мелькнули стрелы. Те из сторонников пророка, кто по его приказу бросился вперед, упали первыми. Перед тем как рухнуть на глинистую землю, они еще успели что-то выкрикнуть в сторону безмолвного леса. Пророк взревел, каждая стрела словно бы пронзала его собственное сердце. Его возлюбленные последователи! Его преданные сотоварищи! Его дорогие братья!

Стрела ударила его, швырнув навзничь на землю. Рядом, как и раньше, умирали люди. Почему, почему Дракон не защитил их? Почему?! Вдруг прежний ужас вновь вернулся к нему – тот самый страх, что охватил его, когда он увидел, как гибнут его люди, как выкашивают их ряды эти айильские приспешники Тьмы.

В этом виноват Перрин Айбара. Знал бы пророк об этом раньше – в те самые первые дни, еще до того, как он признал лорда Дракона!

– Я виноват, – прошептал пророк, когда пали остатки его последователей. Чтобы остановить некоторых, потребовалась не одна стрела. Это преисполнило его гордостью.

Медленно, превозмогая себя, пророк сумел подняться на ноги, держась рукой за пронзенное стрелой плечо. Слишком много крови он потерял. Голова закружилась, и, не устояв, он упал на колени.

Фэйли спустилась с каменной проплешины и вышла на поляну. Следом за ней шли две женщины в штанах. Вид у них был обеспокоенный, они хотели, чтобы Фэйли оставалась на месте, но та отмахнулась от их протестов и возражений. Приблизившись к пророку, Фэйли плавным движением вытянула нож из висящих у нее на поясе ножен. Превосходный тонкий клинок, с отлитой в виде волчьей головы рукоятью. Это хорошо. Глядя на нож, пророк вспомнил день, когда заслужил право на собственный меч. Тот день, когда отец вручил ему меч.

– Спасибо, Масима, что помог в штурме Малдена, – промолвила Фэйли, остановившись прямо перед ним. Затем она подняла руку и со всей силы вонзила нож Масиме в сердце.

Он завалился на спину, горячая кровь заливала грудь. Полузакрытые веки дрожали. Потом он услышал, как Фэйли говорит своим спутницам:

– Иногда жена должна делать то, чего не может муж. В этот день мы сделали нехорошее дело, но нужное. И моему мужу – ни слова об этом. Он ничего не должен знать.

Голос ее становился все дальше и тише. Пророк пал.

Масима – вот как его когда-то звали. Права на меч он удостоился в свой пятнадцатый день рождения. Отец так им гордился.

«А теперь все кончено», – подумал он. Не в силах удержать веки, будто бы налившиеся свинцовой тяжестью, Масима закрыл глаза. Он словно падал в бесконечной пустоте. «У меня получилось, отец, или я не справился?»

Ответа не было. И он слился с пустотой, погружаясь в бездонное море мрака.