Грядущая буря Джордан Роберт

Глава 6

Когда плавится железо

Родел Итуралде видел много полей сражений. Все они были похожи. Мертвые тела, сваленные в кучи, точно мешки с тряпьем. Вроны, предвкушающие пир. Стоны и крики, плач и бессвязное бормотание тех, кому не повезло и пришлось дольше дожидаться смерти.

Но каждое поле битвы по-своему неповторимо. По нему можно определить ход сражения – как охотник читает следы преследуемого зверя. Неестественно ровные ряды тел – там, где на атакующую пехоту обрушились ливни стрел. Тут – разбросанные и затоптанные тела пеших воинов, столкнувшихся с тяжелой кавалерией. В этом сражении несметное число шончан было прижато к стенам Дарлуны, где они отчаянно сражались. Чуть ли не вбиты в камень. В том месте, где кто-то из дамани пытался сбежать в город, часть стены была разрушена полностью. Сражение на улицах и среди домов обернулось бы в пользу шончан. Прорваться туда они не успели.

Итуралде, верхом на своем чалом мерине, пробирался через хаос. Битва всегда бывает хаосом. Аккуратными сражения выглядят только в сказаниях и в исторических книгах, когда все лишнее отсечено и вычищено старательными руками хронистов, которым нужна лаконичность. «Захватчик одержал победу, потери составили пятьдесят три тысячи человек» или «Оборона выстояла, погибло двадцать тысяч».

Что напишут об этой битве? Все зависит от того, кто будет писать. Вряд ли станут писать о крови, впитавшейся в почву и превратившей поле в болото. Об изувеченных, пронзенных и растерзанных телах. О земле, взрытой полосами после ударов разъяренных дамани. Возможно, они запомнят цифры; по-видимому, цифры нередко важны для летописцев. Полегла половина из стотысячного войска Итуралде. В другом бою пятьдесят тысяч павших вызвали бы в нем стыд и ярость. Но он вступил в бой с армией, в три раза превосходящей его войско числом, и к тому же у противника были дамани.

Итуралде следовал за разыскавшим его юным гонцом, мальчишкой лет, наверное, двенадцати, в шончанской красно-зеленой униформе. Они миновали упавший штандарт; полотнище свисало со сломанного древка, воткнутого в землю. На стяге была эмблема: солнце и поверх него шесть парящих чаек. Итуралде терпеть не мог, когда не знал гербов и имен тех, с кем сражался, но откуда ему быть осведомленным о гербах и значках шончан, явившихся невесть откуда из-за океана.

Тени от гаснущего вечернего солнца расчерчивали поле. Скоро тьма укроет тела, и выжившие смогут ненадолго притвориться, что травянистая равнина стала могилой для их друзей. И для людей, которых их друзья убивали. Итуралде обогнул пригорок, приближаясь к месту, где тела павших элитных шончанских бойцов составляли причудливый рисунок. На большинстве погибших были те необычные шлемы, напоминавшие видом головы насекомых. Погнутые, треснувшие, помятые. Из щелей между искривленными жвалами невидяще смотрели мертвые глаза.

Шончанский военачальник еще дышал. Он был без шлема, на губах запеклась кровь. Он полулежал, привалившись к большому, заросшему мхом валуну; под спину, словно бы на привале, подсунут свернутый плащ. Все впечатление портили вывернутая нога и торчавшее из живота обломанное древко копья.

Итуралде спешился. Как и у большинства его солдат, на нем была одежда работника – простые коричневые штаны и куртка, позаимствованные у человека, который в соответствии с планом надел форму Итуралде.

Без униформы он чувствовал себя непривычно. К тому же такой человек, как генерал Туран, не заслуживал солдата-оборванца. Итуралде жестом велел юному гонцу оставаться подальше в стороне, чтобы не слышать разговора военачальников, и подошел к шончанину в одиночку.

– Значит, это ты, – по-шончански тягуче выговаривая слова, Туран поднял взгляд на Итуралде. Он был коренаст и невысок, с острым носом. Короткие черные волосы были выбриты на два пальца на висках и над ушами, шлем с плюмажем из трех белых перьев лежал на земле рядом. Он потянулся нетвердой рукой в черной перчатке к лицу и стер кровь, сочащуюся из уголка рта.

– Я, – отозвался Итуралде.

– В Тарабоне тебя зовут «великим капитаном».

– Это так.

– Заслуженно, – сказал Туран, кашляя. – Как тебе удалось? Наши разведчики… – Он снова зашелся кашлем.

– Ракены, – произнес Итуралде, когда кашель шончанина стих. Он присел на корточки рядом со своим врагом. Над горизонтом на западе еще виднелся краешек солнца, озарявший поле битвы красно-золотым светом. – Твои разведчики глядят с воздуха, а на расстоянии правду легко скрыть.

– Армия позади нас?

– В основном женщины и юноши, – сказал Итуралде. – И много крестьян. Одетых в форму моих солдат.

– А если бы мы повернули и атаковали?

– Не повернули бы. Твои ракены сообщили, что то войско превосходит тебя числом. Лучше преследовать меньшую армию впереди. Еще лучше направиться к городу, который, как тебе доложили, почти не защищен. Даже если долгий марш измотает твоих солдат.

Туран кивнул и снова закашлялся.

– Да. Да, но город был пуст. Как твои люди оказались там?

– С воздуха разведчики, – сказал Итуралде, – не в состоянии увидеть, что находится внутри зданий.

– Ты приказал своим солдатам прятаться в домах? Так долго?

– Да, – сказал Итуралде. – Позволяя небольшим группам поочередно каждый день работать на полях.

Туран недоверчиво покачал головой.

– Ты же понимаешь, что наделал, – сказал он. В голосе шончанского военачальника не слышно было угрозы. Напротив, прозвучало явное восхищение. – Верховная леди Сюрот ни за что не смирится с этим поражением. Теперь она обязана уничтожить тебя, хотя бы для того, чтобы сохранить лицо.

– Знаю, – отозвался Итуралде, вставая. – Но я не могу прогнать вас, нападая на ваши крепости. Мне нужно, чтобы вы пришли ко мне.

– Ты не понимаешь, сколько у нас войск… – промолвил Туран. – То, что ты уничтожил сегодня, – легкий ветерок по сравнению с бурей, которую ты накликал. Уцелело немало моих людей, они расскажут о твоих уловках. Второй раз эти трюки не сработают.

Туран был прав. Шончан учились быстро. Итуралде вынужден был прекратить рейды в Тарабон из-за стремительных ответных действий шончан.

– Ты же знаешь, что тебе нас не одолеть, – тихо произнес Туран. – Я вижу это в твоих глазах, великий капитан.

Итуралде кивнул.

– Почему же тогда? – спросил Туран.

– Почему ворон летает? – отетил вопросом Итуралде.

Туран слабо кашлянул.

Итуралде и в самом деле понимал, что не в состоянии выиграть войну против шончан. Странно, но каждая новая победа лишь подкрепляла уверенность Итуралде в окончательном поражении. Шончан были умны, хорошо экипированы и замечательно вымуштрованы. Более того, они были настойчивы и упрямы.

Должно быть, едва только открылись ворота, Туран и сам понял, что обречен. Но не сдался; он сражался до тех пор, пока его войска не были разбиты и не разбежались во все стороны, так что у измотанных солдат Итуралде уже не оставалось сил их преследовать. Туран понимал. Иногда сдаваться не имеет смысла. Умирать никому не хочется, но для солдата есть участь и гораздо хуже, и горше. Отдать свою землю на милость захватчика… Итуралде не смог бы так поступить. Даже если битву невозможно выиграть.

Он делал то, что было нужно и когда это было нужно. И сейчас Арад Доман должен был сражаться. Они потерпят поражение, но их дети всегда будут помнить, что отцы не сдались без боя. Эта стойкость сыграет свою роль через сто лет, когда начнется восстание. Если начнется.

Итуралде поднялся, собираясь вернуться к ожидавшим его солдатам.

Туран с трудом дотянулся до своего меча. Итуралде остановился и снова повернулся к шончанскому военачальнику.

– Сделаешь? – спросил Туран.

Итуралде кивнул, обнажая собственный меч.

– Это честь для меня, – сказал Туран, закрывая глаза.

Через мгновение клинок Итуралде – отмеченный знаком цапли – снял голову с его плеч. На мече Турана тоже стояло клеймо в виде цапли – едва заметное на той части поблескивающего клинка, которую тому хватило сил вытянуть из ножен. Жаль, что им не довелось скрестить мечи – хотя то, что происходило последние несколько недель, и было их поединком, пусть и иного масштаба.

Итуралде очистил меч от крови и плавным движением убрал снова в ножны. Напоследок он целиком вытащил клинок Турана и с силой вонзил его в землю рядом с поверженным генералом. Затем Итуралде вскочил на коня, кивком попрощался с мальчишкой-гонцом и поскакал обратно через усеянное телами поле, которое укрыли тени.

Вроны приступили к трапезе.

– Я пыталась завлечь нескольких слуг и караульных из гвардии Башни, – тихо промолвила Лиане, сидевшая возле прутьев своей тюремной клетки. – Но это сложно. – Она улыбнулась Эгвейн, устроившейся на табурете по другую сторону решетки. – Сейчас я не чувствую себя привлекательной.

Эгвейн кисло улыбнулась в ответ – она вполне ее понимала. Лиане была в том же платье, в котором ее захватили, и оно до сих пор оставалось без надлежащей стирки. Каждое третье утро Лиане раздевалась и полоскала платье в выдаваемом ей ведре воды – после того как сама обтиралась мокрой тряпкой. Но это все, что можно было сделать без мыла. Чтобы придать волосам опрятный вид, она заплетала волосы в косу, но с обломанными ногтями ничего поделать не могла.

Лиане вздохнула, вспоминая, как приходится по утрам стоять нагишом, прячась в дальнем углу камеры, и ждать, пока высохнут платье и сорочка. То, что она доманийка, еще не значит, что ей нравится разгуливать в чем мать родила. Соблазнение требует мастерства и деликатности; обнаженное тело этому ни в коей мере не способствует.

Камера Лиане была не так уж плоха – для подземной темницы. У нее были лежанка, еда, достаточно воды и ночной горшок, который ежедневно меняли. Но ее никогда не выпускали наружу, и ее всегда охраняли две сестры, удерживавшие щит. Единственным человеком, кто навещал ее – не считая тех, кто пытался выведать у Лиане сведения о Перемещении, – была Эгвейн.

Амерлин сидела на табурете с задумчивым видом. Она действительно была Амерлин. Невозможно считать ее кем-то иным. Как могло это юное дитя научиться так быстро? Эта гордая осанка, это сдержанное выражение лица. Владеть ситуацией – не столько обладать властью, сколько заставлять думать, что ты ею обладаешь. На самом деле это во многом схоже с тем, как нужно вести себя с мужчинами.

– Ты… слышала что-нибудь? – спросила Лиане. – О том, что меня ждет?

Эгвейн покачала головой. На скамье неподалеку, в свете лампы на столе, сидели и беседовали две Желтые сестры. Ни на один вопрос тех, кто захватил ее, Лиане не ответила, а закон Башни был очень строг в том, что касалось допроса сестер. Ей не могли причинить боль, особенно с применением Силы. Но могли оставить ее гнить здесь навеки.

– Спасибо, что приходишь ко мне по вечерам, – сказала Лиане, протянув руку сквозь прутья и беря Эгвейн за руку. – Наверное, только благодаря тебе я еще не сошла с ума.

– Мне это в радость, – промолвила Эгвейн, хотя во взгляде можно было уловить крайнюю усталость, которую она, вне всяких сомнений, испытывала. Сестры, приходившие к Лиане, упоминали о порке, которой подвергают Эгвейн «в искупление» за непокорность. Странно, что послушницу, находящуюся в обучении, можно бить, но узницу на допросе – нет. И, несмотря на боль, Эгвейн приходила к Лиане практически каждый вечер.

– Я добьюсь твоего освобождения, Лиане, – пообещала Эгвейн, продолжая сжимать ее руку. – Тирания Элайды не продлится вечно. Теперь я уверена, что конец ее власти близок.

Лиане кивнула, отпуская пальцы и вставая. Эгвейн ухватилась за прутья и поднялась на ноги, едва заметно поморщившись. Она кивнула Лиане на прощание и вдруг замерла в недоумении.

– Что? – спросила Лиане.

Нахмурившись, девушка отпустила решетку и посмотрела на свои ладони. Они словно бы покрылись поблескивающей воскообразной массой. Лиане ошеломленно глядела на прутья, заметив на железе отпечатки рук Эгвейн.

– Что, во имя Света… – промолвила Лиане, ткнув пальцем металлический прут. Тот поддался, словно теплый воск на ободке подсвечника.

Внезапно камни под ногами Лиане всколыхнулись, и она почувствовала, что будто бы тонет. Она вскрикнула. С потолка полились капли расплавленного воска, разбиваясь у нее на лице. Они не были теплыми и не обжигали, но были жидкими. И у них был цвет камня!

Лиане ахнула, оступившись и теряя равновесие, запаниковала, скользя по поплывшему под ступнями полу. Ноги все глубже увязали в разжижавшемся камне. Чья-то рука схватила ее, и она увидела, что ее держит Эгвейн. Прутья таяли на глазах, расползаясь в стороны и стекая вниз.

– Помогите! – крикнула Эгвейн Желтым. – Чтоб вам сгореть, не стойте столбами!

Перепуганная Лиане пыталась найти опору и подтянуться по решетке к Эгвейн. Руки натыкались лишь на воск. Комок железа остался у нее в кулаке, просочившись между пальцами; пол прогнулся воронкой, засасывая Лиане.

А потом потоки Воздуха подхватили женщину, выдергивая из западни. Комната накренилась, Лиане швырнуло на Эгвейн, сбив девушку с ног. Обе Желтых – беловолосая Музарин и невысокая Геларна – вскочили на ноги, их окружало сияние саидар. Музарин звала на помощь, огромными глазами глядя на тающую темницу.

Лиане сползла с Эгвейн, поднялась и, пошатываясь, отступила в сторону от клетки, ее платье и ноги были облеплены всё тем же странным воском. В коридоре пол казался прочным. О Свет, как же ей хотелось самой обнять Источник! Но, даже не будь щита, она все равно была опоена корнем вилочника.

С помощью Лиане Эгвейн тоже поднялась на ноги. Все затихло, лишь подрагивал огонек лампы. Все не сводили глаз с клетки. Таять решетка прекратила, в середине металлических прутьев как не бывало; на оплывших, точно сосульки, остатках решетки наверху застыли капельки стали. Нижние половины прутьев были загнуты внутрь, многие из них при освобождении Лиане оказались придавлены к каменным плитам и расплющены. Ровный пол внутри решетчатой клетки растянулся и изогнулся к центру, приняв форму огромной воронки. Там, где за камень пыталась ухватиться Лиане, на нем остались борозды.

Лиане стояла с колотящимся сердцем, осознав, что прошло всего несколько секунд. Что им делать? В страхе убегать? А если весь коридор тоже начнет таять?

Шагнув вперед, Эгвейн стукнула носком туфли по пруту решетки. Тот не поддался. Лиане сделала было шаг, и ее платье захрустело – с него, как известь, посыпалась каменная крошка. Она наклонилась отряхнуть подол и почувстовала, что его покрывает не воск, а твердый камень.

– Подобные вещи происходят все чаще, – спокойно сказала Эгвейн, глядя на двух Желтых. – Силы Темного растут. Близится Последняя битва. Что предпринимает ваша Амерлин?

Музарин посмотрела на девушку. Высокая пожилая Айз Седай выглядела не на шутку встревоженной. Лиане подошла к Эгвейн и встала рядом с Амерлин, заставляя себя, взяв с нее пример, успокоиться. Каменная крошка продолжала осыпаться с ее платья.

– Э-э… Тебе, послушница, – произнесла Музарин, – пора вернуться в свою комнату. А ты… – Она оглядела Лиане, потом перевела взор на то, во что превратилась камера. – Нам… придется найти тебе другое место.

– И полагаю, дать мне новое платье, – произнесла Лиане, складывая руки на груди.

Музарин бросила быстрый взгляд на Эгвейн.

– Ступай, дитя мое. Тебе здесь больше нечего делать. Мы позаботимся о заключенной.

Эгвейн скрипнула зубами, но потом повернулась к Лиане.

– Будь сильной, – сказала она и быстрым шагом удалилась по коридору.

Уставшая и встревоженная появлением пузыря зла, коробящего камень, Эгвейн шла, шелестя юбками, к крылу Башни, где располагались комнаты послушниц. Что же нужно, чтобы убедить этих глупых женщин, что для пустых пререканий уже не осталось времени!

Час был поздний, и в коридорах Эгвейн встречалось мало сестер и ни одной послушницы. Мимо девушки, шурша по выложенному плитками полу мягкой обувью, торопливо прошли несколько слуг и служанок, очевидно спешивших по поздним делам. В этой части Башни жили многие, и поэтому на стенах горели тусклые лампы, дающие оранжевый свет. Мерцающее пламя отражалось в сотнях разноцветных отполированных плиток, словно в глазах, следящих за идущей по переходам Эгвейн.

В голове с трудом укладывалось, что этот тихий вечер обернулся западней, которая чуть не погубила Лиане. Если самой земле нельзя доверять, то чему можно? Эгвейн покачала головой, слишком уставшая, слишком измученная, чтобы немедленно начать искать решение. Девушка почти не заметила, когда плитки пола из серых превратились в темно-коричневые. Она просто шагала, все дальше по коридору, считая двери. Ее была седьмая…

Эгвейн встала как вкопанная, недоуменно хмурясь. Совсем недавно она видела двух Коричневых сестер – салдэйку Менадрин и Нигайн. Переговариваясь приглушенным шепотом, они проводили Эгвейн подозрительными взглядами. Что они делают в крыле послушниц?

Погодите-ка. В помещениях, отведенных послушницам, пол был не коричневым. Там должны быть невыразительные серые плитки. И двери тут в коридоре отстояли друг от друга слишком далеко. Это вообще не похоже на половину послушниц! Неужели она так устала, что забралась совершенно не туда?

Девушка повернула обратно, снова миновав двух Коричневых, потом нашла окно и выглянула наружу. Перед ее глазами, как и следовало, предстал прямоугольник белой стены Башни. Значит, она не заблудилась.

Она озадаченно обернулась, оглядывая коридор. Темноглазая Менадрин сложила руки на груди, рассматривая Эгвейн. Нигайн, высокая и худощавая, приблизилась к Эгвейн.

– Что ты забыла здесь в такое позднее время, дитя мое? – требовательно спросила она. – Тебя вызвала сестра? Тебе давно пора вернуться к себе и лечь спать.

Эгвейн, не говоря ни слова, указала на вид за окном. Нигайн недовольно повернула голову к окну и застыла, тихо ахнув. Коричневая сестра окинула взглядом коридор, потом снова посмотрела за окно, будто не в силах поверить, где она находится.

Через несколько минут всю Башню будто безумие охватило. Эгвейн, о которой все забыли, стояла у стены коридора в компании сонных, мало что понимающих послушниц, пока сестры возбужденно спорили, стараясь решить, что же следует делать. Получалось, что две части Башни поменялись местами и спящие Коричневые сестры перенеслись с верхних этажей своего крыла на нижние. Кельи послушниц оказались там, где раньше находились покои Коричневых. Никто не почувствовал ни движения, ни колебаний, и перемещение, казалось, произошло совершенно незаметно. Ровно разделенные плитки одной секции Башни без всякого шва или зазора сливались с плитками другой.

«Становится все хуже и хуже», – подумала Эгвейн. Коричневые сестры решили пока что смириться с произошедшей переменой. Нельзя же переселить сестер из их апартаментов в тесные клетушки послушниц.

Таким образом, Коричневые сестры оказались разделены – половина на новом месте, а половина в прежнем крыле, вместе с угодившими между ними комнатками послушниц. Разделение метко отражало другой незримый раскол, от которого страдали все Айя.

Вскоре совершенно измотанную Эгвейн и всех прочих отправили спать – хотя теперь, чтобы добраться до постели, ей пришлось преодолеть не одну лестницу.

Глава 7

План для Арад Домана

Надвигается гроза, – заметила Найнив, выглядывая из окна особняка.

– Да, – отозвалась Дайгиан, сидевшая на стуле возле камина. Она даже не потрудилась посмотреть в окно. – Думаю, ты права, дорогая моя. Такое чувство, будто тучи висят уже много недель!

– Всего лишь вторую, – заметила Найнив, придерживая рукой длинную темную косу. Она взглянула на Дайгиан. – Я уже десять дней не видела даже клочка чистого неба.

Дайгиан нахмурилась. Полная женщина, с округлой фигурой, она была из Белой Айя и носила на лбу, как когда-то Морейн, украшение с драгоценным камнем. Только у Дайгиан это был подходящий по цвету ее Айя белый лунный камень. Подобный обычай, очевидно, был связан с происхождением Белой сестры из кайриэнской знати, как и четыре цветных разреза на ее платье.

– Десять дней, говоришь? – переспросила Дайгиан. – Ты уверена?

Найнив не сомневалась. Она хорошо разбиралась в погоде, это входило в ее обязанности деревенской Мудрой. Теперь она была Айз Седай, но это ничего не меняло. Погода всегда присутствовала в уголке ее сознания. В шепоте ветра она угадывала дождь, солнце или снег.

Но в последнее время эти ощущения были далеки от шепота. Они больше походили на далекие крики, которые становились все громче. Или как будто волны бились друг о друга, где-то далеко на севере, и их было все труднее не замечать.

– Что ж, – произнесла Дайгиан, – уверена, это не единственный период в истории, когда облачность держалась десять дней!

Найнив покачала головой, теребя косу.

– Это ненормально, – сказала она. – И эти хмурые небеса – не та гроза, о которой я говорю. Буря еще далека, но приближается. И она будет ужасна. Страшнее, чем любая на моей памяти. Намного страшнее.

– Ну что ж, – сказала Дайгиан с легким беспокойством, – мы разберемся с ней, когда она придет. Ты не присядешь, чтобы мы могли продолжить?

Найнив взглянула на пухлую Айз Седай. Дайгиан крайне слабо владела Силой. Возможно, Белая сестра была слабейшей Айз Седай из всех, кого знала Найнив. По традиционным – хоть и неписаным – правилам это означало, что Найнив должна занимать ступень выше.

К сожалению, положение Найнив оставалось по-прежнему спорным. Эгвейн возложила на нее шаль указом, точно так же как и на Илэйн: положенного испытания Найнив не проходила и не давала обетов на Клятвенном жезле. Для большинства – даже для тех, кто признавал Эгвейн истинной Амерлин, – эти упущения не позволяли считать Найнив полноправной Айз Седай. Уже не принятая, но едва ли равная сестре.

Особую сложность представляли сестры, державшиеся при Кадсуане, поскольку они не примкнули открыто ни к Белой Башне, ни к мятежницам. Еще труднее было с сестрами, присягнувшими Ранду, – большинство из них сохраняли верность Башне, не видя проблемы в том, чтобы поддерживать обоих – и Элайду, и Ранда. Найнив до сих пор не могла уразуметь, о чем думал Ранд, когда позволил сестрам принести ему клятву верности. Она несколько раз объясняла ему, какую ошибку он допустил, и приводила логичные аргументы, но сейчас с ним разговаривать – все равно что с камнем. Хотя даже камень не был бы так упрям и невыносим.

Дайгиан же все ждала, когда Найнив сядет. Дабы не провоцировать столкновение характеров, Найнив наконец села. Дайгиан до сих пор переживала потерю своего Стража – Аша’мана Эбена, – погибшего в битве с Отрекшимися. В том сражении Найнив была полностью поглощена тем, что передавала Ранду для его плетений огромные потоки саидар.

До сих пор Найнив помнила восхитительный восторг – от ошеломляющей силы, пьянящей эйфории и невероятно полного ощущения жизни, – которое владело ею, когда она пропускала через себя эту огромную мощь. Это чувство пугало ее. Найнив была рада, что тер’ангриал, которым она воспользовалась, чтобы прикоснуться к этой силе, оказался разрушен.

Но мужской тер’ангриал оставался по-прежнему цел и невредим – ключ, открывающий доступ к могущественному са’ангриалу. Насколько знала Найнив, Ранд не сумел убедить Кадсуане вернуть ему артефакт. Да ей и не следует его возвращать. Ни один человек, даже Дракон Возрожденный, не должен направлять такой громадный объем Единой Силы. Слишком велик соблазн того, что с ним можно сделать…

Она же говорила Ранду, что о ключе нужно забыть. Все равно что об камень горох. Большой непробиваемый рыжеволосый болван. Железный болван с каменным лицом. Найнив тихо фыркнула, и это заставило Дайгиан приподнять бровь. Белая сестра хорошо скрывала свою душевную боль, но Найнив – чья комната в доманийском особняке располагалась по соседству с комнатой Дайгиан – слышала, как та плачет по ночам. Терять Стража всегда очень тяжело.

«Лан…»

Нет, лучше сейчас о нем не думать. С Ланом все будет в порядке. Опасность грозит ему только в конце пути длиной в тысячи миль. Там он был намерен броситься на Тень, точно одинокая стрела, выпущенная в каменную стену…

«Нет! – оборвала себя Найнив. – Он не будет один. Я уже позаботилась об этом».

– Хорошо, – промолвила Найнив, заставляя себя собраться, – продолжим.

Она не подчинялась Дайгиан. Она делала одолжение, отвлекая ее от скорби. Таковы, по крайней мере, были объяснения Кореле. Эти встречи нужны вовсе не Найнив. Ей нечего доказывать. Она – Айз Седай, что бы другие об этом ни думали и ни предполагали.

Все предпринимается лишь для того, чтобы помочь Дайгиан. И все. Ничего больше.

– Вот восемьдесят первое плетение, – произнесла Белая сестра.

Вокруг нее вспыхнуло сияние саидар, и она направила Силу, создавая чрезвычайно сложное плетение из Огня, Воздуха и Духа. Сложное, но бесполезное. Оно создало три пылающих огненных кольца, повисших в воздухе и испускающих необычное свечение, но какой от них прок? Найнив уже умела формировать огненные шары и светящиеся сферы. Зачем тратить время на изучение плетений, которые более замысловатым образом повторяли то, что она и так знает? И почему каждое кольцо должно быть немного другого оттенка?

Найнив небрежно взмахнула рукой, в точности повторив плетение.

– Честно говоря, – сказала она, – мне кажется, это самое бесполезное плетение из всех! Какой в них смысл?

Дайгиан поджала губы. Она ничего не ответила, но Найнив знала: Дайгиан предполагала, что для Найнив это будет гораздо сложнее. Наконец Белая сестра сказала:

– Об испытании нельзя рассказывать многого. Могу лишь сказать, что тебе придется повторить эти плетения в точности, в то время как твое внимание будут всячески отвлекать. Когда придет время, ты поймешь.

– Сомневаюсь, – сухо заметила Найнив, повторив плетение еще три раза, не прерывая разговора. – Потому что – и я, наверное, это раз десять повторяла – я не собираюсь проходить испытание. Я уже Айз Седай.

– Ну разумеется, дорогая моя.

Найнив стиснула зубы. Плохая затея. Зачем она взялась за это дело? Когда она пришла к Кореле – которая вроде как была из той же Айя, какую выбрала и Найнив, – та отказалась признавать в ней равную. По своему всегдашнему обыкновению, Кореле являла собой саму любезность, однако было совершенно ясно, каково ее отношение к Найнив. Казалось, она даже сочувствовала. Сочувствовала! Как будто Найнив нужна ее жалость. Кореле предположила, что если Найнив будет знать сто плетений, которым в обязательном порядке обучают каждую принятую перед тем, как допустить к испытанию на звание Айз Седай, то это поможет ей заслужить доверие сестер.

Проблема заключалась в том, что освоение этих плетений снова ставило Найнив в положение ученицы. Нет, она не отрицала, что знать сто плетений полезно – слишком мало довелось ей их изучать, и едва ли не каждая сестра их знала. Но согласие на эти уроки вовсе не означает, что сама она считает себя ученицей!

Найнив потянулась было к косе, но удержала руку. Видимые проявления эмоций были еще одной причиной, почему другие Айз Седай так к ней относились. Если б у нее было такое же лишенное возраста лицо!

Следующее созданное Дайгиан плетение произвело легкий хлопок, и снова оно было излишне и бесполезно сложным. Найнив повторила его, почти не задумываясь, но все же запомнила.

Дайгиан сидела, глядя на плетение с отсутствующим видом.

– Что? – раздраженно спросила Найнив.

– Мм? Нет, ничего. Просто… в последний раз я использовала его, чтобы отвлечь… я… не обращай внимания.

Эбен. Ее Страж был совсем юн, лет пятнадцати-шестнадцати, и она была очень привязана к нему. Они проводили время, как брат со старшей сестрой, а не как Айз Седай и ее Страж.

«Мальчишка шестнадцати лет, – подумала Найнив, – и он погиб. Зачем Ранд набирает таких юных?»

Дайгиан снова сделала лицо бесстрастным, пряча чувства гораздо лучше, чем это могла бы сделать Найнив.

«Не приведи Свет оказаться мне в подобном положении, – подумала она. – Пусть такое если и случится, то через много-много лет». Лан еще не был ее Стражем, но Найнив намеревалась связать его узами как можно скорее. В конце концов, он уже ее муж. Ее до сих пор злило, что сейчас его узы переданы Мирелле.

– Дайгиан, может, я помогу? – промолвила Найнив, подавшись вперед и кладя руку женщине на колено. – Если я попробую Исцелить, возможно…

– Нет, – резко ответила она.

– Но…

– Сомневаюсь, что ты поможешь.

– Все можно Исцелить, – упрямо сказала Найнив, – даже если мы еще не знаем как. Все, кроме смерти.

– И что бы ты сделала, дорогая моя? – спросила Дайгиан.

Найнив подумала, намеренно ли та не называет ее по имени или это был подсознательный результат их отношений. Дайгиан не называла ее «дитя мое», как какую-нибудь принятую, но обращение по имени подразумевало бы равенство.

– Я могла бы сделать хоть что-то, – сказала Найнив. – Твоя боль, очевидно, вызвана влиянием уз, а значит, как-то связана с Единой Силой. Если Сила является причиной этой боли, то она же может и избавить от нее.

– Зачем мне желать этого? – спросила Дайгиан, снова взяв себя в руки.

– Как… потому что это боль. Боль причиняет мучение.

– Так и должно быть, – сказала Дайгиан. – Эбен мертв. Ты бы хотела забыть свою боль, если бы с тем твоим великаном что-то случилось? Отрезать свои чувства к нему, как заплесневелую корку от каравая хлеба?

Найнив открыла рот, но промолчала. Хотела бы она этого? Все не так просто – ее чувства к Лану были искренними, а не результатом созданных Силой уз. Он был ее мужем, и она любила его. Дайгиан заботилась о своем Страже, но это больше походило на привязанность тетки к любимому племяннику. Это было совсем другое.

Но захотела бы Найнив избавиться от этой боли? Она закрыла рот, внезапно оценив слова Дайгиан. В них была честь.

– Я поняла. Извини меня.

– Ничего, дорогая моя, – продолжила Дайгиан. – Для меня это просто и логично, но, боюсь, другие этого не осознают. И правда, не все ведь согласятся, что логика зависит от момента и от человека. Показать тебе следующее плетение?

– Да, пожалуйста, – сказала Найнив, нахмурившись.

Сама она была очень способна в Силе – ее считали одной из сильнейших среди живущих – и потому нечасто задумывалась о своем таланте. Так высокий человек редко обращает внимание на то, какого роста другие; все равно они ниже его, а насколько их рост разнится между собой, ему не так уж важно.

Каково же было этой женщине, которая провела в принятых дольше, чем кто-либо вообще помнил? Женщине, которая с громадным трудом получила шаль – как говорили многие, буквально вися на волоске? Дайгиан вынуждена была выказывать почтение всем прочим Айз Седай. Если вместе оказывались две сестры, Дайгиан всегда была ниже рангом. Если вместе оказывалось более двух, Дайгиан подавала им чай. Перед более сильными сестрами ей приходилось унижаться и заискивать. Ну, может, и не унижаться, она все же была Айз Седай, но тем не менее…

– С этой системой что-то не так, Дайгиан, – словно в пустоту, промолвила Найнив.

– С испытанием? Чтобы определить достойных, представляется вполне уместным проводить какую-то проверку, и выполнение сложных плетений в стрессовой ситуации кажется мне приемлемым вариантом.

– Я не об этом, – сказала Найнив. – Я имею в виду систему, которая определяет наши взаимоотношения. Друг с другом.

Дайгиан вспыхнула. Упоминать хоть косвенно о чьем-то уровне в Силе считалось неуместным. Но что поделать, Найнив никогда не отличалась тем, что подстраивалась под чужие ожидания. Особенно когда ее недооценивали.

– Например, ты, – продолжила она, – знаешь не меньше любой другой Айз Седай, я бы даже сказала, знаешь больше многих. Но как только какая-нибудь принятая снимает свое белое платье и получает шаль, ты тут же начинаешь плясать под ее дудку.

Дайгиан покраснела еще больше.

– Нам лучше продолжить занятие.

Это было неправильно. Но Найнив решила пока отложить беседу на эту тему. Однажды она уже свалилась в яму, которую сама же и вырыла: научила на свою голову женщин из Родни, как тем постоять за себя перед Айз Седай. Минуло какое-то время, и они стали ставить под сомнение и авторитет Найнив, что в ее намерения вовсе не входило. Вряд ли ей хочется и среди самих Айз Седай учинить схожий переворот.

Найнив постаралась вернуться к обучению, но чувство надвигающейся бури заставляло то и дело поглядывать в окно. Комната находилась на втором этаже, и из окна хорошо был виден лагерь. По чистой случайности Найнив заметила Кадсуане; ее седые волосы, убранные в характерную прическу, украшенную невинными с виду тер’агриалами, были заметны даже издали. Женщина быстрой походкой шла через двор, ее сопровождала Кореле.

«Что она затевает?» – подумала Найнив. Быстрый шаг Кадсуане насторожил ее. Что произошло? Что-то с Рандом? Если он снова повредил себе…

– Извини меня, Дайгиан, – сказала Найнив, вставая. – Я вспомнила об одном важном деле.

Женщина вздрогнула:

– А-а… Ну что ж, тогда ладно, Найнив. Наверное, можно будет продолжить в другое время.

Только выскочив за дверь и сбежав вниз по лестнице, Найнив поняла, что Дайгиан назвала ее по имени. Она улыбнулась, выходя на лужайку.

В лагере были айильцы, что само по себе не было необычным – при Ранде нередко находилась группа Дев в качестве дополнительной охраны. Но айильцы, которых увидела Найнив, были мужчинами – воинами Айил, в песочно-коричневых кадин’сор и с копьями в руках. У многих головные повязки украшал символ Ранда.

Вот почему Кадсуане так спешила – если прибыли вожди айильских кланов, Ранд наверняка захочет с ними встретиться. Найнив в раздражении пересекла лужайку, где зелени сейчас почти не было. За Найнив Ранд не послал. Вероятно, не потому, что не хотел ее приглашать, просто он, болван шерстеголовый, мог и не додуматься до этого. Возрожденный Дракон он или нет, но Ранд редко считал нужным делиться с кем-то своими планами. Но ему уже давно пора было понять, как важно услышать совет от того, кто хоть немного опытнее, чем он сам. Сколько раз он был похищен, ранен или попадал в плен из-за собственной поспешности?

Пусть все в лагере ему подчинялись, преклонялись перед ним, а то и боготворили его, но Найнив знала, что он-то – всего лишь овечий пастух из Эмондова Луга. Ранд до сих пор точно так же влипал в неприятности, как и тогда, когда они с Мэтримом в детстве устраивали свои проказы. Только теперь он не деревенских девчонок переполошит, он ныне в состоянии ввергнуть в хаос целые страны.

На дальней, северной, стороне лужайки – прямо напротив особняка, возле самой насыпи, – пришедшие айильцы устанавливали коричневые палатки своего лагеря. Они располагали их иначе, чем салдэйцы, – вместо ровных рядов ставили их небольшими группами, организуясь по воинским сообществам. Кое-кто из людей Башира обменивался с айильцами приветствиями, но помощи никто не предлагал. Айильцы были народом обидчивым, и хотя, по мнению Найнив, салдэйцы были рассудительнее многих, они оставались жителями Порубежья. Прежде мелкие стычки с Айил были для них частью жизни, да и недавняя Айильская война не истерлась из памяти. Сейчас все они сражались на одной стороне, но это не значило, что салдэйцы позабудут об осмотрительности, когда рядом столько вооруженных айильцев.

Найнив поискала взглядом Ранда или кого-то из знакомых айильцев. Она сомневалась, что с ними будет Авиенда – та должна быть в Кэймлине с Илэйн, помогать ей защищать трон Андора. Найнив до сих пор испытывала вину за то, что оставила девушек, но кто-то же должен был помочь Ранду очистить саидин. Нельзя же, чтобы такое он делал в одиночку. Но где же сам Ранд?

Найнив остановилась на границе салдэйского и айильского лагерей. Солдаты с пиками в руках, приветствуя ее, почтительно кивали. По траве будто скользили айильцы в коричневато-зеленой одежде, движения их были текучими, как вода.

От ручья, бежавшего возле особняка, несли выстиранное белье женщины в зеленых и синих платьях. Толстые иглы сосен дрожали на ветру. Лагерь шумел, как деревенская лужайка во время Бэл Тайна. Куда именно пошла Кадсуане?

Ощутив поток Силы на северо-востоке, Найнив улыбнулась и, шелестя желтой юбкой, решительным шагом двинулась туда. Силу направляла либо Айз Седай, либо Хранительница Мудрости. Как и следовало ожидать, вскоре она увидела айильский шатер, стоявший на краю луга; он был больше остальных. Найнив зашагала прямо к палатке, и ее взгляд – или, может быть, репутация – заставил салдэйских солдат расступиться. Девы, охранявшие вход, останавливать ее и не подумали.

Внутри, одетый в черное с красным, стоял Ранд. Заложив левую руку за спину, он листал карты, разложенные на массивном деревянном столе. Башир стоял рядом, кивая своим мыслям и изучая небольшую карту, которую держал перед собой.

Когда вошла Найнив, Ранд вскинул голову. Когда он стал так похож на Стража, с этим постоянно оценивающим взглядом? Глаза, выхватывающие любую опасность, напряженное тело, словно в ожидании атаки? «Я не должна была позволить той женщине забрать его из Двуречья, – подумала Найнив. – Вот что с ним теперь стало из-за нее».

Она тут же рассердилась на себя за глупую мысль. Останься Ранд в Двуречье, он бы сошел с ума и, возможно, погубил бы их всех – если, конечно, троллоки, Исчезающие или Отрекшиеся не успели бы сделать это раньше. Если бы Морейн не явилась за Рандом, он был бы сейчас мертв. С ним исчезли бы свет и надежда мира. Просто Найнив трудно было избавиться от былых предрассудков.

– А-а, это ты, Найнив, – произнес Ранд, расслабившись и возвращаясь к картам. Он указал на одну из карт Баширу, жестом приглашая взглянуть на нее, а потом снова повернулся к Найнив. – Я как раз собирался послать за тобой. Руарк и Бэил уже здесь.

Найнив приподняла бровь, складывая руки на груди.

– Вот как? – безразлично спросила она. – А я-то подумала, что все эти айильцы в лагере означают, будто на нас напали Шайдо.

От ее тона Ранд помрачнел, и во взгляде промелькнула… угроза. Но затем он посветлел лицом и мотнул головой, как будто что-то стряхивая. Словно вернулось нечто от прежнего Ранда – простого, бесхитростного овечьего пастуха.

– Ты бы это точно заметила, – сказал он. – Рад, что ты тут. Мы начнем, как только придут вожди кланов. Я настоял, чтобы сначала их люди обустроились.

Ранд жестом предложил Найнив сесть. На полу лежали подушки, но в шатре не было ни единого стула. Айильцы стульев не признавали, и Ранд хотел, чтобы им было удобно. Найнив разглядывала юношу, удивляясь охватившему ее саму напряжению. Он же просто шерстеголовая деревенщина, каким и был, несмотря на все свое влияние. Ведь так?

Но ей не давал покоя этот взгляд, эта вспышка гнева. Говорят, корона многих меняет к худшему. Найнив намеревалась проследить, чтобы подобного не случилось с Рандом ал’Тором, но как ей поступить, если он вдруг решит посадить ее в темницу? Он ведь так не сделает? Только не Ранд.

«Семираг говорила, что он потерял рассудок, – подумала Найнив. – Говорила, что… он слышит голоса из своей прошлой жизни. Может, именно это и происходит сейчас, когда он наклоняет голову набок, будто прислушивается к тому, что никто не может слышать?»