Заговор мерлина Джонс Диана
— Как, ты даже не знаешь, где у тебя солнечное сплетение? — осведомился старик.
— Вы говорили про солнечное затмение, — заметил я.
Он поднялся на четвереньки и печально потряс головой. Во все стороны полетели брызги, как от мокрой собаки.
— Ну вот, — сказал он, — теперь ты надо мной издеваешься! Однако я буду снисходителен хотя бы потому, что иначе мне отсюда не выбраться. Но могу добавить, молодой человек, что твое отношение к старшим никак нельзя назвать уважительным. Солнечное затмение, подумать только!
Он принялся шарить по земле у моих ног.
— Ну где же он? Куда я подевал этот чертов огонек?
— Он у вас на плече, — сказал я.
Он повернул голову и увидел огонек. Точнее, он практически уткнулся в него носом.
— Ну вот, а теперь ты со мной шуточки шутишь, — сказал он. — Мне придется быть непроницаемым и холодно-любезным, иначе мы тут до утра проторчим. Подними меня.
От него так разило перегаром, что мне вовсе не улыбалось к нему прикасаться. Однако я хотел узнать, как вызывать свет, поэтому я наклонился и взял его за мокрую куртку. Это старику не понравилось. Он сказал: «Отпусти немедленно!» — и пополз назад.
— Вы ж сами просили! — сказал я. Он меня уже достал.
— Ничего я не просил! — отрезал старик. — Я просто стремился разрешить стоящую перед нами проблему, попросив тебя взять мой колдовской огонек. Если ты сумеешь его поддерживать, когда он окажется у тебя, значит, ты фактически зажжешь его сам. Ну, давай. Бери его. Он тебя не укусит, а я без труда смогу зажечь еще.
Я не был уверен, что он имеет в виду именно это, однако же я осторожно подошел к нему и попытался взять язычок пламени в ладони. На ощупь он оказался почти никакой. Может быть, чуть-чуть теплый, и все. Я выпрямился, держа его в руках, очень довольный. Но тут огонек начал затухать и шипеть.
— Нет-нет! — воскликнул старик. — Не обращай на него внимания! Быстро подумай о чем-нибудь другом!
Он всполз по скале и как-то ухитрился встать на ноги. Потом щелкнул пальцами, и на ладони его высохшей старческой руки возник новый голубой огонек.
— Видел? А теперь смени тему.
— Э-э… — сказал я, стараясь не глядеть на голубую искорку, которую держал в руках, — вы сказали, что здесь нужно встретить троих, которые нуждаются в помощи. Получается, что вы у меня первый?
— Разумеется, нет! — сказал старик. — Я ни в чем не нуждаюсь, я хочу только выбраться отсюда, и ты у меня третий, так что теперь я могу уйти.
— А кого вы встретили до меня? — поинтересовался я.
— Козу, — сказал он. — Я не шучу! Она заблудилась, понимаешь ли. А потом мне повстречалась несносная девчонка, которая сказала, что прячется от своей близни-систре-ца — в смысле, сестры-близнеца, — и она хотела только, чтобы я ее не выдавал.
— А для козы вы что сделали? — спросил я.
— А что можно сделать для козы? Кажется, развернул и дал пинка под зад, — ответил старик. — По правде говоря, мне все это помнится несколько смутно, но я точно знаю, что ни одна из них не доставила мне столько хлопот, сколько ты. Ну что, получается?
Я наконец-то решился взглянуть на свои руки. Там осторожно мерцал огонек величиной примерно с пламя от спички. Я попытался сделать его побольше, но ничего не вышло.
— Вроде да… — ответил я.
Старик оттолкнулся от скалы и неверными шагами подошел посмотреть. От спиртных паров в его дыхании огонек сразу вырос вдвое, честное слово!
— Да-да, теперь все в порядке, — сказал старик. — Мне тут больше торчать незачем. Прости, я ухожу в далекий путь, не вздумай с горя в речке утонуть!
И он снова заревел песню без мелодии, пошатываясь в такт. Я думал, он пройдет прямиком сквозь скалу напротив, но там обнаружилось отверстие, которого я прежде не заметил. Старик нырнул в него — отверстие окрасилось серебристо-голубым от света колдовского огонька, — распевая во всю глотку.
— Ученик пошел по его стопам, — гремело среди скал. — Пламенем дышало слово, что оставил святой! А я бы сказал — да ну его к черту, это слово…
Я хихикнул и еще раз взглянул на свой огонек. Он к этому времени вполне уютно угнездился на мне и, казалось, совсем не возражал, когда я пересадил его на левую руку, чтобы правая осталась свободной. Я еще немного подождал, чтобы окончательно убедиться, что он не потухнет, и зашагал по тропе дальше.
Теперь стало гораздо лучше. Насколько же легче идти, когда все видно! Я шел вперед довольно быстро. Потом перестал моросить дождь и снова послышались звуки. Я поднял огонек повыше, туда, откуда они доносились, и увидел, что там ничего нет. Это все нарочно сделано, чтобы пугать людей. И я уверенно зашагал дальше и даже принялся насвистывать на ходу — тем более что у меня-то со слухом получше, чем у того старого пьяницы. Огоньку это, похоже, понравилось. Он сделался побольше. После этого я начал относиться к нему менее трепетно и принялся с ним играть: стал перемещать его вдоль руки, а потом через ухо пересадил к себе на макушку. На макушке он горел куда ярче. Мне пришло в голову, что я, наверное, могу заставить его соскользнуть в воздух и плыть перед собой, но этого я сделать не решился: вдруг потеряю? Я оставил его на голове, чтобы обе руки были свободны. Я даже сунул руки в карманы, чтобы их согреть, и размашисто зашагал вперед, громко насвистывая.
Свернув за угол, я встретил своего первого человека.
Она стояла лицом ко мне, но вовсе не на тропе. Она стояла в бледном пятне света, и за спиной у нее виднелся какой-то пейзаж. Это был просто кусок какого-то другого места. Он не освещал скалы вокруг или землю перед ней. Она была моей ровесницей или, может, чуть помладше, и… ну, знаете, у каждого есть свое представление об идеальной девчонке. Так вот, это была моя идеальная девчонка. Темные вьющиеся волосы, развевающиеся на ветру, которого я не чувствовал, и большие — очень большие! — сине-зеленые глаза с чудесными ресницами. Лицо у нее было худое, и сама она была худенькая. Я еще, помнится, обратил внимание, что она в поношенном сером вязаном свитере и в брюках, туго обтягивающих ноги ниже колена, но прежде всего я заметил, что она куда красивее, чем я ожидал от своей идеальной девчонки. Но главное, она была из тех девочек, которые выглядят так, словно они просто выросли, так же естественно, как… как дерево какое-нибудь… или… или родник… Словно она просто возникла. Мне всегда нравились такие девчонки, даже если они старше меня. Они в моем вкусе.
Я немного замедлил шаг и подошел к ней не торопясь. Оказавшись достаточно близко, я увидел, что она держит в руке неряшливый букетик. Эти цветы явно были собраны не ради красоты. Большая часть из них была мне незнакома, но я разглядел, что одно из растений — высокое, с бесформенными желтыми цветами, растущими ярусами вдоль стебля, и мохнатыми листьями. Я обратил на него внимание, потому что, когда я подошел, с него свалилась гусеница.
К тому времени я был достаточно близко, чтобы разглядеть в пятне света, в котором стояла девчонка, что она находится на холме, почти на самой вершине. У нее за спиной простирались голубые дали. А ближе, но за спиной у девчонки, на самой вершине холма, я увидел мальчишку — гораздо моложе ее. Он сидел вроде как ссутулившись, так что мне было видно только его спину. Он не шелохнулся, не заговорил — он, похоже, вообще не видел, что я здесь.
А вот она видела. Она смотрела, как я подхожу к ней. Она перевела взгляд на огонек у меня на макушке.
— Ага, хорошо, — сказала она. — Ты волшебник. Мне был нужен именно волшебник.
— Вообще-то я не волшебник, — возразил я. Все было так странно, что я не стеснялся и не испытывал неловкости, хотя, если бы я встретил ее в любом другом месте, я бы ужасно засмущался. — Я только учусь.
— Ну, может, это и ничего, — сказала она. — Я просила кого-нибудь, кто может помочь, значит, ты наверняка сумеешь сделать все, что надо. Как твое имя?
— Никотодес, — ответил я. Почему-то казалось важным сказать ей мое настоящее имя. — Или просто Ник.
— А я — Арианрод, — сказала она. — Тоже ничего себе имечко, не хуже твоего. Но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались «Родди».
Я хотел сказать, что «Арианрод» звучит куда красивее, чем «Родди», но мне показалось… ну, я не знаю… что ее это расстроит. Или, скорее, что нам нужно поговорить о других вещах. Так что я решил перейти к делу и спросил:
— А какая помощь тебе нужна?
Девчонка озабоченно нахмурилась. Теперь, когда я вспоминаю наш разговор, я вижу, что она все время была очень озабочена.
— В этом-то и проблема, — сказала она. — Я не знаю, чем ты можешь помочь. Дело выглядит почти безнадежным. Видимо, всей нашей стране грозит серьезная опасность, и кажется, никто этого не знает, кроме меня. Ну и…
Она указала себе за спину, на мальчика.
— Ну и Грундун, конечно. Похоже, что сэр Джеймс сумел каким-то образом прибрать к рукам мерлина. Или же мерлин сам обратился к злу. И Сибилла тут тоже замешана. В смысле, я понимаю, что мерлин новичок, совсем молодой и довольно слабый…
— Погоди-ка! — сказал я. — Ведь Мерлин — это из времен короля Артура. Старик с длинной белой бородой. Его заточила в темнице дева по имени Нем… то ли Немезида, то ли как-то еще…
— Так это когда было! — перебила девочка. — Длинная белая борода была у многих мерлинов. А этот молодой. Его только что назначили.
— Нет, Немуэ! — сказал я. — Деву звали Немуэ. Ты хочешь сказать, что Мерлин был не один?
— Не один, разумеется! — с раздражением ответила девочка. — Это ведь официальная должность. Мерлин правит магией, подобно тому как король правит страной. Только сейчас похоже на то, что нынешний мерлин пытается править и страной тоже. Или сэр Джеймс пытается, а мерлина он каким-то образом прибрал к рукам. Сэр Джеймс — действительно гнусная личность, но король этого всегда как будто не замечал, а теперь этот тип заставил и короля, и принца плясать под его дудку.
— Ладно, — сказал я. На самом деле я был просто не в состоянии во всем этом разобраться. — Так ты хочешь, чтобы я пришел и уладил все дела в вашей стране?
Я услышал себя со стороны, как я это говорю спокойным, небрежным тоном, и сказал себе: «Ник, кого ты обманываешь? Кончится тем, что этот их мерлин вместе с сэром Как-его-там просто надерут тебе задницу!» Но то, что я думал, не имело значения. Старый пьяница объяснил мне здешние правила. Чтобы отсюда выбраться, надо помочь Родди. Так что я протянул руку и вроде как толкнул пятно света вокруг девочки. Но нащупал лишь твердую скалу — в том самом месте, где я видел ее букетик. Почему-то меня это совершенно не удивило.
— Извини, не получается, — сказал я. Родди вздохнула.
— Этого я и боялась. А когда ты сюда доберешься?
— Хм… — сказал я. — А ты где?
Она, похоже, удивилась, что я этого не знаю.
— Как — где? На Островах Блаженных, разумеется. Так как ты думаешь, сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться сюда? Дело срочное!
— Мне сперва надо помочь еще двум людям, — сказал я. — Потом я спрошу у Романова, что надо делать, и сразу к вам. Это все, что я могу обещать.
Девочка осталась не особо довольна, но, по всей видимости, ни я, ни она больше ничего поделать не могли.
— Ну, значит, до скорой встречи, — сказала она.
— До скорого! — согласился я.
Потом свернул в сторону и протиснулся мимо ее пятна света. Выглядело это странно. Эта штука была как плоский диск с Родди внутри. Когда я очутился сбоку от нее, все, что я мог видеть, — это изогнутую полоску дневного света. А когда я миновал эту полоску, все исчезло. Я оглянулся назад — ничего. Я даже нарочно вернулся на то место, где стоял, но там теперь были только черные скалы.
— Ну и ладно! — сказал я.
До сих пор не знаю, какое чувство было сильнее: разочарование или облегчение. Здорово было бы встретиться с Родди по-настоящему, во плоти. Но если бы это случилось, мне пришлось бы разбираться с магией и политикой в месте, про которое я ни фига не знаю, и этого мне совсем не хотелось. Так что я пошел дальше, гадая, что теперь: счесть это неудачей и попытаться найти еще троих, кому надо помочь, или я все-таки по-настоящему согласился помочь Род-ди и обещание тоже считается? «Быть может, — с надеждой подумал я, — это то самое, что мне предстоит сделать в будущем и чего не хотел допустить тот, кто послал Романова». Может быть, я могу подождать, пока не вырасту, и тогда уже отправлюсь на эти Острова Блаженных и там со всем разберусь. Родди к тому времени вырастет — и на мой вкус, это будет очень хорошо. Я вроде как улыбнулся себе и решил, что, пожалуй, я все-таки действительно пообещал ей помочь и это, наверное, считается, надо только отложить это обещание на несколько лет, и все будет прекрасно.
Думаю, размечтавшись, я сделался рассеянным. Я так задумался, что едва не прошел мимо того места, где тропа разветвлялась на две.
Сделав еще пару шагов, я мысленно прокрутил в голове то, что только что видел: огонек на моей голове осветил большой выступ скалы, по обе стороны от которого шла тропа. Я остановился. Отступил на пару шагов. И да, действительно: вот выступ скалы и вот развилка. Я просто пошел по левой тропе, не заметив развилки. Мне показалось, что Романов шел именно сюда. Но теперь, когда я стоял у развилки, я вроде как знал, что он проходил по обеим тропам, и сравнительно недавно.
Поскольку я не думал, что даже Романов способен находиться в двух местах одновременно, я решил так, что он сперва прошел по одной тропе, а потом по другой, и, стало быть, мне нужна та, где он проходил во второй раз. Но определить, по которой тропе он проходил позднее, я не мог. Я стоял и колебался. И в конце концов решил, что сразу пошел по левой тропе, потому что интуитивно знал, что именно она мне нужна. Так что я пошел по левой.
Это оказалось воистину колоссальной ошибкой.
Часть 5
РОДДИ
Глава 1
На следующее утро, после того как Грундо налопался яичницы с беконом — ну, я от него почти не отставала: бекон был замечательный, — Ольвен принесла нам два небольших, но тяжелых заплечных мешка, набитых бутербродами. Будь я одна, я попросила бы отложить половину. Их было ужасно много! А так я заглянула внутрь, увидела бутерброды, нарезанные из нескольких буханок, вспомнила про Грундо и еще усомнилась, хватит ли этого.
Потом пришел дедушка с картой и стал показывать, как идти.
— Место, куда вам надо, — говорил он, — это разрушенная деревня, где люди жили еще в доисторические времена. Вы ее узнаете по небольшому леску внизу, у речки. Они ходили туда купаться. Сама деревня — на голой площадке у самой вершины холма. Развалины домов видны довольно отчетливо. Обязательно обойдите их все!
Он отдал карту Грундо и ушел в кабинет заниматься своей таинственной работой.
Мы отправились в дорогу, как и велел дед, прямо от парадных дверей. Нам пришлось пройти мимо впадины, которой заканчивалась долина, ведущая к усадьбе. Поднимаясь по серой дороге, змеящейся по зеленому склону горы, мы заглянули в долину. Она уходила в голубовато-зеленую даль, и никакого жилья нигде видно не было.
— Интересно знать, откуда являются его прихожане! — заметил Грундо.
— Из-под земли, очевидно, — ответила я.
От этой шутки нас обоих почему-то мороз подрал по коже, и мы после этого долго шли молча. Был жаркий голубой день, и даже на вершинах гор, куда привела нас карта, ветра почти не было — один из тех дней, когда горизонт окутан дымкой, так что далей не видно. Даже зеленых и бурых пиков, медленно плывущих мимо, и то было почти не разглядеть. А голубовато-черная линия горизонта угадывалась, но с трудом. Вдобавок солнце припекало все сильнее.
— Папа, должно быть, забыл вернуть облака на место, — сказала я.
Меня это несколько озадачило: папа обычно очень аккуратен и никогда не забывает сделать все как было. Я знала, что король хотел, чтобы погода оставалась хорошей, но уже должны были появиться признаки того, что папа мало-помалу возвращает погоду в прежнее состояние: всякие там мелкие облачка, порывы ветра и прочее.
— Король, наверное, заказал волну жары до того, как встретится с Пендрагоном, — ответил Грундо.
Он с головой ушел в изучение карты. Она была не такая, как обычные карты, а походила скорее на мелкий рисунок гор и холмов. Леса были изображены в виде маленьких деревьев, а болота — в виде заводей, поросших тростником. Мне в ней было проще разобраться, чем в обыкновенной карте, но Грундо не переставал ворчать.
— Ну как можно найти путь по картинке? — твердил он. На то, чтобы добраться до места, у нас ушло все утро — а может, и больше. Мы брели наискосок через холмы, где над нами нависали темные заросли дрока, полыхающие желтыми цветами, которые благоухали ванилью. Мы шли мимо утесов, поднимались по длинным склонам среди сосен, пахнущих пряно и печально. Единственным настоящим приключением стало болото, испещренное темными озерцами, где из-под каждой кочки, на которую мы наступали, клубами, точно дым из костра, вылетала мошкара. Грундо устал от мошкары и пошел напрямик через лужок, поросший мягкой изумрудной травкой. Оказалось, что изумрудная травка росла на зыбучей трясине. Грундо потерял оба ботинка. Нам пришлось добираться до них ползком, мы ржали, как сумасшедшие, и выбрались из болота, перемазавшись черным как уголь илом. Ил высох на солнце и принялся отваливаться кусками. К тому времени, как мы дошли до места, мы уже почти облезли до нормального состояния.
— Да, действительно ни с чем не спутаешь, — сказал Грундо, глядя наверх.
Это было похоже на причудливый сад, по которому распределены груды тщательно собранных камней. Среди камней проросли молодые рябинки и боярышники вместе с вереском и дроком, большие кусты ивняка и черничник. А между грудами камней пестрели самые разные полевые цветы, от наперстянки, маков и тысячелистника до лютиков, вероники и крошечных фиалок. Меня особенно очаровали похожие на синие рожки цветы, которые гнездились на самых солнечных местах и среди зарослей тонких, но жилистых колокольчиков. Синий всегда был моим любимым цветом. Грундо нашел спелую чернику, сел на корточки и принялся ее собирать, а вокруг него порхали бабочки, летевшие как угодно, только не по прямой. Повсюду гудели пчелы и стрекотали кузнечики.
— Давай сперва поедим, а потом уже будем обходить деревню, — предложила я.
— Давай! — согласился Грундо. Рот у него был весь синий.
Мы присели на солнышке на ближайшую обвалившуюся стену рядом с чем-то вроде порога, куда вели вполне цивилизованные ступеньки, и слопали неимоверное количество бутербродов в мире и покое, наполненном гудением насекомых. Я сказала, что люди, которые тут когда-то жили, были, по всей видимости, очень организованными.
— Только за водой ходить было далековато, — заметил Грундо, указав на шумящий внизу лесок, откуда доносилось отдаленное журчание речки.
— Ну, если они к этому привыкли, это было не так уж важно, — сказала я.
Мне внезапно как наяву представился этот лес, изрезанный множеством тропинок, по которым со смехом бегают ребятишки, потные мужчины идут к реке купаться, а женщины бредут стирать с корзинами тряпья, болтая и препираясь между собой. Наверное, те места, где гуще всего растут бирючина и терновник — наверху, у водопада, — были… вроде как тайными. Не знаю, было так на самом деле или нет, но с Грундо я этим делиться не стала. Я просто сказала:
— Ну что ж, если ты уже налопался, займемся-ка делом.
Грундо с кряхтением поднялся, и мы пошли между домов. Все они представляли собой просто груды камней, очерчивающие круги и овалы, но было видно, что когда-то это были дома, потому что некоторые делились на комнаты и в некоторых лежали большие каменные плиты, возможно служившие когда-то столами. Или ступеньками. Мы переходили от дома к дому, окутанные дремотной жарой, вокруг нас порхали бабочки, а я все видела перед собой аккуратно построенные хижины, у которых нижняя часть стен была каменной, а верхняя тщательно оштукатурена. Окна задвигались ставнями, а круглые соломенные крыши походили на шляпы. При большинстве хижин имелись маленькие огороженные садики. Но я снова опасалась, что дала волю воображению, и Грундо об этом не говорила.
Грундо лазил повсюду, хмыкал, гадал, можно ли было в этих хижинах выпрямиться, и ворчал, какие же эти комнатки маленькие.
— А что мы должны тут найти, твой дед не говорил? — спросил он. — Клад, что ли?
К тому времени мы дошли до последнего, самого маленького дома в деревне. Это было кольцо камней всего в пару футов высотой. Оно располагалось у нижнего края деревни, чуть в стороне от других развалин. Трава внутри каменного кольца была очень зеленая даже для здешних краев, и там росло больше цветов, чем где бы то ни было. Я заметила, что внутри нет стен, разделяющих дом на комнаты, — должно быть, это была очень скромная хижина. И вдруг нас окружило целое облако бабочек. Они порхали вокруг, белые, голубые, маленькие и коричневые, большие и желтые, большие и пестрые, с оранжевой полоской по краям, почти красные — всякие, и все они кружились над развалинами хижины, пока наконец, трепеща крылышками, не опустились на желтые цветы, что росли у стены.
— Пошли за ними! — вдруг уверенно сказал Грундо. — Они от нас чего-то хотят.
Мы вошли внутрь и ступили на влажную зеленую траву. И тут произошло то, зачем мой дед и послал меня сюда. Казалось, это длилось всего миг и в то же время целое столетие — Грундо говорит, всего минуту. По его словам, я на минуту застыла и стояла, как статуя. И описать это ужасно трудно. Так много всего произошло, и все одновременно…
Первое, что я почувствовала, — это как будто кто-то огрел меня дубиной, и я ощутила ужасную боль в правом бедре. Боль была такая, что я еле стояла на ногах. А потом, по-прежнему сознавая, что стою посреди залитых солнцем руин, я очутилась в хижине, какой она была когда-то. Там было довольно темно, но все очень культурно и аккуратно расставлено, хотя большая часть вещей — ножи, горшки, миски, вязание — сложена на полу на коврике. Это потому, что женщине, лежавшей на узкой кровати, в том месте, куда опустились бабочки, было трудно вставать. Стоять и ходить ей было больно. Ей нанесли ритуальное увечье, когда ей было пятнадцать лет, потому что она была могущественной ведьмой. Очень могущественной ведьмой. Женщина приветствовала меня с жутковатой, горькой радостью. Деревенский староста размозжил ей правое бедро, чтобы получить над ней власть. Она так и не простила его за это. Она поклялась, что никогда не передаст знаний, которые обрела благодаря своим способностям, никому из этой деревни. Однако по закону ты обязан передать знания хоть кому-нибудь. И поэтому она искала сквозь века и тысячелетия подходящего человека, кому она сможет передать магию. И нашла меня.
Она передала мне свои знания.
Это был кошмар. Я получила все знания зараз, вперемешку — все, что она знала, все, что она умела, и всю ее жизнь вдобавок. Я чувствовала себя точно маленький мамин ноутбук, в который кто-то вдруг загрузил результаты биржевых торгов по всему миру за последние пятьдесят лет. Я вышла из развалин маленькой хижины, прихрамывая и пошатываясь, почти ничего не видя перед собой. Все, что я помню, — это что бабочки вдруг снялись и разлетелись во все стороны так же неожиданно, как слетелись. И еще одно, что я чувствовала, — это что у меня нестерпимо болит нога.
Наверное, Грундо ужасно перепугался. Он говорит, лицо у меня сделалось серое, а глаза — как огромные сияющие дыры. Он спросил: «С тобой все в порядке?» — негромким дрожащим голосом, каким люди говорят вместо того, чтобы завизжать. Когда я не ответила — а ответить я не могла, у меня вырвался лишь странный дребезжащий стон, — Грундо схватил меня за руку и потащил прочь из доисторической деревни. Тащить приходилось очень медленно, потому что я почти не могла идти. У меня правая нога была как будто сломана.
Мы спустились цветущим лугом к леску, через который текла река. Грундо пришлось нести обе наши сумки. Он, вероятно, гадал, как мы оба доберемся назад в усадьбу. Первое, что пришло ему в голову, — это усадить меня на землю в лесу, чтобы я пришла в себя, но у него ничего не вышло: нога болела так сильно, что не сгибалась. Так что Грундо продрался сквозь темные заросли у водопада и по камням перевел меня на тот берег. Мы поднялись на холм.
И как будто миновали незримую границу. Нога у меня прошла. Только что болела — а теперь не болит.
— Ох, слава богам! — сказала я. — А представляешь, Грундо, терпеть такую муку всю жизнь?
— Так теперь с тобой все в порядке? — спросил он с довольно безнадежным видом.
— Нет, — ответила я.
Голова у меня раскалывалась, как_ будто в нее впихнули два мозга зараз.
— Извини, — сказала я. — Мне придется прилечь и немного поспать.
И я плюхнулась на вереск и траву и буквально отрубилась.
Грундо говорит, что проспала я не меньше двух часов. Он все это время озабоченно сидел рядом, не зная, что со мной случилось, и гадая, что делать, если я так и не проснусь. Он говорит, большую часть времени казалось, будто я почти не дышу. Он сказал мне об этом очень спокойно, но думаю, ему понадобилось немало храбрости.
Пробудилась я внезапно: вот так, раз — и все. Я села. В моей голове все еще с бешеной скоростью укладывались самые разнообразные новые познания. Я увидела, что солнце уже довольно низко и вокруг нас кружит стая мошкары.
— Ну что, теперь тебе лучше? — спросил Грундо совершенно невозмутимо.
Он пытался почесать одновременно обе ноги, руку и голову, и лицо у него было неестественно розовое и потное.
— Ага, — ответила я. — Я умираю с голоду. Поесть не осталось?
Грундо принялся выгребать из сумок бутерброды, куски пирога и яблоки.
— Ну объясни наконец, что случилось-то! — взмолился он.
Энергично жуя припасы, я попыталась ему рассказать. Самое странное, что я не могла объяснить, на что было похоже произошедшее со мной. Я могла рассказать только то, что я узнала.
— Женщина, которая жила в этом доме, — говорила я, — была волшебницей, жрицей и целительницей, очень могущественной и очень талантливой. Она лучше разбиралась в магии, чем любой, с кем я когда-либо встречалась. И ей…
— Но ведь ты же с ней не встречалась! — перебил Грундо. — В этих развалинах, кроме нас, никого не было.
— Нет, встречалась, — сказала я. — Она лежала на том месте, куда сели бабочки.
Когда я это говорила, я мысленно видела ее перед собой, хотя я знала, что Грундо прав и ее там не было. Она была маленькая, худенькая, очень смуглая и довольно морщинистая, и я видела, что она считает себя старухой, хотя она была совсем не старая, моложе мамы, а маме всего тридцать два, и это еще не считалось старостью даже в те времена. Волосы у нее были черные и вьющиеся, как у меня, только длинные, лохматые и немного сальные. И она смотрела на меня с горькой радостью такими огромными темными и живыми глазами, каких я отродясь не видела. Ее сухие коричневые губы улыбались, несмотря на боль. Мне казалось, будто я знала ее много лет и месяцами разговаривала с ней. Такая она была могущественная.
— У нее были плохие зубы, — добавила я. — Вся штука в том, что ее односельчане пытались ее присвоить. Староста сломал ей ногу, чтобы она с ее способностями не ушла от них, когда ей исполнилось пятнадцать лет и она решила выйти замуж за человека из-за холма. Замуж она так и не вышла. Она еле ходила. И она ненавидела их за это. И, хотя она добросовестно выполняла свои обязанности, лечила деревенских от болезней, хранила их магией, заботилась о том, чтобы урожаи были хорошими и враги им не досаждали, она поклялась себе, что узнает о магии больше всех на свете, но никому из односельчан не скажет ни полслова о том, что она узнала. К тому же все ее помощницы все равно были тупицами, они при всем желании не были способны понять магию сложнее, чем заговаривание бородавок. Но вся беда в том, что по правилам обязательно нужно передать свои магические познания хоть кому-нибудь, иначе знание останется витать поблизости и будет губить все вокруг. И вот она училась и училась и держала все это у себя в голове, а когда она узнала достаточно много, она принялась искать в будущем человека, которому можно было бы передать эти знания. За этим дедушка Гвин меня сюда и отправил. Чтобы она могла найти меня.
— И что, ты теперь знаешь все, что знала она? — спросил Грундо.
Он говорил так недоверчиво, что я поняла: все это произвело на него глубочайшее впечатление.
— Пока нет, — ответила я.
Эти знания разворачивались в моей голове сами собой все то время, пока я говорила. У меня создалось впечатление, что я буду проникать в них все глубже и глубже до конца своей жизни.
— Понимаешь, она передала их мне все скопом, заодно со своей больной ногой. Это все в списках, как файлы в компьютере. Каждый файл обозначен своим цветком. Думаю, мне придется выучить, с каким родом магии соотносится каждый из цветков. Тогда я смогу находить их по мере необходимости. Многие из них будут просто храниться в запакованном виде, пока я их не вызову. Но некоторые я уже знаю. Первый из файлов — это пурпурная вика, и в ней содержится вся магия, что связана со временем, — то, что понадобилось ей, чтобы отыскать меня в будущем. И еще некоторые вещи, удивительно странные!
Я уставилась на эти вещи, а Грундо уставился на меня, глядя, как я гляжу в иные вселенные, на огромные, непривычные идеи, которые никогда прежде даже не приходили мне в голову. Это было все равно что заглянуть в омут.
— А почему она выбрала именно тебя? — буркнул он. Это прозвучало почти обиженно.
Грундо чувствовал, что остался не у дел.
— Думаю, мое мышление соответствует ее мышлению, — сказала я. — Это то, что она искала: не человека, а мозги. Но она была довольна, когда увидела, что я хочу только хорошего. Она собиралась вскорости умереть. Ее больная нога загноилась изнутри. А никого в деревне она магии так и не научила, я это знаю. Я практически уверена, что после ее смерти деревня долго не протянула. Но я не забыла сказать ей спасибо! Я сказала ей, что в нашем времени ее знания спасут не одну деревню.
— А что, они спасут? — оживился Грундо. — Ты теперь действительно круче мерлина?
Я призадумалась. В моей голове наверняка имелись сведения, которые позволили бы мне одолеть мерлина, но нужно было сперва узнать, что это такое и как этим пользоваться.
— Ну, если хорошенько подумать… — сказала я. — Пошли-ка обратно в усадьбу. Мне еще надо разобраться в том, что я знаю.
Мы шагали обратно под ласковым вечерним солнышком, и все это время я не переставая думала. Я обнаруживала все новые цветочные файлы, которых не заметила прежде, и в каждом из них было такое количество новых познаний, какое мне прежде и не снилось. Пару раз я слегка напугала Грундо тем, что ни с того ни с сего разразилась смехом.
В первый раз — когда осознала, насколько вся та магия, которую мы изучали при дворе, жалкая, неполная и однобокая. На самом деле магия необъятна — и все те вещи, про которые наши учителя говорили, что они ужасно сложные, на самом деле совсем простые. И наоборот.
— А-а, это хорошо! — проворчал Грундо, когда я ему про это сказала. — Я и сам всегда так думал.
Во второй раз, когда я рассмеялась, объяснять пришлось дольше.
— Ну и тетка! Почти все заголовки файлов — это сухие, колючие, ползучие растения: какой-нибудь чертополох, куманика, ворсянка… Или тот же дрок. Дрок — это большой файл. И никаких тебе нежных нарциссов, лилий, незабудок! Такая она была сухая и желчная!
— Но ведь это не злая магия? — с тревогой спросил Грундо.
— Нет, — ответила я. — Это и есть самое странное. Судя по тому, как она страдала и ненавидела, можно подумать, что она непременно должна была обратиться к черной магии, но она этого не сделала. Есть несколько дурных файлов: бирючина, тис, плющ, — но все они предназначены «только для чтения». Так, чтобы ты мог определить, что кто-то использует против тебя черную магию, и в них содержатся контрзаклинания против любых злых чар — они единственные, что можно использовать. А все остальное — просто. .. ну… чистое знание. Я не знаю, как ей это удалось, если вспомнить, какую жизнь она прожила!
У меня еще сохранились воспоминания о боли, с которой жила эта женщина, — точно длинные тупые зубы, впившиеся в ногу, — и при этом она все равно выполняла свои обязанности и следила за тем, чтобы ее магия оставалась белой. Этого было достаточно, чтобы заставить меня поклясться стать достойной ее дара и использовать его по назначению или же не использовать вовсе.
Когда мы миновали последний поворот по дороге к усадьбе, мой дед ждал нас у входа, похожий на обгорелый ствол посреди лужайки. Когда мы появились на гребне холма, он не шевельнулся — только опустил руку, из-под которой высматривал нас. Когда мы приблизились, он сказал:
— Можете не рассказывать. Я вижу, вы нашли то, за чем ходили. Чай вас ждет.
И пошел в дом, держась, как всегда, очень прямо. Когда мы входили в дом следом за ним, мне пришло в голову, что маму, должно быть, часто обижало или оскорбляло то, что он так себя ведет. А меня это обижает? Да нет, ни капельки. Просто он такой. Он уже достаточно продемонстрировал, что беспокоится о нас, тем, что ждал нас на улице. А когда он увидел, что у нас все получилось и что с нами все в порядке, то счел, что слова ни к чему: мы ведь и так все знаем. Интересно, получится ли объяснить это маме? И поверит ли она мне?
Чай был замечательный, как всегда. Я предоставила Грундо лопать от пуза и болтать с дедушкой Гвином. Сама я говорила мало. Голова у меня все еще гудела и шла кругом от всего, что в нее напихали. После чая я оставила Грундо разглядывать книжки в просторной, пахнущей сыростью гостиной и уползла спать. Кажется, я все-таки разделась. На следующее утро я проснулась в ночной рубашке. Но все, что я помню, — это что я провалилась в сон.
Глава 2
Спала я очень крепко. Почти как убитая, но не совсем без сновидения. Я все время чувствовала сквозь сон, как во мне разворачиваются новые знания. А потом, около полуночи, мне, кажется, все же что-то приснилось.
Мне снилось, будто я подняла голову с подушки, оттого что в маленькой часовне зазвонил колокол. «Надо пойти посмотреть, — сказала я себе, — только я к этому еще не привыкла — надеюсь, я все сделаю правильно». И вот, пока маленький колокол продолжал отбивать свое серебристое «динь-динь-динь», я сонно порылась в новых знаниях и использовала их для того, чтобы всплыть над кроватью и вылететь в окно. Я вроде как парила над фасадом дома. На улице было темно и ветрено, но откуда-то брался сероватый свет, позволявший разглядеть происходящее. Я видела, что сводчатые двери часовни стоят распахнутыми и из темноты туда тянутся люди в темных одеждах. Одни ехали на лошадях, другие — на каких-то еще животных самого странного вида, третьи медленно поднимались в гору пешком по двое и по трое.
На пути к часовне было еще человек пятьдесят, когда колокол издал последнее «динь-дон» и умолк. Тогда их бледные лица выжидающе обернулись в сторону дома. Из-за дома выехал мой дедушка верхом на серой кобыле. Дедушка был не в сутане, а весь в черных облегающих одеждах, только у развевающегося шелкового плаща была белая подкладка, которая четко обрисовывала его черный силуэт.
Дед заговорил с приближающимися людьми тем громовым голосом, которым он читал молитву перед трапезой.
— Меня призывают, — сказал он, — но не за добрым делом. Идемте.
Он направил серую кобылу вперед, сорвался с поросшего травой обрыва и полетел над извилистой долиной, а прочие люди потянулись за ним темной вереницей.
В какой-то момент я была совершенно уверена, что это наверняка сон, а потом так же отчетливо осознала, что мой дед — не просто волшебник. И я устремилась по воздуху следом за ними.
В течение некоторого времени это действительно было похоже на сон. Под нами проносились голубовато-черные пейзажи, вокруг вздымались горы, вились светлые дороги и поблескивающие реки, черные леса пролетали мимо и уносились назад, время от времени мелькали желтые огоньки в домах. Эти огоньки походили на россыпи или нитки драгоценных камней, и у меня было ощущение, что они и впрямь не менее драгоценны. Но мы не останавливались ни над ними, ни перед чем другим, даже перед маленьким самолетом — он пересек наш путь, пыхтя и ревя мотором, и сидящие там люди наверняка надеялись, что мы им мерещимся. И вот наконец впереди показался смутный силуэт замка на круглом холме. Тогда мы снизились, описали вокруг него большую дугу, и мой дед спустился на землю в саду за стенами.
Опускаясь, я узнала это место — в основном по упорядоченному нагромождению палаток, фургонов и автобусов у самой стены замка. То был замок Бельмонт, где остановился королевский кортеж.
Но мы направлялись не в лагерь. Мой дед бесшумно провел своих всадников через парк к темным стенам Внутреннего сада. Потом, у калитки, свернул и повел их куда быстрее вдоль стены сада, снаружи. Я почему-то знала, что эта часть меня не касается. Я парила в темном небе и смотрела, как они три раза обогнули сад по часовой стрелке, все быстрее и быстрее. Деда все время было очень хорошо видно: на светлой кобыле, в плаще, который развевался, сверкая подкладкой, — так что со второго круга стало видно, что в руках у него появилось какое-то бледное знамя или штандарт. На третьем круге у большинства следующих за ним всадников зажглись в руках бледные огоньки. Огоньки подпрыгивали и мерцали. Всадники подлетели к калитке, описали большую дугу и беззвучно поскакали вдоль стен в противоположную сторону.
Тут у меня душа ушла в пятки, потому что скакали они противосолонь. А все, что говорили нам по этому поводу придворные наставники, сводилось к тому, что это направление связано с черной магией. Однако знания в моей голове, доставшиеся мне от женщины с больной ногой, успокоили меня. Мой дед — один из немногих, кто не подчиняется этим правилам, а калитка сада не откроется ему, пока он не объедет вокруг стен еще три раза против часовой стрелки.
И действительно, когда кавалькада появилась в третий раз, калитка распахнулась и всадники не спеша въехали внутрь. Теперь они двигались уже не совсем беззвучно. Когда я спустилась вниз и присоединилась к ним, мне стало слышно, как мягко топают копыта, как поскрипывает и позвякивает сбруя, как всхрапывают кони, успокаивающиеся после долгой скачки.
Я немного обогнала их и потеряла из виду. Я не привыкла летать в бестелесном виде. В кустах у первого водоема мерцал огонек, и я предположила, что именно там и должны оказаться всадники. Но я обнаружила там только двойное кольцо зажженных свечей. Сибилла, сэр Джеймс и мерлин стояли внутри кольца в странных позах. Мерлин держал согнутые руки над головой, как будто упирался в низкий Потолок.
— Вот… вот оно наконец! — прохрипел он. Сибилла, которая, казалось, тянула на себя невидимую веревку, пропыхтела:
— Надеюсь, уже скоро! Я держу из последних сил! Сэр Джеймс ничего не сказал. Он был самым слабым магом среди них и действительно явно трудился из последних сил, выполняя свою роль. Его потное лицо и сжатые кулаки блестели в свете свечей.
Серая кобыла взошла на бугорок рядом со мной и остановилась. Мой дед сидел на ней, пристально глядя на трех заклинателей. Лицо его было неподвижно, как мрамор, и исполнено крайнего презрения.
— Я явился, — сказал он.
Все трое, стоявшие в свечном круге, расслабились и вздохнули с облегчением.
— Оно явилось! — провозгласил мерлин.
— Слава богам! — сказала Сибилла. — Однако оно не спешило!
Сэр Джеймс стоял согнувшись в три погибели и упершись руками в колени и отдувался.
— Могущественные Силы никогда не торопятся. Они для этого слишком гордые, видите ли.
При этом в сторону моего деда никто из них не смотрел. Я поняла, что они его не видят.
— Вы призвали меня, — сказал дедушка, — у вас хватило дерзости подчинить меня своей воле. Посему предупреждаю вас, что вам дозволено призвать меня лишь трижды. Долее же вы меня удерживать не сможете.
— Оно, кажется, разговаривает, — сказал мерлин, напряженно прислушиваясь. — Гневается, похоже.
— Да они всегда ворчат, эти могущественные Силы, — раздраженно вставил сэр Джеймс — Естественно, они же не привыкли подчиняться. Давай, Сибилла, говори ему, что надо делать. А то я как выжатый лимон.
Наверное, мне надо было остаться и послушать, что там собиралась сказать Сибилла. Теперь я жалею, что не сделала этого. Но мне вдруг стало так противно! Меня просто затошнило от того, что эти трое неприятных людей призвали моего дедушку, и называют его «оно», и отдают ему приказы, хотя сами его даже не видят и почти не слышат. Кроме того, с лужайки у калитки, где остались прочие всадники, доносился шум, и мне стало любопытно узнать, чем они там занимаются. И я полетела туда.
Всадники, похоже, развлекались как могли. Одни стояли, держа лошадей под уздцы, и о чем-то весело болтали между собой, другие делали нечто вроде факелов и зажигали их от своих маленьких мерцающих фонариков. Остальные старательно топтались на лужайке, стараясь оставить побольше следов. Один человек в обтягивающем черном капюшоне тяжело топал на одном месте. Другой ходил кругами по часовой стрелке, оставляя все более глубокие и темные следы и весело хихикая. Большинство остальных заставляли своих скакунов рыть копытами землю или вставать на дыбы, а один человек водил двух странных двуногих тварей взад-вперед по сырой земле у водоема, уговаривая их и посвистывая им, как конюхи делают с лошадьми. Твари шипели и хлопали крыльями, и от них исходила непривычная вонь, однако же они послушно шлепали кривыми лапами, протаптывая дорожку.
— Это виверны, — сказал дедушка.
Он спешился и подошел ко мне. Серую кобылу он вел в поводу. Его, похоже, совсем не удивило и не рассердило, что я тоже здесь.
— А остальные что делают? — спросила я.
— Оставляют следы, — хмыкнул дед. — Лгать нам не дозволено, зато мы можем навести на ложный след. Подожди здесь.
Он снял с седла кобылы белый штандарт, на удивление проворно взбежал вверх по склону у водоема, в который тоненькой струйкой стекала вода, и воткнул штандарт в мягкую землю. Древко вошло в почву на добрый фут, и штандарт остался стоять, развеваясь на ветру. Насколько мне было видно во мраке, это был шест с надетой на него продолговатой штукой, похожей на череп, вокруг которой развевались какие-то лоскуты, смахивающие на кожу.
— На твоем месте я не стал бы вглядываться слишком пристально, — предупредил дедушка, вернувшись и снова взяв кобылу под уздцы. — Я оставляю его здесь как знак и предупреждение.
И вскочил в седло так же легко и проворно, как взбежал по склону.
Но я все-таки продолжала вглядываться. Я смотрела на этот штандарт, хотя он выглядел странным и жутким. Казалось кощунством оставлять его здесь, в этом месте, наполненном мягкой, доброй магией. Но, с другой стороны, Сибилла ведь все равно уже осквернила это место, заколдовав воду. Наверное, сэр Джеймс этого заслуживал.
Пока я глазела на штандарт, вся свита моего дедушки издала громкий клич и устремилась к холму, где стояло предупреждение, вращая факелами, которые они разжигали. Казалось, будто каждый из факелов воспламеняет воздух вокруг себя. Весь холм в мгновение ока превратился в громадный ревущий костер, и в его пламенном сердце развевался штандарт. Это длилось всего несколько секунд. В эти секунды мне сделалось отчетливо видно, что это за штандарт. То был шест, на который был насажен гниющий конский череп, а поверх него — человеческий, а развевающиеся лоскуты были обрывками конской шкуры и человеческой кожи, неровными и окровавленными. Мне пришлось отвернуться.
Пока я боролась с тошнотой, на помощь мне пришли новые знания женщины с раздробленной ногой. Мой дед — не волшебник. Он — великая Сила, а великие подчиняются странным правилам. Сила и страдание идут рука об руку, кому было и знать, как не ей. И все хорошее и доброе осталось бы неполным, не имей оно другой стороны, не такой приятной.
— Хорошее и доброе! — воскликнула я вслух. — Нет, дедушка Гвин, конечно, хороший, но — добрый?!
Сейчас мне казалось, будто я никогда больше не стану разговаривать со своим дедом.
Потом я пришла в себя и увидела, что сад заполняется белым предрассветным туманом. Сэр Джеймс шагал вниз по склону холма, неся бутылку и бокал. Остальные двое шли следом, прихлебывая из своих бокалов. Жуткого штандарта, развевающегося у них за спиной, никто из них, похоже, не заметил, но следы на лужайке у ворот они разглядели прекрасно. Седая от росы трава была истоптана зелеными и бурыми отпечатками ног, копыт и когтистых трехпалых лап.
Заговорщики бросились туда и уставились на лужайку. Постояв немного, они запрыгали от радости.
— Теперь нам служит настоящая сила! — воскликнула Сибилла.
Мерлин хихикнул.
— Да, и мы можем использовать ее, чтобы подчинить себе новые!
Мне снова стало противно, и я отправилась восвояси…
Глава 3
Проснулась я у себя в кровати. В окно светило яркое солнце, а я была всерьез озабочена. Если Сибилла и ее дружки способны поработить дедушку Гвина, что же их остановит? Теперь ни на кого и ни на что нельзя положиться. Я пыталась убедить себя, что мне просто приснился странный сон, но не могла. Я была уверена, что все это случилось на самом деле.
В доказательство того, что я права, за завтраком были только мы с Грундо и стол был накрыт только на два прибора.
— А дедушки дома нет? — спросила я у Ольвен, когда та принесла вареные яйца.
— Он уехал по делам, — сказала Ольвен. — На кобыле.
Читать бесплатно другие книги:
