Однажды в Лопушках Демина Карина

Глава 8. В которой речь идет о горячей родственной любви

…почему родственники кровные? Да все просто! Давно уже из меня всю кровь выпили.

Рассуждения о семье одного достойного государственного чиновника

Бокал в руке Бестужева покрылся ледком, и прозрачный хрусталь треснул, что окончательно вывело Ярополка Всеволодовича из себя.

– Вон, – сказал он глухо, и столовая во мгновенье ока опустела.

Слуги в доме точно знали, когда не след попадаться на глаза хозяину. Вышла из-за стола старшая внучка, правда, показалось, что во взгляде её, в движениях недостает почтительности, но пускай.

Ныне не до нее.

И не до младшенькой, которая голову склонила, но отнюдь не из уважения, а чтобы усмешечку скрыть. Да уж, испортила Наташка породу. Сама-то тоже поднялась.

– Сядь, – велел Ярополк, и дочь подчинилась.

Он же бросил остатки закованного рукотворным льдом бокала на тарелку.

– Ты видела?

Наталья отвела взгляд. Стало быть, видела…

Надобно успокоиться. Дочь своенравна. С нее станется вновь уйти, сугубо из упрямства вернуться в заштатный тот городишко. Квартиру-то продавать не стала, как и отказываться от пансиона.

– Видела, – повторил Бестужев вслух.

– Это просто глупая статья. Я думаю, всему есть внятное объяснение, – Наталья разгладила салфетку. И взгляд выдержала.

…а ведь крепкая.

Упертая.

Их породы, их крови… и надо было вот ей? Ярополк ведь детей своих любит. И не обидел бы. Мужа подыскал хорошего, пусть и старше немного, но это ведь ничего страшного. Нормально, когда супруг опытнее, когда умнее, сильнее… окоротил бы Наташку.

А она…

И главное, все ведь продумала, оженилась, забеременела. А когда нашел их, знала ведь, что найдет, так и в глаза сказала, что ежели Ярополк мешаться вздумает, то пожалеет.

Сопля…

Он-то понадеялся, что сама поймет. Поживет в заштатном городишке да на магову получку, которая гроши сущие, а ведь Наташка-то к роскоши привыкла, так и вернется сама. Она же… и теперь-то вон взглядом сверлит, усмехается неприкрыто.

И когда возвращалась, то заявила, что ежели вздумает он, Ярополк, опять интриги плести, то и оставит его, немощного старика, наедине с домом да призраками.

Вся в мать.

– Женить его надо, – Бестужев вдруг окончательно успокоился. А и вправду, с чего он? Будто бы мало статеек писали. Еще одна? Пускай себе. Да и ничего-то зазорного нет.

Мальчик встретил девочку.

Красивую девочку.

Опасно красивую, и главное, что было в этой красоте что-то донельзя знакомое, а что именно – Бестужев понять не мог.

– Рано ему жениться, – возразила Наталья и подцепила полупрозрачный лист салата.

– И тебе бы замуж…

– Нет.

– Не дури, Наташка. Ты еще молодая. И мужа найду.

– В том, что найдешь, не сомневаюсь, – она пожала плечами. – У тебя уже, небось, список кандидатур заготовлен.

В том была своя правда.

– Но… нет.

– Род…

– Род и без того силен и богат. Может, конечно, мое замужество и принесет еще больше власти и богатства, но куда уж больше-то?

– Всегда есть, куда.

– Нет, папа, – она покачала головой, как показалось, печально. – Ты так ничего и не понял?

– А что я должен был понять? – получилось несколько брюзгливо, но сейчас, оставшись наедине с дочерью, Бестужев мог быть самим собой.

– Что мы не твои игрушки. Ни я, ни девочки, ни Николай… тебе, конечно, было бы удобнее, если бы мы просто делали, что сказано, но этого не будет. Мы живые, отец. И хотим остаться живыми. Людьми, а не… когда была жива мама, она хоть как-то тебя сдерживала. А теперь ты слишком уж увлекся.

Неправда.

Ярополк никогда-то ничего не делал во вред своим детям. И внукам… внуков могло бы быть и побольше. Все-таки один наследник – это рискованно, а потому…

– Николай должен жениться, – повторил Бестужев упрямо, отодвигая прочие, не самые удобные мысли. – И чем быстрее, тем лучше…

– Я слышала, ты заключил договора на девочек, – Наталья ела аккуратно, неспешно. – И когда ты собирался поставить меня в известность?

Бестужев промолчал.

– Никогда, думаю? Или после помолвки? Вот только ты не учел, что дочери мои – не те покорные барышни, которых воспитывают в высшем свете. И не примут они назначенных тобою женихов.

– А куда денутся?

– К счастью, сейчас есть куда деваться. Сильным магам всегда рады…

– Магам?

– Они обе одарены, пусть и не в Егора пошли, что, может, и к лучшему, темная сила не для женщин, но нашей родовой им досталось сполна. Так что… Перецвету приняли в Университет. Письмо пришло… уж недели две, как пришло. Только, наверное, потерялось, да?

Теперь она смотрела прямо, не скрывая того, что знает правду. Письмо? Было письмо… и про университет докладывали. Тогда-то он еще посмеялся. Где это видано, чтоб девица приличного рода на всякие университеты разменивалась.

К чему ей учеба?

– Наташка…

– Ты, кажется, не понял, папа, – Наталья умела говорить жестко. – И я повторю. Всего один раз повторю, но… надеюсь, что ты меня услышишь. Хотя бы ради мамы и Саши. Его ты уже убил. Как и Мира.

– Не вспоминай…

– Не буду. Но… что касается меня и девочек, и Николая… вздумаешь играть нами, мы уедем. Действительно уедем. Я и приезжать-то сюда не хотела, но пожалела тебя. Там, на похоронах, ты выглядел таким уставшим. Постаревшим. И я подумала, что ты действительно болен.

Болен?

Яропокл, конечно, не сказать, чтобы и здоров. В его-то возрасте здоровье – понятие весьма относительное, но и умирать в ближайшие годы он не собирается.

– Однако теперь я вижу, что ты оправился настолько, что вновь полез играть с чужими жизнями. Но я тебе не позволю. Реши здесь и сейчас, что тебе важнее. Твои амбиции или семья…

Наталья поднялась и, не дожидаясь разрешения, вышла из комнаты.

Упертая.

И не такая уж старая… сорок пять, конечно, не двадцать пять, но в нынешнем-то мире, да при нынешней медицине, могла бы родить одного-двух внучат.

– Господин, – тихий голос вывел из размышлений. Вот ведь, снова Игнатка подобрался. А главное, ступает, ирод этакий, бесшумно, хоть и знает, до чего Бестужев не любит этого. В ком бы другом и засомневался, может, подумал бы недоброе, но Игнатка верный, что пес.

В волчьей шкуре.

– Что там?

– Беломир явился. Желает побеседовать.

Явился…

Оно-то, конечно, хорошо, ибо побеседовать стоило бы… вот одарили боги детьми, будто в наказание. И силы дали, и дара, и ума… а еще упрямства да своеволия.

Бестужев поднялся.

– Где?

– В кабинет отвел.

– Наталья?

– К себе отправилась. И сердита весьма. С дочерьми беседует…

Учит, стало быть, деда не слушать. А ведь дед не желает дурного… университет этот… вот что там хорошего? Одно непотребство да обычаев попрание. И разврат. Не может не быть разврата, когда девки с парнями вместе учатся. А где разврат, там и до любови недалеко, наверняка с неподходящею особой.

И главное, ежели подумать, то на кой им эта учеба-то?

Неужто и вправду пойдут в присутствие? Работать станут…

Бестужев представил себе внучку где-нибудь на Северах, ладящую контуры плотины, и фыркнул. Дурь это все. И молодость. Все одно потом выйдет замуж, нарожает детишек и забудет про эту свою магию с карьерой вкупе. Так отчего бы сразу? И чтобы рожать от подходящего человека, который и содержать семью сможет, и о детях позаботится… нет, что бы там Наташка ни говорила, но свою кровь Ярополк не бросит.

Сын смотрел мрачно.

Сел.

Вытянул ноги… и мог бы привести себя в порядок. Волосы светлые дыбом торчат. Взгляд… нехороший, будто бы он, Ярополк, виноват в чем.

– Доброго дня, сынок, – произнес Бестужев ласково. Но Мир лишь головой мотнул, челюсть его выдвинулась, а на шее вздулась жилка.

Вспыльчивый.

Непоседливый.

Уж сколько ни пытался Ярополк обуздать натуру младшенького, а ничего-то не вышло. Надо было его в училище отправить, которое военное. Там бы, небось, сделали человека. Но следовало признать, что хорошая сия идея несколько запоздала.

– И чем обязан радости встречи? – Ярополк решил не обращать внимание на детские капризы. Он обошел стол, нежно погладил глобус, вырезанный из глыбы малахита, да украшенный мамонтовой костью.

Жена дарила.

С приговоркой, что вот он, мир, который Бестужев, с его ко власти любовью, всенепременно завоюет. Ошиблась. Мир ему без надобности, да и власть… Ярополк не любит её, но лишь понимает, что лишь тот, кто у власти, способен распоряжаться собственной жизнью.

И не собственной.

– Я звонил, – голос у Беломира был сиплым.

Пьет?

Нет, пить он не пил… маг ведь, и печать ставили полновесную, ибо нет ничего поганей пьяного мага. Но верные люди сказывали, что у себя заперся, на люди и не показывается. Сидит. То ли о любовнике своем, еще та погань, горюет, то ли в целом о жизни.

– Извини, верно, дома не было…

– И не доложили?

Доложили, конечно, уж в доме-то своем Бестужев порядки наладил.

– Запамятовал, – развел руками Ярополк. – Уж прости… дела государственные… в Думе новый проект готовят, а Его императорское Величество подумывает, как бы с британцами отношения наладить. В последнее время совсем уж тяжко стало… Америка, опять же… не разумеют они с их демократией наших устоев. Повадились нападать, обвинять в нарушении прав человека.

Беломир покивал, мол, все-то понимает.

– И все же чем обязан? Или тоже ту статейку пасквильную видел?

– Статейку?

– Про Николашку… бедовый малый, но упрям… я ему еще когда предлагал бросать дурное. Пристроил бы в министерство, а там уж человек талантливый сможет выделиться.

– Особенно с твоей-то помощью, – не удержался Беломир.

– Само собой, кого ж мне еще поддерживать, как не своих… я бы и тебя поддержал, если б ты сам не задурил.

Беломир засопел.

И ведь понимает свою вину… нет, Бестужев и тот скандал мог бы замять. Хватило бы чем заткнуть рты… и заткнул же, не вышло ведь ни словечка за пределы-то кабинету. Тогда-то он просто решил проучить сына, показать, чем его игрища обернуться способны.

– Спасибо, я как-нибудь сам разберусь.

– Вижу, разбираешься, – Бестужев произнес это почти без насмешки. Но Беломир вскинулся.

– Р-разбираюсь…

– Я ж не против, – Ярополк поднял руки. – Сам так сам… ежели помощь нужна будет, то завсегда с радостью…

– Обойдусь. Я пока… просто… пытаюсь понять… – Беломир махнул рукой.

Пытается.

Матушка ему оставила во владение и квартирку, пусть и не в Белой части города, да во вполне приличном месте. И счет у него имелся, и, сказывали, сынок услугу оказал какому-то там купчишке… и вовсе подал заявку на открытие частной лицензии.

Заявку-то пока попридержат.

Ненадолго.

Месяцок там, другой… не с Беломировым терпением столько выждать. Остынет. Бросит. Забудет дурную затею. Где это вовсе видано, чтобы Бестужевы у нуворишей на побегушках работали? То-то и оно…

– Дошел до меня один слух… не знаю, сколько в том правды… будто у Сашки семья была.

– Была, – почти не дрогнувшим голосом заверил Бестужев. – Сам ведь на свадьбе гулял. Или запамятовал?

– Не та, которая напоказ, но настоящая… женщина, которую он полюбил. И ребенок.

Сказал, вперившись взглядом в Ярополка.

И тот смутился.

Самую малость.

– Кто тебе этакую глупость поведал?

– Потемкин, – не стал отпираться Беломир. – А он врать не станет.

– Может, – руки дрогнули, и это навряд ли укрылось от сына, правда, виду поганец не подал. – Может, и не станет, да… только и правды-то… услышал что-то там, а сам не понял, что именно.

– Стало быть, ложь?

– Не знаю… была там какая-то ведьма… но я не вникал.

Беломир усмехнулся.

– А ведь врешь, – произнес он очень спокойно. – Как есть… надо же… я и вправду хорошо тебя знаю. Так что… прав Алексашка, имелась у Сашки любовь.

– Глупость это была! Дурь…

– Любовь.

– Одно другому не мешает…

– Рассказывай, – и прозвучало это непривычно жестко, будто… будто разом вдруг повзрослел младшенький, бедовый, бестолковый… а взял и… и выглянул из глаз его зверь Бестужевской породы.

…а ведь и он служил.

Сбежал, поганец, и подался туда, где у Бестужевых власти нет. Настолько нет, что даже узнать, чем занимался-то он, не вышло. А сам Беломир, возвернувшись, не больно-то рассказывать желал.

Загулял.

Заколобродил… бестолочь.

– Рассказывать особо нечего. Незадолго до… явился ко мне. От как ты. Сказал, что больше не желает поддерживать видимость брака. Что ничего-то у него с женой нет и быть не может. Они чужие друг другу люди, и потому-то ему развод нужен. Я уж его и так совестил, и этак… какой развод? Турбины нам бы оскорбления не простили. Да, всякое случается, но вид-то держать надо.

– Вид, – протянул Беломир и головой тряхнул. – Вид, значит…

– Он и с Катериной договорился. Она тоже согласная была. Получила бы дом в свое владение, содержание он бы ей положил… она там тоже чего-то хотела… изучать. Вот что за придурь у современных баб, а? Через одну в науку лезут, будто медом им там намазано…

– Ты запретил?

– Конечно! У меня… между прочим, если знать хочешь, врагов у нас и без того довольно. Вон, при дворе спят и видят, как бы меня от места Советника отрешить да на покой отправить.

– И поэтому ты запретил?

– И поэтому, и… и ладно бы, если бы просто развод! Тут бы, конечно, поторговаться, но можно было бы… да, тем паче детей ему Катерина так и не родила. А стало быть, причина веская. Это еще Турбины приняли бы. И женитьбу новую тоже, но если с подходящею женщиной.