Нож сновидений Джордан Роберт
Терава, ростом не уступавшая мужчинам-айильцам, поправила темную шаль, что сопровождалось звоном и стуком браслетов из золота и драгоценной поделочной кости, и взглянула на Галину – так голубоглазый сокол смотрит на мышь. Ее ожерелья, тоже золотые и костяные, казались незамысловатыми по сравнению с вычурными украшениями Севанны, а темные шерстяные юбки и блуза из алгода – тусклыми, однако из них двоих больший страх Фэйли внушала Терава, а не Севанна. Севанна может наказать за оплошность, но Тераве ничего не стоит убить Фэйли просто потому, что ей вдруг этого захотелось. И она наверняка так и сделает, если Фэйли попытается сбежать и ее поймают.
– Пока у нее на лице остается хоть крошечная царапина, ее телу суждено сносить побои. Я не трогала ее лицо, так что у тебя есть возможность наказывать ее за другие проступки.
Галина задрожала. Слезы потекли у нее по щекам.
Фэйли отвела взгляд. Слишком больно смотреть. Даже если удастся заполучить из палатки Теравы жезл, станет ли Айз Седай хорошим помощником в побеге? Судя по всему, ее дух окончательно сломлен. Тяжело признать, но пленникам приходится смотреть на вещи с практической стороны. Не предаст ли ее Галина, чтобы купить себе избавление от побоев? Она угрожала выдать Фэйли, если той не удастся добыть жезл. Это Севанна будет рада заполучить жену Перрина Айбара, однако Галина уже совсем отчаялась и готова на что угодно. Фэйли молилась, чтобы у женщины нашлись силы вынести все это. Конечно же, девушка и сама вынашивала мысли о побеге, на случай если Галина не сдержит обещание взять ее с собой, когда вырвется отсюда, но все же будет гораздо безопаснее и проще, если той все-таки удастся исполнить обещанное. О Свет, ну почему Перрин еще не здесь? Нет! Нужно сосредоточиться.
– Ну, так она не особо производит впечатление, – пробормотала Севанна, теперь хмуро поглядывая на вино в кубке. – Даже кольцо не делает ее похожей на Айз Седай.
Она раздраженно покачала головой. По каким-то непонятным для Фэйли причинам Севанне нужно было, чтобы все знали, что Галина – Айз Седай. Видимо, она считала, что это делает ей честь.
– И почему ты так рано, Терава? Я даже еще не поела. Хочешь вина?
– Воды, – отрезала Терава. – Рано? Солнце уже почти поднялось над горизонтом. Я перекусила до того, как оно встало. Скоро, Севанна, ты станешь такой же ленивой и изнеженной, как мокроземцы.
Лузара, полногрудая доманийка-гай’шайн, резво взяла серебряный кувшин с водой и наполнила кубок. Севанну, видимо, забавляло то, что Хранительницы Мудрости упорно пили только воду, но тем не менее требуемое всегда было наготове. Лишний раз оскорблять их не хотелось даже Севанне. Меднокожая доманийка зрелых лет раньше была купчихой, но даже несколько серебристых нитей в черных волосах до плеч не спасли ее от плена. Она была изумительно красива, а Севанна собирала все дорогое, стильное и красивое, будь это какая-то вещь – или гай’шайн, и она попросту забирала себе, что ей хотелось, пусть даже если это принадлежало кому-то другому. Недовольства в таких случаях редко кто высказывал, ведь гай’шайн было так много. Лузара присела в грациозном реверансе и с поклоном протянула поднос Тераве, восседавшей на подушке. Все это она сделала именно так, как было предписано, но по пути к своему месту у стены она улыбнулась Фэйли. И что самое плохое, улыбка была заговорщицкой.
Фэйли подавила вздох. В последний раз ей досталось как раз за вздох в неподходящий момент. Лузара была одной из тех, кто за последние две недели дал ей клятву верности. После Аравин Фэйли старалась выбирать осторожно, но отказать тому, кто хотел принести ей клятву, – значит породить возможного предателя, так что теперь у нее было весьма внушительное число сторонников, правда в большинстве их она не была уверена. Теперь девушка начала думать, что на Лузару можно положиться или что, по крайней мере, доманийка не предаст ее осознанно, но женщина воспринимала ее планы побега как детскую игру, словно им ничего не будет, если они проиграют. Судя по всему, и торговлю она тоже воспринимала именно так и, не задумываясь, зарабатывала и теряла состояние за состоянием. Но в случае проигрыша у Фэйли не будет возможности начать все сначала. Ни у нее, ни у Аллиандре, ни у Майгдин. Ни у Лузары. Тех гай’шайн Севанны, что предприняли попытку к бегству, держали в цепях, когда им не нужно было исполнять какие-то поручения или прислуживать хозяйке.
Терава сделала глоток воды, затем поставила кубок подле себя на цветастый ковер и устремила на Севанну стальной взор:
– Хранительницы Мудрости считают, что нам давно настало время отправиться на северо-восток. В тамошних горах найдутся долины, которые нетрудно оборонять, и добраться до них мы сумеем меньше чем за две недели, пусть даже из-за гай’шайн не будем передвигаться достаточно быстро. Эта же местность открыта со всех сторон, и отряды в набеги за съестными припасами нам приходится отправлять все дальше и дальше.
Зеленые глаза Севанны встретили этот взгляд не моргая. Вряд ли самой Фэйли удалось бы проделать то же самое. Севанну очень раздражало, когда Хранительницы Мудрости встречались без нее, и нередко она потом срывала злость на своих гай’шайн, однако сейчас она улыбнулась и отпила вина, а потом ответила собеседнице невозмутимым тоном, словно бы разъясняла какому-нибудь тугодуму то, что он никак не в состоянии уразуметь.
– Здесь плодородная почва. И у нас есть их семена, которые мы не преминем присовокупить к своим. А кто знает, насколько плодородна почва в горах? Благодаря набегам у нас есть крупный рогатый скот, а еще овцы и козы. Здесь отличные пастбища. А что известно о пастбищах в тех горах, а, Терава? Здесь у нас воды больше, чем когда-либо было у любого клана. А знаешь ли ты, где в горах есть вода? А что касается защиты, кто осмелится напасть на нас? Эти мокроземцы бегут от наших копий.
– Не все, – сухо заметила Терава. – Кое-кто вполне способен на танец копий. И что, если Ранд ал’Тор пошлет какой-нибудь другой клан против нас? Мы узнаем об этом, только когда услышим сигналы боевых рогов. – Вдруг она тоже улыбнулась, но улыбка коснулась лишь губ, глаза остались серьезными. – Ходят слухи, что ты хочешь позволить Ранду ал’Тору взять тебя в плен и стать его гай’шайн, чтобы у тебя появилась возможность соблазнить его и женить на себе. Забавная мысль, согласна?
Фэйли невольно вздрогнула. Безумное намерение Севанны выйти замуж за ал’Тора – нужно действительно быть безумцем, чтобы поверить, что ей это удастся! – именно оно может заставить Галину предать Фэйли. Если айилка не знает, что Перрин связан с ал’Тором, то Галина может рассказать ей об этом. И расскажет, если Фэйли не удастся добраться до этого проклятого жезла. Тогда Севанна приложит все усилия, чтобы не дать Фэйли сбежать. А значит, ее непременно закуют в цепи – точно так же, как и в случае неудачного побега.
Севанне эта мысль вовсе не показалась такой уж забавной. Ее глаза заблестели, она подалась вперед, так что вырезу платья стало крайне сложно справляться с формами обладательницы.
– Кто это сказал? Кто?
Терава взяла кубок и сделала еще глоток воды. Поняв, что ответа не дождаться, Севанна откинулась назад и привела в порядок платье. Ее глаза продолжали сверкать, словно искусно отполированные изумруды, в ее тоне не было ничего обыденного. Слова жгли не хуже глаз.
– Я выйду замуж за Ранда ал’Тора, Терава. Он был почти у меня в руках, но ты и прочие Хранительницы Мудрости помешали мне. Я выйду за него замуж, объединю кланы и завоюю все мокрые земли!
Терава презрительно усмехнулась поверх кубка:
– Куладин был Кар’а’карном, Севанна. Я пока не нашла Хранительниц Мудрости, которые разрешили ему отправиться в Руидин, но я найду их. Ранд ал’Тор – творение Айз Седай. Они сообщили ему, что нужно сказать в Алкайр Дал. Черный день настал, когда он узнал и раскрыл тайны, которые дозволено знать лишь тем немногим, кто способен вынести их бремя. Будь благодарна, что большинство считает, что он солгал. Ах, я и забыла. Ты же никогда не была в Руидине. Ты сама ему не поверила.
В палатку начали входить гай’шайн. Их белые одеяния были влажными от дождя, все придерживали подол на уровне коленей, пока не оказывались внутри. На каждом были золотые ошейник и пояс. Их мягкие белые сапожки, зашнурованные белыми шнурками, оставляли на коврах грязные следы. Позже, когда черные подтеки высохнут, им придется вычистить ковры, но даже чуточку испачканное одеяние сулило хорошую порку. Севанна желала, чтобы одежда тех гай’шайн, что окружают ее, была непогрешимо-белой. Ни одна из айилок не обратила внимания на прибывших.
По-видимому, слова Теравы застали Севанну врасплох.
– Какая разница, кто дал Куладину разрешение? Не важно, – заявила она и, не получив ответа, взмахнула рукой, словно отгоняла муху. – Куладин мертв. А у Ранда ал’Тора есть знаки, как бы там он их ни заполучил. Я выйду за него замуж и буду его использовать. Если Айз Седай в состоянии контролировать его – а я видела, что они управляются с ним, как с ребенком, – значит и я смогу. С кое-какой помощью с твоей стороны. И ты мне поможешь. Согласись, что объединение кланов – достойная цель, и разве не важно, как она будет достигнута? Однажды ты уже признала это. – В ее голосе слышалась если не прямая угроза, то явственный намек на нее. – Мы, Шайдо, в одно мгновение станем самым могущественным кланом.
Сняв капюшоны, вновь пришедшие гай’шайн безмолвно выстроились вдоль стен палатки. Девять мужчин и три женщины, одной из которых была Майгдин. На лице златовласой женщины застыло мрачное выражение, оно воцарилось там с того самого дня, когда Терава обнаружила ее в палатке Хранительниц Мудрости. Что бы Терава там с ней ни сделала, с тех пор Майгдин только лишь твердит, что убьет свою мучительницу. И иногда стонет во сне.
Терава оставила свои мысли об объединении кланов при себе.
– Слишком многое говорит за то, что нам не стоит здесь задерживаться. Многие вожди септов каждое утро нажимают на красные диски на своих нар’баха. Советую тебе прислушаться к мнению Хранительниц.
Нар’баха? Это означает «коробка дураков» или что-то в этом роде. Что же это такое на самом деле? Байн и Чиад продолжают рассказывать ей об обычаях Айил, когда находят время, но об этом они никогда не упоминали. Майгдин остановилась рядом с Лузарой. Стройный кайриэнец из дворянской семьи, по имени Дойрманес, поравнялся с Фэйли. Он был молод и очень красив, но беспрестанно нервно покусывал губу. Если он узнает об обетах верности, его придется убить. Она была уверена, чуть что – он сразу побежит к Севанне.
– Мы остаемся здесь, – зло заявила Севанна, метнув кубок на пол, отчего по ковру растеклось винное пятно. – Я говорю от имени вождя клана, и я свое слово сказала!
– Сказала, – спокойно согласилась Терава. – Бендуин, вождь септа Зеленая Соль, получил разрешение отправиться в Руидин. Он ушел пять дней назад в сопровождении двадцати своих алгай’д’сисвай и четырех Хранительниц Мудрости, которые станут свидетельницами.
И лишь только тогда, когда все гай’шайн до единого выстроились рядом с теми, кто уже находился в палатке, Фэйли и остальные смогли надеть капюшоны и начать гуськом двигаться к выходу, приподнимая подол одеяния до колен. Она даже слегка покраснела, оттого что приходится выставлять ноги вот так, напоказ.
– Он хочет занять мое место, а мне не удосужились ничего сказать?
– Не твое, Севанна. Куладина. Как его вдова, ты вправе говорить за вождя клана, но только до тех пор, пока новый вождь клана не вернется из Руидина. Но ты – не вождь клана.
Фэйли шагнула под холодную, серую утреннюю морось, и опустившийся входной клапан палатки отрезал ответ Севанны на последнюю реплику. Что же все-таки происходит между этими двумя женщинами? Иногда, как, например, этим утром, они казались непримиримыми противниками, но в остальное время они были заговорщицами, которые поневоле связаны чем-то таким, что не дает покоя ни той ни другой. Или же именно то, что им приходится быть заодно, и заставляет их чувствовать себя не в своей тарелке. Что ж, пока не очень понятно, как знание этого поможет ей с побегом, так что, наверное, это вообще не важно. Но заинтриговавшая Фэйли загадка никак не выходила у нее из головы.
У входа в палатку стояла группа из шести Дев Копья – вуали опущены на грудь, за спиной виднеются копья, прикрепленные к чехлам луков. Байн и Чиад скептически относились к тому, что Севанна использует Дев для своего почетного караула – в то время как она сама никогда не была Девой Копья – и для охраны своей палатки, причем воительниц всегда было не меньше шести и дежурили они и днем и ночью. И обе также считали странным и достойным презрения, что Девы Шайдо позволяют ей это. Тот факт, что ты вождь клана или тот, кто говорит за него, не дает тебе права пользоваться тем, что положено лишь людям наиболее выдающимся и благородным. Руки шести Дев быстро двигались, их пальцы мелькали, складываясь в различные знаки, – они беседовали на языке жестов. Фэйли заметила мелькнувший несколько раз знак, обозначающий Кар’а’карна, но увиденного было недостаточно, чтобы понять, о чем же разговаривают Девы и о ком именно – о Куладине или об ал’Торе.
О том, чтобы остаться и постараться понять, о чем шел разговор, – если получится, конечно, – речи не было. Тем более что остальные гай’шайн уже спешили прочь по грязной дороге. С другой стороны, Девы могут что-то заподозрить и тогда сами высекут ее или, что еще хуже, воспользуются при этом ее собственными шнурками. Фэйли уже доставалось от Дев за «нахальный взгляд» и больше не хотелось. Особенно потому, что наказание означало оказаться прилюдно обнаженной. И то, что она – гай’шайн Севанны, не послужит ей защитой. Любой Шайдо имеет право проучить любого гай’шайн, если сочтет, что тот ведет себя неподобающим образом. Это может сделать даже ребенок, если его отрядили наблюдать за работой гай’шайн. Ну а с другой стороны, холодный дождь, каким бы мелким он ни был, скоро насквозь промочит ее шерстяное одеяние. До палатки недалеко, около четверти мили, но наверняка на пути ее еще не раз остановят.
Повернувшись спиной к большой алой палатке, девушка зевнула. Очень хотелось завернуться в одеяла и проспать пару часов. Тем более что вечером будет много работы. Правда, она не знала, какая это будет работа. Было бы гораздо проще, если бы Севанна распределила, кто, что и когда делает, но ей, видимо, нравилось выбирать имена в случайном порядке, причем всегда – в последнюю минуту. Так что планировать что-либо крайне сложно, не говоря уже о побеге.
Высокий шатер Севанны окружали разномастные палатки: низкие и темные айильские, островерхие и обычные, палатки всех возможных размеров и цветов. Между ними пролегала паутина «улиц», где размокшая земля теперь превратилась в реки грязи. Так как палаток у Шайдо не хватало, они прихватывали все, что им только попадалось по дороге. Ныне вокруг Малдена расположились лагерем четырнадцать септов – сто тысяч Шайдо и столько же гай’шайн, а кроме того, ходят слухи, что в ближайшие дни должны прибыть еще два септа – Морай и Белый Утес. Не считая детишек, игравших и возившихся среди грязи с собаками, навстречу ей попадались люди в перепачканных белых одеждах, тащившие корзины и объемистые мешки. Многие женщины не спешили – они бежали. У Фэйли было подозрение, что, за исключением мастеров кузнечного дела, Шайдо вообще редко утруждают себя какой-либо работой, разве что со скуки. При таком количестве гай’шайн найти себе работу – уже работа. Теперь не только Севанна может позволить себе нежиться в ванне и наслаждаться тем, как гай’шайн трут ей спину. Конечно, ни одна из Хранительниц Мудрости не зашла еще так далеко, но кое-кто уже считал зазорным пройти два лишних шага и поднять что-то, если под рукой всегда есть гай’шайн, который сделает это.
Фэйли уже почти дошла до части лагеря, отведенной гай’шайн, – прямо под серыми стенами Малдена, – когда заметила Хранительницу Мудрости, которая уверенной походкой направлялась к ней, накинув свою темную шаль на голову, чтобы защитить волосы от дождя. Фэйли не стала останавливаться, а лишь слегка согнула колени. Суроволицая Мейра не наводила такой страх, как Терава, но тоже не давала спуску и, помимо этого, была ниже Фэйли. Тонкие губы Хранительницы вообще превращались в ниточку, если ей доводилось встречать женщину выше себя. Казалось бы, вести о том, что сюда скоро прибудет ее септ, Белый Утес, должны были порадовать женщину, но, судя по всему, никакого эффекта новость не оказала.
– Так, значит, ты просто медленно плетешься, – заметила Мейра, когда Фэйли подошла ближе. Ее сапфировый взгляд был тверже алмаза. – Я оставила Риэль слушать остальных, потому что побоялась, что какой-нибудь пьяный идиот затащит тебя к себе в палатку.
Женщина огляделась, словно бы в поисках того самого идиота, который вознамерился так поступить.
– Никто ко мне не приставал, Хранительница Мудрости, – быстро ответила Фэйли.
За последнюю пару недель несколько попыток было со стороны пьяных и не очень, но Ролан всегда оказывался в нужном месте в нужное время. Могучему Мера’дин дважды пришлось драться за нее, и один раз он убил нападавшего. Фэйли ожидала, что это повлечет за собой кучу последствий и проблем, но Хранительницы Мудрости сочли, что схватка была честной, и, по словам Ролана, ее имя даже не упоминалось. Несмотря на утверждения Байн и Чиад, что подобные посягательства идут вразрез со всеми обычаями, насилие постоянно угрожало женщинам-гай’шайн. Фэйли была уверена, что Аллиандре изнасиловали по крайней мере один раз, прежде чем она с Майгдин обзавелись парой Мера’дин, которые теперь, словно тени, следуют за ними. Ролан отрицал, что просил своих собратьев помочь ее людям, заявив, что парням было просто нечего делать и они искали, чем бы заняться.
– Простите мою медлительность.
– Не лебези. Я не Терава. Я не стану тебя бить только потому, что мне это нравится. – Слова были произнесены безжалостным тоном, достойным палача. Может, Мейра и не бьет людей ради удовольствия, но Фэйли не понаслышке знала, что у этой Хранительницы тяжелая рука. – А теперь расскажи мне, что Севанна говорила и делала. Быть может, эта вода, падающая с неба, и чудо, но торчать под ней довольно противно.
Подчиниться приказу было совсем несложно. Севанна ночью не просыпалась, а когда она встала, то все ее разговоры свелись к выбору платья и украшений, особенно украшений. Изначально ее шкатулка для драгоценностей служила в качестве сундука для одежды, но теперь ее под самую крышку заполняла груда ювелирных шедевров, которым позавидовала бы любая королева. Прежде чем вообще что-то надеть, Севанна долго примеряла различные сочетания ожерелий и колец и изучала свое отражение в высоком зеркале, оправленном в позолоченную раму. Это смущало всех. Особенно Фэйли.
Она как раз дошла до появления Теравы с Галиной, когда все перед ее взором пошло рябью. Ее саму трясло! И это не плод воображения! Синие глаза Мейры расширились от изумления: она тоже это почувствовала! Волна ряби накатила снова, на этот раз мощнее. В ужасе Фэйли выпрямилась и отпустила подол платья. Мир задрожал в третий раз, еще сильнее, дрожь словно пронизывала ее, и Фэйли почувствовала, что еще немного – и она сольется с ветром или просто растворится в туманной дымке.
Тяжело дыша, девушка ждала четвертого удара, понимая, что на этот раз погибнет все, включая ее саму. А когда ничего не произошло, она облегченно выдохнула, освобождая каждую клеточку легких от воздуха.
– Что это было, Хранительница Мудрости? Что?
Мейра коснулась рукой своего запястья и, по-видимому, слегка удивилась, что ее пальцы не прошли сквозь кость и плоть.
– Я… понятия не имею, – медленно произнесла она. Встряхнувшись, Мейра продолжила: – Иди по своим делам, девочка.
Хранительница Мудрости подобрала юбки и, миновав Фэйли, почти бегом припустила прочь, разбрызгивая грязь в разные стороны.
Детей на улицах видно больше не было, но из палаток слышались плач и всхлипывания. Брошенные собаки скулили и дрожали, поджав хвост. Люди вокруг ощупывали себя, ощупывали друг друга, не обращая внимания на принадлежность к Шайдо или к гай’шайн. Фэйли обхватила себя руками. Конечно, она не бесплотна. Ей просто показалось, будто бы она превращается в туман. Конечно. Приподняв юбку – и так уже придется застирывать, – девушка сделала несколько шагов. А потом побежала, уже не заботясь о том, сколько грязи окажется на ней и на остальных. Она отлично понимала, что от очередной волны этой ряби сбежать не удастся. Но она все равно бежала и бежала, не жалея ног.
Палатки гай’шайн широким кольцом окружали высокую гранитную стену Малдена. Как и во внешней части лагеря, они представляли собой пеструю картину, но большинство из них были маленькими. В островерхой палатке Фэйли на ночлег с трудом умещались две, но, вопреки всему, там жила она и еще три – Аллиандре, Майгдин и бывшая кайриэнская дворянка Дайрайне, одна из тех, кто добивался благосклонности Севанны, докладывая ей то, что делают другие гай’шайн. Это все усложняло, но убить эту женщину – тоже не выход, тем более что сама Фэйли была против таких мер. По крайней мере, до тех пор, пока Дайрайне не станет реальной угрозой. Женщины спали, тесно прижавшись друг к другу, словно новорожденные щенки, и радуясь, что тепло человеческого тела так согревает в холодные ночи.
Когда Фэйли, согнувшись, влезла в палатку, внутри царил полумрак. Свечей и масла для ламп не хватало, так что эти ценные ресурсы предпочитали не растрачивать на гай’шайн. На одеялах лицом вниз лежала Аллиандре, шею ее стягивал ошейник, а исполосованные бедра накрывала тряпка, пропитанная травяным настоем. По крайней мере, Хранительницы Мудрости выдавали свои лечебные травы не только Шайдо, но и гай’шайн. Аллиандре не сделала ничего плохого, но вчера Севанна назвала ее имя в числе тех пяти, кто ей менее всего угодил в этот день. Не в пример многим во время наказания Аллиандре держалась достойно, – Дойрманес начинал судорожно всхлипывать еще до того, как его клали кверху задом на сундук, – но ей доставалось чуть ли не раз в три-четыре дня. Быть королевой – не значит уметь прислуживать королеве. Но на Майгдин выбор падал едва ли не чаще, а она была пусть и не самой умелой, но все же горничной знатной леди. Сама Фэйли попала в число ежедневно наказываемых всего один-единственный раз.
Судя по тому, что Аллиандре даже не попыталась прикрыться, а просто приподнялась на локтях, ее дух уже дал трещину. И все же она расчесала свои длинные волосы. Если бы она этого не сделала, Фэйли бы поняла, что для женщины все потеряно.
– А вы не ощутили… только что… нечто странное, миледи? – спросила Аллиандре, и в ее дрожащем голосе чувствовался страх.
– Почувствовала, – подтвердила Фэйли, стоя ссутулившись у шеста, поддерживавшего крышу палатки. – Не знаю, что это было. И Мейра тоже не знает. Сомневаюсь, что это известно хоть кому-то из Хранительниц Мудрости. Но это «странное» не причинило нам никакого вреда. – Конечно же не причинило. Конечно же нет. – И это никоим образом не влияет на наши планы.
Зевая, девушка расстегнула золотой пояс и бросила его на одеяла, а потом взялась за подол верхнего платья, чтобы снять его через голову.
Аллиандре опустила голову на руки и тихонько заплакала:
– Нам никогда не сбежать. И меня вечером снова накажут. Я знаю. Всю оставшуюся жизнь меня будут бить каждый день.
Вздохнув, Фэйли оставила в покое подол платья, опустилась на колени рядом со своей подданной и погладила ее по голове. Будь ты по положению выше или ниже, ответственности от этого не меньше.
– Временами я тоже этого боюсь, – тихо призналась она. – Но я не позволяю этим страхам завладеть мною полностью. Я обязательно сбегу. Мы обязательно сбежим. Аллиандре, нужно быть храброй. Я знаю, ты именно такая. Я знаю, что ты разобралась с Масимой и сохранила мужество и силу духа. И ты сумеешь взять себя в руки и сейчас, если постараешься.
Качнулся клапан входа, и в образовавшемся проеме появилась голова Аравин. Полная женщина не блистала красотой, но, как подозревала Фэйли, была из дворян, хотя никогда этого не утверждала. Несмотря на полумрак, Фэйли удалось разглядеть, что на лице пришедшей сияла улыбка. На Аравин тоже были ошейник и пояс Севанны.
– Миледи, Элвон и его сын хотят с вами поговорить.
– Им придется подождать пару минут, – сказала Фэйли.
Аллиандре больше не плакала, но продолжала лежать тихо и неподвижно.
– Миледи, не думаю, что вам следует это откладывать.
У Фэйли перехватило дыхание. Неужели? На это даже страшно надеяться.
– Я возьму себя в руки, – произнесла Аллиандре, поднимая голову, чтобы посмотреть на Аравин. – Если у Элвона то, что я надеюсь, – я не сдамся, даже если Севанна станет меня допрашивать.
Схватив пояс – если ее увидят за пределами палатки без пояса и ошейника, последующее наказание едва ли будет уступать тому, которое полагается за попытку побега, – Фэйли выскочила наружу. Морось почти прекратилась, превратившись во влажный туман, но пока лучше надеть капюшон. Влажный воздух все равно пробирает до костей.
Элвон, коренастый мужчина, уступал в росте своему сыну – долговязому парнишке Тэрилу. На обоих были забрызганные грязью белые одеяния из парусины. Тэрилу, старшему сыну Элвона, было только четырнадцать, но Шайдо не поверили ему, поскольку ростом он был со среднего жителя Амадиции. Фэйли с самого начала прониклась к Элвону доверием. О нем и его сыне среди гай’шайн ходили легенды. Три раза они сбегали, и каждый раз Шайдо оказывалось все труднее и труднее отыскать их и вернуть. И, несмотря на ужесточающееся с каждым разом наказание, в тот день, когда они поклялись ей в верности, они уже начали планировать, как предпринять четвертую попытку вернуться к своей семье. Фэйли никогда не видела, чтобы они улыбались, но сегодня улыбка озаряла и обветренное лицо Элвона, и скуластую физиономию Тэрила.
– Что у вас? – спросила Фэйли, торопливо застегивая пояс вокруг талии. Ей казалось, что еще чуть-чуть – и сердце выскочит из ее груди.
– Это все мой Тэрил, миледи, – сказал Элвон. Лесоруб говорил с сильным акцентом, так что его было сложно понять. – Он просто шел мимо, понимаете, и никого вокруг не было, ни души, поэтому он изловчился… Тэрил, покажи леди, что там у тебя.
Паренек застенчиво залез в рукав – туда, где в этих одеяниях обычно пришивают карманы, – и извлек гладкий белый жезл, сработанный из чего-то, что по виду напоминало поделочную кость. Он был в фут длиной и с запястье Фэйли толщиной.
Оглядевшись вокруг – не видит ли кто, и, по счастью, никого, кроме них, на улице не было, – Фэйли быстрым движением схватила жезл и спрятала его в рукав, чтобы там опустить в карман. Жезл туда идеально помещался, но сейчас Фэйли держала заветный предмет в руке и не хотела отпускать. На ощупь он был гладким, словно стеклянным, и ощутимо прохладным, холоднее утреннего воздуха. Наверное, это ангриал или тер’ангриал. Тогда понятно, почему он так нужен Галине. Хотя как объяснить то, почему она не забрала его сама? Ладонь, скрытая под тканью рукава, крепко сжала жезл. С этого самого момента Галина больше не угроза для них. Она – их спасение.
– Пойми, Элвон, может так получиться, что Галина не сумеет забрать тебя с сыном с собой, когда соберется уйти, – сказала Фэйли. – Она обещала взять только меня и тех, что попали в плен вместе со мной. Но я обещаю, что найду способ освободить вас и всех тех, кто поклялся мне в верности. И всех остальных тоже, если смогу, но вас – в первую очередь. Перед Светом клянусь, надеждой на спасение и перерождение, что так и сделаю.
Как это у нее получится, Фэйли понятия не имела, разве что обратиться к отцу за армией. В любом случае она исполнит обещанное.
Лесоруб собрался было сплюнуть, но потом взглянул на нее и покраснел. Он сглотнул.
– Да эта ваша Галина никому не поможет, миледи. Говорит, что она, мол, Айз Седай и все такое, но, по-моему, она просто игрушка в руках Теравы. И уж Терава-то ее ни за какие коврижки не отпустит. А так, я и сам знаю, что если мы пособим вам выбраться, то и вы нас тут не бросите. И ни к чему клятвы и всякие такие штуки. Вы же сказали, что вам нужен этот жезл, если кто-нибудь может по-тихому его заграбастать, ну вот Тэрилу и свезло. И все тут.
– Я хочу на волю, – вдруг вставил Тэрил, – но если хоть кто-то все же удерет, так, значит, мы их и побили, считай.
Парнишка сам удивился, что заговорил, отчего его щеки зажглись ярким румянцем. Отец окинул сына хмурым взглядом, а потом задумчиво кивнул.
– Хорошо сказано, – ласково похвалила мальчика Фэйли. – Но я дала клятву и выполню ее. Вы с отцом…
Она оборвала фразу, потому что Аравин, глядя через плечо девушки, предупреждающе коснулась рукой ее запястья. Радость на лице женщины сменилась испугом.
Повернув голову, Фэйли увидела Ролана, стоящего у ее палатки. Он был на две добрых ладони выше Перрина. Шею его охватывала привычная шуфа, с которой на широкую грудь мужчины свисала черная вуаль. Лицо его было мокрым от дождя, а влажные короткие рыжие волосы, завившись колечками, прилипли к голове. Сколько он уже тут стоит? Недолго, потому что тогда Аравин заметила бы айильца раньше. Сложно спрятаться за такой крошечной палаткой. Элвон и его сын расправили плечи, словно бы собираясь наброситься на рослого Мера’дин. Плохая мысль. Мышам не пристало нападать на котов, сказал бы Перрин.
– Возвращайтесь к своим делам, Элвон, – быстро приказала она. – И ты, Аравин, тоже. Идите сейчас же.
У Аравин и Элвона хватило сообразительности пропустить часть с прощальными поклонами и, бросив опасливый взгляд на Ролана, двинуться прочь, но Тэрил уже поднял руку, чтобы коснуться костяшками пальцев лба. Однако в последний момент мальчишка сообразил, что продолжать не стоит. Густо покраснев, он стремглав бросился вслед за отцом.
Ролан вышел из-за палатки и замер перед Фэйли. Странно, в руке он держал букетик желтых и голубых полевых цветов. Фэйли никак не могла отделаться от мыслей о жезле, который прятала в рукаве. Где же его укрыть? Если Терава обнаружит, что его нет, она перевернет весь лагерь.
– Нужно быть осторожней, Фэйли Башир, – улыбнулся Ролан, глядя на нее сверху вниз. Аллиандре не считала его особо привлекательным, но Фэйли была с ней не согласна. Эти голубые глаза и улыбка делали его почти что красивым. – То, что ты затеваешь, опасно, и меня может не оказаться рядом, чтобы опять защитить тебя.
– Опасно? – Внутри у Фэйли все похолодело. – Что ты имеешь в виду? Куда ты собираешься?
От одной мысли о том, что она может лишиться его защиты, в животе появлялся нехороший ком. Мало кому из женщин-мокроземок удалось избежать приставаний Шайдо. Без него…
– Некоторые из нас подумывают вернуться в Трехкратную землю. – Его улыбка потухла. – Мы не можем идти за лже-Кар’а’карном и к тому же мокроземцем. Быть может, нам будет позволено прожить жизнь в наших холдах. Мы раздумываем над этим. Мы много времени провели вдали от дома, и от этих Шайдо нас уже тошнит.
Она найдет способ решить проблему, когда он уйдет. Она должна. Любой ценой.
– Так что опасного в том, что я делаю? – Фэйли приложила все усилия, чтобы голос прозвучал как можно более непринужденно, но это оказалось непросто. О Свет, что же ей без него делать?
– Эти Шайдо слепы даже тогда, когда трезвы, Фэйли Башир, – спокойно ответил он. Сняв с нее капюшон, он воткнул один из цветков ей в волосы над левым ухом. – А мы, Мера’дин, используем глаза, чтобы видеть. – Еще один цветок занял место над правым ухом. – В последнее время у тебя появилось много новых друзей, и ты собираешься бежать вместе с ними. Смелый план, но опасный.
– И ты расскажешь это Хранительницам Мудрости? Или Севанне? – Удивительно, что ей удалось произнести эти слова таким спокойным тоном. Желудок, судя по всему, решил завязаться в узел.
– Зачем мне это? – спросил Ролан, пристраивая очередной цветок. – Джорадин подумывает забрать с собой в Трехкратную землю Ласиль Алдорвин, пусть даже она из древоубийц. Он думает, что ему удастся убедить ее положить свадебный венок к его ногам.
Ласиль обрела для себя защитника, забравшись в постель к тому Мера’дин, который сделал ее гай’шайн, а Аррела сделала то же самое с одной из Дев, что взяли ее в плен, но Фэйли сильно сомневалась, что план Джорадина увенчается успехом. Обе женщины нацелились на побег, словно острия стрел, наложенных на натянутую тетиву.
– И теперь я думаю, что мог бы взять тебя с собой, если мы все-таки решим уйти.
Фэйли взглянула на него. Капли влаги почти насквозь промочили ее волосы.
– В Пустыню? Ролан, я люблю своего мужа. Я тебе это уже говорила. Это правда.
– Я знаю, – ответил айилец, продолжая украшать ее цветами. – Но сейчас ты носишь белое одеяние, а то, что случилось с тобой, когда ты ходила в белом, подлежит забвению, когда ты его снимешь. И твоему мужу не в чем будет тебя винить. Кроме того, если ты отправишься со мной, в первом же попавшемся по пути городе мокроземцев я отпущу тебя на свободу. Мне вообще не следовало делать тебя гай’шайн. А в этом ошейнике и поясе столько золота, что оно позволит тебе благополучно вернуться в объятия мужа.
От изумления Фэйли раскрыла рот. Через секунду она обнаружила, что ее кулак врезался в широкую грудь обидчика. Гай’шайн строжайшим образом запрещено совершать насильственные действия, но мужчина лишь заулыбался еще шире.
– Ты!.. – Она снова ударила его, на этот раз сильнее. Она просто колотила его. – Ты!.. Мне даже нужного слова не придумать! Ты заставил меня поверить, что ты оставишь меня на растерзание этим Шайдо, хотя на самом деле предлагаешь помочь мне сбежать?
Ему наконец удалось поймать ее кулак и спрятать его в мощной ладони.
– Если мы уйдем, Фэйли Башир, – рассмеялся он. Он еще и смеется! – Это еще не решено. В любом случае, зачем мужчине сразу давать женщине понять, что он готов ради нее на все?
И снова неожиданно для себя она одновременно расплакалась и засмеялась, так что ей даже пришлось опереться на Ролана, чтобы не упасть. Проклятое айильское чувство юмора!
– Ты прекрасна с цветами в волосах, Фэйли Башир, – прошептал он, добавляя в ее локоны новый цветок. – И без них тоже. И сейчас ты все еще в белом.
О Свет! Жезл теперь у нее – он холодит ей руку, – но до тех пор, пока Терава не позволит Галине свободно ходить по лагерю, способа его передать не представится, и нет гарантии, что женщина не выдаст ее из отчаяния. Ролан предлагает ей спасение, если Мера’дин решат-таки уйти, но он не прекратит попытки завлечь ее к себе в постель до тех пор, пока на ней белое одеяние. А если Мера’дин предпочтут остаться, не выдаст ли кто-нибудь из них ее план побега? Если верить словам Ролана, они все знают! Надежда и опасность, все так запутанно. Вот такой клубок.
Как выяснилось позже, Фэйли оказалась абсолютно права насчет реакции Теравы на исчезновение жезла. Перед полуднем всех гай’шайн согнали на открытое место и заставили раздеться догола. Изо всех сил стараясь прикрыть себя руками, Фэйли стояла среди других женщин, одетых в золотые ошейники и пояса Севанны, – всем было приказано немедленно надеть их на голое тело. Они стояли группой, пытаясь сохранить осколки скромности, пока Шайдо перерывали палатки гай’шайн, выкидывая нехитрый скарб наружу и втаптывая все в грязь. Фэйли оставалось лишь думать о том месте в городе, где она спрятала жезл, и молиться. Надежда и опасность – как же распутать этот клубок?
Глава 6
Шест и «лезвие»
Вообще-то, Мэт и не думал, что Люка покинет Джурадор, проведя в нем лишь один день, – обнесенный каменной стеной город жил за счет добычи соли и был весьма богат, а Люка любил, когда деньги сами идут к нему в руки. Поэтому он не сильно расстроился, узнав, что «Грандиозное странствующее представление и Величайшая выставка чудес и диковин Валана Люка» остается здесь еще по крайней мере дня на два. Сильно расстраиваться он действительно не стал, а только понадеялся, что удача от него не отвернется или же ему поможет то, что он – та’верен. Правда, на его памяти то, что он – та’верен, никогда не приводило ни к чему хорошему.
– Очереди на вход уже почти такие же, как вчера в самый пик, – радостно размахивал руками Люка.
Ранним утром, на следующий день после смерти Ринны, они сидели в огромном, ярко раскрашенном фургоне Люка. Высокий мужчина по-хозяйски расположился на позолоченном стуле, стоявшем рядом с узким столом – настоящим столом, окруженным табуретками, которые сейчас были задвинуты под столешницу. В остальных же фургонах нечто наподобие стола крепилось к потолку на веревках, а есть приходилось, сидя на кроватях. Люка еще не вырядился в одну из своих кричаще-ярких курток, но страстная жестикуляция привлекала к нему внимание ничуть не хуже. В углу фургона Лателле, его жена, готовила на завтрак кашу на маленьком очаге, сложенном из кирпичей, и в воздухе резко пахло специями. Женщина все свои блюда щедро приправляла специями, так что на вкус Мэта они получались несъедобными, но Люка заглатывал все, что она перед ним ставила, причем так, будто никогда не ел ничего вкуснее. У него, наверное, луженый язык.
– Я жду, что сегодня посетителей придет вдвое больше, а может, и втрое. И завтра тоже. Посмотреть все зараз не успеешь, а здешние могут позволить себе прийти дважды. Это все молва, Коутон. Молва. Она приносит поболее, чем ночные цветы Алудры. Все так хорошо складывается, что я прямо чувствую себя та’вереном. Поток посетителей, и с каждым разом все больше и больше. Вот что делает охранная грамота, выданная верховной леди. – Люка резко замолчал, слегка смутившись, будто бы только что вспомнил, что имя Мэта на этой грамоте не указано.
– Будь ты и правда та’вереном, тебе это могло бы и не понравиться, – пробурчал Мэт, отчего Люка неодобрительно покосился на него.
Мэт засунул палец под черный шелковый шарф, который скрывал шрам от петли у него на шее, и ослабил его. Ему вдруг показалось, что ткань слишком давит. Всю ночь ему не давали покоя гнетущие сны, в которых он видел трупы, плывущие вниз по реке, а проснулся Мэт оттого, что в голове крутились игральные кости. А это всегда плохой знак. Теперь же казалось, что они прямо-таки подпрыгивают, норовя расколоть череп изнутри.
– Я могу заплатить тебе столько, сколько ты заработаешь, устраивая представления в каждой деревушке по дороге отсюда до самого Лугарда. И не важно, сколько зевак ты при этом соберешь. Это помимо того, что я тебе обещал за то, что ты взялся доставить нас в Лугард.
Если не останавливаться на каждом перекрестке, чтобы дать представление, они на три четверти сократят время, которое им потребуется, чтобы добраться до Лугарда. И еще больше они сэкономят, если Мэту удастся убедить Люка проводить в дороге целый день, а не полдня, как они это делают сейчас.
Судя по всему, Люка идея понравилась, потому что он задумчиво закивал. Но потом он вдруг покачал головой и с напускной печалью на лице развел руками:
– И что же это получится – странствующая труппа, которая никогда не дает представлений? Очень подозрительно. У меня есть грамота, и верховная леди замолвит за меня словечко, да и вы сами не хотите навлечь на нас орду шончан. Пусть уж все идет как есть. Целее будете.
Этот скряга вовсе не заботится о треклятой безопасности Мэта Коутона, он просто думает, что его треклятые представления принесут больше, чем Мэт заплатит! Кроме того, ему очень нравится быть в центре внимания, он не меньше любого из своих артистов жаждет покрасоваться перед публикой, слава для него не хуже денег. Кое-кто из труппы поговаривал о том, чем займется в старости, когда покончит с выступлениями. Но только не Люка. Он будет продолжать до тех пор, пока замертво не упадет посреди представления. И устроит так, что это увидит максимальное количество зрителей.
– Еда готова, Валан, – нежно пропела Лателле, обернув полотенцем и снимая с огня чугунный котелок, который и поставила на толстую тканую салфетку на столе.
Два места уже были накрыты: тарелки, покрытые белой глазурью, и серебряные ложки. Люка всегда будет есть с серебряных ложек, даже если остальные станут довольствоваться оловянными, металлическими или даже деревянными. Суровая укротительница медведей – колючий взгляд, поджатые губы – выглядела непривычно в длинном белом переднике, надетом поверх синего, расшитого блестками платья. Наверняка, когда Лателле хмурилась, бедные мишки мечтали, чтобы поблизости оказалось дерево, на которое можно залезть и спрятаться в его кроне. Но, как ни странно, она порхала вокруг мужа, чтобы обеспечить ему всяческие удобства.
– Вы позавтракаете с нами, мастер Коутон?
В этом вопросе не было и намека на приглашение, скорее даже наоборот. Женщина даже не повернулась к посудному шкафу, где стояли тарелки.
Мэт отвесил ей любезный поклон, отчего хозяйка помрачнела еще больше. Он никогда не переходил с этой женщиной за грань вежливого общения, но почему-то все равно ей не нравился.
– Благодарю за сердечное приглашение, госпожа Люка, но нет.
Она что-то проворчала. Вот и будь потом вежливым. Он нахлобучил шляпу с плоскими полями и ретировался. Игральные кости все так же гремели в голове.
Большой фургон Люка, сверкающий синим и красным, украшенный золотыми звездами и кометами, не говоря уже о всевозможных фазах луны, нарисованных серебряной краской, стоял в самом центре лагеря, как можно дальше от вонючих клеток с животными и коновязей. Его окружали фургоны поменьше – эдакие домики на колесах, по большей части без окон, выкрашенные в один цвет и без вычурных украшений, как у Люка, – а также палатки из синей, красной, зеленой и иногда полосатой ткани, не уступающие по размерам целым домам. Солнце уже поднялось над горизонтом на высоту собственного диска, по небу плыли брызги белых облаков. Вокруг, играя с обручем и гоняя мяч, бегали дети, а артисты разминались перед утренним выступлением. Женщины и мужчины скручивались и растягивались, многие уже были одеты в яркие костюмы и платья, усыпанные сверкающими блестками. При виде четверки акробатов в тонких штанах, стянутых на щиколотках, и в полупрозрачных блузах, оставлявших мало простора для воображения, Мэт вздрогнул. Двое из них стояли на голове на одеялах, расстеленных на земле возле их красной палатки, а еще двое заплели свои тела в такие узлы, которые, на взгляд Мэта, вряд ли можно распутать. У них позвоночники, наверное, из проволоки! Силач Петра стоял с обнаженным торсом у своей палатки, где жил вместе с женой, и разогревал мышцы, поднимая одной рукой такие тяжести, которые Мэту вряд ли удастся приподнять двумя. Предплечья мужчины могли потягаться по толщине с ногами Мэта. И с такой-то нагрузкой Петра и не думал потеть! Собачки Кларин рядком стояли у палатки в ожидании дрессировщицы и виляли хвостиками. В отличие от медведей Лателле собачки выступали на ура только ради улыбки этой пухленькой добродушной женщины.
Когда в голове крутились и стучали игральные кости, Мэт всегда старался найти себе тихое местечко, где едва ли может что-то случиться, и сидеть там, пока проклятое верчение не прекратится. Но сейчас, несмотря на то что можно было постоять и полюбоваться акробатками, часть которых была одета не менее символически, чем та четверка по-змеиному гибких мужчин, он предпочел пройтись полмили до Джурадора, внимательно рассматривая всех, кто попадался ему на широкой, утрамбованной до каменной твердости глинистой дороге. Он надеялся кое-что приобрести.
Люди же все подходили и пристраивались в конец длинной очереди, ожидавшей за прочной веревкой, натянутой вдоль высокой парусиновой стены балагана. Лишь немногие из женщин могли похвастаться платьем, отделанным богатой вышивкой, и мало у кого из мужчин короткая куртка хоть как-то была украшена шитьем. Мимо тащилось несколько фермерских телег с высокими колесами, влекомые лошадью или волом. Среди раскинувшегося на невысоких холмах за городком леса ветряных мельниц – они приводили в действие насосы, выкачивающие соляной раствор, – и вдоль длинных поддонов для выпаривания двигались фигурки людей. Мэт подходил к городским воротам, когда из них с грохотом выехал купеческий караван – двадцать крытых парусиной фургонов, запряженных шестерками лошадей, и сама купчиха, в ярко-зеленом плаще, сидела на козлах головного фургона, рядом с возницей. Стая ворон, пролетая мимо, прокаркала над головой, отчего у Мэта по спине пробежали мурашки, но сегодня никто не собирался растворяться прямо у него на глазах, и, насколько он видел, длинные тени стелились вслед за всеми прохожими. Призраки умерших сегодня по дороге тоже не встречались, хотя Мэт был убежден, что именно их он видел накануне.
Разгуливающие мертвецы явно не предвещают ничего хорошего. Судя по всему, они имеют какое-то отношение к Тармон Гай’дон и Ранду. Цвета в голове слились в пестрый вихрь, и на мгновение перед его внутренним взором предстали Ранд и Мин, стоящие у широкой кровати. Они целовались. Мэт споткнулся и чуть не упал. На них ничего не было! Надо будет поосторожнее думать о Ранде… Цвета вновь закружились и на миг сложились в новый образ. Мэт снова споткнулся. Подглядывать за поцелуями – это еще цветочки, есть кое-что и похуже. Надо быть осторожнее со своими мыслями, намного осторожнее! О Свет!
У окованных железом ворот, опираясь на алебарды, стояли двое стражников. Они, облаченные в белые нагрудники и белые же шлемы с гребнями из конского волоса, с подозрением оглядели Мэта. Возможно, они решили, что он пьян. Приветственный кивок ничуть не изменил выражения их суровых лиц. С тем же успехом он мог напиться прямо здесь, у них на глазах. Впрочем, стражники не стали перегораживать ему путь, а только проводили взглядом. От пьяных одни неприятности, особенно от тех, кто в такую рань уже успел налакаться, но подвыпивший господин в приличном, без особых украшений, но хорошо скроенном и из добротного шелка камзоле, из рукавов которого выглядывает тонкое кружево, – совсем другое дело.
Даже в этот ранний час на вымощенных камнем улицах Джурадора стоял гул и гомон: торговцы вразнос расхаживали с подносами или стояли у ручных тележек, на которых были разложены товары; лавочники, установив возле своих магазинчиков небольшие лотки и пристроившись теперь за ними, громко расхваливали качество того, что предлагали на продажу; бочары молотками набивали обручи на бочки для перевозки соли. Стук ткацких станков, за которыми сидели плетельщики ковров, практически заглушал редкие удары кузнечных молотов, не говоря уже о звуках флейт, барабанов и цимбал, доносившихся из таверн и постоялых дворов. Это обычная сутолока и суматоха города, где полно домов, лавок, гостиниц и еще больше стоявших вплотную к ним таверн и конюшен, – города, выстроенного в камне и увенчанного красной черепицей. Джурадор – город солидный, основательный. И привычный к воровству. Большинство окон нижних этажей закрывали прочные кованые решетки или железные ставни. Такими же были окна и на верхних этажах домов зажиточных горожан, – несомненно, большинство из них занимались торговлей солью. Музыка, льющаяся из таверн и гостиниц, захлестнула Мэта. Там, внутри, наверняка играют в кости. Он чуть ли не всеми клеточками тела чувствовал, как заветные кубики катятся по столу. Слишком давно он уже не держал в руках игральных костей, вместо этого прислушиваясь к их грохотанию в своей голове, но сегодня утром он пришел не играть.
Он еще не завтракал и поэтому направился к морщинистой женщине, на шее которой висел на ремне переносной лоток и которая выкрикивала: «Мясные пирожки, из лучшей в Алтаре говядины!» Мэт поверил ей на слово и вручил запрошенные медяки. На фермах, что встречались в окрестностях Джурадора, крупного рогатого скота не наблюдалось, попадались только овцы и козы, но, наверное, лучше особо не выспрашивать, чем же начинены пирожки, купленные на улице любого города. Наверное, на каких-нибудь фермах неподалеку все-таки есть коровы. Наверное. Тем не менее пирожок оказался вкусным и на удивление еще горячим. Перекидывая его с ладони на ладонь, с жадностью откусывая и вытирая жир и мясной сок с подбородка, Мэт зашагал по людной улице дальше.
Он старался пробираться сквозь толпу осторожно, ни на кого не натыкаясь. Алтарцы слывут раздражительными и вспыльчивыми типами. В этом городе можно почти точно угадать статус горожанина по количеству вышивки на платье или плаще. Чем больше – тем выше по положению ее обладатель. Так что незачем подходить ближе, чтобы рассмотреть, сшита одежда из шелка или из шерсти. Кроме того, дамы побогаче предпочитали прятать свои смуглые скулы за полупрозрачными вуалями, которые крепились к высоким нарядным гребням, украшавшим тщательно уложенные кольцами косы. Но и у мужчин, и у женщин – не важно, торговцы ли они солью или простые лавочники и лоточники, – на поясе висели длинные ножи с изогнутыми клинками. И зачастую можно было заметить, как горожане поглаживают их рукояти, словно сгорая от желания броситься в драку. Мэт всегда старался избегать таких потасовок, но в подобных делах удача нередко отворачивалась от него. Видимо, это все та’верен. Игральные кости никогда не предсказывали драки. Битвы – да, но уличные побоища – никогда. Так что на всякий случай Мэт шагал действительно очень и очень аккуратно. Правда, подобная предусмотрительность вряд ли его спасет. Когда игральные кости остановятся, они остановятся – вот и все. Но рисковать нет смысла. Мэт вообще ненавидел риск. Ну, если речь не идет, конечно же, об азартных играх, и для него они вряд ли могут считаться риском.
У лавки, где продавались мечи и кинжалы, он увидел бочку, из которой во множестве торчали боевые и дорожные посохи. За товаром присматривал внушительный детина, костяшки пальцев у него оказались сбиты, а нос у него явно был не раз сломан. С поясного ремня у него, помимо неизбежного изогнутого кинжала, свисала увесистая дубинка. Грубым голосом этот колоритный персонаж возвещал, что все представленные клинки – андорской ковки. Правда, все, кто не изготавливал собственных мечей, вечно заявляли, что покупатель держит в руках работу андорских мастеров или умельцев Пограничных земель. Или иногда еще тайренских. В Тире куют отличную сталь.
К величайшему удивлению и радости Мэта, в бочке обнаружился тонкий шест, изготовленный, судя по всему, из черного тиса. Он на целый фут возвышался у Мэта над головой. Вытащив шест, он пристально рассмотрел тонкие, почти что переплетающиеся волокна древесины. Точно, черный тис, все верно. Именно такая текстура, эти переплетающиеся волокна позволяют создавать луки удивительной силы, вдвое превосходящие луки из обычной древесины. Точно сказать нельзя, пока не начнешь остругивать лишнее, но этот шест выглядит идеальным. Во имя Света, каким же образом черный тис оказался здесь, на юге Алтары? Мэт был уверен: это дерево растет только в Двуречье.
Когда появилась хозяйка лавки – холеная женщина, корсаж которой украшала вышивка в виде птиц с ярким оперением, – и принялась было нахваливать достоинства выставленных клинков, Мэт перебил ее:
– Хозяйка, сколько вы хотите за эту черную палку?
Она моргнула, удивившись, что господин в шелках и кружевах хочет приобрести боевой посох, – пусть тот и тонкий, но она, вот проклятье, была совершенно уверена, что эта проклятая штука – самый что ни на есть боевой посох! – и назвала цену, которую этот странный тип, даже не подумав торговаться, тут же заплатил. Отчего хозяйка моргнула еще раз и нахмурилась, подумав, что надо было запросить больше. Мэт и заплатил бы куда больше за составляющие двуреченского лука! Закинув необработанный шест на плечо, он отправился дальше, жадно доедая остатки пирожка и вытирая руки о полы камзола. Однако сюда Мэт пришел вовсе не ради завтрака, не ради шеста и не ради азартных игр. Его интересовали конюшни.
На извозчичьих дворах и в платных конюшнях всегда пара-тройка лошадей выставлена на продажу, а если предложить хорошую цену, хозяева продадут и тех, что отдавать не собирались. По крайней мере, так было обычно до прихода шончан. По счастью, в Джурадоре они задерживаться не стали. Мэт переходил от конюшни к конюшне, от стойла к стойлу, рассматривая гнедых и чалых, чубарых и пегих, мышастых, каурых, вороных, серых в яблоках и без, кобыл и меринов. Жеребец для его целей не подойдет. Не у всех животных, которые попадались Мэту, был поджарый живот или длинные пясти, и все же он никак не мог найти то, что искал. Наконец он зашел в узкую конюшню, зажатую между большим каменным постоялым двором с вывеской «Двенадцать соляных колодцев» и ковровой лавкой.
Мэт полагал, что от стука ткацких станков лошади станут вести себя нервно, однако все они стояли тихо, по-видимому уже привыкнув к этому звуку. Ряды стойл уходили вглубь гораздо дальше, чем он сначала предположил, но фонари, свисавшие с опорных столбов, освещали помещения, до которых не добирался дневной свет. Воздух, приправленный пылью с чердака, пах сеном, овсом и конским навозом, но отнюдь не лежалым. Три работника, вооружившись лопатами, чистили стойла. Хозяин содержал заведение в чистоте. Меньше шансов развести какую-нибудь заразу. Некоторые конюшни Мэт решительно обходил стороной, едва только ветер приносил их вонь.
К одному из столбов веревочным недоуздком была привязана черно-белая кобыла, конюх как раз подкладывал в ее стойло свежую солому. Лошадь держалась прямо, навострив уши, словно бы прислушиваясь к чему-то. Пятнадцать ладоней в холке, в меру длинная шея, глубокая грудь, что говорит о выносливости, идеальные пропорции ног – короткие пясти, правильно поставленные по отношению к путовому суставу. Плечи покатые, а высота крупа совпадает с высотой холки. Кобыла вполне могла составить конкуренцию Типуну. Более того, она принадлежала к породе, о которой Мэт только слышал и не чаял увидеть воочию, – перед ним стояла представительница легендарных «лезвий» из Арад Домана. Ни у какой другой породы не было столь примечательного окраса. Черные и белые полосы пересекали шкуру лошади, словно нанесенные ударом лезвия, – отсюда и название. Ее присутствие здесь было не менее удивительным, чем недавняя находка – шест из черного тиса. Мэт много раз слышал, что ни один доманиец не станет продавать такого коня чужестранцу. Он не позволил взгляду задерживаться на красавице надолго и стал присматриваться к остальным животным в стойлах. Неужели игральные кости в голове приостанавливают свой танец? Нет, ему показалось. Они без устали продолжают свою пляску и, с тех пор как он покинул фургон Люка, не останавливаются ни на секунду.
Жилистый мужчина с венчиком седых волос вокруг лысины приветственно сложил руки и склонил голову.
– Ток Фирним к вашим услугам, милорд, – представился он с сильным акцентом и с сомнением покосился на шест у Мэта на плече. Господа, привыкшие к шелкам и золотым кольцам с печаткой, редко таскают с собой такие штуки. – Чем могу быть полезен? Милорд хочет взять коня напрокат? Или купить?
Вышивка в виде мелких ярких цветков украшала верх его жилетки, надетой поверх рубахи, которая, судя по всему, некогда была белой. Мэт старался не смотреть на эти цветы. На поясе у собеседника висел привычный кривой нож, а морщинистое лицо пересекали два длинных тонких шрама. Старых шрама. Очевидно, стычки, в которых хозяину конюшни довелось участвовать, подобных сувениров ему не оставили или же их не было видно.
– Купить, мастер Фирним, если у вас есть что-нибудь на продажу. И если я смогу подобрать из этого что-то подходящее. Мне сегодня столько раз уже пытались всучить старую хромую клячу, уверяя, будто ей всего шесть лет, что еще немного – и я пущу в ход палку. – Ухмыльнувшись, он весело тряхнул шестом. Отец всегда говорил, что, если хочешь хорошего торга, развесели того, с кем торгуешься.
– У меня три экземпляра на продажу, и ни один из них не хромает, милорд, – с поклоном ответил Фирним без намека на улыбку. Он взмахнул рукой. – Вон, одну как раз вывели из стойла. Пятилетка, очень хороша, милорд. Продаю дешево, всего за десять крон. – И вкрадчиво прибавил: – Золотом.
У Мэта отвисла челюсть.
– За пегую?! Я знаю, что из-за шончан цены взлетели, но это же просто смешно!
– О-о-о, это не просто пегая, милорд. Это же «лезвие». Перед вами чистокровная представительница скаковой доманийской породы «лезвие».
Кровь и проклятый пепел! Слишком дорого, так в сделке выгоды не будет.
– Ну, это вы так утверждаете, – пробормотал Мэт, опустив один конец шеста на каменный пол, чтобы иметь возможность на него опереться. В последнее время бедро редко его беспокоило, если только он не предпринимал долгие прогулки, а именно этим он и занимался все утро, отчего теперь нога ныла. Что ж, не важно, сойдутся они в цене или нет, но игру нужно поддержать. Существуют правила ведения торга, когда речь идет о лошадях. Нарушишь – уйдешь с пустым кошельком. – Никогда не слышал о такой породе. Хм, «лезвие»… А что еще у вас есть? Меня интересуют только кобылы и мерины.
– Кроме этой дивной кобылки породы «лезвие», у меня на продажу только мерины, милорд, – откликнулся Фирним, выделив слово «лезвие». Повернувшись к рядам стойл, он крикнул. – Адела! Приведи того здорового гнедого, что мы продаем!
Из глубины конюшни выскочила худая прыщавая девица в штанах и в никак не украшенной темной жилетке и бросилась исполнять приказание. Сначала Адела привела гнедого, потом по требованию Фирнима серого в яблоках, после чего за веревочные недоуздки вывела обоих к дверям конюшни, на свет. Это было сделано по просьбе Мэта. Оба мерина отличались неплохой статью, но гнедой оказался слишком крупным, выше семнадцати ладоней в холке, а серый в яблоках постоянно прижимал уши к голове и пару раз попытался укусить Аделу за руку. Впрочем, девушка умело управлялась с животными и легко уворачивалась от злобных нападок мерина. Мэт без всяких сожалений отверг бы обоих, даже если бы заранее не нацелился на «лезвие».
Появился тощий серый полосатый котяра – этакая скальная кошка в миниатюре, уселся у ног Фирнима и принялся вылизывать окровавленную ранку на плече.
– Крысы что-то в этом году разбушевались, прямо даже не припомню, когда было такое, – пояснил хозяин конюшни, хмуро посмотрев на кота. – И они становятся все наглее и злобнее. Я уже подумываю купить еще одного кота, а может, и двух. – Оставив досужую тему, он вновь заговорил о деле. – Не соизволит ли милорд взглянуть на жемчужину моей конюшни, раз остальные не подходят?
– Пожалуй, мастер Фирним, я все-таки погляжу на пегую, – с сомнением протянул Мэт. – Но о десяти кронах не может быть и речи.
– Причем золотом, – добавил Фирним. – Хурд, приведи сюда «лезвие» для милорда. – Он снова подчеркнул название породы. Да уж, заставить его сбавить цену – задачка не из простых. Разве что поможет тот факт, что Мэт – та’верен. Хотя его удача никогда не помогала в таких прямолинейных вещах, как торг.
Хурд оказался тем, кто менял солому в стойле «лезвия»: на голове у мужчины осталась лишь парочка седых волос, а во рту наблюдалось полное отсутствие зубов. Последний факт становился очевидным, когда Хурд улыбался, что он, собственно, и делал, выводя кобылу на свет. Ему явно нравилось это животное. Еще бы.
Шла кобыла ровно, но Мэт все равно тщательно ее осмотрел. Зубы подтвердили, что насчет возраста Фирним оказался честен, – только дурак станет врать про возраст лошади, разве что покупатель сам окажется дураком. Но, как ни странно, большая часть торгашей сейчас придерживается именно такого подхода. Лошадь повела ушами, когда Мэт погладил ее по носу, проверяя глаза. Они оказались чистыми и ясными, без намека на мутные выделения. Мэт придирчиво ощупал ее ноги и не нашел ни воспалений, ни опухолей. Нигде не было ни намека на ссадину, болячку или лишай. Мэт мог спокойно просунуть кулак в промежуток между грудной клеткой кобылы и ее локтевым суставом – у нее, несомненно, размашистый ход, – но втиснуть ладонь между ее последним ребром и бедром было сложно. Она вынослива, и быстрый бег вряд ли повредит ее сухожилиям.
– Милорд, я смотрю, вы знаток.
– Вот именно, мастер Фирним. Десять золотых крон – это слишком, особенно за пегую. Знаете, кое-кто говорит, будто они приносят несчастье. Не могу сказать, что я в это верю. Иначе я даже не стал бы предлагать свою цену.
– Несчастье? Ничего такого не слыхал, милорд. И какова ваша цена?
– За десять золотых я куплю себе чистокровного тайренца. Не самого лучшего, но все-таки тайренца. Я дам за нее десять крон. Серебром.
Фирним запрокинул голову и вызывающе громко расхохотался. Отсмеявшись, он посерьезнел, и они продолжили торговаться. В итоге Мэт вручил ему пять крон и четыре марки золотом и еще три кроны серебром. Все монеты были отчеканены в Эбу Дар. В сундуке под кроватью у него имелись монеты из разных стран, но с иноземными деньгами всегда много мороки, потому что надо искать банкира или менялу, чтобы взвесить монеты и высчитать, как они соотносятся с местными. А Мэт не только не хотел лишний раз привлекать к себе внимание, но и понимал, что в таком случае ему придется заплатить больше, а то и все требуемые десять золотых крон. Судя по всему, весы, с помощью которых оценивают монеты, всегда склоняются в пользу менял. Мэт не предполагал, что ему удастся сбить цену настолько, но, судя по довольной физиономии Фирнима, который наконец-то заметно повеселел, тот не ожидал получить так много. В торговле лошадьми самое замечательное завершение торга – когда обе стороны считают, что заключили выгодную сделку. Как-никак, день начался отлично, и плевать на эти проклятые игральные кости. Ему следовало знать, что так не может продолжаться долго.
Когда к полудню Мэт вернулся к балагану, сидя верхом на «лезвии» – потому что нога не давала покоя, а в голове по-прежнему перекатывались треклятые игральные кости, – очередь на вход оказалась еще длиннее, чем утром. Люди ждали, когда наступит их черед пройти под натянутой между двумя высоченными жердями большой голубой вывеской, на которой красовалось название представления, написанное аршинными красными буквами. Стоило одному любителю зрелищ опустить монетки в прозрачный кувшин, который держал плечистый конюх, одетый в грубую шерстяную куртку, – из этого кувшина под бдительным присмотром другого, еще более внушительного конюха монеты пересыпались в обитый железом сундук, – новый посетитель пристраивался в хвост очереди, так что короче она не становилась. Вереница людей тянулась вдоль веревочного ограждения и заворачивала за угол. Как ни странно, никто не толкался и не пихался. Среди посетителей было много фермеров и селян, которые распознавались по шерстяным одеждам и грязи, въевшейся в ладони, однако личики их жен и мордашки детей были тщательно вымыты. К сожалению, Люка таки собрал свою вожделенную толпу. Теперь убеждать его уехать завтра – бесполезно. Игральные кости свидетельствовали: что-то вот-вот произойдет, что-то очень важное для Мэта, чтоб ему сгореть, Коутона, но вот что? Хотя были случаи, когда кубики переставали перекатываться, а он так и не понимал, что же такое случилось.
Уже миновав парусиновую стену, там, где поток зрителей растекался по главной улице, по обеим сторонам которой выступали артисты, Мэт заметил Алудру, она принимала заказанный товар – две телеги, уставленные бочками разных размеров. Необычными бочками, судя по всему.
– Я покажу вам, где оставить телеги, – говорила стройная женщина возчику первой телеги – парню с выдающейся вперед челюстью. Длинные косички Алудры, украшенные цветными бусинами, взметнулись, когда она на секунду обернулась, провожая Мэта взглядом. Потом женщина вернулась к разговору с возчиком. – А лошадей потом отведете к коновязям, да?
И что же это она купила, да еще в таком количестве? Наверняка что-то для своих фейерверков. Каждый вечер, как только стемнеет, пока еще никто не успел отправиться в постель, она запускала в небо свои огненные ночные цветы. Штучки две-три для городка такого размера, как Джурадор, или для нескольких расположенных рядом друг с другом деревень. У Мэта были соображения, зачем ей потребовался литейщик колоколов, но, похоже, лишь одно из них несло в себе хоть толику смысла, да и то, если задуматься, все равно выходила полная ерунда.
Мэт спрятал кобылу у коновязей. Ну, «лезвие» спрятать, конечно, сложновато, но ее сложнее заметить среди других лошадей, тем более что нужное время еще не наступило. Палку для лука он оставил в фургоне, где жил вместе с Эгинин и Домоном – их на месте не оказалось, – после чего направился к выцветшему фиолетовому фургону Туон. Тот сейчас стоял неподалеку от обиталища Люка, но Мэт предпочел бы, чтобы он остался на прежнем месте – рядом с грузовыми фургонами. Только Люка и его жена знали, что Туон – верховная леди, а вовсе не служанка, которая якобы намеревалась выдать двух любовников, Мэта и Эгинин, предполагаемому мужу последней, но многие артисты уже недоумевали, почему Мэт бльшую часть времени проводит с Туон, а не с Эгинин. Недоумевали и не одобряли. Все они, как ни странно, отличались строгим нравом. Даже акробаты. Сбежать с женой жестокого лорда – романтично. Путаться с горничной высокородной леди – постыдно. А то, что фургону Туон выделили такое удобное место, вызовет массу толков и среди людей, которые находятся рядом с Люка уже долгие годы, и среди его лучших артистов.
Сказать по правде, Мэт не знал, стоит ли ему идти к Туон, когда в голове бесчинствуют игральные кости. Очень уж часто они замирали в ее присутствии, но он до сих пор не имел ни малейшего понятия, почему в тот или иной раз происходило именно так, – ни в одном случае. Ну, так, чтобы быть совершенно уверенным в том, по какой причине кости вдруг останавливались. В первый раз, наверное, просто потому, что он встретил ее. При мысли об этом волосы у него на затылке чуть не встали дыбом. Как ни крути, женщина – это постоянный риск. А с такой женщиной, как Туон, этот риск возрастает вдесятеро. И никогда не знаешь, как повернутся события, пока уже не будет слишком поздно. Порой Мэт ломал голову, почему его пресловутая удача не помогает ему в отношениях с женщинами? Женщины так же непредсказуемы, как набор добрых игральных костей.
Никто из «красноруких» не стоял на страже возле фургона – сейчас им не до этого, – поэтому Мэт взбежал по короткой лесенке в задней части фургона и постучал, прежде чем распахнуть дверь и войти. В конце концов, он платил за этот фургон, и вряд ли они станут валяться раздетыми в такое время суток. А если не хочется, чтобы кто-то вошел, – на двери есть щеколда.
Госпожа Анан куда-то отлучилась, но народу внутри все равно оказалось немало. С потолка на веревках был спущен узкий стол, на котором теперь были расставлены разномастные тарелки с хлебом, оливками и сыром. Мэт приметил один из высоких серебряных кувшинов для вина, принадлежащих Люка, еще один приземистый кувшин в красную полоску и чашки в цветочек. Туон, с отросшими за месяц черными кудрявыми волосами, сидела на единственном в фургоне стуле, расположившись в дальнем конце стола, рядом с ней, сбоку, на одной из кроватей пристроилась Селусия. Напротив нее, на другой кровати, опираясь локтями на стол, сидели Ноэл и Олвер. Сегодня Селусия надела темно-синее платье по эбударской моде, которое открывало удивительный вид на ее незабываемую грудь, и украсила волосы цветастым шарфом. На Туон же было красное платье, словно бы полностью состоящее из мелких складочек. О Свет, он же только вчера купил для нее отрез этого шелка! Как ей удалось уговорить костюмерш сшить платье так быстро? Мэт не сомневался, что обычно это занимает куда больше времени. Здесь явно помогли щедрые посулы, за которые ему теперь придется расплачиваться золотом. Что ж, раз принес даме шелк, изволь заплатить и за пошив. Такую поговорку Мэт слышал еще мальчишкой, когда даже и не думал, что сможет позволить себе такую роскошь, как шелк. Но, Свет, это сущая правда!
– …и только женщин можно встретить за пределами их деревень, – рассказывал Ноэл, седой скрюченный старичок, но при виде Мэта, плотно закрывавшего за собой дверь, умолк.
Лоскуты кружев на запястьях Ноэла явно видали и лучшие деньки, как и ладно скроенный камзол из тонкой серой шерсти, однако вся его одежда была чистой и опрятной. Однако, по правде сказать, вся эта одежда странно смотрелась на человечке со скрюченными пальцами и морщинистым лицом. Она подошла бы скорее пожилому забияке из таверны, который при первой же возможности лезет в драку, несмотря на то что лучшие годы уже остались позади. Олвер, наряженный в добротный синий камзол, который Мэт заказал для него, улыбался во весь рот. О Свет, он замечательный мальчик, но эти оттопыренные уши и огромный рот его совсем не красят. Ему понадобится масса усилий, чтобы поладить с женщинами, если ему вообще когда-нибудь повезет на этот счет. Мэт пытался проводить с Олвером побольше времени, чтобы держать подальше от влияния его «дядюшек» – Ванина с Гарнаном, да и от прочих «красноруких» тоже, и, судя по всему, парнишке это нравилось. Ну конечно, не так, как играть в «змей и лисиц» или в камни с Туон и пялиться на грудь Селусии. Хорошо, конечно, что парни научили мальчишку стрелять из лука и управляться с мечом, но вот кто же научил его так вожделенно смотреть на…
– Ну где твои манеры, Игрушка? – Слова Туон текли так же медленно, как мед из горшка. Густой мед. В его присутствии, если только они не играли в камни, черты ее лица принимали жесткое выражение, достойное судьи, выносящей смертный приговор. И тон был соответствующим. – Сначала постучись, а потом дождись позволения войти. Если только ты не собственность и не слуга. Тогда стучать не нужно. У тебя жир на камзоле. Я думала, ты умеешь есть аккуратно.
Услышав выговор, сделанный Мэту, Олвер перестал улыбаться. Ноэл провел пятерней по своим длинным волосам, вздохнул и принялся изучать зеленую тарелку, стоящую напротив, будто надеялся найти среди оливок изумруд.
Плевать на зловещий тон. Мэту нравилось смотреть на эту маленькую темнокожую женщину, которая скоро станет его женой. Можно сазать, что наполовину она уже ею стала. О Свет, ей только нужно сказать три предложения – и дело в шляпе! Чтоб ему сгореть, но от нее глаз не отвести! В первую их встречу он принял Туон за ребенка, но тогда его обманул ее рост, а лицо было закрыто тонкой вуалью. Без вуали становилось ясным, что это личико в форме сердечка может принадлежать только женщине. Огромные глаза – два темных океана, в которых мужчина может проплавать всю жизнь. Редкие улыбки бывали таинственными, а бывали озорными, и Мэт ценил каждую из них. Ему нравилось смешить ее. Если, конечно, она смеялась не над ним. На самом-то деле Мэт предпочитал женщин пофигуристей, но он точно знал, что если как-нибудь улучит момент, когда Селусии не окажется поблизости, и обнимет Туон, то все встанет на свои места. И быть может, ему удастся сорвать поцелуй с этих пухлых губ. О Свет, эти мечты не дают ему покоя! И не важно, что она отчитала его, словно они давно женаты. Ну, почти не важно. Чтоб ему сгореть, дело тут вовсе не в крошечном жирном пятне! Лопин и Нерим, парочка слуг, которыми Мэт оказался обременен, передерутся за право почистить его камзол. У них и так мало занятий, так что если он не скажет, кто должен выполнить работу, – драка обеспечена. Но вслух он сказал совсем не это. Женщины обожают заставлять тебя защищаться, и если начнешь оправдываться – пиши пропало.
Читать бесплатно другие книги:
