Золотой Лис Смит Уилбур

* * *

На поездку в Испанию у Изабеллы ушло всего пять дней. Тем не менее бабушка была очень недовольна ее отлучкой в самый разгар избирательной кампании и не желала слушать малоубедительные оправдания. В пятницу, накануне дня голосования, премьер-министр Джон Форстер должен был выступить на предвыборном собрании в городской ратуше Си Пойнта в поддержку кандидата от националистической партии.

Сантэн Кортни-Малькомесс прибегла ко всем мыслимым и немыслимым ухищрениям, чтобы заставить его отменить два других важных мероприятия ради этого выступления. Партийное руководство отлично понимало, что в Си Пойнте оппозиция все равно победит и избирательная кампания в этом округе носит чисто формальный характер. Поэтому очень не хотелось тратить на это безнадежное дело свою главную ударную силу; но Сантэн, как всегда, добилась своего, несмотря ни на что.

В ожидании выступления самого премьер-министра ратуша была, разумеется, набита до отказа. Собрание, как обычно, началось с реплик из зала, но они на сей раз носили весьма добродушный характер.

Первой к собравшимся обратилась Изабелла. Она говорила недолго, всего десять минут. Это была ее лучшая речь за всю кампанию. За минувшие недели она приобрела бесценный опыт и уверенность в себе, а прогулка в Испанию, судя по всему, была ей явно на пользу. Накануне бабушка и Шаса прошлись с ней по тексту выступления, и она предварительно произнесла его перед ними. Эти прожженные политические бойцы дали ряд ценных советов и указаний.

Теперь, стоя на сцене перед переполненным залом, Изабелла излучала силу и очарование; ее молодость и красота покорили сердца взыскательной аудитории. Конец ее речи утонул в бурной овации, а стоявший рядом с ней краснолицый Джон Форстер довольно кивал и хлопал вместе со всеми.

В следующую среду вечером Шаса и бабушка стояли радом с Изабеллой с огромными бантами на груди и в соломенных канотье, разукрашенных в цвета партии, и слушали, как объявляют результаты голосования.

Они не были разочарованы. Как и ожидалось, прогрессивная партия сохранила за собой место в парламенте, но Изабелла сократила отставание всего до тысячи двухсот голосов. Сторонники вынесли ее из ратуши на руках, будто она была победителем, а не побежденным.

Через неделю Джон Форстер пригласил ее в свою резиденцию в здании парламента. Изабелла прекрасно знала это здание. Когда ее отец был министром в правительстве Хендрика Фервурда, его кабинет находился на том же самом этаже дальше по коридору, совсем рядом с кабинетом премьера.

Во время своего пребывания на этом посту Шаса предоставил свой офис в ее полное распоряжение, и она часто использовала его как своего рода клуб, когда оказывалась в центральной части Кейптауна. Сейчас, проходя по широкому коридору, она была охвачена приятными (воспоминаниями о стольких безмятежных днях, проведенных здесь. Подростком она не могла в полной мере ощутить неповторимый аромат истории, который пронизывал это великолепное старинное здание.

Теперь же, будучи втянутой в большую политику помимо собственной воли, она с огромным интересом разглядывала портреты великих людей, олицетворявших как добро, так и зло, которые украшали стены коридора.

Ей пришлось дожидаться в приемной считанные минуты. Когда ее пригласили в кабинет, премьер встал из-за стола и подошел, чтобы поздороваться с ней.

— Я так признательна вам за то, что вы вспомнили обо мне, оом Джон, — произнесла Изабелла на безупречном африкаанс. Разумеется, с ее стороны было дерзостью употреблять столь фамильярное обращение, не получив разрешения. Однако на африкаанс слово «оом», или «дядя», означало еще и глубочайшее уважение к тому, кому адресовалось, и риск полностью оправдался. В голубых глазах Форстера мелькнула ободрительная усмешка; он оценил ее смелость.

— Я хотел поздравить вас с весьма успешным выступлением в Си Пойнте, Белла, — сказал он, и сердце ее взволнованно забилось. Назвав ее уменьшительным именем, он подчеркнул тем самым свое особое к ней расположение; он редко удостаивал кого-либо такой чести.

— Я тут решил сделать небольшой перерыв и выпить чашечку кофе. — Форстер махнул рукой в сторону фарфоровой посуды и столового серебра на столике у стены. — Может, вы нальете нам обоим?

— А теперь, юная леди, — строго произнес он, глядя на нее поверх своей чашки, — расскажите мне, что вы теперь собираетесь делать? Поскольку вы все же не прошли в парламент.

— Ну, оом Джон, я работаю у своего отца…

— Это-то я знаю, — перебил он ее. — Но мы не можем позволить себе разбрасываться молодыми политическими талантами. Как насчет того, чтобы занять место в сенате?

— В сенате? — Изабелла даже поперхнулась, и горячий кофе ожег язык. — Я никогда не думала об этом, господин премьер-министр. Никто мне такого не предлагал.

— Ну, а теперь предлагает. Старик Кляйнхас в следующем месяце уходит в отставку. Мне нужно подыскать ему замену. Это только на время, пока мы не подберем для вас надежный округ на выборах в нижнюю палату.

Сенат являлся верхней из двух палат законодательного собрания Южно-Африканской Республики. Его функции были во многом сходны с функциями британской Палаты лордов, при этом у него было право приостанавливать действие вызывающих сомнение законодательных актов и отправлять их на повторное рассмотрение в нижнюю палату. Его состав был значительно расширен в пятидесятые годы, когда тогдашний премьер-министр, Малан, вознамерился лишить избирательных прав ту часть цветного населения страны, которая их имела. Для этого он лично назначил в верхнюю палату большую группу сенаторов, чтобы с их помощью протащить через нее скандальный закон, лишавший цветных права голоса на выборах. Некоторые из мест в верхней палате все еще находились в ведении премьер-министра, и сейчас Форстер предлагал ей одно из них.

Изабелла поставила чашку на стол и ошеломленно уставилась на него. Ее мозг лихорадочно пытался осмыслить этот неожиданный поворот событий.

— Ну как, вы согласны? — осведомился Форстер. Это был головокружительный скачок, о котором никто из них — ни Шаса, ни даже бабушка — не мог и мечтать.

Сам Хендрик Фервурд начинал свою политическую карьеру именно в сенате. В свои двадцать восемь лет она почти наверняка будет самым молодым, энергичным и, уж конечно, самым привлекательным сенатором в верхней палате.

Вслед за этим назначением, само собой, последует и включение ее в состав всевозможных парламентских комитетов и комиссий. В такой ситуации половины всех ее достоинств с лихвой хватило бы для того, чтобы националистическая партия превратила ее в свою главную феминистскую политическую фигуру. Теперь она в кратчайшие сроки получит доступ в наивысшие сферы власти, к самым сокровенным государственным тайнам.

— Вы оказываете мне высокую честь, господин премьер-министр. — Она говорила почти шепотом.

— Я уверен, что вы с такой же честью будете служить нашей стране. — Форстер протянул ей руку. — Поздравляю вас, сенатор.

Пожимая его руку, Изабелла вдруг ощутила, как отвратительный холодок пробежал по ее спине, будто кто-то провел по ней ледяным пальцем; она содрогнулась, поняв, что это холод вины, подлости и предательства. Она постаралась подавить в себе это мерзкое чувство. Тут же последовала обратная реакция — она с огромным душевным подъемом осознала, что с этого момента Красная Роза становится незаменимой для своих хозяев. Скоро, очень скоро она будет ставить им свои условия и требовать такое вознаграждение, какое сочтет нужным.

«Никки и Рамон, — подумала она. — Рамон и Никки — теперь уже скоро. Гораздо скорее, чем мы могли себе представить. Скоро мы опять будем вместе».

* * *

Изабелла со временем полюбила суровую красоту и величие Кару.

Шаса приобрел эту огромную овцеводческую ферму, когда она была еще ребенком. Впервые попав сюда, она возненавидела эти мрачные каменистые холмы и унылые равнины, бесцельно простирающиеся до далекого горизонта, настолько размытого ослепительным солнцем и неоседающей пылью, что та черта, на которой земля встречалась с молочным сияющим небом, была практически неразличима. Позже, уже подростком, она прочла «Равнины Камдебу» Евы Пальмер и после этого начала понимать, каким волшебным, сказочным миром на самом деле было Кару.

Вместе с отцом она разыскивала окаменелые останки древних животных в обнажившихся пластах осадочных пород, там, где в эпоху гигантских рептилий было обширное доисторическое болото, и подолгу с благоговейным трепетом стояла перед грудами чудовищных костей и клыков.

Ферма получила название «Фонтан Дракона» — в память об этих кошмарных существах, а также из-за родника чистой и очень вкусной воды, которая непрерывно струилась из небольшого грота у подножия одной из плоских гор. Отвесная стена красных скал возвышалась прямо над огромной усадьбой с зелеными газонами и пышными садами, питаемыми водой родника. На утесах гнездились орлы и грифы, их помет окрашивал выветрившиеся горные склоны в идеально белый цвет.

Овцеводческая ферма раскинулась на шестидесяти тысячах акров этой сказочной девственной земли. Вперемежку с отарами овец-мериносов паслись большие стада газелей. Эти грациозные маленькие антилопы проносились по равнине подобно облачкам пыли, гонимым ветром. Их изящные тела цвета бледной корицы пересекались темно-коричневыми и ослепительно белыми полосами. Их точеные головки и лирообразные рожки безумно нравились Изабелле; они были ее любимцами среди всех бесчисленных видов животных, населявших равнины Камдебу. И овцы, и антилопы питались одним и тем же низкорослым жестким пустынным кустарником, который придавал их мясу пикантный привкус шалфея и дикорастущих трав.

Каждую зиму, в начале охотничьего сезона, Шаса приглашал в «Фонтан Дракона» гостей принять участие в ежегодном отстреле газелей. В Кару считался благоприятным любой год, когда выпадало более четырех дюймов осадков, и в такие сезоны самки газелей приносили двойное потомство. Это приводило к «демографическому взрыву», который необходимо было контролировать. В подобные годы приходилось отстреливать по тысяче голов газелей, чтобы предотвратить истощение скудной пустынной растительности.

На этот раз Гарри привез с собой из Йоханнесбурга своих приятелей с семьями. Посадочную полосу на «Фонтане Дракона» удлинили и вымостили щебнем, чтобы она могла принимать его новый реактивный Лир». Остальные гости прибыли с Шасой из Кейптауна на двухмоторном «Куин Эр».

Изабелле пришлось задержаться в Кейптауне до начала парламентских каникул. Затем она отправилась с бабушкой в Кару на серебристо-сером «порше», который отец подарил ей в день ее двадцатидевятилетия вместо поизносившегося «мини». Ей нравилось путешествовать с бабушкой. Рассказы старой леди скрашивали долгие однообразные часы, проводимые в пути. К тому же, в отличие от Шасы, бабушка не обращала никакого внимания на спидометр. В какой-то момент на прямом, как стрела, участке дороги между Боуфорт Вест и фермой Изабелла разогнала «порше» почти до 160 миль в час, и бабушка не сказала ей ни слова.

Было уже далеко за полдень, когда они въехали на задний двор «Фонтана Дракона». Слуги и собаки высыпали из кухни и дворовых построек и устроили им бурную встречу. Когда Изабелле удалось наконец удрать от них и добраться до своей комнаты, няня уже набирала ванну и распаковывала три ее чемодана.

— Боже, няня, я совершенно измочалена. Я буду неделю отсыпаться.

— Тебе не следует упоминать имя Господа всуе, — мрачно предупредила ее няня.

— Няня, оставь меня в покое. Ты же мусульманка.

— У нас такие же правила, — высокомерно изрекла няня.

— А где все мужчины? — Изабелла плюхнулась на кровать.

— На охоте, разумеется.

— Кто-нибудь посимпатичнее среди них есть?

— Есть, но они все женатые. Надо было привозить своего, мисс Белла. — Няня на секунду задумалась. — Вообще-то есть один новенький, и вроде холостой. — Но тут же она решительно покачала головой. — Нет, он тебе не понравится.

— Почему?

— У него на голове ни волосинки. — Няня жизнерадостно хихикнула. — Как говорится, белокур, как яичная скорлупа.

Няня оказалась права. Он явно не был мужчиной ее мечты, хотя у него было доброе, весьма подвижное лицо и прекрасные темные еврейские глаза. Все портила лысина. Загорелая, конопатая, как яйцо ржанки, с густой бахромой черных завитушек на затылке, в стиле отца Тука[14] .

Он беседовал с Гарри на широкой передней веранде.

Когда Изабелла спустилась к предобеденному коктейлю, она чувствовала себя превосходно. После горячей ванны ей удалось часок соснуть. На ней было обманчиво неброское голубое шелковое узкое платье с крайне рискованным декольте; этот коварный вырез и то, как платье облегало ее фигуру, тут же обратили на себя пристальное внимание всех присутствующих мужчин, вне зависимости от их семейного положения.

Она немедленно подошла к Гарри. Они не виделись уже несколько месяцев. «Мой большой плюшевый мишка». Она нежно поцеловала его.

Все еще обнимая ее одной рукой за талию, Гарри представил ей своего собеседника.

— Белла, это профессор Аарон Фридман. Аарон, это моя младшая сестренка, сенатор и доктор философии Изабелла Кортни.

— Да ладно тебе, Гарри! — смущенно запротестовала она при перечислении всех ее титулов и пожала Аарону Фридману руку. Та была изящной, но сильной, типичная рука пианиста или хирурга.

— Аарон у нас в научной командировке от Иерусалимского университета.

— О, я очень люблю Иерусалим, — вежливо сказала Изабелла. — И вообще я без ума от Израиля. Это такая интересная и захватывающая страна, она так погружена в свою историю и религию.

Она уделила ему еще минуту своего благосклонного внимания, а затем направилась в другой конец веранды в поисках отца. Она нашла его в окружении трех самых симпатичных замужних дам, которых он покорял своим остроумием.

— Мой замечательный папуля. — Она чмокнула его в щеку и заняла свое законное место рядом с ним, по-хозяйски взяв его под руку. Она отлично знала, какую эффектную пару они составляют. Как обычно, вокруг них сразу же собралась маленькая, но весьма изысканная компания.

Они потягивали шампанское, смеялись, болтали, кокетничали, а тем временем огненный закат уже бросил свой багровый отсвет на угрюмые холмы Кару и воспламенил облака у них над головой.

Один из мужчин мимоходом обронил:

— Я тут слушал радио, пока одевался. Насколько я понял, эфиопы заставили Хайле Селассие отречься от престола.

— Чертовы черномазые, все сплошь бандиты и головорезы, — отозвался другой. — Во время войны я был там с шестой дивизией — мы тащились по грешной земле, а Шаса гордо парил над нами в своем «Харрикейне»

Шаса дотронулся до черной глазной повязки.

— Тогда она называлась Абиссинией. Нас отправили туда, чтобы мы не спускали с них глаз, и будь я проклят, если я не оставил там один из своих.

Все рассмеялись, и кто-то заметил:

— Старина Хайле Селассие был, в сущности, отличным парнем. Интересно, что там будет теперь.

— Да то же, что и во всей Черной Африке — хаос, беспорядки, коммунизм, убийства, погромы, марксизм — весь джентльменский набор.

Все дружно закивали головами в знак согласия и тут же оставили эту тему, сосредоточив внимание на великолепии последних мгновений заката.

Ночь опустилась на землю столь же внезапно, как падает театральный занавес в самый разгар действия, и ночная прохлада моментально проникла сквозь их легкую одежду, заставив зябко поежиться. Обеденный гонг прозвучал секунда в секунду. Сантэн поднялась со своего места в конце веранды и провела всех присутствующих через балконную дверь в длинный обеденный зал, где пламя свечей играло на столовом серебре и хрустальных бокалах и полированное ореховое дерево излучало мягкий неяркий блеск, свойственный только драгоценной старинной мебели.

Изабелла отыскала на столе карточку со своим именем и взглянула на карточки по обе стороны от ее стула: Гарри и Аарон Фридман.

«Черт подери», — подумала она. Она уже заметила, что он не спускает с нее глаз с той самой минуты, как Гарри их представил. Совершенно естественно, что бабушка отвела ей место рядом с единственным одиноким мужчиной во всей их компании.

Аарон поспешил к ней, чтобы пододвинуть ей стул. Усевшись, она поставила перед собой задачу быть с ним милой и любезной. Вскоре она обнаружила, что он замечательный собеседник с весьма своеобразным чувством юмора, которое пришлось ей по душе. Она больше не обращала внимания на его лысину.

Гарри был всецело поглощен своей соседкой, но в какой-то момент он обернулся и наклонился через Изабеллу к Аарону.

— Кстати, Аарон, если тебе в самом деле так необходимо вернуться в Пелиндабу в понедельник вечером, я могу отвезти тебя на «лире».

Услыхав это название, столь небрежно упомянутое братом, Изабелла почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек. В Пелиндабе находился институт ядерной физики.

— Белла, с тобой все в порядке? — Гарри озабоченно смотрел на нее.

— Разумеется.

— У тебя сейчас было какое-то странное выражение лица.

— Не говори ерунды, Гарри. Тебе померещилось. — Но она напряженно думала все время, пока Гарри договаривался с Аароном. Когда брат вновь переключился на свою партнершу, она уже овладела собой.

— Я как-то забыла спросить, профессор, какой предмет вы преподаете.

— Почему бы вам не называть меня просто Аарон, доктор?

Она улыбнулась.

— Хорошо, но только если вы будете называть меня Изабеллой.

— Я физик, Изабелла, физик-ядерщик. Боюсь, что это очень скучная специальность.

— Вы несправедливы к себе, Аарон. — Она слегка дотронулась до его запястья. — Ваша наука — это наука будущего, как в военное, так и в мирное время.

Все еще касаясь его руки, она отвела плечо и как бы случайно наклонилась к нему, так что тонкий шелк вокруг ее декольте отвис, позволяя заглянуть под него. Лифчика на ней не было. Она заметила, как направление его взгляда изменилось, а глаза широко раскрылись, и поняла, что он смотрит на ее сосок. Она подарила ему еще две секунды созерцания, затем выпрямилась, положив конец представлению, и убрала пальцы с его запястья.

За эти две секунды с Аароном Фридманом произошла разительная перемена. Теперь он был полностью околдован.

— А где твоя жена, Аарон? — непринужденно спросила она.

— Мы с ней развелись почти пять лет назад.

— Ах, мне очень жаль. — Она понизила голос до хриплого шепота и заглянула ему прямо в глаза, изобразив на лице глубокое сочувствие.

Позже, перед тем как отойти ко сну, Изабелла долго сидела у туалетного столика и разглядывала себя в зеркало, стирая последние остатки своего макияжа.

— Израиль, Пелиндаба, ядерная физика… — бормотала она. — Такой случай нельзя упускать.

За минувшие два года не проходило и месяца без того, чтобы она не передала своим хозяевам какую-либо информацию. В основном это были рутинные отчеты и протоколы разных совещаний. Но теперь ей представилась возможность приблизить свою следующую встречу с Николасом.

За обедом Аарон много говорил о том, как он любит лошадей и верховую езду — правда, он, скорее всего, с таким же воодушевлением отзывался бы о полярных исследованиях и глотании шпаг, если бы решил, что именно это она хотела бы от него услышать. Ну что ж, скоро она узнает, как он на самом деле держится в седле. Они договорились завтра на рассвете отправиться на прогулку верхом.

«Ну и как далеко ты готова зайти? — спросила Изабелла свое отражение в зеркале. Она всесторонне обдумала этот вопрос, прежде чем ответить. — Вообще-то он ужасно занятный и очень милый, к тому же у лысых мужчин, как говорят, обычно бывает потрясающее либидо.

— Она состроила гримасу своему отражению. — Ну и шлюха же ты, а? Вылитая Мата Хари».

Когда ей было четырнадцать лет, братец Шон научил ее довольно непристойному стишку о Мате Хари. Как там было? Она попыталась вспомнить.

Она добыла информацию об этой сверхсекретной станции, когда пришла пора кончать В позиции номер двадцать пять.

Когда она спросила его, что значит в данном контексте «кончать», Шон лишь грязно ухмыльнулся. Ей пришлось лезть в словарь, однако и там она не нашла вразумительного объяснения. Явная аналогия с нынешней ситуацией заставила ее улыбнуться.

«И ты готова добыть информацию тем же способом? — спросила она себя и вновь улыбнулась.

— Ну, до двадцать пятой позиции дело скорее всего не дойдет. Хватит с него и второй, в крайнем случае третьей». Однако за всем этим легкомысленным весельем скрывалось ясное осознание того, что ради Никки и Района она пойдет на все.

Первые неясные признаки рассвета еще только-только угадывались на востоке, когда она на следующее утро спустилась в конюшню, однако Аарон уже дожидался ее. На нем были брюки-галифе и сапоги для верховой езды. То, что он имел собственное снаряжение для такого случая, обнадеживало.

Грум уже разогревал оседланных лошадей. На «Фонтане Дракона» этим животным редко давали достаточную нагрузку, к тому же они в огромном количестве поедали люцерну и овес, которые в изобилии произрастали на полях, орошаемых родником. Так что лошади были полны нерастраченной энергии. Тем не менее Изабелла на всякий случай выбрана для Аарона самого спокойного старого мерина во всей конюшне. Ей оставалось лишь надеяться, что тот с ним совладает, и она с беспокойством наблюдала за тем, как ее спутник подходит в своему скакуну. Волновалась она напрасно. Аарон легко вскочил в седло, и она тут же убедилась, что он крепко в нем держится и умело обращается с лошадью.

Когда солнце вырвалось из-за линии горизонта, они уже обогнули холмы. Было еще прохладно, и она порадовалась, что предусмотрительно надела утепленную хлопчатобумажную барбуровскую куртку.

Неподвижный воздух имел ту особую пустынную прозрачность, из-за которой ей всегда казалось, что ей виден самый край земли.

Стервятники взмывали в небо со своих мохнатых гнезд на нависающих утесах и торжественно парили над ними на огромных распростертых крыльях. По равнине бродили стада газелей, еще не отошедших от вчерашней охоты, испуганных и возбужденных. Они тревожно топорщили свои белоснежные гривы, в минуту опасности поднимавшиеся из специальных кармашков, которые имелись в их шкуре вдоль хребта, гривы сверкали на ярком утреннем солнце, когда они проносились мимо, легкие, как дым, и скрывались в пурпурной цветущей полыни. От чистого пьянящего воздуха у нее, как от шампанского, слегка кружилась голова; она была весела и беззаботна.

Как только лошади как следует разогрелись, Изабелла пустила свою кобылу в галоп, и они понеслись вдоль старого высохшего русла в сторону запруды. Огромные стаи египетских гусей с пронзительными криками поднялись над темной мутной водой, когда, разгоряченные скачкой, они натянули поводья у самого берега.

Изабелла соскользнула с седла и театрально потерла глаз кончиком своего шелкового шарфика, всем своим видом показывая, как ей плохо. Аарон кубарем скатился с лошади и бросился к ней на помощь с поспешностью, полностью оправдавшей ее надежды .

— С тобой все в порядке, Изабелла?

— Кажется, мне что-то попало в глаз.

— Можно взглянуть?

Она подставила ему запрокинутое лицо. Он бережно взял его в свои ладони и уставился в ее глаз.

— Там ничего нет.

Она моргнула длинными темными ресницами, и утреннее солнце зажгло мириады крохотных сапфиров в бездонной глубине ее зрачка.

— Ты уверен? — спросила она. Его дыхание было свежим и чистым; от него исходил приятный мужской запах. Она заглянула в его глаза. Они были темными и блестящими, как жженный мед диких пчел.

Он прикоснулся к ее веку и стал осторожно массировать ее глазное яблоко через тонкую кожицу.

— Ну как? — спросил он, и она вновь моргнула.

— У тебя просто волшебные руки. Теперь гораздо лучше, спасибо. — Она поцеловала его взасос, влажным открытым ртом.

Аарон даже вздрогнул от неожиданности, но быстро пришел в себя и стиснул ее талию. Она подалась вперед, прижалась к нему бедрами и позволила ему в течение нескольких секунд исследовать языком укромные уголки ее рта. Затем, как только она почувствовала напряжение его мужской плоти, тут же отстранилась от него.

— Ну что, поскачем наперегонки обратно до конюшни? — Она рассмеялась своим хрипловатым, безумно сексуальным смехом и одним грациозным движением вскочила в седло. Его мерин в подметки не годился ее гнедой кобыле, к тому же она на старте получила фору в двести ярдов.

Последующие три дня превратились для Аарона Фридмана в сплошную изощренную пытку. Она дотрагивалась до его бедра под столом во время обеда. Она позволяла ему хорошенько себя ощупать, играя с ним в водное поло в бассейне, вода в который набиралась непосредственно из родника. Она с самым невинным видом поправляла лифчик своего бикини прямо перед его носом, когда они лежали рядом на газоне и он читал ей наизусть Шелли. Когда он помогал ей забраться в кузов охотничьего «лендровера», она непринужденно продемонстрировала ему прозрачные трусики от Джант Реже, специально надетые по такому случаю. Когда они танцевали на веранде, она прижималась к нему бедрами и лениво раскачивалась, заставляя их описывать медленные сладострастные круги. При этом они сжимали между собой нечто, очень похожее на рукоятку крикетной биты.

В последний вечер, который он проводил на «Фонтане Дракона» перед тем, как улетать обратно в Трансвааль вместе с Гарри, она разрешила ему проводить себя до комнаты и пожелать ей спокойной ночи в коридоре у дверей ее апартаментов. Не отрываясь от ее губ, он ловко маневрировал, пока ее спина не оказалась надежно прижатой к стене, а юбка задранной до пояса. Дорвавшись наконец до тела, он проявил незаурядное мастерство.

Изабелле понравилось то, что он делает, и вскоре она обнаружила, что сама возбуждена не меньше него. В глубине души ей не хотелось его останавливать. Ее первое впечатление, чисто интуитивное, оказалось весьма точным; с такими пальцами он мог бы стать выдающимся пианистом, его прикосновения были легки и артистичны. Незаметно она достигла того порога, за которым уже почти не владела собой.

— Почему бы тебе не оставить дверь незапертой сегодня ночью? — прошептал он ей на ухо. Усилием воли она стряхнула с себя это сладострастное наваждение и оттолкнула его.

— Ты что, с ума сошел? — также шепотом осведомилась она, расправляя юбку дрожащими пальцами. — Здесь все кишит моими домашними — отец, брат, бабушка, няня.

— Да, сошел — и все из-за тебя. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Белла, это сплошная пытка. Я больше так не могу.

— Знаю, — отозвалась она. — Я тоже не могу. Я приеду к тебе в Йоханнесбург.

— Когда? Когда же, любимая?

— Я позвоню тебе. Оставь мне свой телефон.

* * *

Изабелла входила в состав сенаторской комиссии по контролю над назначением пенсий государственным служащим. В следующем месяце она вместе с двумя другими членами комиссии проводила проверку в Трансваале. В Йоханнесбург она приехала на своем «порше». Остановилась у Гарри и Холли в их прекрасном новом доме в Сандтоне и в то же утро позвонила Аарону в Пелиндабский институт. Она заехала туда за ним, и они пообедали вдвоем в маленьком шикарном ресторанчике. За салатом из раков она ненавязчиво прощупала его относительно работы в институте ядерной физики.

— Да ну, все это на самом деле безумно скучно. Всякие там античастицы да кварки. — Он деликатно уклонился от более предметного разговора на эту тему. — А кстати, ты знала, что это слово заимствовано у Джеймса Джойса, из знаменитой фразы «Три кварка для Марка», так что, в сущности, оно должно произноситься «кварта»?

— Потрясающе. — Она дотронулась под столом до его бедра, и он стиснул ее руку. — Вся эта твоя физика, судя по всему, твердый орешек, — заметила она.

— Само собой. — Он передвинул ее пальцы чуть повыше. — Еще какой твердый.

— Ага, теперь и я вижу, что ты имеешь в виду. — Она широко раскрыла глаза. — Ты в самом деле хочешь потанцевать после обеда?

— Ну, мы могли бы заехать ко мне, выпить по чашечке кофе.

— Честно говоря, я не так уж и голодна. Эти раки такие сытные. Слушай, давай обойдемся без второго блюда, — предложила она.

— Официант. Пожалуйста, счет.

Аарону была выделена квартира в одном из жилых корпусов институтского городка. Хотя меры безопасности в городке не шли ни в какое сравнение с теми, что были установлены в главном исследовательском центре и зоне реактора, Аарону все же пришлось предъявить пропуск у проходной и проводить Изабеллу в бюро пропусков, где ее заставили расписаться в книге посетителей и указать все свои данные, включая номер телефона и домашний адрес. Только тогда охранник с понимающей ухмылкой выписал ей разовый пропуск.

Она истосковалась по мужской ласке, а Аарон оказался первоклассным любовником. Сначала он был нежен и терпелив. Затем, когда его губы и умелые пальцы довели ее до высшей степени возбуждения, он стал настойчив и неутомим. Раз за разом она оказывалась на пороге оргазма, и каждый раз он в самый последний момент сдерживал ее, пока она наконец не закричала в полный голос от этой божественной муки.

Когда же она переступила этот порог, он кончил одновременно с ней и мягко опустил ее рядом с собой на подушки. Он обнимал ее, ласкал, шептал самые нежные слова, пока она вся не разомлела от удовольствия; затем со счастливым умиротворенным вздохом спросила его:

— Какой твой знак Зодиака?

— Скорпион.

— Ах да. Скорпионы всегда восхитительные любовники. А в какой день ты родился?

— Седьмого ноября.

Утром они вместе готовили завтрак, жарили яичницу и валяли дурака. Когда она провожала его на работу в прихожей, на ней была его пижамная куртка с закатанными рукавами, доходившая ей до колен.

— Я договорюсь с охранником на главной проходной — так что можешь не торопиться и привести себя в порядок. — Он поцеловал ее на прощание. — Вообще-то если к ланчу ты все еще будешь здесь, я не очень-то и расстроюсь.

— Не выйдет. — Она решительно помотала головой. — Сегодня у меня куча работы.

Как только он ушел, она быстро заперла дверь на все засовы. Сейф находился в его кабинете. Она приметила это еще накануне вечером, едва войдя в квартиру. Аарон даже не попытался спрятать его где-нибудь в стене. Он стоял на самом видном месте возле рабочего стола. Это был массивный дорогой «Чабб» ювелирного класса с комбинацией из шести цифр.

Она уселась перед ним на полу, по-турецки скрестив ноги. «Седьмое ноября, — бормотала она, — и ему где-то сорок три или сорок четыре. Значит, 1931 или 1932».

Уже четвертая попытка оказалась удачной. Аарон был еще наивнее Шасы: тот по крайней мере додумался перевернуть дату своего рождения.

«И почему это самые блестящие умы в жизни так часто оказываются такими наивными дурачками? — подивилась она. Но на всякий случай, перед тем как распахнуть толстую стальную дверцу, она провела пальцем по ее краям. На одной , из петель она обнаружила крохотный кусочек клейкой ленты. — Не такой уж и дурачок».

Судя по всему, Аарон любил работать дома, Сейф был набит аккуратными стопками папок, большинство из них были знакомого зеленого цвета — цвета «Армскора».

С того самого дня, как Красная Роза получила это задание в мадридском аэропорту, Изабелла приступила к изучению всего, что связано с ядерным оружием и его разработкой.

Она на два лишних дня задержалась в Лондоне и провела их в читальном зале Британского Музея. Воспользовалась читательским билетом, сохранившимся у нее еще со студенческих времен. Заказала и прочла все до единой книги, числившиеся в библиотечном каталоге под этой рубрикой, и исписала две тетради своими заметками. В результате она теперь для непрофессионала прекрасно разбиралась во всех тайнах самого смертельного процесса, до которого когда-либо додумывался сатанинский разум человека.