Ельцин. Кремль. История болезни Хинштейн Александр

Собственно, удивляться этому не приходится. Сформированное Гайдаром правительство реформ состояло из таких же, как он, молодых, амбициозных мальчиков, воспринимавших Россию в качестве гигантского опытного полигона.

Достаточно внимательнее присмотреться к экономическому блоку этого чудо-правительства, и все станет понятно. Это не кабинет министров, а какое-то вольное научное общество.

Егор Гайдар – вице-премьер, министр финансов. 35 лет, в прошлом – зав.отделом газеты «Правда».

Александр Шохин – вице-премьер, министр труда и занятости. 40 лет, зав.лаб. ЦЭМИ.

Анатолий Чубайс – председатель Госкомимущества. 36 лет, меньше года проработал зампредом Ленгорисполкома, до этого – доцент Ленинградского инженерно-экономического института.

Петр Авен – министр внешней экономики. 36 лет, старший научный сотрудник ВНИИ системных исследований.

Андрей Нечаев – министр экономики. 38 лет, ведущий научный сотрудник Института экономической политики.

Владимир Мащиц – председатель Госкомитета по экономическому сотрудничеству со странами СНГ. 38 лет, зав.лаб. Института проблем рынка.

В старые времена прежде, чем стать министром, человек в обязательном порядке должен был пройти сначала множество административных ступеней. Советская власть, как и положено опытной даме, тщательно предохранялась от случайных связей. Существовала четкая многоуровневая система кадрового роста: комсомол, партия, народное хозяйство. Это был долгий, но зато надежный путь, схожий с дантовскими кругами ада, по которому, кстати, прошел когда-то и Ельцин. («Стабильность кадров – залог успеха», – любил говаривать Суслов.)

В новой революционной России прежние заслуги и профессиональный опыт роли никакой теперь не играли. Сотни бездельников-горлопанов и очень средних научных сотрудников дружно ринулись во власть. У Белого дома был? На демонстрации ходил? Коммунистов ругал? Айда с нами: править Россией будем.

По такому принципу вчерашний сотрудник НИИ института высоких температур Мурашев стал начальником всей московской милиции, а горный инженер Савостьянов возглавил столичную госбезопасность.

У большинства ельцинских министров за спиной не было ничего, кроме непомерных амбиций и молодецкой удали. Каждый из этих новоявленных руководителей, по определению самого же Гайдара, никогда «ничем, кроме письменного стола не заведовал».

Однако эти ребята почему-то были свято уверены, что умнее и опытнее их никого нет на свете, хотя для того, чтобы управлять огромной страной, недостаточно лишь начитаться умных трактатов и носить очки в роговой оправе.

Если Ельцин был политическим Кашпировским, то Гайдар – экономическим Чумаком.

Эти «мальчики в розовых штанишках», как окрестил их вице-президент Руцкой, не сумели даже составить бюджет на следующий год: впервые в новейшей истории страна входила в будущее без четкого плана расходов и доходов.

И экономические прогнозы чудо-экономисты толком тоже не смогли написать.

Они заверяли, например, что цены в результате реформ вырастут в 3–5 раз, но к концу 1992 года они увеличились на 2600 процентов (и то – в среднем: на некоторые товары и того больше).

Доходы граждан – опять же в среднем – упали на 44 процента. Подавляющая часть общества – бюджетники и пенсионеры – мгновенно оказались за чертой бедности. Все, что копили они по крохам, откладывая на сберкнижку, в секунду стало обесценившейся пылью.

За первый же год гайдаровских реформ из России было вывезено – сырьем, материалами, банковскими переводами – 17 миллиардов долларов. Потери экономики – за три года – составили 3,5 триллиона долларов.

Впервые после войны население страны сократилось на 700 тысяч. В следующем, 1993 году, эта цифра составит уже миллион. До конца ельцинского правления Россия ежегодно будет терять около миллиона человек: целую область, вроде Пензенской. В год дефолта, организованного стараниями новых реформаторов, смертность достигнет рекордной отметки: миллион двести семьдесят тысяч.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

В России уровень смертности, подобный середине 90-х годов ХХ века, наблюдался лишь в 1926 году, после войн, революции, разрухи и голода – около 20%. По странам, где ведется регулярный учет смертности, подобный уровень, 18–20 смертей на 1000 жителей в год, был зафиксирован в Египте и Гватемале в начале 1950-х годов.

Еще со времен своей юности Ельцин привык к обожанию и почитанию. Если бы не партийно-строительная карьера, из него мог получиться отменный актер, ибо цветы и аплодисменты являлись для Ельцина главным мерилом успеха, да и с лицедейскими способностями у него тоже все было в порядке.

Придя к власти на волне всенародной любви, он настолько свыкся со своей популярностью, что любые, даже самые безобидные упреки воспринимал как личное оскорбление.

Владимир Шумейко, ставший в 1992 году вице-премьером, рассказывает, как Ельцин, сидя в кругу соратников, неожиданно поинтересовался:

«– А что, анекдоты про меня рассказывают?

– Ну что вы, Борис Николаевич! Вас в народе любят, кто же про вас будет анекдоты рассказывать, – ответил за всех Бурбулис.

– Рассказывают, рассказывают, – возразил я. – Правда, пока еще рассказывают хорошие – это когда вы положительный герой.

– А ну-ка, расскажите хоть один…»

Шумейко рассказал два. Оба – сугубо приятственные. Ельцину анекдоты понравились.

«Уже тогда было заметно, как Б. Н. любит лесть», – подытоживает Шумейко.

(К слову говоря, заметно это было намного раньше, да и собиранием анекдотов про себя Борис Николаевич увлекался еще с конца 80-х. Моему другу Андрею Караулову он, например, в 1988 году поведал следующий анекдот:

«На пленум ЦК приходит мужик. Достает пулемет. “Кто тут Ельцин?” – спрашивает. “Вон он, вон…” – кричит Лигачев. “А ну, Борис Николаевич, пригнись-ка”… и: тра-та-та…»)

1992 год принес Борису Николаевичу первые неприятные потрясения. Шоковая терапия вызвала в обществе вполне понятные эмоции. Те, кто еще вчера боготворили Ельцина, сегодня стали его ненавидеть.

И двух месяцев после Нового года не прошло, а в центре Москвы состоялся уже шумный антиельцинский митинг, вышло на который аж сто тысяч человек. В мае по всей стране начался сбор подписей за отставку президента. Летом толпы оппозиции окружили кольцом телецентр «Останкино»: разгонять их было некому. Новый, демократический начальник столичной милиции Аркадий Мурашев укатил в тот момент на Филиппины: участвовать в каком-то неотложном шахматном мероприятии.

Конечно, Ельцин понимал, что начатые им реформы вряд ли вызовут у людей особый восторг. Но столь жесткой реакции он тоже не ожидал, наивно полагая, что народ по-прежнему боготворит и обожает своего президента.

Однако сухие цифры социологии говорили совсем о другом. Если летом 1991 года за Ельцина проголосовало 57 с лишним процентов россиян, то уже через год, по опросам общественного мнения, ему продолжало доверять лишь 24 процента респондентов.

Проблемы катились по стране точно снежный ком. К лету 1992 года в результате непомерного взвинчивания цен возник кризис неплатежей. Даже прибыльные обычно нефтегазовые предприятия не могли теперь покрывать убытков. Намертво встала «оборонка»: она не получала теперь госзаказов – и не получит еще очень долго; за все десять ельцинских лет российская армия не купила ни одной новой единицы военной техники – самолетов, кораблей, ракет.

Резко выросла преступность. Уличные разборки, перестрелки, вооруженные налеты – все, о чем граждане знали раньше исключительно из передачи «Международная панорама» – стали обыденной, повседневной реальностью. Улицы крупных городов заполонили проститутки.

Еще недавно на московских фасадах и заборах повсеместно красовались граффити: «Ельцин – да!». Теперь, к этому призыву, те же самые художники добавляли по две новых буквы: «Ельцин – ИУда!».

Обещанного экономического чуда не получалось. Более того, Ельцин не спешил выполнять и другие свои предвыборные обязательства. Его знаменитая борьба с привилегиями обернулась невиданным ростом привилегий для новой знати.

Еще вчера такие скромные и аскетичные демократы-ратоборцы походили теперь на дистрофиков, дорвавшихся к праздничному столу. Дачи, квартиры, машины… На смену ненавистному 4-му управлению Минздрава пришел Медцентр президента. Управделами ЦК КПСС и хозу Совмина – трансформировалось в Управление делами президента со 100-тысячным штатом обслуги.

Серый кардинал демократии, бывший доцент марксизма-ленинизма Бурбулис разъезжал теперь исключительно на хромированном ЗИЛе с милицейским кортежем. Для его проезда, равно как и других новоявленных вождей, ГАИ перекрывала дороги.

Новый спикер парламента Руслан Хасбулатов без зазрения совести занял самую роскошную в столице квартиру на улице Щусева, от которой отказались когда-то и Брежнев, и Горбачев: даже Ельцин, посмотрев эти хоромы, постеснялся в них переезжать. В квартире общей площадью 460 метров имелись даже танцевальный и каминный залы.

А ведь народ это все видел…

В сторону оппозиции начал дрейфовать и парламент, считавшийся прежде надежным президентским оплотом. В апреле 1992 года, на Шестом съезде, депутаты приняли постановление «О ходе экономической реформы», в котором камня на камне не оставили от правительственного курса. Все громче раздавались призывы отправить в отставку гайдаровский кабинет.

Спикер Верховного Совета Руслан Хасбулатов, человек, всей своей карьерой обязанный Ельцину, из соратника превращался в злейшего противника. Рядом с ним замаячила фигура усатого вице-президента Руцкого.

Поначалу, правда, все их критические выпады не касались личности президента. Хасбулатов и Руцкой осуждали исключительно экономический курс Кремля, взваливая всю вину – по традиции – на злых бояр при добром царе (Бурбулиса, Шахрая и Гайдара). Но так уж устроен был Ельцин, что любые, даже самые разумные упреки он принимал на собственный счет.

Вообще-то, если говорить начистоту, в конфликте с Хасбулатовым и Руцким, президент виноват был сам.

В предыдущих главах я уже упоминал, что в политике Ельцин признавал исключительно две позиции: либо сверху, либо снизу. Паритета он не допускал по определению.

Став полноправным хозяином России, Ельцин окончательно почувствовал себя наместником Бога на земле: по крайней мере, в одной седьмой ее части.

Все, кто находились рядом с ним, должны были безоговорочно признавать его преимущество; этакий король-солнце, вокруг которого вращаются малые планеты и астероиды.

Профессор Плехановского института Руслан Имранович Хасбулатов поначалу очень нравился Ельцину. Во время августовских событий профессор вел себя безупречно, отказавшись в минуты опасности покидать Белый дом. «Я не могу предать депутатов, – ответил он на предложение спешно эвакуироваться. – Вы идите, а я останусь до конца».

Именно стараниями Ельцина чеченец Хасбулатов стал в итоге председателем Верховного Совета, хотя сделать это было очень непросто. Хасбулатова фактически пропихнули в спикерское кресло, сломав упорное депутатское сопротивление.

Ельцин свято верил, что верный Руслан будет верой и правдой служить ему. Но он не учел одного: гордого, кавказского менталитета.

Все началось, в общем-то, с ерунды: с обычной бытовой мелочевки . Ельцин и Хасбулатов договорились регулярно ходить в баню. Но уже на второй раз Хасбулатов, не спросясь, притащил с собой личного массажиста Володю Хрякина и даже – о, ужас! – осмелился завести его в парилку, где отдувался и потел Борис Николаевич. Тот ничего на это не сказал, лишь посмотрел недобро и… перестал брать спикера с собой.

Бедолаге-массажисту и невдомек было, что его скромная персона очень скоро спровоцирует гигантский политический кризис, приведший к расстрелу Белого дома и чудом не переросший в гражданскую войну.

Но в понимании Ельцина этот мелкий, ничего не значащий инцидент имел значение принципиальнейшее. Явление массажиста означало, что Хасбулатов считает себя ровней президенту. Его болезненно гипертрофированная амбициозность допустить этого не могла.

Наверное, повинись тогда спикер, упади на колени – он был бы великодушно прощен. Банные походы, правда, на этом все равно бы закончились – к тем, кого ломал он, Ельцин разом терял уважение, – но никакого кризиса зато не случилось бы.

Однако Хасбулатов обладал характером не менее сильным. Да и не понимал он поначалу, в чем заключается его вина.

Руслан Имранович, напротив, искренне полагал, что Ельцину нравится его независимость и твердость; за это, дескать, он и был поставлен спикером – совсем как на Западе, где законодательная власть подстегивает власть исполнительную; это ли не основа основ демократии, о чем Ельцин сам много раз объявлял, заседая и в союзном, и в российском парламенте.

Хасбулатов никак не мог уразуметь, что все прежние демократические лозунги давно подверглись уже тотальной инвентаризации . То, что годилось для борьбы с Горбачевым, сегодня напрочь растеряло свою актуальность. От парламента требовалось теперь совсем другое: покорность, послушание, управляемость.

Когда Гайдар начал свои реформы, Хасбулатов в самом деле не понимал, куда тот столь лихорадочно торопится. Не в пример Ельцину, спикер отменно разбирался в экономике, долгие годы заведовал кафедрой экономики в Плехановском институте и даже дослужился до член-корра Академии наук. Руслан Имранович хорошо помнил, как в 1990 году Гайдар – он работал тогда зав.отделом «Правды» – зарубил его статью об экономическом будущем страны. «Автор фактически выступает за рынок, а рынок в Советском Союзе никому не нужен и невозможен», – начертал тогда рыночник Гайдар.

Та многочисленная информация, которая стекалась теперь со всей России к Хасбулатову, наглядно показывала, сколь ошибочными и поспешными были расчеты Гайдара. Спикер не считал нужным скрывать свои эмоции, полагая, что тем самым помогает Ельцину корректировать выбранный курс.

Но в ответ президент – шаг за шагом – демонстрировал свое неприятие; причем делал это в привычной хамской манере.

Сергей Филатов, работавший тогда первым вице-спикером, пишет:

«Все, казалось, мог вытерпеть Хасбулатов, но он не выдержал унижения. И началось ведь с мелочей – ему перестали сообщать время прилета и вылета Ельцина, у спикера отключили телефон прямой связи с президентом».[22]

Ельцин был сумасбродным властолюбцем. Хасбулатов – горячим и гордым кавказцем. Никто из них не желал сделать первый шаг навстречу друг другу и ворох взаимных обид и мелочных претензий разрастался на глазах, навсегда погребая под собой былую дружбу.

Хотя нет. Хасбулатов еще долго был готов к диалогу с Ельциным. Тот же Филатов свидетельствует, что в апреле 1992 года, после приснопамятного Шестого съезда, Хасбулатов предложил пообедать втроем: Ельцин, Филатов и он.

«Ответ Ельцина был категоричен:

– Нет. Хватит, я натерпелся его лицемерия и изворотливости, ему ни в чем нельзя верить, тем более доверяться. Опять обманет».

То есть, как видно, эту опасную свару затеял вовсе не Хасбулатов. Вновь, как бывало уже не раз, амбиции Ельцина оказывались сильнее голоса разума. Он продолжал накручивать сам себя, культивируя высосанные из пальца обиды…

И все-таки – в итоге – встреча у них состоялась. Только лучше б ее и не было вовсе.

Это было уже в середине 1993 года. На разговоре настоял Хасбулатов: он до последнего момента верил, что войны можно еще избежать. Но, приехав на Ленинские горы, в правительственный особняк, спикер сразу понял, что разговора не получится.

Ельцин находился уже в сильном… э-э… возбуждении. Прямо с порога он сказал Хасбулатову какую-то гадость, и Руслан Имранович поймал в этот момент торжествующий взгляд Коржакова.

«Ты хотел Ельцина? – читалось в генеральских глазах. – Вот тебе Ельцин: кушай на здоровье».

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Алкоголизм обычно мешает социальной адаптации и работе, а также провоцирует различные виды антисоциального и деструктивного поведения. У больного искажаются представления о нравственных ценностях и о взаимоотношениях между людьми.

Примерно та же возня творилась и вокруг Александра Руцкого. Когда накануне выборов Ельцин предложил ему идти в спарке , будущий вице-президент от волнения даже потерял голос.

«Борис Николаевич, да я… Не подведу никогда… Верьте: преданней человека не найти…»

Кадровый вояка Руцкой, как и профессор Хасбулатов, попался ровно на ту же самую удочку: он возомнил о себе невесть что. Но все стало понятно уже во время президентской инаугурации: Руцкого даже не позвали на сцену. За ельцинским бенефисом он скромно следил из зала. Не нашлось ему и кабинета в 14-м президентском корпусе Кремля, куда вскоре переехал вместе со всей командой Ельцин. То есть для помощников и халдеев кабинеты имелись, а для вице-президента – нет.[23]

«Главной ошибкой Руцкого, – без обиняков пишет Ельцин, – было упорное нежелание понять и принять собственный статус. С самого первого дня он считал, что вице-президент – это, если по-простому, первый заместитель президента».

На самом деле, во всем мире – в той же Америке, с которой слизали мы институт президентства – именно так и заведено: вице-президент – это второй человек в государстве. Так что в своих обидах и претензиях Руцкой был совершенно прав.

Просто поначалу он никак не мог уразуметь, что его попросту использовали как статиста; яркую приманку для избирателей, вроде насаженного на крючок дождевого червя.

«Внешность заслуженного артиста, боевой летчик – Герой Советского Союза, говорит резко и красиво. Одним словом – орел…» – так описывает Ельцин свои мотивы при выборе кандидатуры Руцкого.

Ну что тут скажешь?[24]

Сам того не подозревая, Руцкой оказался в роли веселого лопоухого щенка, подаренного заботливыми родителями своим чадам во время дачного сезона. Но за лето щенок подрос, погрыз все обои и мебель. Пора возвращаться в город, а куда его девать? И выкинуть – жалко, и с собой – не возьмешь.

Простите, но кого за это следует винить? Щенка? Или горе-родителей?..

Никогда и ни с кем Ельцин не собирался делиться властью: ни с парламентом, ни с вице-президентом. Власть была для него смыслом жизни; ради нее он терпел мучения и унижения, рисковал здоровьем, пер напролом.

Даже став президентом, Ельцин – в глубине души – продолжал ощущать себя, как и прежде, секретарем обкома. Вице-президент – в этой конструкции – всего-навсего был вторым секретарем, а спикер парламента и вовсе – бессловесным председателем облисполкома. Для премьер-министра же места в этой иерархии просто не нашлось, поэтому первое правительство Ельцин возглавил самолично.

Рано или поздно эта заложенная мина противоречий и взаимных обид должна была взорваться. И она-таки взорвалась.

В конце 1991 года Руцкой отправился с поездкой в Сибирь. То, что увидел он там, потрясло вице-президента до глубины души. Люди перестали получать зарплаты и пенсии, во многих городах не было тепла и света.

Резкий на слова Руцкой, не сдержавшись, бросил тогда во всеуслышанье сразу же ставшими крылатыми слова насчет «мальчиков в розовых штанишках». Неважно, что потом он будет уверять, будто имел в виду вовсе не Гайдара с Бурбулисом, а молодых депутатов. Президенту мгновенно внушили, что это – выпад против его ставленников, а значит, и против него самого.

Надо сказать, что от смены декораций нравы в Кремле нисколько не изменились. Наряду с грызунами, тараканами и воронами, облюбовавшими церковные купола, Кремль достался Ельцину вкупе с многолетними традициями великосветских интриг.

Соратники – наперебой – настраивали президента друг против друга. Они образовывали коалиции, попеременно враждовали, боролись за близость к телу. Все сказанное Хасбулатовым и Руцким мгновенно передавалось Ельцину, только еще в более гипертрофированных размерах.

Эти семена падали на благодатную почву. Всякий раз, выслушав новую порцию сплетен , Борис Николаевич впадал в ярость и гневно сжимал кулаки.

Примерно то же самое происходило и в покоях спикера и вице-президента, где такие же точно интриганы и наушники настраивали своих патронов против Ельцина.

Внешне походило это на коммунальную свару а-ля «Воронья слободка». Каждая из сторон пыталась уязвить и зацепить противника побольнее, не стесняясь уже ни в методах, ни в выражениях.

После того как два вице-спикера – Сергей Филатов и Владимир Шумейко – ушли от Хасбулатова в ельцинский стан, Руслан Имранович, случайно встретив их, задиристо бросил:

– Что, доигрались, сукины дети?

В ответ рослый Шумейко, резко повернувшись к спикеру, ответствовал с той же учтивостью:

– Ну, ты, сморчок, помолчи, а то я тебя размажу по этой стенке!

Другой раз с Филатовым столкнулся Руцкой.

– Я тебя, блядину, первого повешу, когда к власти приду, – ласково пообещал вице-президент.

Это высокая политика, да?

Каждый съезд народных депутатов проходил отныне в стиле мексиканского сериала. На Седьмом съезде, в декабре 1992 года, Хасбулатов попытался даже провести поправку в Конституцию, ограничивающую президентскую власть и дающую право парламенту самостоятельно формировать правительство: для принятия поправки не хватило всего-то четырех голосов. Тем не менее депутаты признали работу правительства неудовлетворительной.

Этот наезд окончательно вывел Ельцина из равновесия. Как он сам признается потом, со съезда на дачу президент приехал в «полном трансе».

«Наверное, такое со мной случилось впервые за пять лет, с 1987 года… Задним числом я понимаю, что моя болезненная реакция на такие экзекуции – это рецидив того психологического надлома, который произошел у меня после пленума Московского горкома партии».

Аналогия между ноябрем 1987 и декабрем 1992 годов, действительно, напрашивается сама собой, даже против воли.

Если человек хотя бы раз ступил на скользкий путь суицида, в его сознании – неизменно – происходит сдвиг; рано или поздно он вновь задумается о самоубийстве.

9 ноября 1987 года, накануне горкомовского пленума, Ельцин пытался сделать себе харакири при помощи канцелярских ножниц.

28 сентября 1989 года он – так, по крайней мере, полагают его соратники – прыгнул в воду, чтобы инсценировать покушение на себя.

9 декабря 1992 года, вернувшись со съездовского аутодафе , президент намертво запирается в жарко натопленной бане.

«Заперся. Лег на спину. Закрыл глаза. Мысли, честно говоря, всякие. Нехорошо… Очень нехорошо».

(«Записки президента».)

Из парилки его вытащит, взломав дверь, верный Коржаков…

Что это было? Очередная попытка суицида напоказ, желание попугать родных и соратников, вызвать у них жалость и страх? Или же – обычный нервный срыв?

«Дверь в бане была закрыта изнутри, – вспоминает его спаситель. – Но когда я взломал ее, оказалось, что Ельцин лежит не в парилке, а предбаннике. Глаза у него были прикрыты, он демонстративно тяжело дышал».

Довольно странный способ – сводить счеты с жизнью в предбаннике; для этого ему как минимум пришлось бы провести там пару недель – без еды и питья.

Скорее, он в очередной раз решил попугать своих родных и близких, сладострастно рисуя в воображении жуткие картины собственных похорон. Вот уж, когда пожалеют все, что не ценили, не понимали его; горькими слезами зарыдают, только поздно уже будет…

Отставленный начальник президентской службы безопасности свидетельствует, что тяга к театральному суициду возникала у Ельцина регулярно. В начале 1993 года, когда ему впервые попытались объявить импичмент, Борис Николаевич устроил настоящую трагисцену перед Илюшиным, Барсуковым и Коржаковым, угрожая пустить себе пулю в лоб из подаренного накануне Баранникова пистолета ПСМ, а соратники наперебой уговаривали его не стреляться…

Как тут не вспомнить диагноз, поставленный однажды ельцинским «крестным отцом» Яковом Рябовым:

«Срывается очередная его авантюра с прорывом к власти – и он жалок, безволен, подавлен, впадает в депрессии и запои, а то и инсценирует попытку самоубийства или загадочно падает с моста в реку… Он такой смолоду».

МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА

В литературе приводятся разноречивые данные о частоте суицидных мыслей и попыток при эндогенной депрессии, однако следует, вероятно, исходить из предположения, что у всех или почти у всех больных с этим заболеванием возникали в период фазы суицидные мысли или нежелание жить. Часто от больного можно услышать, что у него никогда не было мыслей о самоубийстве, но жизнь настолько тяжела и безрадостна, что если бы смерть наступила от несчастного случая, то это было бы не так уж плохо.

В других случаях больной говорит, что он мечтает о смерти, но никогда, ни под каким видом не попытается кончить жизнь самоубийством. Однако врач должен помнить, что для совершения самоубийства иногда нужны считанные минуты, и именно в эти минуты состояние больного может резко ухудшиться либо спонтанно, либо под влиянием непредвиденных психотравмирующих ситуаций или известий. Это тем более относится к больным, у которых имеются стойкие суицидные наклонности.

Делать нечего: хоть и не по его это нутру, но с Верховным Советом приходится вступать в переговоры. Ельцин предлагает депутатам компромисс: он снимает ненавистного Гайдара, предлагая взамен три других кандидатуры – на выбор. А за это парламент назначает общенародный референдум: пусть народ, мол, сам определит, за кем будущее.

Новым премьером стал в итоге бывший министр газовой промышленности Виктор Черномырдин, сразу же объявивший, что он за рынок, но не за базар. Так бесславно завершилась эпоха шоковой терапии…

Отдание Гайдара на заклание далось президенту нелегко. И не то чтоб было очень жалко ему Егора Тимуровича. Вовсе нет. Просто никогда и никому не привык он уступать.

Это точно как в детском стишке:

Но со сдачей Гайдара великое противостояние все равно не закончилось. Следующий, Восьмой съезд, открывшийся в марте 1993 года, был ознаменован новым скандалом. Депутаты наложили мораторий на проведение референдума и предложили отрешить Ельцина от власти, на что тот отреагировал бурно и крайне экспрессивно. Президент демонстративно покинул зал заседаний, призвав своих сторонников-депутатов выйти за ним. Но его примеру последовали только считанные единицы, и это стало для президента ударом, может быть, даже большим, чем съездовская атака.

МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА

Истерическое расстройство личности – чрезмерная эмоциональность и стремление к привлечению внимания, которые проявляются в различных жизненных ситуациях. Больные непостоянны в своих привязанностях, капризны, проявляют непреодолимое стремление быть всегда в центре внимания, вызвать к себе сочувствие или удивление. Их действия отличаются демонстративностью.

Хасбулатов с Руцким избрали заведомо проигрышную тактику. С Ельциным нельзя говорить языком ультиматума; от этого он лишь заводится и еще сильнее рвется в бой.

Если бы они не торопились, а просто смиренно выжидали, все могло бы разрешиться само собой. В команде Ельцина начались уже разброд и шатания. Президент, в привычной своей манере, регулярно начал уходить в 10-дневный отпуск , когда связаться с ним никто не мог.

Рано или поздно это яблоко непременно упало бы с ветки: и без особой посторонней помощи. Но оппозиции не хватало выдержки: она слишком жадно алкала власти.

Не в характере Ельцина было сносить плевки и обиды. После обструкции, устроенной ему на Восьмом съезде, от угроз он приступил к делу .

20 марта президент неожиданно выступает с телеобращением к народу. Он объявляет, что работа парламента приостановлена; в стране вводится особый порядок управления.

Нет, все-таки права древняя корейская легенда о драконе: каждый, кто побеждает чудовище, непременно становится драконом сам.

И двух лет не прошло с августовского путча , а история повторяется с точностью до деталей. Разница – только в именах собственных.

Все то, что Ельцин еще недавно публично разносил в пух и прах, теперь он преспокойно берет на вооружение.

Разгон парламента, особый порядок управления – чем не ГКЧП?

Через месяц он повторит и еще один подвиг путчистов: запретит любые массовые мероприятия на Красной площади и прилегающих территориях.

Неужели это тот самый Ельцин, которого выгнали когда-то из Политбюро как раз за разрешение проводить манифестации и митинги в Москве; который на грубо сколоченных трибунах рвал глотку за свободу демонстраций?

Между тем Конституционный суд признает ельцинский указ незаконным. Хасбулатов спешно созывает внеочередной, Девятый съезд. Он ставит на голосование вопрос об отрешении президента. Если импичмент состоится, вся полнота власти перейдет к Руцкому.

Затаив дыхание, страна следит за драматической постановкой . Но нет: для окончательного решения не хватает каких-то трех десятков голосов. Когда результаты голосования становятся известны, Ельцин выходит к своим сторонникам, митингующим на Васильевском спуске.

Выглядит он очень плохо. Его хватает лишь на то, чтобы хрипло выкрикнуть:

– Это победа!

Хотя, какая, к черту, победа! В те дни страна оказалась на грани гражданской войны. В стан оппозиции, вслед за Руцким и председателем Конституционного суда Валерием Зорькиным перешли и такие мощные фигуры, как министр безопасности Виктор Баранников и генпрокурор Валентин Степанков. (Как это произошло – рассказ впереди.)

Все зависело теперь от итогов референдума, на котором народу предстояло ответить на 4 вопроса: а) доверяете ли вы Ельцину?; б) его экономической политике?; в) нужны ли досрочные выборы президента?; г) парламента?

Депутаты были твердо уверены, что страна не поддержит Ельцина, а уж его реформы – тем паче. Но произошло непредвиденное. Вопреки всем прогнозам, большинство предпочло президента.

Почему это случилось, ведь шоковая терапия вызвала в народе бурю недовольства? Я думаю, причина заключалась не в симпатиях к Ельцину, а в отсутствии харизматичных личностей в стане оппозиции.

Как остроумно подметил замечательный писатель Юрий Поляков, страна выбирала между пьющим секретарем обкома и ширяющимся чеченцем.

Если бы у оппозиции имелась хотя бы одна внятная, привлекательная фигура – такая, какими станут потом генералы Лебедь или Рохлин – исход был бы совсем иным. Но при всех раскладах пьющий секретарь обкома – все же лучше, чем ширяющийся чеченец…

Наверное, нет нужды напоминать все, что происходило потом. Как в сентябре 1993 года Ельцин окончательно распустил съезд (о подготовке такого указа оппозиция знала заранее, и еще за два дня спикер Хасбулатов произнес пространную речь о том, что в состоянии непрерывного запоя Ельцин может подписать, что угодно; для наглядности спикер даже характерным жестом щелкнул себя по горлу); как депутаты забаррикадировались в Белом доме, объявив новым президентом Руцкого; как оппозиция штурмом брала Останкино и мэрию; как, в конце концов, Белый дом, принялись расстреливать из танков.

История повторялась вновь. Часть из тех, кто в августе 1991 года строил вокруг Белого дома баррикады, теперь шла на его приступ: другая часть – оборонялась.

Два года назад у ГКЧП не хватило решимости применить силу; жестокие путчисты пуще всего боялись крови.

А вот демократ и либерал Ельцин крови совсем не боялся.

Его миролюбия хватило лишь на то, чтобы попытаться перекупить депутатов: за уход из осажденного Белого дома каждому обещали два миллиона рублей наличными, московскую квартиру и престижное место в госаппарате.

(Кстати, многие на эти подачки купились. Если к началу Десятого чрезвычайного съезда в зале собралось примерно шестьсот народных избранников, то в момент штурма их насчитывалось не более сотни. Большинство из перебежчиков были вознаграждены Ельциным по-царски. Вице-спикер Николай Рябов стал председателем Центризбиркома, Рамазан Абдулатипов – заместителем министра (потом он дорастет даже до вице-премьера), Евгений Амбарцумов – послом в Мексике, Александр Починок – министром труда и прочая, прочая).

Но идти на серьезные компромиссы Ельцин не желал. Когда в сентябре, на переговорах, проходящих под эгидой Патриарха Алексия II, оппозиция предложила так называемый «нулевой» вариант – то есть стороны возвращаются на исходные позиции, аннулируя все свои чрезвычайные решения, – президент ответил категорическим отказом.

Ему было проще расстрелять парламент, нежели договариваться с ним о разделе власти…

…3 октября оппозиция перешла к новым решительным действиям. Защитники Белого дома захватили здание мэрии и ринулись на штурм телецентра. Началась стрельба. Ценой многих человеческих жизней телецентр удалось отстоять.

О беспорядках в городе первым доложил Ельцину начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков. В этот момент президент находился на своей даче в Барвихе.

Ехать по городу было уже небезопасно: мятежники перекрыли Новый Арбат. Ельцин решает лететь в Москву вертолетом.

В 19.15 он приземлился на Ивановской площади Кремля. Пришел к себе в кабинет. Выслушал доклады подчиненных.

А вот то, что случилось дальше – просто не лезет ни в какие ворота. В момент, когда всеобщее напряжение достигло максимальной отметки и гражданская война уже стучалась в дверь, Борис Николаевич изъявил вдруг желание… поспать.

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Реактивный психоз сопровождается явлениями расстроенного сознания. Больные теряют способность критически оценивать свое состояние, координировать поступки и адекватно вести себя в сложившейся ситуации. Психической травмой, вызывающей реактивный психоз, могут послужить трагические события личного и общественного характера, а также коллизии, представляющие угрозу для жизни. В состоянии реактивного психоза больной совершает необъяснимые, абсолютно нелогичные поступки.

Начальник охраны генерал Коржаков не отходил от Ельцина ни на шаг. В своих мемуарах он так описывает эту роковую для страны ночь.

«Часов около одиннадцати вечера Борис Николаевич пошел поспать в заднюю комнату, а меня попросил сесть за пульт управления страной. Я просидел в президентском кресле почти всю ночь с третьего на четвертое октября. В критический момент президент разрешил мне “порулить”, не одергивал замечаниями типа “не лезь в политику”.

Расположившись за пультом, я нажимал определенную кнопку… а дальше принимал доклады, раздавал команды, собирал информацию, чтобы потом рассказать о последних событиях Верховному главнокомандующему».

А потом Ельцин еще возмущался: слишком много, дескать, было разговоров, что упустил он в тот момент нити управления; никто не слушал его.

«Не было у меня растерянности. Не было ни секунды замешательства или неуверенности», – напишет он, как отрежет, в «Записках президента».

Ой ли?

Хроника свидетельствует об обратном: он спал безмятежным младенческим сном, полностью отрешившись от разгорающихся страстей. А в это время его подчиненные фактически замещали собой президента.

Коржаков разбудил Ельцина лишь около трех часов ночи. К тому моменту окончательно стало ясно, что министр обороны Грачев от ситуации целиком устранился. Без участия армии дальнейшие действия становились бессмысленными, но в стойло «лучшего министра обороны» мог поставить только президент.

Раздраженный и сонный Борис Николаевич отправляется в Минобороны, где битый час заседает уже коллегия полководцев: это, кстати, к вопросу о послушании. Не генералы едут к президенту: президент – к генералам.

И вновь обратимся к свидетельствам Коржакова, одного из самых активных участников тех ночных бдений:

«Атмосфера мне сразу не понравилась – комната прокурена, Грачев без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, понурыми…

Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:

– Что будем делать дальше?

Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза…»

Генерал Грачев – ельцинский любимец – был в своем репертуаре. Никто лучше его не умел щелкать каблуками и зычно рапортовать. Но когда дело доходило до дела, когда требовалось брать на себя ответственность и принимать жесткие решения, Грачев мгновенно уходил в кусты. Так было и в августе 91-го. Так будет и во время чеченской кампании.

Весь день накануне Грачев докладывал Ельцину, что войска вошли уже в город; вот-вот встанут на исходные позиции. Но в действительности армия даже не пересекала МКАД.

Уже после того, как Таманская дивизия выдвинулась к Останкино – в разгар штурма – кто-то неведомый остановил колонну. То же самое случилось и с частями 27-й мотострелковой бригады.

Дошло до того, что министр обороны просил Барсукова прислать ему солдат Кремлевского полка для охраны здания: о чем еще можно говорить, если армия не способна даже защитить собственную штаб-квартиру. И на вопрос президента, есть ли у Грачева танки, генерал не нашел ничего умнее, чем ответить: танки есть, но все танкисты сейчас на картошке…

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

Первые же две российские Думы, созданные по манифесту Николая II, были распущены не проработав и по полугоду. Первая Дума просуществовала с апреля по июль 1906 года и провела всего одну сессию, на которой потребовала амнистии политзаключенных, всеобщего равенства и предоставления политических свобод. После того как председатель Совета министров И. Л. Горемыкин отмел все ее требования, Дума приняла резолюцию о полном недоверии правительству и потребовала его отставки.

9 июля 1906 года парламентарии обнаружили на запертых дверях Таврического дворца извещение о роспуске Государственной Думы под тем предлогом, что депутаты «уклонились в не принадлежащую им область». Войска были приведены в боевую готовность на случай беспорядков, однако дело до этого не дошло. Часть депутатов собралась в Выборге, на территории Великого княжества Финляндского, где не действовала имперская юрисдикция, и призвала население не платить налоги, уклоняться от воинской повинности и оказывать пассивное сопротивление властям. Ни к каким практическим последствиям Выборгское воззвание не привело, кроме того, что подписавшие его депутаты впоследствии были привлечены к ответственности и потеряли право участвовать в выборах.

Вторая Дума также успела провести лишь одну сессию и была распущена через пять месяцев работы, 3 июня 1907 года. Поводом к ее роспуску стали обвинения министра внутренних дел П. А. Столыпина в адрес социал-демократической фракции о подготовке заговора с целью установления республики. Столыпин требовал выдать властям социал-демократическую фракцию, но получил отказ. Специально созданная комиссия из числа депутатов пришла к выводу, что все обвинения являются подложными.

Минобороны Ельцин покидал крайне раздосадованным. Но, приехав в Кремль, он снова отправился отдыхать: то ли спать, то ли…

Существует версия, что в ту ночь президент позволил себе несколько злоупотребить . Косвенным подтверждением этому служит то, что поутру он почему-то не стал записывать телеобращение к гражданам. Вместо этого Ельцин предпочел выступить исключительно по радио, где, понятно, лица его не было видно.

Это октябрьское утро было, действительно, похмельным во всех отношениях. Едва придя в себя, президент узнал, что знаменитые спецподразделения «Альфа» и «Вымпел» отказываются идти на штурм Белого дома.

Вновь, как и в августе 91 года, спецназовцы не желали становиться разменной картой в чужой политической игре. Тогда их называли героями. Сегодня, ровно за то же, обвиняли в трусости.

По плану захвата парламента, разработанному накануне зам.начальника Службы безопасности президента Геннадием Захаровым, «Альфе» и «Вымпелу» отводилась важная роль. После того как танки должны были открыть огонь по верхним этажам, именно спецназу под прикрытием десантников поручалось ворваться в одно из крыльев здания.

Но «альфисты» и «вымпела» твердо стояли на своем: не пойдем. Их даже собрали в Кремле, пред светлые очи президента, но на прямой вопрос – Вы будете выполнять приказ? – офицеры ответили молчанием. Взбешенный Ельцин удалился ни с чем.

Максимум, в чем удалось убедить их – это доехать до Белого дома и провести на месте рекогносцировку.

То, что случилось затем, остается до сегодняшнего дня одной из самых больших загадок новейшей истории.

Уже возле самого Белого дома группа «альфистов»-добровольцев пересела на БМП. Машины подъехали к зданию. Увидев лежащих на земле раненых и убитых солдат, бойцы попытались их эвакуировать. И тут от пуль неизвестного снайпера смертельное ранение получает младший лейтенант «Альфы» Геннадий Сергеев.