Ради милости короля Чедвик Элизабет

Глава 33

Роджер пришпорил усталую, покрытую грязью лошадь на последних ярдах моста через ров и рысью въехал во двор Фрамлингема. Он обогнал свой отряд и обоз и намеренно прибыл раньше свиты. Глядя на две новые башни, Роджер восхищался тем, насколько продвинулось строительство за время его отсутствия. Сделать предстояло еще многое, но каменный венец Фрамлингема уже обретал величавую плоть. На фоне мощных башен дом и часовня казались незначительными, хотя выглядели ухоженными и блистали свежим слоем побелки. Перила крыльца тоже недавно починили, и на белом фоне они ярко сверкали красным и золотым. Птицы тут и там клевали червяков, но гусак Вулфвин по счастливой случайности отсутствовал. Роджер спешился и привязал коня к вмурованному в стену кольцу. Конюх, кидавший вилами навоз, остановился, вытаращил глаза и упал на колени:

– Милорд, я не сразу узнал вас, простите!

– Вполне естественно. – Роджер жестом приказал ему встать. – Я опередил свой отряд. Но лучше известить людей. Через час нужно будет позаботиться о лошадях.

– Да, милорд, я…

Он умолк, и мужчины обернулись, когда из-за конюшни высыпали четверо детей, увлеченных игрой в пятнашки. Два мальчика и две девочки слились в единое размытое пятно бегущих ног, летящих волос, ярких платьев и котт. Они встали как вкопанные, завидев конюха и черного коня. А затем Маргарита отлепилась от общей массы.

– Папа, папа! – заверещала она и бросилась к Роджеру.

– Милая! – Он поднял ее в воздух и закружил.

Какое облегчение, что дети его помнят! Роджер вовсе не был уверен, что задержался в их памяти. Дочка звонко чмокнула его в свежевыбритую щеку и обхватила за шею, и отчего-то ему стало трудно дышать, то ли от крепких объятий, то ли оттого, что сжалось горло. Мари держалась поодаль, хотя ее лицо озарилось улыбкой, и Роджер испытал укол боли, увидев, как много уже в ней от маленькой женщины, даже посреди детской игры. Трехлетний Ральф тоже попросился на ручки, хотя Роджер увидел, что требование сына порождено бравадой, а не пылкой любовью, и ощутил, как ребенок застыл и напрягся, когда его подняли. Уильям, на два года старше, ждал неподвижно, словно молодой дубок, но при этом улыбался, показывая щель между передними зубами: у него недавно выпал молочный зуб.

Затем Роджер увидел за спинами детей Иду, которая вышла поприветствовать его, прижимая к левому боку крошечного запеленатого младенца. Ее взгляд был настороженным и даже немного враждебным. На лице жены не играла радостная улыбка, и у него засосало под ложечкой. Он опустил Маргариту и Ральфа и подошел к ней.

– Это твой новый сын, – сухо сообщила она. – Я назвала его в твою честь, хотела напомнить себе, что у него есть отец.

Ида сунула младенца ему в руки, прежде чем Роджер успел обнять ее.

Ребенок был совсем крошечным, не больше двух недель от роду, и еще не успел округлиться. Его глаза были темными и обещали стать карими, как у Иды.

– Вы должны были мне написать, – упрекнул он. – Должны были известить.

– И куда же мне следовало отправить гонца? – мрачно посмотрела на него Ида. – Я не знала, где искать вас, и не думала, что вас интересуют подобные пустяки.

– Мне хотелось бы знать, что вы снова в тягости, и знать, как вы поживаете.

– Неужели? – Ида смерила мужа еще одним долгим взглядом.

Они до сих пор не обнялись.

– Ну конечно! – Роджер приобнял ее и попытался поцеловать, но она увернулась, и он поцеловал ее в щеку, мягкую, но холодную весенним днем.

– Несомненно, вы хотите искупаться и поесть, – произнесла она. – Полагаю, вы опередили своих людей и скоро они будут здесь. – Ида забрала ребенка и направилась к дому.

– Не раньше чем через час. – Он оглянулся. – Где Гуго?

– Скачет с конюхом и собаками, – ответила она. – Я не знаю, когда они вернутся. Сын весь в вас.

Ида отдала ребенка служанке и велела набрать ванну и принести еду.

Роджер ощутил, как эмоции внутри его свиваются в тугой узел и раздражение превращается в ярость.

– Я не по собственной воле провел столько месяцев при иностранном дворе, а исполнял свой долг.

Они поднялись по лестнице в покои. Служанки уже вытащили большую овальную ванну и теперь лили в нее ведрами горячую и холодную воду. Роджер заметил, что все держат голову низко и отводят глаза, и понял, что дело не только в почтении. Ледяная атмосфера в доме могла бы заморозить саму преисподнюю.

Ида открыла крышку сундука и достала аккуратно сложенную чистую рубашку, брэ и чулки. От одежды веяло ароматом лаванды и специй.

– Я сшила их для вас, – сообщила она. – Осенью. Я думала, вы вернетесь домой до Святок. Я думала… – Ее подбородок задрожал. – Что ж, вы не вернулись, и я убрала их подальше вместе с надеждой увидеть вас до конца года.

Роджер снял шляпу и осторожно положил на другой сундук.

– Я продала все до единой свои драгоценности, – сообщила Ида. – Сняла драпировки со стен. Разорила и измучила наших арендаторов и вассалов. Я верила, что с каждой серебряной монеткой, которую мне удавалось выжать, вам остается провести в Германии на одно мгновение меньше.

Ида прижала ладонь ко рту, и Роджер увидел, что она борется с собой. Но когда он собрался заговорить, она убрала ладонь и посмотрела на него полными слез глазами:

– Вам… и моему сыну. Почему я должна была сообщить вам, что жду ребенка, если вы не сообщили мне об Уильяме? Мне пришлось выспрашивать подробности у Александра из Ипсуича. Вы знаете, как больно мне было? Почему вы не сказали? Почему?

Роджер протянул к ней руки:

– Потому что я понимал: вы будете волноваться, и попусту.

– Вы думали, я не узнаю?

– Надеялся, что не узнаете, – поморщился он.

Ида ахнула.

– Я видел, как вы обезумели при мысли, что надо отдать Гуго. А так вам придется страдать и из-за другого своего сына… или даже больше, потому что вы так и не смогли назвать его своим. Возможно, я ошибался, но сообщить об этом в письме как о чем-то, чего нельзя изменить… – Он вздохнул. – Я принял решение, и если оно было неверным, простите, но что сделано, то сделано. – Роджер снял пояс и котту. – Я собирался рассказать вам сейчас, чтобы не осталось недомолвок, но опоздал, и об этом сожалею тоже. Злитесь на меня, если хотите, но судья может принимать неверные решения, особенно когда ему нечем руководствоваться, кроме собственного чутья.

Роджер увидел, как Ида закусила губу и отвернулась, и испугался, что уже слишком поздно.

– Поверьте, я думал о вас каждый день своего отсутствия, – сказал он. – И о детях. Я не забывал вас.

– Но я все равно ощущала себя забытой, – надтреснутым голосом возразила Ида. – И незначительной.

– Ничего… Вы не представляете, как мне вас не хватало. – Роджер заключил ее в объятия и крепко сжал. Он почувствовал биение пульса на шее жены и вдохнул едва уловимый аромат жимолости – ее любимый.

– Верно, не представляю, – ответила она и, внезапно запустив пальцы в его волосы, откинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Ее глаза были полны ярости и блестели от слез. – Иногда мне кажется, что это место – край света, а я все равно что вдова.

– Глупости! – прорычал Роджер. – Вы моя жена. Вы не обычная женщина. Вы графиня Норфолк.

– Да, – согласилась она. – Я часто твердила это себе во мраке ночи, после того как весь день пыталась извлечь деньги для выкупа из пустых или запертых сундуков, или развлекала знатных людей, направлявшихся поклониться гробнице в Эдмундсбери, или решала проблемы поместья, но порой слова утрачивали смысл, и я больше не знала, кто я, и мне начинало казаться, что я самозванка… оборванка с миской для подаяния, которую скоро разоблачат.

Роджер снова крепко прижал ее к себе, потому что не знал, что сказать. Мудрые слова легко приходили ему на ум в кресле судьи, где границы задавали древние традиции, а поскольку он так долго отсутствовал дома и жил в мужском окружении, его навыки общения с женой заржавели. Не способствовало пониманию и то, что Ида еще не оправилась от родов и была плаксивой и хрупкой.

– Вы никогда не казались мне оборванкой, – неловко произнес он. – Я всегда считал вас полной изящества и прямоты.

Она что-то пробормотала в его сорочку. Слово «прямота» обожгло обоих, как разящая сталь, и он понял, что использовать его было неблагоразумно. Но тем не менее это оправданно.

Они долго стояли обнявшись, и Ида немного успокоилась в его руках. Роджер почувствовал, как ее тело расслабилось. Наконец она отстранилась, и он опустил руки.

– Ванна остынет, – проговорила она, задыхаясь, но тут же овладела собой, и он почувствовал, что первая гроза отгремела, хотя знал, что следующая не за горами.

– Вода простояла не так уж и долго, – улыбнулся он.

Закончив раздеваться, Роджер шагнул в ванну. Разумеется, она оказалась едва теплой, но он решил не привередничать.

– Смотрю, у вас новая шляпа. – Ида указала на сундук.

– В Шпайере хороший шляпник, – робко улыбнулся Роджер, – и мне понравилась его работа. Я привез вам шелк для вышивания и новый пояс.

Ида взяла мыло и мочалку.

– Я продала свой золотой с жемчугом пояс, который… который мне подарил Генрих, и перстень, что носила при дворе.

На мгновение повисла неловкая тишина. Роджер не знал, как сообщить жене все остальное, и решил понемногу вплести это в общий разговор. Он поведал о своем пребывании в Германии, выбирая яркие моменты, способные порадовать женщину. Он также рассказал Иде о сыне и о том, как хорошо юноша себя держал. Увидев, как просветлело ее лицо, он подавил приступ ревности. Это мгновение принадлежало ей – дар, возможно, более ценный, чем шелк или новый пояс. Роджер упомянул о прозвище Уильяма и о том, как парень старается ему соответствовать.

– Уильям тренируется каждый день, – сказал Роджер. – Он смотрит на свои жизненные цели точно так же, как вы на свое вышивание, – до того пристально, что может просверлить дырку взглядом. Он станет замечательным человеком. В его распоряжении честь, гордость и отвага. Пусть он придает слишком много значения ритуалам и бахвалится родством с королем, но в нем нет злобы. – Роджер ополоснул лицо, промокнул глаза и посмотрел на жену. – Ричард возложит на себя корону в Винчестерском соборе, чтобы смыть позор пленения. Приглашены все. Король хочет, чтобы юный Длинный Меч держал один из шестов его паланкина, когда мы войдем в церковь, а я буду нести меч Ричарда. Вы и ваш сын сможете встретиться, пока мы будем в Винчестере.

Ида отшатнулась от края ванны. Роджер заметил, как участилось ее дыхание, а на лице отразилась надежда и страх.

– Когда?

– На Пасху, – ответил он. – Вы сможете путешествовать?

– Да, я уже пройду воцерковление, – кивнула она; глаза ее сверкали.

– Прекрасно. Значит, договорились. – Он встал, и служанки ополоснули его чистой ароматной водой.

Одевшись в чистое, Роджер сел с Идой у окна, чтобы выпить бокал вина и съесть пару сытных пирожков. Ребенок проснулся и забеспокоился. Ида распеленала его и приложила к груди. Несмотря на моду на кормилиц, она всегда кормила детей сама, по крайней мере до обряда воцерковления. Бездумная легкость, с которой она баюкала младенца, нежность, написанная на ее лице, мешали Роджеру перейти к тому, что нужно было сказать дальше.

– Как вам известно, кое-где еще тлеют очаги мятежа против короля Ричарда, – произнес он.

– Да, – кивнула Ида, – но я слышала, что лорд Иоанн бежал во Францию, так что худшее, очевидно, позади.

– Пока держатся Ноттингем, Тикхилл и Мальборо, положение остается опасным, – покачал головой Роджер. – Король не может оставить их в руках мятежников. Хьюберт Уолтер должен осадить Джона Маршала в Мальборо, а я – отправиться в Ноттингем со всеми войсками, которые смогу собрать.

Ида опустила взгляд на сосущего ребенка и переменила позу.

– Когда? – Ее голос был лишен выражения.

– Как можно скорее.

Она теребила пеленки младенца.

– Выходит, вы заглянули во Фрамлингем по необходимости, чтобы собрать людей и припасы и восстановить силы перед битвой?

– Вы так считаете?

Ида промолчала, но он видел боль в плотно сжатых губах и отведенном взгляде. Кто-то из младших детей оставил в оконной нише игрушечную лошадку. Ида сплела ей поводья из ярких обрывков шерсти и даже подвесила к налобному ремню маленький крест Биго. Роджер взял лошадку и принялся разглядывать. Голова была сшита из ткани, а не вырезана из дерева, чтобы ребенку было к ней приятно прикасаться, и на лбу сверкает белая отметина, как у Вавасора. Столько любви. Столько заботы. Столько тоски.

Ребенок закончил сосать и отрыгнул. Ида бережно отняла его от груди и прикрылась осторожным, выверенным движением. Когда она заговорила, ее голос был напряженным, но сдержанным:

– Что толку в величественном замке и элегантно обставленных комнатах, если я не могу разделить их с отцом моих детей, за исключением редких мгновений, когда он возвращается, чтобы зачать очередного сироту при живом отце? Когда мы только поженились, мы всегда были вместе. Я просыпалась, и вы были рядом. Помню, я поднимала взгляд от вышивания и видела, как вы улыбаетесь Гуго в его колыбели, и мое сердце переполняла любовь. Я любила вас сверх всякой меры.

Роджер обратил внимание на прошедшее время, и ему показалось, будто он сидит на поминках.

– Любили… Значит, больше не любите?

– Люблю, но то, что некогда было полным, почти опустело. – Ида подозвала служанку, отдала ребенка, чтобы перепеленать, и снова повернулась к Роджеру. – В ваше отсутствие я поняла, что хотела бы стать мужчиной. Хотела бы поменяться с вами местами. Садиться на лошадь и скакать куда вздумается. Входить в пивную, не привлекая внимания, беседовать на рынке без служанки. Видеть что-то помимо каменной пыли, болота, раздутого живота и страха вечного ожидания.

– У вас есть крыша над головой, – нахмурился Роджер, – и все наши дети, милостью Божьей, живы и здоровы. Даже если нам пришлось затянуть пояса, чтобы собрать выкуп за короля, вы ни в чем не нуждаетесь.

– Да, – сухо согласилась она. – Вы щедры, милорд. Моя клетка – филигранной работы.

– Так чего вам не хватает для счастья? – начал гневаться он. Женские капризы неисповедимы. – Чего вы хотите?

– Не оставаться одной, – ответила Ида. – Это единственное, в чем я не нуждалась при дворе, но нуждаюсь сейчас.

– У вас есть служанки, дети и достаточно хлопот в поместье, чтобы не скучать без дела!

– Вы не понимаете, да? Вы никогда ни в ком не нуждались. Вы не…

Она умолкла при звуке фанфар. Выглянув в окно, Роджер увидел своих людей. Гуго, присоединившийся к ним где-то по дороге, скакал рядом, восседая на своей черной лошади. Паренек беседовал с Гамо и Оливером и время от времени жестикулировал. Гордость вспыхнула в солнечном сплетении у Роджера и вырвалась наружу.

Он наклонился и схватил Иду за руки.

– Мы еще поговорим об этом, – пообещал он. – Приехали мои люди, а вам нужно отдохнуть. – Он коснулся ее щеки. – У вас тени под глазами. Я вернусь, и мы вместе поедим, только вы и я, обещаю. – Он поцеловал жену в щеку, вышел из комнаты и спустился во двор, испытывая одновременно чувство вины и облегчение.

Когда Роджер ушел, Ида закрыла глаза, обхватив себя руками. Не этого она хотела и не так. Роджер прав, ей нужно отдохнуть. Роды истощили ее, и она знала, что стала плаксивой и капризной. Если бы он послал весточку вперед, она смогла бы подготовиться. А так все понеслось вкривь и вкось, словно соломинка, увлекаемая потоком. Ида высказала мужу то, что чувствовала, но собственные слова напугали ее, она произнесла их бездумно, а теперь они обрели плоть, и кто знает, к чему приведут? Ей следует безмерно радоваться, что Роджер благополучно вернулся из Германии домой, пусть лишь на мгновение, но все ее думы были о том, что утром он вновь оставит ее и уйдет на войну.

Посреди этой сумятицы чувств мысль о воссоединении с первенцем сверкала, как драгоценный камень. Возможность поговорить с ним, прикоснуться к нему… Но вдруг он не пожелает ее знать, и как тогда с ним сблизиться? Это все равно что тянуться к аппетитному блюду на пиршественном столе, прекрасно понимая, что оно может быть отравлено. Она готова пойти на риск, ведь, не отведав его, не сможет излечиться. А значит, нужно набраться смелости, и если это убьет ее, быть по сему.

Ида заставила себя встать и выглянуть в окно. Роджер вышел из дому и обнял Гуго. Он разговаривал с сыном как мужчина с мужчиной, и даже с верхнего этажа Ида видела, что мальчик отвечает с улыбкой. Гуго легче ее переносил отсутствие Роджера, но он унаследовал от отца способность замыкаться в себе и довольствоваться этим, в то время как она страдала без ласковых прикосновений.

Роджер что-то сказал, оба засмеялись и повернули к дому, и это зрелище только напомнило о том, чего ей не хватало в отсутствие мужа. В домашнем очаге горел огонь, и довольно ярко, но без Роджера он грел вполсилы. А как же иначе?

Глава 34

Старшие бароны и военачальники Ричарда захватили несколько домов неподалеку от сторожевой башни замка Ноттингем. Роджер стоял у камина в одном из них, наслаждаясь ласковым теплом, и пил эль. На улице кукарекали петухи, возвещая блеклый весенний рассвет местным жителям, давно проснувшимся и сидящим как на иголках в ожидании прибытия крупных королевских сил.

Пока что ворота замка оставались закрытыми, и комендант крепости Уильям де Венневаль не желал их открывать. Вместо этого он начал обстрел из луков, арбалетов и пращей, когда королевская армия подошла к стенам, и отказался поверить, что Ричард лично явился возглавить осаду. Он заявил, что это блеф и его не обвести вокруг пальца.

Ричард поставил ряд виселиц и казнил несколько сержантов гарнизона, которых поймали за стенами крепости, когда армия только прибыла. Их тела вращались в первых лучах солнца, головы свешивались, руки были связаны за спиной. Жестокое предупреждение Ричарда вызвало новый залп снарядов и оскорблений, но к сдаче не привело.

Роджер поднял взгляд, когда открылась дверь и вошел Уильям Маршал. Как и Роджер, он был одет в кольчужную рубаху и чулки, на правом бедре висел меч, на левом кинжал. На голове у Маршала был развязанный подшлемник, и его лицо сохраняло обычное расслабленное и безразличное выражение.

Уильям взял кружку эля у оруженосца Роджера и, поприветствовав самого Роджера, произнес:

– Спасибо, что замолвили за меня словечко, милорд. Иные были убеждены, что я стал предателем.

– Я сделал что смог, – отмахнулся Роджер, – хотя ваше прибытие в распоряжение короля оказалось лучшим средством против злопыхателей.

Произносить имя Лонгчампа было не обязательно. Епископ Илийский не переставал требовать, чтобы Уильяма Маршала включили в число мятежников.

– Я был уверен, что вы не предатель. – Роджер пристально посмотрел на Уильяма. – Весть о смерти вашего брата опечалила меня. Я знал его много лет, упокой Господь его душу.

– Он давно хворал, – мрачно откликнулся Уильям. – Я уговаривал его свернуть с избранного пути, но он меня не слушал. – Маршал не то скривился, не то задумчиво улыбнулся. – Мой отец удерживал Мальборо много лет, и я жил там в детстве. Полагаю, брат вбил себе в голову, что если сможет удержать его для Иоанна, то потом замок вернется в семью, но неверно оценил положение и заплатил за это, упокой Господь его душу. – Маршал перекрестился и передернул плечами, как бы стряхивая груз, а после переменил тему: – Говорят, Господь благословил вас еще одним сыном.

– Чудесный здоровый мальчуган, благодарение Всевышнему, – кивнул Роджер.

– Графиня здорова?

– Да, спасибо, – заставил себя улыбнуться Роджер. – А как поживает ваша супруга?

– Скоро разрешится третьим ребенком. Изабелла говорит, на этот раз будет девочка, и я ей верю. Похоже, она знает. У меня есть наследник для Англии и наследник для Нормандии. Недурно было бы завести малютку-дочь и разыгрывать любящего отца. – Он вздернул подбородок, глядя на Роджера. – И полезно для заключения брачных союзов. Ваши дочери еще не помолвлены?

– Я обдумываю подходящие кандидатуры, – покачал головой Роджер. – Но девочкам еще нужно вырасти и многому научиться.

– Уверен, они получат превосходное образование и украсят любой дом. Ваша супруга – самая добрая и дружелюбная женщина из всех, кого я встречал. – В уголках глаз Уильяма пролегли веселые морщинки. – Если бы я подыскивал ей занятие, то сделал бы источником тепла и заботы для усталых путников, нуждающихся в отдыхе. Она подобна очагу в конце утомительного пути.

Роджер погрустнел. Этот очаг едва тлел, когда он вернулся из Германии, и почти погас, когда он отправился в Ноттингем.

– Возможно, Иде было бы лучше замужем за владельцем постоялого двора, – кисло произнес Роджер. – Тогда она видела бы меня чаще. Моя поездка в Германию далась ей нелегко, а теперь еще эта осада. – Он тяжело вздохнул. – А когда воцарится мир, мне, наверное, придется отправиться на выездную сессию суда.

– Возьмите жену с собой, – предложил Уильям. – Разве нет поместий, где она сможет пожить, пока вы совершаете объезд? Будете проводить там хотя бы две ночи из семи и привозить гостей.

– Зависит от того, куда меня пошлют, но в общем-то да, – с сомнением ответил Роджер, прикидывая, как перевезти домашних.

– Я беру Изабеллу с собой по возможности. Женщинам необходимо общение, и с точки зрения политики это тоже хорошо. Мужчины говорят более откровенно, когда находятся в уютной, дружелюбной обстановке. Кроме того, мне нравится проводить время с женой и видеть, как растут мои дети, пока у меня еще достаточно сил, чтобы наслаждаться подобными радостями. На мой взгляд, награда как минимум вдвое превосходит усилия, необходимые, чтобы перевезти домашних.

На этом беседа закончилась, поскольку в дверь, шнуруя кольчужный капюшон, заглянул близкий друг Маршала Болдуин де Бетюн.

– Король вооружился и зовет вас обоих, – сообщил он.

Уильям и Роджер торопливо допили вино и поспешили на улицу. Ричард, выйдя из конфискованного жилища, хищно смотрел на прочный частокол вокруг внешнего двора Ноттингема. Легкая кольчуга облегала его тело, как серебристая змеиная кожа, а железный шлем не скрывал лицо. Золотые английские леопарды колыхались на красном шелке его знамени, развевающемся на виду у защитников крепости.

Роджер изучал замок. Тот возвышался на узком гребне из песчаника к западу от города. Сама крепость стояла в верхнем дворе на южной оконечности гребня, и ее окружала мощная каменная стена. Ниже располагался второй двор, также окруженный стеной, а к северу и востоку – внешний двор, уходивший следом за скалой на юг, был защищен частоколом из земли и бревен с единственными массивными деревянными воротами. Защитники крепости стояли на валу, приготовившись к бою. Требование капитулировать было отклонено, а вид повешенных лишь укрепил решимость осажденных.

Отвернувшись от замка, Ричард велел вынести вперед большие соломенные щиты, под прикрытием которых лучники и солдаты могли подойти к подножию частокола и поставить осадные лестницы. Таран также был наготове, чтобы штурмовать высокие деревянные ворота.

Роджер жестом приказал оруженосцу принести его шлем – не модный с надежным забралом, а пехотный с прямой носовой пластиной, какие носят простые рыцари. Надел его на подшлемник и проверил, свободно ли ходит в ножнах меч.

– Скоро ли епископ Даремский прибудет из Тикхилла, сир? – спросил Роджер.

– Надеюсь, к завтрашнему ужину, – ответил Ричард. – Человек с опытом епископа Даремского легко раскусит этот орешек. – Морщинки вокруг его глаз стали глубже. – Наш же может провозиться дольше, а у меня есть дело в Винчестере через три недели. – Уголок его рта дернулся в улыбке. – Если сломим их до конца недели, то уделим пару дней охоте в Шервудском лесу, а я большой любитель оленины. – Он резко кивнул военачальникам. – Милорды, вы знаете, что делать. Несите вперед щиты, ставьте лестницы, захватывайте первый двор и переходите к барбакану[29]. Арбалетчики займутся их лучниками и пращниками. – Ричард пронзил военачальников жестким взглядом синих глаз. – Никого не щадить! Я повешу любого, кто выживет. Этот замок нужно взять железной рукой.

Сердце Роджера бешено забилось, а ладонь на рукояти меча стала влажной. Он чувствовал напряжение вокруг, страх, враждебность, решимость и даже дикое и восхитительное возбуждение. Все они были игроками, застигнутыми в миг между броском и приземлением костей.

Ричард выхватил и высоко поднял меч.

– Десять марок первому, кто ступит за частокол! – прорычал он.

Когда он опустил руку, сержанты ринулись вперед со щитами, а лучники начали стрелять поверх частокола, пытаясь прикончить своих противников на стенах. Под прикрытием щитов другие солдаты нырнули в ров и поднялись на противоположную сторону, неся штурмовые лестницы. Некоторых сразили стрелы или камни из пращи, но остальные продолжали атаковать.

Роджер мысленно отстранился от свиста стрел, свирепого града камней, натужного кряхтенья и оскорбительного улюлюканья. Он был предводителем и военачальником, а значит, должен был сражаться, подавая пример остальным, но не теряя головы.

– Святой Эдмунд! – крикнул он своим людям. – Еще десять марок от меня!

Роджер поднял красный с золотом щит, беззвучно помолился и выбежал из-под прикрытия щитов ко рву и частоколу. От его щита отскочил здоровенный булыжник, пущенный из пращи камень угодил в шлем. Рядом началась неразбериха. Защитники крепости сумели опрокинуть в ров лестницу вместе с карабкающимися по ней людьми. Вторая лестница рухнула следом. Нападающих повсюду разили стрелами, обливали кипятком, осыпали известью.

Роджер услышал, как Уильям Маршал призывает своих людей в бой, и тоже ободрительно закричал. Другие солдаты поднесли таран к воротам, и бревна задрожали под ударами железного наконечника.

Роджер направил своих воинов ставить новые лестницы, сразу три подальше от свалки у ворот, вынуждая защитников распылять силы. Солдаты полезли наверх. Анкетиль выбрал левую лестницу, а Роджер – центральную. Это было опасно, но необходимо, чтобы захватить внешний двор. Один из солдат, поднимавшихся перед Роджером, вздрогнул и упал с лестницы. В его горле торчала стрела. Роджер держал щит высоко, а голову низко и не сдавался. Собственное дыхание шумело у него в ушах. Он давно не упражнялся как следует, хотя и безделью не предавался. К тому же даже на воинской службе его не посылали в самую гущу сражений и не приказывали убивать. Прошло больше двадцати лет с тех пор, как он был втянут в жестокую битву при Форнхеме, юноша, прорубающий собственный путь. Теперь ему нужно было прорубать путь иного рода.

Сержант, находившийся выше на лестнице, перебрался через парапет. Зазвенело оружие. Анкетиль прыгнул вперед с верхушки своей лестницы. Затем Роджер тоже поднялся на последнюю ступеньку и взобрался на стену. На него напал солдат, размахивая топором. Роджер встал поудобнее, уклонился от удара, и мгновение они боролись. Меч в ближнем бою был бесполезен, но Роджер сумел выхватить кинжал и вонзить в незащищенную подмышку противника. Враг осел, и Роджер сбросил его со стены, даже не проводив взглядом, – он знал, что падение с такой высоты прикончит в любом случае. Кинжал он сменил на меч и принялся прорубать дорогу к лестницам у ворот.

Ворота содрогались под ударами тарана. Все больше людей короля перебирались через частокол, и защитники отступили, оставив вал осаждающим. Битва бушевала у сторожевой башни, и Роджер оказался рядом с Уильямом Маршалом. Они вместе пытались сломить отчаянное сопротивление гарнизона. Это была неприятная, кровавая работа, но мышцы Роджера постепенно вспомнили тренировки, и его движения стали более размеренными. Мастерство Маршала было поистине ужасающим, немногие осмеливались бросить ему вызов, и Роджер был искренне рад, что они на одной стороне.

В замке пропел горн, и Роджер узнал сигнал к отступлению. Обороняющиеся с боем отошли к барбакану, охранявшему первую куртину. Когда последний солдат оказался в безопасности, в дело вновь вступили лучники и пращники. Грохот тарана прекратился – люди Ричарда открыли ворота изнутри, и войско ворвалось во двор. Таран под громкие возгласы одобрения внесли внутрь.

Задыхаясь, Роджер жестом приказал Анкетилю собрать людей вокруг знамени Биго, которое нес Гамо Ленвейз. Золотой шелк был забрызган кровью, а древко повреждено ударом меча. Зажимая ноющий бок, Роджер подошел к мертвому солдату и взял копье, которое лежало рядом с телом.

– Возьмите, – произнес он.

Ленвейз осторожно отвязал знамя и привязал на копье. Враги на куртине за барбаканом продолжали выкрикивать угрозы и оскорбления. Уильям Маршал присоединился к Роджеру, который с облегчением увидел, что его плечи тяжело поднимаются и опускаются, а значит, он все-таки обычный человек.

– Первое препятствие позади! – торжествующе воскликнул Уильям. – Остался барбакан, две куртины – и мы у крепости.

– Выходит, все просто, – ответил Роджер, задумавшись, сколь сильно тело будет ныть утром.

– Возможно, – пожал плечами Уильям. – Все зависит от того, готовы ли они сопротивляться дальше.

Роджер подозвал оруженосца и велел подсчитать количество раненых. Он разглядывал барбакан и вторую куртину. Во двор посыпались комья навоза.

– Я не слишком хорошего мнения об их здравом смысле.

– Даже дураки могут блеснуть здравомыслием, – улыбнулся Уильям. – Рано или поздно дерьмо у них закончится, и тогда поглядим.

Роджер остановился у будки часового, глядя, как пламя пожирает деревянный барбакан и мощные ворота, захваченные утром. Битва продолжалась, став еще более жестокой и отчаянной, и, хотя они добрались до барбакана, темнота положила конец усилиям обеих сторон. Ричард велел сжечь ворота и барбакан, иначе ему пришлось бы выделить людей, чтобы удерживать их ночью. А так они были сброшены со счетов.

– Будьте настороже, Томас, – произнес Роджер не потому, что солдату нужно было об этом напоминать, а чтобы знал: сам Роджер начеку. – Кажется, вы из Тасберга? Сержант?

Роджер всегда старался получше узнать своих солдат. Хорошего воина можно выковать вниманием и похвалой – и звонкой монетой; пренебрежение и высокомерие в этом деле не подмога.

– Вы хорошо сражались сегодня.

– Сир! – Глаза солдата заблестели от удивления и радости. Он переступил с ноги на ногу и с некоторым благоговением добавил: – Сир… я видел, как вы дрались у ворот бок о бок с милордом Маршалом.

Губы Роджера изогнулись.

– Он выше меня, – скромно заметил он. – И шире в плечах, слава богу. Это была тяжелая битва, и каждый сыграл свою роль.

– А что завтра?

– Это предстоит решить на совете. Должны прибыть архиепископ Кентерберийский и епископ Даремский с осадными машинами.

Роджер хлопнул солдата по плечу и продолжил обход. К нему направилась женщина, оглаживая себя по бедрам и призывно ими покачивая. Роджер ускорил шаг, прежде чем она успела заговорить. Шлюхи всегда следуют за армией, чтобы тянуть деньги из солдат, ожидающих битвы. Последняя ночь наслаждения, последний шанс оставить в мире что-то после себя, если завтра предстоит пасть в бою. Несколько его рыцарей играли в кости в одном из смежных с королевским штабом зданий. Роджер заметил среди них Длинного Меча. Юноша слегка разошелся от выпитого и проигрывал. Он сделал паузу между бросками, чтобы похвастаться перед женщиной родством с королем, но она не восприняла его всерьез.

– Ты еще совсем молод, – засмеялась она, подбоченясь. – Такой молокосос – и брат короля? Кого пытаешься обмануть? Ты совсем на него не похож!

Длинный Меч покраснел.

– Я брат короля! – повторил он и обвел рукой собравшихся. – Спроси любого, и они подтвердят!

– Это правда, – пробормотал один из рыцарей. – Он брат короля, можешь не сомневаться. Очередной щенок старого короля, прижитый от придворной шлюхи!

Длинный Меч с рычанием бросился на рыцаря, но Роджер его опередил. Схватив мерзавца за котту, швырнул его к двери так быстро, что тот не успел отреагировать и защититься.

– Мать милорда Длинного Меча – благородная леди, не забывайте об этом! – рявкнул Роджер. – Если бы не завтрашняя битва, я содрал бы с вас шкуру за такие слова. – Он выбросил наглеца на улицу и жестом приказал двум часовым позаботиться о нем.

Рыцарь поднялся на четвереньки, и его стошнило. Роджеру хотелось высечь негодяя и посадить в колодки, но он сдержался, чтобы не делать из мухи слона. Завтра понадобятся все люди, способные держать оружие в руках.

Вернувшись в дом, Роджер сердито посмотрел на Длинного Меча:

– Никогда не хвастайтесь, будучи пьяным и среди пьяных. – Он взял юнца под руку. – Идемте. Вы можете посетить совет короля в качестве моего оруженосца. Полагаю, вы достаточно трезвы, чтобы наливать вино?

– Да, сир. – Юноша выпятил подбородок. – Благодарю вас… – Он неопределенно повел рукой и рыгнул, что несколько смазало впечатление.

– Я сделал это не ради вас, – коротко ответил Роджер, – а ради вашей матери.

Ричард оглядел собравшихся военачальников:

– Завтра ожидается прибытие епископа Даремского и архиепископа Кентерберийского, а катапульта будет установлена к середине утра.

– Эти куртины все равно потребуют немало времени, – произнес Уильям Маршал и откусил заусенец от окровавленного ногтя. – И людских жизней. Сегодня много раненых.

– Они еще могут капитулировать, когда увидят прибытие новых войск, и им известно, что такое осадные машины, – потер подбородок Ричард.