Тишина в Хановер-клоуз Перри Энн

— Не знаю. Оставайтесь тут, — повторила Шарлотта.

Она вышла в коридор и увидела Джека Рэдли, который шел впереди Грейси; лицо его было белым, как мел. Он протянул руки, и Шарлотта упала в его объятия. Джек молча обнял ее и крепко прижал к себе. Грейси со вздохом облегчения проскользнула мимо. Она была высокого мнения о Шарлотте, но для того, чтобы во всем разобраться, нужен мужчина. Слава богу, он пришел.

Шарлотта нехотя отстранилась. Нельзя же стоять тут и ждать, пока кто-нибудь все уладит.

— Проходите на кухню, — сказала она. В гостиной не разожгли камин — Грейси даже не вспомнила об этом, — а на улице слишком холодно, чтобы сидеть в нетопленой комнате. — Грейси, отведи, пожалуйста, детей наверх и уложи спать.

— Мне не дали пудинг! — Дэниел был возмущен такой несправедливостью.

Шарлотта хотела сказать, что сегодня ему придется обойтись без пудинга, но увидела страх на лице сына — малыш не понимал, что случилось, но видел, что она тоже боится, и чувствовал, что привычный мир готов рухнуть. С большим трудом Шарлотта взяла себя в руки.

— Ты прав, милый. Я забыла его приготовить. Прости. Может, съешь кусочек пирога? Я принесу его тебе наверх.

Дэниел серьезно посмотрел на нее.

— Ладно, — согласился он и слез со стула.

— Спасибо.

Когда дети ушли, Шарлотта посмотрела на Джека.

— Я прочел в газете, — тихим голосом сказал он. — Ради всего святого, что случилось?

— Не знаю. Утром пришел констебль и сказал, что Томаса арестовали за убийство проститутки в Севен-Дайалс. Должно быть, это Пурпурная. Я сама купила газету, но у меня не было времени взглянуть. Вытаскивать ее я не решилась — вдруг Джемайма прочтет. Просмотрю сегодня вечером и отправлю прямо в печку.

— Я бы сжег ее немедленно. — Джек прикусил губу. — Там нет ничего, что вам стоило бы читать. Питт отправился в Севен-Дайалс, чтобы найти женщину в розовом. О том, что она там, ему сообщил продавец новостей — человек, который торгует новостями, — и когда Питт нашел тот дом, его провели наверх, в комнату женщины. Он утверждает, что обнаружил ее уже мертвой, со сломанной шеей, а люди в доме говорят, что женщина была жива, когда они видели ее в последний раз, а с тех пор наверх никто не поднимался. Кроме постоянных клиентов, но им можно доверять.

— Это неправда!

— Конечно, неправда! Они лгут, и, рискну предположить, им за это заплатили. Но пока их слова невозможно опровергнуть. Это потребует усилий — но мы справимся. Только теперь с нами не будет Питта и придется действовать самим.

Шарлотта села на стул, а Джек занял место Грейси.

— Джек, я не знаю, с чего начать! Я приходила к мистеру Балларату. Была уверена, что он пустил в ход все средства, чтобы выяснить правду, а он разговаривал со мной, как с ребенком, советовал идти домой и положиться на него. Но клянусь — Балларат ничего не собирается делать. Джек… — Она запнулась, подумав, что ее мысли могут показаться ему истерикой. Но разве у нее есть выбор? — Джек, мне кажется, он хочет, чтобы Томас оставался в тюрьме. Балларат его боится. — Опасаясь, что ей не поверят, Шарлотта торопилась объяснить: — Он боится, что Томас обнаружит нечто неприятное для влиятельных людей, Йорков и Данверов, или кого-то из Министерства иностранных дел. Балларат хотел бы замять дело. Он надеется, что если будет молчать, то все рассосется, и предпочитает, чтобы измена и убийство остались безнаказанными, лишь бы не стать тем, кто открыл обществу неприглядные вещи! Люди могут быть очень несправедливыми и ненавидят тех, кто заставляет их увидеть то, на что они предпочли бы закрыть глаза. Они обвиняют их за истину и за те обязанности, которые она накладывает на нас. Мы не склонны прощать тех, кто разрушает наши иллюзии. Балларат не хочет играть эту роль, но ему никуда не деться, если Томас выяснит то, что знала Пурпурная. Вот почему они ее убили — это очевидно.

— Разумеется. — Джек протянул руки через стол и ласково сжал ладони Шарлотты. В этом жесте не было фамильярности, только дружеские чувства, и она крепко стиснула его пальцы, словно хватаясь за них. — Хотите, чтобы я забрал Эмили? — спросил он.

— Да… Пожалуйста. Я не могу поехать к Йоркам — боюсь сорваться. — Она пыталась придумать предлог. — Вы должны сказать ей, что заболел кто-то из родственников или что-то в этом роде. Не представляю, как вы объясните ваше знакомство, но вы что-нибудь придумаете по дороге. — Шарлотта подумала, что Эмили принесла бы ей облегчение — словно огонь камина в холодной комнате. Может, она даже какое-то время поживет у Шарлотты. Они могли бы объединить усилия, как в предыдущих делах, менее важных, чем это.

— Скажите, что я должен делать? — спросил Джек. — Я никогда не занимался расследованием, а это дело слишком важное для новичка, но я буду стараться изо всех сил.

— Я не знаю, с чего начинать. — Шарлотту снова охватило отчаяние. — Пурпурная мертва. По всей видимости, она единственная — если не считать убийцы, — кто знал правду.

— Да, но нам, по крайней мере, известно, что убийца не она, — заметил Джек. — Кто-то убил женщину как раз перед тем, как Томас ее нашел, и это нельзя считать совпадением. И можно подозревать, что этот же человек убил бедняжку Далси.

Шарлотта пристально посмотрела на него.

— То есть кто-то из Йорков, из Данверов или Феликс и Соня Эшерсон…

— Совершенно верно.

— Но что им могло понадобиться в таком месте, как Севен-Дайалс?

— Убить Пурпурную, чтобы заставить ее замолчать, — очень тихо ответил Джек. Такого серьезного выражения лица Шарлотта у него еще не видела. И гнева тоже. — Полагаю, это значит, убийца все время знал, где ее найти, — продолжал он. — Сомнительно, чтобы на нее наткнулись случайно.

— Кто-то из Йорков, Данверов или Эшерсонов, — повторила Шарлотта. — Эмили… — Она умолкла.

Эмили теперь одна в доме Йорков, и защитить себя может, только притворяясь, что ничего не знает, а Питт сидит в Колдбат-Филдс и ждет суда по обвинению в убийстве. Оба могут умереть.

Хотя Эмили свободна. По крайней мере, она может бороться!

Но справедливость должна… Истина? Балларат может…

Нет, пора перестать вести себя как ребенок, обманывать себя, искать предлоги уклониться от болезненной правды. Балларат ничего не будет предпринимать.

— Я передумала, — тихо сказала она. — Не просите Эмили вернуться домой. Единственный способ помочь Томасу — оставаться там. Тот, кто убил Пурпурную, Далси и Роберта Йорка, находится в Хановер-клоуз, и единственный способ выявить его — пристально наблюдать за ними, чтобы увидеть, какие чувства скрываются за благопристойным фасадом, кто из них лжет, а кто напуган.

Джек не шевелился. Шарлотта испугалась, что он начнет спорить, указывать на грозящие Эмили опасности, возможно, даже описывать несчастные случаи, которые могут произойти. Но он промолчал.

— Мы с вами можем приходить так часто, как позволяют приличия, но мы никогда не увидим хозяев в те моменты, когда они забывают об осторожности. Вы знаете, до какой степени женщины доверяют своим камеристкам?

Впервые за все время Джек улыбнулся.

— Думаю, примерно так же, как мужчины доверяют камердинерам, — ответил он. — Возможно, чуть больше. Женщины больше времени проводят дома и уделяют более пристальное внимание своей внешности.

Шарлотта поняла, что требуется прояснить еще кое-что.

— Джек, по всей видимости, Эмили не видела газеты. К горничным они не попадают, особенно с сенсационными новостями. За этим следит дворецкий. — Она заметила его удивленное лицо. — Естественно! Меньше всего ему нужно, чтобы они шепотом пересказывали друг другу жуткие истории, а потом полночи мучились кошмарами!

Судя по всему, Джеку это не приходило в голову, и Шарлотта с жалостью подумала, что у него нет прочных корней. Он вечный гость, никогда не выступающий в роли хозяина, слишком благородный по происхождению, чтобы быть бедным, но без средств, чтобы вести жизнь, подобающую его кругу. Хотя теперь не время задумываться об этом. Потом Шарлотта вспомнила, что одна ее служанка уже ушла, а если Томаса скоро не выпустят, то и Грейси придется нелегко. Мать будет убеждать ее, чтобы девушка поискала себе место получше. А если подумать, то денег у Шарлотты не будет, и она все равно не сможет держать Грейси или кого-то еще. Доходов от наследства хватит на то, чтобы питаться несколько недель… Ее снова охватил страх. Шарлотта боялась не только изоляции и нехватки денег, но и — самое главное — жизни без Питта. Она даже не успела прекратить их глупые споры, стать такой, какой он хотел бы ее видеть.

Не нужно думать об этом, чтобы окончательно не расклеиться. Шарлотта сделала глубокий вдох, и легкие обожгло, как огнем. Она должна сражаться — против кого угодно, если потребуется.

— Пожалуйста, попросите Эмили остаться там, — повторила Шарлотта.

— Хорошо. — Джек замялся. Впервые за все время он выглядел смущенным, избегая встречаться с ней взглядом; разглядывал крышку стола, стопку тарелок с белой каемкой на буфете. — Шарлотта… у вас есть деньги?

Она сглотнула.

— На первое время.

— Будет трудно.

— Знаю.

— Я могу вам немного помочь. — Он покраснел.

— Нет. Спасибо, Джек, — покачала головой Шарлотта.

— Нет… Не позволяйте гордости… — Рэдли никак не мог найти нужных слов.

— Это не гордость, — возразила она. — Пока все в порядке. А когда… — Господи, помоги им к тому времени найти убийцу, чтобы Питт вышел на свободу! — Когда деньги закончатся, Эмили поможет.

— Я пойду и сообщу ей. А Йоркам скажу, что заболел кто-то из родных — они не откажут. Даже дворецкий не может быть настолько строгим, чтобы лишать прислугу права на подобные новости.

— Но как вы объясните свою осведомленность? Вам придется это объяснить, иначе возникнут подозрения. — Шарлотта не забывала о том, что главное — узнать правду. — Понимаете, они не оставят вас наедине с Эмили. При разговоре обязательно будет присутствовать экономка или кто-то из горничных — хотя бы ради приличия.

Джек на секунду растерялся, но затем лицо его просветлело.

— Напишите письмо. Я скажу, что это от ее родных. И объясню ситуацию. Она может попросить день отпуска, чтобы навестить больную сестру.

— Полдня, — автоматически поправила Шарлотта. — Она еще не заработала целый день отпуска, но из сострадания они могут отпустить ее на весь день. Пожалуйста, Джек. Поезжайте сегодня. Я напишу письмо прямо сейчас и попрошу сжечь его сразу после прочтения. Печей там достаточно. — Она встала, прошла в гостиную и зажгла лампы, не замечая холода, пока пальцы не коснулись ледяной поверхности стола. Потом достала бумагу, перо, чернила и начала писать.

Дражайшая Эмили!

Произошло нечто совершенно немыслимое — Томас нашел Пурпурную, но она была уже мертва. Кто-то сломал ей шею, а в убийстве обвинили его. В ожидании суда его отправили в «Стил» — Колдбат-Филдс. Я пошла к мистеру Балларату, но он ничего не будет делать. Либо ему приказали не вмешиваться, либо он просто трус и только рад избавиться от Томаса, прежде чем тот рас-копает что-то неприятное о ком-то из власть имущих.

Теперь все зависит от нас, и надеяться больше не на кого. Пожалуйста, оставайся там и будь очень, очень осторожна! Помни о Далси! Мне очень хочется, чтобы ты немедленно вернулась вместе с Джеком, и тогда ты будешь в безопасности. С другой стороны, я понимаю, что мы с тобой — единственный шанс для Томаса. Вероятно, он вышел на след кого-то очень влиятельного и очень опасного. Пожалуйста, Эмили, будь осторожна. Я тебя люблю.

Шарлотта

Она довольно неуклюже промокнула чернила. Пальцы замерзли, и почерк был неровным. Не перечитывая письмо, Шарлотта сложила его — не совсем ровно — и сунула в конверт. Запечатав конверт, закрыла чернильницу крышкой, выключила газ, вернулась на кухню и отдала письмо Джеку.

— Я вернусь завтра, — пообещал он. — Нужно составить план.

Шарлотта кивнула, чувствуя, как надвигается одиночество. С Джеком она не так боялась. Когда он уйдет, она останется одна — Грейси и дети не в счет. Зато будет время подумать. Что еще остается делать долгой холодной ночью? Ей страшно просыпаться утром.

— Спокойной ночи. — Шарлотта намеренно приближала расставание, потому что ждать его было еще хуже. Она больше не будет плакать. Это бессмысленно — да и остановиться почти невозможно.

— Спокойной ночи. — Теперь, когда пришло время уходить, Джек тоже медлил. Он волновался за нее, и Шарлотта это знала. Возможно, он действительно любит Эмили. Какой ужасный способ это выяснить!

Рэдли еще немного помедлил, но, не придумав, что сказать, повернулся и пошел к двери. Шарлотта проводила его и выпустила на улицу, где мокрые булыжники мостовой блестели в тусклом свете газовых фонарей, шары которых проступали сквозь пелену дождя, словно зловещие луны. Он ласково погладил ее по щеке и быстро пошел к дороге, по которой катились экипажи.

Шарлотта так устала, что должна была спать как убитая, но ее сны были наполнены страхом, и она много раз просыпалась, хватая ртом воздух; ее тело было напряжено, горло сжимали спазмы. Ночь казалась бесконечной, и когда под стук капель дождя небо начало сереть, Шарлотта с облегчением встала. Она так измучилась, что путалась в ночной рубашке, когда спускалась за кувшином горячей воды, затем передумала и вымылась на кухне — тут было теплее. Прежде чем одеться, она решила выпить чашку чая. Его вкус смягчит и согреет горло.

Она все еще сидела на кухне, когда вошла Грейси, тоже в ночной рубашке, с распущенными волосами. Она была похожа на ребенка. Шарлотта раньше не замечала, какие ветхие у нее рубашки. Нужно купить ей новые — если она сможет себе позволить. Скорей бы наступило это время.

— Выпей чаю, прежде чем мы примемся за дела, — предложила Шарлотта. — Чайник только что вскипел.

— Спасибо, мэм. — Грейси была потрясена. Никогда в жизни ей еще не приходилось пить чай, сидя за кухонным столом в ночной рубашке.

Но день выдался ужасным. Разносчик от булочника не остановился у их дома, а прошел дальше по улице. Мальчишка от торговца рыбой, наоборот, громко постучал, предъявил счет, потребовал полностью оплатить его и предупредил, что если мадам собирается покупать рыбу и дальше — в чем он сомневается, — то платить придется наличными, и сразу после доставки. Грейси сказала ему, чтобы он не лез не в свое дело, а не то она надерет ему уши, но когда вернулась на кухню, то громко всхлипывала, а глаза ее были красными.

Шарлотта хотела отправить ее за хлебом, но потом поняла, что это было бы несправедливо и, возможно, неразумно; известная своей преданностью хозяйке, Грейси будет отвечать на любые колкости, даже случайно подслушанные. Шарлотта старше и сумеет сохранить мир. Нехорошо прятаться за спину девушки.

Все оказалось еще хуже, чем она предполагала. В отношениях с большинством соседей Шарлотта ограничивалась простой любезностью. По ее речи, манерам, изящной — хотя и перешитой с прошлых сезонов — одежде и даже по экипажу Эмили, время от времени останавливавшемуся у дома, они догадались, что Шарлотта не принадлежит к их кругу. Внешне соседи были вежливы, а иногда и дружелюбны, но в глубине души презирали ее — из страха перед всем чужим и из зависти к привилегиям. И хотя все привилегии давно остались в прошлом, простить этого они не могли.

Шарлотта шла по тротуару, и ветер бил ей в лицо, а дождь пропитывал водой юбки. С огромным облегчением она свернула за угол и укрылась в лавке бакалейщика. Когда Шарлотта вошла, несколько покупательниц умолкли и уставились на нее. У одной из них сын был мелким воришкой и несколько месяцев провел в Скрабе.[12] Она ненавидела полицию, и теперь у нее появился шанс отомстить, оставшись безнаказанной. Никто не станет ее порицать или защищать жену человека, который отправлял людей в тюрьму, а потом сам убил проститутку. Не отрывая взгляда от Шарлотты, женщина вскинула корзинку на бедро и вышла из лавки; проходя мимо Шарлотты, она грубо задела ее, едва не сбив с ног. Шарлотта растерялась, не столько от боли, сколько от неожиданности. Остальные женщины с любопытством разглядывали ее.

— Доброе утро, миссис Питт! — громко сказала одна из них. — Как вы сегодня? Неверное, не очень? Для каждого наступает свой черед, а?

— Доброе утро, миссис Робертсон, — холодно ответила Шарлотта. — Со мной все в порядке, благодарю. Вашей маме уже лучше? Я слышала, она вымокла под дождем и простудилась.

— Неважно, — ответила женщина, удивляясь, что Шарлотта не ответила грубостью на грубость. — А вам-то что?

— Ничего, миссис Робертсон, просто вежливость, — сказала Шарлотта. — Вы уже сделали покупки?

— Нет еще! Ждите своей очереди! — Она подошла к стеллажу прямо перед прилавком и стала разглядывать полки, намеренно тянула время. Шарлотте ничего не оставалось, как подавить гнев и ждать.

Бакалейщик переминался с ноги на ногу, прикидывая, что выгоднее. Потом выбрал очевидное. Проигнорировав Шарлотту, он широко улыбнулся миссис Робертсон.

— Я возьму полфунта сахара, — с довольным видом сообщила она, смакуя свой триумф, словно конфету во рту. — Будьте добры, мистер Уилсон.

Бакалейщик зачерпнул сахар из мешка и медленно отмерил на весах полфунта, затем пересыпал в синий бумажный пакет и протянул покупательнице.

— Я передумала. — Миссис Робертсон злобно посмотрела на Шарлотту, затем снова на бакалейщика. — Сегодня я при деньгах. Возьму целый фунт.

— Да, миссис Робертсон. Конечно. — Бакалейщик аккуратно взвесил еще полфунта и протянул ей.

Звякнул дверной колокольчик, и в лавку вошла еще одна женщина, встав в очередь за Шарлоттой.

— И мыло «Пирс», — прибавила миссис Робертсон. — Для лица. Очень хорошее, правда, миссис Питт? Вы им пользуетесь? Хотя теперь вы вряд ли можете его себе позволить. Придется быть малость поскромнее, а?

— Возможно. Но брусок мыла не сделает вас красивой, миссис Робертсон, — бесстрастно ответила Шарлотта. — Вы так и не нашли свой зонтик?

— Нет! — сердито воскликнула миссис Робертсон. — Вокруг столько людей, которые только притворяются честными. Думаю, его украли.

Шарлотта вскинула брови, изображая удивление.

— Позовите полицию, — с улыбкой предложила она.

Миссис Робертсон растерянно посмотрела на нее, а другая женщина негромко захихикала.

Победа в словесной баталии была краткой и не принесла удовлетворения, а в булочной все оказалось еще хуже — никаких колкостей, только молчание, пока она не повернулась к двери, а затем перешептывания с прикрытым ладонью ртом и кивки. Ее попросили расплатиться наличными и тщательно пересчитали монетки, прежде чем кинуть в ящичек кассы. Если наступят тяжелые времена, кредит ей никто не даст, можно даже не спрашивать. Никаких поблажек, а теперь, возможно, и никакой доставки. Зеленщик извинился и сказал, что не может помочь, хотя его помощник стоял рядом с мешком картошки, явно не зная, чем заняться. И Шарлотте пришлось самой тащить тяжелые пакеты до дома. Мальчишка лет девяти или десяти пробежал мимо, громко выкрикивая: «Эй! Полицейский в Стил! Его точно повесят. Посмотрим, как он попляшет в петле!» — и подпрыгивая на ходу.

Шарлотта пыталась не обращать на него внимания, но его слова вызвали волну черного ужаса, и когда она добралась до дома — вся промокшая, руки и плечи болят от тяжелых сумок, — то была близка к отчаянию.

Едва она успела войти, снять мокрые ботинки и поставить их у кухонной плиты, как раздался звонок в дверь. Грейси посмотрела на нее и, не дожидаясь указаний, пошла открывать. Вернулась она быстро — почти бегом, с развевающимися юбками.

— Мэм! Это ваша матушка, миссис Эллисон. Привести ее сюда? В гостиной жуткий холод. Я сделаю вам чай, а потом пойду наверх, займусь спальнями.

Шарлотта не разделяла энтузиазма Грейси. Она не знала, что скажет Кэролайн.

— Да, да… Иди. — Поспешно встала. Выбора не было: нельзя приводить гостей в ледяную гостиную, да и сама она там не высидит. Ноги у нее еще не согрелись, а от подола юбки, нагревшегося от плиты, поднимался пар. — Я сама приготовлю чай, — прибавила она. Ей нужно чем-то занять себя. И еще это хороший предлог, чтобы отвернуться.

— Да, мэм. — Грейси исчезла, и послышался быстрый стук ее каблуков по линолеуму.

Вошла Кэролайн, уже успевшая снять пальто. Естественно, она приехала в экипаже, и промокли у нее только подошвы изящных сапожек на пуговицах.

— О, моя дорогая! — Она раскинула руки. Шарлотте ничего не оставалось, как упасть в объятия матери, но через секунду она отстранилась и поспешно сказала:

— Приготовлю чай. Я сама только что пришла — замерзла и промокла.

— Шарлотта, моя дорогая, ты должна поехать домой. — Кэролайн с некоторой опаской присела на один из кухонных стульев.

— Нет, спасибо, — без размышлений ответила Шарлотта. Она взяла чайник, наполнила водой и поставила на горелку.

— Но ты не можешь тут оставаться! — настаивала Кэролайн; голос у нее звенел. — Об этом пишут все газеты! Мне кажется, ты не понимаешь…

— Прекрасно понимаю! — возразила Шарлотта. — Особенно после того, как прошлась по лавкам. И я не намерена бежать.

— Дорогая, это не бегство! — Кэролайн встала и подошла к дочери, собираясь снова обнять ее, но почувствовала возмущение Шарлотты. — Нужно посмотреть правде в глаза. Ты совершила ошибку, которая обернулась трагедией. Если ты вернешься домой, возьмешь девичью фамилию, то я смогу…

Шарлотта окаменела.

— Ни за что! Как ты смеешь предлагать такое! Ты говоришь так, словно считаешь Томаса виновным! — Она медленно повернулась с чашками и блюдцами. — Если хочешь, можешь взять детей, им так будет лучше. Если нет, они останутся здесь, как дети простых людей. Мне не стыдно за Томаса — мне стыдно за тебя, предлагающую бежать и отказаться от него вместо того, чтобы бороться! Я найду того, кто убил женщину, как нашла убийцу Джорджа, когда все считали виноватой Эмили — а у нее на это было гораздо больше причин.

Кэролайн вздохнула, сохраняя терпение, что лишь ухудшило дело.

— Моя дорогая, но тогда все было совсем не так, — возразила она.

— Да? Почему же? Потому что Эмили своя, а Томас — нет?

Лицо Кэролайн застыло.

— Если ты настаиваешь на такой формулировке — да.

— Но ты с готовностью считала его своим, когда он был нужен! — Шарлотта чувствовала, что уже не может сдерживаться, и злилась — на себя и на мать.

— Ты должна быть реалисткой, — не успокаивалась Кэролайн.

— То есть как можно быстрее бросить Томаса, чтобы люди увидели, что я не имею к этому никакого отношения? — спросила Шарлотта. — Как благородно, мама! Как смело!

— Шарлотта! Я думаю о тебе!

— Неужели? — язвительно переспросила Шарлотта. Вероятно, Кэролайн не кривила душой. Точно так же думают и другие, и это пугало Шарлотту. Она понимала, что несправедлива к матери, но ей хотелось уколоть побольнее. — А ты уверена, что не о соседях или не о том, что скажут подруги? — уточнила она и продолжила, подражая их голосам: — Знаете, эта милая миссис Эллисон… вы ни за что не поверите, ее дочь вышла за полицейского… это просто ужасно… а теперь он совершил убийство! Я всегда говорила, что брак с простолюдином до добра не доведет.

— Шарлотта! Я этого не говорила.

— Но думала!

— Ты несправедлива ко мне. И чайник кипит. Кухня будет полна пара, а вся вода выкипит. Ради всего святого, завари чай и выпей чашку. Может, у тебя прояснится в голове. Верность Томасу — это очень хорошо, но это бегство от действительности. Что случилось, то случилось, и ты должна быть практичной и думать о детях.

Она права — по крайней мере в том, что кухня наполнилась клубами пара. Шарлотта заварила чай и обожгла при этом руку, но признаваться не стала. Она поставила заварочный чайник на стол и принялась громко рыться в буфете в поисках печенья. Найдя, Шарлотта высыпала его на тарелку, поставила перед матерью, разлила чай по чашкам и наконец села. Взять себя в руки ей все равно не удалось.

— Я была бы благодарна, если бы ты взяла детей, — осторожно сказала она. — Это защитит их… по крайней мере, от худшего. — Шарлотта умолкла. Она хотела прибавить «на какое-то время», но даже это было бы предательством.

— Разумеется, — поспешно согласилась мать. — А как только ты решишь приехать сама, для тебя всегда найдется место.

— Я… не… приеду, — медленно, с расстановкой ответила Шарлотта.

— Тогда поезжай к Эмили в деревню и поживи у нее, — не сдавалась Кэролайн. — Томас поймет. Он не станет требовать, чтобы ты оставалась тут. Что ты можешь сделать? Показать свою храбрость и демонстрировать всем, что ты веришь в его невиновность? Моя дорогая, ты только усилишь этим свои страдания, а делу не поможешь. Оставь все полиции.

Шарлотта почувствовала, как по щекам текут слезы. Она вытащила из кармана платок, высморкалась и глотнула чаю, прежде чем отвечать. Не могла же она сказать матери, что Эмили так же далеко от деревни, как Питт.

— Полиция хотела бы оставить все как есть, — сухо сказала она. — Томас обнаружил нечто такое, о чем они предпочли бы не знать. У меня нет никакого желания ехать к Эмили. Естественно, я ей написала. Но я сама умею вести расследование не хуже других. Я выясню, кто убил Роберта Йорка — на его совести и убийство женщины в розовом.

— Моя дорогая, ты не можешь знать, что случилось на самом деле или почему Томас был в Севен-Дайалс с этой… женщиной в розовом. — Лицо Кэролайн стало белым как мел. — Мы знаем о мужьях гораздо меньше, чем нам кажется.

Собственная боль сделала Шарлотту жестокой.

— Ты имеешь в виду, что не знала о папе?

Кэролайн поморщилась, и слова, готовые слететь с ее губ, так и не прозвучали.

Шарлотта пожалела о своей несдержанности, но было уже поздно.

— Но ведь он не убивал этих девушек, правда? — Она решила довести дело до конца.

— Нет, и я была благодарна полиции, которая это подтвердила, — признала Кэролайн. — Но я не могу забыть о том, что он сделал, или перестать удивляться, как плохо я его знала, какой была наивной. Не доискивайся до истины, Шарлотта. Гораздо разумнее оставить это полиции и надеяться, что они расскажут только то, что тебе необходимо знать.

— Если это все, что ты можешь предложить, тогда дальнейшее обсуждение бессмысленно. — Шарлотта встала, не допив чай. — Пойду соберу детские вещи. Можешь увезти детей прямо сейчас. Чем дольше прощание, тем тяжелее. В любом случае нет смысла тебе уезжать, а затем возвращаться за ними. Спасибо, я очень тебе благодарна. — Не дожидаясь ответа Кэролайн, она вышла и поднялась к детям, оставив мать за кухонным столом, с чаем и печеньем.

После отъезда Кэролайн с детьми — Дэниел и Джемайма держали ее за руки, как Шарлотта и Эмили в детстве, — Шарлотте стало стыдно. Она была несправедлива к матери. Хотела, чтобы та поняла вещи, абсолютно для нее чуждые. Но мать не имела того опыта, который приобрела Шарлотта, и было бы несправедливо и глупо предполагать, что она будет думать точно так же, как дочь. Не так давно Питту приходилось быть терпеливым с ней самой, прощать ее предрассудки и иллюзии. И что еще хуже, она напомнила Кэролайн о боли и разочаровании, которые еще не утратили своей остроты, омрачила память об отце — единственное, что у них всех осталось после смерти Эдварда. Шарлотта прекрасно сознавала, что делает, но это ее не остановило. Когда все закончится, нужно будет поговорить с матерью; теперь же она была слишком напугана и взволнована и не могла найти правильных слов — или произнести их.

Нужно заняться практическими делами. Сколько у нее денег и как лучше ими распорядиться? Если придется выбирать между углем и едой, нужно будет ограничить свои потребности. Сначала следует проверить содержимое погреба. С сегодняшнего дня больше картошки и хлеба и меньше мяса. Нужно узнать у Грейси, где можно купить продукты подешевле.

Джек пришел почти в три. Небо было затянуто тяжелыми тучами, и на улице уже начинало смеркаться. Грейси впустила его и провела прямо на кухню.

— Я видел Эмили, — сразу же сообщил он. — Придумал для дворецкого красивую историю, что ее сестра больна и что я узнал это от леди Эшворд, у которой раньше служила Эмили… прошу прощения, Амелия. Они на это клюнули. — Изящным движением он отбросил полы сюртука и сел за стол. Взгляд его был серьезен. — Эмили согласилась остаться — а если точнее, даже настаивала. Надеюсь, все будет хорошо. Я голову сломал, пытаясь найти способ ее защитить, но так ничего и не придумал. В субботу ей дадут полдня выходных, и она сказала, что встретится с вами в Гайд-парке на первой скамейке со стороны Хановер-клоуз в два часа пополудни, независимо от погоды. Чем я могу еще помочь?

— Не представляю, — призналась Шарлотта. — Вчера я ездила в тюрьму, но меня не пустили к Томасу. Я знаю только то, что прочла в газетах.

— Я вышел и купил их все. — Джек не мог скрыть волнения. — Там пишут, что он обыскал весь город, пытаясь найти Пурпурную. Несколько уличных торговцев клянутся, что он их расспрашивал. Похоже, продавец новостей, который привел Питта в Севен-Дайалс, видел только, как он вошел в дом, а сам остался на улице. Это нечто вроде борделя, и хозяин утверждает, что Питт попросил его подробно описать женщину и сказал, что желает лишь убедиться, что она та, кого он ищет. Хозяин провел его наверх. Больше никто не приходил, а когда через несколько минут хозяин вернулся, то увидел Питта, сжимавшего шею женщины. — Джек был чрезвычайно бледен. — Мне очень жаль.

Шарлотта всматривалась в его лицо, но Джек не отводил взгляда.

— Тогда нет никакого смысла ехать в Севен-Дайалс. — Она старалась говорить как можно спокойнее. — И, как мне кажется, никогда не было. Ответ в Хановер-клоуз. Я должна еще раз увидеться с Вероникой Йорк. Вы меня отвезете?

— Разумеется. И в Колдбат-Филдс тоже. Вам не следует ехать туда одной.

— Спасибо. — Она хотела что-то добавить, но не находила слов.

На этот раз ее пропустили в тюрьму, громадное холодное здание, массивные стены которого были словно окаменевшее страдание; от влаги на стенах коридоры казались еще более холодными и мрачными. Все пропиталось запахом пота и затхлости. Не глядя на Шарлотту, охранник выслушал ее и провел в маленькую комнату с обшарпанным столом и двумя высокими стульями. Эта привилегия полагалась Питту потому, что формально он еще считался невиновным.

При виде мужа Шарлотта с трудом удержалась от слез. Одежда его была грязной; свежая рубаха, которую она прислала, уже порвалась, а на лице проступили синяки. Ни охрана, ни заключенные не испытывали теплых чувств к полицейскому, обвиненному в убийстве. Надзиратель приказал Шарлотте и Томасу сесть за стол друг напротив друга, а сам застыл в углу, словно часовой, и внимательно наблюдал за ними.

Несколько секунд Шарлотта просто сидела и смотрела. Глупо было бы спрашивать, как он. Питт знал, что она волнуется, и этого достаточно — ничего изменить Шарлотта все равно не могла.

Наконец, она заговорила — просто для того, чтобы снять напряжение и не дать чувствам вырваться наружу.

— Мама забрала детей. Так будет лучше для них и для меня. Грейси просто замечательная. Я отправила письмо Эмили. Джек Рэдли отвез. Я просила ее остаться там, где она теперь. Не спорь со мной. Это единственный способ что-то узнать.

— Шарлотта, вы с Эмили должны быть осторожны! — Питт подался вперед, но, увидев, что надзиратель шагнул к ним, понял, что это бесполезно. — Ты должна забрать сестру — там слишком опасно! — В его голосе чувствовалась тревога. — Кто-то уже убил трех человек, чтобы скрыть то, что случилось той ночью в Хановер-клоуз. Тебе не нужно туда больше ездить. Отправь письмо, скажи, что ты заболела или что возвращаешься в деревню. Так будет лучше. Обещай мне! Оставь это Балларату, теперь он всем командует. Мне не сказали, кому поручили расследование, но ему все равно нужно будет прийти ко мне, и я расскажу ему все, что знаю. Вероятно, мы довольно близко подобрались к тем, кто убил Пурпурную. Обещай мне!

Шарлотта колебалась не больше секунды. Она будет защищать его всеми способами, которые только возможны. Шарлотта не размышляла, не взвешивала — как не размышляла бы, окажись Дэниел или Джемайма на мостовой перед обезумевшей лошадью. Это был инстинкт, как задержка дыхания, когда холодные волны смыкаются над головой.

— Да, Томас, конечно, — не дрогнув, солгала она. — Эмили какое-то время поживет у меня или я у нее. Не волнуйся за нас, с нами все будет в полном порядке. И я уверена, что мистеру Балларату не потребуется много времени, чтобы выяснить правду. Он прекрасно понимает, что ты не мог убить Пурпурную. Зачем тебе это?

Страх исчез с лица Томаса, и он попытался улыбнуться.

— Хорошо, — тихо сказал он. — По крайней мере, я знаю, что у вас все в порядке. И спасибо за обещание.

Времени на угрызения совести не было — палач не станет ждать. Шарлотта улыбнулась мужу.

— Конечно, — сказала она и с усилием сглотнула. — Не волнуйся за нас.

Глава 10

Эмили смотрела на пепел от письма Шарлотты в камине маленькой столовой при кухне и чувствовала себя оглушенной. Она не могла в это поверить. Немыслимо. Томас арестован за убийство и заключен в тюрьму… Абсурд! Должно быть, это ошибка, которая скоро выяснится. И не нужно было сжигать письмо — наверное, она неправильно его поняла. Эмили посмотрела на красные угли, на которые упала бумага. От нее остались лишь несколько клочков, и пока она смотрела, жар добрался и до них, поглотив без остатка.

Дверь за ее спиной открылась, и в комнату вошел дворецкий.

— Как ты, Амелия? — ласково спросил он. В его голосе проступало искреннее сочувствие и даже что-то похожее на нежность. Боже милосердный! Ей сейчас не до того…

— Спасибо, мистер Реддич, — печально сказала она. — У меня заболела сестра.

— Да, так сказал мистер Рэдли. Очень любезно с его стороны. Должно быть, леди Эшворд о тебе очень высокого мнения. Чем больна твоя сестра?

Эмили об этом не подумала.

— Не знаю, — беспомощно пролепетала она. — Врачи… врачи тоже не знают, и это самое страшное. Спасибо, что отпустили меня в субботу вечером. Вы так добры.

— Не стоит благодарности, моя милая девочка. Эдит тебя подменит — ты столько за нее работала! А теперь иди на кухню и присядь. Чашка чая тебя взбодрит. — Он ласково дотронулся до ее руки; ладонь его была теплой.

— Спасибо мистер Реддич, — поспешно пробормотала Эмили. — Сэр.

Дворецкий с явной неохотой отступил.

— Если я чем-то могу помочь, спрашивай, не стесняйся, — прибавил он.

— Обязательно, сэр. — Эмили не отрывала взгляда от своего фартука. — Пойду выпью чаю, как вы советуете. Спасибо. — Она торопливо проскользнула мимо него в холл, потом через обитую сукном дверь прошла на кухню.

Обхватив ладонями большую круглую чашку, Эмили пыталась успокоиться и сообразить, что ей теперь делать. Ее первым желанием было броситься к Шарлотте и не отходить от нее, защитить от насмешек, сомнений, сидеть рядом долгими вечерами, когда нет никаких дел, способных прогнать страх.

Но Шарлотта права: ее страдания второстепенны, и при необходимости их можно пережить в одиночестве. Потому что для сострадания нет времени. Они не могут утешать друг друга перед лицом сегодняшней беды ценой трагедии, которая омрачит все их будущее. Нужно добраться до истины, которая прячется здесь, в Хановер-клоуз. Только у Эмили — Амелии — есть шанс узнать правду.

Теперь она уже не может ждать, пока события будут развиваться естественным путем. Совершенно очевидно, что все связано с женщиной в пурпурном платье и тем, что произошло в этом доме три года назад. Возможно, между ней и Робертом Йорком, а возможно, тут замешан третий. Эмили не сомневалась, что кто-то из живущих в доме женщин либо знает правду, либо догадывается, и была полна решимости выведать ее.

Что заставляет людей признаваться? Шок, паника, самоуверенность? Нет, давление, которое постепенно усиливается и в конце концов становится невыносимым. Ждать чьих-то ошибок времени нет. За три года ничего не произошло, и на беспечность Лоретты надеяться нет смысла — ее защита непробиваема. Чтобы это понять, стоит лишь взглянуть на ее спальню, на аккуратные шкафы, где все лежит на своих местах, на подобранные в тон платьям туфельки и перчатки. Белье у нее чрезвычайно дорогое, но тщательно подобранное, ничего экстравагантного, вычурного. Вечерние платья отличаются индивидуальностью и необыкновенной женственностью, но без всяких излишеств или ошибок, которые имели место в гардеробе Эмили, неудачных попыток подражать чьему-то щегольству или тех тонов, которые ей не идут. Во всем доме нет ничего, что не выставляло бы Лоретту в выгодном свете, ни среди личных вещей, ни среди обстановки. Миссис Йорк не ошибалась.

Вероника совсем иная, принадлежит к другому поколению и гораздо красивее от природы. У нее больше способностей, больше смелости; иногда она заказывала вещи, руководствуясь инстинктом, и они оказывались великолепными — например, то черное платье с украшенным агатами лифом было просто потрясающим, лучше, чем любой из нарядов Лоретты, — но серый шелк был настоящей катастрофой. Лоретта понимала это и никогда не рисковала. Иногда Вероника бывала нерешительной, терзалась сомнениями, и это вызывало спешку. Она слишком старалась. Поначалу Эмили удивлялась, наблюдая, как она постоянно меняет решения, что ей надеть или как причесать волосы. Да, Вероника может не выдержать давления, постоянного и достаточно сильного.

Жесткая мысль, и час назад она не пришла бы Эмили в голову — но час назад она не знала, что Томас в тюрьме и ждет суда, который может стоить ему жизни. Она сожалела о своем решении, но ничего другого придумать не могла.

Эмили допила чай, со смиренной улыбкой поблагодарила кухарку и поднялась на второй этаж, чтобы приступить к исполнению своего плана. Первым делом следовало найти туфли Вероники, нуждающиеся в починке — предлог, чтобы выйти из дома. Глоток свежего воздуха и прогулка — это своего рода свобода, и Эмили жаждала остаться одной, насладиться быстрым движением, не ограниченным четырьмя стенами. Раньше она не представляла, что за горничными почти все время кто-то наблюдает, кто-то их контролирует, и теперь даже в такую погоду не упускала возможности выйти на улицу и увидеть небо — а не только его крошечные кусочки, ограниченные оконной рамой. Замкнутое пространство, необходимость тотчас являться по вызову хозяйки и терпеть, что твое одиночество или компания определяются кем-то другим, — переносить все это становилось все труднее, хотя Эмили даже получала определенное удовольствие от посиделок по вечерам, от грубоватого юмора и редких развлечений. Сегодня главная цель прогулки — правдоподобное объяснение того, откуда она узнала новости.

Когда она вышла из дома с туфлями под мышкой, никто ее ни о чем не спросил.

В пять часов, когда Эмили стелила чистые простыни, в спальню вошла Вероника.

— Мне очень жаль, что твоя сестра заболела, Амелия, — сказала она. — Обязательно возьми выходной в субботу и навести ее; если ей станет хуже, скажешь мне.

— Да, мэм, — серьезно ответила Эмили. — Большое вам спасибо. Надеюсь, она поправится. У многих людей беды похуже. Я носила ваши черные туфли сапожнику и слышала, что того полицейского, что приходил сюда насчет украденного серебра и других вещей, обвиняют в убийстве женщины в ярко-розовом платье, которая была как-то связана с расследованием, которое он проводил… — Она умолкла, вглядываясь в лицо Вероники, которое вдруг стало белым как мел. Именно на такую реакцию Эмили и рассчитывала; конечно, сострадание ей не чуждо, но с выбранного пути она сворачивать не собиралась.

— Должно быть, это тот же самый человек, который так вас расстроил, мэм. Неудивительно! Думаю, нужно благодарить Бога, что он не сорвался, когда говорил с вами, а то никто не знает, что могло бы случиться — как с той бедной женщиной. Разве что я не могу представить, чтобы вы надели тот противный цвет. Судя по описанию, ужасное платье.

— Перестань! — Вероника почти кричала. — Перестань! Какая разница, в каком она была платье? — Лицо молодой женщины побледнело, глаза блестели. — Ты говоришь о человеческом существе, которое убили! Отняли жизнь…

Эмили закрыла лицо руками.

— О, мэм! О, мэм, мне ужасно жаль! Я совсем забыла о мистере Йорке! Мне так жаль… Пожалуйста, простите меня. Я сделаю все… — Она умолкла, словно была так расстроена, что не могла говорить, и просто смотрела на Веронику сквозь растопыренные пальцы. О чем говорит ее смертельная бледность? Она вспоминает о смерти Роберта или это свидетельство вины? Вероника явно запаниковала. Знала ли она Пурпурную и того, кто ее убил?

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга: Вероника потрясенно молчала, а Эмили изображала искреннее раскаяние. Наконец Вероника нарушила молчание. Она присела на край кровати, и Эмили автоматически начала расшнуровывать ей ботинки.

— Я… Я ничего об этом не знаю. — Ее голос звучал очень тихо. — Я не видела газет, а папа не упоминал об этом. Там говорится о женщине… — она сглотнула, — в розовом?

— Да, мэм. — Эмили попыталась вспомнить подробности из описания Пурпурной. — Она была довольно высокой, скорее худой, а не пухленькой, особенно для… женщины для удовольствий, но лицо у нее было очень красивым. — Она подняла взгляд от ботинок и увидела наполненные ужасом глаза Вероники. Ее вытянутая нога была напряжена, костяшки пальцев руки, лежавшей на краю кровати, побелели.

— И конечно, на ней было платье этого странного, глубоко-розового цвета, — закончила Эмили. — Мне кажется, он называется «пурпурный».

С губ Вероники сорвался тихий звук, словно она собиралась вскрикнуть, но спазмы в горле остановили ее.

— Вы выглядите ужасно расстроенной, мэм, — безжалостно сказала Эмили. — Говорят, это была уличная женщина, и для нее это не самый худший конец. Быстрее, чем болезнь.

— Амелия! Ты говоришь, как будто…

— О нет, мэм! — запротестовала Эмили. — Никто не заслуживает такой смерти. Я только хотела сказать, что ее жизнь и так была загублена. Я знаю девушек которые лишились места, были уволены без объяснений, и им точно так же пришлось пойти на улицу. Обычно они умирают молодыми — от работы по двадцать часов в день, от оспы. Или их кто-то убьет. — Продолжая вглядываться в лицо Вероники, она поняла, что коснулась какой-то глубокой раны, которая все еще кровоточила. И безжалостно провернула нож в ране. — Этот полицейский сказал, что допрашивал ее по поводу преступления, которое расследует. Может, она знала, кто пробрался сюда и убил бедного мистера Йорка?

— Нет. — Это был еле слышный шепот, почти вздох.

Эмили ждала.

— Нет. — Вероника словно собиралась с мыслями. — Наверное, полицейский одновременно расследует несколько дел. Что подобная женщина может знать об этом… об этом доме?

— Может, она знала вора, мэм, — предположила Эмили. — Может, это был ее любовник.

Вероника улыбнулась — причина осталась тайной для Эмили. Улыбка получилась жутковатой, но в глазах промелькнула горькая ирония.

— Возможно, — тихо согласилась она.

Страницы: «« « ... 89101112131415 » »»