Титус Гроун Пик Мервин

ПОДГОТОВКА К ВЫСТУПЛЕНИЮ

Двенадцать месяцев пролетели незаметно. Титусу пошел второй год. Поговаривают, что именно в этом месяце в сознании ребенка закладывается заряд агрессивности, если эта агрессивность процветает вокруг ребенка. В случае с Титусом это не так чтобы сильно, но проявлялось.

Конечно, Титус Гроун не сможет вспомнить этих дней, когда станет взрослым человеком. Да и кто может с определенностью вспомнить, что повлияло в детстве на формирование его личности?

А пока юный герцог делал отчаянные попытки научиться ходить. Цепляясь за стены и мебель, мальчишка падал, но снова поднимался и шевелил непослушными ножками.

Нянька наблюдала за попытками питомца и радовалась – мальчик спокойный, падает, но не плачет. Волновало няньку только то, что Титус почти не улыбался.

По коридорам Горменгаста теперь часто разносился дробный стук клюки Барквентина – сын Саурдаста старался поспеть всюду, к неудовольствию многих обитателей замка. Новому архивариусу до всего было дело, он поучал всех, кого не лень, отчего многие затаили против него неприязнь.

Впрочем, что бы там ни говорили, а со своими новыми обязанностями старик справлялся отлично. Лето выдалось жаркое, и Барквентин, роясь в старинных книгах, узнал, что и зима будет суровой, а потому нужно запасаться дровами. Об этом он не преминул сообщить главному истопнику, который отвечал и за заготовку дров. Тот, рассердившись на вездесущего секретаря, пообещал отправить в печь его костыль.

А жизнь между тем шла своим чередом. Отцвели сады, наливались соком на ветках плоды.

На речке копошились в вонючем песке насекомые, прохлаждались птицы, прилетевшие сюда на водопой или в поисках съестного.

Разлегшиеся в зеленой ряске лягушки иногда принимались квакать, переговариваясь между собой о лягушачьем житье-бытье. Там, где река была поглубже, в зарослях камыша бродили цапли, высматривая поживу. Звучно крякали утки, завидев в небе какого-нибудь хищника.

Шумели дожди, палило солнце – одним словом, лето.

Со времени занудного завтрака минуло четыре дня. Герцогиня, собирая в горсть рассыпанный по столу птичий корм, вдруг подумала, что ее сын родился в этой самой комнате. И было это ровно год и четыре дня назад. Леди Гертруда поймала себя на мысли, что стала много философствовать. Такое открытие было для нее неожиданным. В самом деле, она задумалась о смысле жизни, о своих отношениях с окружающим миром, даже о круговороте природных циклов – чего с нею отродясь не случалось.

Вот и сейчас женщина, облокотившись на подоконник, созерцала слонявшегося по двору Стирпайка. Жизнь – сложная штука, думала герцогиня, безучастно разглядывая долговязую фигуру бывшего поваренка. Муж сходит с ума. И она никогда не любила его. И сейчас не любит. Сердце госпожи Гертруды искренне распахивалось только навстречу кошкам и птицам. Любовь к мужу подменялась в душе этой женщины почтительностью перед его благородным происхождением и чувства долга по отношению к роду Гроунов, частью которого она стала.

Герцогиня все-таки добилась своего – Флей был изгнан из замка. И теперь, глядя в окно, женщина вдруг подумала, что невзначай выбросила из жизни еще одну частичку прошлого Горменгаста. Разумеется, Флей заслужил такое наказание. Она и сейчас поступила бы точно так же. Но в глубине души шевелилась жалость – не к Флею, а к нарушенному укладу жизни.

Впрочем, о многом госпожа Гертруда просто не подозревала. Да, Флей был изгнан из Горменгаста сразу после окончания церемонии в честь Титуса. Старик давно знал, что это может произойти в любой момент, и потому заранее подготовил себе надежное убежище по ту сторону стены замка. И теперь, выждав четыре дня, бывший камердинер вернулся в Горменгаст под прикрытием темноты.

Флей лучше всех знал все входы и выходы, даже те, что не были обозначены на недавно потерянных картах. И теперь, то и дело воровато озираясь по сторонам, Флей двигался к намеченной цели. Впрочем, можно было и не оглядываться – все равно ни одна живая душа не обнаружила бы его здесь.

Прячась все эти дни в лесу, старик испытывал в душе странную пустоту. Он не хотел мириться с мыслью, что больше не является частью Горменгаста, но в то же время сознавал, что в замок не вернется. Пустота переросла в саднящую боль, но теперь все было в порядке – шок потери прошел, и Флей желал только одного – достигнуть поставленной цели.

Первый этап прошел гладко – бывший камердинер лорда Сепулкрейва проник в Горменгаст через гигантскую трещину в западной стене. Время осады аристократических замков давно прошло, стены теперь служили просто декорацией, так что о ремонте оборонительных сооружений никто не заботился. К тому же трещина была густо оплетена вьющимися растениями, а с обеих сторон стены росли деревья, уцепившиеся корнями за каменную кладку. Флей не зря рассчитывал, что тут его трудно обнаружить даже при желании. И кому он, собственно, теперь нужен?

Никогда нельзя загонять в угол живое существо, столь же неосмотрительно лишать человека самой большой жизненной привязанности. Именно это и произошло с несчастным Флеем. Старик и сам не ожидал от себя тех метаморфоз, что произошли с ним за последние четверо суток. В его характере появилась невиданная прежде решительность. Флей дал себе слово – не считаться ни с чем в достижении поставленной цели. В очередной раз убедившись, что вокруг нет ни одной живой души, бывший камердинер сильнее стиснул пальцы и ощутил ребристую рукоять меча, который он предусмотрительно захватил при уходе в лес. Пожалуй, стоит выждать часа три. Неприятно, конечно, но зато так будет надежнее. Все равно отсюда не больше десяти минут ходьбы. В густых зарослях боярышника скрываются замшелые каменные ступени. Этому подземному ходу никак не меньше трехсот лет. Оттуда можно легко попасть в центральную галерею, которая, как знал Флей, в конце раздваивается – первый отросток ведет в винные погреба, второй – в подземные этажи кухни. Неожиданно для себя старик снова погрузился в воспоминания. Он излазил эти места вдоль и поперек в дни юности, когда в человеке так много энергии, что ее некуда девать, и кажется, что так будет вечно. Нет, не вечно, вздохнул он, потирая ноющее колено. Нет ничего вечного под луной…

Впрочем, юность Флея была трудной и однообразной. Возможно, именно поэтому картины минувшего проходили перед его мысленным взором в черно-белых тонах. Сколько было страхов, трудностей и тревог. Вспомнился и тот счастливый день, когда он неожиданно был вызван в господские покои и поставлен в известность, что назначается личным камердинером юного лорда Сепулкрейва. Его служба ни разу не вызывала нареканий у господ – он служил не за страх, а за совесть. Впрочем, все это прошло. А прошлого не вернешь. Яростно мотнув головой, старик изгнал из головы назойливые воспоминания. Только надолго ли?

Флей не помнил, как долго просидел на отколовшемся от стены куске кладки. Вскоре подул ветер. Впрочем, пока все благоприятствовало осуществлению замыслов Флея – и ветер был южным, теплым, и быстро разогнал тучи. На землю тут же хлынул лунный свет. Старик возрадовался – теперь ему не придется продираться через заросли на ощупь. Он сэкономит время и силы. Особенно хорошо, если небо останется чистым, когда он войдет в кусты боярышника – там легко можно лишиться глаза… С другой стороны, его запросто мог заметить какой-нибудь любитель ночных прогулок. Впрочем, у него же при себе меч. Случись что… Он и так достаточно настрадался.

Положив меч рядом, Флей достал из котомки завернутую в чистую тряпицу провизию – он всегда был запасливым человеком. Это были еще «остатки былой роскоши» – захваченная при уходе еда. Правда, за четверо суток хлеб успел порядком зачерстветь, сыр – покрыться глубокими трещинами. Но это были уже мелочи. В лесу бывший камердинер набрал достаточное количество ежевики, так что голодная смерть ему не грозила. По крайней мере сегодня. Покончив с едой, старик вытер руки о камень – нужно накопить силы, чтобы воплотить в жизнь задуманное.

Наконец Флей почувствовал, что ждать больше не имеет смысла. Он сделал шаг, другой, а потом остановился, прислушиваясь. Кто знает, как настроена судьба по отношению к нему сегодня. Какая-нибудь глупая оплошность может испортить все дело. Потому нужно действовать наверняка. Убедившись, что все в порядке, он позволил себе еще три шага. Но тут же ему показалось, что впереди раздался странный звук. Флей в ужасе замер. Но все по-прежнему было тихо, и старик принялся лихорадочно соображать, показалось ему или нет. Если нет, то тогда что там могло быть? Звук был слабым, так что если он действительно раздался, то его источник должен находиться на почтительном расстоянии отсюда, а значит, беспокоиться особо нечего. Мало ли что там может быть. Известно, что ночью даже случайный хруст упавшей с дерева веточки слышно едва не за милю. У страха, как говорится, глаза велики…

Но все-таки старик решил подстраховаться – достав из котомки два куска холста, он плотно обмотал их вокруг голеней, уже поверх намотанных ранее. Флей знал, что делал – при первых же признаках возможной опасности он плюхнется на колени без риска их поранить. Впрочем, пока реальной опасности не чувствовалось. Хотя нужно быть готовым ко всему.

Тем временем ветер вновь разогнал тучи, и лунный свет опять устремился к земле. Пригнувшись, Флей внимательно огляделся по сторонам. Как будто все спокойно… Справа зубчатой стеной высился Дремучий лес. Внезапно его охватило жуткое волнение – настолько сильное, что пот заструился по его лицу. Флею стало душно, и даже прохладный ночной воздух не мог его успокоить. Старик с раздражением рванул ворот камзола – слабость в такую минуту неуместна. Кое-как приведя себя в чувство, бывший камердинер снова направился к замку. Он сознания важности задуманного дела руки его слегка подрагивали, но все это были уже пустяки. В нужную минуту, Флей был уверен, дрожь прекратится. Тучи снова закрыли луну. Подняв голову, старик облизнул пересохшие губы и удивился странному терпкому вкусу. Что такое? И тут же хитро улыбнулся – он ведь ел ежевику.

Кусты стали понемногу редеть, жилые помещения были все ближе. Флей осторожно переставлял свои длинные ноги, боясь наступить на какую-нибудь сухую ветку. Случись такое – и хруст услышат очень далеко. Возможно, его услышат даже караульные, хотя они, как знал старик, пренебрегали служебными обязанностями и спали на посту. Мирная жизнь притупляет чувство опасности. Впрочем, сейчас это ему на руку. Слева веяло холодом – там находился пруд. Порыв ветра в очередной раз разогнал тучи, и с появлением луны в пруду заквакали лягушки. Флей обрадовался – земноводные способны заглушить возможный шум. Пот по-прежнему катился по его лицу, и он решил, что сегодняшняя ночь действительно жарковата.

Неожиданно возникло ощущение, что с каждым шагом он приближается к чему-то страшному, что поджидает его в жилых помещениях или даже снаружи, на улице. Проклиная появившиеся некстати страхи, Флей сильнее сжал рукоять меча и увеличил темп продвижения.

Теперь нужно было преодолеть внутреннюю, малую стену Горменгаста. Для Флея это было парой пустяков – стена не охранялась, нужно было только пройти через арку. Конечно, и здесь была определенная доля риска – из арки ему навстречу мог выйти кто угодно. Объяснить встречному свое появление в Горменгасте, да еще ночью, изгою было бы трудно. Но волков бояться – в лес не ходит, и Флей храбро шагнул в темный проем арки.

Судьба была благосклонна к старику – любители ночных прогулок ему не встретились. Преодолев опасное место, бывший камердинер тут же кинулся вправо и скрылся в густых зарослях. Здесь нужно было быть предельно осторожным – под ногами то и дело встречались впадины и куски каменной кладки – в свое время тут стояло обветшавшее здание конюшни, которое потом снесли. Но зато отсюда было рукой подать до цели – до здания, в котором располагались комнаты слуг. Теперь он был в пределах Горменгаста. Видела бы его герцогиня… Каждый шаг по запретной земле был огромным преступлением, но жажда мести сделала законопослушного Флея отважным борцом.

Теперь до здания оставалось десятка три шагов, и Флей осмеливался ставить ногу вперед только после того, как убеждался, что рядом действительно никого нет. Рывок – и он стоит у стены помещения для слуг. Как долго Флей ждал этого момента. Теперь пришло время действовать…

ПОЛУНОЧНАЯ КРОВЬ

Ночь выдалась странной – в воздухе носились непонятные звуки, напоминавшие еле слышный шелест листьев. И действительно было душно.

Прижавшись спиной к грубо отесанным камням кладки стены, Флей вспоминал… Начал он с памятного дня, когда его нагрудная цепь так четко отпечаталась на жирной физиономии шеф-повара. А потом он подсмотрел в окно, как Свелтер планирует его убийство… И события посыпались, как горох из худого мешка – внезапное умопомрачение герцога после пожара в библиотеке, проклятая кошка, его изгнание из Горменгаста…

Размышляя, старик ни на секунду не забывал о возможной опасности. Не хватало только совершить промашку сейчас, когда уже все было почти готово. Небо вновь заволокло тучами… Это хорошо, соображал он – лезвие меча не будет блестеть, а сейчас нужно именно это.

И вдруг произошло неожиданное – сначала зашумел ветер, отчаянно трепля макушки деревьев, а потом разом начался дождь. Удивительно прямые струи обрушились на землю. Флей стоял у самой стены – выдававшиеся далеко в стороны края крыши защищали его от дождя. Мозг старика действовал механически, тут же подсказывая хозяину, что непогода только благоприятствует осуществлению задуманного.

Но расслабляться было нельзя – даже при самых благоприятных обстоятельствах случаются-таки досадные случайности, из-за которых все рушится.

Именно подобная неожиданность случилась и теперь. Видно, судьба решила преподнести бывшему камердинеру сюрприз. Неожиданно для себя Флей увидел в стороне, под крытым навесом, светящуюся точку. Подумав, старик решил идти на свет. И не ошибся – под навесом с фонарем в руках стоял человек. Флей едва не выронил меч, когда узнал в человеке своего недруга, ради которого он и явился в замок.

Разумеется, шеф-повар не мог предполагать, что встретит здесь теперь уже бывшего камердинера. Возможно, именно Флея он сейчас ожидал увидеть меньше всего. Впрочем, подобные чувства испытывал и сам Флей. Он почувствовал странную слабость в теле, но сумел быстро взять себя в руки. Шеф-повар же, повернувшись, направился к лестнице, ведущей ко входу. Флей кошкой метнулся в сторону и спрятался за каменной колонной. Между тем Свелтер, ничего не подозревая, нетвердой походкой поднимался по лестнице. Поскольку деревянные ступеньки поскрипывали неравномерно, Флей догадался, что враг принял некоторое количество какого-то крепкого напитка.

Выходит, можно особо не осторожничать. Однако осторожность не изменила бывшему камердинеру и на сей раз – он пошел следом за врагом, держась от него на приличном расстоянии. Ни в коем случае нельзя позволять себе расслабляться. Свелтер покачивался и повиливал заплывшими жиром бедрами. Флей язвительно подумал, что шеф-повар очень смахивает на располневшую женщину.

Между тем шеф-повар благополучно преодолел первый пролет лестницы и остановился на площадке, тяжело переводя дух. При его грузности подъем в гору давался с трудом, а если прибавить сюда уступившую давлению винных паров координацию движений… В общем, Свелтер пал жертвой своей слабости.

Дождавшись, пока шеф-повар повернет за угол, Флей птицей взлетел по лестнице и огляделся на верхней площадке. Странно, но повара нигде не было видно. Впрочем, паниковать Флею не пришлось – он заметил Свелтера шагающим по длинному коридору. Куда же он идет, удивился старик, коли этот коридор ведет к лестнице в покои лорда Сепулкрейва. Вот до чего доводит пьянство – человек не может найти дорогу домой.

Флею предстояло преодолеть еще один поворот, но тут нужно было остановиться: Свелтер стоял за углом и, как показалось бывшему камердинеру, разговаривал с кем-то. Удивленный, старик поддался соблазну и подошел чуть ближе.

– Ну вот, – бормотал шеф-повар костенеющим языком, – сейчас ты обольешься красной жидкостью. Сейчас…

В свете тускло горящего привинченного к стене бра Флей заметил тускло поблескивающее лезвие ножа. Так вот для чего явился Свелтер в покои лорда Сепулкрейва. Он наверняка думает, что Флей все еще здесь. И выпил не просто так, а для храбрости…

– Ножичек, ножичек, – бормотал шеф-повар, обращаясь к кинжалу, – тебе придется помокнуть в красной жидкости. Придется, ничего не поделаешь. Но утешься… я быстро смою ее, а потом насухо вытру тебя носовым платком… И ты будешь чистым, словно ничего не случилось… Ты же должен помогать хозяину? Сделать такую работу под силу только тебе…

Затем до слуха Флея донеслись отвратительные звуки, напоминавшие приглушенное кваканье. Поначалу камердинер не мог понять, что это такое. Лишь потом, применив обычную логику, он догадался, что то был злорадный смех врага.

Между тем хохот шеф-повара прекратился. Осторожно выглянув из-за угла, Флей увидел, что Свелтер уже находится в конце коридора, готовясь ступить на лестницу. По этой лестнице можно было попасть прямо к двери в спальню герцога. Флей снова подивился изворотливости врага – как знал, что начнется ливень. Шум дождя проникал в коридор сквозь полукруглое окно у лестницы, одна створка которого была распахнута. Флей вдруг подумал, что обратно придется идти по влажной траве. Промокнет до нитки. Ничтожность этого факта по сравнению с предстоящим актом мести даже развеселила старика. В конце концов, будь что будет…

Бывший камердинер думал – какие шутки иногда вытворяет с людьми судьба. Вот госпожа Гертруда вышвырнула его из замка. У нее твердый, несгибаемый характер. Но одновременно с таким душевным потрясением судьбе было угодно подарить Флею одно неоспоримое преимущество – внезапность. Именно в силу твердости характера герцогиня не сочла нужным поделиться с кем-либо своим решением изгнать Флея, потому-то Свелтер справедливо рассчитывал найти недруга возле входа в спальню герцога.

Бывшему камердинеру стало смешно – пьяный враг крался по лестнице с таким видом, будто от выполнения его замысла зависит судьба всего мира. Да, самонадеянность всегда была слабым местом шеф-повара. Она же его и погубит. И их извечный спор разрешится навсегда…

Дождавшись, пока Свелтер поднимется повыше по винтовой лестнице, бывший камердинер осторожно направился следом. Можно было не осторожничать чрезмерно – все равно внимание шеф-повара обращено вперед. Нападения сзади он ожидать никак не может. Флей подумал – не стоит идти за Свелтером до господской двери. Это глупо. Тут нужно действовать иначе…

Шаги Свелтера раздавались вдали. Выходит, он успел отойти от лестницы. Флей быстро преодолел оставшиеся ступеньки и оказался наверху. У начала перил стояла вытесанная из дерева статуя. Старик спрятался за нее – это самая удобная позиция для нанесения окончательного удара. Свелтер в любом случае не ожидает нападения. Когда он будет возвращаться назад, ошарашенный его отсутствием на привычном месте, он и получит то, что давно заслужил.

Между тем Свелтер действительно шел на поводу у своей обычной самонадеянности. Подойдя к постели врага, он увидел то, что ожидал увидеть – закутанную в одеяло фигуру человека. Шеф-повару было невдомек, что перед уходом из Горменгаста многоопытный камердинер свернул камзолы и чулки в форме чуть скрюченного тела и накрыл получившуюся «куклу» одеялом. Разумеется, Свелтер не знал всего этого. Злорадно улыбаясь, он подкрался к постели камердинера и, изловчившись, обрушил вниз лезвие кинжала.

Стоя за статуей, Флей даже вздрогнул – удар шеф-повара был настолько силен, что деревянный мозаичный пол задрожал.

Между тем Свелтер, пытаясь освободить вонзившийся глубоко в пол кинжал, только теперь сообразил, что что-то не так. Возможно, он не ожидал, что пробьет тело недруга насквозь. А может, он думал, что во все стороны брызнет алая горячая жидкость. В самом деле, откуда он мог знать, что впервые за многие годы Флея не оказалось на привычном месте?

Все еще не понимая сути случившегося, шеф-повар пытался вырвать из пола лезвие ножа. Впрочем, попытки его были пока бесплодны. Свелтер решил, что кинжал застрял между ребрами. Тогда он стал наклонять оружие из стороны в сторону. Темнота мешала пьяному повару правильно воспринимать происходящее – окна были зашторены. Так что Свелтер мог думать, что не видит крови из-за темноты. К тому же он умел орудовать ножом, поскольку часто забивал скотину и знал, как наносить удар, чтобы не запачкаться кровью. Наконец его попытки увенчались успехом – он сумел-таки вырвать нож из пола. Вытерев и без того чистое лезвие о край одеяла, Свелтер направился назад.

Между тем Флей позволил себе выйти из-за статуи – он решил встретить врага на подходе к лестнице, поскольку там было больше пространства для маневра. Тьма здесь не была кромешной – скупой свет проникал через окно у лестницы, так что действовать здесь можно было наверняка.

Именно теперь произошло то, что рано или поздно должно было произойти – лютые враги увидели друг друга. Флей, столкнувшись с шеф-поваром, что называется, нос к носу, даже несколько растерялся. А уж про Свелтера и вовсе говорить нечего. Его чувства можно легко понять.

Не помня себя, Флей схватил меч обеими руками и, размахнувшись, обрушил оружие на противника.

Свелтер сам не знал, как сумел отскочить в сторону в самый последний момент. Меч врага рассек со свистом воздух. У шеф-повара подкосились ноги – он просто не мог представить себе, как поверженный несколько минут назад противник сумел не только встать, но и оказаться перед ним. Неужели удар был не смертельным? Или происходящее только сниться ему?

В этот момент тучи в очередной раз заслонили луну, и в комнате воцарила кромешная тьма. Оба противника теперь обладали примерно равными возможностями. Оба должны были уповать на свой слух и быстроту реакции. Оба понимали, что один из них уйдет отсюда победителем, а второй останется коченеть на узорчатом паркете.

Флей решил попробовать заманить врага вверх по лестнице, в совершенно пустое помещение. Там было одно единственное окно во всю стену. Через окно можно было запросто попасть на плоскую крышу. Но замыслу его не суждено было воплотиться в жизнь. Как только Флей поднял меч, чтобы ткнуть им вперед, где, как он был уверен, до сих пор стоял его недруг, неожиданно открылась дверь спальни лорда Сепулкрейва. На пороге появился сам герцог с лампой в руках.

– Кто здесь? – настороженно спросил аристократ, слегка приподнимая лампу.

Лицо у него было странно сосредоточенное – в последнее время Флей не видел на лице господина столь серьезного выражения.

Свелтеру показалось, что пол уходит из-под его ног. Прислонившись к стене, шеф-повар устремил взгляд на лорда Сепулкрейва. Что он подумает, когда увидит его, Свелтера, с ножом в руках у дверей своей комнаты? Более идиотской ситуации нельзя было придумать. Вдруг повару показалось, что глаза герцога закрыты. Неужели его сиятельство спит? Выходит, герцог ходит во сне? Может, все еще обойдется… На какое-то время Флей получил неоспоримое преимущество – он видел и герцога, и Свелтера, а они его не замечали. Но теперь бывшего камердинера одолевали тревожные мысли. Как оказалось здесь его сиятельство? Он никогда прежде не поднимался среди ночи. Потому ни сам Флей, ни Свелтер не смогли обратить в свою пользу неожиданное появление лорда, а когда он приблизился, было уже поздно. Флей теперь тоже заметил, что глаза герцога закрыты. Бывший камердинер понял, что нужно действовать быстро и решительно. Он слегка отступил в сторону, давая возможность господину пройти мимо, чтобы сразу после этого нанести разящий удар врагу – на этот раз точно в цель. Конечно, в задумке была известная доля риска – лампа герцога осветила бы и старика, в то время как шеф-повар по-прежнему оставался бы в темноте. Но, с другой стороны, это преимущество сводилось на «нет» почти стопроцентной вероятностью того, что при попытке Свелтера нанести удар герцог проснется. Если в башке повара есть хоть немного мозгов, думал Флей, он не сделает такую глупость.

Флей принялся медленно отступать в сторону, не спуская глаз с заплывшего жиром лица Свелтера. Герцог по-прежнему вышагивал рядом. Старик поразился – он никогда прежде не видел, чтобы лорд Сепулкрейв разгуливал во сне. Свет лампы нестерпимо резал глаза, но это неудобство приходилось безропотно сносить – резкое движение могло повлечь падение, неизбежный грохот. А если герцог проснется – страшно представить себе, какой поднимется переполох.

Между тем Свелтер осторожно приближался к герцогу. Как видно, он боялся, что Флей воспользуется появлением аристократа и попытается удрать. Шок от появления уже, казалось бы, убитого камердинера, прошел, и теперь шеф-повар вновь был объят боевым пылом. Герцог, Флей и Свелтер теперь стояли совсем близко друг к другу.

Флей оглянулся и не поверил своим глазам – лорд Сепулкрейв двигался в сторону лестницы наверх. О таком везении он даже не мог мечтать. Теперь Свелтеру волей-неволей придется идти следом. Флей положил руку на ажурные железные перила и шагнул на первую ступеньку. Сверху сочился слабый свет – на верхнем пролете, как знал старик, слуги каждый вечер зажигали свечу. То была одна из странных традиций Горменгаста.

Между тем Флей шагнул на вторую ступеньку, потом на третью. И тут случилось неожиданное – герцог встал, как вкопанный. Естественно, что остановиться пришлось также и Свелтеру. Шеф-повар поднял свои крохотные свиные глазки и посмотрел на противника с такой лютой ненавистью, что Флей невольно вздрогнул. Ничего, они еще поквитаются.

Лампа горела все слабее – по-видимому, в ней кончалось масло. И тут герцог заговорил. Оба противника от неожиданности едва не выронили оружие. Впрочем, лорд Сепулкрейв по-прежнему не просыпался. Но голос его звучал вполне осознанно, так что ни шеф-повар, ни старик камердинер не осмелились бы начать сражение прямо сейчас, даже если бы им представился подходящий момент.

– До свидания, прощай, – бормотал лорд Гроун, – случилось то, что должно было случиться. К чему разбивать сердце, которое никогда не билось учащенно в любовной истоме? Милая девушка, мы не можем говорить что-то наверняка… Кажется, что жизнь сгорает во всепоглощающем пламени. Все случается одновременно. Этого быть не должно… Но… Прощай, прощай…

Замолчав, герцог поставил ногу на первую ступеньку. Флей возликовал.

– …Меня забирают, забирают, – герцог возобновил свое странное бормотание, – да… дом холодный, очаг не пылает… Но, может, все только к лучшему. Все блестит, все сверкает – от самого высокого пера на голове до когтя. Чувствую, как лечу, ломая мешающие ветки. Вот она – кровь. Кровь, кровь, повсюду кровь… Нет, она так и не принадлежала мне. У нее были рыжие волосы. Говорят – каштановые, но они рыжие. Сколько здесь мышей – вкусных, жирных. Башня почему-то шатается. Все перемешалось. Тепло соседствует с холодом, свет – с тьмой. Где я? Все перемешалось, все стало единым целым. Что делать?

Теперь лорд Сепулкрейв спокойно поднимался по лестнице. Оставшиеся ступеньки он одолел быстро. Флей уже ждал наверху. Поначалу старик раздумывал: в какую сторону пойти? В конце концов он двинулся налево. Здесь много пространства для маневра, тут он поставит точку в своем давнем споре с негодяем Свелтером…

Как назло, лорд Сепулкрейв тоже повернул налево. В довершение всего, лампа в руках герцога окончательно погасла, так что ни шеф-повар, ни его противник не могли использовать преимущество из боязни сразить лорда Гроуна. Вдали горел одинокий шандал, привинченный к стене. Именно туда, на свет, и устремился Флей, резонно полагая, что разгоряченный неудачей Свелтер обязательно станет его преследовать.

Так оно и получилось. Шеф-повар решил, что Флей струхнул и тут же устремился в погоню.

Пробежав мимо шандала, бывший камердинер устремился в соседнее помещение – «паучью комнату», как он ее называл. Комната давно пустовала, там лежали штабеля сложенных бревен – несколько месяцев назад лорд Гроун задумал поменять там балки, поскольку старые успели порядком сгнить. Едва только старик пробежал десяток шагов, как сзади послышался громкий топот – Свелтеру не терпелось сокрушить врага, на этот раз окончательно. Флей тоже ликовал – все шло так, как он предполагал.

В «паучьей комнате» сквозило – боковое окно было разбито. Снаружи доносился шум дождя, изредка сверкала молния. Словом, погода тоже благоприятствовала сражению.

Флей со свистом рассек старую паутину и вызывающе посмотрел на Свелтера – нужно было разозлить его как следует, тогда повар растеряет остатки осторожности. Свелтер, насупившись и держа наперевес свой верный нож, молча приближался к противнику.

Глядя на Свелтера, бывший камердинер соображал – если тот загонит его в угол, можно смело готовиться к смерти. Но пусть шеф-повар сначала попробует это сделать. К тому же они сражаются в «паучьей комнате», выбранной им, Флеем. А значит, инициатива все-таки принадлежит ему.

Противники не сводили глаз друг с друга. Каждый торжествовал в душе победу. Свелтер сконцентрировал рассудок на единственной мысли – Флей должен умереть. Флей же оценивал тактику противника. Он старался запомнить каждую деталь – как враг держит кинжал, как он идет, смотрит ли по сторонам и в какую сторону чаще. В смертельной схватке любая мелочь имеет значение. Со стороны камердинер был похож на хищного зверя, приготовившегося к броску. Флей прикинул – до повара что-то около семи футов. Между ними лежала старая балка, утыканная гвоздями. Слева Флей заприметил окованный железом сундук. Возможно, он даже сумеет им как-нибудь воспользоваться…

Свелтер тоже увидел сундук, но посмотрел на него мимолетным взглядом – понятно, что Флей представлял для него куда больший интерес. Расстояние между противниками неуклонно сокращалось. Казалось, что воздух был буквально пропитан взаимной ненавистью. Ненависть – это единственное, что объединяло двух столь непохожих людей.

Разумеется, шеф-повару не терпелось использовать свою многоопытность. Свелтер всегда считал себя хитрым человеком. Вот почему он буквально пожирал противника глазами – он просто поджидал момент, когда Флей допустит какую-нибудь промашку. И тогда Свелтер просто зажмет презренного старикашку в угол и выпустит из него кишки. Но шеф-повар был абсолютно уверен в своей победе, потому он попросту не счел нужным обременять себя всевозможными уловками. Свелтер злорадно подумал – сначала он прикончит Флея, а потом оттащит тело на задний двор и закопает в свином навозе. Там самое подходящее кладбище для него…

Но торжествовать победу было пока рано – противники стояли друг против друга. Сколько ненависти, сколько презрения сквозило в их взглядах. Флей принялся поигрывать мечом, желая раззадорить врага и заставить его подойти поближе. Пусть только Свелтер окажется в пределах досягаемости смертоносного клинка. Скосив глаза в сторону, старый камердинер ужаснулся: он сам не заметил, как почти добровольно дал загнать себя в угол. Продолжая поигрывать мечом. Флей молниеносным движением отскочил влево, оказавшись теперь на стратегическом просторе.

Свелтер чертыхнулся – мало того, что добыча ускользнула у него буквально из-под носа, так теперь он сам оказался в невыгодном положении: с трех сторон свисала паутина. Очевидно, здесь потрудилось не одно поколение пауков. Этак, чего доброго, сам сложишь голову. Насвистывая веселую песенку, шеф-повар с неожиданной для его комплекции скоростью отскочил влево и одарил несколько растерявшегося Флея презрительным взглядом: дескать, не ты один умеешь прыгать. Старик сделал шаг вперед, решив поскорее закончить расправу с наглецом.

Между тем шеф-повар не терял времени даром. Обводя взглядом окружающие предметы, хозяин кухни лихорадочно соображал, как бы приспособить для достижения своей цели хоть один из них. Сообразительность была одним из положительных качеств характера Свелтера – в том числе благодаря ей он сумел проделать путь от простого поваренка до шеф-повара всего за двадцать два года. Увидев балку, положенную поперек другой, Свелтер сразу понял, что можно сделать. У покоившегося на полу конца балки стоял Флей. Он гадливо улыбался и слегка пощелкивал ногтем по лезвию меча, намекая, что жить Свелтеру остается совсем немного. Ну, подумал шеф-повар, это мы еще посмотрим. Он плюнул на пол, вкладывая в плевок все презрение к врагу, на которое только был способен. После чего, медленно подойдя к висящему концу балки, молниеносно обхватил его руками и изо всех сил пригнул к полу. Результат был вполне логичен – противоположный конец балки со всего размаху ударил Флея снизу вверх, в челюсть. Слабо охнув, бывший камердинер мешком рухнул на пол.

Впрочем, блистательный маневр имел неприятные последствия и для Свелтера – он потерял равновесие и не сумел вовремя подоспеть к телу поверженного противника. Не спуская глаз с бывшего камердинера, Свелтер поднял руку с зажатым в ней кинжалом. Как долго ждал он этого момента. Сладкая месть даже снилась ему по ночам. И вот теперь долгожданный момент настал. Все, теперь Флею крышка… Шеф-повар любовно оглядел облепленный паутиной нож. Сейчас только он переложит оружие в правую руку, и все, можно смело идти в церковь и заказывать отходную молитву по господину Флею.

Однако радость шеф-повара была преждевременна. В момент, когда он созерцал свое оружие, Флей уже наблюдал за ним из-под полуприкрытых век. Камердинер понял – ему конец. В этот критический момент он не мог даже приподняться или сдвинуться в сторону, чтобы увернуться от разящего удара. Флей закрыл глаза, мысленно читая молитву. Но удара отчего-то не последовало. Старик приоткрыл глаза и увидел, что Свелтер озадачено смотрит на кинжал. В чем дело?

Флей меньше всего ожидал, чтобы в столь ответственный миг шеф-повар проявил сентиментальность. Но судьбе было угодно, чтобы все случилось именно так.

– Что, радость моя, друг и соратник, – низким голосом завыл Свелтер, глядя на кинжал, – может, протереть тебя? Хочешь, чтобы я прошелся по тебе мягкой чистой суконкой? А потом ты сможешь сполна вкусить от этой туши, что валяется на полу. Конечно, не откормлена, но что делать… Кровь-то в ней тоже есть. А потом я снова вытру тебя насухо и вложу в ножны, где ты сможешь сполна насладиться заслуженным отдыхом. Но для начала сослужи мне верную службу. Ты ведь и создан для нее. Сейчас я окуну твою вороненую сталь в плоть одного недоноска. Твои неудобства будут сполна компенсированы. Ничего, работка небольшая, ты не должен утомиться…

Шеф-повар бубнил что-то еще, но дальнейших слов Флей не разобрал. Свелтер между тем снимал с кинжала налипшую паутину. Камердинер подумал, что судьба оказалась благосклонной к нему и на этот раз – при падении он расположился на полу таким образом, что его голова и верхняя часть туловища оказались в тени, а ноги были залиты лунным светом. А потому волей-неволей Свелтер смотрел на его ноги и не заметил, как подрагивают его веки. Значит, еще не все потеряно.

Наконец Свелтер счистил с кинжала паутину, но тут ему снова не повезло: шеф-повар сделал неосторожное движение, задев головой порядочный кусок паутины, тут же облепивший его лицо и волосы. Грязно ругаясь, глава поваров принялся счищать с себя паутину. Флей сразу заметил, что в волосах у его правого виска восседает большой паук. Второй, чуть покрупнее, неспешно двигался от уха. По-видимому, подумал злорадно Флей, Свелтер потревожил брачный покой двух насекомых.

Между тем самому Свелтеру надоело снимать паутину. Схватив нож обеими руками, он подошел к распростертому телу врага и приподнялся на цыпочки, готовясь нанести удар. Но судьбе было угодно продлить жизнь Флея – в решающий момент один из пауков опустился прямо на глаз шеф-повара. Понятное дело, что ни о каком ударе не могло быть и речи.

Зато Флей воспользовался подарком судьбы сполна – ему показалось что он лежит под лезвием кинжала целую вечность. Поскольку терять все равно было нечего, рискнуть стоило. Схватив валявшийся рядом меч, Флей одним прыжком оказался далеко в стороне и, соответственно, вне досягаемости кинжала Свелтера.

Свелтер зарычал, словно раненый зверь. Его чувства можно было понять. Впрочем, шеф-повар быстро утешился – в конце концов, Флей же не убежал, он только сумел несколько оттянуть час расплаты. Ну что же, думал Свелтер, пожирая врага ненавидящим взглядом, – чем больше будет длиться сражение, тем слаще будет месть. Конечно, не обрати он внимания на какого-то мерзкого паука, Флей не дергался бы больше. Но он все равно не выстоит. И сражаться здесь куда удобнее, чем возле спальни лорда Сепулкрейва – простор, даже лунный свет проникает через окно.

Раздраженно прихлопнув некстати подвернувшегося паука, Свелтер повернулся к Флею. Шеф-повар снова принялся глазеть по сторонам, соображая, какой бы хитростью вновь заставить Флея оказаться на полу. Но теперь камердинер был настороже. Самоуверенность и погубила Свелтера – едва только он повернулся направо, соображая, как загнать Флея в угол, левую сторону его тела пронзила жуткая боль, а потом что-то теплое заструилось по шее. Свелтер приложил ладонь к голове и ужаснулся: уха не было! Флей мастерским ударом начисто отсек его. Взгляд шеф-повара непроизвольно упал вниз. Так и есть – отсеченное ухо, все еще опутанное паутиной, валялось под ногами, словно ненужная тряпка. Свелтер зарычал – хватит рыцарства, нужно просто навалиться на Флея и растерзать его.

Тем временем тучи опять закрыли луну, и помещение погрузилось в темноту. Флей подскочил и снова замахнулся мечом. Но теперь шеф-повар был начеку и сумел вовремя увернуться. Однако неудача не смутила бывшего камердинера – в конце концов, первая кровь была за ним. К тому же Свелтер наверняка нервничает, поскольку у него нет возможности перевязать рану. А истечь кровью – не самая приятная судьба.

Между тем сам Свелтер почувствовал, что у него словно открылось второе дыхание. А может, слепая ярость придала ему силы. Так или иначе, начальник герцогской кухни был готов ринуться в бой со свежими силами. В конце концов, кровь – дело наживное…

Почти дружески подмигнув противнику, Свелтер выставил кинжал перед собой и с жутким ревом бросился на Флея. Шеф-повар не заметил, что холодная расчетливость изменила ему. Чем и воспользовался сполна камердинер. Полученные в ранней юности уроки фехтования пошли старику на пользу – острие меча вошло в жирное тело повара.

Свелтер взвыл – в его голосе слышалось больше досады, нежели боли. Переложив кинжал в здоровую руку, он принялся яростно махать им перед собой и кинулся на врага, решив смять Флея, даже если тот выставит вперед меч. Разумеется, Флей прекрасно знал, что не сумеет выдержать подобного напора. Потому-то он благоразумно отступил, позволяя противнику беспрепятственно рассекать остро наточенным кинжалом громадные полотнища паутины. Свелтер, не разбирая дороги, несся вперед. Впрочем, он знал, что делал: случайно взглянув назад, Флей ужаснулся – он снова пятился в угол. Конечно, Свелтер только этого и хотел. Сейчас шеф-повар был в самом опасном состоянии – ощутив боль, он окончательно взъярился. Сколько теперь его не руби, он не успокоится.

И тут в голову Флею пришла блестящая идея. Делая вид, что ужасно устал, камердинер продолжал отступать в угол. Наконец он нащупал рукой стену – оглядываться назад нельзя было ни в коем случае, так как Свелтер мог броситься на него. Тогда не помогут никакие хитрости. При желании Флей мог бы отпрыгнуть в сторону, но он предпочел иной вариант. Прижавшись к стене, старик выставил меч и застыл в напряженном ожидании.

Продолжая размахивать ножом, Свелтер пожирал противника испепеляющим взглядом. Флей, даже зная отношение повара к своей персоне, приходил в ужас от выражения его налитых кровью свиных глазок. Подобравшись к Флею на близкое расстояние, хозяин кухни испустил звериный вопль и рванулся вперед. Камердинер тут же пригнулся, намереваясь снизу проскочить на открытое пространство. Но судьбе было угодно иначе: планы Свелтера провалились точно так же, как планы Флея. Шеф-повар изо всех сил ударил кинжалом в каменную кладку стены, а камердинер оказался прижатым к стоявшему рядом большому деревянному ларю. Шансы оказались примерно равными, поскольку оба противника лишились возможности использовать оружие.

Флей чувствовал, как его охватывает противная слабость. Старик с тоской предположил, что получил от удара балкой сотрясение мозга, которое, как известно, проявляется спустя некоторое время после удара. Не хватало только потерять сознание.

Между тем Свелтер наконец выдернул застрявший между кирпичами кинжал и, зажимая кровоточащее плечо, шагнул к Флею, благо, что до него было не больше трех шагов.

Камердинер нашел в себе силы отскочить в сторону. С грустью он подумал, что сражение, по всей видимости, будет длиться еще очень долго, поскольку ни у него, ни у Свелтера нет очевидного преимущества. Скосив глаза в сторону, Флей заметил окно. Услужливая память тут же подсказала, что через окно можно попасть на крышу, где нет всяких рухнувших балок и где Свелтер не сможет сполна применить свою фантазию. А значит – вперед, на крышу. Флей крепче сжал меч и устремился к окну. Одна створка была распахнута, так что оставалось совсем немного…

И тут произошло ужасное. Свелтер, бросившись вдогонку за Флеем, настолько увлекся погоней, что забыл о мерах предосторожности. Он резко вскочил на широкий подоконник – даже слишком проворно для его тяжелой туши – но зацепился ногой за край того же подоконника. Потеряв равновесие, он полетел со всего размаху на плоскую крышу пристройки. По краю крыши вился высокий узкий бордюр, так что дождевая вода постоянно держалась под окном комнаты, где Флей и его враг сошлись в смертельном поединке. Когда-то давно в черепице был проложен специальный желобок для стока воды, но он, по всей видимости, засорился. Именно благодаря забитому водостоку шеф-повар при падении даже не приземлился, а приводнился. На глазах растерянного Флея Свелтер плюхнулся в воду, подняв целую тучу брызг. Нож его, мелькнув серебряной рыбкой, упал далеко в сторону.

Свелтер отплевывался и грязно ругался – издалека его запросто можно было принять за бегемота – и пытался встать на ноги. Именно теперь бывший камердинер понял, что час его победы пробил. Шлепая по воде, старик бросился к барахтающемуся врагу.

Свелтер кое-как поднялся на четвереньки и увидел занесенный над своей головой меч. Шеф-повар испустил жуткий вопль – позднее Флей готов был поклясться, что в жизни не видел выражения ужаснее, чем на лице повара в тот роковой момент – это был поистине взгляд смерти. Понимая, что гибель близка, человек теряет способность к сопротивлению, его охватывает смертельная дурнота, происходящее кажется нереальным. Свелтер сполна пережил всю гамму подобных чувств. Поднявшись на ноги, он сделал нетвердый шаг и тут же поскользнулся. Удар Флея прошел мимо цели, но все было ясно. Свелтер лежал на спине, пытаясь поднять голову. Флей вдруг подумал, какие шутки иногда выкидывает жизнь с людьми – его противник, уже, считай, покойник, боялся захлебнуться. Впрочем, отплевываться Свелтеру пришлось недолго – Флей с размаху вонзил меч в живот врага. Свелтер сразу обмяк. Вода стала темной, а когда луна в очередной раз вышла из-за туч, Флей заметил красноватые волокна, похожие не перистые облака. Тело шеф-повара, теперь уже тоже бывшего, слегка подрагивало. «Вот и все, вот и все…» – билось в мозгу старика неотвязная мысль. Флей не мог поверить, что схватка все-таки закончилась. Ночь казалась неестественно долгой – возможно потому, что в нее уложилось так много событий.

Бывший камердинер безучастно посмотрел на торчащую из брюха Свелтера рукоять меча. Ну и пусть остается здесь, подумал старик, меч ему все равно больше ни к чему. Что теперь? Будь, что будет. Пока нужно выбраться отсюда…

Обернувшись к окну, через которое они попали на крышу, Флей не поверил своим глазам: на него смотрело бесконечно знакомое лицо. Не помня себя, старик кинулся вперед, отчего успокоившаяся было вода снова забурлила под его ногами. Ночную тишину разорвал отчаянный крик. Крик совы. К месту поединка прибыл сам хозяин замка…

РАЗВЯЗКА

Впоследствии, вспоминая эти памятные события, Флей не переставал каждый раз изумляться, что в самом деле оказался способен на столь отважные поступки. Да и судьба, как видно, решила протянуть ему в конце концов руку помощи. И еще старику врезалось в память лицо поверженного врага – испуганно-удивленное. Видимо, даже после смерти Свелтер не мог примириться с собственным поражением.

Флей не помнил, как долго стоял у трупа врага. Зато память запечатлела, как проснулся лорд Сепулкрейв, как он растерянно, даже удивленно взмахнул тросточкой, и как открылись его глаза. Герцог все-таки проснулся. Потом он сделал шаг вперед – и под его ногой звучно плеснула застоявшаяся вода.

Флей с ужасом смотрел на герцога. Он даже не смел подумать о том, что ждет его теперь. Когда убийцу застают на месте преступления…

Не глядя на камердинера, лорд Сепулкрейв прошлепал по воде еще несколько шагов и наклонился над трупом. Закрыв начинающие стекленеть глаза Свелтера, аристократ выпрямился и озадаченно посмотрел на небо. Бледно-желтая луна то и дело пряталась за тучи, словно подмигивая лорду. Флей ожидал заслуженной участи…

– Флей, – воскликнул герцог, даже не глядя в сторону камердинера.

– Да, ваше сиятельство? – ответ старика показался обыденно-домашним даже ему самому. Флей отвечал так всякий раз, когда хозяин окликал его. Словно ничего и не случилось…

– Флей, ты не ответил на мое приветствие.

Старый камердинер решил, что ослышался. Причем тут приветствие? Разве лорд приветствовал его? И вдруг память подсказала – как же, ведь он явственно слышал крик совы. Выходит… Флей почувствовал, как у него подкашиваются ноги…

Но лорд словно не заметил растерянности старика. Кончиком жезла он аккуратно постучал по рукояти меча, все еще торчащего из брюха Свелтера:

– Как ты думаешь, им это понравится? Впрочем, мы можем сделать правдоподобное предположение на сей счет. Я бы сказал, что это – самое меньшее из возможного…

Флей не понял – про кого говорит лорд? И, выходит, он вовсе не рассержен увиденным? Разумеется, лорд Сепулкрейв тут же изложил верному старику свой замысел. И в очередной раз Флею пришлось удивиться, хотя после всего происшедшего с лордом Сепулкрейвом удивляться было особенно нечему. И тем не менее…

Флей не помнил, как долго они тащили неподъемную тушу шеф-повара с крыши, как волочили ее к Кремневой башне. Несмотря на все пережитое, старику было невероятно жутко. По соседству с башней серебрились в лунном свете обгорелые руины библиотеки, где началось безумие герцога. В стороне мрачной стеной стояли сосны, и Флею врезалось в память несколько шишек, валявшихся на посеребренной лунным светом дорожке…

Герцог посмотрел на старика пронзительным взглядом и неожиданно спокойно сказал:

– Это мой час. Ты должен уйти отсюда. Уйти прочь. Ты слышал, что я сказал? Это мой час. Час моего возрождения. Я должен остаться теперь один. Ты доблестно сразил шеф-повара – честь тебе и хвала за это. Остальное я беру на себя. Все, у меня начинается новая жизнь. Прощай…

Замолчав, аристократ нагнулся и принялся обматывать тушу Свелтера припасенной заранее веревкой. Больше он не смотрел на Флея. Старик понял, что делать ему здесь больше нечего. Медленно бредя от замка, бывший камердинер думал, как непредсказуема и жестока бывает судьба. Как безжалостно окунает она человека в море унижений, чтобы в следующий момент обласкать счастливой улыбкой. Пройдя некоторое расстояние, старик вдруг встрепенулся и, остановившись, оглянулся назад. Лорд Сепулкрейв забросил конец веревки в окно башни и теперь втягивал тело шеф-повара наверх. Мелькнула мысль – может, предложить ему помощь? Герцог все-таки, голубая кровь… Но тут же Флей вспомнил – сказал же лорд, что теперь начинается его вторая жизнь. Конечно, он наверняка и герцогом-то себя не считает. Нет, пока он не хочет привлечь его к ответственности за убийство, надо уйти подальше. Минута – и герцог, закрепив веревку с поднятым на уровне окна трупом, скрылся в башне. Флей почувствовал приступ тошноты. В самом деле, нужно уходить отсюда. Однако переживания последних дней, не сумев одолеть Флея сразу, навалились на него теперь. И какой старик запросто смирится с утратой привычного стиля жизни. За какую-то неделю рухнуло все, что казалось незыблемым. Подняв голову, бывший камердинер уловил равнодушное мигание звезд, под которыми он вынужден был скитаться изгоем. И неожиданно для самого себя Флей закричал. Он уже не помнил, как потерял сознание…

И СТАЛИ РОЗЫ КАМНЯМИ…

Одиночество в Дремучем лесу чувствуется особенно остро. Все – даже еле слышный щелчок треснувшего сучка – напоминает, что ты здесь только гость.

Он не помнил, как долго шел. Позади оставались труднопроходимые чащи и живописные полянки, но красоты природы не интересовали путника. Он шел и шел, изредка прерывая путь для короткого отдыха и сна. Дремучий лес казался мрачным исполином, сравнимым разве только с громадой Горменгаста. Человек шел, не имея представления, когда окончится его путь.

Возврата к прежней жизни не было. Флей понял это в тот момент, когда лорд Сепулкрейв втаскивал тело Свелтера внутрь башни, то и дело кидая на него плотоядные взгляды. Как ни странно, старик быстро примирился с крахом прежнего уклада жизни – возможно потому, что еще за несколько дней до схватки с шеф-поваром он знал, что больше не будет жить в Горменгасте. Госпожа Гертруда, сама того не подозревая, помогла Флею примириться со статусом изгоя. Прежняя жизнь улетучилась из души старика, словно дым. Но известно, что пустоты в природе не бывает. Бывший камердинер изредка с любопытством посматривал по сторонам – его уже начинали интересовать отдельные детали его нового бытия. Самому себе Флей даже мог похвастаться некоторыми успехами. Например, он отыскал на склоне горы Горменгаст две довольно просторных и сухих пещеры, в которых вполне можно было жить. Понимая, что лучше иметь хоть какое-то убежище на всякий случай, Флей очистил пещеры от сора, ножом срезал свисавшие с потолков корни растений и натаскал охапки сухого камыша. Нужно было спешить с приготовлениями, пока стояла хорошая погода. В пещерах же Флей сложил очаги и прокопал дымоходы, которые в случае холодов должны были закрываться специальными заслонками. Первая пещера лежала на южном отроге горы и выходила на широкую равнину, о которой старик не знал ровным счетом ничего. Вторая пещера располагалась на северном склоне, она была меньше первой, но куда удобнее и неприметнее. Именно здесь Флей решил жить постоянно, держа вторую пещеру на всякий случай. Вообще старику было чем похвастаться: каждый день он узнавал все больше и больше нового. Иногда он даже удивлялся, как, прожив столько лет в замке, не интересовался столь простыми, но жизненно необходимыми вещами. Буквально за неделю он научился мастерски ловить кроликов, ставить сплетенные из распущенной веревки силки на птиц. Пока стояло лето, Флей решил жить в выстроенной на одной из полянок хижине. Неподалеку протекала неширокая, но быстрая речка. Кое-где было довольно глубоко, над водой росли кусты ольхи – именно в таких местах Флей любил рыбачить. Рыбаков в Дремучем лесу, по всей видимости, было немного, поскольку рыба хорошо клевала практически при любой погоде. Конечно, под рукой не было разных приправ и даже обычной соли, но старик наловчился использовать разные травы и ягоды, которые оказались нисколько не хуже употреблявшихся в замке.

Особенно полюбились Флею долгие вечера. Было приятно лежать на подстилке из сухого камыша и смотреть на жарко пылающий в очаге огонь. Было приятно чувствовать себя независимым и знать, что можно не бояться наступить случайно на какую-нибудь кошку и тем самым навлечь на себя господский гнев, можно было не опасаться разных там шеф-поваров. Теперь он – часть природы… Снаружи доносились крики птиц, на речке квакали лягушки. И все это, думал Флей, принадлежит теперь ему. Он честно завоевал себе место под солнцем, он выстроил своими руками хижину, облагородил пещеры, в которых можно будет зимовать. Вытесывая ножом из куска дерева ложку, бывший камердинер вспомнил свою прошлую жизнь, к которой, как он знал, нет возврата. Несомненно, прошлое интересовало его, но Флею почему-то не хотелось жить прежней жизнью. Странной была только тоска по Фуксии – раньше Флей частенько ворчал на непоседу, но теперь ему очень не хватало безудержного любопытства и жизнерадостности девочки.

Неделя шла за неделей – Флей чувствовал себя все увереннее. Он настолько освоился с жизнью лесовика, что мог позволить себе разнообразное питание. Все силы он бросил на подготовку к приближающейся осени, а потом – и к зиме. Именно зима должна была показать, чего он действительно стоит и что он научился делать. Он ловил и вялил рыбу, сушил ягоды и грибы, разнообразные растения. Потом научился коптить впрок мясо. Все припасы он складывал в пещерах. Заготовку припасов старался совмещать с обследованием местности. Всякий раз старик ходил все дальше и дальше, попутно обогащая свою память новыми сведениями. Изредка по ночам Флей вспоминал, как убил Свелтера. Ему просто не верилось, что он мог совершить такое. Впрочем, в той жизни все было возможно…

Странным образом он почти не видел снов – хлопоты по хозяйству были настолько утомительны, что каждый вечер, ложась спать, Флей словно проваливался в бездонную яму. А утром его ждали уже новые заботы.

Как-то, укладывая в южной пещере сушеную рыбу, Флей вдруг вспомнил момент, когда леди Гертруда выгнала его из Горменгаста. Тогда все это казалось нереальным. Он был частью замка, частью системы. И что теперь? Теперь он стал частью другой системы, вне которой тоже себя не мыслил.

Дни летели и летели. Однажды бывший камердинер возвращался домой – он расставил силки на поляне, где часто опускались дикие гуси. Несколько дней он оставлял им зерна, чтобы приучить птиц посещать поляну почаще. И сегодня пришел черед взять от стаи гусей дань за прикормку. Флей не сомневался, что к вечеру будет с добычей. Возвращаясь домой, он остановился у сломанного бурей дерева со сделанной им зарубкой для памяти: направо – дом, налево – путь к Горменгасту. Неожиданно для самого себя Флей решил наведаться к месту, где кончался Дремучий лес и начинались густые заросли кустарника. В конце концов, он давно там не бывал. Вдруг и там есть какая-нибудь полезная живность?

Путешествие оказалось очень полезным – на склоне горы, поросшего лесом, Флей наткнулся еще на одну пещеру. Рядом журчал крохотный родничок, вода которого была настолько холодна, что ломило зубы. Присев на большой плоский валун, Флей подумал, как вообще мог когда-то существовать в мире бесконечных полутемных коридоров и залов, сожженных библиотек и душных кухонь. Прошлая жизнь настолько разительно отличалась от нынешней, что иногда он даже начинал сомневаться – действительно ли прежде жил в Горменгасте или же все это просто приснилось ему. Неожиданно бывший камердинер поймал себя на мысли, что нынешняя жизнь куда красивее предыдущей. Старик несказанно удивился подобному сравнению. В самом деле, он никогда не питал особой сентиментальной любви к красотам природы. Растения, к примеру, интересовали его с точки зрения полезности применения в хозяйстве. Но если в голову стали приходить мысли о красоте природы, его жизнь действительно изменилась. Он стал присматриваться к белкам, лисам, уткам, тетеревам. Они были не только материалом для одежды, не только продуктами и кандидатами в котел, но и соседями, без которых, может быть, вообще ничего не существовало бы. Нужно, думал Флей, правильно определить свое место в жизни и не мешать другим. Тогда и у тебя не будет лишних забот…

Потом Флей отправился дальше в путь. Примерно через час он добрался до пещеры на северном склоне Горменгаста – до северной пещеры, как он ее назвал. Опустившись на камень, старик только теперь почувствовал, насколько устал. Бросив случайный взгляд на небо, Флей поразился – по багровому вечернему небу медленно плыли пухлые лиловые облака. Неужели все это – тоже часть его новой жизни? Потому что раньше он не замечал ничего подобного. Конечно, часть, сказал Флей сам себе. Только нужно не слишком любоваться красотами природы. А то зима придет, такую красоту покажет…

Сев у входа в пещеру, старик стащил с ног башмаки. Все, он дома. Придирчиво оглядев чисто выметенный пол, бывший камердинер поправил косо стоявший у камня веник. Так-то лучше, побормотал он себе под нос. Вдали, на фоне заходящего солнца, чернело несколько острых скал. Флей невольно сравнил скалы с зубами, пожирающими солнце.

Камни, камни… Недвижимы и вечны… Недвижимы? Но почему один как будто движется в его сторону?

Флей привстал и всмотрелся в даль – ошибки быть не могло. Не сразу он сообразил, что это был не камень, а человек. Флей не мог знать, что видит Киду, такую же, как и он, скиталицу.

Кида шла медленно – и усталость сказывалась, и дорога вела в гору. Беременной женщине, истощенной трудностями пути, казалось, что ее путь вообще никогда не кончится. Кида шла, сама не зная куда. Разумеется, красоты природы ее не волновали. Остановившись перевести дыхание, изгнанница оглянулась назад. Где-то там за серебряной дымкой лежал Горменгаст, лежало родное предместье, где она по решению старейшин больше не имеет права появляться. Кида вдруг подумала – как далек отсюда Горменгаст, так далека и ее прошлая жизнь. Прошлая жизнь… Неужели у нее есть другая жизнь? Стоит ли и дальше передвигать ноги, зная, что и завтрашний день будет подобен первому? Но тут же в сознании забилась упрямая мысль – жить нужно, нужно… Если не ради себя, то ради будущего ребенка. Нужно выносить и дать жизнь ребенку, поставить его на ноги, а потом – будь, что будет.

На шее женщины висел крепкий шнурок с нанизанными на него скульптурками – память о ее возлюбленных резчиках по дереву, убивших друг друга в смертельном поединке. Кида рассеянно прикоснулась к скульптурам и посмотрела по сторонам. Куда она идет, зачем? Тут ее внимание переключилось на несколько крупных валунов, покрытых выбоинами и волнообразными выпуклыми линиями. Неожиданно для себя Кида нашла, что камни очень похожи на розы. А может, это и были розы? Древние розы… Ведь находят же в известняковых карьерах отпечатки древних рыб и ракушек? Что ж, это вполне возможно. Вот как бывает в жизни – росли когда-то розы, а потом превратились в камни. Интересно, как давно это было? Возле одного из камней растут папоротники. Сможет ли подобный папоротник превратиться в камень? Чтобы через тысячи лет люди вот так же смотрели на него и думали, действительно ли существовало подобное растение, или камень – просто каприз природы. Кида то и дело смотрела по сторонам, стараясь хоть на какое-то время отвлечься от невеселых мыслей. Разумеется, Флей не видел, как вертит головой Кида. Ему и в голову не могло прийти, что еле различимая на фоне горизонта черная точка может быть бывшей кормилицей Титуса. У Флея были свои хлопоты, и удивить его красотами природы после всего увиденного было сложно. Даже окаменелыми розами…

Внезапно Кида почувствовала, как окружающий мир словно ускользает от нее. Луна, дотоле смирно покоившаяся на привычном месте, вдруг прыгнула в сторону, словно набитый шерстью кожаный мяч. На мгновенье мелькнула сильная вспышка, а потом все разом погрузилось в темноту.

БАРКВЕНТИН И СТИРПАЙК

Одновременное исчезновение лорда Сепулкрейва и шеф-повара было настоящим шоком для обитателей Горменгаста. Каждый – начиная от госпожи Гертруды и кончая последним дворовым мальчишкой – строил на сей счет самые невероятные догадки. Поговаривали разное, но к единому мнению так и не пришли. Такого в замке еще никогда не случалось, и потому исчезновение Флея никого особенно не взволновало. Всюду – в конюшнях, на кухне, в жилых помещениях – только и говорили, что о пропаже герцога и Свелтера. Они пропали одновременно, но мысль, что оба куда-то вместе сбежали, была невероятной. Лорд Гроун и начальник кухни были разными людьми и меньше всего подходили друг другу. Даже если ушли, то куда? Идти-то, собственно, из Горменгаста было некуда. По этой причине трудно было предположить, что оба ушли куда-то в одиночку.

Родные герцога постарались в свое время скрыть от окружающих безумие лорда, а теперь же не знали, что говорить искренне удивленным придворным. Леди Гертруда, Фуксия и доктор, запершись в кабинете, часами обсуждали создавшееся положение, выхода из которого не знали. По инициативе неугомонного Стирпайка был собран поисковый отряд, обшаривший замок и его ближайшие окрестности, но все было напрасно – пропавшие как в воду канули. Самого Стирпайка тоже интересовало загадочное исчезновение шеф-повара и лорда Сепулкрейва, но организацию поисков он затеял с другой, более житейский целью – получить доступ в прежде закрытые для него помещения.

На девятый день Барквентин, как секретарь хозяина замка, решил прекратить бесполезные поиски. Госпожа Гертруда не возражала против такого решения, тем более что Барквентин пообещал, что время от времени поиски будут возобновляться. А пока нужно проанализировать полученные результаты.

Герцогиня поинтересовалась – а какие, собственно, результаты получены. Конечно, для всех было очевидно отсутствие сколько-нибудь полезных результатов. Но смутить Барквентина было трудно – не моргнув глазом, он сказал, что если после восьми с половиной дней самых тщательных поисков беглецы или их следы так и не были обнаружены, то из этого следует вполне законный вывод – они исчезли. Исчезновение можно трактовать как угодно…

Вечером того же дня снова собрался семейный совет – леди Гроун, Фуксия, Альфред Прунскваллер и Барквентин сошлись на том, что бесплодность попыток отыскать герцога была даже к лучшему. Пусть уж его исчезновение так и останется для окружающих тайной, нежели чем народ увидел бы после обнаружения лорда, в кого он превратился.

В душе Барквентин негодовал. Герцог, по его мнению, повел себя очень недостойно. Конечно, болезнь есть болезнь, но принадлежность к роду Гроунов все-таки налагает на человека определенные обязанности…

Подобное еще не происходило за многовековую историю Горменгаста. Исчезновение хозяина замка противоречило традициям седой старины, а для Барквентина, как для хранителя традиций, противоречие жизни и традиции было страшнее всего. Старик ходил мрачный, ни с кем не разговаривал. Встречным он шипел что-то непонятное, но вряд ли это были дружеские слова. Кое на кого он даже замахивался своей тяжелой клюкой. Исчезновение герцога и Свелтера не давало Барквентину покоя. Хотя было решено не проявлять излишней активности в поисках, старик дал себе слово, что распутает этот загадочный клубок.

Правда, вскоре госпожа Гертруда решила утешить секретаря и сказала ему, что возлагает на него воспитание юного Титуса «в духе незабываемых традиций нашего Горменгаста». Утешение не утешение, но Барквентин немного воспрянул духом.

С изгнанием Флея Барквентину пришлось взять на себя и часть обязанностей камердинера. Именно потому он надзирал и за деятельностью Стирпайка. Основательность и предусмотрительность юноши поразили секретаря. Конечно, особо дружеских чувств Барквентин к пареньку не испытывал, но относился к нему несколько лучше, чем к комнатным лакеям и конюхам. Бестия Стирпайк тут же заметил, что именно нравится в нем Барквентину, и решил сполна сыграть на слабостях старика. В день, когда были приостановлены поиски герцога и шеф-повара, Барквентин вызвал Стирпайка в Хранилище Актов. Войдя в отделанную мрачными дубовыми панелями комнату, юноша сразу заметил секретаря – старик сидел за громадным столом, на стуле с высокой резной спинкой. Стол был завален всевозможными книгами и бумагами. Услышав стук каблуков Стирпайка, подбитых серебряными подковками, старик поднял голову. Посмотрев на книжника, паренек едва не расхохотался. Узкая козлиная борода, острые скулы, выступающий кадык – все это делало старика очень смешным. Сбоку к столу была прислонена знаменитая клюка, от которой уже досталось кое-кому из нерадивых слуг.

– Вызывали? – почтительно осведомился Стирпайк, останавливаясь у порога.

Барквентин вскинул на вошедшего выцветшие глаза и неопределенно пошевелил губами.

– Подойди ко мне, – наконец распорядился секретарь.

Стирпайк быстро, но вместе с тем бесшумно приблизился к столу. Встав примерно в полуметре от края столешницы, он вопросительно посмотрел на архивариуса, стараясь догадаться, зачем мог понадобиться «старому пню».

– Я уже говорил, – начал Барквентин, глядя на измятый лист бумаги, – что нужно полностью прекратить поиски. Все группы вернулись? Проверь… Если кто не пришел еще, пошли гонцов. Все равно они никого не найдут. Слышал?

Стирпайк безмолвно поклонился, давая понять, что выполнит все распоряжения старика.

– Ну вот и отлично, – уже спокойнее проговорил Барквентин, – хватит с нас проблем.

После этого архивариус вновь зашелестел бумагами, и Стирпайку даже стало казаться, что про него забыли. Со стариками такое случается нередко. Провалы в памяти и тому подобное… Наконец молчаливое ожидание наскучило юноше, и он переступил с ноги на ногу, нарочито громко стукнув каблуком по потемневшему ореховому паркету.

– Стой смирно, парень! – воскликнул старик раздраженно. – Что за моду взяли… Ну никакого почтения к старшим. У меня и так голова идет кругом от всех этих событий, а тут еще он…

Стирпайк молча рассматривал секретаря, решая, как лучше пробить брешь в его надменности.

Неожиданно Барквентин слез со стула и, схватив клюку, вышел из-за стола. Стирпайка поразило его лицо – изрезанное морщинами, оно казалось бы безжизненным, если бы не глаза. Живые, быстрые, хотя и выцветшие, глаза говорили о неиссякаемой энергии этого человека. Видимо, всю прежнюю жизнь Барквентин был не у дел, коли в нем еще сохранилось столько энергии. Было что-то еще, что удивило юношу. Стирпайк даже не сразу понял, что именно, но наконец разгадка пришла сама собой – оказывается, у Барквентина совершенно отсутствовали ресницы. Интересно, думал юноша, ресниц нет по причине глубокого возраста, или их вообще никогда не было? Теперь, подумал паренек, нужно знать движущие мотивы поведения старика. Впрочем, тут трудностей быть не должно. В таком возрасте у человека остается единственная слабость – жажда власти. На этом и нужно играть.

Кажется, Барквентин уловил нечто, проносящееся в данный момент в голове юноши. Он вскинул на бывшего поваренка пронзительный взгляд, но Стирпайк поспешно опустил глаза. «Ишь ты, – думал Барквентин, криво улыбаясь юноше, – из молодых, да ранний… Что там было в его глазах?»

– Послушай-ка, – начал Барквентин, пытаясь заставить Стирпайка поднять голову, чтобы вновь посмотреть ему в глаза. Но юноша, по-видимому, догадался о замысле архивариуса, потому что хоть и поднял голову, но глаза прищурил.

– Открой глаза, мерзавец, – неожиданно для себя заорал Барквентин. Тяжелая клюка старика полетела на стол, с шумом плюхнувшись на стопки разнокалиберных книг. Точно дым, в воздух поднялось целое облако пыли. Серебристой искоркой пролетела зигзагами крупная моль. Вспышка гнева Барквентина донельзя удивила юношу. Хотя он был уверен, что старик просто старается показать, что с ним шутки плохи. Раз так – нужно ему подыграть…

– Так вот, что я сказал, – забормотал Барквентин, подбирая клюшку со стола, – вот что говорю… Немедленно пошли гонцов и вели им передать – дескать, поиски заканчиваются. Хватит! Девять дней… Девять! И все без толку. Эй, сукин сын, ты слышал, что я сказал? Слышал, или нет?

Стирпайк снова поклонился, с тоской ожидая окончания «аудиенции».

Его покорность окончательно взбесила Барквентина. Естественным юношеским порывом было бы желание возразить или предложить свой вариант, но Стирпайк был исключением из общего правила. Именно эта странная услужливость озадачила старика, и он снова решил как следует ударить клюкой по столу. Удар получился даже звучнее предыдущего, но не произвел на Стирпайка никакого впечатления, что не ускользнуло от внимания архивариуса.

Указав на книги, Барквентин ядовито поинтересовался:

– Видишь? Как думаешь, что это за литература?

– Это – закон, – ответил юноша почтительно.

– Верно, черт тебя побери, – пробормотал секретарь. – Верно… – и тут же спохватился: – Что стоишь, как остолоп? Закон, закон… А что есть закон? Отвечай, будь ты проклят во веки веков! Я задал тебе вопрос!

Стирпайк думал только секунду, а потом отчеканил, на этот раз глядя Барквентину прямо в глаза:

– Закон – это судьба. Это судьба и предначертание.

Конечно, это был самый общий ответ, но придраться к нему все равно было нельзя. Верный ответ – правильный ход мыслей. А от правильного хода мыслей недалеко до повиновения Традиции. Это Барквентин знал твердо. Как точно ответил этот юнец: Судьба. Судьба Гроунов. Закон. Закон Горменгаста.

Впрочем, магическое слово «Гроун» не ассоциировалось в сознании архивариуса ни с одним из нынешних представителей этого древнего рода. Фамилия существовала как бы отдельно от ее носителей. И Барквентин считал, что служит не людям, а славе их фамилии.

Да, против традиции не попрешь. К примеру, семейный совет решил – в силу известных обстоятельств больше не продолжать поисков герцога. Но традиция требовала противоположного подхода: семьдесят шестой лорд Гроун должен быть найден живым или мертвым. Мертвым потому, что его останки должны были успокоиться на фамильном кладбище. Причем с соблюдением всех приличествующих тому ритуалов. И никакие деликатные обстоятельства не могут помешать этому. В то же время эти обстоятельства нельзя было не учитывать – все та же традиция вменяла в обязанность всем, имеющим к дому Гроунов хоть маломальское отношение, заботиться о ее репутации. Столкновение разных уровней вездесущей традиции, требующей выполнения противоположных вещей одновременно, привело старика в гнев и ужас. В самом деле, какие шаги предпринять дальше?

Но судьба все-таки улыбнулась новоиспеченному архивариусу: роясь в старинных книгах, он обнаружил ссылку на один случай, напоминавший недавнее происшествие. В свое время четырнадцатый лорд Гроун объявил своим наследником новорожденного сына, обставив при этом соответствующую процедуру кучей самых нелепых формальностей. После чего просто… исчез.

Барквентин возликовал – наконец-то! Наконец-то разрешится мучившая его дилемма, и он с честью оправдает свое существование, докажет всем, что не зря ест хлеб. А что до формальностей – то нет ничего невыполнимого. Итак, четырнадцатый лорд Гроун потребовал в свое время, чтобы кандидат в новые хозяева Горменгаста выплыл на середину озера, что у подножия горы, и выплыл не на чем в голову взбредет, а на сделанном из кедровых бревен плоту, при этом в правой руке юного наследника должен был зажат небольшой камешек, а в левой – веточка плюща. На шее мальчика непременно должна висеть суровая нитка с нанизанными на нее раковинами улиток. Видимо, четырнадцатый Гроун был большим фантазером, поскольку повелел, чтобы все близкие родственники наследника и их приближенные во время процедуры сидели на ветвях деревьев, что растут по берегам озера. Лишь в этом случае, гласили страницы ветхой книги, «герцогство» сможет «осенить чело отрока». Отступлений и вариантов не допускалось.

Барквентин криво ухмыльнулся и подумал – конечно, четырнадцатый Гроун был фантазером, но обладал известной долей дара предвидеть события. Таким образом, сценарий расписан до мелочей – теперь остается только следовать ему, а уж остальное – дело техники…

Барквентин опомнился – нашел время размышлять, когда Стирпайк с нескрываемым интересом смотрит ему в лицо. Неужели юнец догадался о снедаемых его сомнениях? Если так, то это плохо, очень плохо…

– Эй, хорек, – окликнул его старик, – ты дал очень точный ответ. Я бы даже сказал – блестящий. Судьба, предначертание – это очень точно. Кстати, паршивец, я забыл спросить твое имя. Как тебя зовут?

– Стирпайк, господин.

– Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Ага, семнадцать? Да ты еще птенец желторотый. Итак, семнадцать, говоришь… – Старик с сомнением оглядел паренька, не зная, что бы еще такое сказать.

– Да, семнадцать, – подтвердил юноша.

Барквентин задумался – ему захотелось вспомнить, как он выглядел в семнадцать лет. Впрочем, думал архивариус, какое это имеет теперь значение. Он выглядит так, как должен выглядеть – старым и немощным. Время же не остановишь…

Разозлившись на собственную сентиментальность, сын Саурдаста отогнал неприятные мысли. Грозно поглядев на Стирпайка, он изрек: