Лёд Сорокин Владимир

– У тебя сейчас жажда.

– Это точно. А вы…

– Говори мне «ты».

– А ты… здесь давно?

– В смысле?

– Ну, работаешь?

– Второй год.

– А ты кто?

– Я? – Она шире улыбнулась. – Я медсестра.

– А это что… какая это больница?

– Реабилитационный центр.

– Для кого? – Он посмотрел на ее родинку.

– Для нас.

– Для кого – нас?

– Для проснувшихся людей.

Лапин замолчал. Допил сок.

– Еще?

– Немного… – Он протянул стакан. Она наполнила. Он отпил половину:

– Больше не хочу.

Она забрала стакан. Поставила на столик. Лапин кивнул на мобильный:

– Можно?

– Да, конечно, – протянула она. – Говори. Я выйду.

Встала. Быстро вышла.

Лапин набрал номер родителей, кашлянул. Отец взял трубку:

– Да.

– Пап, это я.

– Куда пропал?

– Да тут… – Он потрогал повязку на груди. – Это…

– Чего – это? Случилось что?

– Ну… так…

– Опять влип? В обезьяннике?

– Да нет…

– А где ты?

– Ну, мы на концерте были вчера с Головастиком. На Горбушке. Ну и, короче, я у него остался.

– А позвонить не мог?

– Да как-то… замотались там… у него бардак такой дома…

– Опять поддавали?

– Да нет, слегка пива выпили.

– Лоботрясы. А мы обедать садимся. Ты приедешь?

– Я… ну, мы тут погулять хотим пойти.

– Куда?

– В парк… у него тут. С собакой он хочет.

– Как хочешь. У нас курица с чесноком. Все съедим.

– Я постараюсь.

– Не застревай там.

– Ладно…

Лапин отключил мобильный. Потрогал шею. Откинул одеяло. Он был голый.

– Бля… а где трусы? – Он потрогал свой член.

В грудине остро и больно кольнуло. Он поморщился. Прижал руку к повязке:

– Сука…

Медсестра осторожно открыла дверь:

– Закончил?

– Да… – Он поспешно накинул на себя одеяло. Она вошла.

– А где моя одежда? – Лапин морщился. Тер шину.

– Болит? – Она снова села на край кровати.

– Стрельнуло…

– У тебя небольшая трещина грудины. Стяжку придется поносить. От усилий, поворотов может резко болеть. Пока не срастется. Это нормально. На грудную клетку гипс не кладут.

– Почему? – шмыгнул он носом.

– Потому что человеку нужно дышать, – улыбнулась она.

– А где моя одежда? – снова спросил он.

– Тебе холодно?

– Нет… просто я… голым не люблю спать.

– Правда? – искренне смотрела она. – А я – наоборот. Не засну, если на мне что-то надето. Даже цепочка.

– Цепочка?

– Ага. Вот. – Она сунула руку за отворот халата, достала цепочку с маленькой золотой кометой. – Каждый раз на ночь снимаю.

– Интересно, – усмехнулся Лапин. – Такая чувствительная?

– Человек должен спать голым.

– Почему?

– Потому что рождается голым и умирает голым.

– Ну, умирает не голым. В костюме. И в гробу.

Она убрала цепочку.

– Человек не сам надевает костюм. И в гроб не сам ложится.

Лапин ничего не ответил. Смотрел в сторону.

– Хочешь поесть?

– Я хочу… мне надо… мою одежду. В туалет сходить.

– Помочиться?

– Угу…

– С этим нет проблем. – Она наклонилась. Достала из-под кровати белое пластиковое судно.

– Да нет… я не… – криво улыбнулся Лапин.

– Расслабься. – Она быстро и профессионально всунула судно под одеяло.

Прохладный пластик прикоснулся к бедрам Лапина. Ее рука взяла его член. Направила в патрубок.

– Слушай… – Он потянул к себе колени. – Я ведь не паралитик еще…

Ее свободная рука остановила его колени. Нажала. Уложила на кровать.

– Здесь нет никакой проблемы, – мягко и настойчиво произнесла она.

Лапин смущенно засмеялся. Посмотрел на «ОМ». Потом на лилию в вазе.

Прошло полминуты.

– Урал? Так ты хочешь или нет? – с мягким укором спросила она.

Лицо Лапина стало серьезным. Он слегка покраснел. Член его вздрогнул. Моча бесшумно потекла в судно. Медсестра умело придерживала член.

– Ну вот. Как просто. Ты никогда не мочился в судно?

Лапин мотнул головой. Моча текла.

Медсестра протянула свободную руку. Взяла со столика с напитками салфетку.

Лапин закусил губу и осторожно вдохнул.

Струя иссякла. Медсестра обернула член салфеткой. Осторожно вынула потеплевшее судно из-под одеяла. Поставила под кровать. Стала вытирать член.

– Ты родился с голубыми глазами? – спросила она.

– Да. – Он исподлобья посмотрел на нее.

– А я родилась с серыми. И до шести лет была сероглазой. И отец повел меня на свой завод. Показать какую-то чудесную машину, которая собирала часы. И когда я ее увидела, я просто окаменела от счастья. Она так работала, так потрясающе работала! Не знаю, сколько я стояла: час, два… Пришла домой, завалилась спать. А на следующее утро мои глаза поголубели.

Член Лапина стал напрягаться.

– Ресницы черные. И брови, – разглядывала она его. – Ты, наверно, любишь нежное.

– Нежное?

– Нежное. Любишь?

– Я… вообще-то… – сглотнул он.

– У тебя были женщины?

Он нервно усмехнулся:

– Девки. А у тебя были женщины?

– Нет. У меня были только мужчины, – ответила она спокойно, выпуская из рук его член. – Раньше. До того, как я проснулась.

– Раньше?

– Да. Раньше. Сейчас мне не нужны мужчины. Мне нужны братья.

– Это как? – Он подтянул к себе колени, загораживая свой напрягшийся член.

– Секс – это болезнь. Смертельная. И ею болеет все человечество. – Она убрала салфетку в карман халата.

– Да? Интересно… – усмехнулся Лапин. – А как же – нежность? Ты же про нее говорила?

– Понимаешь, Урал, есть нежность тела. Но это ничто по сравнению с нежностью сердца. Проснувшегося сердца. И ты это сейчас почувствуешь.

Дверь открылась.

Вошла женщина в белом махровом халате: 38 лет, среднего роста, полная, темно-русые волосы, голубые глаза, лицо круглое, некрасивое, улыбчивое, спокойное.

Лапин прижал к груди дрожащие колени. Потянулся за одеялом. Но одеяло было в ногах.

Медсестра встала. Подошла к женщине. Они бережно поцеловались в щеки.

– Я вижу, вы уже познакомились. – Вошедшая с улыбкой посмотрела на Лапина. – Теперь моя очередь.

Медсестра вышла. Бесшумно притворила за собой дверь.

Женщина смотрела на Лапина.

– Здравствуй, Урал, – произнесла она.

– Здравствуйте… – отвел глаза он.

– Я Мэр.

– Мэр? Чего?

– Ничего, – улыбнулась она. – Мэр – мое имя.

Она скинула халат. Голая шагнула к Лапину. Протянула полную руку:

– Встань, пожалуйста.

– Зачем? – Лапин исподлобья смотрел на ее большую отвислую грудь.

– Я прошу тебя. Не стесняйся меня.

– Да мне по барабану. Только… отдайте мою одежду.

Лапин встал. Упер руки в худосочные бедра.

Она шагнула к нему. Осторожно обняла и прижалась своей грудью к его.

Лапин нервно засмеялся, отворачивая лицо:

– Тетя, я не буду с вами трахаться.

– Я тебе и не предлагаю, – сказала она. Замерла.

Лапин тоскливо вздохнул, глянул в потолок.

– Одежду верните, а?

И вдруг вздрогнул. Дернулся всем телом. Замер.

Они оцепенели. Стояли, обнявшись. Глаза их закрылись.

Они простояли неподвижно 42 минуты.

Мэр вздрогнула, всхлипнула. Разжала руки. Лапин бессильно выпал из ее объятий на пол. Конвульсивно дернулся. Разжал зубы. Со всхлипом жадно втянул воздух. Сел. Открыл глаза. Тупо уставился на ножку кровати. Щеки его пылали.

Мэр подняла халат, надела. Положила маленькую пухлую ладонь на голову Лапина.

– Урал.

Повернулась и вышла из палаты.

Вошла сестра с одеждой Лапина в руках. Присела на корточках рядом с Лапиным.

– Как ты?

– Нормально. – Он провел дрожащей рукой по лицу. – Я вообще-то хочу… это… хочу…

– Болит грудь?

– Так… как-то… я… это…

– Одевайся. – Сестра погладила его плечо.

Лапин подтянул к себе джинсы. Под ними лежали трусы. Новые. Не его.

Он пощупал их.

– А вы… а ты…

– Что? – спросила сестра. – Отвернуться мне?

– А ты… что? – Он шмыгнул носом.

Посмотрел на нее, словно увидел впервые. Пальцы его мелко дрожали.

Сестра встала. Отошла к окну. Отвела занавеску. Стала смотреть на голые ветви.

Лапин с трудом встал. Пошатываясь и оступаясь, надел трусы. Потом джинсы. Взял черную майку. Она тоже была новой. Вместо прежней надписи «WWW. FUCK.RU» на ней было написано «BASIC». Тоже красным.

– А почему… это? – Его пальцы мяли новую майку.

Сестра оглянулась:

– Надевай. Это все твое.

Он смотрел на майку. Потом надел ее. Взялся за куртку. На ней лежали его вещи. Ключи. Студенческий. Кошелек. Кошелек был непривычно толстым.

Лапин взял его. Открыл. Он был набит деньгами. Рублями в пятисотенных купюрах. И долларами.

– А это… не мое. – Он смотрел на кошелек.

– Это твое. – Сестра повернулась. Подошла.

– У меня было… семьдесят рублей. Семьдесят… пять.

– Это твои деньги.

– Это чужое… – Он смотрел на кошелек. Потрогал свою грудь.

Она взяла его за плечи:

– Вот что, Урал. Ты пока не очень понимаешь, что с тобой произошло. Я бы сказала – совсем не понимаешь. Вчера ночью ты проснулся. Но еще не отошел ото сна. Твоя жизнь теперь пойдет совсем по-другому. Мы поможем тебе.

– Кто – мы?

– Люди. Которые проснулись.

– И… что?

– Ничего.

– И что со мною будет?

– Все, что бывает с тем, кто проснулся.

Лапин смотрел на ее красивое лицо остекленевшими глазами.

– Что – все?

– Урал, – ее пальцы сжали его костлявые плечи, – имей терпение. Ты еще только встал с кровати. На которой спал двадцать лет. Ты даже не сделал первого шага. Поэтому положи кошелек в карман и следуй за мной.

Она открыла дверь. Вышла в коридор.

Лапин надел куртку, засунул кошелек во внутренний карман. Ключи и студенческий – в боковые. Вышел в коридор.

Сестра быстро пошла. Он двинулся вслед. Осторожно. Трогал шину на груди.

Возле приемной палаты их ждали врач и Мэр. Она была в темно-фиолетовом пальто с большими пуговицами. Стояла, сунув руки в карманы. Смотрела на Лапина все так же тепло и приветливо. Улыбалась.

– Значит, у нас, молодой человек, небольшая трещинка в грудине, – заговорил врач.

– Мне уже говорили, – пробормотал Лапин, не отрывая глаз от Мэр.

– Повторенье – мать ученья, – бесстрастно продолжал врач. – Стяжку десять дней не снимать. Бетонные плиты не поднимать. Мировых рекордов не ставить. С титанами любовью не заниматься. А вот это, – он протянул две упаковки лекарств, – попить. Два раза в день. И если будет болеть – пенталгин. Или семь стаканов водки. Ясно?

– Что? – Лапин перевел на него тяжелый взгляд.

– Шутка. Берите. – На ладони врача лежали две упаковки. Лапин присмотрелся к ним. Взял. Рассовал по карманам.

– Молодой человек не понимает шуток, – с улыбкой объяснил врач женщинам.

– Он все прекрасно понимает. Спасибо. – Мэр прижалась своей щекой к щеке врача.

– Будь счастлив, Урал, – громко произнесла медсестра.

Лапин резко обернулся к ней. Вперился в нее: красивая, стройная, теплый взгляд. Большие очки. Большие губы.

Мэр кивнула им. Вышла в стеклянный тамбур. И на улицу. Там было пасмурно. И промозгло. Мокрые голые деревья. Остатки снега. Серая трава.

Лапин вышел следом. Осторожно ступал.

Мэр подошла к большому синему «Мерседесу». Открыла заднюю дверь. Повернулась к Лапину:

– Прошу, Урал.

Лапин забрался внутрь. Сел на упругое сиденье. Синяя кожа. Тихая музыка. Приятный запах сандала. Белобрысый затылок водителя.

Мэр села впереди.

– Познакомься, Фроп. Это Урал.

Водитель обернулся: 52 года, круглое простецкое лицо, маленькие мутно-голубые глаза, пухлые руки, синий, в тон машины, костюм.

– Фроп, – улыбнулся он Лапину.

– Юра… то есть… Урал, – криво усмехнулся Лапин. И вдруг засмеялся.