Лёд Сорокин Владимир
– Ну пока.
Водитель скрылся. Хлопнула входная дверь.
Ванна наполнялась водой. Вода дошла до подмышек. Николаева закрыла кран. Легла.
– Господи… вор, вор, вор… вор, вор, вор…
Пена шуршала вокруг ее заплаканного лица.
Николаева задремала.
Через 22 минуты в ванную заглянула Наташа:
– Аль, вставай.
– Чего? – Николаева недовольно открыла глаза.
– Парвазик приехал.
Николаева быстро села.
– Ах ты, блядь. Стукнула?
– Он сам приехал.
– Сам! Гадина! Ну, попроси у меня еще белье!
– Пошла ты…
Наташа захлопнула дверь.
Николаева провела мокрыми руками по лицу. Закачалась:
– Ну, блядь… ну, тварь…
Тяжело встала. Приняла душ. Обмотала голову полотенцем. Вытерлась. Надела халат. Вышла в коридор.
– С легким паром, – раздалось на кухне.
Николаева пошла туда.
Там сидели двое мужчин.
Парваз: 41 год, маленький, черноволосый, смуглый, небритый, с мелкими чертами лица, в сером шелковом пиджаке, в черной рубашке, в узких серых брюках, в ботинках с пряжками.
Паша: 33 года, полный, светловолосый, белокожий, с мясистым лицом, в серебристо-сиреневом спортивном костюме «Пума», в голубых кроссовках.
– Здорово, красавица. – Парваз поднес спичку к сигарете.
Николаева прислонилась к дверному косяку.
– Мы же с тобой, па-моему, дагаварились. – Он затянулся. – Па-хорошему. Ты мне что-то пообещала. А? Разные слова гаварила. Клялась. А? Или у меня что-то с памятью?
– Парвазик, у меня проблема.
– Какая?
– На меня наехали круто.
– И кто? – Парваз выпустил длинную струю дыма из тонких маленьких губ. Николаева распахнула халат:
– Во, посмотри.
Мужчины молча посмотрели на синяк.
– Понимаешь, это вообще… Я до сих пор опомниться не могу. Дай закурить.
Парваз протянул ей пачку «Данхил», спички.
Она закурила. Положила сигареты и спички на стол.
– Короче, вчера я на шесте свою программу сделала, ну и пошла по клубу – тряхнуть на персоналку. Народу немного было. Ну и два мужика сидят, один мне знак подал. Я подошла, волну сделала, сиськами тряхнула. Он говорит – сядь, посиди. Я присела, они шампанского заказали. Выпили, стали пиздеть. Они – нормальная такая лоховня, торгуют какими-то увлажнителями воздуха. Один из Прибалтики, красавец такой высокий, а имя сложное какое-то… Ритэс-хуитэс… не запомнила, а второй толстый – Валера. Ну, я говорю, мне холодно, я пойду оденусь. «Да, да, конечно. И приходи к нам». Ну, я платье надела, вернулась к ним. «Чего ты хочешь?» Я говорю: «Перекусить чего-нибудь». Заказали мне шашлык из осетрины. «Ты стриптиз давно танцуешь?» Я говорю недавно. «Сама откуда?» Из Краснодара. Ну и все такое. А потом этот прибалт говорит: «Поехали ко мне домой?» Я: 300 баксов ночь. «Нет проблем». Ну, расплатились они, выкатились. И я. У них «Волга» такая, белая, новая совсем. Села к ним. И только мы от клуба отъехали, один мне – раз! маску с какой-то хуйней. Прямо на это… вот так… на морду. И все. И я очнулась: темно, лежу, руки сзади в наручниках, бензином воняет. В багажнике. Лежу. Там хуйня какая-то рядом. Ну, а машина едет и едет. Потом остановилась. Они багажник открыли, вытащили меня. В лесу в каком-то. Утром уже. Раздели, привязали к березе. Да! А рот они мне еще раньше залепили. Типа пластыря что-то… Вот. И потом. Потом вообще это пиздец какой-то! У них такая… такой, типа сундука. А там лежал как будто топор такой, ну, как каменный. На палке кривой. Но это не камень только, а лед. Топор такой ледяной. Вот. И значит, один козел взял этот топор, размахнулся и к-а-а-ак ебнет мне в грудь! Вот сюда прямо. А другой говорит: «Рассказывай все». Но рот-то у меня заклеенный! Я мычу, но говорить-то не могу! А эти гады стоят и ждут. И опять: хуяк по груди! И опять: говори. У меня уже поплыло все, больно, ужас, блядь, какой-то. И – третий раз. Хуяк! И я отключилась. Вот. А потом очнулась: больница какая-то. И парень какой-то меня трахает. Я сопротивляться начала, а он нож вытащил и к горлу приставил. Вот. Ну, натрахался. Стал бухать. Я лежу – сил нет пальцем пошевельнуть. А он говорит: «Теперь здесь жить будешь». Я говорю: «На хера?» А он: «Будем тебя иметь». Я говорю: «У вас проблемы будут, я под Парвазом Слоеным хожу». А он говорит: «Я положил на твоего Парваза». Ну, он набухался быстро. Я говорю: «Я в сортир хочу». Он позвал санитара такого, бычару. Тот повел меня. Я голая иду по коридору, вижу, у него хуило стоит. В сортир вошла, а он за мной: «Становись раком!» Н у, встала, чего делать. Трахнул меня, отвалился в коридор. А в сортире окно такое, ну, типа стеклопакет. И никакой решетки, главное! Я окно открыла, вылезла потихоньку, там лес какой-то. В лес как рванула! Бежала, бежала. Потом поняла – Воробьевы горы. Вышла на шоссе, мотор взяла, и вот – Наташка видела, как я приехала. Место это, ну, эту больницу, я смогу найти.
Парваз и Паша переглянулись.
– Вот, братан, а ты удивляешься – пачему у нас убыток. – Парваз потушил сигарету. Рассмеялся: – Ледяной тапор, блядь! А может – залатой? А? Или брыльянтовый? А? Ты ошиблась, это не лед был – брыльянты. Брыльянтовым тапаром – па груди, па груди. А? Харашо. Для здаровья. Палезно.
– Парвазик, я клянусь, это… – подняла руки Николаева.
– Ледяной тапор… пиздец! – Он смеялся. Раскачивался: – Блядь, Паш. Ледяной тапор! Не, нам нужен другой бизнес, братан. Хватит. Пашли на рынок, мандарынами таргавать!
– Парвазик, Парвазик! – крестилась Николаева.
Паша сцепил могучие руки замком. Два коротких больших пальца быстро-быстро заскользили друг по дружке. Он забормотал бабьим фальцетом:
– Что ж ты, говнососка, наглеешь так? Ты что, по-нормальному не хочешь работать? Надоела нормальная жизнь? По-плохому хочешь? По-жесткому? Чтоб по голове били?
– Клянусь, Парвазик, всем на свете клянусь! – Николаева перекрестилась. Опустилась на колени: – Матерью клянусь! Отцом покойным клянусь! Парвазик! Я верующая! Богородицей клянусь!
– Верующая! А крест твой где? – спросил Паша.
– Так эти суки и крест с меня содрали!
– И крэст? Такие плахие? – покачал головой Парваз.
– Они меня чуть не угробили! Я до сих пор трясусь вся! Не веришь – поехали на Воробьевы горы, я найду это место, вот тебе крест!
– Какой крэст? Какой, блядь, крэст? На тебе пробы негде ставить! Крэст!
– Не веришь – Наташку позови! Она все видела! Как я голая да измудоханная приползла!
– Наташ! – крикнул Паша.
Тут же появилась Наташа.
– Когда она пришла?
– Где-то час назад.
– Голая?
– Голая.
– Одна?
– С каким-то козлом.
– Паш, это водила, он подвез меня, когда я…
– Молчи, пизда. И что это за козел?
– Да какой-то с серьгой, бородатый… Она ему бабки должна была. И в ванной отсосала.
– Да это за то, что подвез! За дорогу! Я ж без ничего выбежала!
– Молчи, плесень подзалупная. О чем они пиздели?
– Да ни о чем. Отсосала по-быстрому, сказала, если хочешь – заходи еще.
– Ах ты, срань! – Николаева гневно смотрела на Наташу.
– Парвазик, она сказала, что мне больше белья не даст. – Наташа не обращала внимания на Николаеву.
Парваз и Паша переглянулись.
– Парвазик… – Николаева качала головой. – Парвазик… она врет, сука, я… да она все время в моих платьях ходила! Я ей все делала!!
– Кто в доме? – спросил Наташу Парваз.
– Ленка и Сула. Спят.
– Давай их сюда.
Наташа вышла.
– Парвазик…
Николаева стояла на коленях. Лицо ее исказилось. Брызнули слезы:
– Парвазик… я… я… всю правду сказала… я вот столечко не соврала, клянусь… клянусь… клянусь…
Она трясла головой. Полотенце размоталось. Край его закрыл ее лицо.
Парваз встал. Подошел к мойке. Наклонился к мусорному ведру.
– Я тебе тагда паверил. Я тебя тагда прастил. Я тебе тагда памог.
– Парвазик… Парвазик…
– Я тебе тагда вернул паспорт.
– Клянусь… клянусь…
– Я тагда падумал: Аля женщина. Но теперь я панимаю: Аля не женщина.
– Парвазик…
– Аля – крыса памойная.
Из мусорного ведра он вынул пустую бутылку из-под шампанского. Брезгливо взял двумя пальцами:
– «Полусладкое».
Рывком сдвинул стол в сторону. Поставил бутылку на пол посередине кухни.
В кухню вошла Сула: 23 года, маленькая, каштановые волосы, смуглое, непривлекательное лицо, большая грудь, стройная фигура, цветастый халат.
И сразу за ней – Лена: 16 лет, высокая, хорошо сложенная, красивое лицо, светлые длинные волосы, розовая пижама.
Обе встали у двери. За ними показалась Наташа.
– Девочки, у меня плахая новость, – заговорил Парваз. – Очень плахая. – Сунул руки в узкие карманы. Привстал на носках. Качнулся: – Сегодня ночью Аля савершила плахой паступок. Павела себя как крыса памойная. Нарубила себе па-подлому. Наплевала на всех. И насрала на всех.
Он замолчал. Николаева стояла на коленях. Всхлипывала.
– Раздевайся, – приказал Парваз.
Николаева развязала пояс халата. Повела плечами. Халат соскользнул с ее голого тела. Парваз сдернул с ее головы полотенце:
– Садись.
Она встала. Перестала всхлипывать. Подошла к бутылке. Примерилась. Стала садиться влагалищем на бутылку.
– Нэ пиздой! Жопой садысь! Пиздой ты на меня работать будэшь!
Все молча смотрели.
Николаева села на бутылку анусом. Балансировала.
– Сидеть! – прикрикнул Парваз.
Она села свободней. Вскрикнула. Оперлась руками о пол.
– Бэз рук, пизда! Бэз рук! – Парваз ударил ногой по ее руке. И резко нажал на плечи:
– Си-дэ-ть!
Николаева закричала.
Мохо
19.22.
Тверская улица, дом 6
Темно-синий «Пежо-607» въехал во двор. Остановился.
Боренбойм сидел с газетой на заднем сиденье: 44 года, среднего роста, лысоватый, блондин, умное лицо, голубые глаза, узкие очки в золотой оправе, темно-зеленая тройка. Дочитал. Кинул на переднее сиденье. Взял узкий черный портфель.
– Завтра полдесятого.
– Хорошо, – кивнул шофер: 52 года, продолговатая голова, пепельные волосы, большой нос, большие губы, коричневая куртка, голубая водолазка.
Боренбойм вышел. Направился к подъезду № 2. В кармане у него зазвонил мобильный. Он вынул его. Остановился. Приложил к уху:
– Да. Ну? Так уже ж договорились. В девять, там. Не, давай наверху, там кухня лучше, и потише. Чего? А чего он мне в контору не позвонил? А? Леш, ну что за разговоры… испорченный телефон какой-то! Как я могу заочно давать советы? Пусть приедет нормально. Вообще по облигациям сейчас – порядок полный, они пухнут уже второй месяц, там предмета для разговора нет. А? Давай. Все… Да, Леш, ты про Володьку слышал? Там ночью экскаватор подогнали и два банкомата ковшом вырыли. Да! Мне Савва рассказал. Ты расспроси, он знает подробности. Вот такие сибирские помидоры. Ну, все.
Боренбойм вошел в подъезд.
Кивнул вахтерше: 66 лет, худощавая, парик, очки, серо-розовая кофта, коричневая юбка, валенки.
Он сел в лифт. Поднялся на третий этаж. Вышел. Достал ключи. Стал отпирать дверь.
Вдруг ему в спину что-то уперлось. Он стал оборачиваться. Но кто-то сильно схватил его за левое плечо:
– Не оглядываться. Смотреть вперед.
Боренбойм посмотрел на свою дверь. Она была стальной. Окрашенной серым.
– Открывай, – приказал низкий мужской голос. Боренбойм дважды повернул ключ.
– Входи. Дернешься – кладу на месте.
Боренбойм не двигался. В щеку ему уперся торец пистолетного глушителя. Он пах ружейным маслом.
– Не понял? До одного считаю.
Боренбойм толкнул дверь рукой. Вошел в темную прихожую.
Рука в коричневой перчатке вынула ключ из двери. Мужчина вошел вслед за Боренбоймом. И сразу закрыл за собой дверь.
– Свет включи, – приказал он.
Боренбойм нащупал широкую клавишу выключателя. Нажал. Сразу вспыхнул свет во всей пятикомнатной квартире. И зазвучала музыка: Леонард Коэн, «Сюзанн».
– На колени. – Мужчина ткнул Боренбойма пистолетом между лопаток.
Боренбойм опустился на бежевый коврик.
– Руки назад.
Он выпустил портфель. Протянул руки назад. На запястьях щелкнули наручники. Мужчина стал обыскивать карманы Боренбойма.
– Деньги в кабинете в столе. Около двух тысяч. Больше нет, – пробормотал Боренбойм. Мужчина обыскивал его. Достал из карманов бумажник. Мобильный телефон. Золотую зажигалку «GUCCI».
Все положил на пол.
Открыл портфель: деловые бумаги, две курительные трубки в кожаном футляре, банка с табаком, сборник рассказов Борхеса.
– Встать. – Мужчина взял Боренбойма под руку. Боренбойм встал. Покосился на незнакомца.
Мужчина: 36 лет, невысокий, крепкого телосложения, блондин, голубые глаза, короткая стрижка, тяжелое лицо, полоска светлых усов, стального цвета плащ, светлосерый шарф, черный кожаный рюкзак за спиной.
– Вперед. – Мужчина ткнул Боренбойма пистолетом.
Боренбойм пошел вперед. Миновали первую гостиную с круговым аквариумом и мягкой мебелью. Вошли во вторую. Здесь стояла низкая японская мебель. На стенах висели три свитка. И плоский телевизор. В углу стоял музыкальный центр. В виде черно-синей пирамиды.
Мужчина подошел к пирамиде. Посмотрел:
– Как вырубить?
– Вон пульт. – Боренбойм мотнул головой в сторону низкого квадратного стола. Черно-синий пульт лежал на краю.
Мужчина взял. Нажал кнопку «POWER». Музыка прекратилась.
– Сидеть. – Он нажал на плечо Боренбойма. Усадил на низкое сиденье с красной подушкой.
Убрал пистолет в карман. Снял рюкзак. Развязал. Достал молоток и два стальных альпинистских костыля.
– Какие стены в доме?
– В смысле? – напряженно моргал бледный Боренбойм.
– Кирпич, бетон?
– Кирпичные.
Мужчина сдернул со стены два свитка. Примерился. И в три удара вбил костыль в стену. На уровне своих плеч. Отошел от него метра на два. И вогнал второй костыль. На том же уровне. Потом достал мобильный. Набрал номер:
– Все в норме. Давай. Там открыто.
Вскоре в квартиру вошла Дибич: 32 года, высокая, худая, широкоплечая, блондинка, голубовато-серые глаза, жесткое костистое лицо, серовато-синее пальто, синий берет, синие перчатки, сине-желтый шарф, продолговатая спортивная сумка.
Осмотрелась. Мельком глянула на сидящего Боренбойма:
– Хорошо.
Мужчина достал из рюкзака веревку. Разрезал ножом пополам.
Они подняли Боренбойма. Сняли с него наручники. Стали снимать пиджак.
– Вы по-человечески можете сказать, что вам нужно? – спросил Боренбойм.
– Пока не можем. – Дибич взяла его правую руку, обвязала веревкой.
– Я не храню деньги дома.
– Нам не нужны деньги. Мы не грабители.
– А кто вы? Страховые агенты? – Боренбойм нервно усмехнулся. Облизал сухие губы.
– Мы не страховые агенты, – серьезно ответила Дибич. – Но ты нам очень нужен.
– Для чего?
– Расслабься. И ничего не бойся.
Они привязали его за руки ко вбитым в стену костылям.
– Вы садисты? – Боренбойм стоял. С разведенными в стороны руками.
– Нет. – Дибич сняла пальто. Под ним был синий костюм в тончайшую полоску.
– Чего вам надо? Какого хера? – Голос Боренбойма сорвался.
Мужчина залепил ему рот клейкой лентой. Дибич расстегнула сумку. В ней лежал продолговатый мини-холодильник. Она открыла его. Вынула ледяной молот.
Мужчина расстегнул Боренбойму жилетку и рубашку. Разорвал майку. Внезапно Боренбойм ударил его ногой в пах. Мужчина согнулся. Зашипел. Опустился на колени:
– Ох-хо…
Дибич ждала. Оперлась на молот.
– Ой… – морщился мужчина.
Дибич подождала немного. Посмотрела на висящий на стене свиток:
– Лед тает, Обу.
Мужчина приподнялся. Они приблизились к привязанному. Боренбойм попытался ударить ногой Дибич.
– Держи его ноги, – сказала она.
Мужчина кинулся. Обхватил колени Боренбойма. Сжал. Замер.
– Говори сердцем! – Дибич красиво размахнулась. Молот со свистом описал полукруг.
Обрушился на грудь Боренбойма.
Боренбойм зарычал.
Дибич приложила ухо к его грудине:
– Говори, говори, говори…
Боренбойм рычал. Дергался.
Дибич отшагнула. Размахнулась. Ударила. Изо всех сил.
Молот треснул. Куски полетели в стороны.
Боренбойм застонал. Повис на веревках. Голова упала на грудь.
Дибич приникла:
– Говори, говори, говори…
В грудине возник звук.
Дибич вслушалась.
Мужчина слушал тоже.
– Мо… хо… – произнесла Дибич.
Удовлетворенно выпрямилась:
– Его зовут Мохо.
– Мохо, – произнес мужчина. Поморщился. Улыбнулся.
Брат и сестры
Боренбойм открыл глаза.
Он сидел в треугольной ванне. Теплые струи воды приятно обтекали его тело. Напротив сидели две голые женщины.
Ар: 31 год, полная, блондинка, голубые глаза, большая грудь, округлые полные плечи, простоватое улыбчатое деревенское лицо.
Читать бесплатно другие книги:
