После хорошей войны Солонин Марк
Начальник погранвойск НКВД УССР донес, что начальники укрепленных районов получили указание занять предполье.
Донесите для доклада наркому обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такое действие может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение. Жуков».
Этот текст ужасно понравился публике. Его цитировали все, кому не лень. Поисковая система Яндекс с ходу выдает 30 тысяч ссылок на него. Еще бы не ужаснуться - вот он, «роковой самообман Сталина», героические генералы на местах и тупые начальники в Москве, которые только и думали, как бы оттянуть... Забавно, но никто даже не поинтересовался: а что же было дальше? Что сделали с виновником «самочинного распоряжения»? Отдали на съедение волкам?
К счастью, тогда все остались живы, а сегодня мы можем ознакомиться и с дальнейшей перепиской по предпольному вопросу:
«Начальнику Генерального штаба Красной Армии тов. Жукову.
На № 59/НГШ доношу, что железобетонные сооружения и часть ДЗОТов батальонных районов № 7, 8, 9, 10 полевого строительства 1940 г. по Ковельскому УР заняты кадрами двух батальонов Ковельского УР согласно шифротелеграмме за подписью тов. Ватутина № 9/485 от 4.6 с. г. Во всех остальных УРах полевые сооружения нигде не заняты.
Сегодня дал распоряжение вывести гарнизоны из огневых точек Ковельского УР, удаленные от госграницы до 3 км и, не считаясь с дистанцией, из всех наблюдаемых с немецкой стороны. Распоряжение коменданту Ковельского УР подписано начальником штаба Пуркаевым.
Прошу указать - продолжать ли занимать гарнизонами огневые сооружения по переднему краю Владимир-Волынского, Струмиловского, Рава-Русского и Перемышльского УРов.
Кирпонос, Вашугин, Пуркаев, 10.6.41».
Внимательный читатель мог заметить, что в перечне укрепрайонов КОВО, на тот момент благополучно занятых гарнизонами, отсутствуют два самых южных. Но отсутствовали они недолго - 16 июня снова за подписями Военного совета КОВО в полном составе в Генеральный штаб летит следующая телеграмма: «Прошу разрешения занять кадрами Каменец-Подольского и Могилев-Ямпольского УР железобетонные сооружения первой линии этих УРов». На документе длинная резолюция, написанная черным карандашом: «Занятие Каменец-Подольского и Могилев-Ямпольского УРов разрешено.
Остропольский УР по старой границе подготовить к занятию также УРовскими частями с целью обучения и сколачивания. Срочно закончить формирование УРовских частей для Киевского УР, после чего подготовить УР к занятию кадрами». И подпись: «Жуков, 18.6».
То, что начальник Генштаба Жуков забыл про распоряжение, отданное его первым заместителем Ватутиным, неудивительно - всего не упомнишь, особенно если начальник Генштаба из Москвы лично распределяет пять тонн мела во Владивостоке. Печально другое - совершенно рутинная переписка по вопросу третьестепенной важности благодаря бойкому перу современных сочинителей приобрела масштаб судьбоносной значимости. Предполье укрепрайонов так называемой линии Молотова - это несколько километров (а на ряде участков - сотен метров) вдоль границы. Что могло изменить размещение в этой полосе нескольких стрелковых батальонов? В конкретной ситуации, сложившейся к утру 22 июня, чем меньше людей было в предполье -тем меньшими были потери от внезапного первого удара германской артиллерии.
Может быть, об одном из самых важных решений свидетельствует лист бумаги, на котором 11 июня 1941 года рукой заместителя начальника Оперативного управления ГШ генерал-майора Василевского было написано:
«Командующему войсками Западного ОВО
1) Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стрелковых корпусов с корпусными частями вывести
в лагеря в районы, предусмотренные для них планом прикрытия (Директива НКО за № 503859 сс/ов).
2) Приграничные дивизии оставить на месте, имея в виду, что вывод их на границу в назначенные им районы в случае необходимости будет произведен по особому указанию...
4) Вывод указанных войск завершить к 1 июля 41 г.».
Никакой сенсации тут нет. Документ аналогичного содержания для Киевского ВО (Директива НКО и ГШ № 504265 от 13 июня 1941 года) опубликован в середине 90-х (а в мемуарах маршала Баграмяна был почти дословно пересказан еще в «застойные» годы). Странный - если исходить из предположения, что готовилась оборонительная операция, - алгоритм развертывания, при котором второй эшелон сосредотачивается раньше первого, уже давно мог быть оценен должным образом. Сохранившаяся в архиве рукопись Василевского позволяет лишь уточнить дату принятия решения и подтвердить вполне очевидное предположение о том, что в движение пришли вторые эшелоны войск не одного только КОВО, но и других приграничных округов. А вот претендовать на звание сенсационных вполне могут семь машинописных страниц (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 46, л. 72, 87, 103, 130, 150), на которых зафиксированы оперсводки штаба Западного ОВО соответственно от 12, 13, 14, 15, 16 июня. Сводки эти имеют номера 2, 3, 4, 5, 6.
Очень интересные номера для середины шестого месяца года. Настолько интересные, что стоит обратить внимание на то, кто же в дни, предшествующие 11-12 июня, входил в кабинет Сталина. Опубликованный еще в далеком 1990 году «Журнал посещений» свидетельствует, что 3, 6, 7, 9, 11 июня Тимошенко и Жуков были в кабинете Сталина, причем 3 июня они провели там 2 часа 46 минут, а 6 июня - 2 часа. После 11-го числа следующее посещение было только 18 июня. В течение недели у Хозяина не было вопросов к военному руководству? Или руководство было не в Москве?
Последний вопрос основан на том странном обстоятельстве, что 17 июня на 30 минут к Сталину был вызван зам. начальника ГШ генерал-лейтенант Ватутин. Никогда ранее Сталин не вызывал Ватутина одного, без его непосредственного начальника товарища Жукова...
15 июня состоялся досрочный выпуск курсантов II курса военных училищ. Соответствующий приказ НКО № 0170 за подписями Тимошенко и Жукова был отдан 14 мая 1941 года. («Выпуск произвести без экзаменов, по отметкам успеваемости. После выпуска курсантов немедленно отправить в части по месту назначения».) И это далеко не единственное примечательное решение по кадровому вопросу. В частности, в конце весны 41-го года актуализировалась «национальная составляющая» этого вопроса.
26 апреля 1941 года нарком обороны издает приказ № 2520/орг., в котором командующему войсками Уральского ВО приказано к 10 мая 1941 года направить в распоряжение Военного совета Прибалтийского ОВО 223-ю и 203-ю стрелковые дивизии «в полном штатном составе». При этом «красноармейцев - уроженцев западных областей УССР и БССР (всех национальностей), а также по национальности: литовцев, эстонцев, немцев, поляков, болгар и греков из отправляемых дивизий перевести в другие части округа.»
9 мая зам. начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский отправляет начальнику штаба Киевского ОВО телеграмму следующего содержания: «Наркомом обороны дано указание Военным советам округов из частей, передислоцируемых в КОВО, красноармейцев национальностей: литовцы, латыши, эстонцы, немцы, поляки, болгары, греки не направлять [в Киевский ОВО], а перевести в другие части округов с заменой их. Прибывших из Ленинградского ВО красноармейцев - уроженцев западных областей и имеющихся в частях округа красноармейцев карел, финнов, болгар, латышей, эстонцев, литовцев, поляков, немцев, греков, иранцев перевести в воинские части, дислоцированные вне приграничной полосы. Красноармейцев национальностей: румын, турок, китайцев, корейцев и японцев, при подтверждении документами правильности [указания] данной национальности, из армии уволить».
Интересный перечень. Тут «титульные нации» и стран - союзников гитлеровской Германии, и стран, оккупированных нацистами (Польша, Греция), и добровольно-принудительно присоединенная к «оси» Болгария, и нейтральные Турция с Ираном. При этом важно отметить, что красноармейцы неправильных национальностей из армии не только увольнялись, но и наоборот - усиленно призывались! Так, 4 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) было принято решение «утвердить создание в составе Красной Армии одной стрелковой дивизии, укомплектованной личным составом польской национальности и знающим польский язык». Срок исполнения - 1 июля 1941 года. Зачем Сталину понадобилась дивизия, говорящая на польском языке? Неужели настолько оскудела земля русская богатырями, что для обороны нерушимых границ СССР срочно потребовались поляки?
И не только поляки. 20 июня 1941 года в Генштаб поступает телеграмма от начальника штаба Киевского ОВО генерал-лейтенанта Пуркаева: «В соответствии с решением Военного совета округа прошу санкционировать с 10 июля проведение 3-месячных сборов по подготовке радистов-парашютистов для разведки на военное время в количестве 400 человек и дать указания о материальном обеспечении таковой. Подготовка намечена за счет призывников и военнообязанных, знающих немецкий, польский, румынский и венгерский языки, при 394-м и 561-м радиодивизионах». Резолюция синим карандашом: «т. Соколовскому. Разрешаю. Дать приказания. Жуков».
Кстати. Обороняться предполагали не только с помощью парашютистов, знающих венгерский и румынский языки, но и в тесном взаимодействии с Военно-морским флотом. 4 июня начальник штаба Одесского ВО генерал-майор Захаров телеграфирует в Генштаб: «В целях отработки вопросов взаимодействия между морским и авиационным выбросочными десантами на предстоящих учениях Черноморского флота в период 15-17 июня намечена выброска авиационного десанта. Прошу Ваших указаний для Главного управления ВВС КА о выделении округу 5 самолетов ТБ-3 с посадкой их на Вознесенском аэродроме 10 июня 1941 г.».
20 июня в 3:00 в шифровальный отдел ГШ поступили три телеграммы Ватутина, адресованные командующим войсками Одесского, Прибалтийского и Ленинградского округов. Была поставлена задача «не позднее 23.6.41 представить в ГШ разработку вопросов взаимодействия» с флотами -соответственно Черноморским, Балтийским и Северным. В 5 часов утра 21 июня телеграмма аналогичного содержания отправлена и в адрес командующего войсками Закавказского военного округа.
19 июня в 10:45 генерал-лейтенант Конев, назначенный командующим формирующейся 19-й армии, отправляет телеграмму на имя наркома обороны: «Прошу разрешения на 3-5 дней выехать в Ростов-на-Дону для решения неотложных вопросов по делам округа». Маршал Тимошенко то ли задумался, то ли был занят множеством более срочных дел, но ответил он Коневу лишь вечером следующего дня. В 19:57 20 июня в Черкассы уходит шифротелеграмма: «Выезд в Ростов-на-Дону на 3-5 дней разрешаю. Тимошенко».
От Черкасс на Днепре до Ростова-на-Дону 650 километров по прямой. Не в соседнюю деревню за парным молочком съездить. По меньшей мере до 24 июня армия Резерва ГК останется без командующего - но в 8 часов вечера
20 июня нарком обороны Тимошенко не видит причин для того, чтобы эту поездку отменить. Даже если бы документ такого рода был одним-единственным, на него стоило обратить особое внимание. Но он далеко не один.
Пятница, 20 июня 1941 года. Поздним вечером, в 23:25 заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Соколовский телеграфирует командующему ОдВО: «По агентурным данным, германский штаб авиации усиленно интересуется расположением штабов бронетанковых частей в Кишиневе.» Какой же вывод сделан на основе таких данных? «Предполагается, что замышляется какая-то диверсия. Начальник ГШ приказал предупредить вас об этом».
Суббота, 21 июня 1941 года. Ранним утром, в 3 часа 20 минут, в Генеральный штаб поступает телеграмма от начальника штаба Западного ОВО. Генерал-майор Климовских (ровно через месяц его расстреляют «за преступную бездеятельность, трусость и паникерство») сообщает: «По докладу командующего 3-й Армией, проволочные заграждения вдоль границы у дороги Августов, Сейны, бывшие еще днем, к вечеру сняты. В этом районе в лесу будто бы слышен шум наземных моторов.» На документе резолюция Ватутина: «т. Маландину. 1) Немедленно доложить донесение правительству. 2) Отдельно тов. Вышинскому». И это - все. Теперь правительство, которое возглавлял человек, не имевший ни военного, ни даже среднего школьного образования, должно объяснить генералам и маршалам - что означают снятая проволока и рев танковых моторов по другую сторону границы.
21 июня в 13:25 командующий войсками Одесского ВО генерал-полковник Черевиченко шлет телеграмму наркому обороны. И снова в центре внимания -проволока: «В связи с напряженной обстановкой на границе прошу Вашего разрешения на использование колючей проволоки по реке Прут для прикрытия отдельных наиболее важных направлений.» Резолюции на документе нет, было ли дано такое разрешение - непонятно, но заслуживает внимания уже то, что очевидное и едва ли не запоздалое решение нельзя принять без согласования «на самом верху».
21 июня, 18:48 московского времени. До начала вторжения остаются считаные часы. Генерал-лейтенант Соколовский отправляет телеграммы в ЗапОВО и ПрибОВО: «Начальник Генштаба приказал допустить представителей Госконтроля тт. Пономарева, Козаманова, Леонтьева к проверке строительства УР, не затрагивая оперативно-тактическую сторону вопроса». Нет, кто бы спорил, учет и контроль - дело архиважное, надо проверить правильность составления смет, проследить, чтобы ни один мешок народного цемента не ушел «налево»... В тот же день, 21 июня, заместитель наркома обороны маршал Шапошников направляет телеграмму командующему войсками ЛВО генерал-лейтенанту Попову. О чем? Об использовании трофейной колючей проволоки с финских оборонительных сооружений линии Маннергейма. И это дело нужное - но неужели у человека, которого принято считать главным военным советником Сталина, 21 июня не было других забот?
Мне удалось обнаружить ровно два документа, направленных из Москвы в приграничные округа, содержание которых можно (при желании) интерпретировать как предупреждение о близящемся нападении немцев.
22 июня в 4:15 Ватутин отправляет телеграмму командующему войсками Киевского ОВО: «4-й ПТАБР провести рекогносцировку против рубежей Хотин, Проскуров, Могилев-Подольский, Немиров. Бригаду иметь в полной готовности для занятия рубежей обороны на направлении Новая Ужица, Липканы». Не говоря уже о том, что в 4:15 предупреждать стало поздно, сам выбор рубежей обороны свидетельствует о вопиющем незнании планов противника: в направлении Липканы, Новая Ужица (а это южная «впадина» Львовского выступа) никаких немецких танков не было вовсе, да и пехота вермахта начала там наступление лишь в июле 41-го.
Второй документ - это пять телеграмм идентичного содержания, направленных в приграничные округа: «Немедленно назначить военных представителей на узлы связи НКС (Наркомат связи) по два человека с непрерывным дежурством на узлах в пунктах (далее идет перечень из двух десятков городов и поселков по каждому округу с припиской «и другие узлы по мере потребности округа»). Задачи представителей: обеспечение бесперебойной работы узла связи, обеспечение своевременного прохождения донесений “Воздух” через всю систему узла связи.» Телеграммы были отправлены в период с 3:15 до 3:50 22 июня (понять, в каком часу они поступили в шифровальный отдел Генштаба, трудно - на бланке много исправлений разными чернилами). С учетом времени, потребного на дешифровку достаточно длинного текста, телеграммы эти легли на стол командующих округов в тот момент, когда с «воздуха» уже посыпались бомбы.
Отчетливо видимое через призму документов 20-21 июня отсутствие адекватного понимания ситуации делает неизбежным следующий вопрос.
«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик - немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.
- Приезжайте с наркомом в Кремль, - сказал И. В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность...»
Эта сцена из мемуаров Г. К. Жукова была бесчисленное множество раз повторена в прозе и даже воплощена на киноэкране. От бесконечных повторений фрагмент воспоминаний одного, не самого правдивого человека превратился в непререкаемую истину. Этой «истине» не повредило даже рассекречивание и публикация документов, подробно описывающих историю побега ефрейтора Альфреда Лискова.
Из доклада начальника 90-го погранотряда майора М. С. Бычковского: «21 июня в 21.00 на участке Сокальской комендатуры был задержан солдат, бежавший из германской армии, Лисков Альфред. Так как в комендатуре переводчика не было, я приказал коменданту участка капитану Бершадскому грузовой машиной доставить солдата в г. Владимир в штаб отряда. В 00.30 22 июня 1941 г. солдат прибыл в г. Владимир-Волынск. Через переводчика примерно в 1 час ночи солдат Лисков показал, что 22 июня на рассвете немцы должны перейти границу. Об этом я немедленно доложил ответственному дежурному штаба [пограничных] войск бригадному комиссару Масловскому. Одновременно сообщил по телефону лично командующему 5-й Армией генерал-майору Потапову, который к моему сообщению отнесся подозрительно, не приняв его во внимание.»
Не будем отвлекаться на обсуждение ситуации, когда в комендатуре погранотряда нет ни одного человека, способного понять, что говорит (кричит) перебежчик. Закроем глаза на то, что 43 километра от Сокаля до Владимир-Волынского перебежчика везли в течение трех с половиной часов. Предположим, что майор Бычковский неправильно понял реакцию генерал-майора Потапова. Предположим, что Потапов в ту же минуту начал звонить Жукову в Москву. Но и в этом случае - каким образом информация, поступившая в 1 час ночи 22 июня, могла повлиять на содержание разговора Сталина с Тимошенко и Жуковым, каковой происходил с 20:50 до 22:20 21 июня?
Известен еще «фельдфебель Федюнинского». В своих мемуарах генерал армии (в июне 1941 года - полковник, командир 15-го стрелкового корпуса) И. И. Федюнинский очень красочно описывает историю того, как 18 июня на участке его корпуса (западнее Ковеля) пограничную реку Буг переплыл немецкий перебежчик в звании фельдфебеля и сообщил о том, что вторжение начнется утром 22 июня. Увы, в документах пограничных войск НКВД УССР ни одного эпизода с перебежчиком (кроме упомянутого выше Лискова) нет. В рассекреченных документах наркома обороны и Генштаба от 18-20 июня никаких упоминаний про перебежчика также нет.
Самое главное - 18 июня никакой фельдфебель не мог выдать Федюнинскому точную дату начала операции «Барбаросса» по той простой причине, что до младших офицеров эту информацию довели только в 13:00 21 июня, а солдатам, ефрейторам и фельдфебелям соответствующий приказ «фюрера и Верховного главнокомандующего» зачитали поздно вечером 21 июня. Именно поэтому никакие рядовые перебежчики, узнавшие главную военную тайну гитлеровского рейха, не могли прибежать к советским пограничникам ранее полуночи. С учетом традиционных советских темпов передачи информации из одного ведомства в другое (погранвойска - это НКВД, а вовсе не НКО), на стол Жукова соответствующее донесение могло лечь только после фактического начала боевых действий.
Тут уж впору задать совершенно крамольный вопрос: «А директива номер один была?» Та самая, принятия которой «договорились во что бы то ни стало добиться» Тимошенко и Жуков? Вот директива - была. Причем именно того содержания, которое и приведено в любом учебнике. («В течение 22-23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев... Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам округов быть в полной боевой готовности.»)
Соответствующее архивное дело рассекретили в мае 2002 года, и теперь, ознакомившись с рукописным оригиналом (написан рукой Жукова на трех страницах), мы можем увидеть и оценить исправления, которые были внесены в исходный вариант. В частности, из текста был удален целый абзац: «В случае каких-либо провокаций со стороны немцев или их союзников ни на какие провокации не поддаваться, приняв все меры к немедленному урегулированию недоразумений мирным путем». Из фразы «все части, расположенные в лагерях, привести в боевую готовность» вычеркнуты слова «расположенные в лагерях». Из фразы «войска держать рассредоточенно, замаскированно и зарывшись в землю» вычеркнуты слова «зарывшись в землю». Складывается впечатление, что первоначальный вариант директивы был еще более «миролюбивым» и двусмысленным (то ли воевать, то ли регулировать недоразумения).
Текст директивы был сдан в шифровальный отдел Генштаба в 23:45. Через 1 час и 25 минут после того, как Жуков и Тимошенко вышли из кабинета Сталина. Да уж, нельзя сказать, что черный «Паккард» мчался от Кремля до Знаменки на бешеной скорости. Кстати, рассказ наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова, который в своих мемуарах пишет, что продублировал тревожную телеграмму телефонным звонком командованию флотов, подтверждается документом. В Оперсводке № 2 штаба Прибалтийской ВМБ на 24:00 21 июня читаем: «В 23:27 21.6.41 по флоту объявлена Оперативная готовность № 1. В остальном без изменений». Обратите внимание на номер Оперсводки - в полночь 21 июня выпущена уже вторая сводка какого-то нового периода в жизни флота.
И если флот встретил начало войны в состоянии Готовности номер один, то почему же Красная Армия так и не получила короткий и точный приказ «Ввести в действие план прикрытия»? Почему вместо него в войска отправили длинное и многозначное, как пророчества Нострадамуса, сочинение?
В течение последних 15-17 лет документы по планам прикрытия округов были рассекречены, и сейчас мы можем видеть - какой огромный объем работы военных профессионалов пропал даром. Планы прикрытия по каждому округу -это сотни страниц текста, десятки листов карт. И чего ж там только нет! Планы первых ударов советской авиации по аэродромам противника, ж/д станциям и мостам с расчетом наряда бомбардировщиков, потребного количества бомб по каждому объекту (!) и числа вылетов истребителей прикрытия. Приказы номер один для каждой части - командиру оставалось лишь достать из сейфа «красный пакет» и поставить на готовом тексте приказа дату и подпись. Маршруты выхода частей в не наблюдаемые с воздуха районы сосредоточения. Планы разрушения железных дорог и минирования автострад при вынужденном отходе, опять же - с расчетом потребных для этого сил и средств. Подробно разработанные (причем с картами) планы эвакуации семей комсостава -скольких бед удалось бы избежать, если бы хотя бы их ввели в действие за день до начала войны...
Но четыре главных слова так и не были произнесены. Заслуживает пристального внимания и реакция высшего командования Красной Армии на попытки командующих округов проявить спасительную инициативу. Еще в далеком 1992 году были рассекречены протоколы допросов командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова. Да, конечно, достоверность его показаний может быть оспорена; разумеется, обреченный генерал пытался представить свои действия в возможно лучшем свете. С другой стороны, маршал Тимошенко (о телефонном разговоре с которым пойдет речь ниже) на момент ареста Павлова был вполне жив и оставался все в том же высоком статусе наркома обороны СССР, так что возводить на него напраслину для Павлова было, что называется, «себе дороже».
Так вот, по версии Павлова, в час ночи 22 июня он доложил наркому о том, что «в течение полутора суток в Сувалкский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны» и, по донесению командующего 3-й Армией, «во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения». На это сообщение (драматург назвал бы его «отчаянным криком погибающего») маршал Тимошенко ответил якобы так: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации - позвоните».
Интересная формулировка: «Может случиться что-то неприятное». Неужели такими словами нарком обороны обозначил возможное нападение трехмиллионной немецкой армии?
Дальше, судя по показаниям Павлова, события развивались так: «Мне позвонил по телефону Кузнецов (командующий 3-й Армией), доложив: «На всем фронте артиллерийская и оружейно-пулеметная перестрелка...» Я ему по телефону передал ввести в дело «Гродно-41» (условный пароль плана прикрытия) и действовать не стесняясь, занять со штабом положенное место. Через минут восемь Коробков (командующий 4-й Армией) передал, что «на Кобрин налетела авиация, на фронте страшенная артиллерийская стрельба». Я предложил Коробкову ввести в дело «Кобрин 41 года» (условное наименование плана прикрытия для 4-й Армии. - М.С). Все, о чем доложили мне командующие, я немедленно и точно донес народному комиссару обороны.»
Прервемся. Оценим ситуацию. Командующий округом/фронтом Павлов явно вышел за рамки своих полномочий. Порядок введения в действие плана прикрытия был прописан предельно ясно: «По получении шифрованной телеграммы за подписями наркома обороны, начальника Генштаба и члена Главного военного совета». Теперь нарком обороны должен был как-то отреагировать на самоуправство своего подчиненного: или похвалить его за смелую инициативу, или напомнить об ответственности и потребовать прекратить своеволие. Что же делает маршал Тимошенко? Самоустраняется от принятия какого-либо решения. «Последний ответил: “Действуйте так, как подсказывает обстановка”».
Обстановку командиры поняли по-разному. Две газетные полосы можно занять лишь кратким перечислением того, что происходило утром 22 июня в различных частях и соединениях западных округов. Где-то по собственной инициативе вскрывали «красные пакеты», где-то упорно «не поддавались на провокации» даже тогда, когда бомбы уже сыпались на голову. Кто-то запрещал открывать огонь по атакующим немецким самолетам, а вот командир 7 САД полковник Петров уже в 4:53 отдает приказ командирам бомбардировочных полков дивизии: «Уничтожить группировку противника и авиацию в районе Тильзит, Рагнит, Жиллен (все пункты на территории Восточной Пруссии. - М.С.). Вылет немедленно».
В 5 часов утра 22 июня 5-я эскадрилья 9-го бомбардировочного полка 7 САД под командованием капитана М. А. Кривцова поднялась в воздух и взяла курс на Тильзит. Примерно через час, в тот самый момент, когда «девятка» СБ уже заходила на цель, капитан Кривцов получил по радио приказ вернуться назад! Командир эскадрильи проявил настойчивость, приказ растерявшегося начальства проигнорировал и обрушил бомбовый груз на противника. В другом бомбардировочном полку 7 САД (в 46 БАП) две эскадрильи в 6:40 отбомбились по ж/д станциям Тильзит и Жиллен, а еще одна выполнила «стоп-приказ» и вернулась с бомбами (что есть грубейшее нарушение правил производства полетов) на свой аэродром.
Итоги первых часов войны были зафиксированы в Оперативной сводке Генерального штаба Красной Армии № 1 на 10:00 22 июня 1941 года. Документ завершается такими словами: «Командующие фронтами ввели в действие план прикрытия (как видим, подписавший сводку Г. К. Жуков весьма самокритично констатирует, что решение было принято на местах, а не по команде из Москвы) и активными действиями подвижных войск стремятся уничтожить перешедшие границу части противника». А дальше - еще интереснее: «Противник, упредив наши войска в развертывании (подчеркнуто мной. - М.С.), вынудил части Красной Армии принять бой в процессе занятия исходного положения по плану прикрытия. Используя это преимущество, противнику удалось на отдельных направлениях достичь частичного успеха».
Отсутствие своевременного приказа о введении в действие плана прикрытия было органично дополнено отсутствием решения о мобилизации. Открытая общая мобилизация в СССР была объявлена не до начала войны и даже не в день начала войны, а лишь с 23 июня. Это абсолютно невозможная, невероятная ситуация. Такого не было нигде: Германия и Польша, Франция и Финляндия, Италия и Бельгия - все эти страны начинали мобилизацию за несколько дней или даже за несколько недель до войны. Единственным исключением из правил оказался Советский Союз, то есть именно та страна, которая на протяжении многих лет готовилась к крупномасштабной войне с немыслимым для ее соседей размахом.
Бросается в глаза и на удивление бесстрастный тон соответствующего Указа Президиума ВС СССР, отсутствие в тексте малейших упоминаний о вторжении германских войск. Все совершенно буднично: «На основании статьи 49 пункта «Л» Конституции СССР Президиум Верховного Совета объявляет мобилизацию на территории военных округов (следует перечень. - М.С.). Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно. Первым днем мобилизации считать 23 июня 1941 года». И это - все. Ни «беспримерного в истории цивилизованных народов вероломства», которое клеймил позором в своем радиообращении Молотов, ни «неслыханного по наглости нападения», упомянутого в совершенно секретной, для нужд пропаганды отнюдь не предназначенной Директиве № 2 (вышла за подписями Тимошенко, Жукова и Маленкова в 7:15 22 июня).
Рассекреченные в последнее время документы позволяют «подкрутить резкость» и рассмотреть процесс объявления мобилизации в СССР в мелких деталях. Картина при этом открывается в высшей степени странная.
Первой по счету странностью следует считать уже то, что в архивном деле «Исходящие шифротелеграммы НКО с 3.1 по 28.12.1941 г.» (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 3, рассекречено 4.06.2010 г.) нет телеграммы наркома Тимошенко с приказом об объявлении мобилизации, нет вообще никаких следов принятия этого важнейшего решения. Что же касается архивного дела «Исходящие шифротелеграммы начальника Генштаба с 7.1. по 27.6.1941 г.» (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 14), то оно не рассекречено по сей день!
Текста телеграммы об объявлении мобилизации (назовем ее «первая телеграмма») у нас нет, но есть ее многозвучное «эхо», зафиксированное во входящих документах НКО и Генштаба (ЦАМО, ф. 48, оп. 3408, д. 47). Листы 20-57 указанного архивного дела занимают телеграммы, в которых начальники штабов военных округов подтверждают получение приказа о мобилизации. «Телеграмма о мобилизации № 2206 по схеме “Обрыв” получена 22 июня в 17:40... Мобилизационная телеграмма № 2206 схема “Тревога” получена 22 июня в 18:28. Телеграмму о мобилизации с наименованием схемы “Молот” получил 22 июня в 18:30. Мобтелеграмма схеме “Гроза” получена штабом округа в 18:30. схема “Победа”. “Буря”. “Звезда”».
Все очень красиво - но что же обозначают эти «Звезда», «Гроза» и «Буря» с «Молотом»? Какая именно мобилизация была объявлена телеграммой наркома обороны?
Поясняю вопрос. Мобилизационным планом 1941 года («МП-41») было предусмотрено два варианта проведения мобилизации. В одном случае решением правительства (СНК СССР) проводилась скрытая мобилизация отдельных военных округов, соединений и частей. В этом случае призыв военнообязанных запаса производится персональными повестками, без объявления в газетах и по радио. Второй вариант, вариант открытой (с публичным объявлением) мобилизации всех Вооруженных Сил Союза ССР или отдельных военных округов вводился в действие Указом Президиума Верховного Совета СССР.
А теперь внимательно смотрим на телеграмму № М/618, Исх. № 20093, которую заместитель начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский направил (сдана в шифровальный отдел 22 июня в 18:00, отправлена адресатам с 20:40 до 23:40) командующим войсками Закавказского, Среднеазиатского, Забайкальского округов и Дальневосточного фронта: «На территории Советского Союза, кроме ЗакВО, САВО, ЗабВО и ДВФ, правительством (подчеркнуто мной. -М.С.) объявлена мобилизация. Нарком обороны приказал: выполнить имеющиеся для остальных округов внеокружные наряды путем скрытого подъема повестками и направить в части этих округов по разработанному плану».
Генерал Соколовский, главный по мобилизации, ошибся? Забыл разницу между общей открытой и частичной скрытой мобилизациями, перепутал правительство с Президиумом ВС, то есть, страшно сказать, сравнил Вождя народов тов. Сталина со «всесоюзным старостой» Калининым? Возможно и такое, людям свойственно ошибаться. Но тогда придется признать, что в одной телеграмме Соколовский ошибся дважды. Дело в том, что в Указе Президиума ВС СССР в числе округов, подлежащих мобилизации, был назван и Закавказский!
Далее последовал следующий обмен телеграммами между Тбилиси и Москвой. В 19:20 в шифровальный отдел Генштаба поступает телеграмма, подписанная Военным советом ЗакВО в полном составе (Козлов, Шаманин, Толбухин): «До настоящего момента не имею указаний. Прошу телеграфировать». Телеграмму Соколовского № М/618 они еще не получили, публичного объявления об открытой мобилизации по Указу Президиума, как можно понять, к тому моменту не было.
Уже после полуночи (получена в 2:45 23 июня) начальник штаба ЗакВО генерал-майор Толбухин отправляет начальнику Генерального штаба следующую телеграмму: «Указом Президиума Верховного Совета СССР объявлена мобилизация ЗАКВО. Телеграмме Вашего заместителя тов. Соколовского № М/618, наоборот, указано, что ЗАКВО мобилизацию не проводит. Телеграмма мобилизации не поступала. Попытки выяснить, чем же руководствоваться и будет ли телеграмма мобилизации, не удались ни [по] прямому проводу, ни [по] телефону. Прошу дать окончательное указание».
А вот и «окончательное указание» от Соколовского (телеграмма № М/627, Исх. № 20229, сдана в шифровальный отдел в 3:40 23 июня): «Командующему войсками Закавказского ВО. Копии: командующим СКВО, МВО, ЛВО. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22.6.41 г. объявляется общая открытая мобилизация запасных по МП-41 на территории Закавказского ВО. Первый день мобилизации считать 23 июня 1941 г. Телеграмму № М/618 от 22.6.41 в отношении ЗакВО - отменить. Оповещение произвести распоряжением округа».
Перед телеграммой № М/627 были, само собой, телеграммы Соколовского с номерами 625 и 626. Сданы в шифровальный отдел Генштаба в 3:00 23 июня, адресованы соответственно командующим войсками Северокавказского и Харьковского военных округов. Заметим, что эти округа «первую телеграмму» о какой-то мобилизации получили в 17:30 и 18:00 22 июня. Более того, командующий войсками Харьковского ВО генерал-лейтенант Смирнов -к счастью для будущих историков - свое подтверждение получения сформулировал следующим образом: «Телеграмма [о] проведении частичной (здесь и далее подчеркнуто мной. - М. С.) мобилизации получена мною 22.6 в 18:00». Мало этого, генерал Смирнов отправил в Москву еще одну телеграмму: «В связи с объявлением в Харьковском военном округе частичной мобилизации молнируйте указание по выполнению внеокружного наряда...»
И вот уже после этого, в 3 часа утра 23 июня, Соколовский телеграфирует в Харьковский и Северокавказский округа: «На территории вашего округа объявлена общая мобилизация. Все войсковые части и учреждения, предусмотренные схемой развертывания, подлежат отмобилизованию». А самое интересное - в мелких деталях. Текст телеграмм М/625 и 626 написан от руки, одним почерком и одними чернилами. В эти готовые «болванки» другими чернилами вписаны: номера телеграмм, пометка «Срочная, вне очереди», подпись Соколовского, число (23) рядом со словом «июня». Причем на телеграмме, отправленной в ХВО, число вписать забыли, так там и осталось «... июня 1941 г.».
Кажущийся хаос телеграмм, номеров и дат достаточно просто выстраивается во вполне четкую картину: мобилизаций было ДВЕ. В 16:00 22 июня Тимошенко и Жуков вышли из кабинета главы правительства СССР тов. Сталина. После этого, где-то в районе 17-00, в округа уходит «первая телеграмма» с объявлением приказа о скрытой мобилизации по решению правительства. Телеграмма получена, подтверждения отправлены в Москву, уточняющие вопросы заданы. Все приступили к работе. После этого и независимо от этого ближе к полуночи появляется Указ Президиума ВС СССР об объявлении общей открытой мобилизации с 23 июня 1941 года. В три часа утра 23 июня заместитель начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский начинает рассылку в округа «второй телеграммы», причем использует для этого заранее заготовленные рукописные «болванки», в которых был «забит» месяц июнь.
Хронология понятна. Совершенно непонятна логика: зачем дважды в течение одного дня (точнее говоря, ночи) объявлять две мобилизации?
Прежде чем сформулировать гипотезу, кратко перечислим то, что сомнений вызывать уже не может.
Первое. В июне 1941 года Красная Армия находилась в состоянии скрытого развертывания. На базе управлений и войск внутренних округов формировались армии Резерва ГК, армии эти грузились в эшелоны и с соблюдением строжайших мер секретности выдвигались на рубеж рек Западная Двина и Днепр. Короткими ночными переходами шли на запад так называемые глубинные дивизии, то есть вторые эшелоны войск приграничных округов. Под видом учебных сборов было призвано без малого 800 тысяч резервистов. Начиная с 12-18 июня (в разных округах по-разному) в документах округов появляются оперативные сводки и приказы с номерами 1, 2, 3... По меньшей мере к 20-21 июня на базе приграничных округов сформированы фронты, управления которых переходят на полевые командные пункты.
Механизированные корпуса покидают места постоянной дислокации и выдвигаются в замаскированные в лесах районы сосредоточения. Еще раз подчеркнем, что все это происходит ДО немецкого вторжения и до появления пресловутого «фельдфебеля».
Второе. Документальными данными о планах противника советское военно-политическое руководство не располагало; источников информации ни в ближайшем окружении Гитлера, ни среди командующих армиями и Группами армий вермахта, ни среди командиров немецких корпусов, дивизий и полков советская разведка не имеет. Неизбежный результат - вплоть до позднего вечера 21 июня из Москвы в войска не поступило ни одного директивного документа с предупреждением о готовящемся вторжении. Тщательно разработанные и детализированные до уровня дивизий и полков планы прикрытия введены в действие не были. С вероятностью, близкой к ста процентам, можно предположить, что даже информации от перебежчиков в званиях ефрейтора или фельдфебеля на момент составления Директивы № 1 командование Красной Армии не имело.
Третье. Начавшееся на рассвете 22 июня 1941 года вторжение германских войск повергло тов. Сталина и его ближайших соратников в состояние крайнего изумления. В старинном смысле русского слова «изумление». Растерянность и неразбериха в высших эшелонах власти были настолько велики, что даже совершенно очевидное и неотложное решение - объявление общей мобилизации - было принято крайне неорганизованно и с недопустимым опозданием.
И вот теперь нам остается добавить только одно недостающее звено, чтобы все эти разнородные, а порой и взаимоисключающие факты сложились в единую стройную систему. Предположим, что на 22 июня Сталин запланировал проведение важного мероприятия. Одного из самых важных в общей последовательности мероприятий скрытого стратегического развертывания Вооруженных сил. Предположим, что на 22 июня было запланировано осуществление провокации (серии провокаций), которая должна была инсценировать агрессивные действия Германии против СССР. Это мог быть артиллерийский обстрел пограничной заставы, бомбардировка советских городов, вторжение группы переодетых в немецкую форму «диверсантов» и т. п. После проведения запланированной инсценировки, на следующий день (23 июня) или в один из ближайших к этой дате дней должна была быть объявлена открытая мобилизация.
В рамках такой гипотезы все известные факты встают на свои места, как патроны в обойме. Для чего развертывались Вооруженные Силы? Для проведения крупномасштабной наступательной операции к западу от границ СССР. Почему не была проведена открытая общая мобилизация? Чтобы не спугнуть Гитлера. Почему не был введен в действие план прикрытия? А потому, что вечером 21 июня Сталин все еще не верил в возможность перехода немцев в наступление в ближайшие часы. Для чего была выпущена так называемая Директива № 1? Для того чтобы жестко пресечь возможный несанкционированный «ответ» на провокацию со стороны ничего о ней не знающих командиров приграничных дивизий, корпусов и армий. Именно навязчиво проходящая через всю Директиву идея «не поддаваться на провокации» и является ее (Директивы) главным содержанием.
Утром 22 июня, получив сообщение о том, что вместо заказанной инсценировки началось реальное немецкое вторжение, Сталин впал в состояние временной невменяемости. И было от чего! Такого совпадения не могло быть, потому что не могло быть никогда... Примерно 12 часов потребовалось для того, чтобы «коллективный Сталин» пришел в себя и начал предпринимать некие осмысленные действия, в частности было оформлено решение правительства СССР об объявлении частичной мобилизации. Одновременно и параллельно с этим продолжали крутиться «шестеренки часового механизма» первоначального плана развязывания войны. В ночь с 22 на 23 июня нужные зубчики пришли в зацепление и появился заранее (то есть еще до германского вторжения) составленный Указ Президиума ВС о всеобщей открытой мобилизации.
Прямых документальных подтверждений эта гипотеза не имеет и никогда иметь не будет. Если и существовали записанные на бумаге решения на проведение провокационной инсценировки (что само по себе весьма сомнительно), то они были уничтожены еще в июне 41-го. Через несколько дней или даже часов после того, как инсценировать гитлеровское вторжение стало уже поздно. Тем не менее я смею напомнить образованным читателям, что никто, ни один человек на земле не видел протоны, нейтроны и вращающиеся вокруг ядра электроны. Гипотеза о существовании и взаимодействии этих объектов приобрела характер общепризнанной научной истины только потому, что в рамках такой гипотезы удается дать непротиворечивое объяснение некоторым реально наблюдаемым в макромире явлениям.
Тетрадь расстрелянного генерала
В Центральном архиве Министерства обороны РФ сохранился доклад командующего ВВС Киевского особого военного округа генерал-лейтенанта авиации Е. С. Птухина: «Действия ВВС в наступательной операции фронта и борьбе за господство в воздухе» (ф. 131, оп. 12507, д. 37). Это довольно пространный (31 стр. машинописи) документ, гриф секретности - «Сов. секретно», рассекречен 31 июля 2009 года.
Дата подписания доклада не указана, «забит» только год - 1940-й. Однако, судя по тому, что налет германской авиации на английский город Ковентри (состоялся в ночь с 14 на 15 ноября 1940 года) назван «фактом ближайших дней», можно предположить, что документ был составлен в ноябре - декабре. Возможно, что в рамках подготовки к совещанию высшего командного состава РККА (23-31 декабря 1940 года), на котором начальник Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов выступал с докладом, имевшим в точности такое же название (только без слова «фронта»).
Осенью 1940 года командующий ВВС Киевского ОВО мог считаться одним из наиболее опытных командиров советской авиации. В 1936-м в Испанию он прибыл уже будучи в звании комбрига и имея за спиной опыт командования авиационной бригадой. После Испании, где комбриг Птухин не только лично сбил несколько самолетов мятежников, но и выполнял обязанности военного советника при командовании авиации республиканцев, он становится командующим ВВС одного из важнейших военных округов - Ленинградского. Во время Советско-финляндской войны комкор Птухин командует ВВС СевероЗападного фронта, то есть основной группировкой советских войск, прорывавшей линию Маннергейма. Формально рассуждая (принимая во внимание только число произведенных самолето-вылетов), действия ВВС СЗФ были крупнейшей операцией боевой авиации первого года Второй мировой войны. 21 марта 1940-го Птухин становится Героем Советского Союза, в июне того же года ему присвоено воинское звание генерал-лейтенант авиации.
Вот некоторые выдержки из его доклада:
«л. 7. ... Для полной гарантии уничтожения авиации противника следует посылать группы не менее 100 самолетов на аэродром, где противник базируется. По запасным аэродромам нужно посылать группы 25-30 самолетов с задачей вывести из строя аэродром крупнокалиберными бомбами.
л. 8. Эта операция самая трудная, потребует максимальных усилий ВВС и будет наиболее тяжелой в отношении потерь - как матчасти, так и личного состава.
л. 9. Налет на [нефте] промыслы должен быть исключительно массовым, тысячи самолетов должны участвовать в этой операции, чтобы одним ударом нанести непоправимый урон и сломить любое сопротивление, которое окажет ПВО района.
л. 10. Для уничтожения промышленных предприятий нужно посылать крупные соединения авиации, которые первым или в крайнем случае вторым ударом должны вывести из строя все намеченные к уничтожению объекты. Состав группы не менее 500 бомбардировщиков, т. к. только такое массовое применение авиации дает гарантию успеха.
л. 11. По данным иностранной прессы, выпуск самолетов [в Германии] достигает 1000 в месяц. Боевые воздушные силы Германии на сегодня приближаются к 18-20 тыс. самолетов. Италия обладает воздушным флотом в составе не менее 5 тыс. боевых самолетов. Надо полагать, что не менее
10 тыс. самолетов будет сосредоточено против нашего Юго-Западного фронта.
л. 13. Для того чтобы сосредоточить до 10 тыс. самолетов, [противнику] необходимо иметь не менее 425 полноценных аэродромов, причем три четверти из них - до 300 аэродромов - должны быть расположены в зоне развертывания главных операций, т. е. на фронте в 350-400 км. Точных данных о том, располагает ли Германия на сегодня таким количеством аэродромов на территории, граничащей с КОВО, нет.
л. 18. Перед началом артиллерийской и авиационной подготовки ВВС должны дезорганизовать систему управления противника путем воздействия на штабы и командные пункты, порвать (специально приспособленными на самолетах “кошками”) всю связь, начиная от фронта и кончая оперативной глубиной, уничтожить все раскрытые разведкой и засеченные радиостанции.
В дальнейшем ВВС должны подобные операции повторять и препятствовать восстановлению связи.
л. 23. Учитывая техническую мощь ВВС Германии и высокую подготовку их летного состава, можно прийти к выводу: чтобы создать на нашем фронте относительную свободу действий, надо иметь хотя бы полуторное превосходство в воздухе, т. е. до 15 тыс. самолетов, или 45 авиадивизий.
л. 26. Потребность в аэродромной сети:
а) “первая линия”, 30-100 км от линии фронта, 125 аэродромов для 3000 самолетов (истребителей и штурмовиков);
б) “вторая линия”, 50-150 км, 275 аэродромов для 6750 самолетов (пикирующих бомбардировщиков, легких бомбардировщиков и 2-моторных истребителей);
в) “третья линия”, 100-150 и более км, 220 аэродромов для 5250 самолетов (дальних и тяжелых бомбардировщиков)...
л. 27. Наш Воздушный флот необходимо в 41-42 гг. довести в европейской части Союза до 50 тыс. самолетов. В последующие годы увеличивать ВВС не менее чем на 12-15 тыс. самолетов в год...
л. 28. Необходимо строить наш Воздушный флот для наступательных действий. Исходя из этого, предлагаю иметь в составе ВВС 35 % тяжелых и дальних бомбардировщиков, 35 % средних бомбардировщиков (из них половина пикирующих), 10 % истребителей 2-моторных, 15 % истребителей одномоторных и 5 % штурмовиков. Помимо боевой авиации необходимо создать мощную транспортную авиацию.»
Теперь, восстановив дыхание после запроса на 50 тысяч самолетов (и это только «в европейской части Союза», без учета группировок на Дальнем Востоке и в Закавказье!), постараемся оценить и по возможности понять прочитанное.
В реальной истории группировка советской авиации на театре начавшейся 22 июня 1941 года войны (ВВС пяти округов, двух флотов и пять корпусов ДБА) насчитывала порядка 8,3 тысячи боевых самолетов. Это если считать жестко, то есть без учета большого числа устаревших боевых самолетов (истребители И-15, бомбардировщики ТБ-3), без учета матчасти формирующихся авиаполков, без учета транспортных, санитарных, учебных, разведывательных самолетов. Если учесть и их, да еще добавить истребители ПВО Москвы, да вспомнить про ВВС внутренних (Архангельский, Орловский, Харьковский, Приволжский) округов, то можно насчитать «в европейской части Союза» 10-12 тысяч самолетов.
Эту армаду по-хорошему надо было бы сокращать, а не увеличивать. Для нормальной боевой работы уже имеющихся самолетов не хватало аэродромов, аэродромного оборудования, подготовленного летного и наземно-технического состава, запчастей и самое главное - бензина.
Бензиновый кризис стремительно (по мере насыщения ВВС самолетами с новым поколением авиамоторов) переходил в стадию бензиновой катастрофы.
В соответствии с Мобилизационной заявкой командования ВВС РККА на «1941-й военный год» только для боевых самолетов в строевых частях требовалось 884,5 тысячи тонн бензина Б-78 и 913,3 тысячи тонн бензина Б-74. В наличии же имелось 57 тысяч тонн бензина Б-78 в неприкосновенном запасе Наркомата обороны, а мобилизационный план производства предполагал поставку 174,5 тысячи тонн. Таким образом, Мобилизационная заявка по авиабензину Б-78 даже теоретически (практически план производства не был выполнен в полном объеме) была обеспечена лишь на 26 процентов. И это без учета вспомогательной авиации и расхода авиабензина в летных школах и училищах. Немногим лучше была ситуация по другому сорту высокооктанового авиабензина (Б-74, на котором летали устаревающие бомбардировщики СБ, истребители И-16 и И-153, бомбардировщики ДБ-3 первых серий с мотором М-87): по нему процент обеспечения Мобзаявки составлял 28,6.
Тут еще стоит «подкрутить резкость» и посмотреть на то, из каких предпосылок была рассчитана Мобзаявка. Общая численность боевых самолетов возрастала с 15,5 тысячи в первом квартале «военного года» до 21 тысячи в четвертом квартале - то есть в два-три раза меньше, чем желаемые генералом Птухиным 50 тысяч. Что же касается планируемой интенсивности их использования, то только для истребителей она предположительно превосходила отметку в один вылет в день (в заявке стоит цифра 112,5 летного часа в квартал). Для дальних бомбардировщиков (ДБ-3, Ер-2) планировалось 150 летных часов в квартал, что при использовании этих самолетов по прямому назначению (для полетов на дальность в 2-3 тыс. км) позволяло выполнить не более 6-7 вылетов в месяц.
И вот такое, отнюдь не рекордное по интенсивности боевое применение авиации было обеспечено бензином на одну четверть! Реализация предложения о доведении числа боевых самолетов до 50 тысяч привела бы к тому, что один вылет бомбардировщика в месяц стал бы считаться выдающимся событием...
Командующий ВВС самого крупного Киевского особого военного округа не знал этих цифр? Даже если это так (хотя и верится с трудом), генерал-лейтенант Птухин не мог не знать про то, что во вверенном ему округе из-за нехватки бензина для «жалких» двух тысяч самолетов систематически срывается боевая подготовка летных экипажей, что на имеющихся аэродромах нет бульдозеров для очистки взлетных полос от снега (именно к зиме 1940/41 года в КОВО относится цифра 5-6 часов налета на экипаж, каковая порхает по газетным публикациям уже лет двадцать). Где же и как планировал Птухин развернуть в составе авиации будущего Юго-Западного фронта «15 тыс. самолетов, или 45 авиадивизий»? Где и когда в западной части территории КОВО могли появиться «220 аэродромов для дальних и тяжелых бомбардировщиков», то есть как минимум две сотни бетонных ВПП длиной не менее 1,2 километра?
В качестве объяснения для такой запредельной гигантомании в докладе Птухина выступает намерение добиться довольно скромного, полуторного численного превосходства над противником. При этом состав самолетного парка германских ВВС оценен в 18-20 тысяч единиц. Не говоря уже о странной арифметике, в рамках которой число 50 в полтора раза больше числа 20, зададимся другим, гораздо более важным вопросом: откуда в докладе командующего ВВС КОВО появилась такая фантастическая оценка численности авиации противника?
Слова «по данным иностранной прессы» уместны в студенческом реферате. Или в передовице правительственной газеты, где именно такая фраза является общепринятым эвфемизмом, заменяющим неприличное упоминание про шпионаж (разведку) в стане врагов-партнеров. Совершенно секретный доклад, однако же, писался не для публикации в «Правде» и должен был быть основан на серьезных источниках информации. Архивные фонды разведывательных отделов штабов приграничных округов по большей части засекречены. Документы разведки НКВД и ГРУ засекречены полностью. Тем не менее имеются некоторые обрывки информации, которые позволяют предположить, что «те, кому положено» знали довольно много.
Во втором томе «Новой хронологии катастрофы» даже приведена ксерокопия документа, в котором разведка штаба ВВС Западного фронта отобразила в виде графика предполагаемую численность авиации противника, действующей в полосе фронта: почти полное совпадение с реальной численностью 2-го воздушного флота люфтваффе. В моей книге «25 июня. Глупость или агрессия?» (стр. 487-489) были приведены фрагменты разведывательных сводок штаба ВВС Северного флота и базировавшейся в районе Мурманска 1-й авиадивизии ВВС Ленинградского округа: численность немецкой авиации в приграничной с СССР полосе установлена почти точно, в центральной и южной Норвегии - с ошибкой в полтора раза (причем в сторону занижения). В любом случае тысячу самолетов от десяти тысяч наши разведчики отличали четко.
Что же касается сообщений «иностранной прессы», то, как это ни парадоксально, именно в ноябре 1940 года в них можно было найти весьма точные оценки численности люфтваффе. Дело в том, что именно к этому моменту завершились основные события грандиозной воздушной битвы в небе над Британией (хотя ночные налеты продолжались вплоть до весны 1941-го). Воздушные сражения развернулись в безоблачном небе августа - начала сентября, за их ходом наблюдали сотни журналистов и «журналистов», представлявших разведслужбы всех стран мира. Обе стороны (командование люфтваффе и Королевских ВВС) регулярно передавали газетчикам официальные сводки о потерях - своих и противника. Все это было доступно для изучения, впрочем, самое главное - численность немецких воздушных армад была видна, что называется, невооруженным глазом.
12 августа в ходе первого массированного удара по аэродромам в южной Англии немцы произвели порядка 300 вылетов бомбардировщиков под прикрытием втрое большего числа истребителей. 13 августа - 484 немецких бомбардировщика под прикрытием тысячи истребителей. 15 августа стало днем рекордного напряжения сил люфтваффе: 520 вылетов бомбардировщиков и 1270 истребителей. 7 сентября в первый массированный налет на Лондон немцы отправили 300 бомбардировщиков в сопровождении 648 истребителей. Уже на основании одних только этих цифр можно было сделать некоторые обоснованные выводы. С одной стороны, полторы тысячи так называемых самолето-пролетов (а именно их и фиксируют наземные посты ВНОС) неравнозначны полутора тысячам самолетов - один немецкий истребитель с аэродрома в северной Франции вполне мог выполнить и два, и три вылета в день. С другой стороны, командование люфтваффе, конечно же, держало часть сил в резерве, какое-то количество самолетов находилось в ремонте, какие-то силы истребительной авиации прикрывали территорию рейха...
В любом случае реально наблюдаемые факты позволяли оценить число боевых самолетов люфтваффе в две, три, четыре тысячи (фактически в составе трех немецких воздушных флотов, участвовавших в «битве за Британию», к началу операции в боеготовом состоянии было порядка 1300 бомбардировщиков, 800 одномоторных и 200 двухмоторных истребителей), но уж никак не в 18-20 тысяч!
Стоит отметить, что, выступая с докладом на декабрьском (1940) совещании высшего комсостава, начальник Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенант Рычагов оценивает численность германской авиации в 9600 самолетов. Нетрудно заметить, что цифра Рычагова ровно в два раза меньше цифры Птухина. Как такое может быть? Как информация (в отличие от дезинформации), которой располагали два генерал-лейтенанта, всего на одну ступеньку в должностной лестнице отстоящие друг от друга, могла различаться вдвое?
Похоже на то, что и Рычагов видел явное несоответствие между своими словами и реально произошедшими в небе над Британией событиями. Он говорит: «Возможно, что Германия и Англия не пускают сейчас в действие всех своих воздушных сил, производят накапливания для того, чтобы использовать их в решающих сражениях, т. е. держат какой-то скрытый резерв». Резерв - дело нужное, кто бы спорил. Но где это видана такая военная наука, по правилам которой в разгар стратегической - по задачам и масштабу привлеченных сил и средств - операции в резерве держат три четверти наличных сил?
Именно это намерение традиционная советская историография хрущевско-брежневских времен неизменно приписывала товарищу Сталину. Именно это выражение стало объектом бесчисленных насмешек в последние 20 лет.
А может быть, все гораздо серьезнее? Случайно ли это «оттянуть» наполняет мемуары немногих переживших войну советских генералов и маршалов? Не встречаемся ли мы здесь с известным и общепризнанным в психологии явлением «проекции», когда собственные желания и намерения переносятся, приписываются, проецируются на кого-то другого?
Сталин не мог не понимать, что время работает на его берлинского конкурента. СССР начал форсированно вооружаться на несколько лет раньше, чем связанная условиями Версальского договора Германия. Эта временная фора давала Сталину известное преимущество, но оно не могло быть вечным. Более того и хуже того - после блестящих побед вермахта, одержанных в 1939-1940 годах, к экономическому потенциалу Германии прибавилась столь любимая советскими пропагандистами «вся Европа». Да, конечно, требовалось некоторое время для того, чтобы перевести на военные рельсы заводы и заводики, производящие голландский сыр, бельгийские кружева, французскую парфюмерию и краковскую колбасу, но и это время не могло быть слишком долгим. Поэтому тянуть и «оттягивать» было нечего и незачем.
А у сталинских генералов на эту проблему был другой взгляд. В большей или меньшей степени каждый из них понимал (особенно ясное понимание пришло после позорища Советско-финляндской войны), что в случае военного столкновения с германской армией вверенные им войска ждет сокрушительный разгром, а их лично - шершавая стена расстрельного подвала. Избежать этого не было никакой возможности, но можно было попытаться оттянуть неизбежное. Они были очень молоды, эти 30-летние «сталинские соколы», за несколько лет превратившиеся из лейтенантов в генерал-лейтенантов. И им очень хотелось жить. Еще год, еще месяц... А потом, как знать, - «или мулла умрет, или ишак сдохнет.».
Вот поэтому они и докладывали товарищу Сталину, что летчики рвутся в бой, политморсос личного состава зашкаливает за высшие отметки и как только им дадут 50 тысяч самолетов, так можно и начинать. А меньше 50 тысяч никак нельзя. Надо же послать по 100 самолетов против каждого из 425 аэродромов противника, и это только в полосе одного Юго-Западного фронта. Так что и 50 тысяч будет маловато, посему нужно «в последующие годы увеличивать ВВС не менее чем на 12-15 тыс. самолетов в год». Да и каких самолетов! «Предлагаю иметь в составе ВВС 35 % тяжелых и дальних бомбардировщиков». 17 тысяч «летающих крепостей». Нужны ли тут комментарии?
Черчилль, готовясь к стратегическому воздушному наступлению на Германию, задался целью иметь в строю одну тысячу тяжелых бомбардировщиков, и лишь в самом конце войны, в марте - апреле 1945 года авиация союзников смогла одновременно направить в небо над Германией более тысячи четырехмоторных бомбовозов. То, чего требовал генерал Птухин, не могла обеспечить ни одна экономика мира, даже богатейшая и защищенная от бедствий войны двумя океанами Америка. В реальности авиапромышленность СССР выпустила за семь лет менее 7 тысяч условно «дальних» (фактически средних фронтовых) бомбардировщиков ДБ-3 (Ил-4) и менее 70 тяжелых четырехмоторных ТБ-7 (Пе-8).
Фантазии и надежды рухнули утром 22 июня 1941 года. Все оказалось несравненно мельче и проще. Вместо 10 тысяч самолетов противник сосредоточил против Юго-Западного фронта 247 бомбардировщиков и 109 истребителей (правда, через день командование люфтваффе усилило воюющую в небе над Украиной группировку, перебросив из Румынии в Польшу еще одну истребительную группу, в составе которой было целых 20 исправных «мессеров»). Такими силами немцы раскатали в пух и прах ВВС Киевского ОВО, на вооружении которых было порядка 2 тысяч самолетов (и это не учитывая 350 бомбардировщиков 4-го корпуса ДБА в Запорожье).
Фактически вся группировка люфтваффе в южной Польше сгрудилась на восьми крупных аэродромах, расположенных не далее 50-100 километров от границы и представлявших собой идеальную цель для удара с воздуха. Однако ни тысяча, ни сто, ни десять советских бомбардировщиков или истребителей ни одного налета на немецкие аэродромы не произвели. В сводках 5-го авиакорпуса люфтваффе за июнь 41-го в графе «Уничтожено на аэродромах авиацией противника» стоит короткий, но красноречивый прочерк. Всего же в первый, самый длинный (18 часов светлого времени) день войны бомбардировщики ВВС Юго-Западного фронта выполнили 34 (тридцать четыре) боевых вылета.
И лишь в одном пункте ожидания генерала Птухина сбылись полностью. 24 июня 1941 года он был арестован, 13 февраля 1942-го постановлением Особого совещания приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 23 февраля 1942 года - в очередной День Красной Армии. Место захоронения неизвестно. Реабилитирован за отсутствием состава преступления в 1954 году.
«Дело авиаторов»
Война для советских ВВС началась значительно раньше того воскресного утра, когда немецкие бомбы посыпались на «мирно спящие аэродромы». Тяжелейшие потери, причем в самом главном, командном звене советская авиация понесла уже в мае - июне 1941 года. И по сей день нет внятного объяснения того, почему именно в начале лета 1941 года новый вал репрессий накрыл руководство военной авиации и военной промышленности. Даже на фоне других абсурдных и кровавых деяний сталинского режима так называемое «дело авиаторов» поражает своей иррациональностью.
Сов. секретная справка, которую Лаврентий Берия подал Сталину 29 января 1942 года, содержит список из 46 арестованных, которых не успели еще расстрелять к тому времени. Рядом с каждой фамилией было предельно кратко изложено существо предъявленных обвинений. Этот документ сразу и безоговорочно снимает сакраментальный вопрос: «А верил ли сам Сталин в виновность своих жертв?» В данном случае подобный вопрос неуместен -в справке нет ничего, во что мог бы поверить даже самый доверчивый человек. Ревнивому и страстному мавру Отелло хотя бы предъявили «вещественное доказательство» - платок. В «деле авиаторов» все было скучно, страшно и мерзко. Никакого «платка» чекисты не нашли.
В обвинениях, предъявленных арестованным генералам, нет ничего конкретного, нет ни одного факта, ни одного документа, ни одного реального события, нет мотива совершения столь страшного преступления, нет сообщников на той стороне фронта, которым мнимые «шпионы» передавали секретные сведения. Нет ничего, кроме шаблонных фраз: «...уличается как участник антисоветского военного заговора показаниями Петрова и Сидорова». Против фамилии условного Сидорова будет написано: «.уличается показаниями Иванова и Петрова». Более того, сплошь и рядом появляются примечания: «От показаний отказались».
Бросается в глаза и явная устарелость обвинений, в которых «сознаются» или даже не сознаются (хотя от этого ничего и не меняется!) обреченные. Видимо, чекистам было лень придумывать что-то новое и актуальное, связанное с мировой войной, Гитлером, Черчиллем и пр. Со старых «шпаргалок» 1937 года были переписаны обвинения в «троцкистско-террористическом заговоре», а в числе свидетелей обвинения присутствуют люди, уже много лет назад расстрелянные! Во что же мог тут поверить товарищ Сталин? В показания тех, кто «сознался»? Мог ли Сталин не понимать цену этих «показаний», если он самолично санкционировал использование мер физического воздействия и даже не погнушался лично проинформировать об этом нижестоящие партийные инстанции (известная шифротелеграмма ЦК ВКП (б) от 10 января 1939 года)...
Не пытаясь приоткрыть завесу тайны над этой трагической историей, приведем лишь простую и беспристрастную хронологию событий. Впрочем, простой тут не может быть даже хронология, ибо что же считать начальной точкой? Как правило, «дело авиаторов» связывают с неким заседанием Главного Военного Совета (ГВС), на котором рассматривался вопрос об аварийности в советских ВВС. С легкой руки одного заслуженного адмирала пошла гулять по страницам книг и журналов такая легенда:
«Во время доклада секретаря ЦК Маленкова главком ВВС Рычагов взял да и выпалил с места:
- Вы заставляете нас летать на гробах, потому и аварийность высокая!
Сталин, прохаживавшийся вдоль рядов кресел, на миг застыл, изменился в лице и, быстрым шагом вплотную подойдя к Рычагову, произнес:
- Ви не должны были так сказать.
И, промолвив это еще раз, закрыл совещание. Через неделю, 9 апреля 1941 г., постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) Рычагов был снят с должности и обречен на смерть».
После того как протоколы заседаний ГВС были в 2004 году опубликованы, стало ясно, что вся описанная сцена (включая сам факт участия Сталина в заседании совета) вымышлена. В рассматриваемом периоде состоялось четыре заседания Главного Военного Совета (11 декабря 1940 года, 15 и 22 апреля, 8 мая 1941 года), но Рычагов там даже не упоминался. С другой стороны, вопрос об аварийности в частях военно-воздушных сил действительно обсуждался, но не на ГВС, а на Политбюро ЦК (причем отнюдь не в первый раз). В апреле 41-го очередным поводом к обсуждению стали аварии, произошедшие в частях дальней авиации. Результатом этого обсуждения стало постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 9 апреля 1941 года (протокол № 30).
Виновными были признаны четверо: нарком обороны Тимошенко, начальник ВВС Красной Армии Рычагов, командующий дальней авиацией Проскуров, начальник отделения оперативных перелетов штаба ВВС Миронов. Самое суровое наказание было предусмотрено для Миронова: «.предать суду за явно преступное распоряжение, нарушающее элементарные правила летной службы». Кроме того, Политбюро предложило (то есть приказало) снять с должности и привлечь к суду Проскурова. Что же касается Рычагова, то его сняли с должности «как недисциплинированного и не справившегося с обязанностями руководителя ВВС». Наркому Тимошенко объявили выговор за то, что «в своем рапорте от 8 апреля 1941 г. он по сути дела помогает т. Рычагову скрыть недостатки и язвы, имеющие место в ВВС Красной Армии».
Вот, собственно, и все. Никаких указаний по линии Наркомата госбезопасности отдано не было. Более того, в приказе наркома обороны от 12 апреля 1941 года (№ 0022), по сути дублирующем текст решения Политбюро, появилось весьма важное дополнение: «Согласно просьбе генерал-лейтенанта авиации т. Рычагова командировать его на учебу в академию Генерального штаба Красной Армии». Как видим, ни о каком «обречении на смерть» речь еще не идет. Наконец, уже 4 мая 1941 года, несколько «поостыв», Политбюро принимает следующее решение: «...предложить Прокурору СССР т. Бочкову в отношении генерал-лейтенанта авиации Проскурова и полковника Миронова рассмотреть их дело на суде и, имея в виду их заслуги в Красной Армии, ограничиться общественным порицанием». Учитывая, что советские прокуроры единодушно поддерживали «предложения» Политбюро, инцидент, казалось бы, можно было считать исчерпанным.
Завершая обсуждение явно несостоятельной «аварийной версии» причин истребления руководства ВВС РККА, стоит отметить, что расхожие слухи об «ужасающей аварийности в советских ВВС накануне войны», мягко говоря, неверны. Причем специалистам это было всегда известно. Так, согласно данным Разведуправления Штаба РККА в 1934 году на одну катастрофу в советских ВВС приходился почти в два раза больший налет в часах, чем в авиации Великобритании. Повсеместно цитируемые цифры («ежедневно в среднем гибнет у нас при авариях и катастрофах 2-3 самолета, что составляет на год 600-900 самолетов») взяты из текста того самого постановления Политбюро ЦК от 9 апреля 1941 года. У таких документов были своя, отработанная за многие годы, «стилистика» и своя, не всегда достоверная, статистика. Тем не менее примем за основу именно эти цифры: 50-75 аварий и катастроф в месяц. Много ли это?
В люфтваффе за период с 1 сентября 1939 по 22 июня 1941 года во время обучения в летных школах погибли 1924 человека и еще 1439 были ранены. Кроме того, непосредственно в строевых частях за тот же период при авариях и катастрофах погибли 1609 и были ранены 485 человек летного состава.
В среднем 248 человек в месяц. В месяц, а не в год! Во втором полугодии 1941 года люфтваффе потеряло в авариях и катастрофах (по данным разных источников) порядка 1350-1700 боевых самолетов, то есть от 225 до 280 самолетов в месяц - значительно больше, чем теряли в 1940 году многократно превосходящие их по численности советские ВВС.
С точностью, достаточной в данном контексте, можно рассчитать, что летом-осенью 1941 года в люфтваффе средний налет на одну аварию и/или катастрофу составлял порядка 250-300 летных часов. А в докладе штаба ВВС Западного особого военного округа от 15 мая 1941 года читаем, что средний налет на один поврежденный самолет составил 844 летных часа - великолепный для той эпохи показатель. Аварийность в советских ВВС была весьма и весьма низкой. Это есть факт, который надо просто знать. Гораздо сложнее дать адекватную оценку этого факта.
Низкая аварийность может быть обусловлена как высоким уровнем летного мастерства пилотов, так и недопустимо низким, «щадящим» режимом боевой подготовки. Вылет вылету рознь - можно крутить широкие круги над аэродромом, а можно выполнить пять пикирований за один учебный полет, соответственно принципиально различными будут и вероятность аварий, и подготовка летчиков. Есть серьезные основания предположить, что многие командиры советских ВВС пошли по пути минимизации рисков в ущерб подготовке летных экипажей к войне. В этой связи нельзя не упомянуть письмо, с которым Проскуров обратился к Сталину 21 апреля 1941 года.
Первая фраза письма звучит так: «Считаю партийным долгом доложить некоторые соображения по существу подготовки авиации к войне». Заметьте -перед нами не просьба осужденного о помиловании, а письмо коммуниста, обращенное к руководителю партии (в терминах другой эпохи - письмо дворянина королю, то есть «первому среди равных»). Далее, после всех обязательных в подобном случае славословий в адрес ВКП(б) и лично ее вождя, начинается суть «соображений». Вежливо, но настойчиво Проскуров объясняет Сталину, что главным в военной авиации является уровень боевой подготовки экипажей, а вовсе не количество разбитой при этом техники: «... Специалисты считают, что при существующих правилах летной службы в ВВС они не смогут выполнить возложенной на них задачи - слишком велики ограничения. Они побывали в нескольких частях ВВС и убедились, что слишком велика боязнь у командного состава ответственности за полеты в сложных метеоусловиях и ночью... Дорогой тов. Сталин, у нас в истории авиации не было случая, когда бы судили командира за плохую подготовку подчиненной ему части. Поэтому люди невольно выбирают из двух зол для себя меньшее и рассуждают так: “За недоработки в боевой подготовке меня поругают, ну в худшем случае снизят на ступень в должности, а за аварии и катастрофы я пойду под суд”. К сожалению, так рассуждающие командиры не единичны...»
Еще раз повторим, что это письмо написано 21 апреля. 4 мая Политбюро вспоминает про заслуги Проскурова и объясняет прокурору, что приговор не должен выходить за рамки «общественного порицания». Все это дает основания предположить, что товарищ Сталин согласился со здравой логикой письма Проскурова. Никаких «гробов», никакого «Ви не должны так сказать» не обнаруживается. К началу войны Проскуров все в том же высоком звании генерал-лейтенанта командует ВВС 7-й армии (Карелия). Да, для генерал-лейтенанта это, конечно же, понижение в должности, но не более того.
Первый арест, который бесспорно следует отнести к «делу авиаторов», произошел 18 мая 1941 года. Был арестован начальник Научно-испытательного полигона авиационного вооружения ВВС Красной Армии полковник Г. М. Шевченко, 1894 года рождения, член ВКП(б) с 1926 года. Гадать о причинах ареста не приходится: НИП авиационных вооружений - это и есть то место, где наивные надежды (или, что бывало еще чаще, рекламные заявления) о боевом потенциале очередного «чудо-оружия» приходили в соприкосновение с суровой прозой жизни (в частности, в 1942 году именно в НИП ВВС было выяснено, что для гарантированного поражения одного немецкого легкого танка нужно выполнить 12 самолето-вылетов якобы противотанкового штурмовика Ил-2).
Добросовестно работая на такой должности, полковник Шевченко не мог не нажить себе многочисленных и влиятельных врагов. Таким же смертельно опасным было и место начальника НИИ ВВС. Прежний начальник института комбриг Н. Н. Бажанов был расстрелян в 1938 году. Новый начальник НИИ ВВС, известный всей стране по ряду дальних перелетов летчик, инженер высокой квалификации, кавалер двух орденов Ленина генерал-майор А. И. Филин первое время пользовался большим доверием самого Сталина. Тогдашний нарком авиапрома Шахурин в своих мемуарах пишет:
«Однажды Сталин после обсуждения с Филиным какого-то авиационного вопроса пригласил его обедать. Как сейчас помню красивое, бледное лицо Александра Ивановича, стройную фигуру, внимательный взгляд голубых глаз и улыбку. За обедом Сталин расспрашивал Филина о летной работе, самолетах. Интересовался здоровьем... Затем, спросив, какие фрукты любит Филин, распорядился отнести ему в машину фруктов и несколько бутылок вина. Смотрел на него все время приветливо и дружелюбно.
А через несколько недель стоило одному конструктору доложить: “Товарищ Сталин, Филин тормозит испытание моего истребителя, предъявляет всякие претензии” - и в судьбе Филина произошел крутой поворот.
- Как так? - спросил Сталин.
- Да вот указывает на недоработки, а я утверждаю, что самолет хороший.
Присутствующий Берия что-то пробормотал про себя. Можно было понять только одно слово: «Сволочь.»
А через несколько дней стало известно, что Филин арестован.»
Не вызывает сомнения, что «конструкторов истребителей», способных пожаловаться на генерала, которому Сталин лично посылал вино и фрукты «с царского стола», могло быть ровно двое: Артем Микоян или Александр Яковлев. Сохранившийся в так называемых «Особых папках» Политбюро ЦК ВКП(б) документ (РГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 34, л. 150) позволяет, видимо, сократить этот перечень до одного «конструктора»:
«Начальник НИИ ВВС Филин ввел в заблуждение ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Своим заключением о том, что самолет МиГ-3 по дальности не выдержал испытания, и своим требованием о необходимости увеличить дальность на 140180 км (редкостный образец лицемерия, поспешные и технически не обоснованные требования увеличить дальность всех истребителей до 1000 км исходили лично и конкретно от самого Сталина. - М. С.) Филин толкал на дальнейшее увеличение емкости бензобаков, т. е. к еще большему переутяжелению самолета МиГ-3 и резкому ухудшению его летных свойств...»
Постановление об отстранении Филина от должности начальника НИИ ВВС Политбюро ЦК приняло 6 мая 1941 года. Точная дата его ареста неизвестна. Постановление СНК о НИИ ВВС вышло 27 мая, приказ НКО о предании начальника НИИ ВВС суду военного трибунала вышел 31 мая, но в докладной записке Берии, составленной в январе 1942 года, указано 23 мая.
24 мая 1941 года произошло одно из важнейших событий в истории Советского Союза. Вечером этого дня (с 18:50 до 21:20) в кабинете Сталина прошло совещание высшего командного состава Вооруженных Сил СССР.
Присутствовали нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков, начальник оперативного отдела Генштаба Ватутин, новый (после Рычагова) главком ВВС Жигарев, командование пяти западных военных округов в полном составе. Примечательно, что из всего ближнего круга партийных руководителей, почти ежедневно бывающих в кабинете у Хозяина, на это совещание был допущен только один Молотов (не было даже курировавших военное ведомство секретарей ЦК Маленкова и Жданова). Вот и все, что известно по сей день об этом событии. Ни протокол совещания, ни его повестка не опубликованы.
Трудно сказать, является ли это случайным совпадением, но после 24 мая аресты пошли один за другим.
30 мая 1941 года. Арестован Э. Г. Шахт, 1904 года рождения, член ВКП(б) с 1926 года, генерал-майор авиации, помощник командующего ВВС Орловского военного округа. Эрнст Генрихович, немец по национальности, родился в Швейцарии. Приехал на «родину пролетариев всего мира», в возрасте 22 лет вступил в партию большевиков. Выучился на летчика-истребителя, воевал в небе Испании, за личное мужество и мастерство, проявленные в воздушных боях, был удостоен звания Героя Советского Союза.
В тот же день, 30 мая 1941 года, арестовали наркома боеприпасов И. П. Сергеева и его заместителя А. К. Ходякова.
31 мая 1941 года был арестован П. И. Пумпур, 1900 года рождения, член ВКП(б) с 1919 года, генерал-лейтенант авиации, начальник Управления боевой подготовки ВВС РККА, затем - командующий ВВС Московского военного округа. Во время войны в Испании Пумпур - руководитель группы советских летчиков-истребителей, в числе самых первых удостоен звания Героя Советского Союза, награжден двумя орденами Ленина и орденом Красного Знамени.
1 июня 1941 года арестовали комдива Н. Н. Васильченко, 1896 года рождения, члена ВКП(б) с 1918 года, помощника генерал-инспектора ВВС Красной Армии.
3 июня 1941 года принимаются важные организационные решения. Дело в том, что с весны 1941-го военная контрразведка организационно входила в состав Наркомата обороны (3-е управление НКО). Это создавало определенные трудности и задержки в фабрикации «дел». Поэтому 3 июня Политбюро принимает следующее постановление: «Удовлетворить просьбу НКГБ о том, чтобы до слушания дела Пумпура в суде передать это дело для ведения следствия в НКГБ». Аналогичные решения были приняты позднее и по другим арестованным, таким образом чекистам были созданы все условия для интенсивной работы.
4 июня 1941 года арестован П. П. Юсупов, 1894 года рождения, беспартийный, генерал-майор авиации, заместитель начальника штаба ВВС РККА.
В тот же день, 4 июня 1941 года, арестованы два начальника отделов Научноиспытательного полигона авиационного вооружения ВВС Красной Армии: С. Г. Онисько, 1903 года рождения, член ВКП(б) с 1923 года, и В. Я. Цилов, 1896 года рождения, член ВКП(б) с 1918 года, военинженер 1-го ранга.
7 июня 1941 года арестован Г. М. Штерн, 1900 года рождения, член ВКП(б) с 1919 года, генерал-полковник, начальник Управления ПВО СССР. Правда, Штерн никогда не был летчиком, он кадровый военный, в годы войны в Испании - главный военный советник при республиканском правительстве, затем - начальник штаба и командующий войсками Дальневосточного фронта. Герой Советского Союза, награжден двумя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды.
В тот же день, 7 июня 1941 года, был арестован нарком вооружений Б. Л. Ванников (будущий руководитель Советского атомного проекта).
В тот же день, 7 июня, арестован А. А. Левин, 1896 года рождения, генерал-майор авиации, заместитель командующего ВВС Ленинградского военного округа.
На следующий день, 8 июня 1941 года, волна арестов захлестнула высший эшелон военного руководства. Арестовали Я. В. Смушкевича, 1902 года рождения, члена ВКП(б) с 1918 года, генерал-лейтенанта авиации, в 19391940 годах - главкома Военно-воздушных сил Красной Армии, затем - генерал-инспектора ВВС РККА, помощника начальника Генштаба по ВВС.
Выдающийся летчик-истребитель и командир, он воевал в небе Испании и Халхин-Гола, за исключительное мужество и мастерство был дважды удостоен звания Героя Советского Союза (в СССР до начала Великой Отечественной войны это звание дважды получили только пять человек).
9 июня 1941 года арестован А. Д. Локтионов, 1893 года рождения, штабс-капитан старой русской армии, член ВКП(б) с 1921 года, генерал-полковник. В 1937-1940 годах он - главком ВВС РККА, заместитель наркома обороны СССР, член ЦК ВКП(б), член Главного Военного Совета. Последняя должность перед арестом - командующий Прибалтийским особым военным округом (до февраля 1941 года, затем - «в распоряжении НКО»). Награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды.
17 июня 1941 года арестован К. М. Гусев, 1906 года рождения, член ВКП(б) с 1930 года, генерал-лейтенант авиации, командующий ВВС Белорусского ОВО, затем - ВВС Дальневосточного фронта.
19 июня 1941 года арестован П. А. Алексеев, 1888 года рождения, член ВКП(б) с 1920 года, генерал-лейтенант авиации, начальник Главного управления авиационного снабжения РККА, затем - помощник начальника ВВС Приволжского ВО.
На рассвете 22 июня 1941 года начались известные события, но они ни в коей мере не остановили и даже не притормозили раскрученный маховик репрессий. Через несколько дней после начала войны (точная дата все еще неизвестна) был арестован Герой Советского Союза, заместитель наркома обороны по боевой подготовке войск (до этого - начальник Генерального штаба Красной Армии) генерал армии К. А. Мерецков. Вечером 21 июня решением Политбюро он был назначен представителем Верховного командования на Северном фронте и утром 22 июня выехал в Ленинград. 23 июня Мерецков был включен в перечень «постоянных советников Ставки Верховного командования» наряду с такими доверенными людьми Сталина, как Молотов, Берия, Шапошников, Жданов, Маленков, Мехлис. В тот же день, 23 июня 1941 года, Мерецков был внезапно вызван в Москву и арестован (по одной из версий - прямо в приемной Сталина).
История с внезапным арестом и еще более загадочным освобождением (в начале сентября 1941 года) Мерецкова является одним из наиболее темных пятен в летописи войны. На сегодня известно ровно два документа, непосредственно относящихся к «делу» Мерецкова. Оба эти документа были опубликованы в газете «Труд» (№ 230 от 14 декабря 2001 года).
Первым «документом» приходится считать сообщение руководства Центрального архива ФСБ о том, что следственное дело К. А. Мерецкова уничтожено. Именно так - не утеряно, не засекречено, а уничтожено. Почему? Для материалов об аресте начальника Генштаба и заместителя наркома обороны не нашлось места в шкафу? Вторым документом является письмо, с которым 28 августа 1941 года сам Мерецков обратился к Сталину. Письмо это, которое по здравой логике должно было быть уничтожено вместе с якобы уничтоженным «делом», чудесным образом не уничтожилось... Арест Мерецкова по времени совпал с волной арестов руководства советских ВВС, но это совпадение может быть и вполне случайным. В своей книге «25 июня» я высказал и попытался (в рамках имеющейся, крайне скудной источниковой базы) обосновать гипотезу, в соответствии с которой Мерецков пал жертвой интриг (возможно, операции германских спецслужб), результатом которых стал массированный налет советской авиации на Финляндию (25 июня 1941 года) и последующее развязывание 2-й советско-финской войны.
24 июня 1941 года арестован П. В. Рычагов, 1911 года рождения, генерал-лейтенант авиации. Летчиком-истребителем Рычагов стал в 20 лет. В октябре 1936 года в составе первой группы советских летчиков прибыл в Испанию, до февраля 1937 года эскадрилья бипланов И-15, которой командовал Рычагов, сбила (точнее говоря - заявила сбитыми) 40 самолетов авиации фашистов.
31 декабря 1936 года отважному летчику и талантливому командиру присвоено звание Героя Советского Союза. Из Испании Рычагов попадает в Китай, где уже в должности командира всей советской авиагруппы воюет против японских захватчиков. 8 марта 1938 года награжден орденом Красного Знамени, а в апреле назначен командующим авиацией Приморской группы Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. За успешное руководство действиями ВВС в боях у озера Хасан в 1938 году награжден вторым орденом Красного Знамени. В том же году Рычагов принят в партию решением ЦК ВКП(б) без прохождения кандидатского стажа. Во время финской войны командует ВВС 9-й армии - четвертая война и третий орден Красного Знамени. С июня 1940-го - заместитель, а с августа 1940 года - главком ВВС РККА.
26 июня 1941 года арестован А. П. Ионов, 1894 года рождения, член ВКП(б) с 1938 года, генерал-майор авиации, командующий ВВС Северо-Западного фронта (Прибалтийский ОВО).
27 июня 1941 года арестован П. С. Володин, 1900 года рождения, генерал-майор авиации. Первый раз Володина (на тот момент - начальника штаба ВВС 1-й Краснознаменной армии) арестовали в 1938 году, затем в рамках «бериевской оттепели» выпустили на волю в 1939-м. С 11 апреля 1941 года и по день ареста - начальник штаба ВВС РККА.
В тот же день, 27 июня 1941 года, был арестован И. И. Проскуров, 1907 года рождения, член ВКП(б) с 1927 года, генерал-лейтенант авиации. Послужной список генерала Проскурова был необычен даже по меркам того невероятного времени. В 1931 году с последнего курса Харьковского института электрификации Проскуров призван в РККА, где окончил летную школу и стал командиром экипажа тяжелого бомбардировщика. Затем Проскуров служит летчиком-инструктором элитной Военно-воздушной академии им. Жуковского, командиром бомбардировочной эскадрильи. В числе первых Проскуров прибыл в Испанию, где за штурвалом СБ воюет с франкистами. В 1937 году ему присвоено звание Героя Советского Союза. После Испании - командующий авиационной армией особого назначения Дальневосточного фронта. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени. 14 апреля 1939 года военный летчик и авиационный командир становится начальником Разведывательного управления и - по занимаемой должности - заместителем наркома обороны. 27 июля 1941 года (ровно за 11 месяцев до ареста) Проскуров снова возвращается в авиацию, командует ВВС Дальневосточного фронта, а позднее назначается помощником главкома ВВС по авиации дальнего действия.
В тот же день, 27 июня 1941 года, арестован Е. С. Птухин, 1902 года рождения, член ВКП(б) с 1918 года, генерал-лейтенант авиации, командующий ВВС Юго-Западного фронта (Киевского ОВО). Военную авиашколу он окончил в 1929 году, летчик-истребитель, командир истребительной авиабригады.
В Испании - советник республиканских ВВС, после возвращения в Советский Союз в 1938 году назначается командующим ВВС Ленинградского ВО. Во время финской войны - командующий ВВС основного, Северо-Западного фронта. Герой Советского Союза, награжден двумя орденами Ленина, орденом Красного Знамени и орденом Красной Звезды. В январе 1941 года Птухин назначен начальником Главного управления ПВО РККА, а затем -командующим ВВС Киевского особого военного округа.
28 июня 1941 года арестован Ф. К. Арженухин, 1902 года рождения, член ВКП(б) с 1922 года, генерал-лейтенант авиации. В 1927 году окончил Борисоглебскую школу военных летчиков, в 1931-м - Курсы усовершенствования начсостава при Военно-воздушной академии. Командир авиаэскадрильи, старший инспектор по летной службе инспекции ВВС, начальник штаба 4-го бомбардировочного авиакорпуса. Помощник военного атташе в Испании, в 1938-1940 годах - начальник штаба ВВС РККА, затем -начальник Военной академии командного и штурманского состава ВВС. Награжден орденом Ленина, орденом Красного Знамени.
8 июля 1941 года арестован А. И. Таюрский, 1900 года рождения, член ВКП(б) с 1926 года, генерал-майор авиации. Заместитель командующего ВВС Западного фронта (Западного ОВО), после гибели командующего ВВС фронта вступил в исполнение его обязанностей.
12 июля 1941 года арестован Н. А. Ласкин, 1894 года рождения, беспартийный, генерал-майор авиации, начальник штаба ВВС Юго-Западного фронта.
На первый (и поспешный) взгляд аресты, произведенные после 22 июня, могли быть связаны с расследованием причин и поиском виновных в разгроме советской авиации, однако в упомянутой выше «обвинительной справке» Берии от 29 января 1942 года события войны даже не упомянуты! Командиры ВВС западных округов (Ионов, Птухин, Таюрский, Ласкин) - в точности как и авиационные генералы, арестованные до 22 июня, - «уличаются показаниями» расстрелянных в 1937-1938 годах Белова, Урицкого, Бергольца, Уборевича. Им вменяются в вину «участие в правотроцкистском заговоре» и даже «шпионаж» в пользу почти уже несуществующей Франции. Завербовались они в шпионы кто в 1938-м, а кто (Птухин) так и в 1935 году...
К слову сказать, судьба командующего ВВС Киевского особого военного округа Птухина была, видимо, решена еще ДО немецкого вторжения. Маршал авиации А. А. Новиков (в ту пору - командующий ВВС Ленинградского военного округа) пишет в своих мемуарах:
«.20 июня меня неожиданно по приказу наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко вызвали в Москву. В субботу я вернулся в Ленинград и тотчас позвонил в наркомат. Генерал Злобин, состоявший при наркоме для особых поручений, сообщил, что меня переводят в г. Киев. Естественно, я сразу подумал о генерале Е. С. Птухине и осведомился, куда переводят его. Вопрос мой остался без ответа. Злобин как-то замялся и после недолгой паузы ответил, что вопрос о Птухине еще не решен, а мне надлежит быть у маршала в 9 часов утра 23 июня, и повесил трубку.»
Очень много неясного и в обстоятельствах гибели командующего ВВС Западного фронта генерал-майора И. И. Копца. По общепринятой версии Копец застрелился в своем служебном кабинете вечером 22 июня 1941 года. Имеющиеся и изученные мной документы штаба ВВС Западного фронта молчаливо свидетельствуют о том, что командующий ВВС фронта действительно сменился: утром 22 июня документы подписывает Копец, а в ночь с 22 на 23 июня - уже другие, быстро сменяющие друг друга лица. Однако никакого документа о том, что новый командующий вступил в исполнение обязанностей, нет, равно как нет и малейших упоминаний о том, куда же делся прежний. Все это очень странно: по известным уставным нормам даже уход командира в очередной отпуск и назначение временно исполняющего обязанности оформляется письменным приказом.
В традиционную версию (самоубийство, вызванное психологическим срывом от разгрома авиации фронта) не вписывается самое в таком вопросе главное -свойства личности погибшего. Герой Советского Союза, кавалер ордена Ленина и ордена Красного Знамени, участник двух войн (испанской и финской), 34-летний генерал Иван Копец не был «бывшим летчиком-истребителем». До последнего дня он оставался летающим летчиком. Маршал Скрипко в своих мемуарах с некоторым даже неодобрением отмечает, что командующий авиацией округа большую часть времени проводил на аэродромах, на которые он не приезжал на ЗИСе, а прилетал на истребителе И-16. Да и звание Героя Советского Союза командир эскадрильи И. И. Копец получил не в подарок «к юбилею», а за личное мужество, проявленное в небе Мадрида.
Для человека с такой биографией и таким характером гораздо естественнее было бы свести счеты с жизнью - если бы такое намерение на самом деле возникло - в воздухе, в кабине боевого самолета, прихватив с собой нескольких врагов. Самолет-истребитель в личном распоряжении командующего ВВС был. Немецких самолетов в небе над Белоруссией было предостаточно, они сами прилетали к Минску. Все становится на свои места, если предположить, что во второй половине дня 22 июня 1941 года за командующим авиации фронта приехали. Приехали люди с «горячими сердцами», «друзья народа». Вот в таком случае единственным способом уклониться от «следствия» и неправого суда оставалась одна только пуля в висок.
Читать бесплатно другие книги:
