После хорошей войны Солонин Марк

25 июня. Провокация, на которую поддались?

25 июня 1941 года советская авиация нанесла массированный бомбовый удар по городам, портам, железнодорожным станциям и аэродромам Финляндии. Вечером того же дня финский парламент принял решение считать страну находящейся в состоянии войны против СССР.

К этим простым и не вызывающим сомнения фактам можно добавить еще несколько, не менее достоверных.

22 июня 1941 года в 7:15 за подписями Тимошенко, Жукова и Маленкова вышла известная Директива № 2 («В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз приказываю...»). Заканчивалась Директива словами: «На территорию Финляндии до особых указаний налетов не делать». В 10:45 аналогичные указания («границу с Финляндией не переходить и не перелетать») даны в Директиве командования Северного фронта (развернут на базе Ленинградского ВО).

23 июня запрет на открытие военных действий против Финляндии был еще раз подтвержден. В документах командования Северного флота это отразилось так: «Народный Комиссар ВМФ дал директиву Военному совету Северного флота по приказанию Ставки Главного командования впредь до особого распоряжения против Финляндии никаких боевых действий не производить».

Вечером 24 июня за подписью наркома обороны СССР маршала Тимошенко вышла Директива Ставки Главного командования, в которой было сказано: «В целях предупреждения и срыва авиационного удара на Ленинград, намеченного немецким командованием в Финляндии, приказываю Военному совету Северного фронта с 25.06.1941 г. начать боевые действия нашей авиации и непрерывными налетами днем и ночью разгромить авиацию противника.»

В опубликованной 26 июня сводке Совинформбюро за 25 июня факт бомбардировки Финляндии был признан: «Наша авиация нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам немцев в Финляндии, а также бомбардировала Мемель, корабли противника севернее Либавы и нефтегородок порта Констанца». Как видим, специально подчеркивать это событие не стали, его лишь упомянули в сложном предложении наряду с другими.

Вероятно, в ночь с 26 на 27 июня была выпущена Директива Военного совета Северного фронта. Номера и даты на документе нет. Подписи начальника штаба нет. О времени составления документа можно судить лишь по тому, что приказы соединений фронта, дублирующие Директиву, появляются с 2 до 7 часов утра 27 июня. Содержание еще более странное: «До открытия боевых действий сухопутными частями противника огня не открывать. Только с открытием им первым артиллерийского огня или при его внезапной танковой атаке обрушиться всей мощью нашей артиллерии на танки, на разведанные огневые позиции артиллерии противника и районы сосредоточения его танков и пехоты, а огнем минометов по исходному положению пехоты».

Не говоря уже о том, что заслуживающих упоминания танковых частей в составе финской армии не было вовсе, удивляет сама логика Директивы: инициативу активных действий приказано добровольно уступить противнику. Почему? Зачем? Два дня назад, 25 июня, советская авиация наносит «упреждающий удар» - внезапно и вероломно, без объявления войны, без официального расторжения Московского мирного договора, без отзыва послов, невзирая на очевидные политико-правовые последствия таких действий. А вот после того как Финляндия объявила войну Советскому Союзу, приказано первыми огня не открывать и терпеливо дожидаться «внезапной танковой атаки»...

К перечню бесспорных фактов следует добавить еще несколько событий, которые НЕ произошли. Болгария, Венгрия и Словакия были союзниками гитлеровской Германии, они официально присоединились к Тройственному пакту («ось» Берлин - Рим - Токио), они предоставили свою территорию для размещения и/или прохода германских войск - и тем не менее никаких боевых действий против этих государств советские войска не открывали ни в первые дни, ни в первые месяцы войны.

Фашистская Италия, явный и старейший союзник Гитлера, даже объявила войну Советскому Союзу, причем сделала это уже в полдень 22 июня. Таким образом, у советского руководства появились непререкаемые юридические основания для военных действий против Италии («сами напросились»), а тактико-технические характеристики советских дальних бомбардировщиков (ДБ-3ф, Ер-2, ТБ-7) теоретически позволяли нанести удар по любой точке промышленного севера Италии (Милан, Турин, Флоренция). Однако столь дикая идея никогда даже не обсуждалась. В обстановке начавшейся (да еще и как начавшейся!) войны с Германией очевидным приоритетом для Москвы было сохранение «худого мира» со всеми потенциальными противниками. В частности, тот факт, что войну с Японией удалось предотвратить, всегда и оправданно считался важнейшим успехом советской дипломатии.

Но, быть может, угроза «авиационного удара на Ленинград, намеченного немецким командованием в Финляндии» была столь велика, что для ее предотвращения пришлось отбросить все доводы благоразумия?

Сегодня ответ на этот вопрос может быть дан с исчерпывающей точностью. Удар никто не планировал. Крайне малочисленные (для фронта, растянувшегося от Риги до Одессы) силы люфтваффе занимались своим прямым делом -поддержкой наступления сухопутных войск. Немецкая авиация в южных и центральных районах Финляндии (то есть там, откуда самолеты могли долететь до Ленинграда) была представлена одним-единственным звеном разведчиков (два «Дорнье» Do-215 и один «Хейнкель» He-111). Было, правда, еще одно разведывательное звено в составе трех «Дорнье» на севере Финляндии (аэродром Рованиеми, 780 км от Ленинграда), но нанести бомбовый удар по Ленинграду они могли лишь в самоубийственном полете в один конец.

Что же касается бомбардировочной авиации самой Финляндии, то на ее вооружении было аж 27 самолетов, включая три советских СБ (трофеи Зимней войны) и четыре переоборудованных в бомбардировщики транспортных «Дуглас» DC-3. Итого для «авиационного удара на Ленинград» противник мог использовать максимум 30 бомбардировщиков. Оставляя за скобками тот факт, что финская авиация не бомбила Ленинград даже тогда, когда линия фронта проходила в пяти минутах полета от Дворцовой площади, следует признать, что такая «воздушная армада» создавала, конечно же, некоторую угрозу. Однако и Ленинграду было чем отбиваться.

К началу войны развернутый в районе Ленинграда 2-й корпус ПВО имел на вооружении порядка 600 орудий калибра 85 мм, 246 орудий калибра 76 мм, 60 орудий малого калибра, 230 зенитных пулеметов. А также 263 наблюдательных поста, 23 поста наведения истребительной авиации, 483 прожекторные станции, восемь радиолокационных станций РУС-1 и 297 аэростатов заграждения. Это была крупнейшая в мире группировка зенитной артиллерии (поспорить с которой могла лишь ПВО Москвы), созданная с расчетом на отражение массированных налетов объединенных ВВС нескольких «империалистических держав». Для сравнения отметим, что Лондон в ходе знаменитой «битвы за Англию» (сентябрь - октябрь 1940 года) защищали 452 зенитных орудия всех калибров, а «нефтяное сердце» фашистской коалиции, район румынского Плоешти, прикрывало всего 30 зенитных батарей (то есть порядка 120 орудий).

Но зенитные орудия - это последний рубеж обороны, им предстояло вступить в бой лишь в том случае, если свою задачу не сможет выполнить первый и главный «рубеж», то есть истребительная авиация. Только в составе девяти истребительных авиаполков ВВС Ленинградского ВО (не считая 158-го ИАП и 155-го ИАП, дислоцированных значительно южнее Ленинграда, и не считая формирующиеся новые авиаполки) числились 472 летчика-истребителя. Самолетов же было значительно больше. Точное число указать практически невозможно, так как в ВВС ЛенВО шла интенсивная замена самолетного парка и в некоторых истребительных полках самолетов было вдвое больше, чем летчиков. Ориентировочно количество боеготовых самолетов можно оценить в 620-650 единиц, в том числе не менее 160 новейших истребителей МиГ-3.

И это еще не все. В непосредственной близости от Ленинграда базировались главные силы ВВС краснознаменного Балтфлота, в том числе 61-я истребительная бригада (штаб бригады - Новый Петергоф). Всего на вооружении трех истребительных полков и семи отдельных эскадрилий ВВС КБФ числилось 350 самолетов-истребителей, из которых порядка 300 находилось в боеспособном состоянии (в том числе 32 МиГ-3 и восемь Як-1). Не претендуя на абсолютную точность, можно сказать, что каждому бомбардировщику финских ВВС советское командование могло противопоставить порядка 25-30 истребителей.

Вопиющее несоответствие между масштабом реальной угрозы и «упреждающими действиями» советского руководства столь велико, что невольно возникает вопрос: а была ли в действительности Директива наркома обороны СССР от 24 июня? И на этот вопрос сегодня можно дать точный ответ. Директива была. В архиве Генштаба сохранился ее рукописный оригинал.

С собственноручной подписью маршала Тимошенко. Перечитаем внимательно констатирующую часть Директивы:

«1. Из достоверных источников установлено, что германские войска сосредоточиваются на территории Финляндии, имея цель нанести удар на Ленинград и захватить район Мурманска и Кандалакшу. К настоящему времени сосредоточено до четырех пехотных дивизий в районе Рованиеми, Кемиярви и группа неустановленной численности в районах Котка и севернее полуострова Ханко.

Немецкая авиация также систематически прибывает на территорию Финляндии, откуда производит налеты на нашу территорию. По имеющимся данным, немецкое командование намеревается в ближайшее время нанести удар авиацией по Ленинграду. Это обстоятельство приобретает решающее значение.

2. В целях предупреждения и срыва авиационного удара на Ленинград, намеченного немецким командованием в Финляндии, приказываю...»

Текст этот был рассекречен и опубликован еще в 1996 году. Огромная ценность обнаруженного оригинала в том, что на нем остались отметки о времени передачи директивы в шифровальный отдел Генштаба: 22 часа 25 минут. Отправлена адресатам в 22.40. Эти цифры потрясающе смотрятся рядом с последней фразой директивы: «Копии отданных распоряжений донести мне к 24.00 24.6.41 г.». То есть решение принималось в крайней спешке. Ситуация была оценена как чрезвычайная. От подчиненных требовали невозможного, видимо, надеясь на то, что они успеют сделать хоть что-нибудь.

При этом имеющиеся данные о переброске немецкой авиации в Финляндию никак не конкретизированы, хотя и обозначены как «обстоятельство решающего значения». Реальная группировка немецких войск в заполярной Финляндии определена почти точно, в то время как немецкие войска в южной Финляндии (в действительности несуществующие) описаны словами «группа неустановленной численности». И уж совсем непонятно - как из района «Котка и севернее полуострова Ханко», то есть с северного берега Финского залива, можно начать наступление на Ленинград; разве что дождаться суровой зимы, переправиться по льду на южный берег залива к Таллину и оттуда двинуться на восток.

«Секретным телефоном из Берлина...» Теперь историкам остается только найти ответ на последний и самый важный вопрос: кто эти «достоверные источники», через которые вечером 24 июня дезинформация была доведена до Хозяина? Документы спецслужб по-прежнему недоступны. Даже через 72 года после обсуждаемых событий, то есть в ситуации, когда все упомянутые в них агенты и резиденты давно уже ушли из жизни. Тем не менее крохи полезной информации можно извлечь и из хрестоматийно-известного журнала посещений кабинета Сталина.

Нарком Тимошенко, председатель Комитета обороны (не путать с ГКО!) Ворошилов и начальник Оперативного управления Генштаба Ватутин (начальник Генштаба Жуков был командирован на Юго-Западный фронт) вошли в кабинет Сталина в 17.30. В кабинете Хозяина вместе с ним были Молотов и Берия - люди из самого близкого круга, в те дни практически дневавшие и ночевавшие в сталинском кабинете. А вот в 20.00 в кабинет вошел человек, который был там крайне редким гостем: генерал-лейтенант Филипп Голиков, начальник Разведывательного управления Генштаба.

В выстроенной Сталиным системе субординации начальник Разведупра был явно на вторых ролях. Так, за весь май и весь июнь (до 24-го числа) товарищ Голиков ни разу не был вызван в кабинет Сталина. В апреле 41-го он там появляется лишь один раз (11 апреля), да и то на 30 минут. В марте он там не был ни разу... Так что сам факт появления начальника РУ в кабинете Сталина может служить достаточным основанием для версии о том, что вечером 24 июня там обсуждалась разведывательная информация чрезвычайного характера. При этом нет никаких оснований утверждать, что именно Голиков доложил Хозяину дезинформацию о сосредоточении немецкой авиации в южной Финляндии. «Достоверным источником» мог быть и товарищ Берия, и какие-то неизвестные пока науке личные агенты Сталина, начальника Разведупра могли экстренно вызвать лишь для того, чтобы услышать его оценку поступивших сведений.

Из кабинета Сталина генерал-лейтенант Голиков вышел в 21.20 и вечером того же дня он подписывает очередную Разведсводку № 3/660739, обозначенную как «на 22.00 24 июня» (при этом фактически документ мог быть составлен и подписан на несколько часов позднее). Именно в ней появляется - в первый, единственный и последний раз - информация о готовящейся бомбардировке Ленинграда: «По полученным сведениям, Берлин секретным телефоном передавал в Финляндию следующие указания: 24 или утром 25 июня на фронт в Финляндию прибывает дополнительно 25 тыс. немецких солдат и лучшие авиаподразделения с целью перейти в наступление на Ленинград со стороны Финляндии, в случае неуспеха подвергнуть полному разрушению военные объекты: заводы и вокзалы».

Внимательное чтение других Разведсводок РУ ГШ показывает, что в большинстве случаев там используются вполне конкретные выражения: «По данным фронтовой разведки. агентурной разведкой установлено. в ходе боевых действий выявлены.» Информация, полученная от «смежников», так прямо и называется : «По данным НКГБ». Использованная в Разведсводке от 22.00 24 июня размытая формулировка («по полученным сведениям») свидетельствует, на мой взгляд, о том, что вовсе не агентура Разведупра послужила источником дезинформации. Голиков эти «сведения из секретного телефона» всего лишь получил в кабинете Сталина, а затем послушно включил в подписанную им Разведсводку.

Строго говоря, можно назвать еще одного потенциального поставщика дезинформации - 24 июня в кабинете Сталина появился (с 16.45 до 17.00) нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов. Однако и очень короткое время его визита - всего лишь 15 минут, и известные ныне документы Главного морского штаба не дают оснований для предположения о том, что «деза» пришла от военных моряков.

Разведсводки Первого управления ВМФ за 23-27 июня (№ 649-658) в целом вполне адекватно описывают ситуацию «по Северному и Балтийскому театру». Что примечательно, происхождение информации всегда четко фиксируется («по данным радиоперехвата, по данным агентурной разведки, по наблюдениям постов...»). Разведка фиксирует (весьма точно) базирование немецкой авиации в Норвегии и непрерывную переброску авиачастей на аэродромы северной Норвегии. Честно и точно (без преувеличения масштаба и собственных успехов) описаны два налета самолетов люфтваффе на Кронштадт, в ходе которых немцы провели минирование бухты военно-морской базы. Что важно - фактически после этих налетов немецкие самолеты, базировавшиеся на аэродроме Проверен (Восточная Пруссия), совершили посадку для дозаправки на финском аэродроме Утти, но именно этот факт в Разведсводках ВМФ не отмечен.

В вечерней сводке за 23 июня со ссылкой на агентурные источники отмечено прибытие в финские порты Ботнического залива «60 немецких транспортов с войсками и вооружением». Все верно - это прибыла 169-я пехотная дивизия вермахта, которая затем маршем выдвинулась в район заполярного Кемиярви для наступления на Кандалакшу. Разведсводка № 653 на 19.00 24 июня фиксирует, правда, весьма неточно, первое появление немецких самолетов на заполярном финском аэродроме Луостари (сначала эти самолеты определены как бомбардировщики неуказанной численности, в утренней сводке от 27 июня они превращаются в «8-10 бомбардировщиков и 6-8 истребителей»; фактически накануне наступления на Мурманск туда была перебазирована одна эскадрилья истребителей в составе 10 «Мессершмиттов»). Про базирование хоть каких-то немецких авиачастей в южных и центральных районах Финляндии нет ни слова. Не упоминаются они и в оперативных сводках Главного морского штаба за 22-26 июня.

Теперь постараемся ввести все вышеизложенное в общий контекст военно-политической ситуации 1941 года.

Вооруженная агрессия Советского Союза против Финляндии, начавшаяся 30 ноября 1939 года, неожиданно закончилась подписанием Московского мирного договора 12 марта 1940 года. Причина, по которой Сталин помиловал Финляндию (финская армия к началу марта истекала последними каплями крови), скорее всего связана с действиями англо-французского блока: слишком близкой стала опасность превращения «странной войны» на Западе во вполне реальную войну объединенных сил Европы против СССР. Впрочем, и в таких условиях товарищ Сталин сумел навязать Финляндии «мирный договор», в соответствии с которым от Финляндии были отторгнуты обширные территории (37 тыс. кв. км, что примерно в пять раз больше того, что было захвачено силой оружия в ходе Зимней войны) и 400 тысяч финских граждан (более 10 процентов населения) вынуждены были покинуть свои дома.

При всем при этом в Кремле заключенный с Финляндией договор воспринимали как временную, вынужденную и досадную остановку на пути к полной аннексии Финляндии. После же того, как в мае - июне 1940 года Франция была разгромлена, а Англия оказалась фактически блокирована на своих островах, «прессовать» Финляндию начали по полной программе. Ультимативные требования отставки министров финского правительства и вмешательство в выборы президента, требования «вернуть» Советскому Союзу подвижной состав финских железных дорог и прекратить строительство оборонительных сооружений на новой границе, систематическое нарушение воздушных границ (за первую половину 1941 года финская пограничная охрана зарегистрировала 85 пролетов советских самолетов), управляемое из Москвы «Общество мира и дружбы с СССР», организовавшее кровавые уличные беспорядки с десятками убитых и раненых...

В январе 1941 года Москва ультимативно потребовала передачи главного богатства Финляндии - никелевых рудников Петсамо - совместному предприятию, в котором 50 процентов акций принадлежало бы советской стороне. Финляндия отказалась, после чего СССР в одностороннем порядке денонсировал торговое соглашение и прекратил поставки товаров, в том числе зерна, что поставило Финляндию на грань реального голода. 18 января Москва отозвала своего посла из Хельсинки, что на дипломатическом языке означает предпоследний шаг перед началом войны. По крайней мере, именно так оценивал ситуацию тогдашний посол (в будущем - президент страны и большой друг СССР) Паасикиви: «Советский Союз не преминет использовать против нас силу, если проблема не будет решена».

Начиная по меньшей мере с августа 1940 года Генеральный штаб РККА разрабатывал оперативные планы, в которых однозначно и прямо ставилась задача полной оккупации всей территории Финляндии (включая столицу государства - Хельсинки), полного разгрома и уничтожения финской армии. Что примечательно - в тексте этих «Соображений» и «Директив» не нашлось места даже для формальных оговорок о том, что планы вторжения разрабатываются на случай нарушения Финляндией условий мирного договора или же появления на территории Финляндии немецких войск.

И поэтому нам вовсе не обязательно искать и изучать какие-то «секретные файлы» для того, чтобы понять, каким было отношение народа и правительства Финляндии к начавшейся войне между Германией и СССР. В адрес «великого соседа» прозвучали тысячи проклятий и пожеланий скорейшего разгрома.

Однако эмоции эмоциями, а вопрос о реальном вступлении Финляндии в войну был гораздо серьезнее.

Никакого публичного, открытого договора между Финляндией и Германией не было. Финляндия не присоединилась к Тройственному пакту и не вела (в отличие от СССР) переговоров о таком присоединении. С другой стороны, не подлежит сомнению факт секретных военных переговоров, в результате которых было достигнуто соглашение на пропуск четырех немецких дивизий через финское Заполярье к советской границе и участие одной финской пехотной дивизии в совместном с немцами наступлении на Кандалакшу. Кроме того, Финляндия предоставила свои аэродромы для базирования германских самолетов-разведчиков, а возможно, и сама участвовала в разведывательных операциях над и на территории СССР.

Таким образом, по состоянию на 24 июня 1941 года сложилась ситуация, которая по большому счету не устраивала ни германское, ни финское руководство. В Берлине считали, что от Финляндии они получили слишком мало, командованию вермахта нужно было не ритуальное участие одной финской дивизии в операции на удаленном и малозначимом театре, а полномасштабное наступление финской армии на Ленинград. Узкий круг финских руководителей, которые за спиной народа и парламента вели тайные переговоры с нацистами и договорились до участия финской армии в войне на стороне Гитлера (и в данном случае уже не важно - одна дивизия, десять дивизий или один батальон), не мог не понимать, что они зашли слишком далеко. Гораздо дальше, чем возможно и допустимо в демократической стране, каковой была предвоенная Финляндия.

20 июня президент страны Ристо Рюти встречался с депутатами социал-демократической фракции (85 мест в парламенте из 200) и заверил их, что финские войска не будут использованы для нападения на Советский Союз. Накануне этой встречи, 19 июня, лидер социал-демократов, один из влиятельнейших политиков страны Вяйне Таннер (министр иностранных дел во время Зимней войны) на совещании руководителей профсоюзов заявил: «Наши войска будут использованы лишь для обороны страны, но не для наступательных действий». И вот после этого становится известным факт появления многотысячной группировки немецких войск на севере Финляндии.

Заседание финского парламента было назначено на 25 июня заранее, вне всякой связи с советскими бомбардировками. На этом заседании правительству предстояло дать объяснения, и ожидавшийся жесткий разбор полетов вполне мог закончиться отставкой кабинета. В такой ситуации бомбардировка финских городов советской авиацией стала ошеломляющим подарком для сторонников «жесткого курса». Подарок был столь ценным и столь своевременным, что неизбежно возникает вопрос: а была ли эта случайность случайной? Другими словами, где - в Берлине или в Хельсинки находился тот пресловутый «секретный телефон», из которого в кабинет Сталина поступила дезинформация о перебазировании в южную Финляндию «лучших частей люфтваффе» и запланированной немцами бомбардировке Ленинграда?

И в заключение несколько слов о реальных результатах «сокрушительных ударов по аэродромам немцев в Финляндии». Бомбардировочные части ВВС Северного фронта, имевшие на вооружении не менее 280 исправных самолетов и более 400 боеготовых экипажей, выполнили 25 июня 1941 года порядка 130 самолето-вылетов. По аэродромам, на которых фактически базировались финские истребители, отбомбились (или хотя бы пытались это сделать) не более 30 самолетов. Ни один самолет противника не был уничтожен ни на земле, ни в воздухе. К аэродромам базирования финских бомбардировщиков и звена немецких дальних разведчиков (Сиикакангас и Луонетъярви) не было произведено ни одного вылета.

Прикрытия бомбардировщиков истребителями не было вовсе. В результате 19 бомбардировщиков сбито финскими истребителями. Один СБ был сбит при возвращении советскими истребителями, еще один бомбардировщик безвозвратно потерян при столкновении двух самолетов в воздухе. 26 июня бомбардировочные части ВВС Северного фронта ограничились одиночными разведывательными полетами над финской территорией, и на этом «первая многодневная операция советской авиации» для них фактически завершилась.

Более активно и результативно действовали ВВС Балтфлота. Правда, действия эти даже формально ничего общего с уничтожением немецкой авиации на финских аэродромах не имели. Бомбардировщики морской авиации нанесли достаточно мощные и организованные (даже с истребительным прикрытием!) удары по военно-морским базам и кораблям в портах Финского залива (Турку, Сало, Хельсинки, Котка). В течение 25 и 26 июня было выполнено порядка 140 вылетов бомбардировщиков, 27 и 28 июня налеты на порт Турку продолжились (хоть и с меньшим размахом). В результате приморская часть города была практически полностью разрушена, повреждены портовые сооружения и промышленные предприятия. На аэродроме у города Турку был уничтожен один финский бомбардировщик (по странной иронии судьбы им оказался трофейный советский СБ), несколько финских истребителей получили повреждения в воздушных боях. Безвозвратные потери ВВС Балтфлота за время операции составили три самолета.

Третья война

Сталин не хотел войны с Финляндией. Все, что мы сегодня знаем о Сталине, позволяет утверждать, что он не любил войну, и то, что можно было взять обманом, хитростью или угрозами, забирал мирным путем.

Нет оснований сомневаться в том, что Сталин согласился бы осуществить аннексию Финляндии тем же способом, каким были аннексированы и включены в состав СССР Эстония, Латвия и Литва. Но финны уперлись, и Советский Союз вынужден был - выражаясь языком газеты «Правда» ноября 1939 года -«обуздать ничтожную блоху, которая прыгает и кривляется у наших границ».

Вооруженное противостояние СССР и Финляндии продолжалось без малого восемь лет - с 30 ноября 1939-го до 29 августа 1947-го (в тот день Верховный Совет СССР ратифицировал мирный договор между двумя странами) - и унесло жизни более 280 тысяч человек. При этом, правда, активные боевые действия велись на протяжении «всего лишь» 10 месяцев, и они отчетливо распадаются на три разделенные многолетними перерывами кампании. Выражаясь более привычным языком - три войны.

Первая (она же Зимняя) война планировалась как военно-политическая акция -с ударением на втором слове. 26 ноября 1939 года (за четыре дня до вторжения) была организована инсценировка обстрела финской артиллерией советского приграничного поселка Майнила, на второй день войны появилось «народное правительство демократической Финляндии» (возглавил его секретарь исполкома Коминтерна, безвылазно живущий с 1918 года в Москве тов. Куусинен), с каковым «правительством» был в тот же день заключен договор. На пятый день войны (4 декабря) тов. Молотов заявил, что «Советское правительство не признает так называемое финляндское правительство, уже покинувшее г. Хельсинки и направившееся в неизвестном направлении. Советское правительство признает только Народное правительство Финляндской демократической республики, с которым заключило Договор о взаимопомощи и дружбе».

В этой схеме действия Красной Армии («наши войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии») должны были лишь подчеркнуть неотвратимость предложенной дружбы, листовки с обращением «народного правительства» сыпались с неба на финские города буквально вместе с бомбами... Дальнейшее известно и подробно описано в научно-исторической литературе. 127 тысяч убитых и навсегда пропавших без вести красноармейцев, 232 тысячи раненых, обмороженных и заболевших. Такой ценой за три месяца удалось на Карельском перешейке продвинуться на 9-40 километров, до Выборга и реки Вуоксы; в Приладожской Карелии успехи были и того меньше -продвижение на 30-50 километров от границы с последующим окружением и разгромом нескольких дивизий РККА.

Зимняя война закончилась 12 марта 1940 года подписанием Московского мирного договора. Финляндия сохранила свою государственную независимость, но потеряла при этом 37 тысяч квадратных километров территории (примерно в пять раз больше того, что смогла захватить силой оружия Красная Армия), и 400 тысяч финских граждан (более 10 процентов населения страны) вынуждены были покинуть свои дома. Почему в Хельсинки согласились с такими условиями - понятно: мышонок не мог драться с котом бесконечно долго. Причины, по которым Сталин помиловал тогда Финляндию, навсегда останутся предметом дискуссии. Наиболее убедительной представляется версия, в соответствии с которой Сталин был крайне встревожен информацией о том, что в помощь финнам готовится высадка в Скандинавии англо-французских войск; это создавало угрозу превращения «странной войны» на Западе во вполне реальную войну объединенных сил Европы против СССР.

Как бы то ни было, для Сталина подписанный 12 марта 1940 года мирный договор стал временной, вынужденной и досадной остановкой на пути к полной аннексии Финляндии. После того как в мае - июне 1940 года Франция была разгромлена, а Англия оказалась фактически блокирована на своих островах, «прессовать» Финляндию начали по полной программе. Грубое вмешательство в выборы президента, требования «вернуть» Советскому Союзу подвижной состав финских железных дорог и прекратить строительство оборонительных сооружений на новой границе, систематическое нарушение воздушных границ, кровавые уличные беспорядки с десятками убитых и раненых, организованные управляемым из Москвы «Обществом мира и дружбы с СССР», ультимативное требование передать Советскому Союзу 50 процентов акций никелевых рудников Петсамо, односторонняя денонсация торгового соглашения, прекращение поставок зерна...

Действия на «финском направлении» в 1940-1941 годах стали одним из самых крупных провалов во внешней политике СССР. Сталин мял, давил, насиловал Финляндию - но до конца так и не убил. В результате в 150 километрах от Ленинграда оказалось государство, в отчаянной попытке спасти свое существование готовое ухватиться за любую помощь, за любого потенциального союзника. В реальной ситуации мировой войны таким союзником для социал-демократической Финляндии стала фашистская Германия. Финальным аккордом безумной политики стали массированные бомбардировки Финляндии, осуществленные советской авиацией 25-26 июня 1941 года. Теперь у финского руководства появился не только глубокий стратегический интерес, но и безупречный формальный повод для вступления в войну против СССР.

К началу 2-й советско-финской войны сухопутная армия Финляндии значительно выросла и насчитывала в своем составе 16 пехотных дивизий, две егерские и одну бронекавалерийскую бригады. Для страны с населением 3,7 миллиона человек - это то же самое, что 920 дивизий в Красной Армии. Такой колоссальной мобилизационной нагрузки не было ни в одной стране -участнице 2-й МВ. У финского «чуда» есть два объяснения. Во-первых, финские пехотные дивизии были скорее народным ополчением - плохо обученным и еще хуже вооруженным, - нежели кадровыми соединениями профессиональной армии. Во-вторых, выдержать бремя содержания армии в 17 «расчетных дивизий» Финляндия могла лишь в течение самого непродолжительного времени. Не будет преувеличением сказать, что финской армии предстояло или по бедить в «молниеносной войне», или погибнуть вместе со всей страной.

Боевые действия 2-й советско-финской войны развертывались в три этапа: наступление в Приладожской Карелии (июль), наступление на Карельском перешейке (август), возобновление наступления в Карелии, выход к реке Свирь и Онежскому озеру (сентябрь - октябрь). «Противник имел ярко выраженный наступательный порыв» - такой вывод зафиксирован в подписанной 15 декабря 1941 года «Справке по учету опыта боев Отечественной войны на фронте 23-й армии». Составители документа непредвзято отмечают, что «насыщенность артиллерией финской армии по сравнению с Красной Армией значительно ниже. характерной чертой является отсутствие массированного применения артиллерии даже на участках прорыва нашей обороны.». По поводу действий собственных войск сказано следующее: «У неопытных и малообстрелянных частей иногда начатый отход превращался в беспорядочное бегство, части и подразделения рассеивались, управление ими со стороны командиров терялось. Многие наши части и подразделения оставляли (а часто и просто бросали) материальную часть (пулеметы, минометы). Очень часто оставлялись противнику орудия, потому что пехота, которая была придана артиллерии, бросала ее.»

В итоге на Карельском перешейке (к северу от Ленинграда) фронт застыл примерно по линии советско-финской границы 1939 года. В Карелии финская армия продвинулась гораздо дальше «старой границы», перенеся линию фронта на рубеж естественных водных преград (Сегозеро, Беломоро-Балтийский канал, западный берег Онежского озера, река Свирь). Теперь вместо прежней извилистой линии границы, не имеющей ни одного серьезного естественного рубежа, финнам предстояло оборонять лишь короткий участок по реке Свирь (севернее, в безлюдной и бездорожной Прионежской Карелии никакой противник не смог бы развернуть значительные силы).

6 декабря 1941 года боевые действия были повсеместно прекращены. В тот же день финский парламент принял постановление о воссоединении освобожденных территорий с Финляндией, территории вне границ 1939 года получили статус военной оккупированной зоны. Разгромить кадровые соединения Ленинградского ВО (элита советских Вооруженных Сил) финнам удалось, но лишь ценой огромных потерь: 26 тысяч человек убиты, 1 тысяча пропала без вести (оказались в плену), более 80 тысяч вышли из строя по причине ранения или болезни. Таким образом, общие потери в полтора раза превысили потери Зимней войны и составили порядка 40 процентов от исходной численности боевых частей финской армии.

Что касается потерь Красной Армии, то единственной достоверной цифрой является численность пленных, учтенных финским командованием: 64 188 человек. Точное число убитых и раненых красноармейцев командование финской армии, разумеется, знать не могло. Советская же историография никакого отдельного учета потерь на финском фронте не вела (ибо и фронта такого, по мнению советских историков, не было вовсе, а было «участие финской военщины в гитлеровской агрессии против СССР»). Тем не менее известные ныне документы и исследования позволяют прийти к следующей ориентировочной оценке потерь Красной Армии: 32 тысячи убитых, 67 тысяч пропавших без вести, 91 тысяча раненых и заболевших, всего порядка 190 тысяч человек.

Решив свои военно-политические задачи, финны отказались проливать далее кровь в интересах и по планам германского командования - решение отнюдь не очевидное, принимая во внимание степень зависимости Финляндии от Германии (так, уже в конце октября 1941 года экономика Финляндии оказалась в состоянии столь острого кризиса, что финны были вынуждены просить у немцев 175 тысяч тонн зерна, без которого население страны просто не дожило бы до следующего урожая). Тем не менее на предложения, просьбы, требования начать наступление на Ленинград и перерезать у Беломорска Мурманскую железную дорогу был дан вежливый письменный отказ. 4 июня 1942 года в качестве «главноуговаривающего» прибыл сам Гитлер на пару с Кейтелем (формальным поводом был 75-летний юбилей Маннергейма); именинник поблагодарил гостей, но остался непреклонен - над замершим на 2,5 года фронтом оставалась тревожная тишина.

Тем временем на главных фронтах Великой войны происходили грандиозные события. Контуры неизбежного финала проступали все более и более отчетливо. 3 февраля 1943 года (на следующий день после завершения Сталинградской битвы) в главном штабе финской армии в Миккели состоялось совещание высшего военно-политического руководства Финляндии. Участники пришли к единодушному неутешительному выводу: их страна оказалась «в одной лодке» с обреченной на гибель Германией. Что с этим делать - не понимал никто. Негласные контакты между финскими и советскими дипломатами, происходившие в столицах нейтральных государств, показали, что о мирном договоре, в основу которого будет положен возврат к международно признанной границе 1939 года, в Москве не хотят и слышать.

В январе 1944 года Красная Армия окончательно отбросила немцев от Ленинграда, и на освобожденных аэродромах Ленинградской и Новгородской областей началась подготовка грандиозной, самой крупной за все время войны (не советско-финской, а Второй мировой) операции советских ВВС. Первый налет состоялся в ночь с 6 на 7 февраля. Из 785 поднявшихся в воздух бомбардировщиков достигли цели 728 самолетов, которые сбросили на Хельсинки 6991 бомбу общим весом 924 тонны. Среди всего прочего на столицу Финляндии были сброшены две ФАБ-5000 (одна такая бомба могла снести целый квартал), шесть ФАБ-2000 и четыре ФАБ-1000.

12 февраля 1944 года финское правительство направило Ю.-К. Паасикиви (бывшего посла в СССР, будущего премьер-министра, президента, кавалера ордена Ленина, неизменного приверженца политики уступок и умиротворения Сталина) в Стокгольм для встречи и переговоров с советским послом в Швеции тов. Коллонтай. Успешный (для Москвы) ход переговоров должен был подкрепить второй массированный налет на Хельсинки - в ночь с 16 на 17 февраля 408 самолетов сбросили на город 4317 бомб.

23 февраля Паасикиви вернулся с «пакетом» из шести условий заключения мира. Требование вернуться к границе 1940 года (то есть повторно узаконить вооруженный разбой Зимней войны) было всего лишь первым из них.

В придачу шло требование передать Советскому Союзу никелевые рудники Петсамо (на этот раз уже полностью, а не 50 процентов) и выплатить колоссальную контрибуцию в 600 миллионов долларов (примерно 10 миллиардов в ценах сегодняшнего дня).

Для большей убедительности «шесть условий Сталина» были подкреплены самым мощным авианалетом, который состоялся в ночь с 26 на 27 февраля: 863 самолета сбросили на Хельсинки 5182 бомбы суммарным весом 1010 тонн. Характерной особенностью этого удара стало массированное использование тяжелых и сверхтяжелых бомб: 20 ФАБ-2000 и 621 ФАБ-500. Всего в трех налетах на Хельсинки было израсходовано 2575 тонн бомб. Чтобы было понятнее - в ходе знаменитой, описанной в сотнях публикаций серии налетов на Берлин, осуществленных с 8 августа по 5 сентября 1941 года, ВВС Балтфлота сбросили на столицу рейха 36 тонн бомб.

Для склонного к гуманизму читателя поясню, что все было не столь ужасно, как можно подумать, судя по приведенным выше цифрам. Когда в сентябре 1944 года (уже после подписания Соглашения о перемирии) представители советского командования смогли прибыть в Хельсинки, то вместо груды обугленных развалин они, к крайнему своему изумлению, обнаружили полную жизни столицу. По сведениям современного финского историка К.-Ф. Геуста, в населенных районах города упало всего 799 бомб, что, как нетрудно подсчитать, составляет менее пяти процентов от общего числа израсходованных в трех налетах авиабомб. Куда же упали все остальные? Возможно, вопросы эти были заданы командующему дальней авиацией тов. Голованову, феерическая карьера которого (он стал маршалом в 39 лет, пройдя путь от командира бомбардировочного полка до должности командующего АДД всего за 10 месяцев) на этом оборвалась, а сама АДД в конце 1944 года была и вовсе расформирована.

Вернемся, однако, к событиям весны 1944 года. Финны надолго задумались, посовещались (27-29 марта Паасикиви встречался в Москве с Молотовым) и 19 апреля сообщили свое решение: «Принятие таких предложений в значительной степени ослабило бы и нарушило бы те условия, при которых Финляндия может продолжать существовать как самостоятельное государство». Это была ошибка, причем - как показали последующие события - ошибка чрезвычайно дорогостоящая. Надо было соглашаться и не надеяться на чудо; впрочем, легко быть умным задним числом...

9 июня 1944 года грохот небывалой артиллерийской канонады известил о начале наступления Красной Армии на Карельском перешейке. Маннергейм в своих мемуарах пишет, что гул советских орудий был слышен в его ставке в Миккели, то есть за 200 километров от линии фронта. 3500 орудий (в среднем 250-300 стволов на один километр фронта прорыва), поддержанные бомбовым ударом авиации, выполнившей 9 июня 1150 боевых вылетов, буквально смели с лица земли передний край обороны финской армии. Затем в образовавшийся на узком 15-километровом приморском участке прорыв хлынула лавина пехоты и танков. Даже по форме одежды (погоны вместо петлиц) наступающая армия не была похожа на ту, что в декабре 1939 года с винтовками наперевес штурмовала линию Маннергейма.

К моменту начала советского наступления финская армия развернула на Карельском перешейке в двух эшелонах пять пехотных дивизий и две бригады. С другой стороны, 21-я и 23-я армии Ленинградского фронта начали «Выборгскую наступательную операцию» в составе 15 стрелковых дивизий. Таким образом, превосходство в численности пехоты было «всего лишь» трикратным - и это действительно скромные цифры, если сравнивать их с завершающим этапом Зимней войны. Танков также было относительно «мало» - всего лишь 300 единиц бронетехники в составе одной (30-я гвардейская) танковой бригады и 10 отдельных танковых и самоходноартиллерийских полков. Вероятно, советское командование оценило лесистоболотистую местность Карперешейка как малопригодную для применения крупных танковых соединений и планировало добиться успеха решительным массированием артиллерии и ударной авиации на направлении главного удара.

Количественное превосходство советской авиации было просто подавляющим.

13- я воздушная армия, усиленная 113-й и 334-й бомбардировочными авиадивизиями, а также 2-й гвардейский истребительный корпус ПВО имели в своем составе 489 истребителей, 346 штурмовиков, 288 бомбардировщиков (всего 1123 боевых самолета). Кроме того, в оперативное подчинение командования 13-й воздушной армии были переданы части ВВС КБФ (еще порядка 200-220 боевых самолетов). В первые дни операции финны могли противопоставить этой армаде три истребительные группы (полка), на вооружении которых числилось 30 «Мессершмиттов» и 18 безнадежно устаревших «Брюстеров» (американские самолеты конца 30-х годов, поставленные в Финляндию во время Зимней войны, выработавшие моторесурс, оставшиеся без запчастей и пригодные в любой другой авиации, кроме финской, лишь к списанию в утиль).

В первую неделю операции наступление развивалось исключительно успешно. Оказавшаяся на направлении главного удара советских войск 10-я финская пехотная дивизия была разгромлена, сметена и отброшена на 10-15 километров от линии фронта. В течение трех дней части 21-й армии вышли на главную линию финских укреплений и утром 14 июня прорвали ее. Для ликвидации прорыва Маннергейм ввел в бой свой главный резерв - единственную в финской армии бронетанковую дивизию. Бронетехники в дивизии было довольно много (порядка 120 единиц), но в основном это были советские легкие танки, захваченные в ходе финского наступления 1941 года или еще раньше, во время Зимней войны. Единственной реальной силой дивизии был батальон, вооруженный немецкими «штурмовыми орудиями» Stug-III.

14- 16 июня на юге Карельского перешейка развернулось уникальное танковое сражение, в ходе которого танки Т-26 и Т-28 (безнадежно устаревшие, по версии советских историков, уже к лету 1941 года) пытались вести бой против Т-34 новейших модификаций и тяжелых самоходок ИСУ-152, вооружение и бронирование которых теоретически позволяло противостоять немецким «Тиграм». Потеряв треть бронетехники, финны смогли лишь слегка притормозить наступление советских войск. 16 июня, на седьмой день советского наступления, Маннергейм вынужден был отдать приказ об общем отходе на 50-80 километров, к Выборгу и реке Вуоксе. Состояние финской армии ее главнокомандующий в своих мемуарах описывает такими словами: «Остатки разбитых войск, воля которых к борьбе была подорвана в связи с превосходством противника в силе...»

В этот момент командование Ленинградского фронта совершило первую по счету ошибку. Вместо того чтобы развивать наступление на север с задачей отрезать отходящую финскую пехоту от единственного (!) в тех местах моста через реку Вуоксу (такой маневр вынудил бы финнов по меньшей мере оставить на юго-западном берегу реки большую часть тяжелого вооружения), лавина советских войск устремилась вдоль приморского шоссе к Выборгу. Это позволило финскому командованию организованно отвести остатки разбитых войск за реку, привести их там в относительно боеспособное состояние и затем выдвинуть на заранее подготовленную тыловую оборонительную линию севернее Выборга.

Второй - и несравненно более значимой по своим последствиям - ошибкой советского командования было то, что наступление в Приладожской Карелии началось только 21 июня. Разумеется, «ошибкой» это можно назвать только в предположении о том, что наступление войск Карельского фронта от реки Свирь на северо-запад предполагалось изначально. Хранящиеся в архивах оперативные документы штаба Ленинградского фронта не содержат никаких упоминаний о запланированном взаимодействии с Карельским фронтом. В советской историографии это странное рассогласование в действиях двух фронтов в рамках одной стратегической операции (Выборгско-Петрозаводской) никогда не комментировалось. Не исключено, что Сталин надеялся разгромить финскую армию наступлением на Карельском перешейке и далее в глубь южной Финляндии, после чего Карелия сама собой упала бы в его руки. По крайней мере, именно такую версию произошедшего высказывает Маннергейм: «Возможно, русские рассчитывали с самого начала, что одна лишь сосредоточенная на Карельском перешейке мощная группировка войск заставит нас сдаться. Иначе трудно объяснить тот факт, что они, начав там наступление, дали нам 12-дневную передышку на Свирьском фронте и Маселькяском перешейке, во время которой мы получили возможность перебросить оттуда на Карельский перешеек четыре дивизии и одну бригаду».

Последствия этой ошибки сказались очень скоро, пока же наступление войск Ленинградского фронта продолжалось в темпе триумфального марша. 20 июня был занят Выборг. Это был оглушительный успех - всего за 11 дней Красная Армия выполнила ту задачу, которую не смогла решить за 3 месяца и 12 дней Зимней войны (финский город Виипури, позднее переименованный в Выборг, тогда в бою занят не был, финны ушли из города лишь в соответствии с условиями мирного договора). Захват крупнейшего на Карельском перешейке города и транспортного узла был отмечен победным салютом в Москве и присвоением командующему Ленинградским фронтом Л. А. Говорову маршальского звания.

Как по команде (или просто по команде) советские публицисты-пропагандисты заканчивали описание боевых действий взятием Выборга. После чего «финская военщина запросила мира», на что неизменно миролюбивое советское правительство с готовностью согласилось. «Мы ленивы и нелюбопытны» (А. С. Пушкин). А ведь даже в эпоху тотальной цензуры и закрытости архивов не так и сложно было прийти к очевиднейшему вопросу: если финская военщина запросила мира 20 июня, то почему же соглашение о перемирии было подписано 19 сентября? В ставшем ныне хрестоматийно известным статистическом сборнике Кривошеева «Гриф секретности снят» временные рамки Выборгско-Петрозаводской стратегической операции указаны с 10 июня по 9 августа, но вот данные о потерях Ленинградского фронта приведены только за период с 10 по 20 июня. А что же происходило после 20 июня?

В войсках Ленинградского фронта за это время не погиб ни один солдат? Если бы...

Взятием Выборга 3-я советско-финская война отнюдь не закончилась. Ни у Выборга, ни на линии границы 1940 года Красная Армия останавливаться не собиралась.

Впервые об этом проговорился генерал-полковник М. М. Попов (на момент операции начальник штаба Ленинградского фронта). В его опубликованных в самые что ни на есть «застойные годы» (1968 год) воспоминаниях есть такая строка: «21 июня 1944 г. Ставка приказала Ленинградскому фронту продолжить наступление на перешейке для вторжения в глубь Финляндии». Сегодня мы уже можем конкретизировать смысл слов «в глубь Финляндии» на основании подлинного текста Директивы Ставки № 220119, подписанной Сталиным в 2 ч. 15 мин. 21 июня 1944 года:

«Войскам Ленинградского фронта, действующим на Карельском перешейке, продолжать наступление с задачей 26-28.06 главными силами овладеть рубежом Иматра, Лаппеенранта, Виройоки. В дальнейшем главными силами развивать наступление с задачей овладеть рубежом Коувола, Котка.»

Все пять названных в Директиве населенных пунктов находятся за пределами границ СССР (даже в версии 1940 года). Перенеся приказ на карту, мы увидим, что была поставлена задача в ближайшие 6-7 дней продвинуться на 50-60 километров, занять перешеек между северным берегом Финского залива и озером Сайма, а затем повернуть на запад и развивать наступление на Хельсинки (да, этого топонима в Директиве от 21 июня нет, так что желающие могут верить в то, что операцию планировали остановить на полпути к Хельсинки, на рубеже Коувола - Котка). Кстати, приказ «провести площадную аэросъемку участка Коувола, Котка, Лаппеенранта. съемку указанного района закончить не позднее 26.6.44 г.» командование Ленинградского фронта отдало еще 20 июня, за день до получения Директивы Ставки.

Выполняя приказ, войска Ленинградского фронта начали наступление от Выборга на Иматру, Лаппеенранту. По условиям местности относительно доступный для движения бронетехники маршрут проходил через ж/д станцию Тали и поселок Ихантала. За предыдущие 12 дней войска фронта прошли в непрерывном наступлении 70-80 километров. От Выборга до Иханталы всего-то 15 километров по прямой. Но пройти их так и не удалось. В конце июня 1944 года у этих двух ранее ничем не примечательных, а ныне исчезнувших с географической карты поселков разгорелось самое ожесточенное сражение в истории трех советско-финских войн.

Сосредоточив на участке прорыва севернее Выборга девять (!) стрелковых дивизий, советские войска утром 25 июня перешли в наступление. К 1 июля удалось лишь оттеснить финнов на 4-6 километров к северу от Тали. Дальше продвинуться не удалось. Отнюдь не склонный к экзальтации маршал Маннергейм описывает эти события такими словами:

«Русских оттеснили несколько назад контратаками, во время которых наши войска почти нечеловеческими усилиями едва не перерезали пути отступления этому клину и не окружили его широким кольцом. В течение четырех суток линия фронта колебалась волнами, атаки и контратаки следовали друг за другом непрерываемой чередой... Последняя часть, переброшенная из Восточной Карелии (6-я дивизия под командованием доблестного генерал-майора Вихма, который пал героем в этих боях), вовремя успела занять позиции и стабилизировала оборону под Иханталой. Наступление, в котором участвовало 16-17 дивизий [противника], было отражено. На такое окончание мы не смели даже надеяться. Это было настоящим чудом...»

У «чуда» было несколько вполне рациональных причин. Одна из них уже выше названа: воспользовавшись бездействием Карельского фронта и советской авиации, финское командование смогло з агрузить в эшелоны и перебросить от реки Свирь в обход Ладожского озера четыре пехотные дивизии, три из которых (6, 11 и 17-я) приняли участие в сражении у Тали - Ихантала. Во-вторых, быструю и эффективную помощь своему погибающему союзнику оказала Германия (Гитлер «своих не бросал», что проявилось как в истории с Муссолини, так и на финском фронте).

К 23 июня морским путем в Финляндию прибыла немецкая 303-я бригада «штурмовых орудий», на вооружении которой было 42 самоходки (StuG-III и StuH-42). Да, в сравнении с численностью советской бронетехники это была капля в море, но для финнов, у которых в единственной бронедивизии к 21 июня в боеспособном состоянии оставалось всего 17 самоходок, три трофейных Т-34 и один КВ, появление 303-й бригады означало радикальное увеличение возможности нанесения тактических контрударов. Люфтваффе сформировало специальный авиаполк (23 пикирующих бомбардировщика Ju-87 и 23 истребителя, в основном тяжелые FW-190, которые использовались и для штурмовых ударов по наземным войскам), который с 20 июня принял участие в ожесточенных воздушных боях.

Самым же значимым стали срочные поставки противотанкового вооружения. 19-22 июня по воздуху и торпедными катерами через Финский залив было переброшено более 9 тысяч гранатометов «Панцерфауст». Какими бы примитивными ни были эти первые образцы РПГ (дальность прицельной стрельбы составляла у них всего лишь 30 метров), внезапное и массовое применение нового оружия дало эффект оперативного масштаба. До этого финская пехота оказалась практически безоружной, так как малокалиберные (37-мм и 45-мм) пушки, составлявшие большую часть наличных средств противотанковой обороны, способны были лишь высекать искры из брони новых советских танков и самоходок. С появлением многих тысяч противотанковых гранатометов финский солдат снова ощутил себя бойцом, а не жертвой, приведенной на заклание. Маннергейм в своих мемуарах пишет:

«Помню один случай, который явился действительно поворотным моментом. При появлении русских танков на участке близ Лейпясуо несколько бесстрашных воинов из 4-й дивизии, среди них были и командиры, и рядовые, решительно двинулись навстречу стальным чудовищам и несколькими прицельными выстрелами из “Панцерфауста” лишили первого из них возможности двигаться. Остальные [танки] тут же повернули и убежали. С этого дня вера войск в новое оружие окрепла. Подавленное настроение в течение нескольких суток сменилось доверием, и снова появилось желание сражаться. Эта полная смена настроения решающим образом повлияла на то, что наступление противника удалось в конце концов остановить...»

В конце июня на Карельском перешейке были развернуты 23 стрелковые дивизии, три танковые бригады (152, 220 и 30-я Гв.) и 15 отдельных танковых полков. По данным разведки 21-й армии, соотношение сил на фронте перед Иханталой к 4 июля составляло 2,6 к 1 по батальонам пехоты, 7 к 1 по артиллерии. После понесенных потерь пехотные части финнов представляли собой остатки, численность личного состава которых разведка 21-й армии оценивала цифрами в 170-260 человек на один километр фронта (по боевым уставам Красной Армии оперативные плотности в обороне должны были составлять от 1,2 до 2 тысяч человек на километр фронта).

В первые дни июля сражение возобновилось с прежним ожесточением и с прежним результатом - продвинуться на север к Ихантале так и не удалось.

2 июля финская радиоразведка перехватила переговоры командования советских частей и смогла таким образом установить место и точное время начала очередной попытки прорыва. Для противодействия было сосредоточено 250 орудий в составе 21 артдивизиона - огромная цифра по меркам нищей финской армии. Огонь был открыт за две минуты до запланированного перехода советских войск в наступление, что в сочетании с отлаженной системой корректировки артогня (разработал ее Вилхо Ненонен, бывший генерал русской армии, и она считалась одной из самых совершенных в мире) позволило нанести атакующим тяжелые потери. 6 июля отчаянным усилием удалось отбросить остатки 6-й финской дивизии на несколько километров к северу, но уже на следующий день финны вернули себе этот клочок земли.

После того как продолжавшиеся две недели бесконечные попытки пробить оборону финских войск на линии Тали - Ихантала оказались безуспешными, маршал Говоров еще раз доказал, что маршальское звание он получил не случайно. В Зимнюю войну, положив на подступах к финским ДОТам одну дивизию, красные командиры тут же гнали туда две следующие. В начале июля 44-го командующий Ленинградским фронтом подготовил и начал реализовывать сложную и многообещающую операцию. Замысел ее состоял в осуществлении глубокого двустороннего охвата финских войск. В сражение была введена еще одна, 59-я армия, которая в период с 6 июля в тесном взаимодействии с Балтфлотом приступила к высадке на северный берег Финского залива, имея задачу перерезать основные коммуникации группировки противника, сражающейся севернее Выборга. Одновременно с этим войска 23-й армии получили приказ форсировать реку Вуоксу (фактически это цепочка озер, причудливо соединенных протоками) в ее среднем течении и затем, наступая вдоль северо-восточного берега реки, нанести удар во фланг и тыл главной группировки противника.

Замысел был красивым. Исполнение - ужасным. Попытка осуществить морскую десантную операцию была сорвана действиями финской бомбардировочной авиации (всего 63 самолета, из которых половину составляли устаревшие английские «Бленхеймы», полученные еще во время Зимней войны) и пикировщиков немецкого авиаполка. Звучит это очень странно - при том количестве краснозвездной истребительной авиации, которое было привлечено к операции Ленинградского фронта, всякий бомбардировщик противника, набравшийся смелости подняться в небо, должен был немедленно уничтожаться. В реальности все произошло в точности наоборот: несколько десятков финских и немецких истребителей обеспечили такое прикрытие своих ударных самолетов, что в районе высадки десанта ни один финский бомбардировщик не был сбит. Части 59-й армии, которым удалось все же высадиться на северном берегу Выборгского залива, были остановлены и отброшены назад немецкой 122-й пехотной дивизией, незадолго до этого перевезенной морским путем из района Нарвы в Финляндию.

Столь же безрезультатным оказалось и наступление 23-й армии. 9 июля после мощной артподготовки и под прикрытием плотных дымовых завес советские войска форсировали реку Вуоксу. 10 и 11 июля на земле и в воздухе шли жесточайшие бои. Финские истребители снова каким-то чудом обеспечили неприкосновенность своих бомбардировщиков, которые с утра до вечера бомбили плацдармы в районе прорыва. К 12 июля наступление 23-й армии окончательно захлебнулось, и советские войска перешли к обороне на восточном берегу Вуоксы. 15 июля 1944 года Военный Совет Ленинградского фронта в специальной Директиве № 80 подверг действия командования 23-й армии разгромной критике:

«Вместо организованного и стремительного удара и уничтожения плацдарма противника в течение одного дня войска армии топтались перед ним 6 дней. Части 98 СК, имея значительное превосходство над противником (в пехоте - в 6 раз, в артиллерии и авиации - в 4 раза), только на 7-й день ценой огромных потерь (1046 убитых и 4265 раненых) очистили от противника правый берег Вуоксы. Полное отсутствие управляемого общевойскового боя... Анализ обстановки и своевременные выводы из нее заменялись передачей заведомо ложных, неподтверждающихся докладов и данных. Управление было случайным и неинициативным. Боевые действия по ликвидации плацдарма и форсированию показали тактическую неграмотность, организационную немощь и бездеятельность командиров соединений и штабов 23-й армии. Потеря управления войсками, отсутствие элементарной организации боя, преступное промедление в переправе танков и САУ .»

Трудно сказать, насколько объективной и взвешенной была такая оценка действий 23-й армии. Войска армии не просто «топтались перед плацдармом», они пытались преодолеть оборону отчаянно сопротивляющихся финнов. Возможно, появление Директивы № 80 стало всего лишь отражением того разочарования, которое охватило Сталина и его маршалов после того, как очередная попытка раздавить «финскую козявку» оказалась безрезультатной. 14-15 июля финская разведка зафиксировала факт начавшегося отвода советских войск на юг. 18 июля по приказу высшего командования наступление Красной Армии на Карельском перешейке было повсеместно прекращено. Ни в одной точке фронта Красная Армия так и не смогла пересечь линию границы 1940 года или хотя бы приблизиться к ней.

После прекращения наступления на главном стратегическом направлении (Выборг, Котка, Хельсинки) боевые действия в Приладожской Карелии потеряли всякий смысл. Оставалось лишь спокойно, без ненужного кровопролития дождаться начала мирных переговоров, ибо ни в Москве, ни в Хельсинки уже не могло быть сомнений в том, что возврат к границе 40-го года (то есть возвращение Карелии в СССР) будет одним из непременных условий завершения войны. Тем не менее 16 стрелковых дивизий и 3 танковые бригады Карельского фронта продолжали начатое 21 июня наступление.

Малочисленные финские войска (4 пехотные дивизии и 2 бригады) получили и успешно выполнили задачу на ведение подвижной обороны. В течение трех недель, сбивая темп наступления Красной Армии, они организованно отошли на 150-170 километров от реки Свирь и Петрозаводска на рубеж долговременных укреплений у Питкяранты, Лоймолы, Куолисмаа. На этой линии продвижение советских войск в середине июля было остановлено, и лишь на дальнем севере Карелии боевые действия продолжались вплоть до 9 августа. «21 июля на границу с Финляндией 1940 года вышли соединения 32-й армии. Выход советских войск на границу с Финляндией означал окончательный провал планов финского руководства», - бодро заверяли доверчивого советского читателя авторы 12-томной «Истории Второй мировой войны». Действительно, в одной-единственной точке в районе Куолисмаа, Иломантси, советские войска вышли на линию границы 1940 года. Закончилось же это окончательным провалом, то есть котлом окружения, из которого остатки двух советских дивизий вырвались, бросив тяжелое вооружение среди лесов и болот.

В ходе бессмысленной и беспощадной операции войска Карельского фронта потеряли 17 тысяч человек убитыми и пропавшими без вести, 47 тысяч ранеными. Потери Ленинградского фронта точно не известны; как было выше отмечено, официальные данные полностью игнорируют потери самых тяжелых боев 21 июня - 18 июля 1944 года. Далеко не полная оценка (без учета потерь десантной операции 59-й армии) приводит к цифре в 63 тысячи убитых и раненых. Единственным (и весьма сомнительным к тому же) «утешением» может служить лишь то, что потери 3-й советско-финской войны оказались в три раза меньше потерь чудовищной бойни Зимней войны.

Напротив, для финнов короткая 3-я война оказалась самой кровопролитной. Только безвозвратные потери (убитые и пропавшие без вести) оцениваются в разных источниках цифрами от 27 до 32 тысяч человек. Другими словами, безвозвратные потери фактически одного месяца боев 1944 года оказались больше потерь победоносного наступления лета-осени 1941-го. Факт, который, быть может, яснее всех других говорит о значительно возросшем к 1944 году боевом потенциале Красной Армии.

Совершенно ошеломляющими оказались результаты боевых действий в воздухе. Напомню, что к 9 июня две финские авиагруппы на Карельском перешейке имели на вооружении всего 30 «Мессершмиттов». До конца июня 1944 года финны получили из Германии 39 «мессеров» Bf.109G, в июле - еще 19 машин. Как ни считай, но количественное превосходство советской истребительной авиации было 6-8-кратным. Проблема освоения новых самолетов летным составом (излюбленная тема отечественных историков, когда они начинают перечислять «объективные» причины разгрома советской авиации в первые дни советско-германской войны) решалась в финских ВВС очень просто: короткий инструктаж с разъяснением смысла немецких надписей на приборной доске, три-четыре ознакомительных полета - и в бой!

Результат. Ударная авиация выполнила все задачи по бомбардировке советских наземных войск, причем с минимальными потерями. По финским данным, в период с 9 июня по 18 июля пилоты авиагрупп LLv-24 и LLv-34 выполнили 2168 боевых вылетов и сбили 425 советских самолетов. При этом сами финны потеряли лишь 18 «Мессершмиттов», из них в боях с советскими истребителями - только 10. Немецкие истребители (23 «Фокке-вульфа») совершили 984 вылета и отчитались о 126 сбитых самолетах противника. На первый взгляд такие цифры производят впечатление необузданных «охотничьих рассказов», однако в официальнейшем сборнике «Гриф секретности снят» сообщается, что потери в Выборгско-Петрозаводской операции составили 311 самолетов. И опять же неизвестно, учли ли составители сборника потери ВВС Ленинградского фронта после взятия Выборга. В любом случае, даже если исходить из стандартного для воздушных боев Второй мировой войны трехкратного завышения числа заявленных побед над реальными, получается, что на один потерянный финский истребитель приходилось восемь сбитых советских самолетов.

Мог ли Сталин довести войну против Финляндии до победного конца? Разумеется, да. Нет оснований сомневаться в том, что Советский Союз располагал достаточными ресурсами для разгрома армии, в которой пушки считали сотнями, танки и самолеты - десятками. Тогда, летом 44-го года, неизвестными оставались лишь две величины: сколько времени займет победоносный поход на Хельсинки и есть ли у Сталина это время?

Известный психологический парадокс заключается в том, что все произошедшее представляется единственно возможным, а нереализованные альтернативы кажутся совершенно нереальными. Да, сегодня даже нерадивый школьник знает, что война закончилась 9 мая 1945 года, и Берлин взяла Красная Армия. Но тогда, в июле 44-го, этого не мог знать ни один человек, включая Сталина и Маннергейма. А все могло бы быть совсем не так. 3 июля Красная Армия освободила Минск, но от Минска до Берлина еще 950 километров, каждый из которых предстояло обильно полить кровью. Союзники на плацдармах в Нормандии находились на таком же расстоянии от Берлина, и никто еще не знал, будут ли немцы воевать на Западном фронте с тем же упорством, как и на Восточном. И бомба, взорвавшаяся в Ставке Гитлера 20 июля, могла взорваться чуть правее или левее, а в случае успеха покушения военный переворот в Берлине и капитуляция вермахта на Западе стали бы практически неизбежны. Надо ли объяснять, что такой исход войны товарища Сталина не устраивал абсолютно?

3-я советско-финская война завершилась практически на тех же рубежах (Выборг, западный берег реки Вуоксы) и по той же самой причине, что и первая, Зимняя война. Быстро разгромить финскую армию не удалось, а втягиваться в затяжную изнурительную войну Сталин не рискнул, так как действия западных врагов-союзников в тот момент угрожали реализации гораздо более значимых для него планов.

Последний акт кровавой драмы принял форму трагифарса, по содержанию же он соответствовал последней серии всенародно любимых приключений Штирлица. Помните ту сцену, когда Сталин со своей неизменной трубкой в руках диктует письмо, в котором напоминает союзникам о недопустимости ведения сепаратных переговоров с врагом? Не знаю, пыхтел ли Черчилль в тот момент сигарой - меня там не было, но англичане вежливо и твердо напомнили Москве о том, что они «тоже воевали с финнами» и поэтому имеют право принять участие в заключении мирного договора на всех его этапах, начиная с выработки условий прекращения огня. Опять же не могу сказать точно -в каких выражениях тов. Сталин проклял тот день, когда он давил, давил и наконец-то додавил Черчилля до формального объявления войны Финляндии (произошло это 6 декабря 1941 года). И теперь возразить было нечего.

Результат виден уже в самых первых строках Соглашения о перемирии, которое было заключено «Правительством Союза Советских Социалистических Республик и Правительством Его Величества в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии, действующими от имени всех Объединенных Наций, находящихся в состоянии войны с Финляндией».

А действуя совместно с Его Величеством в Соединенном Королевстве, да еще и от имени Объединенных Наций, товарищ Сталин вынужден был наступить на горло собственной песне, причем сразу во многих местах. Если в марте 1940 года переговоры велись под грохот канонады и мирный договор был подписан буквально «под дулом пушек», то в сентябре 44-го пришлось соблюсти элементарные приличия: огонь был прекращен за два дня до прибытия финской делегации в Москву и за две недели до того, как 19 сентября было подписано Соглашение о перемирии. И условия Соглашения пришлось согласовывать в ходе четырех встреч с послом Великобритании. И орган, который «впредь до заключения мира с Финляндией примет на себя регулирование и контроль за исполнением настоящих условий», получил официальное название Союзная (а не советская!) контрольная комиссия...

Необходимость согласовывать свои действия с ненавистными англосаксами гневом и болью отозвалась в сердцах тов. Сталина и его соратников. Милован Джилас в своих воспоминаниях пишет, что в январе 1948 года во время официального визита югославской делегации в Москву Жданов в присутствии Сталина говорил ему: «Мы допустили ошибку, не оккупировав Финляндию. Все было бы в порядке, если бы мы это сделали.» Я же смею предположить, что именно это они и надеялись сделать после окончания большой войны в Европе, но тут история описала новый крутой разворот, у американцев появились бомба, стратосферные бомбардировщики и авиабазы, с которых эту бомбу можно было сбросить на Москву, Ленинград, Киев. С «ошибкой» пришлось смириться.

Что же касается условий Соглашения о перемирии (в основном подтвержденных в мирном договоре, заключенном 10 февраля 1947 года в Париже), то они в целом соответствовали «шести пунктам» марта 1944-го. Появились, однако, и новые требования. В 20 километрах от Хельсинки, в районе Порккала-Удд, появилась советская военно-морская база. Размер репараций был снижен до 300 миллионов долларов, но с расчетом по довоенным (то есть значительно более низким) ценам на поставляемые в СССР товары. Самым же феерическим было требование о выплате задолженности Финляндии перед Германией в размере 6,5 миллиарда финских марок (сумма, равная арендной плате за Порккала-Удд на 1300 лет). Формально это означало, что Советский Союз объявляет себя правопреемником гитлеровского рейха. Претензия, имеющая некоторые морально-политические основания, но едва ли основанная на законе и праве.

Чужое добро впрок не идет. В истинности этой мудрой поговорки может убедиться сегодня каждый турист, проезжающий из современной российской Карелии в современную финскую Финляндию. Из окна автомобиля может показаться, что не они нам, а мы им заплатили немереные миллиарды.

«Багратион» и «Барбаросса»

К 10 июля 1941 года потери группы армий «Центр» были в 17-20 раз меньше потерь обороняющихся. В 30 раз меньше потерь Красной Армии в операции «Багратион».

В годы Второй мировой войны на земле многострадальной Белоруссии дважды были проведены грандиозные наступательные операции: летом 41-го с запада на восток наступал вермахт, летом 44-го с востока на запад продвигалась Красная Армия. Сравнительный анализ количественных параметров операций «Барбаросса» и «Багратион» позволяет многое увидеть и понять в истории той страшной войны.

Прежде чем считать танки, пушки, самолеты и составлять таблицы с графиками, следует ознакомиться с «третьей стороной», с особенностями местности, которая на данном театре военных действий в огромной мере определяла их (действий) ход и исход.

Территория Белоруссии и южной Литвы покрыта крупнейшими в Европе лесными массивами. Южнее дороги Брест - Слуцк - Бобруйск раскинулось безбрежное море болот и лесов Полесья, там нет дорог и не везде есть пешеходные тропинки. К северу от линии Слуцк - Рогачев начинается еще один огромный, протянувшийся на сотни километров по обоим берегам реки Березины лесной район. Испещрена зелеными пятнами (Супрасльская, Беловежская, Налибокская пущи) карта Белоруссии и во многих других местах.

Впрочем, и светлые участки на географической карте обозначают отнюдь не гладкую степь; относительно открытые участки местности где-то заболочены, где-то покрыты перелеском, изрезаны руслами бесчисленных мелких рек, притоков Немана и Припяти. По сути дела, выйти на оперативный простор моторизованные соединения вермахта могли лишь переправившись на восточный берег Днепра, но от границы до Днепра им предстояло пройти 450550 километров; далеко не каждая европейская страна имеет подобные размеры.

На такой местности продвинуть на 500 километров пару танковых дивизий -задача сама по себе непростая, даже в отсутствие какого-либо противника. При наличии же противника задача становится невероятно сложной: стрелковая рота (две сотни молодых здоровых мужчин) может остановить движение танковой дивизии, просто соорудив на дороге заурядный лесной завал. Взвод саперов, взорвавший мост через лесную речушку и заминировавший подходы к нему, может задержать наступление на сутки.

Обычные представления о соотношении сил теряют здесь свой смысл; танковый батальон от танковой дивизии отличается лишь длиной походной колонны -развернуться в боевой порядок на дороге, зажатой с двух сторон стеной леса или изумрудной зеленью болотной трясины, не сможет ни батальон, ни дивизия, за 500 метров от места встречи с противником поля боя уже не видно, в хвосте колонны его даже и не слышно... И тем не менее проведение успешной наступательной операции в Белоруссии возможно, и летом 1944 года Красная Армия доказала это практически.

Прежде всего отметим, что все, кто когда-либо писал об этом - будь то историки, журналисты или руководившие операцией генералы, в один голос характеризуют «Багратион» как блестяще организованную операцию, как выдающийся успех и демонстрацию наивысшего уровня боеспособности Красной Армии, достигнутого после тяжелой и кровавой школы трех лет войны. Современные российские историки позволяют себе вспомнить и о том, что операция лета 1944 года была не первой, и не второй, и даже не десятой попыткой пробить оборону немецких войск на рубеже Витебск - Орша - река Днепр. Операция «Багратион» была удавшейся - и поэтому вошедшей в школьные учебники истории - попыткой осуществить крупномасштабное наступление в Белоруссии. Предшествовало же ей вот что.

«Начиная с 12 октября 1943 года по 1 апреля 1944 года Западный фронт под командованием генерала армии Соколовского на оршанском и витебском направлениях провел одиннадцать операций. Все эти операции закончились неудачно, и фронт поставленных Ставкой задач не решил. Ни в одной из перечисленных операций не была прорвана оборона противника хотя бы на ее тактическую глубину, операция заканчивалась в лучшем случае незначительным вклинением в оборону противника. Западный фронт во всех проводимых операциях имел явное превосходство перед противником в силах и средствах. Несмотря на это, все операции кончались неудачно, и фронт с октября месяца вперед не продвинулся...»

Это цитата из доклада (вплоть до распада СССР остававшегося секретным) специальной комиссии под председательством Маленкова, направленной Государственным Комитетом Обороны для выяснения обстоятельств и причин безрезультатности действий Западного фронта. Да, конечно, на фоне грандиозной операции «Багратион» упомянутые выше попытки наступления представляются малозначимыми эпизодами войны, но ведь и в этих эпизодах численность задействованных войск Красной Армии (до 32-34 стрелковых дивизий) была уже вполне сопоставима с боевым составом Группы армий (ГА) «Центр» июня 1941 года.

Что касается цены неудачи, то Западный фронт в ходе провалившихся попыток перейти в наступление израсходовал 7261 вагон боеприпасов. Самая же страшная цена определяется цифрами в 62,3 тысячи убитых и 219,4 тысячи раненых. Но и это еще не все. Кроме 11 неудачных попыток Западного фронта пробить северный фланг обороны ГА «Центр» были еще и три относительно успешные наступательные операции, проведенные Белорусским фронтом на южном фланге (Гомельско-Речицкая 20-30 ноября 1943-го, Калинковичи-Мозырская 8-30 января 1944-го, Рогачевско-Жлобинская 21-26 февраля 1944-го). В результате этих операций удалось продвинуться на 100 километров и создать в междуречье Припяти и Днепра плацдарм для дальнейшего наступления во фланг и тыл основной группировки противника. Цена локального успеха - 41,2 тысячи убитых, 134,5 тысячи раненых.

Итого: 457 тысяч убитых и раненых только на этапе подготовки, захвата исходных рубежей для широкомасштабного наступления.

К середине июня 1944 года для проведения операции «Багратион» была создана беспрецедентная по численности группировка войск: четыре фронта (1-й Прибалтийский, 3, 2 и 1-й Белорусские), 156 стрелковых и 12 кавалерийских дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, 16 отдельных танковых бригад - всего порядка 178 расчетных дивизий. А также четыре пехотные дивизии, кавалерийская и танковая бригада Войска Польского. И уже в ходе начавшегося наступления были введены дополнительно 24 стрелковые дивизии. На вооружении группировки числилось четыре тысячи танков и САУ. С воздуха наступление поддерживала авиация в количестве 2500 истребителей, 1800 штурмовиков, 1000 бомбардировщиков.

Противник (ГА «Центр» в составе 3-й танковой, 4-й, 9-й и 2-й армий) на фронте от Западной Двины до Припяти имел 30 пехотных, одну танковую, четыре моторизованные («панцер-гренадерские») дивизии. А также две так называемые авиаполевые дивизии, две охранные дивизии, две кавбригады, три «корпусные боевые группы», что можно свести примерно к семи «расчетным дивизиям». Позднее, уже после начала наступления Красной Армии, в Белоруссию были переброшены две танковые дивизии. Даже с учетом четырех венгерских дивизий, включенных в состав 2-й армии вермахта, у противника не набирается и 50 дивизий. К началу операции немцы имели порядка 500 танков, группировка авиации насчитывала 300 бомбардировщиков и всего 60 истребителей.

Таким образом, к началу операции «Багратион» Красная Армия превосходила противника в четыре раза по числу дивизий, в восемь раз по танкам при абсолютном превосходстве в авиации. Существенно важны в данном случае не только относительные, но и абсолютные цифры. Группировка советских войск насчитывала более 2,3 миллиона человек, такая концентрация живой силы позволяла производить саперные работы невиданного масштаба; так, например, в первый день наступления на реке Проне (восточный приток Днепра) было наведено 78 переправ и четыре моста грузоподъемностью 60 тонн, в непроходимых болотах на десятки километров мостили гати, способные выдержать танк, и т. п.

И это еще не весь состав группировки советских войск! В тылу ГА «Центр» находилась и активно действовала огромная партизанская «армия». Даже по современным документальным оценкам, очищенным от пропагандистских преувеличений советской эпохи, к лету 1944 года в Белоруссии действовали более 130 тысяч вооруженных партизан. За одну ночь перед началом наступления партизаны совершили несколько тысяч диверсий, уничтожив, в частности, 40 тысяч рельсов, что практически полностью парализовало железнодорожные перевозки в тылу ГА «Центр». И в дальнейшем на протяжении всей операции партизанские отряды успешно взаимодействовали с частями регулярной армии, снабжали их разведданными, разрушали транспортную систему и линии связи в тылу противника.

Следует отметить и важные обстоятельства времени действия. На календаре был конец июня 1944 года. Вермахт уже перенес череду тяжелых поражений и отступал на всех фронтах, союзники уже высадились в Нормандии, и немцам не удалось сбросить их в море, на города Германии уже обрушилось более 500 килотонн бомб. Конечный исход войны уже не вызывал сомнений ни у одного здравомыслящего человека, и 20 июля (в самый разгар операции «Багратион») под столом у Гитлера взорвалась бомба, принесенная офицерами-заговорщиками. И если генералы в Берлине уже были готовы рисковать своей жизнью ради свержения гитлеровского режима, то и у солдат на Восточном фронте оставалось все меньше готовности заплатить своей единственной жизнью за продление агонии Третьего рейха.

Операция «Багратион» развивалась следующим образом. На первом этапе (с 23 июня по 5 июля) фронт обороны противника был прорван в районе Витебска и Бобруйска, подвижные соединения Красной Армии перешли в стремительное наступление, пройдя за 12 дней порядка 200 километров. При этом в районе Витебска, Бобруйска и восточнее Минска было создано три локальных котла, в которых были окружены и уничтожены войска противника численностью более 130 тысяч человек. Избежавшие окружения части вермахта отступали на восток под безостановочными ударами советской авиации, сохранившиеся фотографии разгромленных колонн неотличимы от аналогичных картин лета 1941 года.

На втором этапе операции (ориентировочно с 5 по 30 июля) Красная Армия продолжила наступление, хотя и в несколько меньшем темпе, при этом противнику удалось относительно организованно отвести остатки войск, избежав новых котлов. К концу июля линия наибольшего продвижения советских войск примерно совпадала с границей 1941 года: в Прибалтике фронт ушел западнее Шяуляя, а в ряде мест передовые части вышли к берегу Балтийского моря, южнее фронт прошел через Сувалки и далее по реке Бебже западнее Белостока. На Брестском направлении соединения 1-го Белорусского фронта, наступая южнее полосы болот Полесья, дошли до Варшавы и захватили плацдармы на западном берегу Вислы.

Строго говоря, на этом наступательная операция закончилась, хотя в советской историографии ее завершение неизменно датировалось 29 августа. Скорее всего это было обусловлено желанием избежать слишком красноречивого совпадения момента прекращения советского наступления с началом Варшавского восстания. Фактически же в течение августа войска Красной Армии заметного продвижения не имели, более того, в Прибалтике немцам удалось нанести контрудар, оттеснить передовые части 1-го Прибалтийского фронта назад к Шяуляю и восстановить таким образом сухопутное сообщение с ГА «Север». Итоги. За 40 дней наступления (или за 68 дней операции, если принять официальную версию) войска Красной Армии продвинулись на 500-550 километров. Потери противника (убитые, раненые, пропавшие без вести) составили порядка 350-400 тысяч человек, что - принимая во внимание исходную численность ГА «Центр» - нельзя охарактеризовать иначе как полный разгром. Цена победы: 178,5 тысячи убитых, 587,3 тысячи раненых -всего 765,8 тысячи человек. Потери личного состава наступающих вдвое превысили потери обороняющихся. Потери боевой техники Красной Армии составили 2957 танков, 2447 орудий и минометов, 822 самолета.

Даже не подвергая сомнению достоверность приведенных выше вполне официальных данных (статистический сборник Кривошеева «Гриф секретности снят»), можно утверждать, что утраты Красной Армии не ограничились только этими цифрами. Было потеряно время. Август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь - пять долгих месяцев простояли на месте советские войска, прежде чем 12 января 1945 года смогли возобновить наступление от Вислы к Одеру и далее на Берлин. Да, конечно, тут сыграл свою роль и политический фактор (Сталин терпеливо дожидался, пока немцы утопят в крови Варшавское восстание), однако в конце сентября восстание было окончательно подавлено, но фронт с места не сдвинулся; долгие месяцы простояли в обороне советские войска и на сотнях километров фронта севернее Варшавы. Видимо, следует признать, что после запредельного напряжения операции «Багратион» Красная Армия нуждалась в длительной передышке для восстановления сил.

Теперь обратимся к событиям лета 1941 года. Место действия - то же самое, погодно-климатические условия, продолжительность дня и глубина болот без изменений. Еще одна черта сходства «Багратиона» и «Барбароссы» -численность группировки обороняющихся. В составе войск Западного фронта и оказавшегося под ударом ГА «Центр» левого (южного) фланга Северо-Западного фронта было всего 47 расчетных дивизий (26 стрелковых, две кавалерийские, 13 танковых и шесть моторизованных дивизий, один воздушно-десантный корпус и три противотанковые бригады), что почти в точности равно численности немецких и венгерских войск к началу операции «Багратион».

А вот дальше начинаются все нарастающие различия.

У обороняющихся (Красной Армии) есть мощный бронетанковый «кулак» -более 2,2 тысячи исправных (!) танков, в том числе 430 новейших КВ и Т-34, и более 0,5 тысячи пушечных бронеавтомобилей БА-10; это принципиально другой - в сравнении с немецкой ГА «Центр» образца 1944 года - уровень вооружения, теоретически позволяющий наносить сокрушительные контрудары, ломать планы противника и навязывать ему свою игру.

На стороне «восточных» есть крупная группировка авиации, в составе которой числятся 1634 боевых самолета (881 истребитель и 753 бомбардировщика), и это без учета ВВС Северо-Западного фронта, без учета новых формирующихся полков и их вооружения. Такая туча боевых самолетов существенно меняет ситуацию - есть чем прикрыть с воздуха собственные войска, есть чем атаковать моторизованные колонны противника, ползущие по лесным «дорогам-ущельям».

Главное же отличие «Багратиона» от «Барбароссы» обнаруживается при знакомстве с составом группировки наступающих - здесь мы переносимся из страны великанов в страну лилипутов. О трехзначных числах количества дивизий немецкие генералы не могли даже мечтать. Вся Группа армий «Центр» (да, самая мощная в составе войск вторжения) насчитывала 49 расчетных дивизий (31 пехотная, одна кавалерийская, девять танковых, шесть моторизованных, три охранные дивизии, одна моторизованная бригада и один моторизованный полк). Примерное равенство сил с группировкой Красной Армии. Если же сравнивать с «Багратионом», то в четыре раза меньше, чем было у наступающей стороны летом 1944 года.

На вооружении девяти немецких танковых дивизий было (не считая пулеметные танкетки) 1,7 тысячи танков; с учетом шести дивизионов и двух батарей «штурмовых орудий», четырех дивизионов самоходных «истребителей танков» и двух батальонов огнеметных танков набирается всего порядка двух тысяч танков и САУ. Чуть меньше, чем у обороняющихся, или вдвое меньше, чем было у Красной Армии в операции «Багратион». С воздуха ГА «Центр» поддерживал 2-й воздушный флот, на вооружении которого было (включая неисправные!) 1145 боевых самолетов (400 истребителей, 568 бомбардировщиков, 177 многоцелевых Ме-110). В полтора раза меньше, чем у обороняющихся, или в 4,5 раза меньше, чем было у наступающей стороны в операции «Багратион».

Уже в первых числах июля восточнее Березины немцы встретились с многочисленными, полностью отмобилизованными дивизиями Второго стратегического эшелона, в частности с соединениями 5-го и 7-го мехкорпусов, имевших на вооружении более 1,5 тысячи танков.

Общий вывод сомнений не вызывает: в рамках той военной науки, которая считает дивизии, калибры, килотонны бомб и миллиметры брони, у вермахта летом 41-го было мало шансов на проведение успешной наступательной операции, да еще и на огромную глубину; с учетом свойств местности, наличия многочисленных речных преград и двух линий укрепрайонов («линия Молотова» и «линия Сталина») шансы становились просто нулевыми. Вот только реальность оказалась совсем иной.

На рубеж Витебск - Орша - река Днепр немцы вышли к 10 июля 1941 года.

В отдельных точках вышли еще раньше, но на всей протяженности названной линии вермахт оказался на 20-й день операции. Темпы - в два раза выше, чем в операции «Багратион» (и это если считать жестко, ограничивая продолжительность наступательной операции Красной Армии 1 августа 1944 года).

Потери обороняющихся (Западного фронта Красной Армии) точно не знает никто. Статистический сборник Кривошеева оценивает общие потери Западного фронта (разумеется, без учета трех разгромленных в полосе от границы до

Вильнюса дивизий Северо-Западного фронта) в 418 тысяч человек. Принимая во внимание, что две трети соединений Западного фронта остались в котле, а вышедшие из окружения дивизии насчитывали в лучшем случае 1-2—3 тысячи человек, реальную оценку потерь следует, вероятно, повысить до 500 тысяч[2]. Что заметно больше, но в целом сопоставимо с безвозвратными немецкими потерями в операции «Багратион».

Абсолютно разительно несопоставимыми оказались потери наступающих.

К 10 июля 1941 года общие потери (убитые, раненые, пропавшие без вести) ГА «Центр» составили порядка 24-26 тысяч человек. В 17-20 раз меньше потерь обороняющихся. В 30 раз меньше потерь Красной Армии в операции «Багратион».

Немецкие потери составили порядка 2,5 процента от исходной численности личного состава Группы армий «Центр», поэтому неудивительно, что вермахту не потребовалось ни пяти месяцев, ни пяти недель, ни даже пяти дней оперативной паузы. 29 июня танковые дивизии замкнули кольцо окружения у Минска, 3 июля было возобновлено наступление на восток, 10 июля занят Витебск и началось форсирование Днепра, 16 июля немцы заняли Смоленск...

Говорят, кто-то осмелился спросить у Сталина, какой «уклон» (левый или правый) хуже, на что Великий Вождь и Учитель ответил: «Оба хуже». Можно ли найти более вразумительный ответ на вопрос о том, что же Красная Армия делала очень плохо: оборонялась летом 1941-го или наступала летом 1944-го? Тот же вопрос, но в другой формулировке: потери Красной Армии в ходе «Багратиона» были ненормально высокими или потери вермахта в «Барбароссе» были ненормально низкими?

Ответ есть, причем вполне однозначный. «Багратион» - это блестяще проведенная наступательная операция. Потери наступающих весьма низкие -всего лишь вдвое выше потерь обороняющихся (а на такой противотанковой местности можно было ожидать и худшего). Цифры потерь чудовищно велики в человеческом измерении? Так на то и война. Не надо было до нее доводить. Надо было вовремя посадить в психушку пару дюжин негодяев, ввергших мир в кровавое безумие ради своих извращенных амбиций. А в 44-м жаловаться было уже поздно. По-другому, без моря крови, без потерь, измеряемых сотнями тысяч трупов, мобилизационные армии середины XX века воевать не умели и не могли.

Есть сомнения? Давайте взглянем на потери наших западных союзников. За время боевых действий на европейском ТВД (от высадки в Сицилии в июле 1943-го до победного мая 1945-го) одни только американцы (без Англии и доминионов) потеряли убитыми и ранеными 766 тысяч человек. По странному совпадению, эта цифра в точности совпадает с числом потерь Красной Армии в операции «Багратион». В ходе освобождения (оккупации) Западной Германии - от выхода к границам рейха в сентябре 1944-го до встречи с Красной Армией на Эльбе в апреле 1945 года - союзники потеряли 500 тысяч человек убитыми и ранеными. И это, заметьте, притом, что никто в американской армии на амбразуры ДОТов не бросался, никто не гнал «штрафников» на минные поля да и немецкие солдаты гораздо охотнее сдавались в плен на Западе, нежели на Востоке.

Воевать «малой кровью» не удавалось никому. Не удалось, в частности, и Красной Армии, потерявшей в ходе освобождения Белоруссии более миллиона солдат. И только германскому вермахту однажды крупно повезло. Летом 41-го на чужой земле ему повстречалась вооруженная толпа, которую он быстро и умело превратил в длинные колонны безоружных военнопленных.

О «Неготовности» и снарядах

Беспощадным «богом войны» в вооруженных конфликтах первой половины ХХ столетия была артиллерия. Не элегантный стремительный самолет-истребитель и не грозный танк, а простые и незатейливые с виду миномет и пушка смерчем смертоносного огня разрушали укрепления, огневые точки и командные пункты, быстро и безжалостно уничтожали поднявшегося в атаку противника (на их счету половина всех убитых и раненых во 2МВ), прокладывали дорогу своим танкам и мотопехоте.

Среди всех составляющих матчасти артиллерии важнейшим следует признать боеприпасы. В конечном итоге именно снаряд (мина, пуля) является той «полезной нагрузкой», ради доставки которой к цели работает весь огромный комплекс, состоящий из людей, орудий, артиллерийских тягачей, автомобилей, линий связи, самолетов-корректировщиков и пр. Низкая точность стрельбы компенсировалась в ту эпоху огромным расходом боеприпасов (на подавление одной пулеметной точки по нормативам предполагалось израсходовать 60-80 снарядов). В результате, даже по самой простой характеристике - по совокупному весу, - артиллерийские снаряды значительно превосходили орудие, при помощи которого их отправляли на голову врагу.

Так, установленный приказом НКО № 0182 (по странной иронии истории приказ этот был подписан 9 мая 1941 г.) боекомплект к самой массовой в Красной Армии 122-мм гаубице составлял 80 выстрелов. С учетом веса снаряда, заряда и укупорки (снарядного ящика) полный вес одного боекомплекта (порядка 2,7 тонны) был больше веса самой гаубицы. Одним боекомплектом, однако, много не навоюешь. Как правило, на проведение наступательной операции (что в календарном исчислении соответствует 1015—20 дням) планировался расход боеприпасов в размере 4-5 боекомплектов]³], таким образом вес потребных боеприпасов многократно превосходил вес задействованных орудий. К несчастью, ни одной, ни двумя операциями 2МВ не ограничилась, и расход боеприпасов стал измеряться совершенно астрономическими цифрами.

В 1941 году вермахт израсходовал на Восточном фронте порядка 580 килотонн боеприпасов всех видов, что примерно в 20 раз превышает совокупный вес всех действующих на фронте артсистем (и даже десятикратно превышает вес всех немецких танков и САУ), а в дальнейшем и производство боеприпасов в Германии, и их расход стали еще большими. Производство боеприпасов в СССР за весь период Великой Отечественной войны оценивается сокрушительной цифрой в 10 мегатонн.

Тут еще необходимо вспомнить про то, что тонна тонне - рознь. Если вес пушки - это вес относительно дешевого черного металла (элементы лафета и вовсе сделаны из простой низколегированной стали), то на производство артвыстрела расходуются дорогостоящие латунь, медь, бронза, свинец; производство порохов и взрывчатки требует огромного расхода химикатов, дефицитных в условиях войны, дорогих и весьма взрывоопасных. В конечном итоге расходы на производство боеприпасов в эпоху 2МВ были сопоставимы с совокупными расходами на производство всего остального (танков, пушек, самолетов, пулеметов, тягачей, БТР и РЛС).

Как ни странно, но именно эта важнейшая информация о материальной подготовке и ходе войны в советской историографии традиционно обходилась молчанием. Желающие убедиться в этом самостоятельно могут открыть, например, 2-й том фундаментальной 6-томной «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» (М., Воениздат, 1961 г.). На описание событий начального периода войны (с 22 июня 41 г. по ноябрь 42 г.) коллектив авторов израсходовал в этом томе 328 тысяч слов - и чего ж там только нет! Перечислены и трудовые почины тружеников тыла, и духоподъемные пьесы советских драматургов, не забыты ни подлые происки неверных союзников (т. е. США и Великобритании), ни руководящая роль партии.

Вот только конкретная цифра расхода боеприпасов в операциях Красной Армии появляется один-единственный раз («в период оборонительного сражения под Сталинградом войскам Сталинградского и Донского фронтов было доставлено 9,898 тыс. снарядов и мин»), да и то без необходимой в рамках научной монографии детализации. Про расход боеприпасов в операциях 41-го года -вообще ни слова! Точнее говоря, слова-то есть, и их много - но без цифр. Обычно слова такие: «израсходовав последние снаряды, войска были вынуждены.», «острая нехватка боеприпасов привела к.», «уже на 3-й день боеприпасы были почти полностью исчерпаны.»

Попытаемся, насколько это возможно, частично восполнить это упущение.

Сразу же отметим, что товарищ Сталин артиллерию любил и ценил, роль и значение боеприпасов вполне понимал. «Артиллерия решает судьбу войны, массовая артиллерия. Если нужно в день дать 400-500 тыс. снарядов, чтобы разбить тыл противника, передовой край противника разбить, чтобы он не был спокоен, чтобы он не мог спать, нужно не жалеть снарядов и патронов. Больше снарядов, больше патронов давать, меньше людей будет потеряно. Будете жалеть патроны и снаряды - будет больше потерь.» Замечательные эти слова были произнесены на апрельском (1940 г.) Совещании высшего комсостава Красной Армии. К сожалению, столь правильная постановка задач не нашла должного отражения в том реальном положении дел, с которым советская артиллерия год спустя подошла к порогу Большой войны.

Как видим, превосходя Германию по числу орудий всех основных типов, Советский Союз уступал своему будущему противнику и по общему количеству накопленных запасов боеприпасов, и по удельному числу снарядов в пересчете на один ствол. Более того, именно этот показатель (количество накопленных боеприпасов на единицу орудия) оказался тем ЕДИНСТВЕННЫМ, по которому противник имел значительное численное превосходство над Красной Армией (разумеется, мы говорим об основных компонентах материальной подготовки к войне, а не о каких-нибудь рашпилях копытных).

И это тем более странно, учитывая, что в деле накопления боеприпасов для будущей войны Германия находилась в особо тяжелом положении. По условиям Версальского мирного договора страны-победители установили для нее жесткие ограничения: по 1000 артвыстрелов на каждое из 204 орудий калибра 75-мм и по 800 выстрелов на каждую из 84 гаубиц калибра 105 мм. И это - все. Мизерное (в сравнении с армиями великих держав) количество орудий, 270 тысяч (меньше, чем тов. Сталин предлагал израсходовать за один день) артвыстрелов среднего калибра и ноль выстрелов крупного калибра.

Когда весной 1935 г. Гитлер заявил о выходе Германии из подчинения условиям Версальского договора, до начала Мировой войны оставалось чуть более 4 лет. История отпустила Гитлеру мало времени, а природа - еще меньше сырьевых ресурсов. С добычей и производством меди, свинца, олова, селитры и целлюлозы в Германии, как известно, не густо. Советский Союз находился в несравненно лучшем положении, однако к июню 41-го Германия накопила порядка 700 килотонн «полезной нагрузки» (снарядов) артиллерии средних калибров (от 75-мм до 150-мм), а Советский Союз - 430 килотонн. В 1,6 раза меньше.

Ситуация, как видим, достаточно парадоксальная. Общепринятым является такое представление: Германия обладала огромным научно-техническим потенциалом, но была ограничена в сырьевых ресурсах, в то время как «молодая республика Советов» только-только вступила на путь индустриализации и поэтому не могла на равных состязаться в области высоких технологий с германской промышленностью. На деле все оказалось точно наоборот: Советский Союз произвел несравненно большее количество более совершенных танков, превзошел Германию в численности боевых самолетов, орудий и минометов, но при этом, обладая огромными запасами руд цветных металлов и сырья для химической промышленности, значительно отстал в деле массового производства и накопления боеприпасов.

В общей ситуации с обеспечением Красной Армии боеприпасами накануне войны был допущен и такой провал, который объяснить разумными доводами совсем уже трудно. В войсках было мало бронебойных выстрелов к 76-мм пушке. Нехватка бронебойных 76-мм выстрелов в значительной мере «обнулила» два существенных военно-технических преимущества Красной Армии: наличие в составе вооружения стрелковой дивизии 16 «дивизионок» Ф-22 или УСВ, способных летом 1941 г. пробить лобовую броню любого немецкого танка, и длинноствольная «трехдюймовка» на танках новых типов (Т-34 и КВ). При отсутствии бронебойных снарядов новейшие советские танки опускались до уровня немецкого Pz-IV с короткоствольным 75-мм «окурком».